PORTALUS.RU → СТАТЬИ НА РАЗНЫЕ ТЕМЫ → СТРУКТУРА ДЕТЕКТИВНОГО СЮЖЕТА В "БРАТЬЯХ КАРАМАЗОВЫХ" → Версия для печати
Постоянный адрес публикации (для научного и интернет-цитирования)
По общепринятым международным научным стандартам и по ГОСТу РФ 2003 г. (ГОСТ 7.1-2003, "Библиографическая запись")
По ГОСТу РФ 2008 г. (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка")
МАРИНА КАНЕВСКАЯ (Канада), СТРУКТУРА ДЕТЕКТИВНОГО СЮЖЕТА В "БРАТЬЯХ КАРАМАЗОВЫХ" // Москва: Научная цифровая библиотека PORTALUS.RU. Дата обновления: 10 октября 2010. URL: http://portalus.ru/modules/various/rus_readme.php?subaction=showfull&id=1286720369&archive=&start_from=&ucat=& (дата обращения: 18.04.2024).
Найденный поисковой машиной PORTALUS.RU оригинал публикации (предполагаемый источник):
МАРИНА КАНЕВСКАЯ (Канада), СТРУКТУРА ДЕТЕКТИВНОГО СЮЖЕТА В "БРАТЬЯХ КАРАМАЗОВЫХ" / http://portalus.ru.
По общепринятым международным научным стандартам и по ГОСТу РФ 2003 г. (ГОСТ 7.1-2003, "Библиографическая запись")МАРИНА КАНЕВСКАЯ (Канада), СТРУКТУРА ДЕТЕКТИВНОГО СЮЖЕТА В "БРАТЬЯХ КАРАМАЗОВЫХ" [Электронный ресурс]: электрон. данные. - Москва: Научная цифровая библиотека PORTALUS.RU, 10 октября 2010. - Режим доступа: http://portalus.ru/modules/various/rus_readme.php?subaction=showfull&id=1286720369&archive=&start_from=&ucat=& (свободный доступ). – Дата доступа: 18.04.2024.
По ГОСТу РФ 2008 г. (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка")МАРИНА КАНЕВСКАЯ (Канада), СТРУКТУРА ДЕТЕКТИВНОГО СЮЖЕТА В "БРАТЬЯХ КАРАМАЗОВЫХ" // Москва: Научная цифровая библиотека PORTALUS.RU. Дата обновления: 10 октября 2010. URL: http://portalus.ru/modules/various/rus_readme.php?subaction=showfull&id=1286720369&archive=&start_from=&ucat=& (дата обращения: 18.04.2024).
Найденный поисковой машиной PORTALUS.RU оригинал публикации (предполагаемый источник):
МАРИНА КАНЕВСКАЯ (Канада), СТРУКТУРА ДЕТЕКТИВНОГО СЮЖЕТА В "БРАТЬЯХ КАРАМАЗОВЫХ" / http://portalus.ru.
публикация №1286720369, версия для печати
СТРУКТУРА ДЕТЕКТИВНОГО СЮЖЕТА В "БРАТЬЯХ КАРАМАЗОВЫХ"
Дата публикации: 10 октября 2010 |
|
МАРИНА КАНЕВСКАЯ (Канада, Университет Альберты (University of Alberta)) (c) В задачу настоящего исследования входит рассмотрение повествовательных приемов, которыми пользуется Достоевский в романе "Братья Карамазовы" для доказательства христианского положения о том, что каждый человек лично повинен в трагическом столкновении добра и зла или, по определению С. Гессена, в "трагедии Добра". 1 Эта идея находит прямое выражение в учении старца Зосимы: "Ибо знайте, милые, что каждый единый из нас виновен за всех и за вся на земле несомненно, не только по общей мировой вине, а единолично каждый за всех людей и за всякого человека на сей земле" (14, 149). 2 Прояснение вопроса, виновен ли человек перед своим ближним, несет ли ответственность брат за брата, лежит в основе поступков и высказываний абсолютно всех персонажей романа. Независимо от того, положительно или отрицательно отвечают на него герои, они постоянно находятся в диалогическом взаимодействии с мыслью Зосимы. На это указывают поведение Алеши, целиком продиктованное заботой о ближних; готовность Дмитрия пострадать за преступление, которого он не совершал; угрызения совести, сводящие Ивана с ума; а также вопли Грушеньки о своей виновности в произошедшем убийстве. Более важно, однако, что идея всеобщей вины определяет и высказывания тех, кто стоит в прямой оппозиции к Зосиме, прежде всего Смердякова. Ниже мы подробнее остановимся на его предсмертной записке с неясной концовкой: "чтобы никого не винить" (15, 85). Идея всеобщей вины и ответственности в романе не раз становилась предметом скрупулезного научного исследования. 3 Опираясь на достижения предшественников, мы сосредоточим свое внимание на повествовательных приемах и механизмах, при помощи которых Достоевский проводит эту идею через детективный сюжет "Братьев Карамазовых". В работе "Типология детективного повествования" (1966) Цветан Тодоров определяет два основных вида детективов: первый - с известным преступником (thriller), второй - с неизвестным (who-done-it). 4 В первом случае повествование обычно подчиняется фабульной хронологии. В сущности, здесь нет неизвестности, личность и мотивы преступника открываются читателю -------------------------------------------------------------------------------- 1 Гессен С. Трагедия Добра в "Братьях Карамазовых" Достоевского // О Достоевском: Статьи. Rhode Island: Brown University Press, 1966. С. 200, 202, 204, 229. 2 Здесь и далее цит. по: Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1972-1990; с указанием в скобках тома и страницы. 3 См., например: Гессен С. Указ. соч.; Holquist M. Dostoevsky and the Novel. Princeton: Princeton University Press, 1977. P. 188; Jones M. V. Dostoevsky after Bakhtin: Readings in Dostoevsky's Fantastic Realism. Cambridge: Cambridge University Press, 1990. P. 78, 169-170; Peace R. Justice and Punishment // Dostoevsky F. The Brothers Karamazov / Ed. H. Bloom. Chelsea House Publishers, 1988. P. 23-40, и др. 4 Todorov T. The Poetics of Prose. Cornell University Press, 1977. P. 47. стр. 46 -------------------------------------------------------------------------------- на ранних стадиях повествования. К такому типу детектива относится "Преступление и наказание", несмотря на некоторую неясность в самом начале романа, решится ли Раскольников на убийство. К тому же, как принято в такого рода детективе, Достоевский тщательно описывает именно страшные (thrilling) подробности того, как Раскольников зарубил двух женщин топором. В "Преступлении и наказании" не только само убийство описано уже в начале романа, но и, как позднее обнаруживает читатель, вся информация, необходимая следствию для раскрытия преступления, проанализирована заранее и прямо указывает на виновного. Следователь Порфирий Петрович почти впрямую заявляет Раскольникову, что с того момента, когда прочел его статью в журнале, ожидал преступления, которое соответствовало бы принципам, изложенным в ней. После того, как Порфирий Петрович пришел к этому заключению, он не изменял ни своих выводов, ни тактики разговоров с Раскольниковым, несмотря даже на ложное признание Миколки. После этого признания следователь лишь усилил давление на Раскольникова, прямо заявив, что от ответственности за Миколкину жизнь его не избавит даже самоубийство: "...пришла бы вам охота (...) дело покончить иначе, фантастическим каким образом - ручки этак на себя поднять (...), то оставьте краткую, но обстоятельную записочку. Так, две строчки, две только строчечки (...) благороднее будет-с" (6, 353). Действие детектива данного типа заключается в интенсивном интеллектуальном, нравственном и психологическом противостоянии следователя преступнику. В "Преступлении и наказании" психологические поединки между Раскольниковым и Порфирием Петровичем помещены в фактически не меняющиеся временные и пространственные (хронотопические) условия, изолированные от остального действия романа. В сущности, выяснение всех аспектов преступления происходит исключительно в этих спорах, а также в разговорах Раскольникова с Соней, тоже отмеченных статичностью и герметичностью ситуаций. Детективный сюжет развивается не за счет событий, которыми переполнен роман, а благодаря тому, что Раскольников постепенно осознает себя убийцей, сначала в юридическом, а затем и в нравственном отношении. Отсутствие загадки в романе подчеркивается еще и тем, что всякий опытный читатель Достоевского с самого начала не сомневается в неизбежности его моралистической концовки. На первый взгляд, "Братья Карамазовы" представляются примером противоположного типа детектива, в котором почти до самого конца не известно, кто совершил убийство. К тому же повествование от первого лица, да еще и ненадежного в качестве рассказчика, идеально соответствует второму типу детектива. 