Рейтинг
Порталус

"ШАХНАМЭ" ФЕРДОУСИ КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК

Дата публикации: 24 августа 2015
Автор(ы): В. Т.
Публикатор: Научная библиотека Порталус
Рубрика: КУЛЬТУРА И ИСКУССТВО
Источник: (c) Историк-марксист, № 2-3(042-043), 1935, C. 122-129
Номер публикации: №1440444878


В. Т., (c)

I

 

Интерес к иранской героике пробуждался всякий раз, когда в Персии строилось иранское государство как противоположение "мусульманскому" государству, зачеркивающему народность, а в историческом прошлом зачеркнувшему персидский язык. Так, в эпоху Сефевидов, в XVI-XVII вв., рядом с шиизмом большую роль играли и песни Фердоуси о подвигах героев древности и о шахах средних веков.

 

Сущность "Шахнамэ", с иранской точки зрения, может быть кратко выражена так: это гимн творческому гению иранцев, всегда побеждавшему в борьбе с природой и людьми. Книга начинается с рассказов о древних "легендарных" героях, царях и богатырях, об их борьбе с "дивами" - внешне как будто "дьяволами", "джиннами", злыми духами, но в действительности с древним населением страны, неиранскими народностями, которых покорили иранцы. Эта длинная предистория служит лишь введением к подлинному содержанию поэмы: к истории государственного творчества шахов-сасанидов III-VII вв., которое воспевается как фактор иранского объединения и создания "великой" Персии, создания персидской культуры.

 

"Иран", "империя" сасанидов, соседка и до VII в. соперница Византии, достигла высшего этапа в развитии феодального государства-формы централизованного бюрократического государства, выражающего господство всего класса феодалов при большом развитии торгового капитала. Это "упорядоченная империя Сасанидов", как называл Персию Энгельс в письме к Марксу от 6 июня 1853 г., где "караваны ходили беспрепятственно" (из Азии в Европу и обратно), с сетью дорог и каравансараев, с заботами об искусственном орошении, с колониями в Йемене и факториями в Индии, с "упорядоченными" налоговой и денежной системами ("три департамента" восточной деспотии), с "твердой" организацией податных сословий и, наконец, с наукой и культурой. Создатели Персии и герои, особенно шах Ардешир I, покоритель восьмидесяти феодальных царьков, "собиратель" Ирана, он же философ персидской государственности, и блестящий Ануширван, современник Юстиниана I византийского, создатель позднейшей "империи" VI в., считаются образцами для всякого шаха.

 

Сефевидская Персия представляла собой попытку создания персидского государства на подобие империи сасанидов. Фигуры Ардешира и Ануширвана возрождаются в лице "собирателя" и основателя монархии Исмаила I и в лице шаха Аббаса Великого, дела которого сливаются с делами Ануширвана: останавливаясь на ночлег в старинном каравансарае, путник не знает - "шах-аббасовский" это каравансарай или Ануширвана1 .

 

 

1 И при шахе Аббасе и при Ануширване Персия покрылась постройками, причем второй часто строил на месте развалин построек первого.

 
стр. 122

 

В конце XIX в., пережив двухвековое иго военно-феодальной политики русского царизма, а также промышленного капитала Англии и России, разрушивших персидское хозяйство, и вступив в эпоху империализма, Персия вновь подошла к вопросу о борьбе за независимость. Сознательная часть господствующего класса феодалов и еще не вполне самоопределившейся буржуазии уже в XIX в. вновь вспомнила об Ардешире и Ануширване. Придворные поэты принялись напяливать блестящие золотые латы сасанидов на приземистую фигуру европеизированного каджарского шаха Насрэддина. Но Насрэддин был лишь марионеткой в руках русского и английского империализма и явным препятствием на пути самостоятельного экономического и политического развития страны. Это предопределило убийство Насрэддин-шаха в мечети Абдуль-Азима в 1891 г. исполнителем воли национальной буржуазии Мирза Ризой Кермани.

