Заметки поэта

А как пешком ушел Белов
по следу сосланных героев
от Вологды - на Соловки -
один за всех за тех, у коих
на это ноги коротки...

Написано мною по горячему следу паломника лет десять назад. В "Канунах" он воскресил земляков - прямое дело писателя, - а помимо других, неписательских дел поднял еще и церковь у себя на родине.

Где-то у Шкляревского в стихах есть картинка: поэт проходит мимо работающих на поле - и в этом правда положенья. (Чувство "иностранки" у Ахматовой.) Минутный порыв пособить - и мы пахали! - остановлен грустным рассудком. Зная до тонкости свое дело, не имея навыка к чужому, останься при своем, не смеши людей...

Но будь ты трижды прав - ведь ты не знаешь, как поступишь, возвращаясь той же дорогой - "на затылке кепи", - если вдруг тебя позовут...

Я в эту ночь - больной и юный -
Простерт у Львиного столба...

Восторженный будущий мемуарист (М. Алянский) признается Блоку, что да, что и он простирался под крылатым львом, на что Блок отвечает: а я не простирался... От него ли, в таком случае, можно было услышать, что почет-

стр. 228


--------------------------------------------------------------------------------

нее всего на свете - поутру идти свежей бороздой, отбросив посредство слова - ради посредства плуга?

Я знаю человека, склонного заживо лепить - из тех, кто лепится, - характеры, судьбы, имена. И говорю ему: господин Учитель, учусь у Вас и прямо, и от противного.

Вот когда раздалось бытие
и вступило в права Искушенье:
свет и темень сведу и смежу,
душу живу - отныне родную -
этой волею - преображу,
жизнь отдам - и переименую!

Что ж - "вечный искус"1 , как поется в пошленькой песне, увы, на слова Цветаевой. Пункт заведомо неразрешимый - назначенье художника. Поэт в России... и хор согласно подхватит: больше, чем поэт!

Вопрос в том, куда деть излишки.

Как бы мне избегнуть злословья, оглядываясь на бесчисленные во всех областях жизни произведения лишнего ума - лишнего на счет необходимого разума? Праздного и в области изящного - вывернутого так, чтоб были одни сплошные губы?

Сплошные аллитерации, сплошные образы, сплошное кольцо твердимого одного слова, отчего оно совершенно помрачается и заглатывает себя, как змея: матьматьмать-матьма...

Куда деть излишки таланта? На базар, очевидно. На излишках бумаги - для тех, у кого лишние деньги. Забавы крайней культурной элиты на потребу жрущим устриц. Критика наша приумолкла, разделив культуру на части: массам - массовую... Но культура так не делится, она уж точно сплошная. Ее нижний уровень есть подземный переход от вокзала Казанского к Ленинградскому, где среди окурков и плевков красуется эротика для дикарей. Сплошная, ибо потребители этих картинок и ценители журнала "Андрей" - близнецы-братья. Эх, Андрюша...

Но "эх" не только Андрюше. Эх - всякому традиционно порядочному изданию, когда оно вдруг подскочит - петушком, петушком! - и произведет пробежку - безрезультатную, - так как вдруг застесняется позыва. Потом из га-


--------------------------------------------------------------------------------

1 Ван-Гог загонял себя в копи Боринажа. В письмах художника недуг этот назван четко: желание лепить души непосредственно - как это делал Иисус.

стр. 229


--------------------------------------------------------------------------------

зетной подшивки и радо бы выдрать страницу, да уж нельзя. И сидит там некто без штанов - с диковинным таким "дирижаблем" (очень смешно, однако, у прозаика вполне бездарного). И "Новый мир" туда же, на четырех копытах кентавра- создания благородного и поэтического, опошленного лишним2 воображением известного прозаика. Гормональным излишеством прямо поражает издание Гуманитарного фонда имени - Пушкина, конечно3 . Или, подумал я, уж начинается новая эра, а я ее проморгал в своих деревнях, и теперь, как древние индусы и египтяне на опустевших пьедесталах, мы воздвигнем еще невиданные "дирижабли"... Эх - еще раз: один-то уже восстал под шумок на Тишинской площади4 . На очереди - "треугольная груша", которой накроется какой-нибудь мемориал - или уже накрылся?