5 Тодоров считает, что такой способ ведения рассказа позволяет повествованию развиваться одновременно в двух плоскостях, одна из которых является реальностью, где совершается преступление, а вторая - изложением того, как это произошло. Подобное раздвоение сопровождается введением в текст умолчаний, хронологических сдвигов и других приемов, необходимых для сохранения в тайне личности преступника до конца произведения. В "Братьях Карамазовых" преступление описывается не повествователем или, как иногда принято, следователем, а самим убийцей, Смердяковым. Однако этот функциональный сдвиг не способствует окончательному выяснению истины и даже несколько затемняет ее, потому что читатель склонен доверять Смердякову еще меньше, чем ненадежному повествовате- -------------------------------------------------------------------------------- 5 Подробнее о технике ведения рассказа от лица "ненадежного повествователя" см.: Tunimanov V.A. The Narrator in "The Devils" // Dostoevsky: New Perspectives / Ed. R. L. Jackson. Prentice-Hall, 1984. P. 145-175. стр. 47 -------------------------------------------------------------------------------- лю. Бредовые оттенки в признании Смердякова позволяют предполагать, что убийство совершил все-таки не он, вернее, не только он. 6 Эта неясность имеет важное моралистическое значение для общей идеи романа, где ответственность за происходящее зло ни с кого не снимается. Итак, определенная комбинация характеристик позволяет при "первом чтении" 7 отнести "Братьев Карамазовых" к жанру детектива с неизвестным преступником. Однако "второе", более "информированное" чтение не только обнажает заложенные в тексте указания на настоящего убийцу, но и налагает на читателя ответственность за неспособность сразу увидеть преступника в Смердякове. При вторичном чтении романа становится очевидным, что расследование и все, что произошло после убийства, не только не проливает свет на последнее, а напротив, прямо ведет к неверному решению. 8 Существо преступления раскрывается исключительно в разговорах Ивана со Смердяковым. Таким образом, правда о нем выявляется при таких же, как и в "Преступлении и наказании", обстоятельствах застывшего пространства и изолированного, "лабораторного" времени. Нравственное и почти физическое столкновение между Иваном и Смердяковым - единственный фактор, необходимый для раскрытия тайны. После того как был убит отец, Иван, несмотря на собственные обвинения в адрес Дмитрия, вновь и вновь возвращается к Смердякову, подталкиваемый внутренней уверенностью в том, что рано или поздно лакей признается в убийстве Федора Павловича. Видимо, Гессен прав, утверждая, что Ивана можно обвинять в преступлении лишь в общечеловеческом смысле, т. е. в духе учения Зосимы о вине каждого перед каждым и во всем. С этой точки зрения, Иван не может рассматриваться в качестве реального и тем более, как настаивает Смердяков, единственного преступника. Уязвимость Ивана перед лицом этого обвинения и испытываемые им невыносимые муки совести объясняются ощущением вины за ту ненависть, которую он испытывал к отцу, и за отвращение к своей семье. Эти негативные чувства были настолько сильны, что заставили его покинуть отчий дом, несмотря на сознание надвигающейся катастрофы и уверенность в том, что его присутствие предотвратило бы ее. Однако Гессен указывает на принципиальную разницу между нравственным несовершенством Ивана и реальной виновностью в убийстве. 9 Смердяков знает о раздво- -------------------------------------------------------------------------------- 6 О многообразных способах умолчания и "забегания вперед" у Достоевского см.: Давидович М. Г. Проблема занимательности в романах Достоевского // Творческий путь Достоевского. Л., 1924. С. 104-130. 7 По мнению Мишеля Риффатерра, процесс чтения распадается на определенные стадии осознания текста. Так, "первичный, эвристический смысл возникает на уровне первичной интерпретации, которая складывается сама собой в ходе первого чтения... Вторую стадию можно назвать ретроактивным чтением. В это время складывается вторая интерпретация, наполненная "информированным", герменевтическим значением. Во время второго чтения читатель использует те сведения, которые остались в его памяти, однако модифицирует их в соответствии с тем новым, что ему открывается в процессе второго чтения. Продвигаясь от начала текста к его концу, читатель активизирует все, что он уже знает от начала до конца произведения для формирования нового, исправленного понимания. Казалось бы, изолированные элементы, которые только затемняли смысл в первом чтении, теперь складываются в систему семиотических знаков, руководящих пониманием" ( Riffaterre М. Semiosis of Poetry. Indiana University Press, 1978. P.5-6). 8 Виктор Террас указывает на то, что книга, посвященная суду, структурно повторяет весь роман в его детективной части. Поэтому так важно, что моральная проблема виновности уходит здесь на второй план и решение суда является второстепенным событием романа ( Terras V. A Karamazov Companion: Commentary on the Genesis, Language, and Style of Dostoevsky's Novel. University of Wisconsin Press, 1981. P. 403). 9 См.: Гессен С. Указ. соч. С. 210-211. Майкл Холквист считает, что Смердяков является единственным исполнителем убийства, которого все остальные только желали ( Holquist М. Dos-toevsky and the Novel. P. 180). стр. 48 -------------------------------------------------------------------------------- енности чувств Ивана и презирает его за непоследовательность в циничном отношении к себе и к другим. Как бы в насмешку над этой слабостью Смердяков берет на себя исполнение его тайного желания смерти отца, а затем, издеваясь над Иваном, затушевывает границу между грехом ненависти и уголовным преступлением. 10 Итак, играя на чувстве вины и на общей нечеткости нравственных понятий Ивана, Смердякову удается доказать последнему, что он виновен не только в молчаливом согласии на убийство отца, но и фактически является сообщником. Многие ученые считают, что Иван - учитель Смердякова или даже, как полагает Эдвард Васиолек, "сотворил" его 11 . Однако эта распространенная точка зрения не получает достаточного подтверждения в тексте "Братьев Карамазовых". Мысль об идейном лидерстве Ивана упорно муссируется именно Смердяковым, обвиняющим брата в том, что в основе убийства отца лежит его идея: если Бога нет, то все дозволено. В романе же подчеркивается, что Иван высказывает эту мысль в келье у Зосимы, а затем в разговоре с Алешей, т. е. в отсутствие Смердякова. Более того, когда за обедом Федор Павлович подстрекает Ивана вернуться к этой теме в присутствии Смердякова, тот отказывается это сделать. Описания долгих разговоров со Смердяковым, которые происходили в начале пребывания Ивана в родительском доме, с нашей точки зрения, намеренно неопределенны и как бы "поручены" неосведомленному повествователю. И действительно, упоминаются некие философские беседы и именно в смысле того, что Бога нет. Однако "Иван Федорович скоро убедился", что философские вопросы представляют для Смердякова "третьестепенный" интерес "и что ему надо чего-то совсем другого. (...) начало выказываться и обличаться самолюбие необъятное, и притом самолюбие оскорбленное. Ивану Федоровичу это очень не понравилось. С этого и началось его отвращение" (14, 243). Итак, остается открытым вопрос, что же именно составляет настоящую цель Смердякова в разговорах с Иваном и как это связано с перекладыванием на него ответственности за убийство отца. Относительно последнего сразу же отметем тривиальное желание преступника избежать наказания, потому что ко времени заключительного разговора с Иваном Смердяков явно уже принял решение покончить с собой до суда. Полифоническая репрезентация истины, -------------------------------------------------------------------------------- 10 Робин Ф. Миллер видит ситуацию несколько по- другому: "Смердяков... первым поднимает философский вопрос, который впоследствии предстоит решить каждому из братьев: где проходит нравственная граница между желанием и поступком? В какой момент желание становится поступком?" ( Miller R. F. "The Brothers Karamazov": Worlds of the Novel. Twayne Publishers, 1992. P.45). 11 "[Иван] сотворил Смердякова; ведь взгляды Смердякова в большой степени сформировались под влиянием долгих разговоров с Иваном" ( Wasiolek Е. Dostoevsky. The Major Fiction. M.I.Т. Press, 1964. P. 172; см. также: Terras V. A Karamazov Companion. P. 91). Холквист утверждает, что "Смердяков ищет руководителя и, как ему кажется, находит его в Иване". Это предположение приводит исследователя к выводу, что "Смердяков убивает отца не столько из чувства мести за себя, сколько из желания услужить своему новому хозяину, своему брату" (Holquist M. Dostoevsky and the Novel. P. 182). Другие ученые придерживаются менее определенной точки зрения на отношения Ивана и Смердякова (см., например: Кубиков И. Образ Смердякова и его обобщающий смысл // Достоевский: Сб. статей. M., 1928. С. 202-203, 208). Миллер пишет: "Несмотря на то что обычно и вполне справедливо Ивана считают учителем Смердякова, а Смердякова - лакеем Ивана, в своей роли искусителя и дьявола Смердяков становится учителем Ивана". В подтверждение этого вывода Миллер указывает на присутствие высказывания Смердякова, "хотя и в более возвышенном стиле", в поэме Ивана о Великом инквизиторе ( Miller R. F. Op. cit. P. 46). Владимир Кантор исходит из предположения, что Смердяков в определенном смысле является двойником Ивана. Как правило, у Достоевского двойник ни в коей мере не подчинен своему оригиналу, а наоборот, постепенно захватывает безраздельную власть над поступками и, как отмечает Бахтин, над высказываниями последнего (см.: Кантор В. В поисках личности. Опыт русской классики. M., 1994. С. 152). стр. 49 -------------------------------------------------------------------------------- свойственная "Братьям Карамазовым", может быть, в большей степени, чем другим романам Достоевского, не позволяет решить эту проблему однозначно. Тем не менее анализ символического смысла фактов и замечаний, которыми делится рассказчик с читателем, позволяет углубить представление о том, какую роль предназначил Смердякову автор. Представляется, что на символическом уровне Смердяков замыслен как предзнаменование появления черта в галлюцинациях Ивана в конце романа. Гари Сол Морсон сравнивает предзнаменование с тенью предмета, еще не видимого наблюдающему, но реально существующего в перспективе пути (т. е. повествования). 