 

В настоящее время, после империалистической войны, двух революций и упразднения Октябрем следов туркманчайского договора - режима капитуляций, - в новых условиях персидская буржуазия, осознавшая себя как класс, полна "национального" пафоса.

 

Все, что делается в современном Иране во имя национальной самостоятельности, национальной культуры, делается под лозунгом "ватэн" и "миллэт" - отечество и нация. Отсюда - культ Фердоуси и его "уважаемой и премудрой" книги, отсюда - постройка памятника над заброшенной могилой в Тусе, купол которого становится "каабой" для персидского национализма.

 

II

 

Грандиозная поэма, связанная с именем Фердоуси, создана в эпоху персидского ренессанса, в X столетии, когда из под наслоений, нанесенных арабским завоеванием, вновь высвобождались персидская народность и персидский язык.

 

В VII столетии, в эпоху арабских завоеваний, и особенно позднее, в эпоху сирийско-арабского господства Омейядов, эта народность и этот язык были угнетены и подавлены. Но уже в VIII в. персидский господствующий класс, сумев мобилизовать широкие массы вокруг знамени Аббасидов, которое выдавалось им за знамя восстановления попранной социальной справедливости, а по существу было "иранским" знаменем, сбросил иго Дамасского халифата. Новый халифат со столицей в Багдаде (в том же пункте, где стоял раньше Ктезифон, столица сасанидов), связанный с торговыми путями Персии, оказался под влиянием персов - потомков сасанидских феодалов. Далее персы создали для себя отдельный Восточный халифат, затем самостоятельные иранские государства Зиаридов Мазандерана, Тахиридов Хорасана, Сафаридов Сеистана. Наконец, Персия охватывается на востоке огромной "упорядоченной" державой Саманидов, объединяющей феодальное землевладение с торговым капиталом и ведущей торговлю с Центральной Азией, Китаем, Индией, а на западе такой же по строению державой Буидов, торгующей с Индией, Византией и Киевской Русью.

 

От когда-то всесильных и грозных халифов остаются одни номинальные властители-куклы, которых буидские эмиры держат в плену, как римские императоры римских пап.

 

Уже со времени первых багдадских халифов начинает торжествовать персидская сасанидская культура, напитывая собой арабский мир и служа основой арабской культуры. Но еще молчит персидский язык, "отмененный" со времен Омейядов. На этом языке говорят только крестьяне и реме-

 
стр. 123

 

сленники, плебс, который иногда в Персии называют "кулах-намади", т. е. "войлочные шапки".

 

В эпоху Саманидов и Буидов начинает пробуждаться и персидский язык. В эту эпоху начинается и собирание персидского эпоса - преданий, легенд о древних иранцах, об их царях и героях-богатырях, об их войнах с "иноплеменниками", о сасанидском царстве. Это облегчалось тем, что в народе жило, вероятно, еще огромное количество "фольклорного" материала и, кроме того, в руках отдельных лиц находились экземпляры произведений сасанидской литературы на пехлевийском языке, которые можно было перевести.

 

Собирание, по-видимому, еще начал борец против халифата Якуб-бен-Лейс Сафари, выходец из древнего Сеистана, захвативший Хораса. В борьбе Сафаридов против арабского халифата эти легенды могли быть сильным политическим оружием, как правильно заметил Нельдеке в предисловии к переводу истории сасанидов. Но настоящее собирание было начато при дворе феодального владельца и правителя Туса (Хорасан) Мохаммеда-бен-Абдеррезака (334 - 349 гг. хиджры, 945 - 960 гг. н. э.), который был вассалом бухарских Саманидов, но переходил иногда на сторону могущественного властителя центральной Персии, Рокн-эддина-аль-Бовейе (Бунда). Предприятие было выполнено братом Мохаммеда, Абу-Мансуром Ахмедом. Он поручил своему "дехкану" (у Нельдеке Landsmann2 ) Фердоуси, владельцу земли и сада близ Туса, закончить стихотворный персидский перевод эпоса, который был уже начат поэтом Дакики, написавшим около тысячи стихов.

 

Источником этой работы служил прозаический перевод сасанидской "Ходай-намэ" ("Хватаи-намак") - "Книги господ". Этот перевод был сделан четырьмя "учеными людьми" - двумя из Хорасана, двумя из Сеистана. У этих "ученых людей" - чисто иранские имена, показывающие, что они были из числа "гебров", т. е. зороастрийцев, не утративших еще связи с сасанидской традицией. Вопрос о том, когда был составлен этот прозаический перевод, остается, по-видимому, невыясненным. Можно предполагать, что он был выполнен или, по крайней мере, начат еще до Абу-Мансура и Фердоуси.

 

Таким образом, Фердоуси был излагателем в поэтической форме содержания "Книги господ", составленной в прошлом поколениями иранских феодалов и впитавшей в себя всю иранскую и в значительной части предшествовавшую ей доиранскую традицию, предания древнего и древнейшего населения Персии, с которым иранцы вели борьбу за землю и от которого они заимствовали много культурных навыков, в том числе и искусственное орошение.

 

Однако, к материалу "Ходай-намэ" Фердоуси прибавил, по-видимому, еще большое количество рассказов и легенд, собранных им у себя в Хорасане, а затем, во время его путешествий и пребывания в Рее, Исфагани, - от знающих старину "дехканов".

 

Так создалась эта грандиозная книга, которую ни в коем случае нельзя рассматривать как собственное литературное произведение Фердоуси.

 

В эту эпоху, как это можно понять и из "Шахнамэ", речь шла о том, чтобы восстановление Ирана завершилось созданием единого иранского государства на всем пространстве Персии и чтобы единым языком этого государства стал "фарси". В эту эпоху, действительно, немного нехва-

 

 

2 Noldeke, Th., Geschichte der Perser und Araber zur Zeit der Sasaniden. Leiden 1879. Einleitung, S. XXIV.

 
стр. 124

 

тало для того, чтобы произошло объединение и чтобы на смену буидскому и саманидскому государствам пришла какая-то новая всеобъемлющая организация.

 

Это объединение и произошло: сначала в форме государства Махмуда Газневийского, затем в виде сельджукской империи, распространившейся на всю Среднюю и Переднюю Азию и создавшей как бы повторение ахеменидской Персии (только без Египта). Но Махмуд и последовавшие за ним сельджуки были турками. С востока, из Средней Азии, надвинулись на Персию новые завоеватели в лице господствующего класса тюркских кочевых племен, которые смели Саманидов, завоевали Хорасан, превратили в вассальное княжество Мазандеран и Астрабад, затем уничтожили власть Бундов, утвердили свое господство над Северной Индией и, наконец, при Сельджуках распространили свое влияние вплоть до Малой Азии, где положили начало турецкой "османской" государственности.

 

Поднимавшаяся иранская волна была отброшена волной чужеземной, и на смену арабскому "иноплеменному" элементу пришел элемент турецкий. Спустя два века, когда исторический процесс выдвинул новые фигуры - Хорезм-шахов, стремившихся к объединению всей Персии, - новая волна нахлынула с востока в виде опустошительного нашествия монголов, разрушивших культуру Хорасана. Объединение произошло, но оно получило иной характер: Персия в этот раз потонула в "мировой" державе монголов, как один раз уже потонула в мировой державе, созданной арабами.

 

Тюркские завоевания Махмуда и Сельджуков не могли уже остановить развития персидского языка, который стал языком литературы. Тюрки поощряли его как противовес языку прежних завоевателей, арабов. И персидская литература, без сомнения, многим обязана покровительству турка Махмуда создавшего у себя придворный круг поэтов.

 

III

 

"Шахнамэ" была начата для Саманидов, а закончена при Махмуде Газневийском. В этом как будто бы и объяснение странной судьбы "Шахнамэ", ее исчезновения с литературной арены при Газневидах, тяжелой судьбы самого Фердоуси и тех легенд, которые окружили его книгу и его личность. В самом деле, Махмуд, хотя и собирал вокруг себя персидских поэтов, был все-таки покорителем иранцев. Он был одним из тех восточных пришельцев, с которыми халифы стремились заключать союзы против иранцев, бунтовщически утверждавших свою независимость, одним из тех, кого халифы считали возможным натравить на персов, как они в конце концов натравили Чингиз-хана. Махмуд мог покровительствовать поэтам, как все средневековые властители покровительствовали панегиристам. Но мог ли он искренно оказывать политическое покровительство Фердоуси? Фердоуси был не только поэтом, но иранским "бардом", и его книга была прежде всего восхвалением персидской самостоятельности, иранства, т. е. того, с чем как будто бы боролся Махмуд. "Шахнамэ" выставляла на первый план подвиги предков того класса, который в глазах восточного завоевателя должен был быть только его "рабом", призванным целовать полу его одежды. Рустем, Зал, все другие герои, воспевавшиеся в "Шахнамэ", в глазах такого завоевателя должны были стоить меньше, чем его воины-турки; Ардешир и Ануширван должны были быть самыми неприятными фигурами, а легендарные Кавэ и Феридун - воплощенным восхвалением восстания. Сам Фердоуси должен был также казаться бунтовщиком и еретиком, как и Мохаммед и Абу-Мансур, а его книга - актом иранской пропаганды, которая должна была противоречить "мировым" концепциям Махмуда,

 
стр. 125

 

как она противоречила "мировым" концепциям арабов. Формальное "посвящение" книги Махмуду не могло затушевать этого значения.

 

Если принять этот простой взгляд, то вся история Фердоуси, рассказ о пережитом им разочаровании, о бегстве его и пр. и "сатира" на Махмуда3 получают простое объяснение. Может показаться даже удивительным, почему Махмуд попросту не убил Фердоуси.

 

В действительности, однако, отношения, создавшиеся вокруг Махмуда и книги Фердоуси, вовсе не отличались такой простотой. Если от Махмуда нельзя было ожидать ничего, кроме осуждения, то как понимать "посвящение" книги Махмуду? Как ни наивны бывают поэты, но никто все-таки не станет посвящать свое произведение, да еще политически окрашенное, политическому врагу, от которого надо скрываться. Если бы дело обстояло так, то Фердоуси, надо думать, бежал бы гораздо раньше и во всяком случае не показывался бы Махмуду на глаза.

 

Разрешение этого противоречия следует искать в противоречиях сложной и извилистой политики эпохи. Как установил К. И. Чайкин4 , "опала" Фердоуси совпала с резким изменением политики Махмуда по отношению к иранцам, с одной стороны, и, с другой - к халифату, с изменением, которое сопровождалось сменой великого визиря Махмуда. В государственной политике Махмуда ясно намечаются три периода: первый - период его утверждения, когда, по-видимому, не было речи ни об антииранских тенденциях, ни о сближении с халифом; второй - период индийских войн Махмуда, когда он находился как бы в "блоке" с халифом и выступал как его "верный" вассал, и третий - период распространения власти Махмуда на запад, захвата буидских владений, когда Махмуд выступает перед нами в виде создателя "империи". При переходе к этому периоду произошла опять смена визиря, связанная с отходом от халифата.

 

Является допустимым предположение, что, по крайней мере, в первом периоде Махмуд пытался строить государство скорее на базе иранских государственных традиций, чем против них, скорее с персами, чем против персов (как и сельджуки в следующем веке). Но впоследствии, под давлением обстоятельств и в интересах своей индийской политики, Махмуд изменил линию. Можно считать, что в этот момент Фердоуси с его иранством оказались принесенными в жертву большой политике и в жертву халифу.

 

Если принять это предположение, указанное противоречие находит объяснение. Фердоуси, мечтавший о новом Ануширване, жаждавший объединения и централизации, мог вполне искренно поднести свое произведение Махмуду, а Махмуд совместно с визирем, расположенным к иранцам, могли принять его вполне благосклонно. Но Махмуд второго периода уже не мог афишировать свою связь с еретиком и иранским сепаратистом Фердоуси.

 

 

3 "Смертельно оскорбленный вероломством Махмуда, который, по настоянию своего финансового советника, вместо обещанных 60000 золотых динаров - по одному динару за бейт (один персидский стих - В. Т. ) - прислал поэту то же количество монет, но серебром, он решил отомстить султану ядовитейшей сатирою, которая чуть не стоила ему жизни. Он долгое время скрывался от преследований озлобленного султана; наконец, ему удалось бежать, и после всевозможных перипетий добраться до двора халифа в Багдаде. Добившись при помощи халифа прощения, он на старости лет вернулся в Туе, куда, по легенде в день его похорон прибыли от имени Махмуда некогда обещанные 60000 золотых динаров. На эти деньги, хотя уже после смерти поэта, все же была построена его наследниками дамба, защищающая Туе и окрестности от наводнения, - мечта юных лет Фердоуси, на осуществление которой он и предназначал весь заработок от "Шахнамэ" (Абу-л-Касим ал Туси, называемый Фирдоуси, Книга царей "Шахнамэ". Избранные места. М. -Л., "Academia", 1934, Введение Ф. А. Розенберга, с. 11 - 12).

 

4 Чайкин, К. И., Фердоуси, сб. "Восток II", изд. "Academia", 1935.

 
стр. 126

 

IV

 

Таким образом "Шахнамэ" является не только литературным памятником и историческим произведением, написанным в спокойной обстановке "кабинета". Это - памятник острой политической борьбы, которая велась персидским господствующим классом в определенную эпоху. В этом особое значение и историческая ценность книги Фердоуси.

 

Кем же по своему классовому положению был Фердоуси? Он выступает перед нами в виде характерной средневековой фигуры "держателя" земли и ее фактического владельца, зависимого от крупного феодала. "Он принадлежал к тому низшему дворянству, которое в последней инстанции являлось владельцем большей части земель...". Так определяет его Нельдеке5 , опираясь на Моля6 . "Значение дехканов особенно ярко выступает во время арабского завоевания: они - нотабли, знать и в особенности местные хозяева и правители, с которыми завоеватели договаривались о новом порядке управления захваченными странами. Естественно, что состояние и положение этих людей в различных местах огромной страны были различны и, таким образом, вполне естественно, что дехкан в одном месте является знатным господином, а в другом - крестьянином"7 . Во многих местах это только "кедхода", первый из крестьян, сельский староста.

 

В самом деле, дехкан - сасанидский термин, который и в книге Фердоуси дается в двух значениях - исторически как бы раздваивается. Из него одинаково берут свое начало дехкан-феодал саманидской Бухары, значение которого в истории Туркестана выяснил Бартольд, и современный дехкан-крестьянин.

 

Эго объясняется тем, что "дехкан" - не классовое название, а очень древнее обозначение деревенского жителя вообще, "живущего в деревне". Но есть другое название, имеющее явственно классовое значение, - это "азад", "азат" (azad, azat), во множественном числе - "азадан" или "азатан". Слово это сохранилось до сих пор в многочисленных названиях деревень разных районов Персии, когда-то населенных этими "азатан". "Азатан" или "свободные" были почетным сословием земледельцев сасанидской и более ранней - аршакидской - Персии. Из них выходили воины феодальных ополчений. Они составляли "крестьянство иранского происхождения" в отличие от крестьянства неиранского, покоренного иранцами и являющегося подданными, крепостными. Из числа "азатан" назначались и "кедхода" всех деревень и управители уездов и пр.8 Но было множество "азатан", которые не были ни уездными управителями, ни "кедходами", а лишь простыми земледельцами; вероятно, чем-то вроде современных "хордемалеков", т. е. крестьян - мелких собственников, образующих деревенские общины.

