АКАДЕМИК АЛЕКСЕЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ НАРОЧНИЦКИЙ (1907-1989)

Дата публикации: 06 февраля 2020
Автор: М.И. СВЕТАЧЕВ →
Публикатор: Научная библиотека Порталус
Рубрика: БИОГРАФИИ ЗНАМЕНИТОСТЕЙ →
Номер публикации: №1580990874 / Жалобы? Ошибка? Выделите проблемный текст и нажмите CTRL+ENTER!

Алексей Леонтьевич Нарочницкий - один из крупнейших отечественных ученых-историков, автор глубоких аналитических работ по различным проблемам всемирной истории, проявивший в своих исследованиях свежесть и оригинальность научного мышления, полную самостоятельность плодотворного труда ученого и обширность кругозора. Поражает диапазон его научных интересов: история стран Европы и Азии, внешняя политика и дипломатия России и многих государств Запада и Востока, историография и источниковедение. Высоко значение вклада А.Л. Нарочницкого в историческую науку, принесшего ему широкую известность как у себя на родине, так и за ее пределами. Свидетельством этого признания являются почетные научные звания, государственные премии и другие награды, которых он был удостоен.

И в отечественной, и в зарубежной научной литературе неоднократно и подробно освещались основные вехи жизни и творчества Алексея Леонтьевича, анализировались его ученые труды, научно- организаторская, методическая, педагогическая и общественная деятельность ¹ . Предлагаемые заметки являются попыткой рассказать о некоторых фактах биографии ученого, примечательных сторонах его личности, взглядах на отдельные события отечественной и мировой истории. Быть может, они заинтересуют всех тех, кто хотел бы больше знать об этом замечательном человеке. Материалом для заметок послужили собственные впечатления автора, накопленные за 27 лет общения с Алексеем Леонтьевичем, рассказы его самого и его близких, а также воспоминания учеников А.Л. Нарочницкого.

В биографических очерках, посвященных А.Л. Нарочницкому, отмечается, что интерес к истории обнаружился у него еще в школьные годы. Сопоставляя эти сведения с последующим ходом его жизни, многие склонны полагать, что они имеют дело с классическим вариантом биографии гениального ребенка, талант которого проявился необычайно рано и повел его затем от одного успеха к другому.

Однако немногим известно, что в жизни Алексея Леонтьевича не всегда и не все было гладко, что в ней неоднократно имели место обстоятельства, которые могли помешать ему реализовать свой талант историка. Одним из таких обстоятельств было его социальное происхождение, после Октября 1917 г. игравшее очень важную роль в жизни советских людей. Правда, родословная со стороны отца была вполне "благонадежной": Леонтий Федорович Нарочницкий, выходец из крестьянского сословия, был разночинным интеллигентом. Он окончил педагогический институт в Чернигове и преподавал в народном училище. А вот мать Алексея Леонтьевича - Мария Владиславовна, в девичестве Закржевская, была потомственной (столбовой) дворянкой, что в послереволюционные годы могло явиться решающим признаком "социальной

Светачев Михаил Иванович - доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой всемирной истории Хабаровского государственного педагогического университета.

¹ См., например: Новая и новейшая история, 1977, N 2; 1982, N 1; 1987, N 1; 1989, N 5.

стр. 175

Семья Нарочницких. 1910-е годы. Алексей - слева.

неблагонадежности". При этом не имело бы никакого значения, что ее родители-дворяне были бедны, что отец умер, когда Марии исполнилось 6 лет, а матери она лишилась в 15-летнем возрасте, что воспитывала ее бабушка, у которой в селе Волосковцы было "имение", состоявшее из двух десятин земли, небольшого сада, огорода да деревянного дома, крытого соломой. "Имение" было заложено, и Мария Владиславовна, начав зарабатывать деньги, мечтала выкупить его. Она в течение многих лет копила деньги, откладывая часть зарплаты, но во время революции все ее сбережения "сгорели".

Мария Владиславовна с отличием окончила женскую гимназию и стала учительницей. Из ее позднейших рассказов явствовало, что судьба таких девушек из благородных, но обедневших семей в дореволюционное время была предопределена - идти либо в учительницы, либо в гувернантки. Она пошла в учительницы, а ее близкая подруга стала гувернанткой и учительницей французского языка у маленького сына графа Мусина-Пушкина. В доме графа довелось бывать в детстве и Алику Нарочницкому, куда его вместе с мамой приглашали на детские праздники.

В 1918 г. от прободной язвы желудка скончался Леонтий Федорович. Оставшись с двумя сыновьями-школьниками, Юрием - 15 лет и Алексеем- 11 лет, Мария Владиславовна продолжила работать в народном училище, в котором до самой смерти директорствовал Леонтий Федорович. Если бы не эта работа матери, то братьям Нарочницким, как сыновьям дворянки, "социально чуждым элементам", был бы закрыт путь к высшему образованию. Но для детей тех, кто работал в системе народного образования, делалось исключение, тем более что Мария Владиславовна была не только учительницей, но и активной участницей ликвидации безграмотности на Черниговщине. Так злая судьба обошла Алексея Леонтьевича и его брата стороной.

В 1924 г. будущий ученый окончил гимназию, переименованную в среднюю школу, имея по всем предметам, кроме физкультуры, отличные оценки. Учась в школе, он старательно штудировал языки, необходимые для историка - древнегреческий и латынь, а также английский, французский и немецкий. Два года после школы Алексей Леонтьевич проработал в Черниговском архивном управлении, увлекся изучением архивных документов и на их основе написал свою первую научную работу "Дела о плодородии земель Новгород-Северского наместничества", которая в 1928 г. была опубликована в "Научных записках" Историко-филологического отделения АН УССР.

Но на пути в историческую науку существовали и другие преграды. Как рассказывал Алексей Леонтьевич, он, мечтая об истории, ко времени окончания школы не

стр. 176

А.Л. Нарочницкий. Конец 1920-х - начало 1930-х годов

видел путей к осуществлению своей мечты, поскольку в то время в университетах исторических факультетов уже не существовало, их заменили факультетами общественных наук. К тому же после 1917 г. разразилась антирусская вакханалия в освещении истории России, инспирированная М.Н. Покровским и его "школой", когда цари изображались злодеями или шутами гороховыми, а прошлое страны - как смесь "византийской подлости" и монгольского варварства. С горькой иронией Алексей Леонтьевич вспоминал, как адепты этой школы именовали Наполеона Бонапарта "освободителем", Александра Невского - "классовым врагом", А.С. Пушкина - "камер-юнкером", Л.Н. Толстого - "помещиком, юродствующим во Христе", П.И. Чайковского - "нытиком", А.П. Чехова - "интеллигентским хлюпиком" и т.д.

Такой вот, с позволения сказать, истории Алексей Леонтьевич учиться не хотел, а потому решил стать математиком и успешно сдал экзамены на математический факультет Киевского института народного образования (так стал именоваться Киевский университет). У него всегда были блестящие математические способности, учился он отлично и вполне мог бы стать хорошим математиком. Алексей Леонтьевич до конца жизни сохранил многие математические познания, мог сходу решить любую задачу и любил подшучивать, используя головоломки из специальных книжек, над своими дочерьми Натальей и Екатериной, которые, кстати, также прекрасно успевали по математике. Изучение математики помогло Алексею Леонтьевичу выработать привычку к точным формулировкам, к полноте и всесторонности аргументации, к четкой логике рассуждений и выводов, которые впоследствии он продемонстрировал в своих исторических трудах.