12 Тень не является причиной, по которой мы видим объект, но вместе с тем переносит его существование из будущего в настоящее. Так, наиболее ярким проявлением этого приема может служить поклон Зосимы будущим страданиям Дмитрия, переносящий эти страдания из будущего в текущий момент разговора. Кроме того, по тексту романа рассеяно множество менее очевидных предзнаменований, ощущаемых или высказываемых как повествователем, так и другими персонажами. Некоторые из них, как представляется, рассчитаны именно на то, чтобы при первом чтении быть пропущенными. Эта установка на отвлечение внимания, как будет показано ниже, имеет идеологический и нравственный смысл и непосредственно касается жанрового колебания детективного сюжета романа между "thriller" и "who-done-it". К примеру, легко оставить без внимания предзнаменование, заложенное в благословении Зосимой Ивана, которое происходит в том же эпизоде, что и поклон Дмитрию. Таким образом, в самом начале романа Зосима символически указывает на то, что братья будут страдать вместе, оба осознают свою вину, но наказание понесут за то преступление, которого не совершат. Заметим, что единственным свидетелем, "прочитавшим" значение этих символов, оказался Ракитин, персонаж, чрезвычайно близкий Смердякову на семиотическом и идеологическом уровне. Зосима угадал отчаяние и растерянность Ивана перед лицом нравственных вопросов и предложил ему благословение как надежду на их положительное решение. Иван принял благословение именно в знак того, что нуждается в поддержке. Внимание читателя отвлечено от этого символического жеста гораздо более драматичным земным поклоном Дмитрию. И позднее Зосима объясняет Алеше только смысл этого поклона, а не менее загадочное страстное принятие благословения неверующим Иваном остается без должной интерпретации. Однако благословение Ивана является жестом, указывающим в том же направлении, что и поклон Дмитрию: оно предвосхищает не только и не столько страдание вследствие неправильного обвинения, сколько внутреннее самоосуждение братьев, приведшее Дмитрия к согласию с тяжким приговором, а Ивана - к безумию. В соответствии со своим учением о том, что каждый перед каждым виноват, Зосима предвосхищает самоосуждение братьев из-за неспособности испытывать любовь друг к другу и к ближним. Осознание своей этической неполноценности как вины приводит их к при- -------------------------------------------------------------------------------- 12 Morson G. S. Narrative and Freedom: The Shadows of Time. Yale University Press, 1996. P. 47. Даяна Онинг Томпсон предлагает термин "предсказание" для обозначения этого художественного приема: "Я предлагаю термин "предсказание" для обозначения высказываний и иных элементов поэтики в "Братьях Карамазовых", которые обращены в повествовательное будущее". Исследовательница привлекает также термин "предзнаменование", предложенный Жераром Женеттом, сравнивающим этот прием с заклинанием, при помощи которого вызывается будущее (см.: Thompson D. О. "The Brothers Karamazov" and the Poetics of Memory. Cambridge, 1991. P. 213-214). стр. 50 -------------------------------------------------------------------------------- ятию наказания и, в сущности, к смирению перед правдой учения Зосимы о всеобщей ответственности. Предзнаменование как художественный прием представляет собой наиболее яркий момент проявления "зоны избытка" знания, т. е., по определению Бахтина, знания, недоступного героям, но открытого читателю. Это указание на ход будущих событий, "заранее известных автору и предопределенных структурой повествования, о которых не известно герою, но которые учитываются читателем". 13 Механизм действия этого приема можно наблюдать в сцене первого допроса Дмитрия, например, в его словах: "Но кто же убил отца, кто же убил? Кто же мог убить, если не я? Чудо, нелепость, невозможность!.." (14, 413). Обратим внимание на наивную убежденность Дмитрия, что убийство отца является чуть ли не прямым результатом его собственного желания, а также на появление символически нагруженного слова "чудо". Значительность слова "чудо" тут же подтверждается реализацией его в другом смысле: чудесным образом в ответ на свои молитвы Митя получает известие, что слуга Григорий жив. Затем, рассказывая о том, как он переборол желание убить отца, Дмитрий снова употребляет многозначительную в контексте романа формулировку "но черт был побежден", что, конечно же, тоже относится к "чудесному" (14, 426). Далее следователь нечаянно для себя натыкается на настоящие улики виновности Смердякова, которым ни Митя, ни участники следствия не в силах поверить по какой-то рационально необъяснимой причине: "Не знаю, кто или какое лицо, рука небес или сатана, но... не Смердяков! - решительно отрезал Митя" (14, 427-428). И в объяснение этой своей уверенности рисует образ Смердякова, каким он представляется окружающим: "...Смердяков человек нижайшей натуры и трус. Это не трус, это совокупление всех трусостей в мире вместе взятых, ходящее на двух ногах. Он родился от курицы. (...) Это болезненная курица в падучей болезни, со слабым умом и которую прибьет восьмилетний мальчишка (...). Да и денег не любит (...). Да и за что ему убивать старика? Ведь он, может быть, сын его, побочный сын..." (14, 428). На последнее сообщение, заметим, следователь отвечает, что он слышал эту "легенду". В Митином описании Смердякова заключается логическая ошибка, в силу которой никто всерьез не подозревает последнего в убийстве. Несмотря на то что "мужички" приговорят Дмитрия, в образованном обществе убийца окружен романтическим ореолом и представляется личностью "плохой", но "выдающейся". Так, по мнению Дмитрия, для совершения убийства надо иметь смелость. Кроме того, в этой же характеристике заключены не воспринятые сознательно ни Митей, ни следствием предзнаменования того, что преступление совершил именно Смердяков. Непосредственно после своих слов о "больной курице" Дмитрий вдруг восклицает: "Ну, в таком случае отца черт убил!" (14, 429). В контексте разговорной речи это выражение, конечно, означает: "черт его знает, кто убил отца". Однако не соответствующий этому, казалось бы, риторическому восклицанию ответ следователя: "Мы еще к этому факту вернемся", - указывает на то, что в романе оно играет роль предзнаменования. Это предзнаменование реализует- -------------------------------------------------------------------------------- 13 Morson G. S. Op. cit. P. 43. Бахтин придерживается другого мнения в отношении "смыслового избытка" в романах Достоевского: "Для себя самого Достоевский никогда не оставляет существенного смыслового избытка, а только тот необходимый минимум прагматического, чисто осведомительного избытка, который необходим для ведения рассказа. Ведь наличие у автора существенного смыслового избытка превратило бы большой диалог романа в завершенный объективный диалог или в диалог риторически разыгранный" (цит. по: Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. Киев, 1994. С. 281). стр. 51 -------------------------------------------------------------------------------- ся в тот самый момент, когда, как мы попытаемся доказать ниже, откроется правда о том, что старика убил именно черт. В день накануне убийства не только чуткий Алеша, но и хитрый Ракитин ощущают приближение трагедии, по поводу чего последний замечает, что семейство Карамазовых смердит убийством. Даже несентиментальный Федор Павлович, озадаченный теплым прощанием с ним Алеши, спрашивает своего младшего сына, увидятся ли они опять. Предзнаменования делают будущее не только неизбежным, но и активно участвующим в настоящем. В структуре повествования настоящее и будущее меняются ролями, между ними нарушаются причинно-следственные связи, и будущее начинает определять предшествующие ему события. 14 В "Братьях Карамазовых" это повествовательное явление приобретает важное моралистическое значение. Неразрывная связь Смердякова с чертом раскрывается по мере анализа символизма фактов и "легенд" о его рождении, детстве и смерти. 