АВТОР: Безыменский Л. А., Фалин В. М.

ОПУБЛИКОВАНО: Открывая новые страницы...Международные вопросы: события и люди /Сост. Н. В. Попов.-Москва.: Политиздат, 1989. С.109-121.




Не только история, но и отношение к ней знает крутые повороты, обозначающие качественные этапы политического, социального, нравственного развития человеческого сообщества. С достаточной степенью надежности можно прогнозировать: когда цивилизация перешагнет через силовые поверья, все согласятся с тем, что “холодная война” — одна из старых печальных глав XX столетия — явилась порождением прежде всего людских несовершенств и идеологических предрассудков. Ее вполне могло не быть. Ее не было бы, если бы поступки людей и действия государств соответствовали их словам и декларациям. Всегда и во всем.

Тем не менее “холодная война” обрушилась на человечество. Поистине уникальный шанс строительства прочного мира для многих поколений, дававшийся после разгрома агрессоров во второй мировой войне, остался неиспользованным. Может быть, страны антигитлеровской коалиции переоценили собственные потенции? Или на пути к незыблемому миру неожиданно для них самих возникли обстоятельства, которых СССР, США и Англия не знали в Тегеране, Ялте и Потсдаме?

На каждый из этих и им подобных вопросов возможен категоричный ответ: “холодная война” разразилась, поскольку ее очень желали. Желали те, кому не терпелось заместить только что выбитых из седла претендентов на мировое господство и сделать Землю “по крайней мере на 85 процентов” (выражение Г. Трумэна) похожей на американский эталон.

Законно спросить: как же так, едва убедившись, сколь дорого обходится небрежение возможностями сотрудничества во имя мира, вчерашние боевые союзники вдруг превратились во врагов, которым тесно на одной планете? Что побудило их гипертрофировать прежние ошибки и добавить к ним множество заново изобретенных?

Это не вязалось со здравым смыслом, не говоря уже о союзническом долге и элементарных понятиях порядочности.

Все верно, если не принять во внимание, что “холодная война” разразилась не вдруг. Как ни парадоксально это прозвучит, она родилась в горниле “горячей войны” и наложила на ход последней весьма заметный отпечаток. Увы, очень многие в США и Англии восприняли взаимодействие с СССР в борьбе с агрессорами как вынужденное, противное их привязанностям и интересам, и втайне, а кое-кто и явно мечтал о том, что сражения, которым Лондон и Вашингтон долго были наблюдателями, истощат силы и Германии, и еще больше Советского Союза.

Нет, не просто мечтали, но отрабатывали за плотно прикрытыми дверями варианты стратегии и тактики в расчете на обретение “решающего преимущества” на финальной прямой войны, когда пробьет час подводить итоги, и на активное использование этого преимущества против СССР, которого адмирал У. Леги (приближенный Ф. Рузвельта и доверенное лицо Г. Трумэна) с 1943 года именовал в “своем кругу” не иначе как “новым агрессором”. В 1944 году руководители американских вооруженных сил начали настраиваться на “неизбежную” третью мировую войну с “тоталитарным государством-агрессором” и сообразно прикидывали состав войск для будущей оккупации, в особенности Германии.

Г. Гопкинс, советник Ф. Рузвельта, записал в 1945 году, что кое-кому за океаном “очень хотелось, чтобы наши (американские) армии, пройдя через Германию, начали войну с Россией после поражения Германии”. И кто знает, как в реальности сложились бы дела, если бы карты не путала неоконченная война с Японией и потребность в помощи Красной Армии, чтобы, как тогда высчитывали, “сэкономить до миллиона американских жизней”.

Наверное, полное раскрытие архивов в чем-то восполнит изображение, уточнит трактовку конкретных событий прошлого. Но черное останется черным, белое — белым. Нам, разумеется, придется также — и не раз — задаваться вопросом, всегда ли соразмерной была советская реакция на актуальные и потенциальные вызовы, бросавшиеся нашему государству. Здесь есть над чем поразмыслить, не предаваясь, однако, соблазну искать истину “посредине”, делить метафизически надвое вину за все пред- и послевоенные осложнения, перипетии, трагедии, а то и вовсе якобы ради “размежевания” с прошлым принять и сии грехи на Сталина и сталинизм. Такой метод не прибавит знаний и политической мудрости. В оптимальном случае он подменит одну полуправду другой, пожалуй, еще менее достойной.