Но математиком он так и не стал - тяга к истории все-таки пересилила. К тому же в конце 20-х годов наметились некоторые позитивные перемены в интерпретации отечественной истории, которые позднее, в 1934 г., были зафиксированы в известном правительственном постановлении о преподавании гражданской истории в учебных заведениях. В конце концов в 1926 г. А.Л. Нарочницкий стал студентом-историком.

стр. 177

В процессе учебы он основательно штудировал не только труды корифеев-историков, но и сочинения выдающихся философов, экономистов, социологов, что позволило ему найти ключи к постижению важнейших проблем исторической науки. Внимание студента привлекали также история международных отношений и внешней политики ведущих стран Европы, историческая география, теория и методы статистики. Не прекращал он и изучение иностранных языков: параллельно с занятиями в вузе окончил трехлетние курсы переводчиков с английского языка, а также основательно пополнил познания в немецком и французском. В дальнейшем Алексей Леонтьевич освоил перевод с испанского, итальянского, польского, болгарского и сербского.

Было бы, однако, ошибочно полагать, что учеба приносила Алексею Леонтьевичу только удовольствие. Его не могло не огорчать то обстоятельство, что сам исторический факультет и преподавание истории на нем к тому времени подвергались неоднократной реорганизации в целях "улучшения подготовки марксистских кадров" историков и других специалистов с высшим образованием. С 1919 по 1934 гг. в советских университетах отсутствовали самостоятельные исторические факультеты и отделения: их сначала включили в состав специально созданных факультетов общественных наук, а затем факультетов общественного права. В учебном процессе главное внимание уделялось преподаванию истории развития общественно- экономических формаций, историческому материализму, истории классовой борьбы, революций и т.д. Среди профессуры особенно выделялся главный идеолог националистов-самостийников М. Грушевский, который с удовольствием пользовался Марксовым нигилизмом но отношению к России, но в ответ на обращение к нему студентов-пролетариев "товарищ профессор", с нескрываемым отвращением изрекал: "Гусь свинье не товарищ".

По окончании университета в течение трех лет Алексей Леонтьевич вел преподавательскую работу в ряде киевских учебных заведений, где читал курсы политэкономии, истории классовой борьбы, теории национального вопроса. Одним из его учеников в ту пору оказался Л.Е. Кертман, ставший позднее большим другом Алексея Леонтьевича, а также многолетним заведующим кафедрой новой и новейшей истории Пермского государственного университета.

Решительный поворот в жизни Алексея Леонтьевича произошел в 1934 г., когда в учебных заведениях страны была восстановлена в правах гражданская история, а в вузах - исторические факультеты, когда изучение и преподавание истории было освобождено от пут, навязанных "школой Покровского". В то же году он поступил в аспирантуру при Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова, где произвел самое благоприятное впечатление на профессоров своей научно-теоретической и лингвистической подготовкой. По-видимому, таких аспирантов было немного, ибо академик Е.В. Тарле, хотя и не был его научным руководителем, сразу же о нем узнал и оценил незаурядные потенциальные возможности аспиранта. На одном из заседаний Ученого совета он не без гордости сообщил: "У нас есть такие аспиранты, которые читают на трех иностранных языках". И Алексей Леонтьевич оправдал возлагавшиеся на него надежды успешной работой над кандидатской диссертацией "Внешняя политика и дипломатия якобинской диктатуры". Он показал в ней свое стремление наиболее полно использовать разнообразные источники, всесторонне раскрыть связь между внешней и внутренней политикой якобинцев, умение видеть за внешнеполитическими программами различных группировок борьбу между определенными общественными движениями и социальными слоями.

Выдающиеся научные способности Алексея Леонтьевича позволили Е.В. Тарле порекомендовать академику В.П. Потемкину включить его в состав возглавлявшегося им авторского коллектива, приступавшего к написанию фундаментальной "Истории дипломатии". В.П. Потемкин, повстречавшись и обстоятельно побеседовав с молодым ученым, убедился, что Е.В. Тарле ничуть не преувеличивал уровень его подготовки и работоспособности, и поручил ему написание двух глав о европейской дипломатии в период Французской буржуазной революции конца XVIII в. Примечательно, что

стр. 178

Алексей Леонтьевич оказался единственным среди весьма именитых авторов, не имеющим ученой степени, - кандидатскую диссертацию он смог защитить лишь в 1942 г.

Все как будто складывалось наилучшим образом: научная работа продвигалась успешно, виднейшие отечественные историки Е.В. Тарле, Н.М. Лукин, Е.А. Косминский, В.П. Потемкин оказывали Алексею Леонтьевичу помощь и содействие. Но надо учесть, что окончание им аспирантуры совпало с разгулом "ежовщины". Одной из ее жертв стал Юрий Леонтьевич Нарочницкий, старший брат Алексея Леонтьевича, который по окончании Киевского политехнического института работал инженером на Киевской электростанции и в последние годы перед арестом был заместителем директора станции по технической части. По свидетельствам людей, хорошо знавших Юрия Леонтьевича, он был очень квалифицированным и способным творческим специалистом- инженером: смонтированная под его руководством подстанция успешно проработала 20 лет. Рабочие ценили и уважали его за высокие профессиональные качества, за простоту и доброжелательность в обращении с подчиненными, за преданность делу. Целиком отдаваясь работе, Юрий Леонтьевич не успел даже завести семью и жил вместе с матерью-Марией Владиславовной. На электростанции случилась авария, в которой но обычаям того времени усмотрели происки "врагов народа". Одним из них был сочтен "дворянский сынок" Ю.Л. Нарочницкий. Возможно, роковую роль сыграл тот факт, что он вел деловую переписку со сталинградскими коллегами, а его корреспонденты были арестованы. Вскоре последовал и его арест. С тех пор ни Мария Владиславовна, ни Алексей Леонтьевич ничего не знали о его судьбе. Только после смерти Сталина Алексей Леонтьевич начал хлопотать о реабилитации брата, добился положительного решения и получил соответствующий документ. В комиссии по реабилитации сообщили, что Юрий Леонтьевич якобы умер в лагере в 1943 г. от "воспаления мозга". Но Алексей Леонтьевич не был склонен этому верить и полагал вероятным, что брата могли расстрелять сразу же после ареста.

Надо ли говорить, что арест брата мог самым жестоким образом сказаться на судьбе Алексея Леонтьевича? К счастью, этого не случилось, но много лет он жил в постоянном ожидании ареста, нося на себе невидимую, но очень тягостную в морально-психологическом плане метку "брата врага народа". Это обстоятельство наложило глубокий отпечаток на его жизнь в те годы: Алексей Леонтьевич даже считал себя не вправе заводить семью, чтобы не обрекать близких на тягостные лишения в случае своего ареста. Единственным спасением от горьких мыслей, от нервного напряжения стала работа, в которую он ушел полностью. Написание порученных ему глав "История дипломатии", редакторская работа в Учпедгизе, проведение учебных занятий в Московском педагогическом институте - все это до отказа заполняло его жизнь. В 1941 г. первый том "Истории дипломатии", в котором были помещены главы, написанные Алексеем Леонтьевичем, вышел в свет. Научная общественность и власти страны высоко оценили этот коллективный труд отечественных историков, в 1942 г. он был отмечен Сталинской (Государственной) премией. Среди лауреатов был и Нарочницкий. Это позволяло надеяться: уж если наградили, значит, не арестуют!

Начавшаяся Великая Отечественная война круто изменила течение жизни Алексея Леонтьевича, как и всех советских людей. Рытье окопов в Подмосковье осенью 1941 г., затем эвакуация вместе с Московским государственным университетом, доцентом которого он незадолго перед этим был избран. В эвакуации, в Ашхабаде, он жил в одной комнате с профессором, будущим академиком С.Д. Сказкиным, очень сблизился с ним, и эту дружбу оба они пронесли через всю жизнь. По возвращении из эвакуации в Москву Алексей Леонтьевич был приглашен заведующим кафедрой в Институт международных отношений (МГИМО), одновременно читал лекции в Высшей дипломатической школе МИД СССР.

Вскоре после окончания войны в стране снова стала вздыматься волна арестов, причем в МГИМО, как рассказывал сам Алексей Леонтьевич, людей арестовывали

стр. 179

прямо на работе: сотрудники МГБ входили в аудиторию и снимали профессоров с кафедры на глазах у студентов. А перед этой процедурой, по утрам, обычно вывешивался приказ об увольнении тех, кого должны были арестовать. Алексей Леонтьевич никогда и ни от кого не скрывал, что его брат был арестован, он указывал на это во всех заполнявшихся анкетах. Когда тучи сгустились, он каждый раз, прежде чем отправиться в аудиторию, подходил к доске объявлений, чтобы выяснить, не появился ли приказ и об его увольнении. Не желая постоянно быть в таком "подвешенном состоянии", он постарался при первой же возможности уйти из МГИМО, так как в этом политизированном вузе "брат врага народа" был в полном смысле слова "бельмом в глазу".

Как это ни покажется парадоксальным, но в это время "брат врага народа", да к тому же еще беспартийный, был приглашен читать лекционные курсы по истории внешней политики России и международных отношений в Высшую школу партийных организаторов и Высшую партийную школу при ЦК ВКП(б). Лекции Алексея Леонтьевича были проникнуты исследовательским характером, глубоким анализом, отличались стройностью изложения и при этом доступностью. Тексты лекций, изданные отдельными брошюрами, долго служили пособием не только слушателям партийных школ, но и студентам университетов и педвузов, поскольку полноценных учебников в ту пору не было. Спустя несколько лет Алексей Леонтьевич приобрел широкую известность в студенческой среде как один из авторов двухтомного учебника по новой истории, а также как составитель вузовских программ и исторических карт.

В такое вот сложное и опасное время набирал силу исследовательский талант Алексея Леонтьевича, происходило его становление как глубоко эрудированного вузовского преподавателя. Однако главные свершения и в науке, и на педагогическом поприще были еще впереди.

В это же самое время судьба готовила Алексею Леонтьевичу самую решительную перемену в его последующей жизни. А начиналось это в сентябре 1944 г., когда в списках 2-го курса исторического факультета Московского государственного педагогического института им. В.И. Ленина появилась фамилия "новенькой" студентки - Лидии Подолякиной, приехавшей в Москву из смоленской глубинки. В свои 22 года она уже имела немалый жизненный опыт: до войны блестяще окончила известное Соболевское педагогическое училище, основанное в середине XIX в., два года проработала учительницей истории в 5-7-х классах сельской школы, а с началом войны, когда немцы захватили Смоленщину, вступила в подпольную организацию и приняла непосредственное участие в партизанском движении. Два года она была членом партизанского отряда, в 1943 г. была посажена в тюрьму службой СД и затем отправлена в фашистский концлагерь. Вместе с другими заключенными работала на рытье окопов и торфоразработках. Во время наступления Красной Армии ей удалось совершить побег и вернуться в родные места, откуда оккупанты были уже изгнаны. Здесь Лидию назначили директором новомихайловской школы-семилетки. В декабре 1943 г. ей была вручена медаль "Партизану Великой Отечественной войны", довольно редкая в ту пору награда.

Хотя Лида у себя на родине была почти знаменитостью как одна из лучших выпускниц педучилища и героиня-партизанка и ее уговаривали остаться в школе, она мечтала продолжать учебу и, сдав экстерном экзамены за 1-й курс, поступила на 2-й курс исторического факультета МГПИ. В разговорах девушек в общежитии она нередко слышала, что историю международных отношений у них ведет доцент, которого называют "сэром Нарочницким" или просто "сэром". Так за глаза именовали красивого, интеллигентного "джентльмена с манерами", прекрасного лектора, в которого были влюблены многие студентки. Вскоре произошла первая встреча Лидии и Алексея Леонтьевича. В конце мая 1945 г. Лидия не получила продовольственной карточки на июнь, так как не уплатила за учебу в институте за второй семестр. Сейчас уже мало кто знает, что еще с предвоенных лет в Советском Союзе было платное обучение в 8-10-х классах средней школы и в вузах. Пришлось идти объясняться в

стр. 180

деканат. Декана на месте не оказалось, а за столом в углу сидел незнакомый молодой преподаватель, который с большим интересом стал рассматривать Лиду. А надо сказать, что в ту пору она была настоящей красавицей, и мужское внимание было ей не в диковинку. Но пристальный интерес со стороны этого преподавателя ее смутил, и она быстро вышла из деканата. Спустя некоторое время она узнала от подруги, что в деканате ее разглядывал сам "сэр Нарочницкий".

Вскоре до нее дошли слухи, что "сэр" очень ею заинтересовался и ищет встречи с ней. Спустя много лет, вспоминая о первых встречах со своим будущим мужем, Лидия Ивановна рассказывала автору этих срок, что тогдашние знаки внимания со стороны Алексея Леонтьевича ее даже встревожили, поскольку ей было известно о влюбленных в него студентках и аспирантках. А еще больше ее обескуражило то, что, расспрашивая о ней ее подругу, Алексей Леонтьевич первым делом поинтересовался:

"А как она учится?". Однако "сэр", ценивший не только красоту, но и ум, весьма обрадовался, что его избранница "с первого взгляда" оказалась к тому же одной из отличниц на факультете, отмеченной призом за лучший научный доклад.

Лидия Ивановна позднее признавалась, что внимание со стороны Алексея Леонтьевича скорее тяготило ее, чем радовало, что она стеснялась, считая его интерес к ней всего лишь обычным капризом избалованного женским вниманием человека. Поэтому она под любым предлогом старалась уклониться от встреч с ним. Но знакомство в конце концов все-таки состоялось. "Так прошло несколько месяцев - вспоминает Лидия Ивановна. - Я шла по Арбату, по делам, и вдруг подумала, что на этой улице живет Нарочницкий. А вдруг я его встречу? Тогда, значит, судьба. И только я подумала об этом, как услышала его голос: "Лида!"" После этого они стали встречаться чаще, а во время госэкзаменов Алексей Леонтьевич сделал ей предложение и 1 августа 1947 г. они поженились.

Лидия Ивановна рассказывала еще об одном эпизоде, который довольно красноречиво характеризует их с Алексеем Леонтьевичем, а также атмосферу того времени. Когда Алексей Леонтьевич делал ей предложение, он сказал, что должен сообщить ей кое-что важное о себе, что ей надо обязательно знать, прежде чем она примет решение. Лидия Ивановна замерла, решив, что речь пойдет о его прежней семье, детях и т.д. Но когда Алексей Леонтьевич сказал, что у него репрессирован брат, она с облегчением воскликнула: "Ну и что? А я была на оккупированной территории!" Не надо забывать, что разговор этот происходил в 1947 г. Сейчас только люди военного поколения помнят, что пребывание на оккупированной немцами территории считалось очень серьезным обстоятельством, способным перечеркнуть любую биографию. Это, кстати, довольно скоро коснулось и Лидии Ивановны, окончившей институт с отличием и рекомендованной для поступления в аспирантуру. Поступала она под девичьей фамилией, не желая, чтобы о ней подумали как о протеже своего мужа, тем более что об их недавнем бракосочетании знали немногие. Несмотря на полученные ею самые высокие оценки, ее поначалу не хотели принимать из-за пребывания на оккупированной территории. Лишь партизанская медаль спасла положение, и она стала аспиранткой.

Такова история рождения семейного союза Лидии Ивановны и Алексея Леонтьевича, союза счастливого, на всю жизнь. Этот союз дал жизнь двум прелестным дочерям - Наташе и Кате, ставшим впоследствии исследователями-историками и продолжившим дело своих родителей.

А пока что молодоженам надо было как-то обустраивать свою совместную жизнь. Лидия Ивановна своей жилплощади в Москве, естественно, не имела, а Алексей Леонтьевич проживал в проходной комнате в коммунальной квартире, в доме на Арбате, построенном еще до Отечественной войны 1812 года. Дом этот по самые окна врос в землю, почтальон бросал жильцам их корреспонденцию прямо в форточки. В комнате имелась печка, здесь же лежали дрова. Из мебели был старый и ободранный круглый стол, одна половина которого служила письменным столом, а другая - обеденным, узенький гардероб, четыре сосновые книжные полки и диван с валиками.

стр. 181

Лидия Ивановна и Алексей Леонтьевич Нарочницкие. 1950-е годы

Стены комнаты были оклеены обоями, эти обои постоянно отсыревали и их приходилось сушить с помощью рефлектора. В первые же дни семейной жизни Алексей Леонтьевич начал хлопотать о сооружении перегородки, которая отделила бы комнату от общего коридора. Но в то время, в 1947 г., это можно было сделать только с разрешения Моссовета. До сих пор в семье Алексея Леонтьевича хранится документ- реликвия, гласящий: "Разрешить лауреату Сталинской премии Нарочницкому А.Л. построить перегородку (типа фанера) в связи с женитьбой".

В 1948 г. Нарочницкие получили хорошую комнату (одну только комнату!) в старом, но добротном доме на Гоголевском бульваре. Снова коммуналка, кухня на шесть семей, но зато обитатели квартиры - люди интеллигентные, не создававшие лишних проблем. Вскоре родилась их первая дочь- Наташа, а ее родители погрузились в написание своих диссертаций. Настал момент, когда Лидии Ивановне пришлось, отложив на время свою работу, прийти на помощь Алексею Леонтьевичу в оформлении его докторской диссертации. Она помогала машинисткам расшифровывать трудно читаемый почерк диссертанта, выверяла машинописный текст, помимо этого составила три указателя - именной, географический и предметный. А если учесть, что в диссертации было 12 глав общим объемом 2013 страниц, что вся эта машинопись была исполнена в четырех экземплярах, что листы с текстом лежали на полу, на столе, на стульях единственной комнаты, в которой ели, спали и работали двое взрослых, а с ними был еще и маленький ребенок, то можно представить себе, что это была за жизнь. Через месяц после защиты диссертации мужем и Лидия Ивановна защитила свою диссертацию ² .

Одновременно с докторской диссертацией готовилась монография, содержавшая и развивавшая еще шире ее основные положения. Защита диссертации, а затем и выход в свет монографии свидетельствовали о фундаментальном характере предпринятого Алексеем Леонтьевичем исследования, явившегося крупнейшим шагом в изучении

² На основе диссертации была сделана монография. См. Нарочницкия Л.И. Россия и войны Пруссии в 60-х годах XIX в. за объединение Германии "сверху". М., 1960.

стр. 182

ведущих направлений международных отношений на Дальнем Востоке во второй половине XIX в. ³

В то же самое время, когда шла работа над диссертацией, Алексей Леонтьевич принял участие в написании коллективного труда "Революции 1848-1849 гг.", в котором ему принадлежат главы, освещающие международные отношения накануне и в период европейских революций середины XIX в. Разумеется, список опубликованных им работ в начале 50-х годов этим не исчерпывается, но указанные монографии заняли особое место и в его творчестве, и в отечественной историографии: они отличались более объективным и взвешенным показом роли России и в европейских, и в дальневосточных делах, а также более критическим подходом к оценке сущности политики стран Западной Европы. Как известно, долгое время, следуя в русле работ К. Маркса и Ф. Энгельса о России, чуть ли не во всех исторических сочинениях Россия именовалась не иначе, как "жандарм Европы", как "тюрьма народов" и т.д. Сторонники такой концепции склонны были приписывать нашей стране, и только ей, вселенскую агрессивность и всю "вину" за удушение революционных выступлений в Европе в середине XIX в. Не отрицая этого и показывая абсолютную чуждость российского самодержавия самому понятию "революция", А.Л. Нарочницкий одновременно подробно осветил не менее "контрреволюционную" сущность интервенции Пруссии в малые германские государства, роль австрийской "контрреволюционной" экспансии в собственной империи и в Италии. Он показал, что политика Англии и Франции точно так же активно способствовала подавлению революций в Европе.

При всем большом уважении, которое Алексей Леонтьевич питал к западноевропейской цивилизации, он не склонен был ее идеализировать. Он справедливо считал, что западная цивилизация, при всем ее превозносимом "гуманистическом и демократическом" потенциале, имела тенденцию постоянного обращения к насилию и завоеванию. Этот ее компонент наиболее заметно проявился именно в революционные периоды развития Европы: во время Реформации и Контрреформации в Германии, в эпоху Французской революции XVIII в. с ее роялистским и якобинским террором, в период антифранцузских коалиций европейских государств, интервенционистских мероприятий Священного союза и т.д. Поэтому он вполне обоснованно указывал, что роль "жандарма Европы" приписывать одной лишь России несправедливо и антиисторично, демонстрируя на документах, что, даже если судить в этой идеологической системе ценностей, аналогичную роль "с блеском" сыграли все ведущие государства Европы, прихватывавшие к тому же чужие территории.

Столь же объективно и взвешенно Алексей Леонтьевич осветил и политику России на Дальнем Востоке. Не обходя экспансию российского государства и сословный характер его политики, он показывал объективно прогрессивные последствия политики России в Азии, особенно на Дальнем Востоке. Заселение и освоение азиатских окраин России русскими крестьянами, ремесленниками и казаками, подчеркивал исследователь, имело своим результатом то, что там жили и действовали не только "капиталисты", чиновники и военные власти царского правительства. Алексей Леонтьевич иногда горько иронизировал: "Чтобы сказать хотя бы несколько добрых слов о России, сначала надо ритуально обличить реакционную сущность царизма". При этом он произносил термин "царизм" с ядовитым сарказмом, относившимся к Покровскому и его идейному багажу. Алексей Леонтьевич на документах показал также, что по ряду причин Россия в отличие от западных стран не ввозила в Китай опиум и не вывозила оттуда дешевую рабочую силу - кули, что она не участвовала в интервенции против тайпинского восстания, что расширение владений в Азии совершалось за счет земель, не заселенных китайцами и не принадлежавших ранее Китаю.

Алексей Леонтьевич раскрыл также характер русско-японских отношений в XIX в., отметил их добрососедскую направленность до 1895 г. На большом фактическом

³ Нарочницкий А.Л. Колониальная политика капиталистических держав на Дальнем Востоке. 1860-1895 гг.. М., 1956.

стр. 183

материале он показал, что начиная с 90-х годов XIX в. Япония стала рассматриваться Великобританией, а впоследствии и США в качестве возможного орудия английской, а затем американской дипломатии в борьбе с Россией - соперницей Великобритании и США на Дальнем Востоке. Его выводы об особенностях взаимоотношений России с Китаем и Японией имеют непреходящее значение, и они опровергают антироссийские взгляды, имеющие место в обеих названных странах, относительно "извечной" опасности для них со стороны "северного медведя".

Важное место в научном творчестве Алексея Леонтьевича занимала также политика России и других европейских держав на Балканах. И здесь его работы отличала важная принципиальная особенность - глубокое и всестороннее, основанное на большом документальном материале раскрытие огромной роли нашей страны в деле обретения независимости балканскими народами. Уместно заметить, что эта проблема заняла важное место и в научной работе Лидии Ивановны, выпустившей к 100-летию русско-турецкой войны 1877-1878 гг. монографию, в которой автор подробно рассказала о роли России в национально-освободительном движении на Балканах, а также монографию о дипломатической борьбе России за отмену позорных условий Парижского трактата ⁴ .

Автор этих заметок не ставил своей целью анализ многогранного вклада Алексея Леонтьевича в историческую науку, это уже довольно обстоятельно сделано другими. В данном случае хотелось только особо подчеркнуть, что тема России и ее внешней политики, ее взаимоотношений с различными государствами Европы и Азии занимала исключительно важное место не только в его исследованиях, но и в педагогической работе и в повседневном мировосприятии. "Западники", в которых в нашей стране никогда не было недостатка и в лексиконе которых самыми бранными словами являются "патриот" и "русский националист", за глаза именовали Алексея Леонтьевича "националистом" за его нескрываемую любовь к России, за уважительное отношение к русскому народу и его культуре, к историческому прошлому своего Отечества. Однако внимательное прочтение его трудов, неоднократные беседы с самим Алексеем Леонтьевичем, с людьми, хорошо и близко его знавшими, убеждают, что его национализм означал любовь к своему, но не ненависть к иному. Он постоянно подчеркивал, что только тот, кто помнит, ценит и любит свое родное, способен с пониманием и уважением относиться к подобным чувствам других. Он отрицательно относился к любым проявлениям воинствующего национализма, откуда бы они ни исходили, и осуждал тех отечественных политиков, представителей науки и культуры, которые пасовали перед хулителями России, не проявляли должного национального достоинства и самоуважения.

В связи с этим вспоминается такой эпизод. Алексей Леонтьевич дважды приезжал на российский Дальний восток, в 1967 и 1972 гг., и оба раза бывал в Хабаровске. Ему было хорошо известно, что в этом городе, на знаменитом Амурском утесе, в свое время был воздвигнут памятник графу Н.Н. Муравьеву-Амурскому работы знаменитого скульптора А.М. Опекушина. В 20-х годах этот памятник был разрушен, а на сохранившемся постаменте поставлена непропорционально малая статуя В.И. Ленина. Когда Алексей Леонтьевич приезжал в Хабаровск, в соседнем Китае царила антисоветская и антирусская истерия, в ходе которой выдвигались необоснованные притязания на южную часть российского Дальнего Востока. Беспочвенность этих притязаний он хорошо понимал, поэтому, нанося визиты местному партийно-советскому руководству, он настоятельно рекомендовал развернуть активную пропагандистскую работу по разъяснению истинной истории русско- китайских отношений в XIX в. Одновременно Алексей Леонтьевич предлагал восстановить памятник Н.Н. Муравьеву-Амурскому, зная, что в Русском музее, в Ленинграде, сохранились формы, с которых отливался бронзовый памятник графа. Он подчеркивал, что восстановление

⁴ Нарочницкая Л.И. Россия и национально-освободительное движение на Балканах. 1875- 1878. М., 1979; ее же. Россия и отмена нейтрализации Черного моря. 1856-1871 гг. М., 1989.

стр. 184

памятника явится не только исправлением допущенного варварства, но и ясным указанием на законную принадлежность края России. Но местное начальство не отважилось на такой шаг без позволения Москвы, а столица не проявляла должной активности в противодействии китайской националистической пропаганде. Сейчас уже не составляет тайны, что и тогда, и в настоящее время среди так называемой "российской элиты" не было редкостью мнение о ненужности Дальнего Востока для России, поэтому предложение Алексея Леонтьевича не встретило должного понимания и поддержки.

Тем не менее возвращение памятника Н.Н. Муравьеву-Амурскому на пьедестал все-таки состоялось, но произошло это спустя много лет, 31 мая 1992 г., уже после кончины А.Л. Нарочницкого. Русские патриоты- дальневосточники организовали сбор народных денег на это благородное дело, решили много организационных и технических проблем, связанных с ним, вернули статую выдающегося сына России на свое место. Жаль, что Алексею Леонтьевичу не довелось разделить с ними радость по этому случаю.

Будучи патриотом исторической России, Алексей Леонтьевич презирал великорусское чванство и высокомерное отношение к нерусским народам СССР. Он выступал активным поборником развития науки и культуры не только в Центре, но и на окраинах Советского Союза. В те годы, когда он руководил кафедрами в Московском государственном педагогическом институте им. В.П. Потемкина и Московском государственном педагогическом институте им. В.И. Ленина, эти кафедры, подобно магниту, притягивали к себе молодых специалистов- историков, стремившихся попасть в аспирантуру к А.Л. Нарочницкому и к другим известным профессорам. Помимо "штатных" аспирантов и докторантов у Алексея Леонтьевича было немало соискателей в разных городах страны. В этом легко можно было убедиться, стоило только прийти перед появлением заведующего: здесь всегда стояли группки ожидавших его людей, в большинстве иногородних (их нетрудно было распознать). Как потом выяснялось, чаще всего это были ученики его учеников, приехавшие к нему за советом по выбору темы, обеспеченности ее архивными документами и прочими материалами.

Будучи уже академиком и далеко не молодым человеком, Алексей Леонтьевич не часто соглашался оппонировать на защите диссертаций в Москве, но на просьбы и приглашения из союзных республик откликался всегда. И когда домашние уговаривали его пожалеть себя, не ехать на Кавказ или в Среднюю Азию, он всегда отвечал, что надо помогать развитию науки и росту национальных кадров в союзных республиках.

Учеников у Алексея Леонтьевича было много. Он поддерживал отношения со многими своими дипломниками, помнил всех наиболее способных. Такие взаимоотношения профессора со своими учениками в настоящее время - большая редкость. Когда в 50-х годах у Алексея Леонтьевича и Лидии Ивановны появилась отдельная и просторная кооперативная квартира (он так и не получил от государства квартиры!), у них каждую неделю, а иногда и несколько раз в неделю стали бывать ученики, приезжавшие в Москву из разных городов - Курска и Ужгорода, Еревана и Львова, Ставрополя и Хабаровска - одним словом, "все флаги в гости" к ним. Алексей Леонтьевич говорил шутя, что у Лидии Ивановны много родственников, а его родственники - это его ученики. И сейчас многие ученики Алексея Леонтьевича переписываются с Лидией Ивановной, навещают ее, перезваниваются по телефону, постоянно участвуют во всех чтениях, посвященных памяти их учителя.

Как научный руководитель аспирантов и докторантов, Алексей Леонтьевич проявил себя человеком большого сердца, умевшим заинтересовать своих питомцев научными темами, которые считал очередными и наиболее нужными, умевшим понимать людей и их мнения по различным вопросам. Предлагая аспирантам темы будущих диссертаций, он в то же время приветствовал тех, кто приходил к нему со своими темами и мог убедительно аргументировать мотивы такого выбора. Он не "возился" с аспирантами, не стеснял их чрезмерной опекой, учил их видеть научную проблему во

стр. 185

"весь рост", ухватить в ней самое главное. Прекрасно зная московские библиотеки и архивы, советовал, в каких из них надо поработать в первую очередь и с какими именно источниками и литературой. Его общение с аспирантами и докторантами, а также с коллегами всегда отличалось доброжелательностью, простотой общения, отсутствием малейшего намека на высокомерие. В то же время при всей широте кругозора, начитанности и эрудиции Алексей Леонтьевич не считал себя монопольным обладателем истины. В ряде случаев, как это было, например, и в моей практике он, не стесняясь, рекомендовал: "А вот по этому вопросу вам лучше бы проконсультироваться у профессора П.И. Кабанова или профессора Е.И. Поповой". А потом обязательно спрашивал, что именно сказал тот или иной его коллега и с большим уважением относился к высказанным ими советам.

С 1962 по 1974 г. Алексей Леонтьевич был главным редактором журнала "Новая и новейшая история". Приход Алексея Леонтьевича придал колоссальный творческий импульс журналу и произвел переворот в его издательской деятельности. За два года журнал увеличил свой тираж в четыре раза - с 4 тыс. до 16 тыс. экземпляров. При этом журнал соединил в себе редко сочетаемые качества: обращение к интересным, мало изученным и содержащим определенную остроту историческим темам и личностям и все достоинства сугубо академического издания. Именно это послужило росту известности и популярности журнала и его высокому престижу. А.Л. Нарочницкий с большим энтузиазмом отдавал журналу все силы, любил своих сотрудников и очень высоко ценил их высокий профессионализм. Но и журнал немало дал Алексею Леонтьевичу, послужил его престижу и известности.

Будучи директором Института истории СССР (ныне - Институт российской истории), А.Л. Нарочницкий задумал огромный исследовательский проект "региональная история", в рамках которого были бы созданы системные обобщающие труды по истории России и ее народов. В нем предполагалось соединить усилия ведущих ученых Академии наук СССР и республиканских академий. Алексей Леонтьевич "пробил" разрешение на этот проект в Отделе науки ЦК, были созданы рабочие и творческие группы во многих регионах, которые с энтузиазмом откликнулись на это, без преувеличения, грандиозное начинание. Одним из детищ задуманной серии стала двухтомная "История народов Северного Кавказа" (М., 1988), которая актуальна и сегодня.

Происшедшие в последние годы события и катаклизмы подтвердили прозорливость исторического видения А.Л. Нарочницкого, и проект, автором которого он является, кажется настолько современным, что поговаривают о его возрождении.

За многие годы общения с Алексеем Леонтьевичем мне приходилось неоднократно наблюдать его и на заседаниях кафедры, которые проходили под его руководством, и в кабинете директора Института истории СССР АН СССР, и в Научном совете "История внешней политики СССР и международных отношений" и собственными глазами видеть, как проявлялся очень ценный в научной среде талант А.Л. Нарочницкого в качестве организатора и руководителя коллективной работы. Он показал великолепное умение соединять силы сотрудников и, ставя перед ними определенные, строго конкретные задания, вести по намеченному руслу деятельность всего коллектива. Видя, как постепенно росла ученая слава Алексея Леонтьевича, как профессор стал академиком, руководителем ряда подразделений АН СССР, мне довелось многократно убеждаться, что без изменений оставалось его на все откликавшееся сердце, что все теми же мудрыми глазами смотрел он на мир, на жизнь, на людей, что все такое же уважение к себе он вызывал у всех, кто к нему обращался, кто с ним трудился, кто с ним просто общался.

У некоторых людей, мало знавших Алексея Леонтьевича или встречавшихся с ним только в официальной обстановке, нередко складывалось впечатление о нем как о "сэре Нарочницком", человеке холодном, несколько суховатом, всецело поглощенном наукой и служебными делами, лишенном каких-либо иных интересов и увлечений. Но те, кто имел счастливую возможность общаться с ним в неофициальной обстановке, кто бывал у него дома, могли убедиться, каким он был радушным, хлебосольным хо-

стр. 186

зяином, страстным коллекционером, большим поклонником музыки. Уже в прихожей квартиры Нарочницких сразу бросались в глаза стеллажи с книгами от пола до потолка, причем многие из них были раритетами. Переступив же порог его кабинета, вы в изумлении замирали, пораженные великолепием его энтомологической коллекции, всего лишь очень и очень малой ее части, так как основная коллекция бабочек со всего мира хранилась в шкафах.

По рассказам Алексея Леонтьевича и рассказам его близких, бабочек он начал собирать еще в детстве, занимался этим всю жизнь, причем профессионально - читал специальную литературу, в основном на немецком языке, пользовался энтомологическими атласами, вел картотеку на латыни. Бывая в заграничных командировках или в поездках по Советскому Союзу, везде просил сводить его в энтомологический музей, познакомить с коллекционерами. Со многими из них он потом переписывался и обменивался отдельными экземплярами бабочек. Во все поездки Алексей Леонтьевич захватывал с собой складной сачок, купленный в Японии, приспособления для ловли, хранения и транспортировки бабочек. Не стали исключением и его посещения Хабаровска, где он основательно познакомился с соответствующими коллекциями краеведческого музея, а также с известными коллекционерами-энтомологами профессором Е.Г. Чулковым и доцентом А.Ф. Шамраем. С ними у него установились прочные деловые связи, и автору этих строк неоднократно приходилось по совместительству исполнять роль курьера, доставляя из Хабаровска в Москву и из Москвы в Хабаровск экземпляры бабочек, посылавшиеся либо в качестве подарка, либо как предмет обмена.

Вступив в Энтомологическое общество при МГУ, он исправно посещал все его заседания. Ему регулярно присылались уведомления об очередных заседаниях общества с указанием места, времени и повестки дня. Это увлечение отца поочередно разделяли обе дочери - Наташа и Катя, получившие некоторые энтомологические познания и навыки.

Алексей Леонтьевич обладал хорошим музыкальным слухом, очень любил классическую музыку и из композиторов отдавал предпочтение Баху, Моцарту, Бетховену, Шопену, Чайковскому. Он сам до конца жизни играл любимые произведения - в гостиной стояло пианино фирмы "Блюттнер". Он полагал само собой разумеющимся, чтобы обе дочери серьезно, с преподавателем обучались игре на фортепьяно. Однажды я даже был свидетелем их спора о том, как следует исполнять те или иные такты. Но когда они брались за легкую музыку - таковой у "сэра" считались вальсы И. Штрауса, - Алексей Леонтьевич шутил: "Не испортите себе вкус, музыка кончилась Моцартом".

Алексей Леонтьевич ценил и хорошо разбирался в классическом искусстве. Отдавая предпочтение классике и в музыке, и в изобразительном искусстве, он с некоторым скепсисом и иронией относился к новейшим направлениям. По рассказам родных и близких, он не так уж хорошо танцевал, хотя отнюдь не чурался танцев, стремясь повеселить себя и других. Я видел это собственными глазами. Во Владивостоке в июне 1967 г. Отделение истории АН СССР проводило большую научную конференцию. Во время отдыха Алексей Леонтьевич с блеском спародировал модный тогда твист, за что и был вознагражден овацией зала.

Мне многократно доводилось бывать у Алексея Леонтьевича дома, и каждое такое посещение являлось своеобразным погружением в атмосферу искреннего гостеприимства и доброжелательности, присущей как ему самому, так и Лидии Ивановне, а также Наташе и Кате. Он очень любил застолье, всегда имел в запасе хорошие вина, коньяки, лучшие сорта чая и кофе, которыми с удовольствием потчевал гостей. Застолья эти не были заурядными возлияниями с обильной едой, их главная прелесть заключалась в неспешных беседах на самые разные темы - о новостях московской научной и культурной жизни, о зарубежных поездках Алексея Леонтьевича, когда он возвращался из таких поездок и был полон всевозможных впечатлений, о различных событиях внутри- и внешнеполитической жизни, о книжных новинках, о защитах дис-

стр. 187

А.Л. Нарочницкий с внуком на даче. Начало 1980-х годов

сертаций его учениками, об успехах дочерей и др. Довольно часто Алексей Леонтьевич вместе с Лидией Ивановной вспоминали свое детство и юность, рассказывали о родных и близких, о первом знакомстве, начале совместной жизни. Очень интересно было послушать, что рассказывали о главе семьи Лидия Ивановна и Наташа с Катей. По их словам, Алексей Леонтьевич никогда не был скопидомом, наоборот, совершенно не умел копить деньги, тратил их быстро и не жалея. Если позволяло время, охотно ходил на рынок, где в больших количествах закупал всевозможную снедь - фрукты, мед, украинское сало. Всегда покупал цветы, чаще всего без какого-либо повода. Гостей в их доме всегда бывало много. Родственникам, многие из которых подолгу иногда жили здесь, друзьям, ученикам- всем были искренне рады.

Большим событием в жизни семьи Нарочницких стало приобретение дачи неподалеку от Апрелевки и возможность проводить летние месяцы вдали от городской суеты и постоянных телефонных звонков. На дачном участке росли едва ли не столетние ели, березы, в тени которых на скамье или в гамаке любил отдыхать сам хозяин. Росли плодовые деревья и кустарники. С особой любовью он выращивал розы. Новым увлечением Алексея Леонтьевича стало пополнение зеленых насаждений саженцами различных растений, привозившихся отовсюду. До сих пор украшением сада является огромный маньчжурский орех, вывезенный крошечным росточком из Хабаровска. В летние месяцы застать Алексея Леонтьевича в городской квартире было почти невозможно, все встречи с друзьями и учениками он, как правило, назначал на даче. Гостям предписывалось иметь при себе достаточно емкую тару (сумки, авоськи и т.п.), которую хозяин щедро и с удовольствием наполнял дарами своего сада.

Многие черты личности Алексея Леонтьевича были наследственными, другие сформировались в процессе воспитания в семье. Но немалую роль в формировании его мировоззрения, гражданственности, патриотизма, высоких нравственных качеств и стандартов исследователя сыграли его старшие коллеги и близкие друзья, начиная с

стр. 188

Е.В. Тарле, о котором Алексей Леонтьевич говорил, что "такие историки рождаются раз в сто лет". Алексей Леонтьевич восхищался его энциклопедическими познаниями, культурой, широким научным кругозором, стойким нежеланием подчиниться вульгарно- социологическому стилю пресловутой "школы Покровского", стремлением сохранить свою творческую индивидуальность, блестящим литературным талантом, любовно-уважительным отношением к России и ее истории. Вплоть до кончины Евгения Викторовича Тарле Алексей Леонтьевич сохранял с ним доверительные отношения, на похоронах нес его гроб, а произнесенная им глубокая речь произвела столь сильное впечатление на вдову академика Ольгу Григорьевну, что она попросила изложить эту речь на бумаге, чтобы сохранить ее в память о муже.

Дружескими, доверительными и теплыми были отношения Алексея Леонтьевича с академиками С.Д. Сказкиным и Н.М. Дружининым, несмотря на значительную разницу с ними в возрасте. Они были ему близки по духу, по мировоззрению, восприятию и культуре. Оба замечательных ученых, высоко оценивая вклад Алексея Леонтьевича в развитие исторической науки, выступили инициаторами выдвижения его кандидатуры на выборах в Академию наук СССР в 1972 г. Их инициатива была поддержана другими учеными, и выборы оказались успешными для Алексея Леонтьевича.

Важную роль в его жизни играли многолетние доверительные отношения с академиком В.М. Хвостовым. Познакомился он с Владимиром Михайловичем еще во время написания "Истории дипломатии", а сблизились они после возвращения Алексея Леонтьевича из эвакуации. Приехав в Москву, он обнаружил, что за время его отсутствия соседка присвоила его комнату и не собирается ее уступать. Но, находясь в эвакуации, Алексей Леонтьевич исправно вносил квартплату и сохранил все квитанции, что и помогло ему в итоге вернуть жилье. А пока что, до административного решения, В.М. Хвостов приютил его у себя.

Двух выдающихся историков сближало то, что они были почти ровесниками, В.М. Хвостов - всего на два года старше. Оба были энциклопедически образованными людьми, обладали родственным мировоззрением. Оба оказались очевидцами трагической судьбы России, знали революцию и последовавшие события не понаслышке и не по книжкам, на их глазах в 20-60-е годы менялись, и неоднократно, нюансы официальной идеологии. Их взгляды на многие события и многих людей были близки, им было, что вспомнить и о чем поговорить. Они нечасто, но постоянно встречались, то у Владимира Михайловича, то у Алексея Леонтьевича, неторопливо беседовали обо всем, что их волновало. В последние годы жизни у Алексея Леонтьевича установились самые доверительные отношения с академиком Сергеем Леонидовичем Тихвинским, которого он очень ценил за высокую образованность, многогранную деятельность и порядочность.

Работая над изучением истории борьбы балканских народов за свое освобождение, Алексей Леонтьевич неоднократно бывал в Югославии, Болгарии, Греции. Особые симпатии он питал к Сербии, как истинно русский человек, чувствуя к ней корневую привязанность. Поэтому избрание его иностранным членом Сербской академии наук и искусств было большим событием и для него, и для Сербии, где его до сих пор помнят и чтут. Алексей Леонтьевич сдружился со старейшиной сербской исторической науки Васо Чубриловичем, подлинно живой легендой - ведь он был участником Сараевского убийства в 1914 г., но из-за своего несовершеннолетия не фигурировал на судебном процессе Гаврилы Принципа. Оба они немало выпили ракии за русский и сербский дух, за славян. Между прочим, В. Чубрилович еще в конце 30-х годов направил докладную аналитическую записку в министерство иностранных дел Королевства сербов, хорватов и словенцев о проблеме албанцев в Косово, предрекая в ней ужасное будущее, если правительство не приложит усилий для предотвращения демографической катастрофы в этой колыбели сербской государственности. Он рекомендовал выделить достаточные государственные средства для цивилизованного переселения албанцев за пределы Косов. По случаю кончины

стр. 189

Алексея Леонтьевича В. Чубрилович прислал его семье телеграмму соболезнования. Сам же он, хотя и был старше своего русского друга, пережил его на несколько лет.

Еще одним близким другом Алексея Леонтьевича был нынешний вице- президент Черногорской академии наук Миомир Дашич, который даже приезжал на его похороны и выступал на панихиде. В 1998 г. он снова приезжал в Москву и навещал семью Нарочницких. В очень дружеских отношениях с Алексеем Леонтьевичем был нынешний патриарх исторической науки Сербии академик Милорад Экмечич, который постоянно с теплотой его вспоминает.

Любовь и родственное отношение к Сербии и Черногории унаследовала дочь Алексея Леонтьевича - Наталия Алексеевна, которая регулярно бывает в Белграде и столице Черногории и поддерживает самые дружеские отношения с югославскими друзьями отца. По ее собственному признанию, слава Алексея Леонтьевича в Югославии по наследству перешла к ней, каждый ее приезд в эту страну и каждое ее слово в поддержку Сербии встречают там с почетом и уважением.

За годы своей творческой и общественной деятельности Алексею Леонтьевичу довелось посетить более 20 стран, быть участником многих международных конгрессов, конференций, членом различных комиссий по линии Академии наук СССР, МИД СССР, ЮНЕСКО, Обществ дружбы с зарубежными странами и др. Он побывал и в Европе, и в Азии, и в Америке, причем во многих странах неоднократно. И повсюду он выступал с докладами, лекциями, принимал участие в различных дискуссиях, удивляя и поражая других участников фундаментальностью познаний, четкой логикой аргументации, корректностью и уважительным отношением к оппонентам. Зарубежные поездки способствовали установлению и расширению личных контактов Алексея Леонтьевича с учеными-историками разных стран, со многими из них у него сложились самые уважительные отношения, в частности с американцем Дж. Ленсенем, французами П. Ренувеном, Р. Порталом, А. Собулем.

Последние годы жизни Алексея Леонтьевича совпали с начальным периодом "перестройки". Его отношение к этому процессу было неоднозначным. Многое его вдохновляло, и он с трепетом и горечью сетовал, что, увы, может быть, всего чуть-чуть не доживет до того времени, когда улица его родного Чернигова, переименованная в честь какого-то местного "пламенного большевика", опять будет называться "бульваром князя Мстислава". С ортодоксальным марксизмом- ленинизмом он расставался без сожаления, хотя был преданным гражданином и считал, что против своего государства, каким бы оно ни было, не воюют на радость врагам, а то, что у России много врагов, он безошибочно знал и был прав. Но он с подозрением присматривался к тому направлению, которое было выбрано, и к тем людям, которые его осуществляли. Разумеется, ему не были чужды демократия и ее ценности, но, похоже, он уже тогда чувствовал, что за вдохновляющими антитоталитарными лозунгами и программами, среди прочего, будут попытки как раз довершить разрушение российской истории. Для него Россия и СССР не были "тюрьмой народов". Алексей Леонтьевич не считал неизбежным распад тысячелетнего государства, так как не разделял взглядов о том, что это было якобы "имперское" образование, созданное насилием. Он хорошо понимал к тому же роль внутренних деструктивных сил, действия которых получают щедрую поддержку извне. Что касается Запада, то Алексей Леонтьевич слишком хорошо знал историю и никогда не питал иллюзий в отношении его "участия". Прошлый опыт России давал много тому примеров. К сожалению, его предчувствия оказались провидческими, и родной Чернигов оказался в другом государстве.

Последний раз увидеться с Алексеем Леонтьевичем мне довелось в ноябре 1988 г. -и у него дома, и на работе, в Институте истории СССР. Как всегда, он был в гуще дел, среди которых одним из важнейших являлась подготовка к 200-летнему юбилею Французской революции XVIII в. Из его слов я узнал, что ему было поручено возглавить соответствующую подготовительную комиссию АН СССР и выступить одним из главных докладчиков на представительнейшем международном конгрессе в

стр. 190

Париже в июле 1989 г. К тому же он активно работал в течение последних двух лет в парижских архивах, желая вновь и с новых позиций обратиться к своей первой теме - международным отношениям времен Французской революции. Работа предстояла большая, и Алексей Леонтьевич был очень увлечен ею. В разговоре с ним чувствовалось, что он полон интересных творческих планов и надежд на их успешное осуществление. К сожалению, не всем из этих планов суждено было претвориться в жизнь. Незадолго до знаменательной юбилейной даты, в самый разгар рабочего дня, после выступления с научным докладом на Президиуме АН Алексей Леонтьевич внезапно почувствовал себя плохо. Вызванная "скорая помощь", к несчастью, не успела. Не довелось ему снова побывать в Париже и завершить начатое исследование. Однако его доклад был зачитан в Париже дочерью - Наталией Алексеевной, добившейся на то при поддержке председателя Национального комитета историков академика С.Л. Тихвинского разрешения МИД. В Париже ее тепло приняла в своей дом на эти дни семья Г.С. Кучеренко, тогда работавшего в советском посольстве, также очень близкого Алексею Леонтьевичу историка, ныне тоже покойного. Таким образом Алексей Леонтьевич сумел принять участие в этом крупнейшем научном форуме.

Прошло 11 лет с того памятно-трагического июньского дня 1989 г. Трудно смириться с мыслью, что Алексей Леонтьевич ушел от нас навсегда. Но он оставил большое научное наследие, множество учеников, "школу Нарочницкого", он оставил и свой завет - обогащать историческую науку новыми глубокими исследованиями, продолжать и развивать традиции, накопленные предшествующими поколениями российских историков.

Опубликовано 06 февраля 2020 года