15 Смердяков представляет собой тривиализованный вариант "страшного и умного духа, духа самоуничтожения и небытия" (14, 229). 16 С этой точки зрения, его преступление можно рассматривать как издевательство над Иваном, вызов братьям, следствию и всем обывателям города. В отличие от "Преступления и наказания", где Порфирий Петрович осознает и соединяет предзнаменования преступления с его признаками и таким образом разгадывает его, в "Братьях Карамазовых" Достоевский рисует трагическую ситуацию всеобщей нравственной несостоятельности и невозможности распознать неприкрытое зло. Историю рождения Смердякова следователь не напрасно называет "легендой". В ней зримо присутствуют символическое и греховное начала, аналогичные каноническим описаниям рождения злодея в житиях святых, например рождения "окаянного Святополка" в "Сказании о Борисе и Глебе". 17 Смердяков родился от юродивой Лизаветы Смердящей, которую, по городским слухам, изнасиловал Федор Павлович Карамазов. Несмотря на оттал- -------------------------------------------------------------------------------- 14 См.: Morson G. S. Op. cit. P. 48-49, 52-53. 15 Кубиков в своем анализе реалистического плана повествования отмечает, что образ Смердякова имеет мистическую сторону, которая не поддается интерпретации в реалистическом ключе ( Кубиков И. Указ. соч. С. 199- 201). У. Дж. Летербероу также указывает, что "темный и отталкивающий Смердяков в высшей степени (...) является демонической фигурой, так как он призван углубить смысл "Братьев Карамазовых", служа проводником из сферы реалистического романа в миф" ( Leatherbarrow W. J. Fedor Dostoevsky. "The Brothers Karamazov". Cambridge, 1992. P. 37-38). 16 В. Е. Ветловская, как и Кантор, видит в образе Смердякова полемику Достоевского с романтически возвышенной манерой описания дьявола, идущей от Гете. В плане такого толкования, примитивные атеистические высказывания Смердякова рассматриваются как травестия поэмы о Великом инквизиторе (см.: Ветловская В. Е. Об одном из источников "Братьев Карамазовых" // Изв. АН СССР. Сер.лит. и яз. 1981. N 40. С. 436-445). Роберт Л. Белнап считает, что Федор Павлович, Ракитин, Смердяков и черт, являющийся Ивану, представляют собой элементы демонической субструктуры романа, связанные между собой приемом снижения романтического демонизма ( Belknap R. L. The Genesis of "The Brothers Karamazov": The Aesthetics, Ideology, and Psychology of Making a Text. Northwestern University Press, 1990. P. 60, 132-137; см. также: Peace R. Op. cit. P. 19-21; Leatherbarrow W. J. Op. cit. P. 38). 17 Ср.: "Владимир имел 12 сыновей, и не от одной жены: матери у них были разные. Старший сын - Вышеслав, после Изяслав, третий - Святополк, который и замыслил это злое убийство. Мать его гречанка, прежде была монахиней. Брат Владимира Ярополк, прельщенный красотой ее лица, расстриг ее, и взял в жены, и зачал от нее окаянного Святополка. Владимир же, в то время еще язычник, убив Ярополка, овладел его беременной женою. Вот она-то и родила этого окаянного Святополка, сына двух отцов-братьев. Поэтому и не любил его Владимир, ибо не от него был он" ("Сказание и страдание и похвала святым мученикам Борису и Глебу", пер. Д. С. Лихачева). Об интертексте житийной литературы в романе см.: Ветловская В. Е. Литературные и фольклорные источники "Братьев Карамазовых": Житие Алексея, человека Божия и духовный стих о нем // Достоевский и русские писатели: Традиции, новаторство, мастерство. М., 1971. С. 325-354. стр. 52 -------------------------------------------------------------------------------- кивающий облик, Лизавета считалась в городе блаженной, т. е. святой, отличалась необыкновенным великодушием и честностью, так что ее неожиданные подарки в виде черствого хлеба почитались горожанами почти как благословение. Соитие Федора Павловича с такой кликушей напоминает карнавальный брак городских юродивых, который является нормативным элементом европейского карнавала и русского фарса. В романе ситуация осложняется тем, что если Лизавета настоящая юродивая, то Федор Павлович отнюдь не юродивый, а самозванец. Характерным для Достоевского образом, эта важная идея подтверждается появлением и других аналогичных персонажей, т. е. двойников, как настоящих юродивых, так и претендентов на эту роль. 18 Мать Алеши и он сам названы в романе соответственно "кликушей" и "юродивым", тогда как отец Ферапонт симулирует юродство, особенно в сцене "развенчания" авторитета Зосимы. Нечистая игра Федора Павловича радикально меняет значение его "брака" с Лизаветой, который становится не карнавальным богохульственным действом, а издевательством над самим карнавалом, или, выражаясь в понятиях романа, плевком на этические представления горожан. Смердяков родился в результате этого кощунственного бунта личности, противопоставившей себя коллективным нравственным понятиям. Символически значимые эпизоды истории Смердякова напоминают о себе в ключевые моменты действия. Так, в ночь убийства Дмитрий перелезает через забор именно в том месте, где во время родов это сделала Лизавета Смердящая. А стоны раненого Григория напоминают его проснувшейся жене стоны Лизаветы в ту давнюю ночь. Символический мотив "тлетворного духа" сопутствует развитию Алешиной темы. Он переплетается с мотивом самозванца-юродивого в эпизоде, последовавшем за смертью Зосимы. Именно это стечение обстоятельств - слишком скорое разложение тела старца и кощунственное поведение Ферапонта - явилось причиной того, что Алеша пошатнулся в своей вере. Таким образом, на символическом уровне соблазн Алеши соединяется с темой Смердякова. К недостаточно изученной теме взаимодействия Алеши и Смердякова мы еще вернемся ниже. Отец Смердякова в насмешку назвал незаконного сына "Павлом Федоровичем", не только дав ему свое отчество, но и тем самым как бы обозначив его в качестве своего антипода. Он также дал ему фамилию Смердяков. Ясно, что она образована от клички его матери "Смердящая". Однако, если "Смердящая" означает только "зловонная", "Смердяков" несет в себе еще и значение "смерд". 19 Придумав такое имя, Федор Павлович позволил себе как бы "библейскую" шутку, повторив проклятие Ноя и сделав одного из сыновей слугой остальным. Отношения в семье Карамазовых диалогически противоположны отношениям Зосимы с его бывшим слугой Афанасием, денщиком, ставшим его братом во Христе. Итак, с самого начала своей жизни Смердяков помещен в контекст библейского конфликта, связанного с ответственностью брата за брата. Этот конфликт дает о себе знать во многих эпизодах романа. Кроме упомянутой выше аллюзии на Ноя и его сыновей, в романе возникают -------------------------------------------------------------------------------- 18 Напомним, что Бахтин отметил: "Почти каждый из главных героев Достоевского имеет своего частичного двойника в другом человеке или даже в нескольких других людях..." ( Бахтин М. М. Указ. соч. С. 118-119). Бердяев проанализировал структуру двойничества в "Бесах" в статье "Ставрогин". См. также: Miller R. F. Op. cit. P. 43. 19 Холквист утверждает, что Смердяков в большей степени, чем остальные братья, является жертвой тирании отца. Он в буквальном смысле слуга своего отца, к тому же незаконнорожденный и эпилептик (см.: Holquist М. Dostoevsky and the Novel. P. 180). стр. 53 -------------------------------------------------------------------------------- многочисленные параллели с историей Каина и Авеля, а также с продажей Иосифа в рабство его братьями. Так, Дмитрий, Иван, Алеша и Смердяков, подобно сыновьям Ноя, видят своего отца пьяным и нравственно обнаженным. Подобно Каину, Смердяков заявляет Алеше, а затем и Ивану, что он отказывается быть сторожем своему брату Дмитрию. После убийства Смердяков объясняет Ивану, почему тот якобы согласился не только на убийство, но и на план обвинить в преступлении Митю: если Митя пойдет на каторгу (в рабство), доля Ивана в наследстве возрастет, что напоминает о братьях Иосифа. 20 Описание детства Смердякова также исполнено карнавального еретического духа. Забава героя, заключающаяся в вешанье кошек, а затем в исполнении погребальной службы над ними, напоминает аналогичные действа европейских средневековых карнавалов. 