В воротничке я как рассыльный в кругу кривляк.
А по ночам я Пес России о двух крылах.

Не будь Вознесенский дважды прав в обеих строках, не о чем было бы говорить. Он и семь раз бывал прав: "я - семья, во мне... семь я". Так что есть кому перед кем устыдиться среди позорной толкучки пресловутого перехода неизвестно куда. Тем более что один В. сгоряча как-то возликовал над "проектом века", а другой все же понял, что такое переброска части рек ограниченного контингента, который никогда не ограничивается.

"Пока мы капусту грузили..." - как сказал один из героев Дудинцева. А в самом деле, торчит же стакан средь Лубянской площади - какую мистаковину туда вздедюрить (штуковину поднять - диал. )? Чтобы глядела во все окна могучих зданий ведомства, самого тихого в эти шумные годы...

Так вот, в Гуманитарный фонд я предложил себя Титулярным советником: разбираться и советовать, какой русский титул в каком тексте хорош и неизбежен, а какой есть просто похабщина. И привлекли бы меня, но напор толпы, матерно пишущей стихи и прозу, рисующей свои видеомы,


--------------------------------------------------------------------------------

2 Лишний - здесь синоним праздного. Праздность и безделушки всегда были чем-то стыдным в русской литературе. Сейчас праздности модернизма прямо связываются (по крайней мере в моих мозгах) с мертвыми делами - в ущерб живым, - с убийственными производствами ВПК.

3 Газета "Гуманитарный фонд", где разгулялись все, кому не стыдно.

4 Фаллическая колонна Вознесенского в честь 200-летия грузинского Георгиевского трактата.

стр. 230


--------------------------------------------------------------------------------

фотографирующей все тот же сюжет, был велик и неудержим, - мою заметку смыло без следа и памяти. Клин клином вышибают: едва ли не все русские классики умели, как рубин в медь, вставить в живую речь незаменимое слово, произнесенное или нет, неважно, учили нас бережно и скупо к этим перлам относиться - и где же их наука?

Несколько хороших людей, одаренных литераторов затеяли журнал со счастливым названием - "Дар". Но откуда ни возьмись - во весь разворот листов - прискакали по некошеному лугу две голых девки и взмыли прямо над камерой. С мучительным интересом я всегда всматриваюсь в лица этих "решоных": как ты могла...каково тебе - перед сестрами твоими... Лица этих двух, обязанные улыбаться, выражали усталость и даже какую-то, мне показалось, брезгливость. Видно, их, не очень и молодых, загонял горе-фотограф. Жаль их, жаль траву и, конечно, журнал, заспешивший, задрав штаны, за нынешними литприличиями.

Один покойный редактор, фронтовик, сам художник и поэт, говорил об авторе, с которым работал: у него обязательно расстегнута - при всей его светскости - ширинка.

Один покойный поэт говорил другому: вот у Блока -

Только губы с запекшейся кровью
На иконе твоей золотой, -

у него и девка в публичном доме - как Богоматерь. А мы и рады бы написать Богоматерь - а все выходит как девка...

Анна Андреевна, чтобы поставить клеймо на опричниках Сталина, молвила: их браки случайны. С животными, которые куда как разборчивы и прекрасны в рыцарственном соперничестве, она их не равняла. Нам, стало быть, невдомек, что, подбирая охвостья западной культуры, мы восстанавливаем "эстетику" родных палачей. Не открываем же, в самом деле, новую эру!

Я в стихах писал министру Губенке "как мыслящий селькор" ("Знамя", 1991, N 8) о том, как российский молодняк, не тронутый культурой, ломится на сеансы порнофильмов. Отцов, освобожденных от излишне стыдливой религии, освободили и просто от совести: ограбленный вынужден воровать. Детей освобождают от стыда.

Тут замысел программный:
за стыд, за совесть - нá
кусок свободы срамной,
несчастная страна!

Ответов, естественно, ни от кого не жду. Все ждал: а кто

стр. 231


--------------------------------------------------------------------------------

разобьет в вестибюле метро, что на Пушкинской площади, наглую рекламу "Андрея". 19 декабря 1992 года она погасла.

Там он жизни небывалой
Невообразимый ход
Языком провинциала
В строй и ясность приведет...

Владимиру Крупину я сказал: у нас одна дорога, только твоя из села в город, а моя навстречу. Я был плохим студентом, типом "вечного", как обещал мне профессор Дувакин, но все же, попав в деревню, расслышал там и старославянский и древнерусский5 . При этом я испытывал чувство счастья вместе с легкой грустью, что во мне умер филолог. Такое же счастье испытал я, открыв крестьянский смысл вместе с незамутненным смыслом детства в прозе одного моего друга. Абсурд жизни, будучи поверен этими нетленными вещами, как Пастернак Природой поверил все наши "достиженья", - причудливо раскалывался на составные части.

Вот я и стремлюсь когда-нибудь стать мыслящим селькором, чтобы языком олонецкого и парфеньевского провинциала...

И роднее всех святынь невзначай в избе крестьянской -
наша гордая латынь - кровь моя и смысл славянский.

Трудная цель; сейчас я всего лишь моралист-дилетант на костылях своих и чужих строчек. Всегда думал, что дилетант это плохо (хотя Лев Аннинский говорит обратное: "свежая кровь дилетантизма..."), а вот моралист - как раз то, что нужно. Нравственность, мораль - уже язык стерли, идолизируя (от "идол") сиротливые слова. Но они еще звучат, а вот моралист - что-то вроде проповедника из далекой и святой страны, где автобус, если к нему приближается инвалид на коляске, с шипеньем приседает, вбирая колеса и выкидывая человеку трап.

И тем не менее. Тот, кто не моралист, пусть бросит в меня камень. Читаешь Карамзина и видишь, что уклонение от морали (синоним лирики в этом случае) было бы для Ис-


--------------------------------------------------------------------------------

5 Древнерусские и даже старославянские формы в диалектах - тема диссертации. В деревнях костромских, вятских, олонецких кое-что еще слышно.

Другая диссертация - наши утраты в обиходном языке. Они ошеломительны. Чувство человека, который живет на острове и сам же, по камушку, раскидывает его. Но ошеломительны лишь сознательные, трезвые минуты в безумии этого островитянина.

стр. 232


--------------------------------------------------------------------------------

ториографа уклонением от личности. Как хороши его восторги, его смятенье, когда ужасается он - и ужасается Природа! - деяниям предков, как прекрасна его наивность, принадлежащая не столько веку, сколько душе... Страшно бывает, когда видишь, что мораль наша пала ниже возможности соприкоснуться с моралью человека, родившегося двести с лишним лет назад. Оценка - мораль - чувство... Как любят у нас остерегать: но без эмоций! без оценки!

Привел меня бог видеть злое дело,
Кровавый грех. Тогда я в дальний Углич
На некое был послан послушанье...

За эпитет надо отвечать: это - опережающий мыслимую объективность твой личный суд, обеспеченный знанием. Еще два пушкинских эпитета - угадали? - бессмысленный и беспощадный.

Так чем же я обеспечу свои сужденья? Досадил мне Вознесенский своей МоСКВой - могу подарить ему СНГ; угаданную Есениным Страну негодяев - своей геометрической Мадонной, но без треугольника и биссектрисы... Прав был Луконин: рисовал Богородицу, а вышла... Досадил увесистым альбомом своих забав - такой свободой таких чувств, отпущенных как рубли.

К осознанию ужаса (термин Карамзина) эпохи привели нас Бунин, Короленко, Замятин, Платонов, Ахматова... Вереницу имен заключу Искандером. В начале было слово - слово поэта. Политологам, экономистам и всем остальным было легче уже.

Прецедент есть. Есть и самое главное, то, о чем так несправедливо сокрушался Баратынский в своей "Рифме":

...Но нашей мысли торжищ нет,
Но нашей мысли нет форума!..

В России, как и в Элладе, он был и остается. Больше скажу: на безбожьи оставалась Поэзия и Проза, которую не успели сокрушить сокрушители всех крепостей. Литература была нашим Священным писанием. К Толстому дряхлеющая церковь ревновала Бога... Так как же... Надо ведь это помнить, испытывать каждую минуту... В кругу кривляк... Тьфу!

Московская малоснежная зима, сырой асфальт под ногами. Небывало переполненные вокзалы! Торгуют всем, торгуют везде. Фигурные опоры-фермы перрона на Киевском пятами утонули в навале коробок, мешков, ящиков,

стр. 233


--------------------------------------------------------------------------------

пакетов, мелькают иностранные этикетки. Такие сугробы наметает в Воркуте, и снег плотнеет до камня, такие гряды валунов остались вокруг брошенных пашен некогда цветущих олонецких земель. Таковы черноземные барханы, оставленные пылевыми бурями - на память об агрокультуре варваров.

Чем больше торгуют, тем меньше производят. Пока - так. И так - всюду. И в словесном хозяйстве. "Он издал больше, чем написал". То есть пере- и переиздал. В условиях рептильного менталитета, когда либо свой писательский секретариат, либо успех на легкомысленном Западе этому способствуют.

Но хватит об этом.

Чем дальше от Москвы, тем пустыннее места.

Короток день, красноватое косое солнышко поглядит-поглядит на десяток заколоченных изб Пелус-озера, погреется в пазах и трещинах озаренных им черных срубов, поиграет на равнине занесенного озера - о семнадцати островах, - где снежный свей напомнит рельефы Земли с какой- нибудь немыслимой высоты и явит "очертанья ветра", - и, высветив до нестерпимого блеска заиндевелый березняк, зайдет за Мырину гору. Бестолковые заячьи, аккуратные лисьи следы по берегам, волчий глубокий прямой через все озеро: ушел на добычу в соседнее Каргополье. Несколько лунок - рыбацких... Ничем не защищена пустая изба от праздного человека, которому невдогад, скольких трудов стоит ее поставить.

Свои рукописные перебираю листки
и вдруг обращаю внимание на выраженье руки
и вижу, как верно рука проработана, - и
рисую крестьянские руки - мои? не мои?

Не знаю, напишу ли я свой "Уолден", но, складывая русскую печь из сырого кирпича и озерного камешника, я ловил себя на том, что пишу некую поэму. Не отдам предпочтения ни словесному, ни кирпичному материалу. Сложив печь, писать в теплой горнице можно, а можно и не писать. Блок не простирался у Львиного столба. Но не могу не высказать ощущения той простоты, которое осталось у меня от многолетних деревенских трудов. Не сломаю, не пройду мимо брошенной вещи. Буду рад, если дам ей новую жизнь. Не пойму ломающих и крушащих. Отвергаю теоретиков "передового" общества, посмевших оскорбить "отсталую

стр. 234


--------------------------------------------------------------------------------

массу" своих кормильцев. Близорукая Цветаева ценила туман окрестной жизни - личный и врожденный. Сквозь пот, застилающий глаза, видишь крупные вещи. Приобретаешь со временем нюх на всякую праздность. Дело мертвое - либо прямо смертоносное, либо к таковому принадлежащее через десятки посредств, - пахнет так же, как дело праздное.

Вынув из урны хлеба кусок, бабка его завернула в платок.
Кто его бросил и кто оплевал, я не увидел и не назвал.
Но - по тому, как взглянула она, - я ужаснулся: будет война...

Ужас карамзинский, времена брежневские, война сегодняшняя. Бросил хлеб несчастный человек, живущий мимо жизни. Что с ним сейчас?.. Бывало так, что я оставался единственным мужиком на всю деревню, о шести - о трех душах, об одной, наконец. Не вдруг я понял, что это Поручение мне - теплить последнюю жизнь и проводить ее с миром. Так и отправлялись наши старики на погост, на Плоский бор. Последней - увезли бабку Лизу, она звала меня "сынушком бажоным" и была мне как мать. Через протоку к ней на берег я переправил бывший каретный сарай пять на шесть, подрубил нижний венец, нарастил два верхних, получился дом с окном во весь лист, где были ворота для взвоза, с двумя окнами в пол-листа. Северную глухую стену обогнул сенями. На описание, скажем, лебедки для подъема бревен ушла бы страница, описание матерчатой лодки "Титаник" потребовало бы двух - пока оставлю это, хотя и чувствую тоску столичного жителя по такого рода описаниям.

А что тосковать - надо ехать да строить.

Виктор Гончаров, приехавший с Селигера после своего первого, кажется, крестьянского лета, говорил: нет, раньше я не жил, та жизнь была впустую, вот сейчас - это да... Воображаю, сколько он там увидел, сколько камней, деревьев, коряг и прочей живности - увидело его! Поезжайте: нужда гонит, а зовет целый хор, чьих голосов не перечислить! Где новый Аксаков - описать прелесть жизни в поте лица? Все то, что можно слить в усилье к воскресенью, к воскрешенью разрушенной жизни? Колдовские слова:

Смерть можно будет побороть
Усильем воскресенья.

Много я колол осиновых дров и все горевал, что не художник, - какие цветовые и световые гаммы там спрята-

стр. 235


--------------------------------------------------------------------------------

ны! Куинджи! Так я восклицал, а напарник мой послушал-послушал и спрашивает: чего ругаешься, учитель? (Кололи дрова для сельской школы.)

Олег Куваев, писатель и геолог, заметил, что в тайге, изрядно потравленной, деревья начинают "драться". Замечательный человек, раздраженная, вконец измученная совесть - умер сорока лет с небольшим. А замечание чисто толстовское: хлестнула тебя вица - ее движенье одушевлено и мгновенно тобой осмыслено! На самом деле губимая человеком природа дает ему урок и пример Терпения и Великодушия - таких, до понимания которых дожить бы ему, успеть бы...

Лицо природы... Несметный народный словарь позволяет видеть его, хотя никакому филологу не под силу собрать все черточки, все движенья этого лица.

Человек на асфальт упадет,
а на землю - упáнет...

Словарь переполнен лаской и нежностью к природе - как бы в ответ на постигнутое народным умом ее великодушие. Не волк - волчик, не медведь - медведушко, батюшко... Чувство к явлениям ее - чувство умиленья. У Даля: "чувство покойной, сладостной жалости, смиренья, сокрушенья, душевного, радушного участия...". И курсивом: "милосердие есть умиленье на деле".

Если удастся нам совершить восхождение к этим простым, полузабытым, отмененным и оскорбленным чувствам...

Я выжег души, где нежность растили...

Слава Богу, это лишь один, хором подхваченный голос, лишь одна теза ("у времени в плену"). Все остальное хоть и перемолчав, а покрывает эту злобу дня - десятилетий - и века, увы. Перекрывает, как народ - толпу, как мир - смуту. Как Человек у того же Маяковского - все остальные авторские его ипостаси.

Я люблю зверье.
Увидишь собачонку...

Двадцать два года назад я уехал в костромское село учить детей, взял сразу четыре старших класса и совершенно обессилел к концу года. Все, - решил, - бегу и не оглянусь. И тут ко мне в светелку две девочки поднимаются, Колесникова и Гончарова, из девятого моего класса.

- Владимир Николаевиць, уцить-то нас будете, не-

стр. 236


--------------------------------------------------------------------------------

ет? - Вздохнул я, поглядел на них... И вот когда не ты говоришь и не то совсем, что приготовил, а что определено было тебе сказать:

- Буду.

Один прозаик наш, бывший военный разведчик, "моментом истины" назвал ряд молниеносных дрессированных приемов с выстрелами и обманными движениями, когда один человек уничтожает сразу нескольких. По-моему, это момент величайшего заблуждения и несчастья. Другой прозаик с войны принес безоговорочное осуждение убийства: на грани комичного, но только на грани, осуждал он лихих мушкетеров Дюма, говорил, что абрек есть абрек и только, будь то Стенька Разин или Дата Туташхиа. Я спорил с ним, признавая и тогда, что вышедшая только что книга "Я пришел дать вам волю" есть лирическая поэма Шукшина, как есенинский "Пугачев" в свое время, - теперь понимаю, как прав был он, Эммануил Фейгин, один из самых светлых в моей жизни людей.

Но умных людей у нас не слушали никогда. Наша великая литература почти обошлась без людей плодотворного положительного примера: все какие-то уроды, прорехи на человечестве или умники некстати... Весь гоголевский талант ушел на Плюшкиных - что осталось бедному Костанжогло? А ведь это он защищал землю лесными полосами, ладил с природой... Сама Вохма, районный центр, окрестные села и деревни, леса и пашни - все находилось в состоянии какой-то странной борьбы человека с природой и самим собой. Разор и потрава - на каждом шагу. Зачем ты свалил сосну? Шишки сдавать. Лесник запил, шишки не принимает... Зачем лен сеяли? Прошлогодний ушел под снег, и этот уходит. Зачем сковырнули березовый колок вместе с землей - до голой глины? Зачем свели лошадей? Зачем испортили верховое болото?

Здравый смысл еще светится в детях, постепенно их покидая вместе с вопросами: зачем? за что? Постепенно утверждается абсурд во всей своей библейской непостижимости: так везде, так надо...

Пришлось мне перечитывать "Поднятую целину", последнее издание. (Книга эта недавно удостоилась чести отметить свое 50-летие. Действо призрачное. Книгу эту надышали, вознесли за достоинство неправды, утвержденной с такой страстью...) Пришлось объяснять десятому классу многоэтажную ложь произведения... Как раз в тот год умер Твардовский, разворачивалась травля Солженицына. Непостижимое остервененье черни пришлось со-

стр. 237


--------------------------------------------------------------------------------

поставлять с клинической ненавистью Шолохова к своему герою Половцеву. В новом издании автор сдобрил это чувство старческой эротикой (сцена насилия), - что тут могли усвоить бедные дети? Такого волка, как Половцев, в природе нет. Был волчик, "серенький волчок" из колыбельной. О делах коммуниста Давыдова вопила окрестность с ее колхозами-иждивенцами, вечно пьяными механизаторами, дефективной агрокультурой, на нет сведшей многополье, с детским трудом на картошке, льнах, сенокосе...

За окном громадился опрокинутый корабль Николо-Вознесенской церкви; глядя себе под ноги, мимо нее в школьную кочегарку или в столовую расслабленным шагом шел вечный бобыль, всегда немного "подогретый" сын ликвидированного в 30-е годы священника и учителя Феодосия Чулкова. Вздумалось тому писать ученую записку в правительство, выявлять общность коммунистической доктрины и христианства... Где-то на этапе за Никольской пересылкой (Вологодская область) он и сгинул. С моим девятым классом, еще не зная того, мы прошли часть крестного пути, проложенного этапами: Вохма - Пермас - Никольск - Кичменский городок - Великий Устюг - Котлас...

Тихо, важно
все в природе.
Косточки Яшина
болят к погоде...

Яшинские места проплывали на плотах по обмелевшему Югу. С "Рычагами", "Вологодской свадьбой" я связывал, отталкиваясь от порочной книги Шолохова, пробуждение совести в правоверных соцреалистах 40 - 50-х лет. Это и внушал ученикам. Рассказывал им о природе, о журнале Твардовского, гордо числя себя одним из его авторов. В классе было три-четыре "студента", которые конспектировали мои импровизации, ловили все на лету, хотя связи в моей речи было не больше, чем в этой статье, распространяющейся вслепую, путем малого соблазна деталью - этакая виктор-шкловщина домашняя... Но буду рад, если мелочи сплетутся:

Сквозь дождь и дерево нагое свет фонаря едва прошел -
как ломкой золотой дугою широкий вспыхнул ореол!
И поэтическое зренье подобную имеет власть:
вся жизнь вокруг стихотворенья - сомкнулась и переплелась.
Я вижу свет перед собою, и жизнь кругом, и вся она,
и каждая черта - Любовью осмыслена, озарена.

стр. 238


--------------------------------------------------------------------------------

Своим "студентам" я и рассказывал, как жил на даче в Пахре, как две зимы были у меня "с Твардовским": одна - когда он редактировал девятитомник Бунина, другая - когда его ссаживали с новомирского редакторства.

Прогуливался вечерами. Сквозил, как лось в березняке,
и в рост обозначался в раме дверной и медлил в косяке...

Те две девочки "студентками" не были, отнюдь. И я думал, что монологи мои для них впустую и им все равно, кто возьмет класс на будущий год. Ан нет оказалось!

КАК НАДО ОТДЫХАТЬ ОТ СЛОВ?

Кому как. В упряжке сельского учителя - отдых, признаюсь, шоковый, отдых наповал.

И усталость не от класса - в своем я научился даже отдыхать.

Усталость шла от идиотизма, в сельской жизни более картинного. Не успел я еще нажить - да и сейчас не нажил - иммунитета против него сродни житейской мудрости "Всевыносящего русского племени"...

В самом деле, если колхозного парторга зовут Иван Говно, то проблемы "руководства" уже не возникает, печать на нем уже стоит. Это "интеллигент" будет тут еще трепыхаться: как так, до такой степени... Дайте ему книгу жалоб и возмущений.

С предложениями - труднее.

Свою непривычку (непримиримость рангом выше) к родимой бытности я сношу за счет крови: в польской струе что-то пенится и никак не сливается с "так было - так будет" и проч. Генетический зазор - вещь мучительная, он сиротит. Но когда чувство, словно искра, пробивает его, получается такое:

...И на перины пуховые
В тяжелом завалиться сне...
Да и такой, моя Россия,
Ты всех краев дороже мне.

Некрасова, Пастернака я не мыслю без эффекта такой искры. Ни Фета, ни Тютчева, столь долголетнего "немца".

У К. Воробьева часто встречается фраза: "Я вымыл пол..." Да, и в книгах у него нет того сора, без которого в его время книги не выходили.

В покидаемом доме старики оставляют икону и чистый пол. Дважды два четыре. Но почему эта простота сорока че-

стр. 239


--------------------------------------------------------------------------------

ловекам не писана, а сорок первый не только вернулся с лопатой, да и внука взял с собой - или сына? - и тот ставит крестик над раздавленной кошкой?

Есть надежда, что жизнь, которая непременно вернется в деревню, не будет столь дика и безбожна, какой бывает она в промышленных поселочках, где бог - чистоган.

Как рад, что успел я: несметно порвал рукавиц,
как рад я, что в дело мужицкое все-таки вник,
что сам, от усталости на землю падая ниц,
я взял у земли - что не вычитал бы из книг.
И в первые руки, и мимо чужого ума
начальное знанье она мне вручила сама,
и словно бы кровушка чья-то, свежа и ала,
от почвы" отсякла и в жилы вот эти вошла.

Чья кровушка - известно... Буду рад, если сумею из первых рук хоть что-то хоть кому-то передать в это время бесформицы и смуты.

стр. 240