 

Эта классовая прослойка в ходе истории постепенно разлагалась. В феодальных условиях Персии ее верхушка должна была присоединяться к земельной знати, а ее низы в конце концов слились с общей массой податного крестьянства в одном огромном классе "райята".

 

На наш взгляд, Фердоуси, как "дехкан", происходил из этих "азатан". В глазах иранцев он принадлежал, таким образом, к "господствующему племени", но не к господствующему классу. И он действительно является перед нами не столько землевладельцем-вотчинником, сколько чем-то вроде потомка местных "кедхода", местным владельцем, арендатором сада, чем-то вроде "однодворца", при том зависимого от местного "барина". На

 

 

5 Noldeke, Op. cit., S. 440 - 441.

 

6 Mohl, J., Le livre des rois. L'introduction, p. VII.

 

7 Noldeke, Op. cit., S. 440.

 

8 См. Christensen, A., L'Empire des sassanides, le peuple, l'etat, la cour. Copenhague 1907, p. 45 (no Mujmil-et-tawarikh).

 
стр. 127

 

его семье сказался процесс деклассирования. А поэтому Фердоуси должна была быть свойственна и двойственная психология, типичная для всякого среднего размываемого слоя, психология, которая близка современной мелкобуржуазной.

 

Эта двойственность сказалась и в его книге, в тех местах, где он вносит свое освещение в повествование, полученное от переводчиков "Ходай-намэ" и из других источников.

 

Как "азат", иранец и потомок завоевателей Фердоуси не может не увлекаться иранским духом, движущим феодалами-иранцами. Он весь с ними, это его люди, и он воспевает их и своих предков, легендарных богатырей и воинов как покорителей "иноплеменников", воспевает феодальные вольности, феодальные войны и стычки. Но как крестьянин и притом крестьянин пригородной деревни, вероятно поставлявшей в большой город свои; продукты, т. е. живший в сфере товарного хозяйства, товарно-денежных отношений, Фердоуси является сторонником централизации и усмирения этих феодалов. Он с удовольствием описывает централизаторскую деятельность Ануширвана, введение регулярных денежных налогов, заботы о поднятии земледелия. Чуть ли еще не с большим удовольствием он рассказывает о борьбе Иездегерда I, этого персидского Ивана Грозного, и его сына Бахрама V с "сильными", которые зазнались и притесняют земледельцев, с удовлетворением отмечая случаи конфискации их имений шахами.

 

Фердоуси часто прямо демонстрирует свою солидарность с трудящимся крестьянством и ремесленниками (в истории Бахрама, Кобада и во многих других местах) и с явной грустью вспоминает о тех легендарно-далеких временах, когда в целом земледельцы составляли свободный класс "несуди" и не было слышно "песен барщины".

 

V

 

Уже из сказанного ясно, что книга Фердоуси помимо ценности для языковедения и литературоведения представляет огромный интерес как" исторический источник, в особенности по сасанидской Персии.

 

Сравнение текста Фердоуси с сохранившимися частями сасанидской традиции, например с "Карнамак-и-Артахшер-и-Папакан", проделанное Брауном9 , замечания Дармстетера об источниках Фердоуси10 , указания переводчика Фердоуси на французский язык Моля, работы Нельдеке по персидскому эпосу и изыскания Кристенсена об источниках по истории Кобада, Маздака и Ануширвана11 показали, что во многих случаях поэтический рассказ Фердоуси является не менее, а иногда и более надежным источником, чем труды Табари и других арабских и персидских историков,, также опирающихся на "Ходай-намэ".

 

Как выяснил Браун, текст Фердоуси об Ардешире представляет точную параллель тексту "Карнамак". Приводимый обеими книгами рассказ из "Ходай-намэ" идентичен. Такая же верность первоначальному источнику замечается и в других местах. Однако, версия, которой пользовался Фердоуси, часто оказывается полнее по сравнению с версиями, бывшими в распоряжении других писателей.

 

Фердоуси не истолковывает и почти не вносит ничего от себя; он лишь скрепляет отдельные куски рассказа переходными стихами (большей частью описаниями природы).

 

Поэтому рассказом Фердоуси можно пользоваться при исторических

 

 

9 Browne, E.G., A Literary History of Persia, v. I, Lond. 1902, p. 139 - 150.

 

10 Darmesteter, J., Etudes iraniennes, II (Melanges), p. 80.

 

11 Christensen, A., Le reigne du roi Kawadh I et le communisme masdakite, Copenhague 1925.

 
стр. 128

 

исследованиях с неменьшим основанием, чем текстами арабо-персидских историков. Разумеется, современная наука не может опираться ни на Фердоуси, ни на арабских историков. Она ищет документов, которые дают раскопки. Нельзя сомневаться, в особенности после успеха раскопок проф. Лондон в Кише (Месопотамия) в 1931 г., обнаруживших сасанидские храмы и дворец, что скоро и для сасанидской Персии наступит время документов, как оно пришло для Египта и Вавилона. Но пока этого еще нет, пока приходится еще дорожить каждым показанием восточных писателей, подчас далеких от Персии и передающих сведения из вторых рук, до тех пор ценность Фердоуси будет оставаться огромной.

 

Самое важное в том, что этот положительно неоценимый источник остается до сих пор почти неиспользованным.

 

Что касается истории сасанидов, то Фердоуси развертывает перед читателем огромную картину, в которой отражена вся классовая борьба эпохи. Перед нами проходит классовая эволюция сасанидской Персии от ее начала до создания "империи". Шахи, местные царьки, феодалы, купцы, помещики из купцов, ростовщики, ремесленники, крестьяне встают живыми. Из их речей и их отношений вскрываются их классовая природа и психология. И зная, кем был Фердоуси по своему классовому положению, исследователь располагает возможностью установить правильное отношение к этим фигурам и правильную перспективу. Понятно, к тексту необходимо подходить критически, проверяя его при помощи всего аппарата современной науки. Многое при этой проверке несомненно будет отметено (особенна в тех местах, где Фердоуси переносит на старую Персию понятия и бытовые подробности современной ему Персии), но и после этого останется огромный и сравнительно надежный материал.

 

С помощью Фердоуси, например, восстанавливаются важные подробности в генезисе сасанидской власти, в эпохе Ардешира I - организатора "великого переворота Азии" (по определению Роулинсона), - в особенности в отношениях сасанидов к населению побережий Индийского океана и Индии.

 

Фердоуси дает связный рассказ о революционном перевороте, совершенном на рубеже V-VI столетий маздакитами во главе с религиозным утопистом Маздаком, о роли в этом перевороте крестьянства и городской бедноты - "всех, кто жил трудом", как говорит Фердоуси. Этот рассказ объясняет многое из того, что казалось темным в истории маздакизма и последующего периода. При этом Фердоуси, как заметил и Кристенсен, является единственным (если не считать чисто маздакистских) источником, который с симпатией относится к Маздаку и маздакитам.

 

Столь же важна книга Фердоуси для понимания эпохи Ануширвана с ее реставрацией порядка, потрясенного маздакизмом, и с ее политикой. Достаточно сказать, что в стихах Фердоуси мы находим даже цифры ставок земельного налога.

 

Пожалуй, еще более важно "Шахиамэ" для освещения эпохи Хосрова II, восстания Бахрама Чубина и новой феодальной разрухи.

 

Книга Фердоуси является весьма ценным источником не только в тех ее частях, в которых рассказывается о древней и древнейшей Персии, но даже в тех, где Фердоуси передает совершенно фантастические легенды и сказки о "допотопных" временах. Еще несколько десятилетий назад наука почти не имела возможности извлечь что бы то ни было из этих сказок" Современная наука, вооруженная данными сравнительной этнографии, уже начинает разбираться в этих сказках и за их аллегорическим кружевом открывает данные, которые ценны и важны не только для истории, но и для предистории человечества.

 

 

Опубликовано на Порталусе 24 августа 2015 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама