В. Я. ПЕТРУХИН. НАЧАЛО ЭТНОКУЛЬТУРНОЙ ИСТОРИИ РУСИ IX - XI вв.

Дата публикации: 03 июня 2021
Автор: А. ВЛАДИМИРОВ →
Публикатор: Научная библиотека Порталус
Рубрика: КУЛЬТУРА И ИСКУССТВО →
Номер публикации: №1622712579 / Жалобы? Ошибка? Выделите проблемный текст и нажмите CTRL+ENTER!

Смоленск. Русич; М. Гнозис. 1995. 320 с.

Подходу доктора исторических наук В. Я. Петрухина (Институт славяноведения и балканистики РАН) к обозначенной в заголовке теме свойственны масштабность, можно даже сказать некоторый "глобализм", что в какой-то мере влечет за собой известную очерковость, эскизность ряда глав

стр. 167

и разделов, составивших рецензируемую книгу. По-видимому это неизбежно при столь широкой постановке проблемы и вряд ли может быть поставлено автору в упрек.

Практическое знакомство Петрухина с археологическим вещеведением и многолетний опыт работы над научно-справочными изданиями приучили его к строгому подходу к предмету исследования. Автор вполне определенно тяготеет к междисциплинарности. То, что к масштабным обобщениям по древнейшей истории Руси обратился исследователь, сформировавшийся как археолог, работающий на стыке с этнологией, представляется не случайным и удачным стечением обстоятельств. Обращаясь к узловому периоду русской истории, Петрухин делает недвусмысленный акцент на двух аспектах - геополитическом и этнокультурном. Казалось бы, это традиционный подход к изложению всемирно-исторического процесса. Однако не следует забывать, что отечественные историки в течение ряда десятилетий были загипнотизированы постулатом о примате экономики и социологическими штудиями. Впрочем и сам автор делает ряд реверансов в сторону учения о соотношении базиса и надстройки.

Подход Петрухина оказался весьма продуктивным и перспективным. Роль экономики в истории очевидна. Вместе с тем, попытки разгадать загадку средневековой русской истории, сосредоточившись на изучении земледелия или ремесла, оказались в целом неудачными, поскольку эти весьма важные сами по себе разработки имели все же лишь частное, служебное значение при осмыслении всемирно-исторического процесса. Даже для изучения феодального землевладения вопросы истории земледелия имеют подчиненное значение, а главная и вполне самостоятельная роль основного источника остается за юридическими актами. И, конечно, изучение военно-политической истории или истории религии в большей мере относится к фундаментальной науке, чем, скажем, выяснение различий социального положения закупов и рядовичей. Целесообразность исследования упоминавшихся специальных вопросов не может подвергаться сомнению. Речь идет лишь о том, что им следует отводить соответствующее их значимости место. Все они имеют отношение к чрезвычайно важному для историков вопросу о механизмах взаимодействия основных факторов исторического процесса, но по отношению к фундаментальным проблемам всемирной истории их значение должно быть определено как второстепенное, служебное.

Социально-экономический перекос в исторической науке во много был обусловлен ложно понятым представлением об актуальности. Между тем именно этот фактор сильно работает против подобного подхода. Для современного русского человека, пожалуй, мало актуально то, что его далекие предки занимались подсечным земледелием или сбором меда диких пчел. А вот то, что его этническое самосознание восходит к эпохе первых киевских князей, что он живет в государстве, имеющем тысячелетнюю историю, что он является носителем языка и культуры, опирающихся на многовековую традицию - действительно весьма актуально. Недальновидность примитивного практицизма, "зацикленного" на экономике и недооценивающего национальный фактор, наглядно продемонстрирована событиями последних лет.

Работа Петрухина ясно показывает, что проблема превращения второстепенного варварского этноса в великий исторический народ имеет принципиальное значение, поскольку утверждает приоритетность изучения культурогенеза по отношению к этногенезу. И основная заслуга автора, то, что придает его работе полемическую заостренность, состоит в смещении акцентов и приоритетов в указанном направлении. Необходимо учитывать, что каким-то парадоксальным образом интернационалистическая марксистская историография обнаруживала практически тупиковую, провинциалистскую тенденцию к изолированному изучению русского средневековья. Петрухин справедливо отмечает, что даже летописец Нестор оказывается в этом отношении сравнительно передовым мыслителем. Стремление определить место России в мировом историческом контексте, среди других этносов и государств - важное достоинство рассматриваемой работы. Оно весьма существенно для конкретизации представлений о национальном своеобразии русской культуры, о специфике русского этнического самосознания.

Выскажем ряд частных замечаний по тексту книги. На с. 5 автор пишет, что новые археологические материалы все более подтверждают сведения Повести временных лет (ПВЛ). Это обычное утверждение в работах многих археологов и историков. В значительной мере это, однако, попытка выдать желаемое за действительное. На самом деле исследователи постоянно сталкиваются с затруднениями при согласовывании археологических материалов с письменными источниками, и эти затруднения с умножением археологических материалов только возрастают.

Повествуя о нравах славян-язычников, Нестор рассказывает о неизвестных археологически погребениях на "столпе на путех", а про чрезвычайно распространенные курганы умалчивает. Границы ряда восточнославянских племенных объединений, упоминаемых Нестором, могут быть уточнены по археологическим данным. Однако самое влиятельное из этих объединений - поляне - имеет наименее выразительные признаки, его границы размыты. Археологические материалы указывают на то, что во времена, описываемые ПВЛ, на Верхнем Днепре сохранялось балтское население, летопись же знает здесь только славян. Нестор должен был знать, что на территории ближайших

стр. 168

соседей полян - северян - накануне создания Киевского государства произошла резкая смена населения, но он ничего об этом не пишет. После прихода Олега в Киев средоточием русской политической истории, по Нестору, становится южная Русь. Однако попробуем картографировать скандинавские древности, зная важнейшую роль в процессе становления государства разноплеменных дружин, предводительствуемых норманнами. Основная область их распространения включает Новгородчину, Верхнюю Волгу, Смоленщину, на юге они крайне редки. Киев в этом плане оказывается на периферии. Подобных "нестыковок" летописных и археологических данных, требующих для их объяснения серьезного внимания исследователей, достаточно много.

На с. 17 говорится о том, что летопись была "основой русского самосознания". С этим едва ли можно согласиться, поскольку вплоть до XX в. большая часть русских людей была неграмотна. Летопись, конечно, отражала национальное самосознание, а в дальнейшем формировала самосознание образованных русских людей.

На с. 44 - 45 Петрухин осуждает традиции "исторической школы". Здесь с ним нельзя полностью согласиться. В свое время эта школа сделала немало полезного, в частности, способствовала переходу от зачастую фантастических построений в духе "мифологической" школы к исторической конкретике. Наука подчас развивается циклически, и многие отвлеченные построения в духе структурализма как бы возрождают традиции "мифологической школы"; во всяком случае новая волна критики этих построений с позиций историзма представляется нелишней.

Небесспорно утверждение автора о том, что "урегулированные отношения со степью всегда были лучше спонтанных набегов кочевников" (с. 86). Если следовать этой логике, то ордынское иго... лучше набегов половцев.

На с. 134 говорится об уважении к роду Рюрика, как "законно призванного князя". Но такое уважение едва ли могло иметь место вне Новгородской земли - в Киеве. Другое дело, что на Руси могли знать, что среди знатных скандинавов, попадавших в Восточную Европу, встречались представители королевских домов. Об этом пишет Снорри Стурлуссон.

Не представляется бесспорным противопоставление культов Перуна и Велеса, в то смысле, как об этом пишет Петрухин (с. 140). В летописи нигде не сказано, что Велесу поклонялись исключительно словене, из контекста ясно, что ему поклонялась русь. Трудно поверить, что верховный славянский бог-громовник не почитался на Новгородчине. Известно, что в Новгороде стоял его идол. Едва ли можно согласиться с противопоставлением агиографии и истории (с. 218). Другое дело, что разным типам средневековых источников присуща разная степень достоверности.

На с. 239 указывается, что славянское язычество было ориентировано на посюсторонний мир. Это проблематично, поскольку источники крайне скудны. В принципе всякая религия регламентирует посюстороннюю жизнь, будучи связана с житейскими потребностями людей, но одновременно она содержит и представления о мире ином.

Петрухин, вслед за А. И. Роговым и Б. Н. Флорей (с. 242) придает слишком большое значение филологическому факту - двойственности значения слов типа "русь" (страна и народ). Поляки и сейчас пишут "Niemcy" и "Wtochy" в значении Германия, Италия, но за этой лингвистической архаикой ничего не стоит.

Очень интересную главу (шестую) о декоре ритона из Черной могилы может быть следовало бы переместить на менее "почетное" место (после главы о погребальном обряде или в приложение). Дело не в том, насколько убедительны построения Петрухина, а в том, что вообще не до конца ясно, сколь велика была роль ритона как сакрального объекта или регалии, и насколько "идеологичными" были имеющиеся на нем изображения (тем более, что они насыщены элементами инокультурного происхождения). Для сравнения обратимся к таким известным памятникам, связанным с царской властью, как шапка Мономаха или царское место Ивана Грозного. То и другое - важнейшие символы монархической власти, однако если на царском месте имеются идеологически значимые изображения, то шапка Мономаха - изделие восточных мастеров, ее декор "читался" на Руси просто как выражение идеи богатства, роскоши.

Книга Петрухина носит концептуальный, новаторский характер и является масштабным фундаментальным исследованием, опирающимся на ряд серьезных авторских источниковедческих разработок. Она не раз заставит задуматься специалиста и может использоваться в системе исторического образования.

Опубликовано 03 июня 2021 года