Рейтинг
Порталус

Александр Петрович Толстой

Дата публикации: 02 марта 2020
Автор(ы): Ю. И. Бежанидзе, А. Г. Фирсов
Публикатор: Научная библиотека Порталус
Рубрика: БИОГРАФИИ ЗНАМЕНИТОСТЕЙ
Источник: (c) Вопросы истории, № 2, Февраль 2014, C. 17-41
Номер публикации: №1583176226


Ю. И. Бежанидзе, А. Г. Фирсов, (c)

Граф Александр Петрович Толстой, в 1856 - 1862 гг. обер-прокурор Святейшего Правительствующего Синода, известен, в первую очередь, как один из ближайших друзей Н. В. Гоголя. На страницах исторических исследований его имя появляется редко, не привлекая даже исследователей церковной истории синодального времени. И. К. Смолич, автор фундаментального труда по истории Русской Церкви имперского периода, отмечал, что об обер-прокуроре А. П. Толстом "историку сказать в сущности нечего"1. Работы современных авторов мало что добавляют к этой оценке2.

 

Основные вехи жизни и деятельности Толстого известны неплохо. Биографические сведения о нем можно почерпнуть из некрологов, мемуаров и ряда справочных изданий3. Несколько статей посвятил графу известный исследователь жизни и творчества Гоголя В. В. Воропаев4. И все же служебная деятельность графа Толстого остается малоизученной.

 

Служебная карьера Толстого во многом определялась его происхождением. Семья Толстых принадлежала к родовитому дворянству и обладала обширными родственными связями в среде российской аристократии. Отец, граф Петр Александрович, боевой генерал, был одним из выдающихся военных и дипломатических деятелей первой трети XIX века. Связи П. А. Толстого в придворных и правительственных кругах не могли не способствовать карьере его детей.

 

Александр Петрович, появившийся на свет в 1801 г., был четвертым ребенком из девяти детей, рожденных в браке его отца с княжной М. А. Голицыной. Как и многие дети аристократических семей, А. П. Толстой воспитывался дома гувернерами. В 1817 г. он стал юнкером в лейб-гвардии артиллерийской бригаде.

 

Военная служба мыслилась главной стезей деятельности детей П. А. Толстого. Старший брат Александра Алексей, начавший службу в 1812 г., в это время состоял адъютантом начальника штаба 1-ой армии И. И. Дибича, кото-

 

 

Бежанидзе Юсуф Ибрагимович - доцент Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета (кандидат богословия); Фирсов Андрей Германович - кандидат исторических наук, доцент Петербургского государственного университета путей сообщения.

 
стр. 17

 

рый в немалой степени способствовал его карьере5. Александр Толстой вскоре стал адъютантом того же Дибича. В 1824 г. Дибич был назначен начальником Главного штаба, а Толстого отправили в военную экспедицию на Каспийское и Аральское моря.

 

Участие в походах, предполагавших борьбу с морскими разбойниками, дало возможность молодому графу проявить себя: в 1826 г. он получил свою первую награду - орден св. Владимира 4-ой степени с бантом 6.

 

Говорили, что по характеру молодой граф не очень подходил для военной службы. По окончании походов Толстой в 1826 г. ушел из армии. Официальная причина увольнения - состояние здоровья7. Впрочем, возможно и иное объяснение: Толстого готовили к дипломатической деятельности на благо Отечества. Отправившись за границу на лечение, он приписался к русскому посольству в Париже в чине коллежского асессора.

 

В 1826 - 1827 гг. резко обострились отношения между Османской империей и европейскими державами в связи с подъемом национально-освободительной борьбы в Греции. Россия находилась на пороге очередной войны с Турцией. Первое же поручение "начинающего дипломата" было весьма ответственным: 1 июня 1827 г. он был командирован в Константинополь и на Балканы с целью составления записок о военном и политическом положении в Турции, Сербии и Австрии. С учетом обстановки в регионе в этот период путешествие Толстого было настоящей разведкой. Секретный характер миссии подчеркивал тот факт, что отправившемуся с Толстым поручику Ливену было предписано "именоваться гражданским чином, доколе он там остается"8.

 

Поездка Толстого была признана успешной: граф получил очередной чин, а с началом русско-турецкой войны 1828 - 1829 гг. возвратился на военную службу вновь в качестве адъютанта Дибича, командовавшего русскими войсками на Балканском театре военных действий. Участие в этой войне принесло Толстому немало наград: ордена св. Анны 3-й и 2-й степеней, золотую шпагу "За храбрость", пожалование во флигель-адъютанты9.

 

По окончании войны Толстой все же расстался с военной службой, вернувшись в 1830 г. в ведомство иностранных дел в чине коллежского советника. Новому этапу в карьере Толстого могли способствовать как старые связи отца, бывшего в 1807 - 1808 гг. посланником в Париже, так и покровительство Дибича. Граф получил назначение на пост первого секретаря русской миссии в Греции.

 

По условиям Адрианопольского мира 1829 г., греки получили возможность создать независимое государство. Император Николай I выступал в роли главного покровителя новой страны, и дипломатическая работа в Греции имела большое значение для укрепления позиций России в Восточном вопросе. По всей видимости, Толстой рассматривался в качестве эксперта по Балканам, почему и был назначен на столь ответственный пост. Возможно и сам граф, как и многие русские дворяне того времени, считал своим нравственным долгом оказать посильную помощь молодому греческому государству 10.

 

Служба по ведомству МИД продолжалась недолго. По официальным данным, уже в феврале 1831 г. Толстой был переведен с дипломатической службы в МВД чиновником особых поручений 11. Причины перехода графа в имеющихся биографических описаниях освещены противоречиво и запутанно. В служебной карьере Толстого 1830 - 1831 гг. стали временем серьезных проблем.

 

Прежде всего, первый секретарь миссии так и не добрался до места службы. Летом 1830 г. в Новороссийском крае началась очередная эпидемия чумы, в Севастополе вспыхнул бунт, черноморские порты находились на строгом карантине. Новоназначенный дипломат считал, что для него должны были сделать исключение и неоднократно обращался с соответствующими требования-

 
стр. 18

 

ми к находившемуся в это время в Севастополе генерал-губернатору М. С. Воронцову, угрожая пожаловаться непосредственно императору. Дело дошло до Петербурга, однако Воронцов, хотя и был серьезно обеспокоен требованиями Толстого, сумел обосновать свою позицию 12. Толстой получил Высочайший выговор, да еще и оказался не в состоянии приступить к своим обязанностям, просидев в Севастополе до осени. Неудача на дипломатическом поприще заставила Толстого обратиться к отцу за помощью: "Десятый раз я прошу Вас, дорогой отец, - писал он из Севастополя в сентябре 1830 г., - подвигнуть небо и землю, чтобы меня забрать из этого несчастного места, где у меня сплошные неприятности всех видов"13.

 

Сохранилось еще одно письмо к отцу, из которого следует, что в марте 1831 г. Толстой находился в армии, действовавшей против восставших поляков. Командующим в Польше был старый начальник Толстого генерал-фельдмаршал Дибич. Очевидно именно это обстоятельство определило появление графа в войсках, где он ожидал желательной вакансии14.

 

Но в послужном списке Толстого его участие в Польской кампании никак не отражено. Нет сведений об этом и в биографиях графа. Похоже, Толстой так и не дождался назначения - в конце мая 1831 г. скоропостижно скончался Дибич, и новый этап в военной карьере графа окончился так и не начавшись.

 

Только теперь Толстой мог реально оказаться на службе в МВД. С июня 1831 г. он руководил Хозяйственным департаментом. Граф успешно возглавлял деятельность департамента по созданию запасов продовольствия. В качестве чиновника центрального аппарата министерства он проявил себя как способный управленец и организатор, дослужился до генеральского чина и был определен на ответственную руководящую должность. В 1834 г. он был произведен в действительные статские советники и назначен Тверским губернатором15.

 

Следует учитывать, что деятельность начальника Тверской губернии находилась в поле зрения императора, проезжавшего Тверь на пути из Петербурга в Москву. В 1835 г. Толстой был награжден орденом св. Станислава 1-ой степени, в 1837 г. - св. Анны 1-ой степени, кроме того, в 1835, 1836 и 1837 гг. он удостаивался официальной благодарности императора Николая I. Две орденские ленты за два года и ежегодное выражение монаршего благоволения свидетельствуют о высокой оценке административных способностей Толстого.

 

Важным событием его жизни во время пребывания в Твери стало знакомство с выдающимся священником о. Матфеем Константиновским. Проповеднический талант и активная деятельность о. Матфея привлекли внимание губернатора. Отец Матфей, уже известный как ревностный пастырь, в 1836 г. был переведен из сельского прихода в уездный г. Ржев, население которого в значительной мере состояло из старообрядцев. Это назначение входило в число мероприятий по борьбе со старообрядческим расколом, предпринятых совместно губернатором и местным архиепископом Григорием (Постниковым).

 

Встреча с отцом Матфеем сыграла особую роль в формировании тех особенностей мировоззрения графа, которые впоследствии стали определять весь образ его жизни и деятельности: "в лице о. Матвея ему [А. П. Толстому] впервые представился никогда до знакомства с ним не виданный им образец такой именно веры, которая выражается не в одних только благочестивых размышлениях, но во всем составе жизни"16.

 

Общение между ними привело к установлению дружеских отношений, сохранявшихся до кончины о. Матфея. С этого времени Толстой стал удивлять современников редкими для лиц его круга глубокой укорененностью в православном вероучении и строгим следованием церковным правилам.

 
стр. 19

 

Будучи тверским губернатором, граф, уже не очень молодой человек, принял решение вступить в брак. В 1837 г. он женился на княжне Анне Григорьевне Грузинской. Невеста была на три года старше жениха. Супруги приходились друг другу дальними родственниками: оба были праправнуками грузинского царя Вахтанга VI. Их родители владели крестьянами одного и того же богатого торгового села Лыскова Нижегородской губернии, жители которого снабжали знаменитую Макарьевскую ярмарку съестными припасами. Родовое имение, наследуемое невестой, приносило до 60 тыс. руб. годового дохода. Воспитанная без матери, которой она лишилась в детстве, Анна Григорьевна всегда чуждалась общества, вела уединенную жизнь, отличалась искренним благочестием и высокой нравственностью. Только настойчивость отца, князя Г. А. Грузинского, заставила ее оставить мысль о монашестве и связать себя семейными узами 17. Однако по инициативе жены, новобрачные отказались от интимного общения 18. Тем не менее, семейная жизнь Толстого протекала в любви, верности, мире и согласии до самого конца.

 

Женитьба совпала с новым важным назначением Толстого. В декабре 1837 г. он занял пост Одесского военного губернатора, для чего опять был переведен на военную службу в чине генерал-майора. Толстому вменялись и обязанности градоначальника.

 

Хотя по должности он попадал в зависимость от генерал-губернатора Воронцова, отношения с которым ранее складывались неблагоприятно, начало деятельности графа в Одессе казалось, на первый взгляд, успешным. Бывший начальник Толстого министр иностранных дел граф К. В. Нессельроде в письме к Воронцову охарактеризовал его как искреннего, честного человека и добросовестного администратора. Нессельроде утверждал, что Толстой окажется более подходящим сотрудником для Воронцова, чем прежний градоначальник Одессы 19. Действительно, спустя три месяца, Воронцов в письме к графу Блудову положительно оценивал работу Толстого, особенно отмечая открытие столь необходимой в условиях частых эпидемий городской аптеки 20. Свое благоприятное впечатление о Толстом Воронцов сообщал и его отцу - Петру Александровичу21.

 

Однако деятельность Толстого на посту губернатора завершилась скандально. Граф столкнулся с колоссальным количеством беспорядков и злоупотреблений в управлении городом и портом. Систему управления в Одессе даже приверженцы Воронцова оценивали как "какое-то необыкновенное... явление в нравственном мире" 22. Новый градоначальник решительно приступил к исправлению замеченных недостатков. Назначались новые чиновники, отдавались необходимые распоряжения, в качестве экспертов привлекались осведомленные горожане. Толстому удалось добиться некоторых результатов, в частности, на две трети уменьшились недоимки по сбору податей23.

 

Но для качественных изменений одесский губернатор нуждался в активном содействии начальства. Толстой неоднократно обращался за содействием к генерал-губернатору Новороссии, но получал лишь напоминание о своих обязанностях. Так, например, безуспешными оказались попытки устроить в одесском порту дополнительную землечерпательную машину, переписка о которой с генерал-губернатором началась еще за год до назначения Толстого. При прежнем градоначальнике часть территории порта была передана в ведение органов таможни, не следивших за соблюдением санитарных норм. Добиться от генерал-губернатора реорганизации системы управления одесским портом не удалось. "К содержанию Одесского порта в чистоте и исправности, - сообщалось в ответе на его настойчивую просьбу о проведении необходимых мероприятий, - предоставлены местному начальству все способы... законы, строго требующие содержания гавани в чистоте и исправности указывают ясно и меры к тому"24.

 
стр. 20

 

Практически невозможным для Толстого оказалось наказать виновных. Граф писал: "...я недоумеваю положить мнение относительно должных по закону взысканий и меры ответственности как по количеству лиц, оказывающихся виновными так и потому, что некоторые отступления разрешены моим предшественником, обсуживать действий которого я не вправе" 25.

 

Служебная деятельность в таких условиях противоречила нравственным принципам Толстого. Он открыто заявлял: "В Одессе так много злоупотреблений, что человек с совестью не может там служить"26.

 

Отчаявшись навести порядок, граф сделал достаточно нестандартный шаг. Испросив отпуск, он подготовил подробный рапорт с изложением всех зафиксированных им злоупотреблений и представил этот документ исправляющему должность генерал-губернатора П. И. Федорову (Воронцов находился в Англии) в день своего отъезда из Одессы, 7 января 1839 года27. Создавалось впечатление, что Толстой выехал в отпуск только для того, чтобы добиваться рассмотрения вопроса о ситуации в управлении Одессой на самом высоком уровне.

 

Поступок Толстого всерьез обеспокоил сотрудников генерал-губернатора: действия одесского градоначальника были расценены как начало серьезной интриги, направленной на дискредитацию Воронцова. В срочном порядке были предприняты защитные меры: министру внутренних дел отправили донесение о рапорте Толстого и о мерах, предпринимаемых в Одессе по устранению указанных в рапорте нарушений, известили Воронцова, в Петербург немедленно выехал правитель генерал-губернаторской канцелярии С. В. Сафонов28.

 

Сафонов стал действовать через поддерживавшего Воронцова начальника III Отделения А. Х. Бенкендорфа, который доложил императору, что Толстой совершил странный поступок, назвав его рапорт доносом "на все почти присутственные места в Одессе". При этом Бенкендорф выставил виноватым самого Толстого, заявив, что о замеченных недостатках следовало сообщить в самом начале своей деятельности: в этом случае Толстой своевременно получил бы поддержку Воронцова и смог бы сам прекратить злоупотребления. "Государь выслушав, сказал: А понимаю! Впрочем это легко устроить. Он же у меня тотчас и возвратится в Одессу доказать то, что написал и прекратит злоупотребления"29.

 

Между тем, Толстой не спешил в столицу, остановившись в Москве. Он и не подозревал, что в Петербурге его ожидают крупные неприятности. Свой рапорт Федорову, представленный столь необычным образом в день отъезда в отпуск, Толстой рассматривал как очередную попытку если не изменить ситуацию, то, во всяком случае, очистить совесть. По данному рапорту могли бы быть приняты соответствующие меры генерал-губернатором. В противном случае у Толстого оставалась возможность личного обращения к императору. При любом исходе Толстой мог считать себя до конца исполнившим и служебный и нравственный долг.

 

Только в начале февраля он появился в Петербурге, где сразу же получил резкий выговор от Бенкендорфа. Но самое неприятное - графу было отказано в приеме у императора 30. Стремясь донести свою позицию до монарха, он представил всеподданнейший годовой отчет о ситуации в Одессе, в котором серьезно критиковал положение дел и предлагал ряд мер по улучшению системы управления городом и портом.

 

Внимательно ознакомившись с отчетом, Николай I передал документ в Комитет министров с указанием, "чтоб на сие донесение и на мнения в нем обращено было особое внимание"31. По некоторым свидетельствам даже в домашнем кругу император проявил озабоченность обозначенными Толстым проблемами, заметив мимоходом: "плохо в Одессе, пишут, будто, благодаря Воронцову там все развратилось"32.

 
стр. 21

 

В Комитете министров предложения Толстого были рассмотрены подробно и обстоятельно, наиболее существенные из них были переданы для дальнейшей разработки в соответствующие министерства. И все это не изменило позиции императора по отношению к самому Толстому. Заключение монарха мало отличалось от его мнения, высказанного Бенкендорфу: "так как часть сих неустройств может быть немедленно приведено в порядок самим военным губернатором, то велеть ему ехать к месту и неотлагательно к сему приступить"33.

 

Глубоко убежденный в невозможности устранить указанные им недостатки в рамках полномочий Одесского губернатора, Толстой попытался уйти в отставку. В Петербурге в это время находился и его отец, граф Петр Александрович. Используя все свое влияние и связи, старый генерал добился для сына приема у царя. Но это не повлияло на принятое решение. "Государь потребовал графа Т[олстого], сделал ему говорят сильный выговор и приказал немедленно ехать в Одессу. Все старания его и просьбы о дозволении оставить место остались тщетны, и он, наконец отправился отселе", - сообщал Сафонов Воронцову34.

 

По всей видимости, Николай I был убежден в том, что действия Толстого были инспирированы рядом проживавших в Одессе лиц с сомнительной репутацией. Прежде всего, называли небезызвестного М. Л. Магницкого. Магницкий действительно входил в ближний круг общения одесского военного губернатора, в котором часто критиковали Воронцова. Между тем, Магницкий еще с 1826 г. находился в немилости у Николая I за интригу против князя Голицына. Уже одно имя Магницкого, употребленное в связи с рапортом Толстого, предопределило отношение Государя к одесскому делу. В итоге Магницкий был выслан из Одессы, а Толстому пришлось расстаться с мыслью о тихой отставке.

 

По возвращении в Одессу Толстому предстояло подключиться к уже начавшейся работе по устранению изложенных в его отчете недостатков. Но, конечно, ни о каком конструктивном сотрудничестве с администрацией Воронцова не могло быть и речи.

 

Дело о настроениях в управлении Одессой продолжалось до ноября 1840 года. Еще не раз рассматривались в Петербурге донесения и П. И. Федорова и вернувшегося из Англии Воронцова. Выявленные Толстым злоупотребления были подтверждены и засвидетельствованы официально, но ему не удалось оправдаться в глазах императора. В то же время даже близкий к Воронцову Нессельроде не изменил своего мнения о Толстом, считая его вполне приличным человеком, ставшим, к сожалению, игрушкой в руках недоброжелателей Воронцова35. В памяти Одесского общества Толстой также остался добрым и благородным человеком. Да и в Петербурге не все разделяли точку зрения императора. Часть членов Комитета министров оказалась на стороне Толстого, так серьезно противодействуя Воронцову, что тому пришлось лично выезжать в Петербург36.

 

Осенью 1839 г. отправившись в ежегодный отпуск, Толстой испрашивает продления его на год, мотивируя это необходимостью отъезда за границу для лечения жены. Во время отпуска Толстому удалось добиться желанной отставки. Его карьера прервалась на долгие пятнадцать лет.

 

Материальное положение позволяло Александру Петровичу жить по собственному усмотрению. О частной жизни Толстого сохранились достаточно интересные сведения. В воспоминаниях его сотрудника по синодальному ведомству Т. П. Филиппова содержится исчерпывающая характеристика личных качеств графа, его интересов, бытового уклада в доме Толстых в Москве. Именно мемуары Филиппова стали основой для всех последующих биографических описаний его личности 37. Биографы выделяли добропорядочность, благочес-

 
стр. 22

 

тие, глубокую набожность графа и его супруги. Стремление к духовному совершенствованию лежало в основе жизненного уклада Толстых. Изучение Священного Писания и произведений отцов Церкви, строгое соблюдение церковных предписаний, посещение богослужений, широкая благотворительность были их повседневными занятиями. Домовая церковь Толстых была известна благолепным богослужением. Для людей своего круга граф Александр Петрович выглядел очень строгим аскетом.

 

Современники не считали такой образ жизни графа причудой отставленного отдел богатого барина. Характеризуя благочестие Толстого, Н. П. Гиляров-Платонов писал: "... он принадлежит к разряду тех людей, которых я не умею иначе характеризовать, как назвав их оптинскими христианами. Это люди, глубоко уважающие духовную жизнь, желающие видеть в духовенстве руководителей к духовной высоте жизни, жаждущие, чтобы православное христианство в России было осуществлением того, что читаем в Исааке Сирине, Варсонофии и проч. И он сам в своей жизни именно таков"38.

 

Впрочем, круг интересов Толстого не ограничивался исключительно религиозными вопросами. Он был в курсе литературных новинок и журнальных публикаций, поддерживал знакомство с известными литераторами и общественными деятелями. Толстой много путешествовал по Европе, проводя время на популярных курортах, подолгу живет в Париже.

 

Во время пребывания за границей граф и графиня Толстые встретились с Н. В. Гоголем. Между ними завязалась переписка, устанавились близкие дружеские отношения. После окончательного возвращения в Россию в 1848 г. Толстые купили дом в Москве на Никитском бульваре куда переехал и Гоголь. До самой смерти Гоголь находился на полном содержании графа: ему были предоставлены комнаты в нижнем этаже, питание и прислуга. "Здесь за Гоголем ухаживали как за ребенком, - писал современник, - предоставив ему полную свободу во всем. Он не заботился ровно ни о чем. Обед, завтрак, чай, ужин подавались там где он прикажет. Белье его мылось и укладывалось в комоды... Тишина в доме была необыкновенная"39.

 

Интересно, что такая забота Толстого о великом писателе не была вызвана преклонением графа перед талантом Гоголя. Есть основание полагать, что он не является поклонником творчества писателя40. Дружбе Толстого и Гоголя могли способствовать разные обстоятельства. Гоголь, в творчестве которого так ярко проявилось беспокойство о судьбах Родины, увидел в Толстом именно тот тип деятеля, который и был необходим России. "Человек, потому замечательный, - писал Гоголь Н. М. Языкову о Толстом, - что принадлежит к слишком немногому числу тех людей, которые способны сделать много у нас добра при нынешних именно обстоятельствах России... Он много видел... умел видеть ошибки другого и даже свои собственные, и теперь стал на такую точку, что может, не распекая и не разгоняя людей, сделать существенное добро" 41. Толстой, в свою очередь, не понаслышке знал о тех бедах Руси, которые обличал в своих произведениях классик русской литературы: воспоминаний о службе в Одессе хватило бы не на одного "Ревизора". Гоголь и Толстой одинаково видели проблемы российской жизни.

 

Поводом для сближения также мог стать обоюдный интерес к религиозной жизни. Ко времени знакомства с Толстым Гоголь уже вступил на путь духовных исканий. Во время своего пребывания в Европе Гоголь переживал определенное увлечение эстетикой католицизма. В завязавшейся переписке с Толстым одним из главных сюжетов стали вопросы о молитве, религиозном чтении, практике постов. Именно Толстой познакомил Гоголя с о. Матфеем Константиновским, который, как известно, сыграл значительную роль в жизни писателя.

 
стр. 23

 

Сближение Толстого с Гоголем на религиозной почве по-разному оценивалось современниками и потомками. Общепризнано, что религиозно-мистические переживания играли важную роль в творчестве Гоголя. Традиционно именно с ними связывают творческий кризис, предшествовавший кончине писателя. "Не погиб ли в Гоголе художник в борьбе с мистиком-христианином", - задавался вопросом писатель-славянофил С. Т. Аксаков. По поводу смерти Гоголя Аксаков писал: "Гоголь умер... страшные слова! Умереть то ему нельзя, потому что он вышел в жизнь нашу; но вот беда: он сжег все "Мертвые души". Вероятно ханжи, гр. Толстой, попы и монахи подвигнули его на это. Нельзя служить двум владыкам; нельзя исповедовать двух религий: христианства и художества"42. Точка зрения Аксакова, ставшая хрестоматийной в советской литературе, не поддерживается современными исследователями жизни и творчества Гоголя. Установлено, что большинство религиозно настроенных людей, окружавших Гоголя, с вниманием относились к творческим исканиям великого писателя43.

 

Причиной душевного кризиса, постигшего Гоголя накануне его кончины, обычно называют его чрезмерный аскетизм. Не последняя роль в обострение психического состояния писателя отводилась графу Толстому. "Я приписывал и теперь приписываю, - утверждал Аксаков, - нравственное состояние Гоголя пребыванию его в доме Толстых. Попы, монахи с их изуверными требованиями, ханжество, богомольство и мистицизм составляли его атмосферу, которая, конечно, никому не вредила, кроме Гоголя: ибо он один со всею искренностью предавался этому направлению"44.

 

Конечно, двери дома Толстых, где хозяйствовала приверженица традиционных форм православного благочестия Анна Григорьевна, были открыты для представителей московского духовенства. Несомненно, здесь могли найти приют и разного рода странники, богомольцы, монашествующие. Среди них можно было встретить и маргинальные проявления религиозности, впечатлявшие писателя с его тонкой душевной организацией. "У него (Толстого. - Ю. Б., А. Ф.) в доме, - писал Филиппов, - можно было встретить людей весьма разнообразных, тут были и богомолки, юродивые и т. д. часто эти лица не заслуживали никакого уважения"45.

 

Но Аксаков в принципе не мог увидеть в укладе жизни и Гоголя и Толстого ничего позитивного, ибо воспринимал этот уклад сквозь призму своих славянофильских представлений о христианской жизни, расходившихся, к примеру, со взглядами знаменитых старцев Оптиной пустыни и близких к ним представителей интеллектуальной элиты России. То, что для Аксакова выглядело как мракобесие и ханжество, для оптинских старцев было проявлением благочестия и духовным подвигом. Так в письме к сыну Аксакова один из виднейших идеологов славянофильства А. С. Хомяков писал, что, по его мнению, "труд для пользы других... есть молитва... высшая, чем лепетание славянских слов в уголке пред Суздальской доскою". Старец Амвросий (Гренков) прокомментировал это так: "Тут, во-первых, смешение понятий. Труд для пользы других хотя и необходим, но не есть молитва и не заменяет молитвы. Во-вторых, смешанное свое понятие Хомяков изложил в кощунственных, не приличных верующему православному Христианину"46.

 

Аксаковская оценка роли Толстого в жизни Гоголя противоречит целому ряду фактов: именно Толстой незадолго до смерти Гоголя настоятельно упрашивал писателя следовать указаниям врачей и отказаться от чрезмерного поста. Супруги Толстые даже сами прервали великопостное говение, что для людей, строго придерживавшихся церковных установлений, было существенным поступком. Кроме того, Толстой обратился к глубоко уважаемому Гоголем митрополиту Московскому Филарету с просьбой повлиять на автора "Мертвых душ" архипастырским авторитетом47.

 
стр. 24

 

Правильнее было бы поставить вопрос о влиянии Гоголя на Толстого. Еще в заграничной переписке Гоголь выступал в роли духовного наставника, определяя Толстому круг чтения, регламентируя меру воздержания, настаивая на строгом исполнении всех предписаний. "Все же, что ни говорил я относительно Великого поста и предстоящих вам подвигов говения и пощения, - писал Гоголь в марте 1845 г. Толстому из Франкфурта, - выполните с буквальной точностью, как бы она не казалась вам ненужною или не идущую к делу... Помещайте в ваших письмах статьи, результаты разговоров, слушаний, чтений и наконец результаты душевные ваши" 48. Гоголь вообще любил выступать в роли учителя.

 

Толстой внимательно относился к наставлениям писателя, выполняя их старательно, хотя и без особого успеха. "Говение, между прочим, никому из нас не удается без Вашего посредства никто не умеет к священному подступиться... В порядочные минуты я с женой или один читаю. Духовное еще не очень, увы, совсем даже не действует на меня" - писал в ответном послании Гоголю граф49.

 

Однако степень и продолжительность влияния Гоголя на Толстого не следует преувеличивать. Уже в 1847 г. Гоголь отказывался признать себя учителем Толстого. Когда у о. Матфея Константиновского возникли подозрения о воздействии Гоголя на духовную жизнь графа, писатель сообщал: "Может быть вы опасаетесь какого-нибудь влияния с моей стороны на Александра Петровича (опасение очень естественное для вас, так его любящего!), а потому долгом считаю известить вас, что он теперь не со мной. Я давно уже не видал его" 50. Действительно, со временем содержание и тон переписки Гоголя и Толстого меняется: вопросы аскетической практики в них постепенно пропадают.

 

Напротив, тема судеб России не сходит со страниц их писем. Что Гоголь действительно считал необходимым и в чем искренне был убежден, так это в необходимости возвращения Толстого на государственную службу. "Я старался подвигнуть его на деятельность, - писал он в том же ответе о. Матфею, - и на взятие должности внутри России, мысля, что должность, взятая в смысле поприща для подвигов христианских, может дать пищу душе его. К этому побуждала меня и любовь к родине, которая страждет много оттого, что слишком мало в ней таких должностных людей, которые заключали бы в себе все качества и способности Александра Петровича"51. По завету ли Гоголя или нет, но с началом царствования Александра II Толстой возвратился к государственной деятельности.

 

В мае 1855 г. он оказался во главе Нижегородского ополчения, сформированного в связи с тяжелым положением страны и армии во время Крымской войны. После падения Севастополя ополчение было присоединено к резервным частям армии, необходимость в Толстом отпала, но граф был оставлен на службе. Вскоре административные способности Толстого оказались востребованы в полной мере - в 1856 г. он был назначен на пост обер-прокурора Святейшего Правительствующего Синода.

 

Эта должность считалась вакантной со времени смерти в 1855 г. занимавшего ее два десятка лет графа Н. А. Протасова. Исправляющим должность обер-прокурора был определен директор Духовно-учебного управления А. И. Карасевский, неоднократно замещавший часто болевшего в последние годы Протасова. Однако до своей кончины в 1856 г. Карасевский так и не стал полноправным руководителем ведомства.

 

За долгие годы пребывания Протасова на посту обер-прокурора в церковной среде накопилось серьезное недовольство методами его деятельности. "Знаменитый в летописях синодального управления граф Протасов был, как известно, самым полным выразителем обер-прокурорского преобладания в делах Синода, и в 1856 г. молва о нем еще гремела и разносила во все концы

 
стр. 25

 

России вести о разных характеристических проявлениях его самовластия", - вспоминал в свое время государственный контролер Т. И. Филиппов52. Воцарение Александра II порождало надежды на перемены, в том числе и в церковных делах. Император, по видимому, сочувствовал подобным настроениям. Митрополиту Московскому Филарету (Дроздову) новый монарх прямо сказал, что "назначением графа Толстого в обер-прокуроры он желал услужить Церкви"53.

 

Личность Толстого, его взгляды на устроение церковной жизни были известны. Митрополит Филарет называл его "человеком благочестивым и благонамеренным"54. Тот же Филиппов писал: "Назначение графа Александра Петровича обер-прокурором... при всей своей неожиданности никого не изумило, напротив, всем показалось совершенно естественным: так успел уже сложиться и отпечататься в общем представлении вполне соответствовавший этому назначению его нравственный образ"55.

 

Толстой, конечно, был не единственным известным радетелем церковных интересов. Были и другие, как, например, известный духовный писатель А. Н. Муравьёв, служивший одно время в синодальном аппарате, но оставивший службу из-за разногласий с Протасовым. Эта кандидатура устраивала иерархов, но имевший не очень высокий чин Муравьёв не мог занять столь серьезную должность. "Андрей Николаевич, - писал митрополит Филарет, - по своим познаниям и по расположению духа мог бы нам быть полезен, если бы для нас был употреблен, но едва ли найдут сие удобным. Покойный граф [Протасов] пришел к нам полковником и нашел подчиненных не выше коллежского или много статского советника. Теперь тут есть тайные советники, а Андрей Николаевич только статский советник" 56.

 

Помимо соответствующего чина Толстой обладал опытом административной работы и, что немаловажно, связями в придворных кругах. Искренне интересовалась вопросами церковной жизни Императрица Мария Александровна, отличавшаяся глубоким благочестием. Большим доверием императрицы пользовалась А. Н. Мальцева, родной брат которой, князь С. Н. Урусов, приходился свояком младшему брату А. П. Толстого - Егору Петровичу.