21 Его нелепые "атеистические" замечания, направленные на вовлечение Григория в религиозные дебаты, напоминают карнавальные псевдонаучные теологические споры и другие кощунственные диалоги. А пощечина, которой Григорий отвечает на его богохульство, тоже вполне укладывается в рамки карнавальных бесчинств. Подробности повседневной жизни Смердякова носят еле уловимый, но неизменно присутствующий оттенок чего-то демонического, выходящего за границы нормальной человеческой природы. Например, он ежедневно спускается в погреб, поет бессмысленные песни, с болезненным вниманием следит за чистотой, за своим платьем и т. п. Все эти незначительные подробности, казалось бы, не вполне мотивированно приводят Григория к выводу, что Смердяков "не человек", а нечто, заведшееся "из банной мокроты" (14, 114). Исследователи считают, что "нечеловечность" Смердякова объясняется его идеологической ролью - служить воплощением карамазовского греха. Однако, как нам кажется, христианское понятие греха не приложимо к Смердякову. Гессен считает, что он вообще стоит вне понятий добра, зла, праведности или греха. 22 Смердяков не испытывает плотского вожделения, никогда не берет чужого, как и его кликуша-мать, и, как недоуменно замечает Федор Павлович, не злословит о своих хозяевах, хотя и ненавидит их. Смердяков похищает три тысячи и, не воспользовавшись деньгами, отдает их Ивану, доказав этим, что его преступление носит идеологический характер. Он и сам объясняет Ивану, что в основе его действий лежало желание "испробовать идею", и это ставит Смердякова в один ряд с идеологическими преступниками Раскольниковым и Ставрогиным. Кроме возможных мотивов убийства, таких как месть или оказание услуги Ивану, собственно кража трех тысяч, может быть, имеет и отдельное объяснение. Если принять во внимание, что Смердяков считает себя непризнанным сыном Карамазова, а также, что в счет наследства Дмитрий требует у отца именно три тысячи, можно предположить, что похищенные деньги Смердяков считает справедливой долей в наследстве, которого он бы никогда не -------------------------------------------------------------------------------- 20 Некоторые ученые считают, что основным для "Братьев Карамазовых" является миф об отцеубийстве, проанализированный Фрейдом, Юнгом и Лаканом. Классический миф о соперничестве, агрессии и каннибализме переплетается в романе с христианским мифом о первородном грехе и бунте против Бога (см.: Jones М. V. Ор. cit. P. 169-170, 185). Подробнее о мифе об отцеубийстве в романе см.: Holquist М. 1) Dostoevsky and the Novel. P. 165-192; 2) Gaps in Christology: "The Idiot" // Dostoevsky: New Perspectives. Prentice Hall, 1984. P. 142-144; Leatherbarrow W. J. Ор. cit. P. 38; Terras V. A Karamazov Companion. P. 60-63. 21 "Избиение кошек" в знак протеста против религиозных и социальных порядков подробно описано в исследовании Роберта Дарнтона "Workers' Revolt: The Great Cat Massacre of the Rue Saint-Severin" ( Darnton R. The Great Cat Massacre and Other Episodes in French Cultural History. Vintage Books, 1984. P. 78-101). 22 Гессен С. Указ. соч. С. 226-227. стр. 54 -------------------------------------------------------------------------------- получил по праву. 23 Однако его весьма убедительное разъяснение Ивану тех выгод, которыми для него чревато осуждение Дмитрия, показывает, что Смердяков хорошо осведомлен о финансовой ситуации в семье. Тем не менее, доказав, что способен украсть и остаться вне подозрения, т. е. "испробовав идею", он передает деньги своему главному оппоненту Ивану. Как заметил Федор Павлович, именно парадоксальная невинность Смердякова делает его особенно жутким. В противоположность остальным Карамазовым Смердяков является бесполым существом, он "походил на скопца", как замечает повествователь (14, 115). В этом псевдоангельском портрете нетрудно угадать черты падшего ангела или черта. Важно, что в галлюцинациях Ивана черт именно так себя и называет: "Обыкновенно в обществе принято за аксиому, что я падший ангел" (15, 73). Смердяков страдает от эпилепсии - болезни, которую, по многим свидетельствам, Достоевский считал священной, обычно посылаемой праведникам и пророкам. Наиболее любимый им Лев Мышкин наделен этим недугом, что, по мнению Наталии Минихан, символизирует внутреннюю связь героя со всеми страданиями на земле. 24 Смердякова же болезнь совершенно отъединяет от людей, внушая ужас даже тем, кто наблюдал его припадки с детства. Достоевский был уверен также, что в мгновения перед припадком больной обретает пророческий дар. Как и другие темы, связанные со Смердяковым, его эпилепсия находит травестийное, амбивалентное воплощение. "Пророческое видение" подменяется издевательскими объяснениями Смердякова в разговоре с Иваном о том, как произойдет его собственный припадок, а вследствие этого и убийство старика. Предчувствие припадка, которому в "Идиоте" придано пророческое значение, здесь низведено до описания симуляции болезни и злодейского плана убийства. Более того, если Мышкин, по наблюдению Холквиста, стремится воссоединить здоровую и больную части своей личности, а невозможность достичь этого единства составляет экзистенциальную трагедию его жизни, Смердяков не испытывает никаких неудобств от своей эпилепсии и, в конце концов, демонстрирует, как можно воспользоваться ею с выгодой для себя. 25 На реалистическом уровне повествования (что особенно важно для развития детективного сюжета) Смердяков вызывает отвращение у всех братьев. Если презрительное отношение к лакею вполне нормально для Дмитрия и Ивана, то у Алеши оно неожиданно и поэтому обращает на себя внимание. 26 Ни его учитель Зосима, ни сам Алеша не признают в Смердякове брата. "Около братьев будь. Да не около одного, а около обоих" (14, 72), - поучает Алешу Зосима. Очевидно, что им движет предчувствие некой мученической -------------------------------------------------------------------------------- 23 Холквист видит символ "распада мостов между поколениями" в повторяющемся у Достоевского мотиве несостоятельности отцов и их неумении или нежелании оставить наследство сыновьям ( Holquist M. Gaps in Christology. P. 142-144). 24 Minihan N. On the Influence of the Gospel on the Conception and Main Literary Sources of "The Idiot". 1990. P. 154- 174, 182. См. также: 20, 125-128, 198; и воспоминания С. В. Ковалевской в книге "Ф.M. Достоевский в воспоминаниях современников" (M., 1964. Т. 1. С. 347). 25 См.: Holquist M. Gaps in Christology. P. 137. План Смердякова броситься в погреб для правдоподобия симуляции припадка может рассматриваться и как пародия на второе искушение Христа, при котором дьявол соблазняет его низвергнуться с крыши Храма. 26 Томпсон считает, что "так как Алеша является христоподобной фигурой, всякое намерение подорвать его духовную целостность приобретает демонический смысл" ( Thompson D. О. Ор. cit. P. 227). Например, Ракитин, ложный друг, постоянно соблазняющий Алешу, прямо ассоциируется с чертом и косвенно со Смердяковым. Нина Перлина приходит к выводу, что "образы Ракитина и черта образуют в романе синонимическую пару" ( Perlina N. Varieties of Poetic Utterance: Quotation in "The Brothers Karamazov". University Press of America, 1985. P. 139-140). стр. 55 -------------------------------------------------------------------------------- роли, предназначенной Ивану и Дмитрию в надвигающейся катастрофе. Однако даже Зосима не может предугадать роли Смердякова, потому что тот вообще выпадает из поля его зрения. То есть даже Зосима фактически отказывается от роли его сторожа и тем самым исключает Смердякова из всемирного братства людей. Невольно Алеша выражает подобное же отношение к Смердякову в формулировке вопроса: "Брат Дмитрий скоро воротится? - где слово "брат" звучит несколько избыточно, выдавая тот факт, что Алеша не только не считает Смердякова своим братом, но и вообще не допускает, что это слово может относиться к нему. Смердяков немедленно реагирует на этот еле уловимый смысл слова "брат": "Почему же бы я мог быть известен про Дмитрия Федоровича. Другое дело, кабы я при них сторожем состоял? - тихо, раздельно и пренебрежительно ответил Смердяков" (14, 206). Нетрудно угадать в этих словах Каинов ответ: "Разве я сторож брату моему?" (Быт. 4, 9). Алешине главное испытание также связано со Смердяковым, но на еще более глубоком символическом уровне. Все обитатели монастыря и горожане ожидали чудес после смерти старца Зосимы. Однако произошло нечто противоположное чуду, а именно необыкновенно рано тело Зосимы начало издавать "тлетворный дух", т. е. "смердеть". Алеша был потрясен не столько отсутствием чудес, которых, может быть, только он один и не ожидал, сколько скандальным поведением юродивого-самозванца Ферапонта, а также тем злорадством, с которым недавние ученики Зосимы встретили ниспровержение его авторитета. Алеша впадает в соблазн требования справедливости на земле, семена которого уже посеял в его душе Иван. В этот момент духовной шаткости за искушение Алеши принимается семинарист-атеист Ракитин. Попытки соблазнить Алешу, как уже отмечалось, символизируют в романе демоническое присутствие. Кроме того, на знаковом уровне Ракитин ассоциируется со Смердяковым: на суде Митя называет его "лакеем". 27 Итак, в эпизоде искушения Алеши тема Смердякова возникает дважды: в "смердении" умершего и в образе "лакея" Ракитина. В конце концов месть Смердякова Алеше заключается в том, что он становится беспомощным свидетелем страданий своих братьев: "Алеша вышел [из тюрьмы] весь в слезах... Все это вдруг раскрыло перед Алешей такую бездну безвыходного горя и отчаяния в душе его брата, какой он и не подозревал прежде. Глубокое, бесконечное сострадание вдруг охватило и измучило его мгновенно. Пронзенное сердце его страшно болело. "Люби Ивана!" - вспомнились ему вдруг сейчашние слова Мити... Не менее, как Митя, его мучил Иван..." (15, 36). Бесовские свойства Смердякова, как и следовало ожидать, проявляются с особенной силой в его взаимодействии с Иваном, так как тот дальше всех отстоит от Бога. Смердяков постоянно провоцирует Ивана выражать вслух свои сомнения в упрощенной, вульгаризованной и оттого более крайней форме. Важно и то, что в романе собственно разговоры между ними ни разу не переданы в прямом диалоге, а только описаны в повествовании рассказчика. Как было подчеркнуто выше, утверждение, что мировоззрение Смердякова сформировалось под воздействием Ивана, настойчиво повторяется самим Смердяковым и потому должно вызывать подозрения. К моменту отъезда в Москву Иван ощущает непреодолимое отвращение к Смердякову, в частности к возникшей помимо его воли необходимости обсуждать с ним повседневные вопросы. Особенно Ивана раздражает устано- -------------------------------------------------------------------------------- 27 У Достоевского есть и другое значение слова "лакей" - "лакей мысли", "лакей чужой мысли", - которое он обычно прилагает к позитивистам и социалистам. В этом значении слово "лакей" часто встречается в "Дневнике писателя" и в записных тетрадях. стр. 56 -------------------------------------------------------------------------------- вившаяся внутренняя связь между ним и лакеем. Он догадывается, что Смердяков постоянно подстраивает ситуации, в которых Иван вынужден вступать с ним в беседу и высказывать наиболее темные и потаенные мысли. Ивана нравственно изматывает сознание того, что он не в силах сопротивляться попыткам Смердякова снова и снова вовлекать его в эти двусмысленные и в чем-то зловещие разговоры: "...Странное дело, на него напала вдруг тоска нестерпимая и, главное, с каждым шагом, по мере приближения к дому, все более и более нараставшая. Не в тоске была странность, а в том, что Иван Федорович никак не мог определить, в чем тоска состояла (...). Главное, тем она была досадна, эта тоска, и тем раздражала, что имела какой- то случайный, совершенно внешний вид. Это чувствовалось. Стояло и торчало где-то какое-то существо или предмет (...). Наконец Иван Федорович в самом скверном и раздраженном состоянии духа достиг родительского дома и вдруг (...) разом догадался о том, что его так мучило и тревожило. На скамейке у ворот сидел (...) лакей Смердяков, и Иван Федорович с первого взгляда на него понял, что и в душе его сидел лакей Смердяков и что именно этого-то человека и не может выносить его душа (...). "Да неужели же этот дрянной негодяй до такой степени может меня беспокоить!" - подумалось ему с нестерпимой злобой" (14, 241-242). 28 Смердяков ожидает Ивана на скамейке у ворот, чтобы переговорить о возможности его отъезда. Убедившись в том, что отвращение Ивана ко всему происходящему в родительском доме достигло предела и что он непременно уедет, Смердяков, ломаясь и лукавя, тем не менее достаточно прямо излагает ему план убийства Федора Павловича, причем подчеркивает, что улики преступления будут указывать на Дмитрия. Во-первых, Смердяков подогревает раздражение Ивана, чтобы наверняка удалить его из дому, а во-вторых, двусмысленной манерой изложения своего плана пытается дезориентировать его, сделать любые возражения в настоящую минуту абсурдными, но в дальнейшем использовать молчание Ивана для обвинения его в сообщничестве. Псевдонаивный, откровенный до цинизма рассказ Смердякова о готовящемся преступлении вполне достигает цели, потому что Иван, несмотря на тяжелые предчувствия, все-таки отметает этот план как сумасшедший и почти невозможный. Сознание этого "почти", этой все- таки присутствующей возможности исполнения замысла Смердякова нестерпимо мучает Ивана после смерти отца и трижды приводит его к лакею для окончательного выяснения истины. И все-таки в момент разговора на скамейке Смердяков оказался прав в своих расчетах, и Иван предпочитает скорее уехать и пренебречь ответственностью за отца и братьев, чем быть вовлеченным в новый скандал между "сладострастниками". 29 Заметим, что ни в разговоре на скамейке, ни в коротком обмене репликами между Иваном и Смердяковым на следующее утро нет ни прямого, ни -------------------------------------------------------------------------------- 28 П. С. Попов считает, что ощущение тоски и тревоги вызывает у героя именно сознание того, что Смердяков каким- то необъяснимым образом знает его самые темные и потаенные мысли и даже имеет власть подсказывать их Ивану. Еще большую досаду вызывает то, что перед Смердяковым он не может сдержаться и не высказывать этих мыслей ( Попов П. С. "Я" и "оно" в творчестве Достоевского // Достоевский: Сб. статей. С. 230-231). 29 В письме от 8 ноября 1879 года к Е. Н. Лебедевой Достоевский объясняет свой замысел таким образом: "Старика Карамазова убил слуга Смердяков. Все подробности будут выяснены в дальнейшем ходе романа. Иван Федорович участвовал в убийстве лишь косвенно и отдаленно, единственно тем, что удержался (с намерением) образумить Смердякова во время разговора с ним перед своим отбытием в Москву и высказать ему ясно и категорически свое отвращение к замышляемому им злодеянию (что видел и предчувствовал Иван Федорович ясно) и таким образом как бы позволил Смердякову совершить это злодейство. Позволение же Смердякову было необходимо, впоследствии опять-таки объяснится, почему" (30(1), 129). О виновности Ивана см.: Кантор В. Указ. соч. С. 149-174. стр. 57 -------------------------------------------------------------------------------- косвенного упоминания идеи, что если Бога нет, то все дозволено. Смердяков, однако, уже готовит почву для обвинения Ивана в сообщничестве, дважды вставляя загадочную и двусмысленную фразу "С умным человеком и поговорить любопытно" (14, 250). Расчет здесь строится на том, что взволнованный предотъездными мыслями Иван ничего не ответит на эту наглую и с виду бессмысленную фразу, однако не забудет ее, а впоследствии осознает как связку между собой и совершившимся убийством, т. е. как знак собственной виновности. Только после признания Смердякова Иван вполне понял, как много было подстроено, учтено и оркестровано его на первый взгляд убогим умом и слабыми физическими силами: его падение в погреб и симуляция сильнейшего эпилептического припадка, недомогание Григория и оригинальный способ лечения его жены, уверенность Федора Павловича и Дмитрия, что Грушенька придет в карамазовский дом именно в эту ночь, и другие детали и действия, включая собственно убийство. Смердяков стремится уничтожить Карамазовых, используя не только их пороки, но и добродетели. Как отмечает Гессен, существование Смердякова, заключающееся в паразитировании на отрицательных и положительных свойствах окружающих, было бы невозможным без этих окружающих, потому что в нем самом нет ничего оригинального или творческого. У Смердякова нет собственной сущности, нет идеологии. Несмотря на то что он является единственным эмпирическим убийцей старика Карамазова, его преступление было бы невозможным, если бы он не питался ненавистью Ивана и страстностью Дмитрия. На метафизическом уровне, однако только на метафизическом, можно считать его орудием исполнения их желаний. 30 Наблюдение Гессена можно развить далее в том смысле, что Смердяков постоянно действует как провокатор и своеобразный катализатор, вызывая людей на проявление своих если не пороков, то слабостей и никогда не упуская возможности усилить дурные последствия этих проявлений. Таким образом, он не просто отражает темные стороны окружающих, а как бы в увеличивающем или кривом зеркале превращает все вокруг в зловещую карикатуру. Смердяков использует соблазны ревности, вожделения и алчности, чтобы уничтожить отца и Дмитрия. Гордость и сознание интеллектуального превосходства Ивана как нельзя лучше соответствуют плану Смердякова наказать его безумием. Что касается Алеши, то вначале Смердяков не имеет над ним власти, но впоследствии использует его нравственную брезгливость, выражающуюся в нежелании включить такое явление, как Смердяков, в свою картину мира, а затем сводит с ним счеты. Если Смердяков является создателем плана уничтожения семьи Карамазовых, то весь город оказывается в роли исполнителей его замысла. Повествователь передает атмосферу обреченности, царящую в зале суда над Дмитрием, повторяя слова "роковой" и "судьба" в описании процесса, который, казалось бы, должен заключаться не в исполнении воли рока, а в рациональном анализе фактов с целью выяснения истины. Во второй части романа не остается никаких сомнений в том, что весь город и члены суда, не исключая защитника Фетюковича, не то что уверены в виновности Дмитрия, но убеждены, что если он окажется убийцей своего отца, то "так будет гораздо лучше". Абсурдность этой априорной уверенности кристаллизуется в речи прокурора Ипполита Кирилловича, который точно описал характер и преступление Смердякова, но только для того, чтобы в конце концов отбросить собственное объяснение как невозможное. Как пишет Виктор Террас, "Ипполит Кириллович, испытывающий всестороннее превосходство над "болез- -------------------------------------------------------------------------------- 30 Гессен С. Указ. соч. С. 227. стр. 58 -------------------------------------------------------------------------------- ненным идиотом", в сущности, действует как его марионетка". 31 Столь необычное влияние Смердякова при жизни и после смерти является главным доказательством демонического символизма этого образа. Предзнаменования того, что Смердяков в конце концов окажется убийцей, рассеяны по тексту. Они отличны по своему характеру от такого предзнаменования, как поклон Зосимы, потому что идентифицируются только читателем, а для героев романа незаметны. Персонажи сталкиваются с этими зловещими указаниями в таком рутинном проявлении, что никто не осознает их символизма. Даже те, кто наблюдает Смердякова каждый день, считают его чрезвычайно отталкивающим либо чрезвычайно странным, но вполне безвредным больным человеком и не видят в нем ничего преступного или сатанинского. Справедливость предзнаменования вины Смердякова реализуется в момент его признания. При взгляде на роман с этой точки зрения становится ясным значение зловещих намеков и указаний в повествовании, где относительное будущее уже реально присутствовало в романном прошлом. В полной мере символизм образа Смердякова реализуется в цепочке последовательных эпизодов: третий разговор Ивана со Смердяковым, спасение Иваном пьяного мужичонки, разговор Ивана с чертом и известие Алеши о самоубийстве Смердякова. Перечисленные эпизоды пронизаны не только одной темой выяснения преступности Смердякова, но и скрытыми в подтексте указаниями на демоническую сущность этого преступления. Тема Смердякова разрабатывается на двух уровнях: реально- психологическом и мистико-символическом. На реально- психологическом уровне Смердяков вполне убеждает Ивана в его виновности в убийстве отца, и тот теряет рассудок на почве угрызений совести и стыда за то, что испытывает эти угрызения. Дьявольский план Смердякова предусматривает наказание тех, кто не признавал его своим братом, именно посредством доведения до крайности некоторых их свойств. В случае Ивана таковыми оказались ум и гордость. На символическом уровне физический облик Смердякова, его высказывания и обстановка третьего разговора с Иваном явно сливаются с физическими чертами и высказываниями ночного гостя Ивана и с обстановкой их беседы. Именно это преображение Смердякова в черта, по-видимому, привело Васиолека к заключению, что "в романе есть указания на то, что Смердяков и черт являются одним и тем же персонажем; по мере того, как Смердяков исчезает из жизни - он кажется Ивану каким-то призраком во время их последнего разговора - черт материализуется все более отчетливо". 32 Васиолек, а за ним и Террас отмечают, что "черт появляется в третьей беседе с Иваном - единственной беседе, описанной в романе, - именно в тот момент, когда Смердяков кончает с собой". 33 Читатель узнает из сообщения Алеши, что через час или два после разговора с Иваном Смердяков повесился. За это время, еще до возвращения домой и разговора с чертом, Иван спас пьяного мужичонку, которого сам же сбил с ног и оставил замерзать в снегу по пути к Смердякову. Интерлюдия спасения этого случайного мужика несет глубокий символический смысл. После того, как Смердяков убедил Ивана в том, что он является единственным и несомненным убийцей, тот по дороге домой споткнулся об уже замерзающее тело и приложил все усилия к тому, чтобы спасти этого человека. Объяснение -------------------------------------------------------------------------------- 31 Terras V. A Karamazov Companion. P. 416, 420- 421, 428-429. 32 Wasiolek E. Op. cit. P. 176. См. также: Terras V. A Karamazov Companion. P. 70, 380-398; Круговой Г. Независимые персонажи в "Братьях Карамазовых" // Transactions of the Association of Russian- American Scholars in the USA. 1996. N 28. С.286-296. 33 Цит. по: Wasiolek E. Op.cit. P. 176. См. также: Belknap R. L. Op. cit. P. 134-135. стр. 59 -------------------------------------------------------------------------------- такого поступка следует искать в песне, которую до того распевал мужичонка: "Ах, поехал Ванька в Питер, / Я не буду его ждать!" (15, 57). 34 Несмотря на то что Иван не вникал в смысл этой песни, ее слова явились предзнаменованием известий, которые обрушил на него Смердяков: Ванька, т. е. Иван, уехал в большой город, и убийца не будет его ждать. В момент материализации предзнаменования становится очевидным, что подсознательно Иван все же воспринял неприятно поразившие его слова песни и обошелся с мужичонкой "по- карамазовски", т. е. сшиб его с ног и оставил замерзать. Потерпев моральное поражение в разговоре со Смердяковым, он бессознательно пытается аннулировать убийство отца путем "исправления" незаконченного убийства мужичонки и таким образом "зачеркнуть" свою роль в совершившемся преступлении. Несмотря на то что спасти мужичонку ему удается, аннулировать прошлое оказывается невозможно, и по возвращении домой Иван обнаруживает, что к нему опять пришел черт. Сопоставление деталей разговоров Ивана со Смердяковым и с чертом подтверждает предположение, что его собеседники являются одним и тем же лицом, а это, в свою очередь, подтверждает гипотезу о том, что образ Смердякова в романе выполняет функцию предзнаменования появления черта. По сути, в своих высказываниях черт повторяет все, что до него говорит Смердяков, включая обвинение Ивана в убийстве отца. Их разговор, как прежде разговор со Смердяковым, вращается вокруг высказывания Ивана о том, что если Бога нет, то все дозволено. Как Смердяков, так и черт, в соответствующем для каждого из них речевом стиле, интерпретируют это высказывание, доставляя Ивану невыносимые страдания своим единомыслием с ним. Иронический тон черта перекликается с издевательским и покровительственным тоном, в котором Смердяков ведет последнюю беседу с Иваном. Как черт, так и Смердяков откровенно злорадствуют по поводу развивающегося у Ивана безумия. Оба доказывают, что не так глупы и тривиальны, как ему казалось, и что, несмотря на положение лакея и "приживальщика", способны одержать полную победу над его разумом и психикой. Внутренние ощущения Ивана в обоих эпизодах также крайне схожи. Он испытывает страх и одновременно негодование из- за необходимости разговаривать как с тем, так и с другим. Иван мучается вследствие горячки в комнате Смердякова и доходит до галлюцинаций в разговоре с чертом. Это повторение внутреннего состояния создает болезненный эффект двоящегося и нечеткого видения, характерного для Ивана в обеих сценах. Террас отмечает, что "последний разговор с чертом и последний разговор со Смердяковым сливаются в одно в сознании Ивана". 35 Такими же жуткими и расплывчатыми совпадениями отмечена и обстановка двух комнат, Смердякова и Ивана. Оба разговора происходят в жарко натопленных душных комнатах с тусклым освещением. Детали обстановки, которые Иван заметил у Смердякова, повторяются и в его комнате. Главной из этих деталей является большой диван с сидящей на нем ненавистной фигурой. Снова появляется чайный стакан, который Иван швыряет в своего гостя. Особое внимание привлекает длинный белый чулок Смердякова, вид которого так испугал Ивана. Точнее, Ивана напугал жест, которым Смердяков начал засучивать штанину. В этот момент на мгновение Ивана, возможно, ужаснула вероятность того, что Смердяков обнажит копыто из-под белого чулка: "Подождите- с, - проговорил он [Смердяков] наконец слабым голосом -------------------------------------------------------------------------------- 34 Г. Круговой отмечает символический смысл этого эпизода и высказывает предположение, что песня пьяного мужичонки олицетворяет собой глас Божий ( Круговой Г. Указ. соч. С. 296). 35 Terras V. A Karamazov Companion. P. 398. стр. 60 -------------------------------------------------------------------------------- и вдруг, вытащив из-под стола свою левую ногу, начал завертывать на ней наверх панталоны. Нога оказалась в длинном белом чулке и обута в туфлю. Не торопясь, Смердяков снял подвязку и запустил в чулок глубоко свои пальцы. Иван Федорович глядел на него и вдруг затрясся в конвульсивном испуге. "Сумасшедший!" - завопил он и, быстро вскочив с места, откачнулся назад, так что стукнулся спиной об стену и как будто прилип к стене, весь вытянувшись в нитку. Он в безумном ужасе смотрел на Смердякова" (15, 60). В сцене с чертом белый чулок замещает белое длинное полотенце, которым Иван повязывает свою разгоряченную голову. На символическом уровне встреча с чертом происходит именно в тот момент, когда Смердяков уходит из жизни. Ивану даже кажется, что черт первым сказал ему об этом. Черт, действительно, упоминает два самоубийства, одно из них через повешенье, но вне прямой связи со Смердяковым. Однако необъяснимая уверенность Ивана в том, что черт знал о самоубийстве лакея, позволяет предположить, что они едины. Это единство добавляет новый оттенок в значение самоубийства Смердякова. Как мы уже отмечали, предсмертная записка Смердякова соотносится с учением Зосимы и основным философским положением романа. Записка гласит: "Истребляю свою жизнь своею собственною волей и охотой, чтобы никого не винить" (15, 85). Очевидная необычность этой фразы останавливает на себе внимание и требует выявления ее глубинного смысла. Как правило, записка самоубийцы может заключать в себе нечто, подобное выражению: "Кончаю свою жизнь по собственной воле, и поэтому прошу никого не винить в моей смерти". Однако смердяковское уклончивое "чтобы никого не винить" заключает в себе дополнительный смысл, состоящий в том, что в мире, где брат не берет на себя ответственности за брата, никого нельзя винить ни в чем, потому что каждый преступник имеет право на внутреннее оправдание своего злодеяния. 36 Гессен считает, что Смердяков является воплощением черта, так как он концентрирует в себе карамазовские пороки и подавленные желания. Это утверждение касается не только убийства отца, но и самоубийства, так как и Иван, и Дмитрий в разные моменты повествования обнаруживают желание покончить с собой. Замечательно, что и это влечение к саморазрушению Смердяков довел до конца, т. е. претворил в реальность. Исследователь пишет, что Смердяков должен был именно покончить с собой, как механическая конструкция, которую покинула движущая сила. В данном случае силой является идеологическая поддержка Ивана. Зло, по мысли Гессена, неизменно питается не только человеческими слабостями и страстями, но и проявлениями добра и не может существовать вне этой антиномии. Не случайно все демонические персонажи романа, такие как Ракитин, Федор Павлович, Смердяков и черт, названы "приживальщиками" или "лакеями". 37 Заметим, что самоубийство Смердякова не имеет достаточной психологической мотивации. Даже после признания Ивану Смердяков не опасается суда, справедливо полагая, что никто не поверит, что он мог совершить это убийство. Только наделенные особой интуицией Дмитрий, Алеша и Грушень- -------------------------------------------------------------------------------- 36 Выражение "истребляю себя" может также рассматриваться как травестия гордого требования Ивана, чтобы справедливость восторжествовала на земле: "Что мне в том, что виновных нет и что я это знаю, - мне надо возмездие, иначе ведь я истреблю себя. И возмездие не в бесконечности где-нибудь и когда-нибудь, а здесь уже на земле, и чтоб я его сам увидел" (14, 222; курсив мой. - М. К. ). Смердяков же "истребляет себя", чтобы предотвратить справедливое возмездие. 37 Гессен С. Указ. соч. С. 227. стр. 61 -------------------------------------------------------------------------------- ка убеждены в том, что он убил. 38 Ученые, придерживающиеся мнения о том, что между Иваном и Смердяковым существуют отношения учителя и ученика, объясняют самоубийство последнего отчаянием. Они аргументируют свой вывод тем, что угрызения совести Ивана и его отказ взять на себя ответственность за убийство показали Смердякову - на самом деле он не верит, будто все дозволено. Предательство идеологического отца, как считает Холквист, доводит Смердякова до самоубийства. 39 Такое объяснение, с нашей точки зрения, предполагает гораздо более тесную идеологическую связь между Иваном и Смердяковым, чем позволяет допустить текст романа. Итак, самоубийство Смердякова можно объяснить не на психологическом, а на символическом уровне. Смердяков как бы опускает занавес над своим земным существованием и перевоплощается в то, чем является на самом деле, в черта. В своей земной ипостаси он воплощает преступление Каина не столько в смысле физического истребления своих братьев, сколько в успешном доказательстве того, что никто не сторож брату своему. И тем не менее идеологическая программа романа не исчерпывается выводом о том, что Смердяков - это черт и что его основной задачей является искушение Карамазовых, прежде всего Ивана. Идеологический масштаб "Братьев Карамазовых" указывает на то, что нелепый злодей и эпилептик Смердяков не может выполнять в нем функцию объекта полемики и разоблачения. Его роль глубоко символическая, но не замкнутая в самом образе. Оппонентом автора является все-таки Иван. Это ему Достоевский мстит безумием за гордость и безбожие. Мелкий бес Смердяков воплощает в себе проклятье на головы западников и позитивистов и, в известном смысле, раскрывает аллегорию "Бесов", указывая на то, что все они одержимы дьяволом. В заключение сопоставим еще раз два рассматриваемых типа детектива, тот, в котором преступник известен ("Преступление и наказание"), и тот, где тайна преступления раскрывается только в конце романа ("Братья Карамазовы"). В то время как детективный сюжет "Преступления и наказания" идеально соответствует первому типу, в "Братьях Карамазовых" ситуация не столь однозначна. Сложность определения детективного жанра "Братьев Карамазовых" выходит за рамки вопросов композиции и приобретает идеологический и нравственный смысл. Хотя первое эвристическое прочтение романа оставляет впечатление детектива с разгадкой в конце сюжета, по тексту рассеяно множество указаний на то, кто совершил преступление. Эти предзнаменования, в теории, могли бы подсказать как персонажам романа, так и читателю, что же произошло в действительности. Фактически Достоевский ставит читателя на одну доску с персонажами романа и заодно с ними упрекает в недооценке демонической натуры Смердякова. Однако символическое значение этого упрека далеко превосходит значение образа Смердякова. Автор романа адресуется ко всему обществу в целом, обвиняя его в том, что оно погрязло в грехах и слепоте ко злу, творящемуся на глазах у всех. -------------------------------------------------------------------------------- 38 Террас обращает внимание на то, что в романе "правда открывается человеку на уровне интуиции или откровения; те же, кто пытается уразуметь истину путем логических заключений, обречены на заблуждение" ( Terras V. The Art of Fiction as a Theme in "The Brothers Kara-mazov" // Dostoevsky: New Perspectives. P. 198-202). 39 Исследователь пишет: "Когда Смердяков убеждается в том, что Иван отказывается одобрить совершенное преступление, он, преданный своим хозяином, для услужения которому, как ему кажется, он совершает отцеубийство, кончает с собой. Он обрывает жизнь не из страха быть пойманным, а от отчаяния дважды покинутого сироты" ( Holquist M. Dostoevsky and the Novel. P. 182). стр. 62 -------------------------------------------------------------------------------- Структурно роман колеблется между первым и вторым типом детективного сюжета. Так, в детективе второго типа ("who- done-it") исповедь Смердякова знаменовала бы собой развязку и конец повествования. Но развязки не происходит ни после его исповеди, ни после самоубийства. Повествование продолжается, но теперь в жанре "thriller", так как читатель ожидает обнародования уже известного ему хода преступления и имени убийцы, что и должно привести к торжеству истины. Такая концовка оказывается совершенно невозможной, потому что по своей демонической натуре Смердяков неуязвим. Разоблачение и осуждение его символизировало бы избавление общества от слепоты ко злу и принятие всеми и каждым учения Зосимы о всеобщей вине как своего личного нравственного убеждения. Таким образом, анализ детективного сюжета "Братьев Карамазовых" проливает свет на способ художественного выражения религиозной и философской программы романа, которую Гессен назвал "трагедией Добра". стр. 63 Опубликовано 10 октября 2010 года Картинка к публикации:Полная версия публикации №1286720369 → © Portalus.ru Главная → СТАТЬИ НА РАЗНЫЕ ТЕМЫ → СТРУКТУРА ДЕТЕКТИВНОГО СЮЖЕТА В "БРАТЬЯХ КАРАМАЗОВЫХ" При перепечатке индексируемая активная ссылка на PORTALUS.RU обязательна!
|
|