1

Итак, “холодная война”. Этот термин был пущен в оборот в 1947 году. Им стали обозначать состояние политической, экономической, идеологической, “полувоенной” и прочей конфронтации между государствами и системами. Один из главных теоретиков и практиков “холодной войны”, Джон Фостер Даллес, проповедовал в качестве вершины стратегического искусства для США “балансирование на грани войны”. А в одном правительственном документе Вашингтона той поры для ясности записано: “холодная война” суть “настоящая война, ставка в которой — выживание свободного мира”.

На войне как на войне. Тут запреты либо не существуют, либо девальвируются и превращаются в ритуальные условности. Как условным бывает выполнение союзнических договоренностей и обязанностей, если мыслями и поступками партнера движет голый расчет. Чтобы было понятно, о чем речь, придется вернуться чуть назад.

С июня 1941 года Советский Союз в тягчайшем единоборстве перемалывал сухопутные и военно-воздушные силы нацистской Германии. “Самой большой опорой” называл президент Ф. Рузвельт “русский фронт”.

Великое сражение на Волге, по признанию биографа Рузвельта и его помощника Роберта Шервуда, “изменило всю картину войны и перспективы ближайшего будущего. В результате одной битвы — которая по времени и невероятному количеству потерь была фактически равна отдельной крупной войне — Россия стала в ряд великих мировых держав, на что она давно имела права...” Советская победа на Курской дуге развеяла у Вашингтона и Лондона все сомнения в исходе войны. Крах гитлеровской Германии был теперь лишь вопросом времени.

Но время не нейтрально. Его можно использовать по-разному. В коридорах власти на Темзе и Потомаке воинствующие политики и политиканы-военные, ведущие идеологи и политологи все чаще обращаются к щекотливой теме: не исчерпала ли себя антигитлеровская коалиция, не пробил ли час трубить антикоммунистический сбор?

Известный британский авторитет в области стратегического планирования Лиддел-Харт в секретной записке (октябрь 1943 года) докладывал У. Черчиллю: по иронии судьбы, мощь, которую англичане намерены смять, так как она громадной преградой стоит на их пути к победе, одновременно является самой мощной опорой западноевропейского здания. Лиддел-Харт призывал выйти “за рамки ближайшей задачи, в сущности уже достигнутой (наступательный потенциал Германии сломлен), и позаботиться о том, чтобы длительный путь к последующей цели был расчищен от опасностей, уже довольно отчетливо вырисовывающихся на горизонте”.

Упражнения в риторике? Лиддел-Харт с некоторым, правда, запозданием подкреплял позицию тех деятелей, кого страшил демократический разворот второй мировой войны. А насколько все обстояло серьезно, говорит документ Управления стратегических служб (УСС) США, представленный вниманию Квебекской конференции Ф. Рузвельта и У. Черчилля (август 1943 года). УСС выдвигало три варианта действий:

“1. Немедленно предпринять попытку урегулировать наши расхождения с Советским Союзом и сосредоточить внимание на общих интересах, которые мы имеем с этой державой.

2. Америка и Великобритания продолжают в течение некоторого времени стратегию и политику, независимо в самом важном от стратегии Советского Союза, в надежде добиться тем самым как поражения Германии, так и укрепления своих позиций через урегулирование некоторых противоречий с Россией.

3. Попытаться повернуть против России всю мощь непобежденной Германии, пока управляемой нацистами или генералами”.

Авторы меморандума делали многозначительную оговорку о том, что измена, если предпочтение будет отдано “третьей альтернативе”, не пройдет гладко. Почему? Во-первых, было бы не просто убедить общественность Англии и США в необходимости разрыва с СССР. Во-вторых, коль удастся “победить Советский Союз только силой”, англосаксонским державам позже придется “взяться еще раз и без помощи России за трудно- и, может быть, невыполнимую задачу нанесения поражения Германии”.

В квебекском протоколе мы читаем, что участники заседания генералы Маршалл и Арнольд, адмиралы Леги и Кинг (США), военные руководители из Англии Брук, Паунд и Портал примеряли, “не помогут ли немцы” вступлению англо-американских войск в Германию, “чтобы дать отпор русским”. Независимо от решения — оно было, к счастью, отрицательным,— сам факт обсуждения вопроса о способах и времени измены союзнику, делу антигитлеровской коалиции говорит за себя. От предательства воздержались. Не потому ли, что, как предвещали эксперты Вашингтона и Лондона, СССР окончательно исчерпает свои наступательные ресурсы к весне — лету 1944 года? К моменту предполагавшейся высадки в Европе.

Вскоре нашим союзникам пришлось принять один-другой холодный душ. Открыв в июне 1944 года второй фронт, они наконец не в теории, а воочию смогли представить масштабы военных i i тягот, которые нес три бесконечно долгих года советский народ.

Одних это наполнило восхищением и благодарностью, в других опять всколыхнуло давние страхи, подозрения и неприязнь к СССР.

2

На заключительном этапе войны соперничество двух тенденций в политике США и Англии резко обострилось. Подняли забрало круги, жаждавшие сепаратного замирения с “консервативной” Германией и окончания войны, прежде чем “русские войдут в Европу”. Готовились специальные рейды для установления западного военного контроля над Австрией, Венгрией, Болгарией и Румынией. “Я очень хотел,— вспоминал после войны Черчилль,— чтобы мы опередили русских в некоторых районах Центральной Европы”.

Показателен в этом контексте конфликт вокруг “дела Вольфа” — переговоров эмиссаров США и Англии в Швейцарии с обергруппен-фюрером СС Карлом Вольфом (март—апрель 1945 года). В западной литературе “дело Вольфа” нередко квалифицируют как “первую операцию “холодной войны”. По расчетам Аллена Даллеса, который договаривался с нацистским представителем, германское командование сдало бы с рук на руки США и англичанам Австрию и некоторые другие “территории”. Если бы снежный ком покатился, как задумано, то за капитуляцией группировки вермахта в Италии последовало бы открытие англо-американским войскам всего Западного фронта при сохранении и усилении сопротивления наступлению Красной Армии.

Можно добавить, что “дело Вольфа”, “вернее, Вольфа — Даллеса”, было наиболее крупной операцией против Ф. Рузвельта и его курса, начатой еще при жизни президента и призванной расстроить выполнение ялтинских соглашений. Выступая перед объединенной сессией конгресса 1 марта 1945 года, Рузвельт подчеркивал: “Мир, который мы строим, не может быть американским или британским миром, русским, французским или китайским миром. Он не может быть миром больших или миром малых стран. Он должен быть миром, базирующимся на совместных усилиях всех стран...” Должен прийти, говорил президент, “конец системы односторонних действий, замкнутых блоков, сфер влияния, баланса сил и всех этих и подобных методов, которые использовались веками и всегда безуспешно”. Мир, начертанный Ф. Рузвельтом, абсолютно не устраивал набиравшую силу в Вашингтоне реакционную фракцию.

12 апреля 1945 года президент Ф. Рузвельт скоропостижно скончался. Буквально на следующий день либерализм и готовность принимать в расчет чужие интересы стали в Вашингтоне предосудительными качествами.

На совещании в Белом доме 23 апреля 1945 года преемник Рузвельта поставил под сомнение полезность любых соглашений с Москвой. “Это [советско-американское сотрудничество] нужно ломать сейчас или никогда...” — заявил он. Трумэн полагал, что “русские” только мешают США и последние вполне обойдутся без взаимопонимания с СССР. Дж. Маршаллу и другим военным стоило труда урезонить своего нового главнокомандующего. Сошлись на том, что союзные отношения с СССР будут прекращены после капитуляции Токио.

Заметим, Г. Трумэн проявил свой пылкий темперамент до того, как его посвятили в тайны “манхеттенского проекта”. О работах над атомной бомбой президент узнал 25 апреля из устного доклада военного министра Г. Стимсона и администратора проекта генерала Л. Гроувса. Встреча длилась 15 минут, и президент схватил суть следующим образом — США располагают средством, которое позволяет им монопольно вершить мировые дела. В эти четверть часа, отмечает американский исследователь, бомба превратилась в “доминанту послевоенного планирования” Вашингтона.

3

Сегодня у нас есть возможность восстановить по дням и даже по часам хронологию селекции правительством Трумэна семян “холодной войны”, давших немало ядовитых всходов. Обратимся к подлинным американским документам — к дневникам президента Г. Трумэна, “длинной телеграмме” Дж. Кеннана из Москвы в Вашингтон, разработкам Объединенного комитета начальников штабов (ОКНШ) и его подразделений — Объединенного разведывательного комитета (ОРК), Объединенного комитета военного планирования (ОКВП), а также учрежденного в 1947 году Совета национальной безопасности (СНБ).