 

В дружеских отношениях с царской четой состояла известная Т. Б. Потемкина. Пережив духовный переворот в молодости, Татьяна Борисовна в петербургском обществе имела репутацию человека, углубленного в духовную жизнь. Ее дом был приютом для разного рода "странников" и "убогих", устраивались приемы для духовенства. Потемкина, из-за ее влияния при дворе, считалась устроительницей церковных дел, зачастую весьма важных. С Толстым ее связывало достаточно близкое родство: Потемкина и супруга графа были двоюродными сестрами.

 

Для самого Толстого возвращение на государственную службу было, по всей видимости, вызвано не только и даже не столько карьерными соображениями. Конечно, новое царствование открывало опытному чиновнику определенные перспективы, но Толстой, похоже, руководствовался еще и желанием реализовать свои замыслы в области устройства церковно-государственных отношений. Во всяком случае, в церковно-общественных кругах с именем нового обер-прокурора связывались ожидания значительных перемен. Н. П. Гиляров-Платонов писал А. В. Горскому в октябре 1856 г.: "Если графу А[лександру] П[етрови]чу будет совершенная свобода в действиях, если не приведет его в уныние личный состав нашего высшего духовенства... положению духовенства и духовного просвещения в России, мне кажется, придется вступить в новую эру, принять характер, какого не имели они со времен патриарха Филарета..."57.

 

Официальное назначение Толстого состоялось 20 сентября 1856 г., а вступил он в должность 31 октября 58. К церковному управлению граф присту-

 
стр. 26

 

пил, оставшись военным: в декабре 1856 г. Толстой был произведен в генерал-лейтенанты.

 

Насущной задачей нового обер-прокурора стало оздоровление работы аппарата синодальных подразделений. Синодальное чиновничество пользовалось дурной репутацией. "Страшный хаос", "неспособность", "взяточничество" - вот эпитеты, употреблявшиеся современниками для характеристики делопроизводства в ведомстве59. Дела из канцелярии не поступали на рассмотрение Синода и не исполнялись чуть не десятками лет 60. Исправить ситуацию было весьма сложно, поскольку бороться предстояло не с отдельными недостатками, а с прочно укоренившейся порочной системой, охватывавшей весь синодальный аппарат вплоть до высших чиновников. Начальник III отделения князь В. А. Долгоруков, характеризуя состояние "главного духовного управления", пессимистично заключал: "... повсюду он [обер-прокурор] будет встречать тайное противодействие со стороны ближайших своих сотрудников - директоров департаментов и канцелярий. Находясь с давних пор в ведомстве они, несомненно, будут всеми средствами поддерживать прежнюю ими же принятую систему"61.

 

Не сразу удалось новому обер-прокурору приступить к необходимым кадровым перестановкам. Усилия Толстого более года были направлены на замещение целого ряда должностей, как писал один из крупных синодальных чиновников того времени, "людьми, лично ему известными своими служебными и нравственными качествами"62. Со временем ему удалось произвести значительные перемены и сформировать собственную команду сотрудников.

 

Вторым лицом в ведомственной иерархии после обер-прокурора считался директор Духовно-учебного управления. Занимавший этот пост тайный советник К. С. Сербинович обладал большим опытом работы в синодальных структурах, но может быть именно поэтому и не подходил новому руководителю в качестве ближайшего помощника. Толстой инициировал перевод Сербиновича в комиссию по принятию прошений на Высочайшее имя. Несмотря на отсутствие свободной вакансии, обер-прокурор добился назначения Сербиновича в комиссию сверх штата с сохранением прежнего жалования. Правда, для этого пришлось задействовать собственные средства Синода. Жалование новому члену комиссии прошений стали выплачивать из капитала Духовно-учебных заведений и капитала синодальных типографий63.

 

На время отсутствия Толстого его обязанности должны были возлагаться на директора духовно-учебного управления. Для графа было весьма важно иметь на этом посту доверенного человека, поскольку значительное время обер-прокурору приходилось проводить в Москве. Жена Толстого графиня Анна Григорьевна не стала переезжать в Петербург, дом Толстых продолжал оставаться в древней столице.

 
стр. 27

 

На место Сербиновича был назначен князь Урусов, входивший в круг родственников Толстого. Обер-прокурор был настолько заинтересован в назначении Урусова, служившего до этого в одном из московских департаментов Сената, что исходатайствовал для него досрочное производство в чин действительного статского советника, необходимый для директорской должности. Урусов стал для Толстого не просто первым из подчиненных, но настоящим соработником, товарищем, своеобразным alter ego обер-прокурора.

 

Толстой мог спокойно уезжать в Москву, Урусов замещал его по несколько месяцев в году. Современники даже говорили о "летнем и зимнем" обер-прокурорах и при этом находили существенные различия в их политике. Но по синодальным делам прослеживается единство деятельности Толстого и Урусова при не только формальном но и реальном первенстве и контроле обер-прокурора. Урусов постоянно держал Толстого в курсе дел и испрашивал указаний в сомнительных случаях. За время службы под руководством Толстого Урусов приобрел репутацию специалиста по церковным делам и даже рассматривался в качестве преемника графа, но впоследствии покинул синодальную службу и возглавил II Отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии.

 

Труды по упорядочению синодального делопроизводства были возложены на действительного статского советника П. И. Саломона, приглашенного Толстым с должности директора канцелярии Государственного контроля. Интересно, что Саломон первоначально был просто причислен к канцелярии обер-прокурора сверх штата. Для ознакомления со спецификой работы церковных структур новый чиновник был отправлен в длительную командировку по епархиям. По возвращении Саломон был назначен управляющим канцелярии Святейшего Синода, сменив тайного советника Я. А. Позняка, ставшего сенатором.

 

На этом посту Саломон провел комплекс серьезных мероприятий, направленных на искоренение злоупотреблений и оптимизацию канцелярской работы. Началась настоящая чистка личного состава синодальных подразделений, вводились новые штаты, перераспределялись обязанности служащих, менялись формы делопроизводства. Новый управляющий не только контролировал работу подчиненных, но и лично выполнял ряд их обязанностей. "Я посвящаю все время службе, исправляю то, что подается мне в неудовлетворительном виде, а некоторые дела обрабатываю сам", - отчитывался Саломон перед своим начальником 64. Не все намерения управляющего синодальной канцелярией были реализованы, но его деятельность заслужила одобрение не только обер-прокурора, но и иерархии. После ухода в 1864 г. из Синода Саломон, как и его предшественник, стал сенатором.

 

Нашлись подходящие кандидатуры и среди прежних сотрудников синодального аппарата. Среди них - назначенный в 1858 г. юристконсультом И. И. Полнер, работавший в Синоде с 1854 г., А. Ф. Тюрин, при Толстом ставший прокурором Грузино - Имеретинской синодальной конторы, а затем директором канцелярии обер-прокурора. Графу удавалось подбирать действительно способных людей. Эти выдвиженцы Толстого в свое время пополнили Сенат.

 

Некоторые ближайшие помощники обер-прокурора практически не имели опыта административной работы. Так, чиновником по особым поручениям был назначен упоминавшийся Филиппов, служебная карьера которого ограничивалась должностями учителя словесности и секретаря Басманного отделения дамского попечительства о бедных в Москве. Филиппов, уроженец Ржева, познакомился с Толстым в начале 1852 г. в Москве. В доме Толстых в это время находился о. Матфей Константиновский, приехавший к Гоголю. Филиппов счел необходимым навестить отца Матфея, которого близко знал по родному городу, и сдружился с графом. "Пленник моей набожности, - писал Филиппов

 
стр. 28

 

о Толстом, - даже не садился без меня обедать"65. За годы знакомства укрепилась схожесть в их умонастроениях, стремлении к благочестивой жизни. При назначении Толстого обер-прокурором Филиппов выразил готовность служить под его началом, единомышленник стал ценным сотрудником, верно и добросовестно выполнявшим свои обязанности. Служба в Синоде открыла Филиппову путь к высшим государственным должностям - вершиной его карьеры стал пост Государственного контролера.

 

Еще одним соратником Толстого можно назвать К. Зедергольма. Как и Филиппов Зедергольм был давним знакомым Толстого и его единомышленником. Назначение Толстого обер-прокурором побудило Зедергольма поступить на государственную службу. Как и Филиппов, он стал верным помощником Толстого, со временем получив ту же должность чиновника по особым поручениям, но в отличие от будущего Государственного контролера сразу после отставки Толстого принял монашество в Оптиной пустыни.

 

Оптинские старцы вообще играли достаточно заметную роль в жизни и деятельности Толстого и некоторых его приближенных. Возможно, интерес графа к Оптиной пустыни был обусловлен его дружбой с Гоголем, который высоко ценил духовный опыт и наставления старца иеросхимонаха Макария (Иванова). Отец Макарий также был наслышан о благочестии Толстого и с радостью узнал о его назначении. В постоянной переписке со старцем Макарием состоял К. К. Зедергольм, который не только сообщал в Оптину о своих служебных делах, но и по поручению Толстого просил разъяснения некоторых богословских вопросов66. Время от времени посещал Оптину пустынь Филиппов, также прибегавший к советам старца Макария67.

 

Соломон, получив назначение в Синод, тоже посетил Оптину пустынь в поисках наставлений по личным и служебным делам, вероятно по совету Толстого и Зедергольма. Тесная связь между синодальными чиновниками и Оптиной пустынью не была секретом для современников, говорили даже о регулярных телеграфных обращениях обер-прокурора в обитель. Таким образом, Гиляров-Платонов имел достаточные основания отнести Толстого к "оптинским христианам" не только по духу, но и фактически.

 

Укорененность Толстого в церковной жизни не могла не отразиться на характере взаимоотношений Синода и обер-прокурора. Соотношение полномочий иерархии и представителя правительства было одной из ключевых проблем церковно-государственных отношений синодального периода. Филиппов характеризовал позицию Толстого в этом вопросе так: "главным его побуждением принять на себя звание обер-прокурора была именно мысль и надежда ввести это звание в свойственные ему пределы и установить между ним и между собственно церковною властию те естественные отношения, которые указываются для них самым характером призвания иерархии и наблюдающего за их действиями, с государственной точки зрения лица"68.

 

Однако такое убеждение Толстого не исключало возможности лоббирования обер-прокурором собственных соображений по тем или иным церковными вопросам. Готовность Толстого отстаивать свое мнение проявилась с первых дней его вступления в должность в деле о переводе Священного писания на русский язык.

 

Очередной этап в длительной истории русского перевода Библии, начавшейся еще в царствование Александра I, наступил как раз в 1856 г., когда сессия Синода проводилась в Москве в связи с коронационными торжествами. На последнем заседании было принято решение о возобновлении работ по переводу, проект соответствующего синодального определения было поручено составить митрополиту Московскому Филарету (Дроздову). Подготовленный проект 14 сентября был отправлен в Синод для утверждения, а только что

 
стр. 29

 

назначенный обер-прокурором Толстой получил копию документа при личной встречи с митрополитом в Москве.

 

Граф Толстой не относился к числу убежденных сторонников перевода. Он считал необходимым учитывать при переводе Священного Писания позицию греческой Церви. По мнению обер-прокурора, без предварительного согласования с греками невозможно будет использовать для создания русской Библии еврейский текст книг Ветхого Завета, поскольку "греческая православная церковь признает еврейский текст поврежденным". Граф всерьез опасался, что русская Библия на православном Востоке может быть объявлена еретической.

 

Отстаивая свою позицию, Толстой добился возобновления обсуждения вопроса о переводе. Ему было известно, что митрополит Киевский Филарет (Амфитеатров), не участвовавший в последних заседаниях Синода, являлся приверженцем славянского текста. Толстой сообщил, что обратится к киевскому владыке с предложением изложить его соображения официально.

 

Присланую ему записку митрополита Киевского обер-прокурор внес не в Синод, как того следовало ожидать, а представил императору с предложением вновь рассмотреть все аргументы за и против перевода. Недовольному таким нарушением порядка делопроизводства святителю Филарету (Дроздову) Толстой писал, что "не почитал себя вправе излагать собственное суждение", но полагал своей обязанностью заботиться о том, "чтоб никакое соображение, не оставалось в неизвестности пред Святейшим Синодом"69.

 

Обсуждение целесообразности русского текста Священного Писания затянулось еще на год. Синодальное определение о начале работ по переводу священного Писания состаялось 24 января 1858 года. Однако соответствующий протокол был оформлен только 20 марта. Почти два месяца обер-прокурор пытался убедить Синод в необходимости обратиться к греческой Церкви. По поручению Толстого была подготовлена особая записка со всеми возможными аргументами. Зедергольм писал в Оптину пустынь: "если Синод на сии окончательные доводы не согласится, граф прибегнет, поневоле к последнему средству: обратится с этим к государю, и объявит Синоду высочайшее повеление сделать запрос об этом переводе, в Грецию" 70. Но на эту меру обер-прокурор все же не пошел и представил синодальное решение императору. 5 мая 1858 г. Александр II утвердил определение Синода.

 

Стремление к более тесному единению греческой и русской Церквей, выступившее главным побудительным мотивом действий Толстого в решении вопроса о переводе Библии, можно связать с его увлеченностью особенностями церковной жизни греческого православного мира. Интерес Толстого к православию на территории Османской империи был известен задолго до его вступления в должность. Возможно, его истоки следует искать в путешествиях Толстого в Константинополь и на Балканы в 1827 году.

 

Жизнь в Одессе, где находилась значительная греческая диаспора, вероятно способствовала формированию у графа пристрастия к традициям восточных церквей. Проживая в Москве в годы своей отставки, Толстой показал себя любителем греческого богослужения, сам бегло говорил и читал по-гречески. По словам святителя Филарета "граф Александр Петрович Толстой обнаруживал необыкновенно высокое мнение о греческой Церкви"71.

 

Вступив на пост обер-прокурора, Толстой почти сразу же обозначил проблему отношений с Восточными церквями в качестве одной из самых важных. Во всеподданнейшем отчете за первый год своей руководящей деятельности он писал: "Ревнуя о благе вселенской Православной Церкви, которой мы составляем отрасль, Святейший Синод выше всего ставит единение, в духе веры и любви, с материю церкви нашей, великою Церковью Константинопольскою и

 
стр. 30

 

прочими Восточными Церквами, да ничто не нарушит сего взаимного священного союза" 72. По некоторым сведениям этот пассаж был написан лично Толстым73.

 

К середине XIX в. общение между русской иерархией и восточными патриархами осуществлялось только при посредстве и под контролем Министерства иностранных дел, и Синод вынужден был даже при решении протокольных вопросов учитывать внешнеполитический курс правительства. Так в 1853 г. известительное послание об избрании на Константинопольскую кафедру нового предстоятеля осталось без положенного ответа Синода, поскольку император Николай I счел патриарха Анфима VI проанглийски настроенным.

 

Толстой всерьез озаботился проблемой восстановления отношений между Синодом и Вселенским патриархом: "Граф Александр Петрович, - вспоминал Филиппов, - возымел намерение положить конец такому неправильному и для иерархии сколько стеснительному, столько же и обидному порядку сношений между единоверными церквами"74. Уже в январе 1857 г. Толстой испрашивал аудиенцию у императора для личного доклада по этому вопросу. Его обращение к монарху имело успех - Александр II соизволил, "чтобы со стороны Святейшего Синода возобновлены были сношения с ... святейшим патриархом Константинопольским"75.

 

Выполняя высочайшее повеление, Святейший Синод обратился к занимавшему с 1855 г. патриарший престол Кириллу VII с приветственным посланием, составленным в почтительном и любезном тоне. Ответ патриарха Константинопольского был вскоре получен: в характерном для греков цветастом стиле Кирилл VII благодарил Синод и выражал уверенность в дальнейшем укреплении братской любви и общения между Церквами76.

 

Казалось, что цель Толстого достигнута. Однако его намерения оживить отношения Русской Церкви с Константинополем не встретили активной поддержки синодалов. Святитель Филарет прямо писал, что "при виде неустройства в греческой иерархии небезопасно было войти прямо в официальные сношения в имеющихся в виду церковных вопросах, чтобы вместо укрепления единомыслия не впасть в явное разномыслие"77.

 

Реакция иерархии сильно огорчила Толстого. "Живо помню я, - писал Филиппов, - и то глубокое огорчение, к которому он, очевидно, не готовился и, которое, однако, ему пришлось изведать, когда, получив Высочайшее разрешение составить и поднести Государю Императору соображение о порядке непосредственных сношений Святейшего Синода и восточными патриархами, он сообщил об этом кому следовало, и, вместо ожидаемой им радости о таком великом успехе, встретил полное равнодушие к делу и сомнение в необходимости и пользе его предприятия"78.

 

И снова обер-прокурор, как и в деле с переводом Священного Писания, выяснив, что его инициатива не поддерживается Синодом, не стал навязывать свое мнение. В этом Толстой существенно отличался от своего предшественника на посту обер-прокурора. Протасов не стеснялся добиваться реализации своих замыслов в обход Синода, а синодальные решения оставлял без исполнения. Святитель Филарет (Дроздов), писал о том периоде А. Н. Муравьёву: "При Синоде с некоторого времени возгосподствовал произвол обер-прокурора, по которому он решения Синода останавливает на сколько времени хочет или и совсем оставляет без действия" 79.

 

Поворот в отношениях обер-прокурора и Синода вполне соответствовал и политической культуре нового царствования с его либерализацией общественной жизни. Неудивительно, что после назначения Толстого обер-прокурором, в околоцерковной среде возникли ожидания скорых перемен в системе церковно-государственных отношений. К этому времени относится появление

 
стр. 31

 

целого ряда проектов преобразований в церковной жизни: выдвигаются предложения о необходимости созыва Поместного собора, реформы высшего церковного управления, системы духовного образования, обсуждается положение православного духовенства. Эти проекты в виде записок, мнений и отзывов имели широкое хождение в обществе. Среди авторов были как светские деятели, так и архиереи, писатели и публицисты, высшие сановники и диссиденты.

 

Один из проектов по реорганизации обер-прокуратуры Муравьёв в марте 1857 г. направил обер-прокурору и членам Синода. Его записка получила одобрение и поддержку Первенствующего члена Синода митрополита Петербургского Григория (Постникова) и императорского духовника протопресвитера В. Бажанова. Реакция Толстого была сдержанней: "записка по своей важности требует внимательного прочтения, - отвечал он Муравьёву, - и, без сомнения, потребует также немало времени для соображения и справок" 80. Когда же отрицательное отношение к проекту высказал митрополит Филарет (Дроздов), Толстой и вовсе отказался включать проект в разработку: стал медлить с ответом Муравьёву, несколько раз редактировал его, и в конечном итоге ограничился несколькими любезными письмами с уверением в готовности всесторонне изучить записку и проект и сдал дело в архив.

 

Даже идею созыва Поместного собора, которую Толстой в принципе не отвергал, обер-прокурор не взялся разрабатывать. Записка о Соборе была передана Толстому по воле императрицы Марии Александровны. Оставить без внимания такой документ обер-прокурор не мог, но в своем отзыве назвал созыв Собора слишком серьезным делом, требующим тщательной подготовки. Похоже, реформы в сфере церковного управления не увлекали Толстого.

 

Но это не означало, что Толстой был принципиальным противником преобразований в церковной сфере. Именно благодаря обер-прокурору началась подготовка реформы системы духовного образования и воспитания. Знакомство Толстого с материалами ревизии Духовных школ стало поводом для соответсвующего синодального определения. Подготовка к реформе велась ближайшими доверенными сотрудниками графа. В 1858 г. во Францию для сбора сведений о системе духовного образования был командирован чиновник особых поручений НА. Сергиевский, а Соломон с той же целью ездил в Грецию. Урусов ознакомился с реалиями семинарской и академической жизни. Были запрошены мнения епархиальных архиереев и ректоров академий и семинарий. Филиппов свел воедино поступившие предложения. Тот же Филиппов в 1860 г. был назначен делопроизводителем синодального комитета, созданного для разработки новых уставов духовно-учебных заведений. И хотя основные мероприятия реформы были осуществлены после ухода Толстого с поста обер-прокурора, его можно с полным правом назвать одним из отцов пореформенной духовной школы.

 

В своей деятельности Толстой старался не допускать снижения церковного влияния на общественную и государственную жизнь. Особенно ярко это проявилось в деле о методах противодействия расколу.

 

В конце 1857 г. великий князь Константин Николаевич, назначенный членом Секретного комитета по делам раскола, выступил с предложением отказаться от мер принуждения по отношения к раскольникам, перейдя к постепенной легализации старообрядчества. Понимая, что Синод вряд ли согласится с этим, великий князь счел необходимым отстранить Церковь от участия в разработке меропроиятий, касающихся проблемы раскола. Предполагалось упразднить Секретный комитет, объединявший иерархию и представителей правительства, а его дела передать государственным органам.

 

Активность великого князя всерьез обеспокоила обер-прокурора. Толстой был убежден в правильности прежнего правительственного курса, направлен-

 
стр. 32

 

ного на дискриминацию старообрядцев. В противодействии попыткам ослабить давление на раскол, обер-прокурор действовал в единстве и согласии с Синодом. Толстой решил ввести в курс дела митрополита Московского Филарета, который, не являясь членом Секретного комитета, не мог знать о возможном изменении правительственной политики в делах раскола. Будучи в Москве, Толстой проводил консультации со святителем, митрополит начинал готовить систему аргументов и контрпредложений.

 

Предложения Константина Николаевича обсуждались в Совете министров 10 и 24 апреля 1858 года. Зедергольм писал старцу Макарию накануне решающего заседания: "кажется все или многие против графа и за раскольников. Сегодня многое будет решено. Граф идет на бой с Конст. Ник. и озабочен - помолитесь батюшка, чтобы Господь помог правому делу и Православию"81.

 

В результате обер-прокурору все же удалось доказать, что "... правительство может и должно противодействовать расколу и что подобные правительственные меры и прежде достигали своей цели и вполне законны" 82. По итогам заседаний Совета министров император "изволил указать, что в изменении ныне действующей системы надобности не представляется"83.

 

Отношение графа к проблеме старообрядческого раскола полностью соответствовало настроениям иерархии. Отстаивая церковную позицию, обер-прокурор не побоялся вступить в конфликт с одним из влиятельнейших правительственных деятелей и братом императора. Святитель Филарет, выражая признательность Толстому за его ревность о православии, писал: "Благодарение Богу и благочестивейшему Государю, что сим решением охранено духовное управление от крайнего затруднения и расстройства"84. "Подвизающимся об истине", назвал Толстого старец Макарий 85.

 

Еще более непреклонным защитником церковных прерогатив показал себя обер-прокурор при подготовке бюджетной реформы. Новые принципы организации бюджетной системы включали в себя требование о полном сосредоточении финансовой ревизии в ведении органов Государственного контроля. На протяжении нескольких лет, с февраля 1859 г. до своей отставки в марте 1862 г., Толстой при постоянном содействии митрополита Филарета последовательно отстаивал принцип невмешательства государства в денежные дела Церкви.

 

Относительно просто оказалось добиться исключения из компетенции Государственного контроля пожертвований и доходов от недвижимости, поступавших в монастыри и приходские церкви. Обер-прокурор организовал подготовку мнения Синода о негативных последствиях участия чиновников в сборе пожертвований, и уже на первых этапах разработки реформы, в мае 1859 г., местные церковные средства были признаны не попадающими под общие правила о финансовом контроле.

 

Сложнее обстояло дело с финансами, находившимися в распоряжении Святейшего Синода. На протяжении нескольких месяцев, с октября 1859 по январь 1860 г., сотрудники Толстого пытались не допустить передачи в казначейство капиталов, сформировавшихся от деятельности синодальных типографий: разработчики реформы настаивали на государственном происхождении этих средств. Обер-прокурор требовал признать все вообще синодальные финансы находящимися вне государственной компетенции, отказывался подписывать журналы заседаний готовившей реформу правительственной комиссии, обращался с докладами к императору, привлек мнение митрополита Филарета - словом, развернул настоящую агитацию в защиту церковных средств. Типографский капитал оставили в полном распоряжении Синода, однако на завершающем этапе подготовки реформы настоящая борьба развернулась по казалось бы незначительному вопросу.

 
стр. 33

 

Государственный бюджет должен представлять все без исключения средства и потребности государственные - такой принцип был положен в основу бюджетной реформы. Это означало, что правительством будут контролироваться все расходы на государственные нужды: и бюджетные, и поступающие из внебюджетных источников. Информацию о состоянии синодальных капиталов тоже считалось необходимым иметь в виду при составлении общегосударственного бюджета, для чего предполагалось ежегодно предоставлять такие сведения в Государственный совет.

 

Еще при подготовке проекта новых бюджетных правил Толстой решительно выступил против этого предположения. Однако мнение обер-прокурора было отвергнуто комиссией в весьма категоричной форме. В июне 1861 г. император утвердил мнение комиссии, и проект был направлен в Государственный совет для окончательного рассмотрения. Но обер-прокурор не отступил и перед монархом: он подал особое мнение в департамент экономии Государственного совета и нашел там сторонников своей позиции, подключил к обсуждению вопроса Московского митрополита с его авторитетом, влиянием и компетенцией, и, вероятно, использовал все возможности неформального воздействия на царя. Так или иначе, церковная позиция восторжествовала: особым высочайшим повелением 14 марта 1862 г. синодальные капиталы остались в исключительном ведении Синода.

 

Позиция Толстого принципиально расходилась с правительственным курсом и в политике по отношению к православной церкви на Востоке. Церковные дела всегда были неотъемлемой составляющей пресловутого "восточного вопроса". После поражения в Крымской войне Россия утратила прежнее влияние на дела восточной Церкви. Тем не менее внутренние проблемы православного Востока позволяли России участвовать в делах Османской империи.

 

В конце 1850-х гг. стремление болгар к церковной автономии вылилось в серьезный конфликт с Константинопольским патриархатом, известный под названием "греко-болгарской распри". Обе стороны конфликта поставили вопрос о вмешательстве России. Россия всячески поддерживала национальное возрождение славянских народов в том числе и в церковных делах. Правительство и сам царь склонялись к поддержке болгар: "Православная Церковь должна убедить патриарха признать автокефалию", - писал Александр II86.

 

Однако с церковной точки зрения поведение болгар, отказывавшихся от подчинения Константинополю, могло привести к расколу. Поддержка их стремлений к автокефалии со стороны Синода была сомнительна и бесперспективна, на что обращал внимание митрополит Филарет (Дроздов).

 

Канонический аспект проблемы был конечно очевиден для укорененного в церковной жизни и озабоченного проблемой православного единения обер-прокурора. Толстой как и в делах с расколом и церковными капиталами привлек авторитет святителя Филарета Московского, обширная переписка с которым составила отдельный том опубликованных мнений митрополита. Граф подготовил для императора обстоятельный доклад, в котором, отстаивая церковную позицию, привел и ряд политических аргументов. Обер-прокурор обратил внимание монарха на реальную опасность церковного разрыва с восточными патриархами и окончательной утраты влияния на Константинополь. Александр II, судя по его заметкам на докладе, не согласился с рядом тезисов Толстого. И все же, благодаря активной позиции графа, Синоду удалось избежать участия в канонически небезупречном вмешательстве во внутренние дела Константинопольского патриархата.

 

Во всей своей деятельности на посту обер-прокурора Толстой исходил из соображений церковной пользы. Его мнение могло не совпадать с позицией епископата, но в благих намерениях графа сомнений не возникало. "Дела раз-

 
стр. 34

 

деляют иногда наши мнения, - писал митрополит Филарет Толстому, - но милость Господня да сохранит нераздельными наши сердца в желании правды и блага и мира православной церкви" 87. Сам Толстой при возникновении разногласий с синодалами обычно уступал, да и в спорах между иерархами не выступал в роли арбитра. Искренне стремясь к единению с духовенством, он оценивал себя лишь как "мирянина, поставленного в соприкосновении с церковными делами" 88.

 

Такая позиция, конечно, полностью удовлетворяла Синод: "Господь да спасет графа Александра Петровича, - писал своему духовнику митрополит Московский. - Он, уважая митрополита, уступает его мнению, когда имеет свое. Так теперь вызываются (в Синод. - Ю. Б., А. Ф.) желаемые митрополитом, тогда как вместо некоторых граф предложил бы других"89. Действия графа тоже, как правило, одобрялись иерархами: "Он (А. П. Толстой. - Ю. Б., А. Ф.), - писал Санкт-Петербургский митрополит Григорий к митрополиту Филарету, - помогает нам, при всем затруднении, так много, что покойный граф (Н. А. Протасов. - Ю. Б., А. Ф.) едва ли бы решился так много действовать в нашу пользу. Мы весьма счастливы, что он у нас" 90. Служба в качестве обер-прокурора не изменила умонастроений Толстого. Он сохранил репутацию глубоко церковного человека. "... душевно радуюсь, иметь такого начальника, - писал Зедергольм о графе, - благочестивого, преданного Церкви"91.

 

"Поборник православия" - такой эпитет прилагал к графу преподобный Макарий Оптинский92. Насколько оправдана подобная характеристика, ведь значительных изменений в положении Церкви и духовенства в обер-прокурорство Толстого не произошло, а личное благочестие само по себе не может служить критерием административной деятельности?

 

Во-первых, ряд мероприятий, осуществленных за время пребывания Толстого на посту обер-прокурора, все же не могли не отразиться на дальнейшем течении церковной жизни. Окончательное решение вопроса о переводе Священного Писания на русский язык, которому граф не стал противодействовать, хотя и придерживался иного мнения, стало одной из важнейших вех в истории Русской Церкви синодального периода. Впервые со времен царя Алексея Михайловича стал слышен голос Церкви при определении политики правительства в Восточном вопросе. Начавшийся при Толстом пересмотр системы духовного образования стал первым шагом к масштабной реформе духовно-учебных заведений 1867 - 1969 годов.

 

Во-вторых, во всей деятельности Толстого прослеживается четкая система взглядов на церковно-государственные отношения в России. В этих взглядах находилось место и принципам церковной автономии и пресловутой "симфонии" Церкви и государства. Защищая церковные капиталы, Толстой четко разграничивал систему церковного управления и государственные учреждения: "... невозможно и самый Синод, или соборное управление Церковью, ставить в одной категории с министерствами и главными управлениями" 93. "Русская Церковь, - писал Толстой, - со времени преобразований Петра I, слывет у всех недоброжелателей ея (в том числе и у раскольников) порабощенною светской власти; но до сих пор большинство русского народа не давало этому веры, именно потому, что между представителем патриарха, то есть Святейшим Синодом и Государем не было никаких посторонних посредников... Царь помазанник являлся как бы естественным природным защитником Церкви"94.

 

Рисуя "живое нравственное единение, в котором духовная часть пребывала у нас всегда с гражданскою" 95, Толстой отмечал, что "Россия есть единственное государство в Европе, в котором и правительство и народ вполне признают, что "несть власть, аще не от Бога". Государь всю законность свою получает от церковного помазания"96.

 
стр. 35

 

Таким образом, сакральность власти и священная обязанность блюсти церковные интересы, как суть православной монархии, были для Толстого не только пафосными выражениями, но руководящим принципом в осуществлении обязанностей обер-прокурора. С учетом его административного опыта и политического веса можно говорить, что граф Толстой представлял собой идеального обер-прокурора в рамках синодальной модели церковно-государственных взаимоотношений.

 

Однако даже ему не удалось достичь полного взаимопонимания и единства с Синодом. Обер-прокурор нашел высшее духовенство "слишком бездерзновенным перед светской властью" 97. Корректное отношение к членам Синода Толстой видимо полагал достаточным условием для активизации иерархии в общественной и духовной жизни страны. Однако даже самые инициативные представители епископата a priori негативно относились к самому институту обер-прокуратуры и искали пути обновления системы церковно-государственных отношений. Епископ Агафангел (Соловьёв), известный своими выступлениями против участия государства в управлении Церковью, писал, что даже самый благочестивый обер-прокурор не способен по-настоящему понять церковные проблемы, поскольку не принадлежит к духовенству. Наладить тесное взаимодействие Толстому удалось лишь со святителем Филаретом Московским.

 

Взгляды обер-прокурора на церковно-государственные отношения не соответствовали и основным направлениям правительственного курса. Хотя Толстому и удавалось отстаивать свою позицию, он не встречал одобрения ни в среде высшей бюрократии, ни у императора. Кроме того, прямым руководителем церковной политики оставался монарх. Даже в вопросах церковного управления мнение обер-прокурора могло игнорироваться. Так назначение Первенствующим членом Синода митрополита Исидора (Никольского) в 1860 г. произошло вопреки желанию Толстого. После смерти Петербургского митрополита Григория (Постникова), граф с митрополитом Филаретом представили по поручению императора характеристики на четырех возможных кандидатов на эту должность. Именно митрополит Исидор был назван ими в качестве наименее подходящего кандидата. По слухам, в пользу Исидора выступили близкий к Александру II князь А. И. Барятинский и царский духовник протопресвитер В. Бажанов98.

 

Нарушением прерогатив обер-прокурора выглядела и подготовка проекта церковных преобразований министром внутренних дел П. А. Валуевым, начатая летом 1861 года. Санкция императора на разработку реформ была получена с условием предварительного согласования основных идей с митрополитом Московским. Но с обер-прокурором инициатива Валуева не обсуждалась, он даже не был о ней извещен.

 

Толстой был недоволен вмешательством Валуева в сферу собственной ответственности. По этой причине, по мнению американского историка Г. Фриза, обер-прокурор покинул свой пост.

 

Отставку Толстого, действительно последовавшую в конце февраля 1862 г., связывали и с делом о контроле над синодальными капиталами. Так, например, один из корреспондентов епископа Курского Сергия (Ляпидевского), проезжая через Москву в середине февраля 1862 г., сообщал: "Он (Толстой. - Ю. Б., А. Ф.) окончательно уволен... Причина удаления графа из Св. Синода - отобрание от церквей и монастырей их капиталов; это новость, известная здесь всем и вовсе не составляющая секрета" 99. Это утверждение можно встретить и в современной литературе.

 

Решение об отставке Толстого было принято уже в начале декабря 1861 года. Тот же Валуев 6 декабря записал в дневнике планы кадровых перестано-

 
стр. 36

 

вок, озвученные Александром II, среди которых назначение обер-прокурором вместо Толстого увольняемого министра народного просвещения Е. В. Путятина. 15 декабря отставку Толстого констатирует близкий ко Двору В. А. Муханов.

 

Слухи об увольнении Толстого возникали неоднократно. Весной 1858 г. об этом писал Зедергольм100. К октябрю 1861 г. относятся сведения о том, что Толстой надеялся быть назначенным наместником Царства Польского, и решил оставить службу, когда его расчеты не оправдались. И все же решение об отставке Толстого в декабре 1861 г. выглядит неожиданным.

 

24 ноября 1861, за считанные дни до появления информации об увольнении, обер-прокурор в письме святителю Филарету разрабатывал долгосрочные планы по противодействию проекту Валуева. Еще 2 декабря сам Валуев сообщал московскому митрополиту о предполагаемом назначении Толстого в создаваемый, в соответствии с его проектом, комитет по делам духовенства. Похоже, решение об отставке было внезапным и принималось отнюдь не по инициативе самого Толстого.

 

С другой стороны, после этого решения Толстой более двух месяцев полноценно исполнял свои обязанности. Хотя преемник Толстого - харьковский губернатор А. П. Ахматов - был определен уже к 22 декабря, официальная отставка последовала 28 февраля 1862 года. Толстой сохранял свой пост, поскольку долго подбирали замену Ахматову в Харькове. Увольнение с поста обер-прокурора формально не означало окончания государственной службы графа. Толстой был назначен членом Государственного совета и награжден орденом Белого Орла.

 

Причины отставки следует искать не только в противостоянии Толстого и Валуева. "Главная причина удаления Гр[афа], - писал Зедергольм, - та, что общее направление министров не согласно с его убеждениями, и что потому ему в делах, касающихся Церкви приходилось быть свидетелем таких распоряжений, которых остановить не может, а ответственность за которыя принять на себя не хочет" 101. Похоже, что реформаторский курс царствования Александра II, ясно определившийся с отменой крепостного права, не приветствовался Толстым. "Мрачный граф А. П. Толстой, - писал Муханов с своем дневнике 19 февраля 1861 г. - ... в недоумении продолжать ли службу в настоящих обстоятельствах" 102. Сомнения в правильности политического курса дополнялись, возможно, недовольством характером собственной деятельности, по роду которой ему приходилось постоянно конфликтовать с теми или иными правительственными деятелями, отстаивая церковные интересы, но оставаясь, при этом чужим для епископата. Толстой, как человек с глубоко церковным сознанием, не мог не понимать противоречивости своего положения.

 

В Государственном совете Толстой почти не работал, уже с мая 1862 г. он ушел в длительный отпуск, который фактически не прекращался до полного увольнения со службы в 1866 году. Одним из первых дел графа стало паломничество в Святую землю - интерес графа к восточному православию теперь мог быть реализован в полной мере. Симпатии были взаимными: при посещении Толстым Палестины в 1863 г. "почет ему был необыкновенный"103.

 

Посещение Святой земли смягчило строгие аскетические взгляды Толстого. Считавший прежде, что нарушение поста не может быть оправдано никакими обстоятельствами, Толстой теперь отмечал, "что если бы и везде утверждено было правилом для монахов - не есть мясо, для Иерусалима, следовало бы сделать исключение, потому что здесь есть нечего"104.

 

Основную часть жизни Толстой проводил в Москве, где продолжал поддерживать тот уклад жизни, который сложился еще до его назначения на пост обер-прокурора. Он сохранил озабоченность состоянием Церкви и духовенства,

 
стр. 37

 

интересовался ходом синодальных дел. "Для Русской Церкви настали времена гонений", - говаривал граф. С его точки зрения правительство все менее и менее считалось с церковными интересами, "а настоящий состав архиереев не таков, чтобы можно было ожидать пользы". Единственным защитником Церкви перед правительством Толстой называл митрополита Филарета: "владыка наш - последняя плотина: подними ее, воды хлынут, заревут и все потопят"105.

 

О политической жизни Толстой отзывался с видимым отвращением. С большим трудом подвигая себя на необходимую поездку в Петербург, граф писал: "Поездка очень неприятная нравственно и физически... мундиры, явления, пустейшие вопросы и ответы"106.

 

До конца жизни сохранялась связь графа с Оптиной пустынью. Он часто посещал обитель, иногда с гостями. В 1866 г. Оптина пустынь увидела сразу целый набор представителей восточных церквей: грека, сирийца, еврея и даже эфиопа. Толстой построил дом в обители, возможно намереваясь провести там остаток дней. Впоследствии он предоставил этот дом для жительства своему бывшему сотруднику и единомышленнику Зедергольму, в то время уже монаху Клименту.

 

Именно с о. Климентом (Зедергольмом) связаны последние часы жизни графа. Летом 1873 г. Толстой находился в Женеве, где тяжело заболел. Для "подания ему духовной помощи и для напутствования" отец Климент был в срочном порядке направлен в Швейцарию. "Это так скоро и неожиданно устроилось, что мне не дали и опомниться", - писал Зедергольм брату Максиму Карловичу. 18 июля иеромонах Климент прибыл в Женеву, а 21 июля граф Толстой мирно скончался. Тело почившего графа было перевезено в Москву и погребено в Донском монастыре107.

 

История служебной деятельности графа Александра Петровича Толстого выглядит необычно. Регулярные переходы из одного ведомства в другое, пятнадцатилетний перерыв в карьере не помешали ему проявить себя деятельным и способным администратором. На высшем из достигнутых постов он старался последовательно проводить достаточно целостную политику, отвечавшую с его точки зрения и интересам Церкви и задачам государства. Добрая репутация, которой отличался граф на всем протяжении службы, также может служить определенным показателем успеха его деятельности. Редко о каком государственном деятеле можно услышать слова: "легче становится жить после встречи с таким человеком, как граф Александр Петрович"108.

 

Примечания

 

1. СМОЛИЧ И. К. История русской Церкви. 1700 - 1917. Т. 1. М. 1996, с. 164.

 

2. РИМСКИЙ СВ. Российская Церковь в эпоху Великих реформ. М. 1999, с. 53; FREEZE G.L. The Parish Clergy in Nineteenth-Century Russia: Crisis, Reform, Counter-Reform. Princeton. 1983, p. 195 - 200; АЛЕКСЕЕВА С. И. Святейший синод в системе высших и центральных государственных учреждений Российской империи. (1856 - 1904 гг.). СПб. 2003, с. 31 - 34.

 

3. ФИЛИППОВ Т. И. Воспоминания о Толстом. - Гражданин. 1874, N 4, с. 108 - 113; СЕЛИВАНОВ А. Граф Александр Петрович Толстой 3-й. - Сборник биографий кавалергардов. Т. 3. СПб. 1906, с. 356 - 361; ШИЛОВ Д. Н. Государственные деятели Российской империи. 1801- 1917. Биобиблиографический справочник. СПб. 2001, с. 658 - 659.

 

4. ВОРОПАЕВ В. А. Гоголь над страницами духовных книг. Московские друзья Гоголя. М. 2002, с. 65 - 78; ЕГО ЖЕ. Письма святителя Игнатия к обер-прокурору Святейшего Синода графу А. П. Толстому (предисловие); ИГНАТИЙ (БРЯНЧАНИНОВ), свт. Полное собрание сочинений. Т. 6. М. 2004, с. 748 - 761.

 

5. Письмо Алексея Толстого отцу. Центральный исторический архив Москвы (ЦИАМ), ф. 1845 (личный фонд Толстых), оп. 2, д. 1110, л. 3.

 
стр. 38

 

6. Сборник биографий кавалергардов, т. 3, с. 356.

 

7. Формулярный список графа А. П. Толстого. Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ), ф. ДЛС и ХД, оп. 464, д. 3252, л. 11.

 

8. Там же, ф. СПб. Главный архив. 1 - 1, оп. 781. 1827 г., д. 3, л. 15.

 

9. Формулярный список графа А. П. Толстого. АВПРИ, ф. ДЛС и ХД, оп. 464, д. 3252, л. 6.

 

10. Сборник биографий кавалергардов, т. 3, с. 357.

 

11. АВПРИ, ф. ДЛС и ХД, оп. 464, д. 3252, л. 17.

 

12. М. С. Воронцов - А. Х. Бенкендорфу 14 августа 1830. Архив князя Воронцова. Т. 35. М. 1889, с. 477 - 478.

 

13. Российский государственный исторический архив (РГИА), ф. 1665 (личный фонд П. А. Толстого), оп. 1, д. 2, л. 8.

 

14. Там же, л. 9 - 10.

 

15. Сборник биографий кавалергардов, с. 357.

 

16. Гражданин. 1874, N 4, с. 111.

 

17. Автобиографические записки высокопреосвященнейшего Саввы, архиепископа Тверского. - Богословский Вестник. Т. 1. 1899, N 2, с. 430.

 

18. СМИРНОВА-РОССЕТ А. О. Дневник. Воспоминания. М. 1989, с. 224; Воспоминания Т. И. Филиппова. Государственный архив Российской федерации (ГАРФ), ф. 1099, оп. 1, д. 98, л. 7.

 

19. К. В. Нессельроде - М. С. Воронцову 24 декабря 1837. Архив князя Воронцова. Т. 40. М. 1895, с. 224.

 

20. М. С. Воронцова - Д. Н. Блудову 4 марта 1838 г. Архив князя Воронцова. Т. 38. М. 1892, с. 311.

 

21. С. В. Сафонов - М. С. Воронцову 11 марта 1838 г. Там же, с. 320.

 

22. С. В. Сафонов - М. С. Воронцову 16 декабря 1838 г. Там же, с. 346.

 

23. Отчет военного губернатора о состоянии Одессы за 1838 г. РГИА, ф. 1281, оп. 3, д. 22, л. 3 - 10.

 

24. Там же, л. 47 об. - 48.

 

25. Там же, л. боб.

 

26. С. В. Сафонов - М. С. Воронцову 16 декабря 1838 г. Архив князя Воронцова, т. 38, с. 362.

 

27. РГИА, ф. 1281, оп. 3, д. 22, л. 48об.

 

28. С. В. Сафонов - М. С. Воронцову 16 января 1839 г. Архив князя Воронцова, т. 38, с. 355.

 

29. С. В. Сафонов - М. С. Воронцову 29 января 1839 г. Там же, с. 358.

 

30. С. В. Сафонов - М. С. Воронцову 4 февраля 1839 г. Там же, с. 361 - 362.

 

31. РГИА, ф. 1281, оп. 3, д. 22, л. 1 - 19.

 

32. Архив князя Воронцова, т. 38, с. 369, прим. П. Бартенева.

 

33. РГИА, ф. 1281, оп. 3, д. 22, л. 19об. -23.

 

34. С. В. Сафонов - М. С. Воронцову 15 марта 1839 г. Архив князя Воронцова, т. 38, с. 375.

 

35. К. В. Нессельроде - М. С. Воронцову 21 февраля 1839 г. Там же, т. 40, с. 246.

 

36. А. И. Левшин - М. С. Воронцову 22 марта, 15 июня 1840 г. Там же. Т. 39. М. 1893, с. 163, 165.

 

37. Частично опубликованы (см.: Гражданин. 1874, N 4, с. 108 - 113). Неопубликованные варианты: ГАРФ, ф. 1099, оп. 1, д. 74, л. 1 - 2.

 

38. Н. П. Гиляров - А. В. Горскому 4 октября 1856 г. Русское обозрение. 1896, N 12, с. 997.

 

39. БЕРГ Н. В. Воспоминания о Н. В. Гоголе. Русская старина. Кн. 1. 1872, с. 123.

 

40. ВОРОПАЕВ В. А. Гоголь над страницами духовных книг. М. 2002, с. 73.

 

41. ГОГОЛЬ Н. В. Полное собрание сочинений. Т. 12. М. 1952, с. 372.

 

42. АКСАКОВ С. Т. История моего знакомства с Гоголем. М. 1960, с. 196.

 

43. ВОРОПАЕВ В. А. Гоголь и отец Матфей, с. 338 - 339.

 

44. АКСАКОВ С. Т. Ук. соч., с. 198.

 

45. Гражданин. 1874, N 4, с. 112.

 

46. См.: ФЕТИСЕНКО О. Л. Преподобный Амвросий Оптинский о "богословствовании мирян". Христианство и русская литература. Сб. 5. СПб. 2006, с. 265.

 

47. ЯКОВЛЕВ А. И. Святитель Филарет (Дроздов) и развитие русской национальной культуры в первой половине XIX века. Филаретовский альманах. Вып. 1. М. 2004, с. 179.

 

48. ГОГОЛЬ Н. В. Полное собрание сочинений в 17-ти томах. Т. 9. М. -К. 2009, с. 42 - 43.

 

49. Там же, с. 76.

 

50. Там же, т. 13, с. 304.

 

51. Переписку Гоголя и Толстого второй половины 40-х - начала 50-х XIX в. см.: ГОГОЛЬ Н. В. Полное собрание сочинений в 17-ти томах. Т. 13. М. -К. 2009, с. 304.

 
стр. 39

 

52. ФИЛИППОВ Т. И. Воспоминания о графе А. П. Толстом. ГАРФ, ф. 1099, оп. 1, д. 74. л. 1об.

 

53. Из записок преосвященного Леонида, архиепископа Ярославского. - Душеполезное Чтение. 1906, N 1, с. 24.

 

54. Там же.

 

55. ГАРФ, ф. 1099, оп. 1, д. 74, л. 1.

 

56. Святитель Филарет, митрополит Московский. Письма к преподобному Антонию, наместнику Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. 1831 - 1867. Свято-Троицкая Сергиева Лавра. Ч. 2. 2007, с. 304.

 

57. Русское обозрение. 1896, N 12, с. 997.

 

58. РГИА, ф. 797, оп. 26, отд.1, ст. 1, д. 122, л. 6.

 

59. БЕЛЯЕВ А. А. Профессор Московской духовной академии П. С. Казанский и его переписка с архиепископом Костромским Платоном. - Богословский Вестник. 1904, N 3, с. 579.

 

60. АЛЕКСЕЕВА С. И. Ук. соч., с. 70.

 

61. Россия под надзором. Отчеты III отделения. 1827 - 1869. М. 2006, с. 460.

 

62. ПОЛНЕР И. И. Александр Федорович Тюрин. - Русская Старина. 1898, N 10, с. 110.

 

63. РГИА, ф. 797, оп. 29, отд. 1, ст. 1, д. 47, л. 1 - 8. Утверждение С. И. Алексеевой о том, что Толстой находился под влиянием Сербиновича, основанное на письме А. Н. Муравьёва, вряд ли можно считать верным. См.: АЛЕКСЕЕВА С. И. Ук. соч., с. 32.

 

64. РГИА, ф. 797, оп. 29, отд. 1, ст. 1, д. 9, л. 3.

 

65. Записка Т. И. Филиппова "о разных церковных вопросах". ГАРФ, ф. 1099, оп. 1, д. 98, л. 36.

 

66. Переписку К. К. Зедергольма и прп. Макария Оптинского см.: Отдел рукописей Российской государственной библиотеки (ОР РГБ), ф. 107, оп. 1, к. 6, д. 28; к. 7, д. 8.

 

67. Переписку Т. И. Филиппова и прп. Макария Оптинского см.: ЧЕТВЕРИКОВ С., протоиерей. Оптина пустынь. Paris. 1988, приложения, с. 237 - 238.

 

68. ГАРФ, ф. 1099, оп. 1, д. 74, л. 1.

 

69. Там же, д. 668, л. 42об.

 

70. ОР РГБ, ф. 107, оп. 1, к. 6, д. 28, л. 24об. -25.

 

71. Заметки и письма Филарета, митрополита Московского. - Богословский Вестник. 1916, N 10 - 12, с. 235.

 

72. Извлечение из отчета по ведомству духовных дел православного исповедания за 1857 г. СПб. 1859, с. 128.

 

73. ГАРФ, ф. 1099, оп. 1, д. 74, л. 2об.

 

74. Там же.

 

75. РГИА, ф. 797, оп. 27, отд. 2, ст. 2, д. 363, л. 1 - 1об.

 

76. Там же, л. 4-боб., 16 - 16об.

 

77. Богословский Вестник. 1916, N 10 - 12, с. 235.

 

78. ГАРФ, ф. 1099, оп. 1, д. 74, л. 1об.

 

79. Письма митрополита Московского Филарета к А. Н. М. 1832 - 1867 гг. Киев. 1869, с. 511.

 

80. РГИА, ф. 797, оп. 87, д. 96, л. 15об.

 

81. ОР РГБ, ф. 107, оп. 1, к. 6, д. 28, л. 59.

 

82. Там же, л. 32.

 

83. РГИА, ф. 1275, оп. 1, д. За, л. 95.

 

84. ФИЛАРЕТ (ДРОЗДОВ), свт. Мнения, отзывы и письма. М. 1988, с. 215.

 

85. ОР РГБ, ф. 107, оп. 1, к. 7, д. 8, л. 85об.

 

86. Пит. по: ХЕВРОЛИНА В. М. Игнатьев Николай Павлович: российский дипломат. М. 2009, с. 193.

 

87. Митрополит Филарет - А. П. Толстому 5 июня 1860 г. Письма Филарета, митрополита Московского и Коломенского к высочайшим особам и разным другим лицам. Тверь. 1888, с. 86 (2-я пагинация).

 

88. А. П. Толстой - митрополиту Филарету 12 февраля 1860 г. ЛЬВОВ А. И. Письма духовных и светских лиц к митрополиту Московскому Филарету. СПб. 1900, с. 438.

 

89. Святитель Филарет, митрополит Московский. Письма к преподобному Антонию..., ч. 4, с. 180.

 

90. Митрополит Григорий - митрополиту Филарету 14 августа 1858 года. ЛЬВОВ А. И. Письма..., с. 105.

 

91. ОР РГБ, ф. 107, оп. 1, к. 6, д. 28, л. 42об.

 

92. Там же, к. 7, д. 8, л. 138.

 

93. РГИА, ф. 576, оп. 35, д. 21, л. 115.

 
стр. 40

 

94. Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского по учебным и церковно-государственным вопросам в 5-ти томах. Т. 5. СПб. 1885 - 1888, с. 362. Издателем документ ошибочно приписан митрополиту Филарету. Атрибуцию см.: ФИРСОВ А. Г. Ук. соч., с. 156 - 157.

 

95. Цит. по.: ЯСНОПОЛЬСКИЙ Л. Н. Ук. соч., с. 244.

 

96. Собрание мнений..., т. 5, с. 362.

 

97. ОР РГБ, ф. 107, он. 1, к. 6, д. 28, л. 36.

 

98. РГИА, ф. 1088, оп. 2, д. 887, л. 2, 10 - 11об.; АЛЕКСЕЕВА С. И. Ук. соч., с. 47.

 

99. РГИА, ф. 796, оп. 205, д. 639, л. 1 - 1об.

 

100. ОР РГБ, ф. 107, оп. 1, к. 6, д. 28, л. 48.

 

101. Письмо К. К. Зедергольма к брату. ОР РГБ, ф. 107, к. 6, ед. хр. 26, л. 53об. -54.

 

102. Русский архив. 1897, N 1, с. 45.

 

103. Из записок преосвященного Леонида, архиепископа Ярославского. - Душеполезное Чтение. 1907, N 1, с. 14.

 

104. См.: ДМИТРИЕВСКИЙ А. А. Русская духовная миссия в Иерусалиме. М. -СПб. 2009, с. 117.

 

105. Душеполезное Чтение. 1907, N 5, с. 16; N 7, с. 317.

 

106. ОР РГБ, ф. 107, оп. 1, к. 6, ед. хр. 30, л. 59.

 

107. Там же, к. 7, ед. хр. 14, л. 278об., 281; В жизнеописании о. Климента указано, что его специально для поездки к Толстому рукоположили во священника (Православный немец..., с. 9 - 10); Из послужного списка о. Климента известно, что его иерейская хиротония состоялась 8 июля 1873 г. (Формулярные списки монашествующих и послушников Козельской Введенской Оптиной пустыни 1802 - 1889. ОР РГБ, ф. 213, к. 1, ед. хр. 1, л. 1134об. -1135).

 

108. И. В. Киреевский о А. П. Толстом. См.: Гражданин. 1874, N 4, с. 113.

 

 

Опубликовано на Порталусе 02 марта 2020 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?


КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА (нажмите для поиска): Александр Петрович Толстой



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама