Византийские истоки русского зодчества признаны всеми и, кажется, не вызывают сомнений. В то же время огромный пласт традиций, слагавшихся тысячелетиями на собственной почве, - тот субстрат, животворные силы которого, несомненно, сказались в преломлении и славянских, и византийских стереотипов и с новой силой могли проявиться в становлении и развитии русского средневекового зодчества, - по причине полного исчезновения памятников далекого прошлого уже многие десятилетия остается вне поля нашего зрения. Между тем археологической наукой накоплен большой материал, который историками архитектуры практически не используется, а если и приводится, то лишь изредка, в качестве иллюстраций.

Уже на заре становления истории русской архитектуры как науки возникли и явственно обозначились две не только прямо противоположные и взаимоисключающие, но и противоборствующие концепции развития русского зодчества - самобытности и заимствований. Помимо причин общекультурного характера, возникновение концепции заимствований было спровоцировано обстоятельствами именно генетического плана: ведь первыми страницами "каменной летописи" русского зодчества, ее самыми древними памятниками были произведения византийской школы - Десятинная церковь, Софийский собор и другие. Можно указать по крайней мере на ряд случаев приглашения византийских мастеров для строительства в Киеве, Чернигове, Новгороде, Пскове, Переяславле. Н. Н. Воронин убедительно показал роль германских мастеров в строительстве храмов Владимира-на-Клязьме¹ . Многие из этих фактов были известны и ранее. Концепция византийского происхождения русского зодчества была в XIX в. господствующей. Кроме того, сами формы русского зодчества к этому времени уже несли на себе печать различных архитектурных школ и стилей, которые тогда непосредственно связывались именно с происхождением русской архитектуры. Последняя рассматривалась лишь как конгломерат почерпнутых извне форм. В "Записке для обозрения русских древностей" (1851 г.) говорилось: "Древнерусское церковное зодчество было основано на правилах византийской архитектуры; от позднейших произведений отличается прибавками, взятыми из стилей готического, мавританского и италианского. Из византийских образцов составился у нас свой стиль, византийско-русский. Италианские зодчие с конца XV века внесли к нам разные части других стилей"² . Московская архитектура в "Живописном путешествии при Российском посольстве в Китай 1805 года Андрея Мартынова" характеризовалась как "живописное соединение зодчества всех родов и земель, готического, китайского, индейского, татарского, италианского"³ . Французский реставратор, теоретик и историк архитектуры Э. Виолле ле Дюк в состав-

ГАРЯЕВ Раис Маликович - кандидат архитектуры, старший научный сотрудник Всесоюзного научно-исследовательского института теории архитектуры и градостроительства.

¹ Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII-XV веков. В 2-х тт. М. 1952.

² Цит. по: Славина Т. А. Исследователи русского зодчества. Русская историко-архитектурная наука XVIII - начала XX века. Л. 1983, с. 67.

³ Там же, с. 45.

стр. 128

ленном им генеалогическом древе русской архитектуры обозначил три ее исходных элемента: скифский, византийский, монгольский⁴ .

Ко времени возникновения концепций-антагонистов еще была сильна стихия народного творчества и существовал весьма представительный массив самобытных памятников деревянного зодчества XVI и XVII веков. Они-то и дали почву для утверждения идей самобытности русской архитектуры. П. С. Максютин в середине XIX в. выдвинул тезис о плотничном искусстве древних славян как основе последующего развития русского зодчества⁵ . И. Е. Забелин вслед за ним утверждал, что корни русской архитектуры следует искать в ее древних истоках - плотничном деле, деревянном зодчестве Руси, строительстве изб, теремов, хором, целых городов⁶ .

Однако монументальные каменные храмы Киевской Руси оказались значительно более вескими "аргументами" в пользу византийского влияния. Как самые древние, они и считались отправными точками, задавшими генетическую "кодировку" становления и всей последующей эволюции русской архитектуры. Историю отечественного зодчества и по сей день начинают именно с Софийского собора и фундаментов Десятинной церкви, построенных в Киеве в X-XI вв. византийскими мастерами, - произведений, пусть даже своеобразно интерпретированных, но все же паллиативных, созданных на русской почве в период активных инноваций иноземной культуры. "Византийская" концепция генезиса русской архитектуры оказалась очень живучей: уже в наши дни была разработана концепция Г. В. Алферовой о византийских истоках русского градостроительного искусства⁷ .

Одной из причин такого положения явилась почти полная утрата прямых предшественников архитектуры Киевской Руси - памятников деревянного зодчества, дефицит письменных источников. Что же касается градостроительства, то даже при огромном числе сохранившихся древнейших городищ оказались практически полностью утраченными не только ранние, но и более поздние структуры русских средневековых городов. Средневековый город не раз разрушался, сгорал дотла и многократно перестраивался заново; в середине XVIII столетия на него обрушилась мощная волна очередной инновации, приведшей к концу века к полной его перестройке по западноевропейскому "манеру". Правда, до этого были сняты планы почти всех городов, а в жестких, геометризованных сетках регулярных планировок сохранились фрагменты средневековых структур - основные каменные жилые, хозяйственные постройки, крепости, кремли, монастыри, храмы, а также узкие, петляющие улицы и "проулки".

Факт остается фактом: начало истории русского зодчества как целостного, уникального феномена в истории мировой культуры отнесено к неправомерно поздним датам и памятникам периода активных инноваций; в ней оказались утраченными существеннейшие изначальные звенья. Между тем не только для истории, по и последующего развития и будущего любой культуры существеннейшее значение имеют ее истоки и корни. С ними связана и другая проблема - самобытности, собственного вклада в мировую сокровищницу, являющаяся в истории культуры одной из ключевых.

Сегодня, когда явственно обозначилась неудовлетворенность нашего общества состоянием современной архитектуры, выявился ряд негативных явлений в ее развитии, таких, как бездуховность, однообразие, невыразительность, безликость, когда с особой остротой встал вопрос не только сохранения памятников отечественного зодчества, индивидуального облика наших городов и сел, но яркого, самобытного развития зодчества Советской России, вновь и вновь наряду с признанием открытости русской национальной культуры по отношению к достижениям других культур, ее удивительной способности к аккумуляции и усвоению новых форм и

⁴ Виолле ле Дюк Э. Русское искусство. М. 1879, с. 101.

⁵ Максютин П. С. Очерк истории зодчества России. В кн.: Русская старина в памятниках церковного и гражданского зодчества. М. 1851.

⁶ Забелин И. Е. Русское искусство. М. 1900.

⁷ Алферова Г. В. Кормчая книга как ценнейший источник древнерусского градостроительного законодательства. В кн.: Византийский временник. Т. 35; ее же. К вопросу о строительстве городов в Московском государстве в XVI-XVII вв. В кн.: Архитектурное наследство. Т. 28. М. 1980.

стр. 129

идей возникает вопрос о ее собственных, самобытных корнях и традициях, обусловленных всей совокупностью природно-климатических, этнических, историко-культурных факторов развития. И здесь история начальных этапов становления и эволюции русского зодчества приобретает особую актуальность.

Решение этой проблемы лежит в плоскости ответа на более общий вопрос, "поставленный нашей наукой, но еще далеко не завершенный исследованием: каково было наследие, доставшееся Киевской Руси от предшествующей истории Восточной Европы (этнической, социально-политической, культурной)"⁸ . Имея в виду строительное искусство предков русской народности, Н. И. Брунов замечал: "Только большая, накопленная веками культура восточных славян делает понятным блестящее развитие древнерусской каменной архитектуры X-XI вв. - времени расцвета Киевского государства"⁹ . Для "Истории русской архитектуры" им был написан принципиально важный раздел - "Архитектура восточных славян древнейшего периода". Но уже во втором издании этой книги изложение начинается главой "Архитектура эпохи Древнерусского государства и периода феодальной раздробленности Руси (до середины XV в.)"¹⁰ .

В последующих работах начальные этапы истории русского зодчества прямо связываются с возникновением государственности - момента, разумеется, повлиявшего на развитие зодчества, но не являвшегося исходной точкой этого развития. "История русского искусства" начинается разделом "Искусство Древнерусского государства (X - начало XII в.)"¹¹ . В первой главе "Всеобщей истории искусств" говорится: "Почти тысячелетие насчитывает история древнерусского искусства. Оно зародилось в 9 - 10 вв., когда возникло первое феодальное государство восточных славян - Киевская Русь"¹² . Л. В. Черепнин справедливо отмечал: "Создание Древнерусского государства часто рассматривалось не как определенный этап в общественной жизни восточного славянства,., а как начальный момент политической истории"¹³ . То же событие рассматривается подчас и как начальный момент культурной истории.

Несколько иначе обстоит дело в работах по истории русского градостроительства - возможно, потому, что в отличие от архитектуры докиевского периода, которая полностью утрачена, от градостроительной деятельности той поры остались все же заметные следы в виде городищ, сопок, курганов. В новейшем учебнике глава "Древнерусское градостроительство" начинается с раздела "Первобытно-общинные поселения древних славян"¹⁴ . Однако методологически даже этот существенный сдвиг хронологических границ вряд ли достаточен. Как писал В. В. Мавродин, "пола", ниже которого не должен опускаться исследователь в поисках начал этнического процесса, не существует¹⁵ . П. Н. Третьяков считал, что "историю образования древнерусской народности нельзя ограничивать узкими рамками - несколькими столетиями на рубеже I и II тыс. н. э."¹⁶ . Это замечание справедливо, видимо, и в плане выяснения истоков русского зодчества.

Показательно, что даже историки XIX - начала XX в. "российскую историю" начинают с "первобытных народов России", "первобытных союзов", "занимавших попеременно пространство России до начала государства"¹⁷ . А. Котляревский писал: "Славяне шли уже по готовой, торной дороге, многочисленные ветви их сели

⁸ Черепнин Л. В. Вопросы методологии исторического исследования. Сб. ст. М. 1981, с. 262 - 263.

⁹ История русской архитектуры. М. 1951, с. 4.

¹⁰ История русской архитектуры. Изд. 2-е. М. 1956. Материал Н. И. Брунова включен в эту главу.

¹¹ История русского искусства. Т. 1. М. 1957.

¹² Всеобщая история искусств. Т. 2, кн. 1. М. 1960, с. 121.

¹³ Черепнин Л. В. Ук. соч., с. 262.

¹⁴ Саваренская Т. Ф. История градостроительного искусства. М. 1984, с. 214 (раздел написан И. А. Бондаренко).

¹⁵ Мавродин В. В. Происхождение русского народа. Л. 1978, с. 5, 8.

¹⁸ Третьяков П. Н. У истоков древнерусской народности. - Материалы по истории и археологии СССР, 1970, N 179, с. 7.

¹⁷ Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. I. СПб. 1818, с. 5; Калайдович К. Ф. Краткое начертание российской истории. М. 1814, с. 3; Ключевский В. О. Лекции по историографии. Б. м. Б. г.

стр. 130

на насиженных гнездах, на остатках цивилизаций предшественников, народов иногда без имени, без роду и племени"¹⁸ . Позже Б. Д. Греков заключал: "Когда речь идет о культуре того или иного народа, то приходится учитывать не только непосредственно достижения самого этого народа, но и то наследство, которое он получил от своих этнических предшественников, из элементов которых создавался и сам данный народ и мы сделали бы очень большую ошибку, если бы отказались от изучения этого старого наследства, без которого не может быть понята история культуры славян. Это замечание относится ко всем народам мира. Нет народа без предков. Не может быть и истории без учета ценностей, созданных этими предками"¹⁹ .

Нашло ли отражение это методологически важное положение в истории русской архитектуры и градостроительства? Лишь отчасти. Л. М. Тверской начинает свой труд с истории городищ и поселений трипольской, скифской и дьяковской культур, т. е. примерно с III тыс. до н. э. Здесь не только существенно отодвинут хронологический рубеж, но расширены и этнографические рамки. Однако, отдавая должное работе Л. М. Тверского, приходится признать, что этой ее части присущи выборочность фактуры, описательность и главное - нет связующих линий между принципами дославянского, славянского и русского строительного искусства. Впрочем, целью автора было, как он пишет в предисловии, "заполнить по мере своих сил пробел, имеющийся в этой области"²⁰ . Примечательным является и наличие во "Всеобщей истории архитектуры" небольшого, но очень важного и содержательного раздела "Первобытно-общинный период"²¹ .

По-иному звучит тема дославянской поры в работах по истории искусства. Прежде всего потому, что археологами к настоящему времени с большой хронологической "глубины" добыт весьма солидный массив произведений монументального и прикладного искусства - живописи, скульптуры, орнаментики, всевозможной утвари. Не исключено, что при этом сказалось и участие в написании основных трудов по истории искусств самих археологов и историков. "Для того чтобы научно объяснить и по достоинству оценить своеобразие русского искусства времени его зрелости и самостоятельности, - писал М. В. Алпатов, - необходимо вникнуть в его предысторию... Почва, на которой выросло русское искусство, была щедра и обильно удобрена многочисленными наслоениями древних, сменявших друг друга культур, и это не могло не обогатить художественного творчества наших предков"²² . Еще отчетливее эта линия проведена в "Истории искусств народов СССР", где искусству первобытного общества на территории СССР посвящен уже целый том²³ . Второй том этого труда охватывает раннее средневековье (IV- XIII вв.). Материал об искусстве древних славян и Киевской Руси излагается лишь в самом конце этого тома. "История русского искусства" также начинается с главы "Древнейшее искусство Восточной Европы", за которой следует глава "Искусство древних славян" и лишь затем глава - "Искусство Киевской Руси"²⁴ .

На этом фоне особенно отчетливо видны погрешности ряда современных работ по истории русской архитектуры. В одном из новейших учебников по этой дисциплине, несмотря на принципиально важную декларацию, что "во всех главах прослежен эволюционный путь развития архитектуры, причем выявлены преемственность и становление новых свойств архитектуры", история русского зодчества открывается главой "Архитектура Древнерусского государства (X-XI вв.)". Глава же "Народное деревянное зодчество" фактически начинается с анализа памятников XVII столетия!²⁵

¹⁸ Котляревский А. О погребальных обычаях языческих славян. М. 1868, с. 160.

¹⁹ Греков Б. Д. Киевская Русь. М. - Л. 1944, с. 310.

²⁰ Тверской Л. М. Русское градостроительство до конца XVII века. М. - Л. 1953. с. 5.

²¹ Всеобщая история архитектуры. Изд. 2-е Т. I. М. 1970 (автор раздела В. Ю. Циркунов).

²² Алпатов М. В. Всеобщая история искусств. Т. III. М. 1955, с. 6, 7.

²³ История искусств народов СССР. Т. I. М. 1971.

²⁴ История русского искусства. Т. I. М. 1953.

²⁵ История русской архитектуры. Л. 1984.

стр. 131

Где же выход из создавшегося в историографии русского зодчества положения? Касаясь проблемы освещения начального этапа русской истории в целом, Л. В. Черепнин писал: "Преодолеть, хотя бы частично, этот недостаток можно двумя путями: поисками новых материалов и комплексным изучением поставленных проблем на основе сопоставления источников разного типа"²⁶ . Возможно ли это в архитектуре? Ведь здесь существенное значение имеет архитектурная форма как таковая, ее предметно-материальная реальность, в данном случае почти полностью утраченная.

Само по себе нынешнее состояние изучения генезиса русской архитектуры объясняется не только дефицитом памятников. Оно во многом вызвано рядом устаревших представлений, уже одно преодоление которых может обеспечить существенное продвижение вперед. Здесь прежде всего следует назвать традиционную предметно-типологическую ориентацию истории архитектуры и связанное с этим некое смещение в обозначении ее предмета, представление об истории архитектуры только как об истории форм. Именно поэтому в связи с отсутствием фактического материала она и не идет вглубь, не заглядывает далее "горизонта" фундаментов Десятинной церкви. И даже если это происходит, то взор исследователя останавливается лишь на уцелевших дольменах, менгирах, идолах, курганах, городищах. Описание этих немногочисленных памятников и составляет, как правило, очерк истории зодчества далекого прошлого.

Архитектура, будучи предметно-материальной субстанцией, проявляет себя и как специфически общественное явление. В истории архитектуры весьма существен именно человеческий фактор. Действительно, само архитектурное произведение вызывается к жизни т. н. социальным заказом - квинтэссенцией сугубо человеческой, общественной стихии; не менее важен сам созидательный акт - глубоко человеческий в замысле и исполнении; наконец, потребление уже напрямую выходит на общество в целом, поскольку созидается его жизненная среда. Так широко, исторически и социально опосредованно и должна рассматриваться история архитектуры, а не только как история форм, произведений, шедевров! В истории архитектуры на первый план выступает собственно архитектурное творчество. Уяснив это и не снимая с историков архитектуры задачу изучения закономерностей развития ее форм, необходимо утвердить в ней в качестве главного звена исследование эволюции методов проектирования и строительства, развития профессиональных приемов и средств формообразования, творческих принципов, идей, концепций, т. е. в конечном счете эволюции профессионального мировоззрения. Возможно, именно оно и должно стать основным предметом истории архитектуры.

При таком подходе открываются совершенно новые горизонты и в рассматриваемой нами проблеме. Прежде всего значительно ослабевает гипноз "обреченности", в плане наличия источников преодолевается фатально однозначное прочтение имеющихся. Могут быть широко привлечены традиционные и новые методы исторической науки. Более активно должны быть введены в обиход и современные методы и средства других наук (в том числе количественные), которые ныне в истории архитектуры фигурируют крайне редко. Наконец, следует сказать главное: за последние десятилетия советскими археологами накоплен поистине громаднейший массив данных, в том числе предметно-материальных - драгоценный материал, фактически игнорируемый историками архитектуры. До сих пор историк архитектуры по остаткам древних сооружений лишь реставрирует прежнюю форму - в чертеже, рисунке (иногда и в натуре - вспомним Золотые ворота в Киеве) - но этим и ограничивается.

Перед историками русской архитектуры сегодня вполне может быть поставлена исключительно трудоемкая, сложная, но посильная задача - реставрации по данным археологии пространственного мышления, принципов расселения и архитектурной деятельности предтеч русской народности, населявших территорию Европейской части СССР как в эпоху славянской ее колонизации, так и в дославянские времена, хронологически по меньшей мере с VII тыс. до н. э. Предпринятая

²⁶ Черепнин Л. В. Ук. соч., с. 263.

стр. 132

нами попытка такого исследования, как представляется, дала обнадеживающие результаты.

Как был построен первый круг такого поиска?

Прежде всего было решено изучить принципы выбора площадок для поселений в природной среде. Такой методический ход был логически закономерным, поскольку выбор места - это и начальная стадия строительного процесса. Сама оппозиция "природа - архитектура", как показывает исторический опыт, является исходной, ключевой для характеристики зодчества различных эпох и регионов, поскольку именно в изначальном отношении к природе содержится квинтэссенция ведущих принципов формообразования в архитектуре и градостроительстве. Наконец, что особенно важно, такой методический ход давал весьма представительную фактологическую основу - ведь наиболее полно сохранились и были фиксированы, изучены, систематизированы именно "следы" древнейших поселений: места, площадки, порой четко очерченные обвалованиями, обозначенные ареалами находок и т. д.

В отличие от археологов во главу угла были поставлены принципы "градостроительные", и среди них прежде всего фактор эстетический. Разумеется, вычленить его среди других - экономико-хозяйственного, коммуникационного, оборонно-стратегического, а также множества неизвестных нам, которые также могли влиять на выбор того или иного участка, причем иногда решающим образом, - было непросто. Приходилось также учитывать сложность, многоплановость самого исторического процесса, для далеких эпох нам неясного, - изменчивость ситуаций, в том числе в самой природной среде.

Для определения этого момента был принят метод статистической обработки материала, в частности применяемый в науке метод сигнатур²⁷ , заключающийся в том, что в качестве информации об объекте используются не все, а лишь одна или несколько его особенностей, которые при достаточном количестве избранных для изучения объектов позволяют с большой степенью достоверности определить роль и значение интересующих нас признаков.

Исследованием были охвачены 1326 стоянок, 1526 селищ, 598 городищ, 767 некрополей - всего 4217 памятников в хронологических рамках с VII тыс. до н. э. по XVII в., т. е. от палеолита до завершения средневековья. Были выбраны памятники, расположенные на территории Центра и Севера европейской части СССР в примерном ареале сложения русской народности и государственности²⁸ .

Что же показало исследование?

Историки архитектуры уже не раз отмечали "золотые" точки ландшафта, привлекавшие внимание древнерусских градодельцев, и соответствующие принципы их отбора: у акваторий при впадении притоков - знаменитые "мысовые" площадки; внешние более высокие берега речных излучин; предпочтение высоких, хорошо обозримых и дающих хороший обзор точек; а также выпуклых, экспозиционно выигрышных форм рельефа и т. п. Именно так размещались многие древние кремли, монастыри, храмы, города. Оказалось, что эти же принципы во многих случаях лежали в основе выбора площадок для первобытных стоянок, позже - селищ, некрополей. Рассмотрение этих памятников позволило установить более широкий характер распространения отмечавшихся ранее принципов, гораздо более богатое, развернутое и мощное их проявление - существование их в культурных слоях, "отложившихся" задолго до прихода славян на территорию европейской части СССР и тем более периода византийского влияния, а именно - в памятниках и в следах

²⁷ Лаврик Г. И. Проблема системных исследований архитектурной композиции. В сб.: Архитектурная композиция. Современные проблемы. М. 1970, с. 159 - 162.

²⁸ В границах современных Московской, Владимирской, Рязанской, Тульской, Калининской, Смоленской, Калужской, Ярославской, Ивановской, Орловской, Курской, Брянской, Псковской, Новгородской, Ленинградской, Вологодской, Костромской областей. В качестве исходного фактического материала были использованы паспорта указанных объектов, собранные в Секторе археологических сводов Института археологии АН СССР. Пользуясь случаем, выражаю сердечную благодарность сотрудникам этого сектора и его руководителю В. В. Седову за многолетнее содействие и методическую помощь. Памятники Киево-Черниговской, Переяславской, Туровской и других земель рассматривались по литературным данным.

стр. 133

деятельности племен еще каменного века, творивших здесь свою жизненную среду около семи тысячелетий тому назад.

Исследование показало высокую степень сакрализации, развитый идейно- символический, духовный статус древних поселений и построек. Особенно сильно этот признак проявился у стоянок и в наиболее яркой форме у древнейших из них - эпохи палеолита.

Анализ ориентации площадок стоянок по странам света выявил преобладание северо-восточного направления, что позволило выдвинуть предположение о существенном значении культа Солнца, в особенности его восходов в дни летнего солнцестояния в жизни человека тех далеких эпох и в формировании архитектурной среды²⁹ . Таковы неолитические стоянки в Старой Ладоге при впадении р. Ладожки в Волхов, в урочище "Победище", ряд стоянок того же времени на Юксовском озере в Ленинградской обл. и другие. Второй по степени интенсивности у стоянок оказалась южная ориентация. Полученные результаты вполне укладываются в русло двух "сакраментальных" направлений, характерных для многих эпох и культур, а в данном регионе по сей день присутствующих, например, в погребальных обрядах русского народа и его северных соседей. Но в данном случае было важно, что на интересующей нас территории были обнаружены признаки высокой одухотворенности строительной деятельности, существенное значение в ней идеологических стереотипов.

Предпринятая "параметризация" исследуемых признаков, т. е. количественное выражение частоты или интенсивности их проявления, позволили не только уверенно выявить ведущие из них, но и проследить усиление или ослабление их в различные эпохи, их эволюцию. Оказалось, что наиболее высокий индекс северо-восточного обращения обнаруживают стоянки эпохи палеолита; эта тенденция остается доминирующей в последующие эпохи - мезолита, неолита, отчасти бронзы, но показатель его предпочтения постепенно падает³⁰ . Такое ослабление выявленного признака может свидетельствовать о снижении роли идеологического фактора в архитектуре, возобладании роли рациональных интересов. Это могло быть следствием общего угасания традиций палеолитической культуры либо смены одной культурной традиции другой. Здесь показательно, что в эпоху бронзы преобладает уже южное направление, хотя показатели его значительно слабее, чем у северо-восточного, идеологически, видимо, главного. Вероятно, здесь можно предполагать постепенное ослабление или смену идейно-мировоззренческих стереотипов, а также их роли в формировании жизненной среды.

Любопытно, что предпочтение северо-восточной ориентации как бы преемственно переходит к памятникам более позднего времени - селищам, первоначально в эпоху неолита, затем бронзы, - признак, который заметно утрачивается ими в железном веке и с новой силой проявляется лишь в славянское время, в V-VIII вв., а затем в средневековье. Следовательно, даже у поселений, заметно "привязанных" к фактору хозяйственному, когда существенную роль могли играть почвенные условия, интересы прогрева земли и др., весьма высоким оказывается статус идеологический.

Городища, для которых в большинстве случаев, первостепенную роль играли интересы обороны, фортификации, - памятники, связанные в условиях тех далеких эпох с поисками и выбором, по словам Ф. Энгельса "предметов, приготовленных самой природой"³¹ , показали относительно слабо выраженную связь с факторами идеологического плана. И тем не менее результаты исследования городищ балтского региона раннего железного века, возможно, выполнявших функции святилищ, дают основания предполагать существенную роль и в их пространственной ориентации

²⁹ 1326 стоянок распределились по восьми основным направлениям стран света С-В, В, Ю-В, Ю, Ю-З, З, С-З следующим образом: 262, 170, 139, 222, 147, 144, 110, 132, из чего видно, что направление С-В является ярко выраженным, показатель его преобладания над средним уровнем равен 1,6.

³⁰ Коэффициент, или индекс преобладания той или иной ориентации над средней (полученный делением его абсолютного показателя на среднестатистический), показал, что индекс северо-восточного обращения составляет у памятников эпохи палеолита 2,3, мезолита - 1,9 неолита - 1,6, эпохи бронзы - 1,3.

³¹ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. I, с. 481.

стр. 134

мировоззренческих факторов, в частности солнца как главной фигуры языческого пантеона. Выраженное северо-восточное обращение обнаруживают и городища Древней Руси, а затем средневековья. Детальный анализ отдельных из них дает определенные основания для гипотезы об учете идеологического фактора при строительстве, казалось бы, сугубо фортификационного типа поселений - вывод, который подтверждается исследованиями самой архитектоники городищ, в частности наличием у некоторых из них чисто ритуальных "защитных" рвов (таковые есть и у курганных захоронений), и письменные свидетельства об особой "охранительной" семантике городов, монастырей, жилищ в эпоху средневековья - традиции, восходящей, вероятно, к первобытным временам.

Городище Тушемля на Смоленщине (I тыс. до н. э. - I тыс. н. э.) широко известно³² , однако никто до сих пор не обращал внимания на то, что структура его верхнего культурного слоя (VI-VII вв. н. э.) и положение святилища были тесно связаны с восходами солнца, вероятно, как главной фигуры языческого пантеона в дни летнего солнцестояния. Невольно вспоминается Стоунхендж - знаменитое мегалитическое сооружение Британских островов (II-I тыс. до н. э.) с точно выверенной ориентацией главной оси на точку восхождения Солнца в эти знаменательные дни. Примечательно вместе с тем, что Стоунхендж был тщательно исследован Д. Хокинсом с применением ЭВМ, им была выполнена изумившая весь мир расшифровка его структуры. Наши же памятники после исследования их археологами остаются на многие годы без внимания. Тушемля фигурирует в истории архитектуры, но лишь кратко упомянута, более того, обстоятельно раскопанная археологами, названа лишь "временным убежищем", а ее святилища и все особенности архитектоники оставлены без внимания; разумеется, остаются в безвестности и весь ее смысл, те идеи, которыми руководствовались архитекторы глубокой древности³³ . Выводы, сделанные нами в отношении Тушемли, убедительно подтверждают другие городища Смоленщины. Городище у дер. Слобода Глушица буквально повторяет и его овал, и его северо-восточную ориентацию, и положение святилища, обращенное к лучам восходящего Солнца. Интересно, что нижний культурный слой Тушемли (V-III вв. до н. э.) принадлежит к другой культуре, не имеющей преемственных связей с верхним слоем. Структура и святилище его ориентированы теперь уже на полуденное Солнце. Соседнее с ним Мокрядинское городище, синхронное и аналогичное по культуре нижнему слою Тушемли, также имеет жертвенники, обращенные к югу. Аналогично положение святилища у дер. Городок, датируемого близко к упомянутым памятникам (III-II вв. до н. э.).

Последующий более детальный анализ показал, что идейно-символические приоритеты были основой формирования архитектурной среды в целом - от выбора площадок для поселений, их общей структуры до планировки жилищ. В городищах Туровской земли жилища всех строительных ярусов развернуты под углом 45° к меридиану - а в этом регионе именно таковы азимуты восходов в дни летнего солнцестояния! Исследователи до сих пор полагали, что "возможно, такая ориентировка построек связана с направлением улиц"³⁴ . Однако Давидов-городок имеет округлый контур, въезды с севера и юга, следовательно, главная "магистраль" города имела меридиональное направление, и тем не менее на всех шести строительных ярусах городка и жилые, и хозяйственные постройки развернуты под углом 45° к меридиану! Этот пример дает основание полагать, что в других случаях, когда контуры жилищ совпадают с положением въездов, улиц, контурами городищ, последние изначально могли быть сориентированы с канонически главными направлениями окружающего жизненного пространства.

Наиболее благоприятными объектами для исследования роли эстетического и идеологического факторов в древнейшем расселении оказались некрополи: курганы, сопки, жальники - объекты, как правило, "чистые" от функциональных интересов и непосредственно связанные с мировоззрением, представлениями о земной и загробной жизни, культами и т. п. Древние некрополи менее всего привлекали исто-

³² Третьяков П. Н., Шмидт Е. А. Древние городища Смоленщины. М. - Л. 1963.

³³ Всеобщая история архитектуры. Т. I, с. 33.

³⁴ Лысенко П. Ф. Города Туровской земли. Минск. 1974, с. 122, 126 - 129.

стр. 135

риков архитектуры. Но именно они оказались наиболее благодатным материалом, именно в них наиболее ярко и зримо проявились высшие духовные ценности, идеология архитектурного творчества: приоритеты культа, земной и загробной жизни, тайный смысл и красота природы. И это не случайно. Прежде всего потому, что некрополи менее всего были связаны с рациональными факторами - исследователи отмечают лишь один из них, гигиенический, - стремление к выбору сухих площадок, не связанных с грунтовыми водами, для сохранности захоронений и предупреждения от загрязнения рек и водоемов. Далее, представления древних о временном характере земной жизни и вечном - потусторонней позволяют рассматривать некрополи как своеобразные "идеальные" города древности, а это открывает возможности для поисков параллелей и реставрации на их основе принципов планировки и застройки поселений. Наконец, сопки и курганы - это древнейшие монументальные земляные сооружения - ценны как прообразы и средневековых, и современных мемориалов и монументальных сооружений, всегда занимавших ключевые точки в ландшафте, структуре городов и расселения.

Что же показали эти памятники? Прежде всего главенствующее значение идеологически значимых направлений пространственной ориентации. Безраздельно господствующей оказалась роль именно северо-восточного направления. Оно стабильно сохранялось на всем протяжении существования этих сооружений, начиная эпохой бронзы, с III по II тыс. до н. э., и кончая поздним средневековьем, XVII в., - прямая связь с ориентацией стоянок, селищ, да и городищ тоже. Некрополи позволили также в "чистом" виде выявить роль эстетического фактора; практически во всех случаях, когда положение их площадок в природной среде отклонялось от канонической (на последнюю четко указывала и ориентация погребений), скажем, было связано с северным, западным, юго-западным направлениями, то оказывалось, что памятник был вынесен на эффектную видовую площадку, высокую точку рельефа, обращенную к озеру, реке, широким панорамам.

Анализ положения некрополей не только в природной среде, но и по отношению к поселениям позволил выявить еще одну, весьма существенную грань древнейшего расселения - роль в нем не только стереотипов ориентации на идеологически значимые стороны горизонта, но и внутренних связей (видовых, семантических, идейно-смысловых), которые в конечном счете определяли целостную пространственную структуру поселений и их некрополей. Эти связи осуществлялись в развитой и взаимосвязанной системе: "городище - городище", "селище - городище" и "некрополь - селище - городище" и "некрополь - некрополь".

Действительно, многие сопки, курганы, жальники занимают площадки, непосредственно связанные визуально со "своим" поселением. Таков курганный могильник у Игорева селища (XI-XII вв.; конец I тыс. до н. э. -начало I тыс. н. э.), могильник и селище в дер. Нестерово в Ярославской обл. (XI-XII вв.). Это как бы два селения двух миров - земного и потустороннего, обращенные друг к другу, "смотрящие" друг на друга. В этой системе не мог не отразиться древнейший культ предков, их почитание, патронат, покровительство. В Старой Ладоге, на противоположных берегах Волхова сложилась пространственно развитая и хронологически многослойная система памятников: стоянок, селищ, городищ, курганов, сопок, визуально тесно связанных друг с другом. На Плещеевом озере у Переславля-Залесского мы встречаем целое созвездие обращенных друг к другу памятников самого разного времени и типа.

Проведенным исследованием были существенно дополнены и развиты известные ранее по данным археологии принципы ориентации захоронений выявленными на сей раз принципами пространственной ориентации площадок самих некрополей, учета при этом специфики природных факторов, водных и сухопутных коммуникаций, идеологически значимых объектов. Весьма существенным результатом исследования оказался вывод, ранее отмечавшийся археологами в отношении некоторых памятников, - о существовавшей преемственности в использовании наиболее ярких, "фокусных" точек ландшафта на протяжении сотен и тысяч лет под разного рода объекты: стоянки, племенные городища, селища, княжеские города, позднейшие усадьбы, культовые сооружения, кладбища, мемориалы. Данный результат дает основания предполагать существование определенной преемственности или

стр. 136

общности в самих принципах расселения, принципах строительной деятельности, творческих методах зодчества на различных этапах развития.

Таким образом, зафиксированная исследованием устойчивость богатейшей палитры идейно и художественно содержательных принципов формирования среды обитания позволила сделать принципиально важный вывод о существовании на изучаемой территории крепких, многовековых и даже тысячелетних традиций зодчества, стабильность которых показывает, сколь мощным был культурный пласт собственных традиций на этой земле, сколь устойчив он был в веках, с каким постоянством и последовательностью эти традиции передавались из поколения в поколение.

Можно ли надеяться, что в последующем удастся восстановить по археологическим данным собственно архитектурные формы, самое архитектуру далекого и безвозвратно ушедшего прошлого? Это представляется сегодня маловероятным, хотя теоретически такую возможность исключать нельзя. Главное же - важно выявить в прошлом принципы зодчества, его творческие и мировоззренческие основы - ведь именно они определяют его интеллектуальный потенциал. Поэтому последующее пополнение археологической базы исследования, более детальный, дифференцированный анализ с локализацией его по отдельным регионам, эпохам, культурам может выявить совершенно новые, неизвестные грани творческого метода мастеров- строителей далекого прошлого, огромное разнообразие "школ" и течений. Включение в орбиту исследования все большего круга детально изученных памятников позволит от выяснения общих принципов зодчества, таких, как выбор площадки для поселения, перейти к выявлению самой архитектурной формы, принципов организации ее в целом, а также ее элементов, деталей. Наконец, более обстоятельная работа с выходом на эпоху Древней Руси, а также русского средневековья позволит более уверенно говорить о линиях преемственности, показать становление русского зодчества как феномена.