Начало 1945 года. Еще жив Рузвельт. ОКНШ возглавляет адмирал Леги, который часто расходится с президентом, особенно в вопросах отношений с СССР. И все же в аналитическом документе “Возможности и намерения СССР в послевоенный период” (ОРК 80 от б января 1945 года) фиксируется: СССР будет отдавать высший приоритет экономическому восстановлению и ограничится “классической целью” создания, избегая международных конфликтов, “пояса безопасности” вокруг своих границ. Эти оценки повторятся в фундаментальном документе ОРК 250/1 от 31 января 1945 года. Советский Союз, подчеркивается в нем, “должен и будет, по меньшей мере до 1952 года, избегать конфликтов с Великобританией и США”, ибо после окончания военных действий в Европе у СССР нет “ни ресурсов, ни, что касается определяющих экономических факторов, возможностей вести авантюристическую внешнюю политику, которая, с точки зрения советских лидеров, может вовлечь СССР в конфликт или в гонку вооружений с великими западными державами”.

Пройдет всего несколько месяцев, 9 октября 1945 года ОКНШ (документ 1545) бьет тревогу: Советскому Союзу приписывается “способность захватить всю Европу сейчас или к 1 января 1948 года”, бросив на это “40 дивизий”. Заодно с Европой Москве ничего не стоит включить “в сферу своего влияния” Турцию и Иран. Заказчик требует до предела сгустить драматические тона. Пожалуйста. Послушные исполнители наделяют СССР потенциалом, позволяющим одним броском достичь Пиренеев и перевалить за них, а в Азии — захватить Китай.

Читаем дальше и обнаруживаем, как составители меморандума смакуют “слабости” СССР, напирая на затяжные сроки их преодоления:

“а) военные потери в людской силе и промышленности, откат назад от развитой промышленности (15 лет);

б) отсутствие технических сил (5—10 лет);

в) отсутствие стратегических ВВС (5—10 лет);

г) отсутствие ВМФ (15—20 лет);

д) плохое состояние железных дорог, военного транспорта — систем и оборудования (10 лет);

е) уязвимость нефтяных источников, жизненно важных промышленных центров для бомбардировщиков дальнего действия;

ж) отсутствие атомной бомбы (5—10 лет, возможно, раньше);

з) сопротивление в оккупированных странах (в течение 5 лет);

и) численная военная слабость на Дальнем Востоке, особенно ВМС (15—20 лет)”.

Как свести концы с концами? Проще простого — слабый может стать сильным. Зачем ждать? Почему не упредить гипотетически тревожное развитие, пока намеченная жертва уязвима?

Вчитаемся в документ ОКНШ 1496/2 от 19 сентября 1945 года. Он составлен через две недели после безоговорочной капитуляции Японии: “Когда станет ясно, что против нас готовятся выступить войска потенциального противника, мы не можем позволить себе, чтобы из-за наших ложных и опасных идей о недопустимости собственных агрессивных действий нам был бы нанесен первый удар!” Должны быть “приняты все подготовительные меры к нанесению первого удара (США), ежели он будет необходим”.

Упреждающий, превентивный, разоружающий первый удар становится навязчивой идеей. Чтобы удар был роковым, составляются дьявольские комбинации параллельного применения атомного, радиологического, химического, бактериологического оружия. В директиве СНБ 68 (14 апреля 1950 года) этот без преувеличения злодейский замысел оправдывается тем, что “в эпоху современных систем оружия военное преимущество возможного первого удара приобретает все большее значение, и это означает для нас (США) необходимость быть в таком состоянии готовности, чтобы, когда мы подвергнемся нападению, ударить всей силой и, если возможно, еще до того, как фактически будет произведен советский удар”.

Готовность к агрессивной войне, настрой на ядерную вакханалию превращается в способ существования. Идет бурный процесс милитаризации экономики, идеологии, психологии, общества. Понятия терпимости, равенства, обоюдной выгоды становятся изгоями. Вашингтон погружается в великодержавный транс, втягивая в него другие страны Запада.

4

Первым документом в обширной серии разработок, прямо нацеленных против СССР, являлся меморандум ОРК за номером 329. Он сочинен 4 сентября 1945 года, то есть на следующий день после официального завершения второй мировой войны. В меморандуме ставилась задача:

“Отобрать приблизительно 20 наиболее важных целей, пригодных для стратегической атомной бомбардировки в СССР и на контролируемой им территории”.

Намеченные цели, указывалось в пояснении, “представляют собой ряд смешанно-индустриальных районов, на которые приходятся высшая концентрация научных и исследовательских центров, специализированных промышленных предприятий, основной правительственный и управленческий аппарат. Этот выбор обеспечит максимальное использование возможностей атомного оружия”. Далее шло перечисление — Москва, Горький, Куйбышев, Свердловск, Новосибирск, Омск, Саратов, Казань, Ленинград, Баку, Ташкент, Челябинск, Нижний Тагил, Магнитогорск, Пермь, Тбилиси, Новокузнецк, Грозный, Иркутск, Ярославль. На гибель обрекалось 13 миллионов советских людей. В перечне, заметьте, нет Киева, Минска, Харькова, Сталинграда — к тому времени они уже были превращены в руины, правда, не американцами.

Наметки уточнялись и дополнялись в планах 329/1 (3 декабря 1945 года) и 432/д (14 декабря 1945 года), причем в последнем без обиняков заявлялось, что у американской стороны “решающее” преимущество, поскольку “в настоящее время СССР не располагает возможностью причинить аналогичные разрушения промышленности США”.

Планы войны приобретали от месяца к месяцу все более изощренный вид по мере разрастания американских арсеналов. Вот кодовые названия, которые получал дамоклов меч, занесенный над Советским Союзом и “контролируемыми им территориями”: “Пинчер” (1946 год), “Бройлер” (1947 год), “Граббер”, “Эразер”, “Даблстар”, “Хафмун”, “Фролик”, “Интермеццо”, “Флитвуд”, “Сиззл” (все 1948 год), “Дропшот” и “Оффтэкл” (1949 год).

Несколько слов о некоторых из них. Экспериментальный план “Пинчер”. Он, в числе прочего, предусматривал, что нападение на СССР будет совершаться с использованием баз в третьих странах — Турции, Италии, Китае. Понятно, не посвящая их правительства в намерения Вашингтона.

План “Брейлер”. Масштабы агрессии ширятся, и сообразно этому в операции вовлекаются базы в Англии, Египте, Индии, на островах Рюкю.

План “Дропшот”. Вся планета — поле боя. Похоже, его составители тешили себя иллюзией, что не последнего.

Если в документах серии ОРК 329 предусматривалась бомбежка 20 советских городов, то в 1948/49 году ориентировались уже на уничтожение 70 городских центров. Планом “Дропшот” 300 атомных бомб и 29 тысяч тонн “обычных” бомб привязывались к 200 целям в 100 городах, с тем чтобы за один прием превратить в пепел 85 процентов советской промышленности. 75—100 атомных бомб отпускались на выведение из строя на аэродромах советской стратегической авиации.

Для облеченного в форму букв, цифр, схем человеконенавистничества варварство — слишком мягкое обозначение. Столь же плохо вписываются “Пинчеры”, “Эразеры”, “Оффтэклы” и “Дропшоты” в обычную интерпретацию термина “холодная война”. С превеликой натяжкой можно совместить с состоянием мира также психологическую войну, которую США развязали с 1945 по 1947 год против СССР, мирового рабочего движения, против национально-освободительной борьбы. Вспомним, американский конгресс ежегодно демонстративно выделял сотни миллионов долларов для “подрывной работы на территории СССР”. В дополнение к десяткам миллиардов на те же цели, которые тратились нелегально.

Трудно отделаться от впечатления, что Вашингтон во множестве расставлял нам провокационные силки в расчете — допустит Москва короткое замыкание, и налицо повод задействовать один из державшихся наготове планов “сознательно вовлечь Советский Союз в войну в ближайшем будущем” в расчете на “возможное достижение победы на раннем этапе войны” (директива СНБ 68 от 14 апреля 1950 года).

Президента смущало слово “возможно”. Он требовал двойных, тройных, десятикратных гарантий. Так родились замысел “Дропшота” и срок приведения “свободного мира” в полную готовность к войне 1 января 1957 года. Ну а до тех пор блокады, использование наемников, террористов, организация мятежей и волнений. Причем деятельность подрывных элементов “планируется так,— предписывает директива СНБ 10/2 (1948 год),— что внешне не заметен ее организатор — правительство США, а в случае разоблачении правительство США может правдоподобно отрицать всякую ответственность за нее”. Пока Соединенные Штаты “не достигнут определенного уровня своего потенциала”, надлежит “при любом обновлении политики и принятии мер подчеркивать их принципиально оборонительный характер и заботиться о том, чтобы, насколько это возможно, оказывать сдерживающее влияние на нежелательные реакции внутри страны и за рубежом” (меморандум СНБ 68).

“Холодная война” затевалась под антикоммунистический клекот, и идеологический запал был в ней на авансцене. Американская государственная мысль даже обогатила милитаристский каталог таким модернизмом, как “война по идеологическим мотивам” (документ ОКНШ от 9 апреля 1947 года). И все-таки “холодная война” не исчерпывала себя в идеологии. Правителей США не устраивало существование Советского Союза само по себе. Из-за чрезмерно больших размеров нашего государства. Неудовольствие вызывали “русский дух” и вообще все делавшее СССР великой державой с собственным голосом на международной арене.

Мы упоминали “длинную телеграмму” Дж. Кеннана, направленную им из Москвы 22 февраля 1946 года. 8 тысяч слов понадобилось посланнику, чтобы “вычислить намерение” СССР “разрушить гармонию нашего (американского) общества”. “Эта политическая сила,— продолжал Кеннан,— опирается на глубокий и мощный поток русского национализма”. Под стать замаху и предложения — превратить Советский Союз в пугало, свернуть до минимума всякие отношения с нашей страной.

Вскоре Дж. Кеннан обострит и разовьет свои соображения в статье, опубликованной под псевдонимом “Мистер X” в журнале “Форин афферс”. “Мистер X” был против удержания лишь статус-кво в ожидании лучших времен. Действовать, звал автор статьи, “Соединенные Штаты в состоянии в гигантской степени нарастить нагрузки, которые будут обременять советскую политику, навязывать Кремлю гораздо большую умеренность и осторожность, чем (он проявляет) в последние годы; таким образом могут быть поощрены тенденции, которые в конечном счете приведут к постепенному размыванию Советской власти”.

Публикуя этот манифест “холодной войны”, Дж. Кеннан знал, что президент созрел к провозглашению политики “сдерживания” и “отбрасывания”. Особенно поусердствовал в “просвещении” Г. Трумэна совет национальной безопасности.

В меморандуме СНБ 7 (март 1948 года) предлагалось объявить, что “разгром сил мирового коммунизма, руководимого Советами, имеет жизненно важное значение для безопасности Соединенных

Штатов”. “Этой цели,— записано в меморандуме,— невозможно достичь посредством оборонительной политики. Соответственно Соединенные Штаты должны взять на себя руководящую роль в организации всемирного контрнаступления во имя мобилизации и укрепления наших собственных сил и антикоммунистических сил несоветского мира, а также в подрыве мощи коммунистических сил”.

Какие же необоронительные методы считались подходящими для достижения “жизненно важных целей” США? В частности, для недопущения советского влияния на “потенциал Европы”. Методы “ниже порога войны” и война. В сочетании они образовывали “стратегию холодной войны”.

Среди поводов для стирания грани между войной “холодной” и “горячей” мы находим: приобретение СССР технической возможности для “нападения на США или создания обороны против нашего (американского) нападения”; установление советского контроля над районами, из которых США или их союзники могли бы атаковать непосредственно СССР; политические, социальные, экономические или иные “осложнения” внутри любого государства, объективно полезные Советскому Союзу, независимо от причастности или непричастности внешних кругов к этим “осложнениям”; если время будет работать на “потенциального противника” и вообще когда нападение покажется лучшей обороной.

В директиве 20/1 от 18 августа 1948 года СНБ повышает ставки в “балансировании на грани войны”. Рекомендуется “отбрасывание Советской власти”, превращение СССР в государство “слабое в политическом, военном и психологическом отношении по сравнению с внешними силами, находящимися вне пределов его контроля...”.

“В худшем варианте,— читаем мы далее,— то есть при сохранении Советской власти на всей или почти всей нынешней советской территории, мы должны потребовать:

а) выполнения чисто военных условий (сдача вооружения, демилитаризация ключевых регионов и т. д.), с тем чтобы на долгое время обеспечить военную беспомощность;

б) выполнения условий, которые должны вызвать существенную экономическую зависимость...

Все условия должны быть жесткими и унизительными для коммунистического режима. Они могут напоминать Брест-Литовский мир 1918 года”.

Отчего такой неприкрытый колонизаторский жаргон? На взгляд СНБ, во всей России нет людей, сведущих в “демократии”. Придется завозить. “В настоящее время есть ряд интересных русских эмигрантских группировок... Любая из них куда больше подходит, с нашей точки зрения, для управления Россией, чем Советское правительство”. И уточняется, для чего “подходит”: чтобы чужими руками “окончательно расправиться” с силами сопротивления американским агрессорам “традиционными методами русской гражданской войны”.

В документе Объединенного комитета военного планирования 496/1 определены этапы завоевания СССР и его расчленения. Параграфов много. Позвольте привести их содержание в фрагментарном виде:

“Нынешняя концепция войны с СССР, рассчитанная на ближайшие три года, основана на возможно раннем развертывании воздушного наступления, до предела использующего разрушительную силу и психологический эффект атомной бомбы, соединенного с бомбежкой обычными средствами тех элементов национального потенциала, от которых зависит способность к продолжению военных действий... Союзники должны вести в СССР и на оккупированной им территории политическую, психологическую и подпольную войну. Психологическая деятельность должна максимально использовать страх перед атомной бомбой, дабы ослабить волю народа СССР к продолжению военных действий и укрепить волю диссидентских групп”.

Читателя, наверное, заинтересует, какими силами США собирались нас оккупировать. Вот точные данные: две дивизии и две авиагруппы посылались для усмирения в Москву, по одной — в Ленинград, Архангельск, Мурманск, Горький, Куйбышев, Киев и другие города. Всего в оккупационном войске сражалось 22 дивизии и 22 авиагруппы.

Вера в неотразимое “превосходство” еще долго будет гипнотизировать руководителей США. Эксперты Пентагона даже вычислили, что для подавления воли советского народа к сопротивлению в первые полчаса войны должно быть “выведено из строя” 65 миллионов человек. Ради “удобства планирования” (план “Дропшот”) исходили из того, что в момент удара (“день Д” — 1 января 1957 года) у Соединенных Штатов будет “количественное преимущество 10:1” по атомному оружию и некоторое опережение Советского Союза по “созданию как наступательного, так и обычного оружия”.

Это трудно далось Советскому Союзу, но он позаботился о том, чтобы США не получили “удобного” превосходства 10:1, а потом и вообще им пришлось довольствоваться паритетом. Тут отгадка, почему, несмотря на множество детализированных вариантов превентивных ударов по “потенциальному противнику”, Вашингтон в конце концов удержался от непоправимых шагов.

5

Такова реальная, а не пропагандистская картина линии руководства США в эпоху “холодной войны”. Такова в общих чертах летопись “холодной войны”, ее истоков и заката. Но и этой “скорописи” достаточно, чтобы понять, каким насущным, а не умозрительным испытаниям подвергался Советский Союз. “Холодная война” не была нашим выбором. Она не могла быть выбором СССР после жесточайшей войны и огромных жертв, принесенных народом, чтобы остаться самим собой и жить по своему усмотрению.

Почему приходится об этом говорить сейчас? По ряду причин. Мы снова сталкиваемся с попытками исказить смысл и последовательность событий в последние полвека. Но это не все. Не перевелись на Западе сторонники сверхострых ощущений, готовые пуститься во все тяжкие. Одни из них доказывают, что “холодная война” никогда не прекращалась, другие ратуют за то, чтобы, опираясь на опыт первого издания “холодной войны”, развернуть второе издание — на сей раз до победного конца или конца всего живого на Земле. На худой конец, чтобы воздвигнуть завалы оздоровлению международной обстановки, утверждению в отношениях между государствами Востока и Запада, Севера и Юга нового мышления, пионером которого выступает Советский Союз, торжества политики разума над политикой силы.

Недавно американский журнал “Нью-перспектив куотерли” опубликовал беседу с Дж. Кеннаном. Один из соавторов “холодной войны”, он стал ее критическим исследователем, о чем свидетельствует и заголовок беседы: “Некролог по “холодной войне”. На вопрос, когда же кончится эта война, Кеннан сказал: страхи и конфликты былых времен теряют смысл, куда большее значение приобретает сотрудничество между СССР и США.

Кто же впереди в преодолении мышления “холодной войны”? — был следующий вопрос. Дж. Кеннан ответил: “Советы сломали психологию “холодной войны”. Теперь очередь за нами сделать то же самое”.

Пусть США, начав “холодную войну” первыми, закончат ее хоть последними. Во имя мира для всех и каждого, “мира, базирующегося на совместных усилиях всех стран”.