Рейтинг
Порталус

ПРОБЛЕМЫ КЛАССОВОЙ СТРУКТУРЫ И КЛАССОВОЙ БОРЬБЫ В СОВРЕМЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ АНТИЧНОСТИ

Дата публикации: 04 ноября 2018
Автор(ы): В. И. КУЗИЩИН, Е. М. ШТАЕРМАН
Публикатор: Научная библиотека Порталус
Рубрика: СТАРИННАЯ (АНТИЧНАЯ) ЛИТЕРАТУРА
Источник: (c) Вопросы истории, 1986, № 10
Номер публикации: №1541361231


В. И. КУЗИЩИН, Е. М. ШТАЕРМАН, (c)

Проблемы классовой структуры, положения основного класса-производителя античного общества - рабов, источников его пополнения, способов использования и эксплуатации, возрастания степени социальной напряженности в римском обществе, форм классовой борьбы вплоть до вооруженных восстаний рабов и их участия во всевозможных социальных столкновениях давно стали для советских историков, с начала 1930-х годов, предметом скрупулезного исследования, объектом многих монографий, диссертаций и различных публикаций.

В зарубежной немарксистской историографии названные проблемы, напротив, мало привлекали специалистов. О них упоминали мимоходом, а выводы советских исследователей игнорировались. Однако влияние марксистской историографии, а также вовлеченные в научный оборот новые материалы привели к тому, что социально- экономические отношения, рабство и его роль в общей системе античного, и прежде всего римского, общества занимают в западной литературе с середины 1950-х годов все более заметное место. Одна из влиятельных в буржуазной историографии - западногерманская школа И. Фогта предприняла исследование разных аспектов античного рабства с учетом новых материалов и новых точек зрения1 . Но и сторонники этой школы продолжали игнорировать классовую борьбу рабов.

Положение изменилось к середине 1970-х годов, когда пробудился заметный интерес именно к этой проблеме. Многие западные специалисты занялись изучением сицилийских восстаний, но особенно - наиболее яркого проявления классовой борьбы в римском обществе - восстания рабов под руководством Спартака и его роли в бурной истории кризиса и падения Римской республики. В 1977 г. в Благоевграде в Болгарии был созван международный симпозиум, в котором участвовали многие западные специалисты, по истории этого восстания2 . Возросшее внимание к различным аспектам рабских восстаний не случайно, ибо речь идет о коренных вопросах истории Рима конца Республики.

Советские историки на материалах источников убедительно доказали, что восстание Спартака было ярким проявлением классовой борьбы рабов, выступивших с оружием в руках против римского государства как органа классового господства рабовладельцев. Восстание Спартака, как и предшествовавшие ему восстания сицилийских рабов, стало возможно в условиях существования определенной классовой структуры римского общества, которая предполагала выделение основных классов-антагонистов - рабов и рабовладельцев (хотя в нем существовали и другие классы), а также обострение классового антагонизма.


1 Историография античной истории (под редакцией В. И. Кузищина). М. 1980, с. 301 - 302, 305.

2 Spartacus - Symposium Rebus Spartaci gestis Dedicatum 2050. Sofia. 1981.

стр. 61


Несмотря на ряд оговорок, преследующих цель преуменьшить историческое значение этих восстаний, рассмотрение их как следствия жестокой эксплуатации рабов римскими и сицилийскими рабовладельцами было общепринятым и в буржуазной историографии XIX и начала XX в., хотя буржуазные историки, исследовавшие последнее столетие Римской республики, ограничивались лишь беглыми упоминаниями об этих движениях. Современные буржуазные историки, стремясь опровергнуть марксистскую концепцию истории Рима, отказываются от признания ведущей роли классового антагонизма "рабы - рабовладельцы" в римском обществе вообще, и в истории двух последних столетий Римской республики в частности. В противоборстве марксистских и немарксистских концепций социальной структуры римского общества приобрела особое значение проблема роли рабских восстаний, их движущих сил, и прежде всего движения рабов под руководством Спартака. Проблема Спартака с середины 70-х годов стала своего рода фокусом принципиальной дискуссии между советскими и немарксистскими историками по коренным вопросам римской истории.

Анализ зарубежной немарксистской историографии по указанной теме - с середины 1970- х годов - дан в монографии Р. Орены3 . Автор (как отмечается во введении) ставил своей целью не только проанализировать вышедшие за последние годы работы о восстании Спартака, но и проследить их связь с идеологической борьбой между сторонниками и противниками марксизма и политической ориентацией различных исследователей, отразившейся на трактовке этих событий. Дискуссии о Спартаке, подчеркивает Орена, как правило, выходят за рамки обсуждения конкретных эпизодов восстания, состава его участников, их тактики и программы и перерастают в полемику о характере римского общества - можно ли считать его рабовладельческим и допустим ли вообще термин "рабовладельческий способ производства". Дискутируются вопросы о социальной структуре Рима - можно ли считать рабов и рабовладельцев его основными классами и вообще признавать существование в Риме классов; о правомерности отводить классовой борьбе решающую роль в его истории - можно ли считать, что рабы действительно вели классовую борьбу; наконец, о допустимости применения термина "революция" как к переходу от республики к империи, так и к переходу от античности к феодализму.

С точки зрения этого автора, в марксистской, особенно в советской историографии интерес к восстанию Спартака обусловливался, с одной стороны, эмоциональным отношением к самому Спартаку как борцу за права угнетенных, а с другой - поисками подтверждения как теории о классовой борьбе (некоей исторической константы), так и характеристики римского общества как основывающегося на рабовладельческом способе производства (этот термин автор берет в кавычки, подчеркивая тем самым свое с ним несогласие). В данном случае Орена, в общем, примыкает к английскому историку М. Финли, который утверждал, будто дискуссии о рабстве и рабовладельческом способе производства вызываются идеологическими разногласиями, а вовсе не стремлением установить историческую истину4 .

Марксистам Орена приписывает модернизацию истории Рима в силу того, что они находят в ней и классовую борьбу и революцию, руководствуясь, по его словам, теми отношениями, которые сложились в современном обществе, а также опытом Французской конца XVIII в. и Октябрьской революций. В Риме, уверяет этот автор, не было класса,


3 Orena R. Rivolta e Revoluzione. Il bellum di Spartaco nella crisi della republica e la riflessione storiografica moderna. Milano. 1984.

4 Orena R. Op. cit., pp. 28 - 40; см. также Finley M. Ancient Slavery and Modern Ideology. Cambridge. 1980.

стр. 62


сознательно ставившего целью свое освобождение и переустройство общества. Таким классом не могли быть рабы, они не могли совершить революцию. Восстание Спартака было всего лишь эпизодом, обросшим впоследствии мифами, которые начала создавать уже римская историография. Саллюстий, например, стремился объяснить размах восстания неспособностью правительства нобилитета. Более поздние авторы хотели скрыть, что в восстании большую роль играли свободные люди.

По словам Орены, мифы о Спартаке затем развивала советская историография, преследуя цель доказать тезис об однолинейности исторического процесса как некоего континиума, в основе которого лежат определенные общие закономерности, а именно характер взаимосвязи производительных сил и производственных отношений, борьба классов, революционный переход от одной общественной формации к другой. Орена не отрицает, что в античности имели место антагонизмы между разными социальными слоями, среди которых были и рабы, но последние, по его словам, не составляли класса. Поэтому он особенно большое значение придает разногласиям между участниками восстания Спартака.

Западногерманские историки Т. Моммзен5 и И. Фогт6 , а также американский историк У. Уестерман7 противопоставляли сицилийские восстания, отличавшиеся гомогенным составом участников, спартаковскому, которому была свойственна этническая неоднородность, что, по мнению этих авторов, и определяло разногласия в среде его участников, расхождения в тактике, недисциплинированность и т. п. Фогт, например, писал, что восстание Спартака не было закономерным результатом борьбы классов, а обусловливалось стечением случайных обстоятельств: концентрацией в Италии большого числа людей, лишь недавно порабощенных, особой жестокостью господ, организаторскими талантами Спартака, отсутствием в Италии основных воинских сил Рима, занятых в Испании и на Востоке8 . Приверженцы теории Фогта, замечает Орена, сочувствуют "мирным" планам Спартака, желавшего обрести свободу, уйдя за Альпы, и осуждают Крикса за стремление сокрушить Рим. Они готовы оправдать восстание, вызванное тяжестью положения рабов, но не сочувствуют их борьбе против существующего строя. Орена не согласен и с марксистами, видящими, по его словам, в восстании Спартака кульминационный пункт "разрушительной потенции" рабов и главную причину перехода от республики к принципату. Такие представления, пишет он, вызваны концепцией двух основных классов в Риме и реминисценцией теории "революции рабов"9 .

Говоря о значении фактора социальной неоднородности повстанцев, Орена признает заслугу А. В. Мишулина10 , впервые сформулировавшего концепцию, учитывающую это обстоятельство, хотя, как считает Орена, не в полной мере показавшего роль свободной сельской бедноты и преувеличившего степень революционного сознания рабов. В этой связи он критикует уже пересмотренную и отвергнутую в советской историографии теорию "революции рабов"11 , стремясь оспорить заодно и революционный характер перехода от античности к средневековью. Он пытается доказать, что концепция революции, имевшей место в конце античности, вызвана ошибочным, с его точки зрения, представлением о кризисе рабовладельческого способа производства, об "однолинейном" развитии общества, а также модернизацией древней истории, к которой,


5 Моммзен Т. История Рима. Т. II. М. -Л. 1937, с. 656.

6 Vogt J. Zur Struktur der antiken Sklavenkriege. Wiesbaden. 1957.

7 Westermann W. L. The Slave System of Greek and Roman Antiquity. Philadelphia. 1955, p. 66.

8 Vogt J. Op. cit., S. 49 - 50.

9 Orena R. Op. cit., pp. 43 - 63.

10 Ibid., pp. 65 - 81; Мишулин А. В. Спартак. М. 1947.

11 Orena R. Op. cit., pp. 83 - 116.

стр. 63


по его мнению, неприложимо понятие "революция" (таковыми были только Французская конца XVIII в. и Октябрьская, даже английская XVII в. к революциям не относится). Орена ссылается на слова Маркса о римских рабах как о "пьедестале" общества12 как на доказательство неспособности рабов совершить революцию. При этом выражается сожаление, что советские историки, отказавшись от теории "революции рабов", заодно не отказались от понятия "социальная революция" и не вернулись к положениям Э. Гиббона, Т. Моммзена и М. Ростовцева13 .

Возражает Орена и против тезиса об основных и неосновных классах римского общества, считая, что и он. навеян теорией "революции рабов", стремлением приписать последним основную революционную роль. С его точки зрения, против этого тезиса говорит участие свободных в движениях рабов (как у Спартака) и рабов в движениях свободных, что-де было возможно, поскольку разные группы общества (сословия, статусы) имели признаки, не совпадавшие с их юридическим и политическим местом в обществе, и не все рабы находились в антагонистических отношениях к свободным. Спартака поддержали не городские рабы, но экономически близкие рабам "свободные с полей", как их называл Аппиан14 .

Вопросу о роли свободных в восстании Спартака было уделено значительное внимание на организованном в 1979 г. Институтом А. Грамши в Пизе конгрессе историков на тему "Римское общество и рабовладельческое производство"15 , на котором отмечалась необходимость нового подхода к исследованию роли свободных земледельцев в восстании Спартака. Орена останавливается на позиции М. А. Леви, З. Д. Рубинсона, А. Гуарино, которые особенно резко выступали против марксистской концепции рабовладельческого общества и способа производства. Данные источников об участии в восстании Спартака "свободных с полей" они пытались использовать для утверждения, будто это восстание вообще не было выступлением рабов, поскольку, по их мнению, ведущую роль в нем играли италики, особенно активно действовавшие во время Союзнической войны и более всего пострадавшие от репрессий Суллы, равно как и изменений в аграрном строе южной и центральной Италии.

Восстание Спартака изображалось, таким образом, лишь как часть общего антиримского движения в Италии и провинциях, а отнюдь не выражение классовых противоречий в римском обществе. Рабов, как и в предшествовавших восстаниях, использовали в своих интересах свободные. Именно в этом духе и рассуждает изучавшая восстания с 501 по 84 г. до н. э. итальянская исследовательница М. Капоцца, которая доказывает, будто все они организовывались и вдохновлялись оппозиционными Риму элементами, рабы же играли в них подчиненную роль16 . По мнению Орены и Капоцци, если бы в Риме и существовала классовая борьба, она должна была бы вестись за отмену рабства, а такой цели рабы не ставили. Наконец, в заключении к своей книге Орена пишет, что, поскольку в восстаниях никогда не участвовали все рабы (в силу своей неоднородности), то это тоже говорит против классовой природы их борьбы17 .

Заявки буржуазных историков на новизну точки зрения, отрицающей связь восстания Спартака с классовой борьбой в римском обществе, не подкреплены каким-либо новым фактическим материалом, не ар-


12 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 16, с. 385 - 386.

13 Orena R. Op. cit., p. 111.

14 Appian. Bellum civile, I, 540. Анализу проблемы "свободных с полей" посвящена VII гл. книги Орены (см. с. 159 - 182).

15 Orena R. Op. cit., pp. 129, 132.

16 Capozza M. Movimenti servili nel mondo Romano in eta republicana. R. 1966.

17 Orena R. Op. cit., pp. 226 - 230.

стр. 64


гументируются ссылками на надежные источники, а представляют собой произвольное переосмысление ясной и устойчивой античной исторической традиции, которая рассматривает восстание Спартака как выступление италийских рабов, т. е. фактически как яркое проявление классовой борьбы этого самого угнетенного класса римского общества. Новые же точки зрения на восстание Спартака, появляющиеся в западной историографии, объясняются обострением противоборства марксистской и немарксистской концепций античной истории на современном этапе. "Новая трактовка" восстания Спартака затрагивает кардинальные проблемы всей римской (и античной) истории, она находится в эпицентре теоретических дискуссий о классовой структуре античного общества, о роли в нем классовой борьбы и социальной революции.

Ряд западных специалистов решительно отвергает классовый характер социальной структуры Рима. Так, французский историк Ж. Гаже, книгу которого часто цитируют на Западе, не видит разницы между социальными категориями "класс", "сословие", "статус", уходит от определения этих понятий, полагая, что твердо установившихся классов и классовой борьбы в Риме не было18 . П. Мак Маллен, американский исследователь, тоже не видит разницы между "классами" и многослойными "статусами", считает неправильным выделять класс рабов, среди которых были и бедные и богатые. Основное, с его точки зрения, противоречие в римском обществе было не между рабами и господами, а между бедными, незначительными, невежественными, с одной стороны, и богатыми, значительными, образованными - с другой19 . Понятие "класс" в марксистской интерпретации, по мнению Альфёльди20 , неприменимо к римскому обществу, которое делилось не только по экономическим, но и по сословным критериям, причем вторые не совпадали полностью с первыми. Декурион мог быть беден, а отпущенник богат, но это не меняло их положения в обществе. В Риме - "своеобразное" общество, заключает Альфёльди, делившееся на "сословия" (к ним принадлежали те, кто занимал высшее положение и пользовался престижем) и "слои" (простой народ). Не было в римском обществе и классовой борьбы, поскольку низшие слои были так или иначе связаны с высшими, разделяли их идеологию и не могли конституироваться в "революционный класс", а соответственно и конфликты, как внутри "сословий" и "слоев", так и между ними, не могли перерасти в "революцию".

Большую популярность на Западе приобрела книга М. Финли21 , представляющая собой попытку теоретически обосновать подобные концепции. Автор уделяет особое внимание соотношению в Риме "сословий" и "статусов". Первые он называет юридически определенными группами населения с формализованными привилегиями и запретами и стоящими в иерархическом отношении между собою (сенаторы, всадники, римские граждане, перегрины). "Статус" (например, нобилитет) - это группа, не оформленная юридически, хотя и занимающая определенное место в иерархической структуре того или иного сословия (нобилитет возглавлял иерархию сенаторов). Марксистское понятие "класс", считает Финли, к римскому обществу вообще неприменимо, поскольку в соответствии с ним в один класс должны были бы входить и рабы и лишенные средств производства свободные, а в другой - богатые сенаторы и владельцы гончарных мастерских.

Финли цитирует часто приводимое западными историками положение Д. Лукача из его книги, впервые изданной в 1921 г. и неоднократно


18 Gage J. Les classes socialies dans l'Empire Romain. P. 1966.

19 Mac Mullen P. Roman Social Relations, 50 b. C. to a. d. 284. New Haven. 1974.

20 Alfoldi G. Romische Sozialgeschichte. Wiesbaden. 1975.

21 Finley M. Ancient Economics. Berkeley - Los Angeles. 1973.

стр. 65


переиздававшейся в дальнейшем22 . Лукач считал, что в докапиталистических обществах самосознание "статуса" маскирует классовое самосознание, которое, собственно, и определяет класс как категорию. Римское же общество строилось по кастам и сословиям, экономические элементы переплетались здесь с политическими и религиозными настолько тесно, что не могут рассматриваться независимо друг от друга. По мнению Финли, термин "статус" подходит к тем группам римского населения, у которых экономическое и сословное положение не совпадало или же не было оформлено юридически. Экономическая модель античности у Лукача опиралась на концепцию "статусов". Так, различие в экономическом положении маскировала идентичность их правового "статуса". Между рабами и свободными всегда был большой "спектр состояний" (клиенты, колоны, наемные работники). Рабы рассматриваются и Финли лишь как одна из категорий зависимых людей, работавших по принуждению. Только в периоды расцвета Греции и Рима рабы оттесняли на второй план иные виды принудительного труда, хотя и тогда они работали наряду со свободными. В своей новой книге Финли23 снова повторяет, что для античности применимы главным образом понятия "статус" и "сословие", причем здесь же оговаривается, что термины классы "бедных" и "богатых" он употребляет лишь в "обиходном", а не в марксистском смысле.

Применить современные социологические методы к анализу структуры римского общества пытается английский историк К. Гопкинс24 . Он в основном также исходит из понятий "страты" и "статусы", но прибавляет еще весьма неопределенную, очевидно, заимствованную у итальянского социолога 1920-х годов, сторонника Муссолини В. Парето категорию "элит". Гопкинс толкует о борьбе внутри "элиты" и между "элитой" и "неэлитой", наконец, между старой "элитой", опиравшейся на землевладение и престиж предков, и новой, опиравшейся на "новые системы" - армию, право, ораторское искусство. Конфликты в римском обществе для Гопкинса в первую очередь результат борьбы бедных и богатых, а также различных групп и институтов за присвоение материальных богатств общества и престижного положения в нем. Он не высказывает определенного мнения, были ли рабы классом, замечая лишь, что социальный статус некоторых рабов противоречил правовому. Подоплеку такого подхода к социальной структуре римского общества охарактеризовал близкий к марксизму американский специалист по истории античного мира Е. Сен Круа25 , отметивший, что анализ античного общества с точки зрения его классовой структуры представляется ряду историков "опасным", поскольку его можно применить к современному обществу и сделать соответственные выводы о неизбежности классовой борьбы.

Таким образом, основные возражения против марксистской трактовки социальной структуры римского общества сводятся к следующему: отрицается наличие классов, рабы не признаются классом, как и их борьба - классовой, а заодно отвергается тезис о революционном характере перехода от античности к феодализму. На первый план выдвигается такой аргумент, как отсутствие у рабов классового самосознания, собственной идеологии, отличной от других слоев. Класс же как социальная категория, заявляют эти критики марксизма, определяется самосознанием и ясным пониманием целей своей борьбы. И делается вывод: рабы, которые сближались и экономически и идеологически с


22 Lukacz G. History and Class Consciousness. Cambridge. 1971.

23 Finley M. Politics in the Ancient World. Cambridge - N. Y. - Lnd. 1983.

24 Hopkins K. Conquerors and Slaves. Cambridge. 1978.

25 Croix E. St. Karl Marx and Classical Antiquity. - Arethusa, 1975, vol. 8, N 1 (Marxism and the Classics), p. 22.

стр. 66


лишенными средств производства свободными, не имели самостоятельного значения как класс, они не состояли в антагонистических отношениях со свободными, а значит - и не вели классовой борьбы26 .

Буржуазные историки, выступающие против марксистской историографии, весьма приблизительно знакомы как с марксистскими положениями, относящимися к докапиталистическим формациям, так и с историко-материалистическим методом анализа, формационным подходом к исследованию древних обществ и т. д. Почти совсем они не знакомы с трудами В. И. Ленина. Утверждают, например, будто в марксизме нет четкой дефиниции класса, но при этом игнорируют определение, данное Лениным27 . Не учитывается ими и введенное Лениным понятие класса-сословия, которое он использовал в конкретно-историческом анализе28 .

Еще в "Манифесте Коммунистической партии" Маркс и Энгельс противопоставляли социальную структуру докапиталистических обществ, делившихся на сословия, внутри которых существовали еще свои дробные деления различных общественных положений, структуре капиталистического общества с его бессословными классами29 . Упрекать марксистов в недоучете сложности и дробности социальной структуры докапиталистических обществ и роли в них сословного фактора нет никаких оснований. Маркс прямо говорил о том, что структура этих обществ, определявшаяся характерными для них формами собственности, уровнем развития производства, степенью разделения труда и развития обмена, принципиально отлична от современной30 . Чем менее был развит обмен, тем сильнее были связи индивидов внутри той общности, к которой они принадлежали; отношения между ними основывались на личной зависимости, господстве и подчинении несобственника собственнику или коллективной организации труда31 . Разделение труда, вышедшее за рамки общины, закреплялось в виде сословий, каст, цехов, гильдий; индивиды вступали между собою в общение именно как члены какой-нибудь касты или сословия. И определяющую роль в этом играл способ производства32 .

Маркс подчеркивал, что основу всех общественных отношений, а следовательно и социальной структуры, составляют отношения, складывающиеся в основной, ведущей отрасли экономики, каковой в докапиталистических обществах было земледелие. Земельному собственнику принадлежал как прибавочный труд, так и прибавочный продукт. Складывавшиеся на этой базе отношения определяли и все другие, например, в ремесле33 . Основу социальной структуры римского общества также следует искать в отношениях, складывавшихся в землевладении и земледелии. Классы постепенно развивались здесь из социальных групп. В докапиталистическом, в частности в римском, обществе образование классов, например, рабов, представляло, по словам Маркса, необходимый и последовательный результат развития собственности, основанной на общинном строе и на труде в условиях этого строя34 . Рабство и крепостничество изменяют и извращают первона-


26 Об отсутствии у рабов собственных религиозных представлений, отличных от представлений свободных, что якобы является аргументом против классовой борьбы рабов, пишет, в частности, Ф. Бёмер (Bomer F. Untersuchungen uber die Religion der Sklaven in Griechenland und Rom. Vol. I. Die wichtigsten Kulte und Religionen in Rom und im lateinischen Westen. Wiesbaden. 1981).

27 См. Ленин В. И. ПСС. Т. 39, с. 15.

28 Там же. Т. 2, с. 475 - 476; т. 6, с. 311; Неронова В. Д. Советская историография о сословии и классе рабов. - Вопросы истории, 1982, N 10.

29 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 4, с. 424 - 425.

30 Там же. Т. 4, с. 96, 144 - 146, 153, 154.

31 Там же. Т. 3, с. 65, 77; т. 46, ч. 1, с. 100 - 101, 106 - 107.

32 Там же. Т. 4, с. 154; т. 46, ч. 1, с. 106 - 107.

33 Там же. Т. 46, ч. 1, с. 228 - 229, 456.

34 Там же. Т. 16, с. 375.

стр. 67


чальные формы всех общин, сами становясь базисом последних. При рабстве и крепостничестве одна часть общества обращается с другой его частью просто как с неорганическим природным условием собственного воспроизводства, раб становится в один ряд с прочими существами природы, со скотом35 . Этот тезис Маркса поясняет его известное определение рабов как "пассивного пьедестала", на котором разворачивается борьба среди свободных36 . Здесь подчеркивается своеобразие положения класса рабов, но вовсе не отрицается его существование и значение для данного общества.

Как и ко всякому общественному явлению, Маркс подходил к социальной структуре римского общества с позиций строгого историзма. Исходным пунктом его развития он считал античную городскую общину. Это обстоятельство никоим образом нельзя упускать из виду, поскольку оно составляет коренное отличие социальной истории Греции и Рима от истории капиталистического общества, формировавшегося на основе феодального, с издавна существовавшими классами-сословиями и сильным государством. В римской общине социальные группы конституировались в процессе разделения труда и выделения различных общественных функций. С дальнейшим разделением труда, развитием обмена, товарного производства, частной собственности из социальных групп формируются классы, в первую очередь в ведущей отрасли экономики, сельском хозяйстве, а именно: класс-сословие крупных земельных собственников и класс мелких землевладельцев и арендаторов частных и государственных земель.

Теми же факторами было обусловлено развитие рабства. Внутри римской общины в период ее расцвета после побед плебса, наделения неимущих землей, запрещения долгового рабства и ограничения долговой кабалы, запрещения требовать деньги у клиентов крайне сузились возможности эксплуатации сограждан, потребность же в дополнительном труде росла, а удовлетворить ее можно было лишь за счет эксплуатации рабов-иноплеменников. Так сложились большие группы людей, не принадлежавшие к гражданскому обществу, но ставшие его "пьедесталом", "неорганическим условием воспроизводства".

Положение этих групп вне гражданского общества отличало их и от пролетариев современности, и от феодальных крестьян. Но при всем своеобразии своего положения рабы, несомненно, были классом, вернее, классом-сословием: сословием если не по сумме прав, то по юридически закрепленному бесправию, классом, по своему отношению как "большой группы людей" к средствам производства (которые у них отсутствовали), по своему месту в процессе производства (они были основными производителями материальных благ), по той форме эксплуатации, которой они подвергались (непосредственно, а не в форме ренты или прибавочной стоимости, присвоения их прибавочного продукта). Класс-сословие рабов конституировался постепенно по мере экономических и социальных изменений, происходивших в римской гражданской общине, причем в наиболее чистом виде, со всей суммой его классовых признаков в ведущей отрасли экономики - сельском хозяйстве. А сложившаяся в этой отрасли форма эксплуатации трудящихся влияла и на формы эксплуатации рабов в ремесле, хотя, разумеется, с известной модификацией.

Выше уже упоминалось о получившей распространение в немарксистской историографии концепции Лукача о том, что из-за отсутствия классового самосознания рабов нельзя считать классом. Однако это положение так и осталось недоказанным, поскольку не было исследовано на конкретном материале источников. Более того, оно не соответствует


35 Там же. Т. 46, ч. 1, с. 478, 482.

36 Там же. Т. 16, с. 385 - 386.

стр. 68


исторической реальности античного общества. Такая группа людей, составлявшая внушительную долю населения, занимавшая значительное и специфическое место в производстве и обществе, как класс рабов, не могла не иметь собственного самосознания. Конечно, в источниках содержатся лишь скудные свидетельства о самосознании рабов, об их идеологии, психологии и морали. Но эти свидетельства все же имеются. Античные авторы, рассматривавшие рабов как инструмент, как людей, стоявших неизмеримо ниже свободных, не останавливались на этой констатации. Многие, например, считали, что рабы должны так уставать на работе, чтобы их единственным желанием было спать, а не думать. Уже то, что сельским рабам запрещалось общаться с рабами других вилл, гадателями, принимать участие в общих культах, кроме культа ларов, дабы они не набрались "вредных мыслей", показывает, что такие мысли были и представлялись рабовладельцам опасными37 . Позже Апулей, Лукиан, Цельс старались дискредитировать простонародный кинизм и христианство, ссылаясь на то, что проповедников этих учений слушают ремесленники, беглые рабы и собиравшаяся на кухне челядь38 .

Историографическая традиция создавалась представителями господствующих классов, которые мало интересовались идеологией основных производителей материальных благ. Внимательное же исследование марксистскими историками данных, сохранившихся в источниках, позволяет сделать вывод, что класс рабов выработал свои моральные нормы, имел свою идеологию, свои религиозные культы (например, культ Сильвана, не входившего в официальный пантеон, бога-труженика и покровителя тружеников), свою систему духовных ценностей, ряд важных элементов которой вошел затем в религиозно- моральную систему раннего христианства. Нет никакого противоречия в том, что многие аспекты этой идеологии и морали, системы духовных ценностей рабов совпадали с представлениями низших и обездоленных слоев свободного населения, страдавшего от норм рабовладельческого общества и поэтому, осознанно или неосознанно, разделявшего протест против этих норм. И в другие эпохи всемирной истории ряд моральных ценностей, отражавших протест низших классов, будь то феодальное крестьянство или класс пролетариев, оказывал мощное идеологическое воздействие на другие классы, сословия и слои населения. Было бы нарушением историзма и насилием над реальной действительностью представлять себе формы морали и идеологии низших классов (рабов, феодального крестьянства и пролетариата) по образу и подобию идеологии, морали и психологии рабовладельцев, феодальных сеньоров или капиталистов.

Противники марксизма-ленинизма приписывают советским ученым упрощенное понимание класса рабов как некоей нерасчлененной массы. Однако именно они исследовали разные формы рабовладельческого производства, структуру класса-сословия рабов, показали его сложность и расчлененность, несовпадение положения и интересов различных групп рабов, в частности сельских рабов и рабов-ремесленников, рабов-слуг, доверенных агентов господ, рабской интеллигенции39 . Но эта дифференциация ни в коем случае не подрывает представления о единстве рабов как класса-сословия. Для марксистской историографии характерен системный подход к разбираемому вопросу, предполагающий рассмотрение проблемы класса рабов в органической связи с ана-


37 Livius T. V, 3, 8; Cato. De agriculture, VII, 3 - 4; CLII, 1 - 2; Plutarch Cato Maius, 21; Columella. De agric. I, 8; XI, 1.

38 Apul. Floridae. 1, 7 - 8; IV, 27; Lucian. Servi fugitivi; Pанович А. Античные критики христианства. М. 1935, с. 37, 39, 52.

39 Штаерман Е. М., Трофимова М. К. Рабовладельческие отношения в ранней Римской империи. М. 1971.

стр. 69


лизом характера всего античного производства, учитывающий процесс разложения примитивной общинной структуры, социальное и юридическое положение различных групп рабов в обществе, особенности формирования их самосознания.

Постоянное внимание к разным аспектам происхождения, положения и эксплуатации рабов как основных производителей, а также эволюции всех этих факторов в связи с общим развитием социально-экономического и политического строя вытекает из основного методологического положения марксизма-ленинизма о решающей роли в истории классов - производителей материальных благ. В советской науке об античности выработано четкое представление о классовой структуре рабовладельческого общества (в данном случае римского) как достаточно сложной и расчлененной, предполагающей наличие, кроме основных классов-антагонистов - рабов и рабовладельцев, также и других классов, в частности свободных мелких производителей, крупных землевладельцев, использующих труд зависимых лиц (не рабов) и других промежуточных социальных групп.

Главные доводы тех, кто отрицает наличие и роль основного классового антагонизма в античном (в данном случае римском) обществе, следующие: восстания рабов были редки, не играли особой роли в развитии общества, не являлись результатом постоянного классового антагонизма, а вызывались случайным стечением обстоятельств. Однако сам по себе факт признания движений рабов свидетельствует об острейшем классовом антагонизме в античном обществе. Последние исследования, проведенные даже в рамках буржуазной методологии, например, школой И. Фогта, говорят о весьма значительной роли рабов в римском обществе, о наличии в нем известной социальной напряженности. Но даже такое весьма ограниченное признание фактов, свидетельствующих о борьбе рабов, встретило возражения ряда западных специалистов.

Какие же новые аргументы предлагают в этой полемике буржуазные историки? Можно назвать три основных: 1) отсутствие у рабов классового самосознания и ясного понимания целей своей борьбы; 2) неучастие в ней многих рабов и даже целых их слоев; 3) отсутствие восстаний, в которых бы участвовали одни только рабы, активность широких слоев свободной бедноты и подчиненная, в сущности, роль рабов в этих восстаниях. Недоказанность и несостоятельность последнего аргумента вынужден признать даже Орена40 . Представители "новых" взглядов на восстание Спартака (и сицилийские восстания) так и не привели каких-либо ранее не известных материалов и источников в пользу своей концепции.

Буржуазные историки обвиняют марксистов в "модернизации" истории, но именно западные исследователи не мыслят классовой борьбы, отличной от той, которая характерна для нового времени, т. е. занимаются модернизацией античности. Марксисты же исходят из того, что класс не идеологическая, а социальная категория, существующая объективно, независимо от чьего-либо сознания. В силу своего положения рабы не могли освободиться как класс, т. к. для такого класса в античном гражданском обществе места не было и освобождение вело к его самоликвидации. Не могли ставить себе рабы целью отмену рабства как института, т. к. этот институт представлялся тогдашнему обществу социально необходимым41 . Рабство еще соответствовало уровню производства, всему строю жизни и культуры, а ставить себе целью переустройство общества люди могут лишь тогда, когда существующие отношения приходят в противоречие с его объективными социальными и экономическими потребностями. Ведь даже со сменой рабовладельческой


40 Orena R. Op. cit., p. 133.

41 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 23, с. 747.

стр. 70


формации феодальной рабство не было отменено и сходило на нет лишь постепенно.

Неубедителен и аргумент относительно того, что не все рабы принимали участие в борьбе, в частности в восстаниях. Рабы уже потому не могли выступать как единое целое, что являлись классом-сословием, не представлявшим единого целого. Более того, неоднородность класса-сословия усиливалась с развитием товарного производства, с умножением и усложнением социальной, политической, идеологической сфер жизни общества. Уже к концу Римской республики (а тем более во время империи) выходцы из рабов являлись арендаторами земли и ремесленных мастерских (к этим группам применимы слова Маркса о том, что в обществе с господством личных отношений на определенной стадии развития отношения могут принимать вещный характер, однако ограниченный и потому представляющийся личным42 ), низшими членами административного аппарата провинциальных наместников, а в самом Риме - доверенными агентами политических деятелей, проникали в сферу умственного труда. Эти группы в классовой борьбе рабов участия не принимали и даже, напротив, выступали на стороне власть имущих. Такая позиция, конечно, не осознавалась ими как "классовая", да и "самосознание статуса" для них отступало на задний план перед фактической социальной принадлежностью. Соответственно неоднородны были и высшие классы- сословия, и для них понятия "класса" и "сословия" часто не совпадали.

Исследование способа производства и зиждящейся на нем общественно-экономической формации предполагает выделение тех классов, без которого он вообще немыслим. В обществе, развившемся из античной гражданской общины, остававшейся основой античного мира вплоть до его полного разложения, эксплуатируемым в широком масштабе и в самом полном объеме классом могли быть только рабы. Поэтому вполне закономерно называть этот способ производства рабовладельческим, абстрагируясь от численности рабов, о которой можно строить более или менее убедительные гипотезы. Сливавшиеся с колонами клиенты, аддикты, наемные работники, с одной стороны, свободные мелкие земледельцы - с другой, опять-таки независимо от их численности, сохранялись от времен расцвета римской гражданской общины и дополняли своим трудом труд рабов. Без рабов же римское общество и его производство немыслимы, т. к. его основы несовместимы с широкой и полной эксплуатацией превращенных в зависимых людей сограждан, до кризиса античного мира бывших юридически равноправными и имевших право на определенный прожиточный минимум. Именно в этом смысле и следует говорить об основных классах общества.

При изучении отдельных эпох, периодов, конкретных событий учитывается вся реальная многослойность общества, взаимоотношения различных слоев, групп, их союзы и конфликты, их эволюция в ходе исторического развития, ее влияние на общество в целом, на его социально-экономическую, политическую, идеологическую жизнь. Но и при таком конкретно-историческом анализе нельзя упускать из виду влияние, оказываемое основной формой эксплуатации, основным классовым противоречием, которое во многом определяло и другие формы эксплуатации и положение эксплуатируемых. Так, несмотря на все попытки ограничить долговую кабалу, она постоянно возрождалась, и должники фактически переходили на положение рабов. В фамилию нанимателя стали включаться наемные работники, а сама работа по найму всегда рассматривалась как сближавшая наемного работника с рабом; только экономическая независимость давала полную свободу. Профессии, обыч-


42 Там же. Т. 46, ч. 1, с. 108.

стр. 71


ные для рабов (не только связанные с физическим трудом, но, например, и профессия учителя), унижали свободного. Чем далее, тем более "маленькие люди", зависевшие от какого-нибудь хозяина, патрона, были вынуждены, по примеру рабов, приносить жертвы его ларам, его гению, образовывали коллегии его "обожателей" и "почитателей".

Когда образовались сословия "благородных" и "простонародья"43 , наказания для представителей последнего определялись в соответствии с теми, что были обычны для рабов. В середине II в. вопреки прежнему запрещению превращать гражданина в раба была юридически санкционирована самопродажа в рабство совершеннолетних граждан, т. е. официально признано, что человек, работающий на другого, может стать рабом. Имущество колона, и ранее нередко частично включавшееся в инвентарь имения, в конце концов было приравнено к рабскому пекулию. Все это было результатом господства норм, характерных именно для рабовладельческого общества. Тем более странно отрицать основной антагонизм и классовую борьбу рабов только на том основании, что в ней участвовали и свободные и что свободные трудящиеся и рабы придерживались одинаковых взглядов, которые выражали более или менее осознанный протест против существующих отношений, пропив идеологического нажима верхов на низы.

Совершенно неправомерно также ставить в один ряд участие рабов в конфликтах между высшими слоями, смотревшими на рабов лишь как на пассивное орудие, от которого в случае успеха следует избавиться (например, истребление Серторием гвардии Мария, состоявшей из рабов), и совместную, принимавшую различные формы борьбу рабов и свободных бедняков. Различие "статусов" здесь никакой роли не играло, что видно хотя бы на примере коллегий "маленьких людей", включавших в себя и свободных тружеников и рабов, а также на примере ставших столь обычными браков рабов с юридически свободными женщинами, что юристы, формально подчеркивая невозможность законных семейных связей рабов, все же специально рассматривали судьбу приданого, принесенного женой мужу-рабу44 .

Особенно важно, что сами формы классового протеста определялись опять-таки условиями рабовладельческого общества. Участие каких-то групп свободных людей в восстании Спартака вполне вероятно, но это не доказывает, что в данном случае не имело места именно восстание рабов, и в первую очередь наиболее сплоченной группы сельских рабов, составлявших ядро класса-сословия рабов. Восстания рабов нельзя считать случайными вспышками массового недовольства, как и крестьянские восстания феодальной эпохи. И те и другие были закономерны и неизбежны, их порождал определенный этап развития данной общественно-экономической формации. И дело вовсе не в том, какое влияние восстание Спартака оказало на дальнейшие события, такие, как переход к колонату, установление империи и т. п. Колонат вообще был старинным установлением, и его большее или меньшее распространение зависело от преобладания определенного типа хозяйства - вилл средней величины, возделывавшихся трудом рабов, или больших имений, в которых выгоднее было сочетать последний с мелким земледельческим хозяйством.


43 Honesriores u humiliores. К первым принадлежали сенаторы, всадники и декурионы городов, ко вторым - все остальные. Положение тех и других было оформлено юридически, что и позволяет считать их сословиями. "Благородных" нельзя было казнить без санкции императора, приговаривать к работам на рудниках, применять телесные наказания, пытать, что, напротив, вполне допускалось в отношении "простонародья". Показания на суде "благородных" имели больший вес, чем показания "простых", самые бедные из которых вообще не выслушивались. Нанесенное "благородному" оскорбление каралось более жестоко, чем обида "маленькому человеку" (как именовались humiliores).

44 Dig. XXIII, 3, 39; XVI, 3, 27.

стр. 72


Восстание Спартака показало неспособность сенатского правительства справиться с новыми условиями, сложившимися в римской державе. Напряженность в отношениях рабов и господ уже не могла - как некогда - подавляться в рамках фамилии, т. е. применением лишь абсолютной власти господина, ее главы. Соответственно и для господствующего класса в целом уже стало недостаточным сохранять неприкосновенность этой власти в замкнутом мирке фамилии. Требовалась дополнительная внешняя сила, способная, с одной стороны, ограничить злоупотребление глав фамилий властью, чтобы не обострять недовольство рабов, не доводить их до восстаний, а с другой - способная более эффективно подавлять сопротивление рабов и держать их в повиновении. Такой силой мог быть только военно-административный и полицейский аппарат, созданный Августом и постоянно укреплявшийся его преемниками. Политика Августа относительно рабов, продолженная императорами I-III вв., служила обеим этим целям. Начиная с Августа рабы все более включались в сферу действия государства, старавшегося избежать крайностей, приводящих к чрезвычайно пугавшим господ открытым выступлениям рабов, и вместе с тем обеспечить покорность последних жестокими мерами, вроде изданного при Августе закона, известного под названием "Силанианского сенатусконсульта", предписывавшего в случае убийства господина казнить всех рабов, находившихся под одной с ним кровлей. Но если восстание Спартака и не привело к превращению рабов в колонов, это вовсе не принижает его значения в истории римского общества и государства конца Республики.

Антагонизм между рабами и их господами, кстати сказать, в полной мере осознававшийся последними, проявлялся не только и не столько в восстаниях. И это был именно антагонизм между рабами и рабовладельцами, а не между рабами и свободными. Он был обусловлен отрицаемым западными историками противоречием между производительными силами и производственными отношениями, подрывавшим рабовладельческий способ производства. Развитие производительных сил тогда по ряду причин шло не столько за счет техники, сколько за счет накопления опыта и роста квалификации работников, их все более дробной специализации и соответствующего обучения. Но, как явствует из ряда мест сочинений Колумеллы и Палладия, из некоторых статей кодексов45 , господа постоянно опасались, что знающие, толковые рабы окажутся "мятежниками". Рабы же не хотели Б ПОЛНОЙ мере проявлять свои знания и умение.

Отсюда бесконечное возрастание "труда надзора", убыточность тех крупных рабовладельческих хозяйств, где такой последний надзор был недостаточно эффективен и дорого обходился, постепенный упадок культур, требовавших высокой квалификации работников, падение рентабельности хозяйств. Отсюда актуальность и острота "рабского вопроса", попытки заинтересовать хотя бы часть рабов морально и материально, популярность рассказов о "преданных рабах", спасавших господ, иногда ценою жизни, что, как замечает Аппиан, было тем более удивительным, что сентиментальные восхваления возможной дружбы между господами и рабами "противоречили природе вещей"46 .


45 Штаерман Е. М., Трофимова М. К. Ук. соч., с. 37 - 38, 301.

46 Такие рассказы собирались и приукрашивались теми представителями господствующего класса, которые, видя несовершенство рабовладельческого хозяйства и силу ненависти рабов к господам, старались воздействовать на сознание рабов в надежде смягчить остроту социальных противоречий. Начало подобным историям положил Сенека, теоретик новых форм взаимоотношений рабов и господ. Сделанную им подборку фактов дополнили Валерий Максим, посвятивший в своем сочинении особую главу верности рабов (VI, 8, 1 - 7), и Аппиан в главах, посвященных проскрипциям (Bell, civil., IV, 15 - 51). Наиболее полно соответственные рассказы собрал Макробий в 11-й главе первой книги своих "Сатурналий".

стр. 73


Необходимость заинтересовать рабов материально постепенно вела к переходу от непосредственного изъятия прибавочного продукта труда рабов к изъятию его в виде одной из форм ренты за отведенные рабу участки земли, сданные ему в аренду ремесленные мастерские или лавки, и это постепенно изменяло экономический базис общества. Попытки же морального воздействия на рабов вызывали обратную реакцию как среди рабов, так и со стороны свободных трудящихся, поскольку выдвижение какого-либо раба вызывало настороженность со стороны его окружения. То же имело место и относительно свободных трудящихся. "Опасно для низко стоявшего человека превосходить других в искусствах", - гласила пословица. А близкие к народу баснописцы Федр и Авиан доказывали, что стремление выделиться пойдет во вред "маленьким людям". Им не следует доверять знатным и богатым, которые только притворяются друзьями для того, чтобы их разъединить и погубить. Им вторили народные пословицы, известные как "Сентенции" Публилия Сира и учившие, что не может быть дружбы между рабом и господином, она возможна лишь между хорошими людьми, а богач - или негодяй, или наследник негодяя, так как добродетель не живет в высоких хоромах47 . Свободные трудящиеся, положение которых во многом определялось положением рабов, вместе с ними отвечали таким образом на попытки подчинить их морально.

Идеологическая борьба в римском мире носила классовый характер. Это особенно хорошо видно на материале истории ранней империи. Открытые восстания рабов легко подавлялись мощным военно-административным аппаратом рабовладельцев. Между тем на разных ступенях развития общества формы проявления классового антагонизма бывают различны, как и их эффективность. Рабы и свободные бедняки последовательно отчуждались от всех официальных духовных ценностей, от учений о "вечном Риме", "божественном императоре", проповедуемых сверху добродетелей, якобы доступных лишь мудрым и образованным, от богов, образующих официальный пантеон. Достигший своего высшего напряжения в раннем христианстве "с его демократически- революционным духом"48 духовный протест против идеологического порабощения, против активного участия в делах, шедших на пользу господ и патронов, подрывал не только экономику, непосредственно зависевшую от работников, но и моральную опору императорской власти, которую Энгельс ставил наравне с ее материальной опорой - армией49 . И процесс этот кончился упадком античного мира, крушением Западной Римской империи.

То обстоятельство, что в этой идеологической борьбе участвовали и рабы, и эксплуатируемые свободные, не подтверждает, однако, мнения тех, кто считает, что в Риме имела место не классовая борьба рабов, а извечная борьба бедных и богатых. Конечно, в любом эксплуататорском обществе низшие классы бедны, а высшие богаты. Но борьба их в каждой формации и даже на каждом этапе ее развития обретает специфические черты. Здесь играют роль господствующие формы эксплуатации основного класса производителей материальных благ и близких ему слоев, социальная структура, политический строй, характер и значение идеологического фактора, формы организации эксплуатируемых масс и другие подобные моменты.

Проблема перехода от рабовладельческой к феодальной формации вызывает немало споров и в марксистской историографии. Дискуссии шли и идут о степени развитости или об отсутствии элементов феодального способа производства в рамках Римской империи, о роли внеш-


47 Phedr, 1, 5, 21, 31; II, 8; Avian, 11, 13, 16, 41.

48 Ленин В. И. ПСС. Т. 33, с. 43.

49 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 19, с. 310 - 311.

стр. 74


них (варварские вторжения) и внутренних (обострение классовой борьбы) факторов в падении империи, о значении действий различных классов, о дисконтинуитете или континуитете при переходе к феодальному строю. Но все или почти все марксистские историки признают революционный характер перехода от рабовладельческого строя к феодализму. При этом никто уже не считает, что переход этот был результатом "революции рабов". Концепция "революции рабов" отвергнута марксистской историографией и, кстати говоря, значительно раньше, чем ее стали критиковать на Западе.

Исходя из представлений о революции как об однократном акте, подобном Французской буржуазной революции конца XVIII в., критики марксизма игнорируют то обстоятельство, что Римская империя, хотя и объединенная политически, была многоукладна в социально-экономическом смысле. Правда, М. Финли замечает, что не существовало единой римской экономики50 , но не делает из этого выводов и далее рассматривает Римскую империю как унифицированное целое, для которого и ищет единые принципы социальной стратификации. Но таким целым империя никогда не была. В ее состав входили племена и народы, стоявшие на разных уровнях развития, с разными отношениями собственности и эксплуатации, с различными способами производства и различной социальной структурой. И эта разница сохранялась на протяжении всей ее истории, несмотря на то, что в отдельные периоды в том или ином регионе тот или иной уклад мог получить столь значительный перевес, приобрести столь решающее значение, что казалось, будто он полностью вытеснил остальные.

Маркс, разбирая экономические последствия римских завоеваний, приводил римлян в качестве примера народа, оставлявшего у побежденных их способ производства и довольствовавшегося данью, и упоминал при этом, что способ производства победителей и побежденных может образовывать некий синтез51 . Успехи археологии и эпиграфики позволили пересмотреть господствовавшую ранее концепцию относительно полной будто бы романизации провинций. Тезис Маркса находит все новые подтверждения. Наряду с областями, где ведущей была античная городская гражданская община со всеми ее особенностями, выявляются области с преобладанием различного типа кровнородственных и сельских общин и крупного, сложившегося еще до римского завоевания землевладения, сочетавшегося с мелким землепользованием, и районы, где прибавочный продукт изымался в виде одной из форм докапиталистической ренты, а работники не были лишены средств производства и в той или иной степени прикреплялись к земле. Метод, применявшийся Лениным для анализа сущности и взаимоотношений различных укладов в пореформенной России, может быть применен и в данном случае. Как и в тогдашней России, уклады распределялись и территориально и переплетались в одном районе и даже в одном хозяйстве. Внутри этой сложной системы складывалось не менее сложное переплетение классовых и внутриклассовых отношений. Государство пыталось опереться то на один, то на другой из имущих классов или их отдельные слои, достигая некоторой ограниченной самостоятельности, когда между борющимися классами устанавливалось известное равновесие сил52 .

Под таким углом зрения допустимо рассматривать и соотношения между различными укладами и позицией государства в Римской империи, особенно когда господствующий рабовладельческий способ производства стал приходить в упадок, а развивавшийся в синтезе с ним и


50 Finley M. Ancient Economics, p. 28.

51 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1, с. 34.

52 См. Ленин В. И. ПСС. Т. 6, с. 268 - 269; т. 9, с. 195 - 196; т. 20, с. 325 - 330; т. 33, с. 13.

стр. 75


под его влиянием представленный сельскими общинами и внегородскими, возделываемыми колонами имениями, протофеодальный уклад, выраставший из доримских отношений, стал приобретать все большее значение. Возникали элементы феодальных отношений: сословная собственность сенаторов, земли которых с конца II в. автоматически изымались из территории городов, колоны, которые хотя и не были юридически оформлены в сословие, но фактически стали таковым, их законодательно регулируемые владельческие права и обязанности, делавшие их собственность сословной. Возникла и корпоративная собственность общин, ремесленных коллегий, городских курий. Как указывал Маркс, сословная и корпоративная собственность характерны для феодализма53 . Развивались все виды ренты, в том числе и отработочная, а, как замечает Маркс, обыкновенно крепостное состояние возникает из барщины54 . Усиливалась власть землевладельцев над зависимыми людьми. Ремесло постепенно перемещалось в крупные имения и села. Изменился характер классовой борьбы, главными участниками которой становятся крестьяне. Изменялся и господствующий класс, в который теперь входили менее романизированные выходцы из туземной землевладельческой знати и "варваров". Оживают прежде оттесненные римской культурой местные культуры. Слабеют экономические связи, т. к. западные провинции Рима становятся экономически автономными, и господствовавшие в них земельные магнаты чем далее, тем более тяготятся властью Рима, видя в императорах бесполезных претендентов на прибавочный продукт, производимый их колонами, а также на земли, принадлежавшие государству. Они выдвигают своих "узурпаторов", вступают в союз с вождями "варваров", отделяются от Рима.

В таких условиях социальная революция как единовременный акт была невозможна. Что же дает в данном случае право говорить о ней? При всем своеобразии перехода от античности к феодализму налицо были присущие всякой социальной революции признаки и результаты: изменение отношений собственности (перестала существовать античная форма собственности), смена класса, стоящего у власти (муниципальные собственники рабовладельческих вилл, составлявшие опору принципата, были отстранены от власти, господствующим стал класс не связанных с городами крупных землевладельцев из туземной и "варварской" знати), разрушение римского государства, созданной им армии и бюрократического аппарата и установление новых государственных форм, новых принципов организации армии и управления (чему ни в коей мере не противоречит сохранение ряда пережитков старого), устранение препятствий, тормозивших развитие новых производственных отношений, зарождавшихся уже в старом обществе, широкие народные движения (в основном крестьянские), сопровождавшие и ускорявшие этот процесс, - восстания багаудов в Галлии и Испании, агонистиков в Африке, готов и примкнувших к ним крестьян и рабов на Дунае и во Фракии, завершившиеся разгромом римской армии под Адрианополем; наконец, частичное смягчение положения трудящихся. То обстоятельство, что в падении Западной Римской империи активную роль играли "варварские" вторжения, не меняет революционного характера происходивших перемен.

Как видим, вопрос о революции в трактовке основоположников марксизма и современной марксистской историографии гораздо более сложен и многообразен, чем это представляют их критики, упрекающие марксистов в модернизации и догматизме. И вовсе не догматическое требование обязательного признания революции в конце формации, а именно конкретно-исторический анализ сосуществовавших в Рим-


53 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 3, с. 22 - 23.

54 Там же. Т. 23, с. 248.

стр. 76


ской империи укладов, степени развития элементов феодального способа производства, борьбы классов внутри укладов и между ними, борьбы между сторонниками и противниками тогдашнего государства и его роли, анализ значения внешних войн и восстаний эксплуатируемых классов, наконец, результатов падения власти Рима в одной области Западной империи за другой позволяют говорить об "эре войн и революций" в конце античности.

Это не была "революция рабов". Классовая борьба рабов в ее различных формах обусловила невозможность дальнейшего развития экономики рабовладельческого способа производства и его упадок, неизбежность его гибели. Силы же, приведшие к этой гибели, формировались в основном в других укладах. Противоречия между рабами и господами, между закрепощаемыми крестьянами и крупными землевладельцами, складывавшимися в новый класс-сословие, противоречия между последними и римским государством, несмотря на его попытки лавировать, проникновение в империю "варваров", их наступление на империю, их победы, их союзы как с высшими, так и с эксплуатируемыми слоями ее населения - все это приводило к развертыванию революционного процесса и к тем результатам, к каким и приводит социальная революция. Особенностью ее было то, что движущими силами оказывались в основном классы и слои не рабовладельческого, а феодализирующегося уклада, особенность, впрочем, легко объяснимая, т. к. именно эти классы и слои, ставшие основными в новой формации, были наиболее оппозиционны римскому государству с его военно-бюрократической машиной, тормозившей их развитие.

Подведем итоги. Дискуссии между марксистскими историками и их оппонентами могут быть плодотворными и продуктивными, но только при условии, что последние будут, во- первых, лучше знать те положения и тот метод, из которых стремятся исходить марксистские историки; во-вторых, учитывать современное состояние советской историографии и не приписывать ей положений, уже пересмотренных; в-третьих, основываться на системном анализе имеющихся в распоряжении историков данных, изучать рабство и римское общество в целом как развивающуюся по своим законам систему, а не соотносить их постоянно с капитализмом, ища только сходство и разницу между этими "социальными организмами", что ведет лишь к затемнению исторической действительности и ее модернизации.

 

Опубликовано на Порталусе 04 ноября 2018 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама