Существует мнение, что такие понятия, как "врачи-бандиты" и "врачи-убийцы", - это продукт "позднего сталинизма", связанный с печально знаменитым "делом врачей" 1953 года. Многие же относят их появление к 1938 году, когда на процессе "правотроцкистского блока" были осуждены и врачи. В действительности эти ярлыки, оскорбительные для всех, кто причастен к медицинской профессии, вошли в советскую жизнь еще раньше, в год "великого перелома".

Первое "дело врачей". 22 ноября 1929 г. в газетах появилось сообщение ГПУ Украинской ССР о раскрытии "заговора украинских контрреволюционеров и националистов" из так называемого СВУ - "Спилки визволення Украіны" (Союза освобождения Украины). А уже в январе-феврале газеты Харькова (тогда - столицы Украины), Киева, Днепропетровска, Одессы и других городов Украины начали публиковать сообщения об арестованных заговорщиках¹ .

"Вражеский заговор", раскрытый доблестными украинскими чекистами, быстро обрел всесоюзную известность. 16 февраля 1930 г. на общегородском собрании ИТР и научных работников Москвы выступил с докладом А. И. Рыков, председатель Совнаркома СССР, занимавший эту должность (как вскоре оказалось) последние недели. Упомянув Украинскую Академию наук, он отметил, что именно там якобы действовала контрреволюционная "группа Ефремова" (тогда - вице-президента Украинской Академии наук), в которую входил и профессор медицины Подгаецкий. Это свое заявление глава правительства сделал задолго до вынесения приговора и даже еще до начала судебного процесса.

Следствие по делу "группы Ефремова" продвигалось без задержек, и уже в конце февраля был обнародован состав суда (Верховного суда УССР), которому предстояло рассмотреть "Дело СВУ". Председателем суда был А. Т. Приходько, а членами профессор Волков, рабочий Коробенко, профессор Соколянский, крестьянин Одинец, рабочий Муха и крестьянка Корженкова. Врагов-контрреволюционеров должен был судить "народный трибунал" из представителей рабочих, крестьян, интеллигенции.

9 марта в переполненном зале Харьковского государственного оперного театра открылся процесс СВУ. Заседания транслировались по радио (тогда

Мирский Марк Борисович - доктор медицинских наук, заведующий Отделом истории медицины и здравоохранения (Национальный НИИ общественного здоровья Российской Академии медицинских наук).

стр. 73

это было большой редкостью). На скамье подсудимых оказались 45 обвиняемых - видные представители украинской интеллигенции во главе с вице-президентом Всеукраинской Академии наук (ВУАН) С. А. Ефремовым. Подчеркивалось, что "почти все обвиняемые принадлежат к буржуазной интеллигенции"² . Как было объявлено, все они входили в контрреволюционную организацию, которая имела своей задачей свергнуть советскую власть на Украине посредством вооруженного восстания и установить капиталистический строй. Обвинительное заключение поддерживали сотрудники республиканской прокуратуры, но первую скрипку играл видный партийный деятель П. П. Любченко - он, как было объявлено, выступал в качестве "главного общественного обвинителя (от ВЦСПС)".

Среди подсудимых было пятеро врачей - А. Г. Черняховский, руководитель медицинской секции ВУАН, и ее члены А. А. Барбар, В. В. Удовенко, В. Я. Подгаецкий и Н. А. Кудрицкий. Все они были известными на Украине людьми, опытными специалистами-медиками.

Старшим по возрасту среди них был 60-летний Александр Черняховский, представитель известной врачебной семьи (его братья, Михаил Григорьевич и Евгений Григорьевич, были известными хирургами). Окончив медицинский факультет Киевского университета, он посвятил себя гистологии и вскоре стал видным ученым (известны его исследования нервных клеток). Как специалист-гистолог, он работал в лаборатории испанского ученого, нобелевского лауреата Рамон-и-Кахаля. С 1919 г. профессор Черняховский заведовал кафедрой гистологии и эмбриологии Киевского медицинского института, читал лекции студентам, обучал аспирантов. Как теоретик по специальности, медицинской практикой и лечением больных он не занимался. Сравнительно далек от клинической медицины был и 40-летний Подгаецкий. Воспитанник петроградской Военно-медицинской академии, он в 1923 г. основал в Киевском медицинском институте кафедру гигиены труда и сам изучал проблемы гигиены в сельском хозяйстве. Гигиенистом был и 49-летний Удовенко. После окончания медицинского факультета Киевского университета он несколько лет работал в Бердичевском уезде, где занимался главным образом вопросами санитарии и гигиены. В 1923 г. стал профессором, заведовал кафедрой общей гигиены Киевского медицинского института. Медицинской практики у него не было. 50-летний Барбар и 37-летний Кудрицкий были научными сотрудниками ВУАН и преподавали в Киевском медицинском институте: один был старшим ассистентом, а другой профессором. Их практическая деятельность также не была связана с лечением больных.

Каждый из них был известным специалистом в своей области. Все они являлись представителями старой интеллигенции, к которой власть относилась тогда как к чужеродному и опасному элементу. Генеральный прокурор СССР Н. В. Крыленко в 1928 г. на процессе по "Шахтинскому делу" утверждал: "На скамье подсудимых... классовые враги, посланные к нам извне, посланные буржуазией к нам в тыл, чтобы в тылу нашего строительства совершать вооруженные действия, согласно принципам и законам войны"³ . Перед судом тогда предстали инженеры, работавшие в промышленности. Однако сразу же прозвучали призывы искать вредителей и среди других специалистов. "С социальным составом в медвузах дело обстоит далеко не благополучно: партпрослойка там еще очень слаба, - писала главная советская газета. - ...Мы не можем гарантировать, что, в отличие от других отраслей хозяйства, в области здравоохранения исключена возможность вредительства. Нужна колоссальнейшая бдительность"⁴ .

С точки зрения ГПУ, в биографиях пятерых украинских ученых-медиков было немало "темных пятен". Подгаецкий, Барбар, Кудрицкий и Черняховский - в прошлом социал-демократы, то есть предатели дела рабочего класса. Кроме того, Подгаецкий оказался бывшим членом Центральной Рады, а сын помещика Барбар работал в Министерстве здравоохранения у гетмана Скоропадского. Удовенко в царской России был земским врачом, а Черня-

стр. 74

ховский в 1928 г. совершил поездки в Берлин и Мадрид, которые, конечно, использовал для контактов с эмигрантами.

Вместе с тем не были приняты во внимание факты другого рода. Адвокат Ривлин сообщил, что благодаря Барбару и другим товарищам три тысячи раненых красноармейцев, оставленных в Киеве после отступления красных, были признаны гражданскими больными и никто из них не пострадал⁵ . Говорилось и о том, что Удовенко, до революции простой врач, стал крупным ученым и поэтому в 1923 г., при советской власти, получил кафедру экспериментальной гигиены. Приводились и некоторые другие факты, рисовавшие подсудимых отнюдь не как "врачей-бандитов". Однако все это суд пропускал мимо ушей - доминировал обвинительный тон.

Обвиняемые, названные "членами медицинской группы СВУ", якобы обсуждали вопрос, как относиться к больным коммунистам, и решили их уничтожать "путем вливания различных химикалий во время операций". Они якобы "не раз и весьма тщательно обсуждали вопрос, какими средствами лучше замаривать больных коммунистов, попадающих на лечение к врачам-националистам, - средствами химии или бактериологии". На предварительном следствии Барбар якобы так и заявил: "Большевики жалости не вызывают и врачебной этики не заслуживают". Цитировались неправдоподобные разговоры, что "хорошо было бы во время болезни Ленина вредительскими мерами ускорить его смерть"⁶ .

Центральный орган правящей партии привел первые относящиеся к "медицинскому террору" показания подсудимых на предварительном следствии: "Интересны показания Ефремова по поводу медицинского террора, входившего в программу СВУ. Этот террор заключался в том, что врачи - члены СВУ должны были не лечить больных коммунистов, а уничтожать их. Несмотря на свои показания в этом духе, данные на предварительном следствии, теперь (то есть во время начавшегося процесса. - М. М.) Ефремов начинает отвиливать. Он уверяет, будто он "ничего не знает" об этом терроре. На предварительном следствии Ефремов сознался, что в разговорах с другими подсудимыми он осуждал тех врачей, которые лечат коммунистов, вместо того, чтобы их уничтожать, в частности, тех врачей, которые лечили Ленина после покушения на него, совершенного террористкой Каплан. Теперь Ефремов отрицает эти показания"⁷ .

Сенсационную, будоражившую воображение информацию о вредительских действиях украинских врачей распространяли тогда различные газеты. "Комсомольская правда" писала: "Медицинскую группу СВУ называли "черным кабинетом". В "черном кабинете" уважаемые профессора и академики тихонько обсуждали важный и сложный вопрос: как им, врачам, легче и тише уничтожить коммунистов?.. Вот вы, коммунист, заболели и пригласили врача. По мнению "черного кабинета", заседавшего в Киевском медицинском институте, врач должен явиться к вам, пощупать пульс, посмотреть язык, узнать, с какого года вы состоите в партии и... отправить вас к праотцам"⁸ . "Правда" в статье "Доктора-бандиты" задолго до окончания процесса и вынесения приговора заклеймила их как невиданных доселе преступников, заявив, что "этой своей террористической свирепостью медицинская группа выделяется среди других групп СВУ".

Обвинение не представило никаких доказательств "медицинского террора" "врачей-бандитов". Не говорили об этом и подсудимые, хотя их и вынудили каяться во всех мыслимых и немыслимых грехах. Вот, например, что сказал на суде Черняховский: "Я чувствую за собой вину, которая заключается во вредительской политической работе. Я признаю, что был контрреволюционером до последнего времени. Теперь я осуждаю эту мою политическую деятельность. Я полностью сознаю весь тот вред, который я сделал, и особенно меня мучит сейчас то, что я был связан с заграничной эмиграцией". Ни о каком "медицинском терроре" этот "врач-бандит" не сказал ни слова.

Не сделали на процессе внятных заявлений о "медицинском терроре" и другие "врачи-бандиты". Лишь Барбар, согласно газетному отчету, повторил,

стр. 75

что "члены медицинской секции СВУ, обсуждая вопрос о том, как относиться к больным коммунистам, решили относиться враждебно и вместо оказания помощи - губить их". Прокурору Ахматову этого было достаточно, чтобы заявить на суде, что у Барбара и Удовенко была "принципиальная установка" на медицинский террор⁹ . Не требовал доказательств и его "вывод, что медицинская группа СВУ представляла собой сборище ярых, заклятых врагов советской власти, сборище людей явно контрреволюционных"¹⁰ .

От голословного обвинения в "медицинском терроре" прокурор перешел к самым серьезным политическим обвинениям. Врачам инкриминировали антисоветскую обработку студентов-медиков. Подгаецкий явно двусмысленно допустил, что "молодая врачебная масса наших исполнителей и политических единомышленников быстро и легко может стать, да наверное и становилась, ячейкой погромов и организаторов кулацких кружков"¹¹ .

Украинский юрист А. Болаболченко, ознакомившись со всеми 250 томами "Дела СВУ", не нашел там ни одного фактического доказательства преступлений или вины хоть кого-нибудь из 45 подсудимых, в том числе, разумеется, и пятерых врачей¹² . Характерно, что не придавалось значения тому, что "врачи-бандиты" по роду своей деятельности не занимались медицинской практикой и, следовательно, даже при желании не могли организовать "медицинский террор" против коммунистов. Прокурор Ахматов в своей обвинительной речи в конце процесса пожаловался, что всех их "было очень тяжело допрашивать... считали ли они возможным применить к политическому противнику "медицинский террор", нарушить так называемую врачебную этику".

Откуда же взялось такое обвинение? Кто автор этого, по сути дела, невежественного вымысла? Есть основания считать, что авторство принадлежит самому Сталину. В 1992 г. в его личном архиве был обнаружен следующий документ: "Шифром. Харьков. Косиору, Чубарю.

Когда предполагается суд над Ефремовым и другими? Мы здесь думаем, что на суде надо развернуть не только повстанческие и террористические дела обвиняемых, но и медицинские фокусы, имевшие своей целью убийство ответственных работников. Нам нечего скрывать перед рабочими грехи своих врагов. Кроме того, пусть знает так называемая "Европа", что репрессии против контрреволюционной части спецов, пытающихся отравить и зарезать коммунистов-пациентов, имеют полное "оправдание" и по сути дела бледнеют перед преступной деятельностью этих контрреволюционных мерзавцев. Наша просьба согласовать с Москвой план ведения дела на суде. N 8/ш. И. Сталин. 2. 1-30 г. 16.45"¹³ .

Итак, тон обвинений был задан. И хотя выдержать его на процессе не удалось, дело было сделано: советскому народу, да и всему миру, было сообщено о преступной деятельности "врачей-бандитов", которые задумали организовать "медицинский террор", как сказал прокурор Ахматов, "использовать медицинскую науку - для уничтожения творцов пролетарской революции".

Процесс только начался, до вынесения приговора было далеко, а в откликах, прежде всего от "заинтересованных лиц" - коллег и знакомых подсудимых, не было недостатка. В Киеве пленум научно-исследовательской кафедры теоретической медицины постановил исключить из своего состава Черняховского, Подгаецкого и Удовенко. Заклеймили позором изменников украинские академики Нещадименко, Корчак-Чепурковский, Фомин, Новицкий, Семинский и др. Общее собрание медицинской секции Академии наук Украины также исключило из своего состава "фашистских наемников".

В "Известиях" профессор А. В. Мольков объявил, что в составе постоянного бюро профилактических кафедр СССР "оказались украинские контрреволюционеры профессора Подгаецкий и Удовенко" и что пленум бюро "постановил исключить из своего состава этих негодяев и лицемеров"¹⁴ . "Обострение классовой борьбы нашло свое яркое отражение на всех участках теоретического фронта, в том числе и на медицинском, - писал журнал "Врачебная мысль". - Здесь оно проявилось как в форме открытого вреди-

стр. 76

тельства, так и в форме оживления реакционных теорий. В контрреволюционных организациях, вскрытых ГПУ, не последнюю роль играли теоретические работники медицины". И позднее был подведен итог процесса: "С исчерпывающей полнотой разоблачена и доказана причастность группы старорежимных "столпов" медицинской науки к антисоветским и вредительским организациям, - говорилось в статье "О вредительских теориях и оппортунистической практике в области здравоохранения". - Пойманные с поличным идеологи "медицинского террора"... вынуждены были признаться, что так называемая "врачебная этика" и т.п. лозунги политического нейтрализма служили только защитным флагом для конспиративной контрреволюционной деятельности медицинской секции Украинской академии наук. При президиуме медсекции формально числились различные комиссии (терминологическая, методологическая и др.), фактически же все внимание было сосредоточено на проработке "методов физического истребления" советских деятелей, особенно коммунистов (отравление ядом, бактериями и т.п.)"¹⁵ .

19 апреля 1930 года был объявлен приговор Ефремову (10 лет тюрьмы) и остальным. Барбар, Удовенко, Подгаецкий получили по 8 лет, Черняховский - 5, Кудрицкий - 3 года (условно). Трагичной оказалась судьба трех из осужденных. Барбар и Подгаецкий, почти отбывшие срок, в 1937 г. были расстреляны. Удовенко пробыл в лагере восемь лет и тоже расстрелян в 1937 году.

Почти 60 лет тяготело над их именами - да и над всей нашей медициной, породившей "врачей-бандитов" и "врачей-убийц", - это чудовищное сталинское обвинение. Только 11 сентября 1989 г. пленум Верховного суда Украины отменил несправедливый приговор, реабилитировал не только врачей, но и всех, кто был осужден по "делу СВУ".

Второе "дело врачей". В марте 1938 г. снова на скамье подсудимых большого политического процесса, так называемого "антисоветского правотроцкистского блока", оказались медики. На этот раз врачей Л. Г. Левина, Д. Д. Плетнева, И. Н. Казакова судили в составе большой группы (21 человек) обвиняемых, включавшей бывших членов высшего руководства страны Н. И. Бухарина, А. И. Рыкова и Г. Г. Ягоду.

В обвинительном заключении говорилось и о подсудимых-врачах: "Обвиняемый Плетнев, принявший непосредственное участие в деле убийства Алексея Максимовича Горького и Валериана Владимировича Куйбышева, показал: "Ягода... прямо предложил мне воспользоваться своим положением лечащего врача у Куйбышева В. В. и А. М. Горького и ускорить их смерть путем применения неправильных методов лечения. Я пытался отказаться, но в конце концов был вынужден согласиться... Приняв это страшное задание Ягоды, я вместе с доктором Левиным выработал план убийства А. М. Горького и В. В. Куйбышева". Это же подтвердил и обвиняемый Левин, показавший: "Я признаю себя виновным в том, что, применив умышленно неправильное лечение и использовав не соответствующие данному заболеванию лекарства, я вместе с моими сообщниками, по согласованию с Ягодой, был виновником преждевременной гибели Максима Горького и Куйбышева"... По прямому указанию Ягоды обвиняемыми д-ром Левиным и д-ром Казаковым был убит также председатель ОГПУ В. Р. Менжинский".

К суду привлекался и доктор А. И. Виноградов, работавший в санчасти ОГПУ, однако "дело в отношении д-ра Виноградова А. И. за его смертью производством прекращено"¹⁶ . В обвинительном заключении говорилось о вине еще не доказанной. Однако уже в ближайшие дни газеты стали печатать индивидуальные и коллективные негодующие отклики с требованиями суровой расправы.

5 марта допрос врачей еще не начинался, а в "Правде" уже появилась резолюция совещания по физиологическим проблемам: "Врачи Плетнев, Казаков, Виноградов, Левин, - гласила она, - ...сознательно использовали доверие больных для умерщвления их. Подобных преступлений еще не знала

стр. 77

история. Смерть этим убийцам!" Под резолюцией подписались видные ученые академики Л. А. Орбели, А. А. Ухтомский, профессора "Н. Н. Аничков, А. Д. Сперанский, Л. С. Штерн, А. В. Вишневский, К. М. Быков, Н. И. Проппер-Гращенков и др. Газета "Медицинский работник" сообщала 4 марта, что на собрании в Кремлевской больнице академик М. Б. Кроль просил суд применить к преступникам высшую меру наказания, а профессор Я. Г. Этингер (в будущем один из фигурантов "дела врачей" 1953 г.) сказал, что "банда гнусных убийц заслужила смерть". Выразили свое возмущение и требовали расстрела академики А. Н. Бах, Н. Д. Стражеско, профессора А. И. Абрикосов, Г. Ф. Ланг, В. П. Филатов, Н. Н. Бурденко, В. Р. Хесин. "Расстрела всей проклятой банды предателей родины" требовали: от имени 400 врачей города Перми (Правда, 8 марта), общее собрание врачей г. Ялты (9 марта), сотрудники 1-й киевской клинической больницы и тульской больницы имени Н. А. Семашко (10 марта), работники Архангельского мединститута (11 марта)...

Подсудимые врачи являлись видными учеными, чьи имена и научные труды хорошо знали и в СССР и за рубежом. Пропаганда их развенчивала и как специалистов, и как порядочных людей, низведя до уровня уголовных элементов. 8 марта процесс "дошел до самого ужасного и самого темного обвинения... На протяжении последующих двух дней, - пишет Р. Конквест, - главной темой допросов была система "медицинских убийств", якобы выполнявшихся по прямым распоряжениям Ягоды"¹⁷ . Сначала был будто бы умерщвлен предшественник Ягоды на посту начальника ОГПУ Менжинский, убийцей стал его любимый врач Казаков. Потом уничтожен сын Горького Максим Пешков: это убийство приписывалось Левину и Плетневу. Следующей жертвой этих извергов стал Куйбышев, и, наконец, они же погубили Горького.

Первым проводился допрос Левина. О себе он в частности сообщил, что работал врачом с 1896 года. С 1920-х годов Левин работал в системе Лечсанупра Кремля. Он, в частности, лечил В. И. Ленина, К. Цеткин, а также Ф. И. Шаляпина, В. И. Качалова, художника Л. Пастернака, наблюдал за здоровьем Р. Роллана во время его пребывания в СССР в 1935 году. Перед арестом был заместителем главного врача Кремлевской больницы, следил за здоровьем и лечил самых высокопоставленных советских вождей¹⁸ .

Казаков в 1930-е годы возглавлял Институт обмена веществ и эндокринных расстройств, пользовался признанием и официальной поддержкой. Вот что писал о нем профессор Балтиморского университета Г. Сигерист, преподававший в университете Дж. Гопкинса историю медицины и написавший книгу о советской медицине: "В 1935 г. я провел целый день с профессором И. Казаковым в его клинике...От разговора с ним создавалось впечатление, что он либо гений, либо шарлатан. Он уверял, будто открыл новый метод лечения, который называл лизатотерапией"¹⁹ . В действительности Казаков не был ни гением, ни шарлатаном. Ученый медицинский совет Наркомздрава 28 июня 1930 г. обсуждал метод Казакова и признал, что он "представляет интерес как с практической, так и с теоретической стороны". Этим, видимо, и объяснялось принятое 26 января 1932 г. постановление Совнаркома РСФСР о создании НИИ обмена веществ и эндокринных расстройств во главе с Казаковым²⁰ .

"Круг знакомых, друзей у отца был широк, - вспоминал его сын Б. И. Казаков. - У отца была частная практика, и кто только к нему не обращался за помощью - артисты, писатели, политические деятели... Помню, в дом приходили и Н. А. Семашко, и участник трех революций, видный деятель партии П. А. Красиков, и один из руководителей октябрьского вооруженного восстания Н. И. Подвойский, и известный государственный деятель Х. Г. Раковский"²¹ .

Среди пациентов Казакова был и Сталин. Б. В. Петровский вспоминал: "В тридцатые годы, страдая псориазом (хронической кожной болезнью), он прошел курс лечения белковыми препаратами у доктора Казакова. Инъекции этого малоэффективного, по сути знахарского, препарата несколько по-

стр. 78

могли Сталину, и тогда Казакову срочно создали Институт обмена веществ... Но произошло непредвиденное. Пятно, поразившее кожу генсека, стало вновь увеличиваться. Доктор Казаков, только что вкусивший славы, был арестован" ²² . Дело в том, что лизатотерапия была тогда новым и модным методом лечения. Но, как показала практика, препараты, отразившие уровень медицины того времени, надежд не оправдали. Их лечебный эффект оказался небольшим, хотя и вреда не было.

Самым известным среди врачей, оказавшихся на скамье подсудимых, был Плетнев. Биографическая справка, помещенная в 1933 г. в Большой медицинской энциклопедии гласит: "Плетнев Дмитрий Дмитриевич (род. 1872), выдающийся профессор-терапевт, заслуженный деятель науки... В настоящее время Плетнев - профессор Центрального института усовершенствования врачей и директор Научно-исследовательского института функциональной диагностики и экспериментальной терапии НК Здравоохранения. Плетнев состоит также членом Ученого медицинского совета РСФСР и УССР, членом правления Всесоюзного общества терапевтов и членом ряда заграничных научных обществ".

В 1929 г. он покинул медицинский факультет МГУ. Как вспоминал его ученик профессор В. Г. Попов, Плетнев открыто конфликтовал тогда с ректором университета А. Я. Вышинским. После того как тот затеял в университете очередную политическую чистку, Плетнев отказался в ней участвовать и подал в отставку. Впрочем, вскоре он возглавил другую терапевтическую клинику и даже целый институт, а в конце 1929 г. стал еще и штатным консультантом Лечсанупра Кремля. И вот судьба снова столкнула Плетнева с Вышинским - уже не ректором, а прокурором, государственным обвинителем.

Ягода давал на процессе показания, как он вербовал Левина, Плетнева, Казакова - "по прямому сговору с японской и германской разведками и по заданию врага народа Л. Троцкого". Между тем Левина Горький любил и ценил. Неоднократно он приезжал к Горькому в Италию, наблюдал за его здоровьем, жил у него дома и на подмосковной даче. Когда Горький умер, Левин написал некролог, посвятив памяти писателя взволнованные строки. Это припомнил ему Вышинский. По его словам, Левин "вздыхал, стонал о гибели великого человека... Левин не добавил - "от руки автора этого некролога, одного из подлых убийц!"" Более того, Вышинский не просто вспомнил некролог - он приобщил его к делу как одно из доказательств преступления. В некрологе говорилось: "За десять лет моего врачебного наблюдения за Алексеем Максимовичем это было шестое заболевание гриппом. Каждый раз грипп неизменно осложнялся бронхитом и катаральным воспалением легких". Эти слова Вышинский подал как признание доктора Левина в том, что он заранее продумывал свои преступные действия: "Значит, Левин уже знал хорошо, в каком направлении можно искать осложнений в этой борьбе Алексея Максимовича Горького с болезнью"²³ .

Об обстоятельствах, в силу которых Левин попал на скамью подсудимых, его невестка Е. Л. Левина рассказала: "На Льва Григорьевича Сталин имел "зуб". Наверное, первая их встреча произошла, когда заболел Яков, сын Сталина от первого брака. Вторая жена - Надежда Сергеевна Аллилуева - вызвала Л. Г. Левина. Оказалось, что у Яши тяжелое воспаление легких. Лев Григорьевич без ведома Сталина остался на ночь - дежурить. Утром в дверях они столкнулись. "Это еще кто?!" - рявкнул Сталин. "Доктор Левин, он дежурил у Яши..." - начала было объяснять Аллилуева. Сталин зло прервал: "Зачем нужен доктор! Что за глупости!"

...Второй раз свекор, очевидно, разгневал Сталина, когда застрелилась Аллилуева. Нам позвонил Поскребышев (секретарь Сталина) и предложил Льву Григорьевичу срочно приехать. Надо было подписать заключение о смерти, где бы говорилось, что Аллилуева умерла от аппендицита. Но Левин отказался подписывать подобную бумагу. Кстати, отказался подписывать ее и Плетнев". По сведениям Я. Л. Рапопорта, медицинский бюллетень о смерти, последовавшей от аппендицита, было предложено подписать троим:

стр. 79

А. Ю. Канель, главному врачу Кремлевской больницы, ее заместителю Левину и Плетневу. Все трое отказались. Левину и Плетневу строптивость обошлась дорого.

"Вероятно, в третий раз Левин рассердил Сталина после того, как застрелился Орджоникидзе... Впрочем, и послушного наркомздрава Каминского, подписавшего тот бюллетень о смерти, который требовался, - о смерти Серго от "паралича сердца" - тоже расстреляли... Хорошо помню, что Лев Григорьевич настаивал тогда на вскрытии, а Сталин не соглашался"²⁴ .

Обвиняемые подверглись перед началом процесса соответствующей обработке. В ход шли и пытки, и угрозы расправиться с близкими, и многое другое. Установлено, что в допросах принимал участие наркомвнудел Н. И. Ежов. По показаниям его бывшего заместителя Фриновского, Ежов убеждал допрашиваемого, что суд сохранит ему жизнь если он признает свою вину... В результате люди оговаривали себя. Левин и другие подсудимые дали показания о планировании и проведении так называемых медицинских убийств. По этим показаниям, чтобы освободить пост начальника ОГПУ для Ягоды, Казакову, доктору-шарлатану и любимцу Менжинского, приказали убить его чрезмерной дозой одного из "лизатов" собственного, казаковского, изготовления.

Убийство Максима Пешкова, сына Горького, производилось в два этапа: сперва приказали секретарю Горького Крючкову напоить Пешкова пьяным и оставить в таком состоянии на садовой скамейке, "на холоде", а затем, когда Пешков простудился, напустили на него Левина, Виноградова и Плетнева. На прогулках с Горьким для него разжигали костры, которые он очень любил, хотя у писателя были слабые легкие, и костры плохо действовали на его здоровье; возили Горького к его внучкам, когда те лежали с простудой, и тем самым заразили писателя, а потом отдали его в руки Левина и Плетнева.

Куйбышева просто неправильно лечили от болезни сердца. Но скончался-то он в конце концов потому, что ему не была вовремя оказана медицинская помощь ²⁵ .

В обвинительной речи Вышинский, доказывая полную возможность преступлений, инкриминируемых врачам, попытался бросить тень на всю историю медицины, для чего постарался представить врачебное коварство и использование ядов за многие века²⁶ . "Сама идея о том, что врач может сознательно убивать пациента, казалась безумной, дикой и не могла найти рецептора в сознании медика, - вспоминал о том процессе один из учеников Плетнева, профессор А. Л. Мясников. - Чудовищность всей этой истории была ясна и ее авторам"²⁷ .

Никаких доказательств вины врачей (за исключением их "добровольных признаний") у государственного обвинителя, как показал процесс, не было, да и быть не могло. Он и подводил к мысли, что настоящие доказательства не нужны, заменяя их словесами, ни на чем не основанными суждениями, явной грубостью и чуть не площадной бранью. "Очень часто убийцы, - утверждал Вышинский, - используют врачей и медицинскую систему якобы для лечения, а на самом деле для того, чтобы добиться своей преступной цели".

Пока шел процесс, продолжалась публикация "возмущенных откликов" на него. Бывшие коллеги обвиняемых требовали расправы над ними. Совет профессоров I Московского медицинского института выразил "свой гнев, ненависть и возмущение по поводу беспримерных по своей подлости и предательству преступлений Бухарина, Рыкова и Ягоды и их приспешников - Плетнева, Левина, Казакова и других... Совет профессоров клеймит омерзительные деяния этих извергов и требует от Верховного Суда беспощадной кары закоренелым предателям и преступникам". Проходивший в Уфе в марте 1938 г. I Всебашкирский научно-организационный съезд врачей "вынес резолюцию, требующую смертной казни для правотроцкистской контрреволюционной банды и выродкам врачебной среды Плетневу, Левину, Казакову"²⁸ .

стр. 80

При допросе Вышинский задал несколько вопросов свидетелю М. Ю. Белостоцкому, врачу Лечсанупра Кремля, которого посылали на дачу к заболевшему Горькому "для проведения внутривенных вливаний". Он высказался "насчет глюкозы с строфантом и строфантином". Это лекарство, по его мнению, особенно любили назначать "ныне разоблаченные" доктора Плетнев и Левин. "Я опасался этого препарата, - заявил свидетель. - Я знал из литературы, что этот препарат очень опасный, что он должен применяться при исключительных показаниях". Он считал тогда, что "это не совсем правильно". Кроме того, было якобы "сделано очень много сердечных инъекций"²⁹ . Через полвека специалисты - судебные медики и терапевты - подтвердили полную нелепость обвинений в неправильном применении лекарств: на самом деле лекарства, в том числе строфантин, были самые лучшие для того времени, дозы врачи выбирали совершенно верно.

Мнение Белостоцкого было принято к сведению. Но дать полную оценку действиям обвиняемых медиков должны были гораздо более компетентные специалисты, включенные в состав экспертной комиссии. По предложению Вышинского была утверждена заранее подобранная медицинская экспертная комиссия: профессора Д. А. Бурмин и Н. А. Шерешевский, В. Н. Виноградов, Д. М. Российский, доктор медицинских наук В. Д. Зипалов³⁰ . (Впоследствии Виноградов, ученик Плетнева, стал личным врачом Сталина, а еще позже - одним из главных обвиняемых по "делу врачей" 1953 года; по этому же "делу" был репрессирован и Шерешевский.)

Эксперты послушно выполняли на процессе все, что им приказывали. Например, 9 марта 1938 г. Вышинский задал Казакову вопрос, не для того ли он вводил Менжинскому лизаты, чтобы его убить, и получил ответ, что применявшиеся лизаты были безвредными для его пациента. Тогда государственный обвинитель запросил мнение медицинских экспертов. После получасового перерыва комиссия экспертов полностью поддержала обвинение: "Такое сочетание методов лечения не могло не привести к истощению сердечной мышцы больного В. Р. Менжинского и тем самым к ускорению наступления его смерти". Это заключение Вышинский подкрепил оглашением "признания" Казакова на предварительном следствии. Тому ничего не оставалось, как снова "признать" свою вину.

Когда с допросами врачей, их "подстрекателей" и "пособников" было покончено, Бурмин огласил ответы медицинской экспертизы на вопросы, поставленные государственным обвинителем. Эти ответы подтвердили все обвинения. Всем членам экспертной комиссии государственный обвинитель предложил, казалось бы, естественные в данном случае вопросы, касавшиеся назначения лекарств, их совместимости, режима дня пациентов и т.п. Под конец последовал вопрос, сформулированный Вышинским, по сути, как недвусмысленный вывод: "Возможно ли допустить, чтобы врачи достаточной квалификации могли применить такой неправильный метод лечения без злого умысла?" И эксперты дали ожидаемый от них ответ: "Этого допустить нельзя". Тот же вопрос был конкретизирован: "Можно ли на основании совокупности этих данных считать установленным, что метод лечения А. М. Горького был заведомо вредительским, направленным к ускорению его смерти, с использованием для достижения этой преступной цели специальных познаний, которыми располагали обвиняемые Левин и Плетнев?" И снова ответ экспертов прозвучал ясно и четко: "Да, безусловно можно считать установленным". Точно так же ответили эксперты на вопрос относительно метода лечения Куйбышева и Менжинского.

После этого Вышинский поинтересовался, являются ли ответы единодушным мнением комиссии или кто-нибудь из экспертов имеет особую точку зрения. Бурмин ответил кратко: "Единодушным"³¹ . Один из экспертов - профессор Виноградов - являлся учеником Плетнева. "В конце 30-х годов... Виноградова часто вызывали на Лубянку как свидетеля и эксперта по делу его учителя Д. Д. Плетнева. Во время одного из таких визитов "железный нарком" Ежов, находясь в подпитии, откровенно предостерег профессора:

стр. 81

"Хороший ты человек, Владимир Никитович, но болтаешь много. Имей в виду, что каждый третий является моим человеком и обо всем мне доносит. Советую тебе поменьше болтать". Нетрудно представить, какое впечатление могла произвести на Виноградова столь зловещая рекомендация"³² .

Левин и Казаков были расстреляны (старший сын Левина, врач Г. Л. Левин, был в 1952 г. арестован в связи с новым "делом врачей"); Плетнев получил 25 лет тюрьмы с поражением в политических правах на 5 лет по отбытии наказания.

Оболваненные официальной пропагандой, запуганные репрессиями, советские ученые-медики и врачи "целиком и полностью одобрили" этот приговор. Вновь последовали массовые стандартные одобрительные отклики. Например: "С чувством глубокого удовлетворения профессора и преподаватели I Московского медицинского института встретили справедливый приговор Военной коллегии Верховного суда СССР..." (подписали П. А. Герцен, М. П. Кончаловский, А. И. Абрикосов, Е. К. Сепп, А. В. Мольков, А. Г. Лихачев). "Преступления Плетнева сигнализируют о том, что далеко не все обстоит благополучно во врачебной среде и в медицинских общественных организациях, - негодовал журнал "Советская медицина". - ...Враги советской медицины под разными личинами сумели... занять даже командные посты, дезорганизовать научную работу и дело создания советских кадров врачей и ученых. И только благодушие и отсутствие подлинной большевистской бдительности у некоторых руководителей научных обществ и институтов, а также руководителей Наркомздрава позволили человеку, антиобщественное лицо которого было им, по существу, хорошо известно, делать свое вредное дело"³³ .

И наконец: под заголовком "Другого приговора быть не могло" члены экспертной комиссии Бурмин, Шерешевский, Виноградов, Российский, Зипалов писали: "Мы, члены экспертной комиссии, присутствовавшие на суде, изучавшие самым тщательным образом все относящиеся к этим зверским деяниям материалы, выслушавшие подробные показания самих обвиняемых, убедились в их подлых, коварных делах..."³⁴

Поразительно то, что заявил в своем последнем слове Левин: "Я хочу еще раз подтвердить свою вину... С особой остротой я пережил все только в самые последние дни, в тюрьме еще, за короткое время до начала процесса, когда я впервые имел возможность ознакомиться с обвинительным заключением, когда я впервые из этого обвинительного заключения узнал то, чего я никогда не знал, не предполагал, не мог предположить, не мог себе представить... Мне лично самостоятельно... не могла бы прийти дикая, совершенно нелепая, кошмарная мысль о причинении какого-нибудь самого малейшего вреда кому-нибудь из руководителей партии и правительства, большинство которых я ведь имел счастье лично знать. Мне никогда не могла бы прийти в голову такая же дикая, такая же кошмарная мысль о причинении какого-нибудь вреда, а не то что смерти Алексею Максимовичу Горькому, которого я горячо любил, это все знают, с которым был близко связан, которого я высоко ценил как одного из величайших писателей нашей страны и всего мира...".

То же самое - непризнание своей вины, опровержение клеветнических обвинений - пытались высказать в последнем слове на процессе Казаков и Плетнев. Плетнев был расстрелян в орловской тюрьме 11 сентября 1941 года. А до этого дня он писал в своих письмах о том, что оговорил себя, потому что подвергся физическому и психическому насилию. К кому он только не обращался - даже к Вышинскому. Он взывал к справедливости: "Покажите, пожалуйста, что добиться истины у нас в Союзе так же возможно, как и в других культурных странах"³⁵ .

Обо всем этом стало известно только в 1980 - 1990-е годы. Как сообщалось на пленуме Верховного суда СССР в 1990 г., 5 сентября 1941 г. по указанию Берии и его заместителя Кобулова был составлен список заключенных, намеченных к расстрелу за якобы проводимую ими пораженческую агитацию.

стр. 82

Сталин в тот же день подписал постановление Государственного комитета обороны о расстреле 170 человек³⁶ . Реабилитация Левина, Плетнева, Казакова не свелась к формальности: была проведена тщательная экспертиза. Особая медицинская комиссия (с участием известных терапевтов - акад. АМН А. Г. Чучалина, профессора В. Г. Попова, профессора В. В. Томилина) пришла к выводу, что Горького, Куйбышева, Менжинского лечили совершенно правильно. Было установлено, что причиной смерти Куйбышева, страдавшего ишемической болезнью сердца, явилась закупорка тромбом правой коронарной артерии сердца. "Только оголтелое невежество, - указывает В. Д. Тополянский, - могло связать внезапную смерть человека от инфаркта миокарда с каким-то длительно существующим злым умыслом"³⁷ . Никакого злого умысла не было и в лечении Менжинского, человека тучного, имевшего целый "букет" болезней, включая бронхиальную астму, и тяжелую эндокринную недостаточность. В лечении Горького, как доказал акад. Е. И. Чазов, тоже отсутствовали какие-либо основания для претензий к врачам.

Третье "дело врачей". Своеобразным апофеозом послевоенных репрессий явилось еще одно "дело врачей". Для населения страны, для медицинской общественности оно явилось полной неожиданностью. Широко известные врачи и профессора, составлявшие гордость отечественной медицины, вдруг оказались вредителями и шпионами, убийцами и отравителями, агентами иностранных разведок, по их заданиям творившими свои черные дела.

Основные события первоначально разыгрывались в Лечсанупре Кремля. Главной "медицинской силой" Лечсанупра Кремля были профессора-консультанты: их подбирали из числа наиболее авторитетных клиницистов столичных медицинских вузов и научно-исследовательских институтов, на них лежала главная ответственность за здоровье партийно-государственного руководства.

У академика Чазова, работавшего в Кремлевской больнице в 1956/57 гг., а с 1967 г. возглавлявшего 4-е управление, бывший Лечсанупр, остались в памяти "привередливый и избалованный "контингент" прикрепленных, постоянный контроль за каждым шагом в работе и жизни со стороны КГБ". По его свидетельству, "уровень врачей Управления в тот период был крайне низок. Мой учитель А. Л. Мясников, который терпеть не мог это Управление и не любил там консультировать (может быть, из-за воспоминаний о последних днях Сталина, в лечении которого он участвовал), с ехидцей говаривал: "Там полы паркетные, а врачи анкетные"". Дело в том, что при подборе персонала там отдавалось предпочтение "не квалификации, а показной верности идеалам партии, политической болтовне и демагогии"³⁸ .

В 1940 - 1950-х годах в Лечсанупре преобладали именно "анкетные" специалисты. Вот что говорилось об этом на проходившем 3 февраля 1953 г. заседании коллегии Министерства здравоохранения СССР. "Некоторые из нас сами там лечились, - сказал заместитель министра А. Н. Шабанов, - и сами прекрасно знают о том, что роль лечащего врача там сведена до минимума; там привыкли проводить лечение больного с большим количеством консультаций, а это создает безответственность". "Я обследовала работу поликлиники Лечсанупра Кремля, - сообщила И. Г. Булкина, также заместитель министра. - ...Работа врачей поликлиники Лечсанупра..'. на чрезвычайно низком уровне". "Хуже, чем в рядовой поликлинике", - поддержал коллег еще один заместитель министра, А. З. Белоусов³⁹ .

В сентябре 1952 г. по инициативе Берии известный терапевт профессор П. И. Егоров, занимавший с 1947 г. должность начальника Лечсанупра, был заменен И. И. Купериным, работавшим начальником медико-санитарного отдела АХУ МГБ СССР и тесно связанным с Берией. В Лечсанупре, да и в ряде других медицинских учреждений, началась активная "чистка", в ходе которой "в связи с реорганизацией" увольнялись как ведущие специалисты, так и рядовые сотрудники. С сентября по декабрь 1952 г. из Лечсанупра было уволено около двух десятков профессоров-консультантов⁴⁰ . Последовали репрессии против самых видных, авторитетных специалистов, оберегавших

стр. 83

здоровье высших партийных и советских руководителей. 4 ноября 1952 г., как свидетельствуют ордера на арест, был арестован личный врач Сталина и ведущий терапевт Лечсанупра Виноградов, через 10 дней - другой ведущий терапевт, профессор М. С. Вовси⁴¹ . Не избежали ареста и другие видные профессора и врачи. Как вспоминал А. В. Зеленин (сын проходившего по "делу врачей" терапевта В. Ф. Зеленина), в кооперативном доме на Кутузовском проспекте, где жили многие профессора, в том числе и их семья, ночные аресты стали тогда привычным явлением.

Наконец 13 января 1953 г. во всех советских газетах появилось сообщение ТАСС под заголовком "Арест группы врачей-вредителей". Текст этого сообщения еще 9 января утвердили Бюро Президиума и секретари ЦК КПСС, собравшиеся практически в полном составе (не было только самого Сталина). В сообщении говорилось:

"Некоторое время тому назад органами государственной безопасности была раскрыта террористическая группа врачей, ставивших своей целью, путем вредительского лечения, сокращать жизнь активным деятелям Советского Союза. В числе участников этой террористической группы оказались: профессор Вовси М. С, врач-терапевт; профессор Виноградов В. Н., врач-терапевт; профессор Коган М. Б., врач-терапевт; профессор Коган Б. Б., врач-терапевт; профессор Егоров П. И., врач-терапевт; профессор Фельдман А. И., врач-отоларинголог; профессор Этингер Я. Г., врач-терапевт; профессор Гринштейн А. М., врач-невропатолог; Майоров Г. И., врач-терапевт.

Документальными данными, исследованиями, заключениями медицинских экспертов и признаниями арестованных установлено, что преступники, являясь скрытыми врагами народа, осуществляли вредительское лечение больных и подрывали их здоровье.

Следствием установлено, что участники террористической группы, используя свое положение врачей и злоупотребляя доверием больных, преднамеренно злодейски подрывали здоровье последних, умышленно игнорировали данные объективного обследования больных, ставили им неправильные диагнозы, не соответствовавшие действительному характеру их заболеваний, а затем неправильным лечением губили их.

Преступники признались, что они, воспользовавшись болезнью товарища А. А. Жданова, неправильно диагностировали его заболевание, скрыв имевшийся у него инфаркт миокарда, назначили противопоказанный этому тяжелому заболеванию режим и тем самым умертвили товарища А. А. Жданова. Следствием установлено, что преступники также сократили жизнь товарища А. С. Щербакова, неправильно применили при его лечении сильнодействующие лекарственные средства, установили пагубный для него режим и довели его таким путем до смерти.

Врачи-преступники старались в первую очередь подорвать здоровье советских руководящих военных кадров, вывести их из строя и ослабить оборону страны. Они старались вывести из строя маршала Василевского А. М., маршала Говорова Л. А., маршала Конева И. С, генерала армии Штеменко СМ., адмирала Левченко Г. И. и других, однако арест расстроил их злодейские планы и преступникам не удалось добиться своей цели.

Установлено, что все эти врачи-убийцы, ставшие извергами человеческого рода, растоптавшие священное знамя науки и осквернившие честь деятелей науки, состояли в наемных агентах у иностранной разведки.

Большинство участников террористической группы (Вовси М. С, Коган Б. Б., Фельдман А. Й., Гринштейн А. М., Этингер Я. Г. и др.) были связаны с международной еврейской буржуазно-националистической организацией "Джойнт", созданной американской разведкой якобы для оказания материальной помощи евреям в других странах. На самом же деле эта организация проводит под руководством американской разведки широкую шпионскую, террористическую и иную подрывную деятельность в ряде стран, в том числе и в Советском Союзе. Арестованный Вовси заявил следствию, что он получил директиву "об истреблении руководящих кадров СССР" из США от организации

стр. 84

"Джойнт" через врача в Москве Шимелиовича и известного еврейского буржуазного националиста Михоэлса.

Другие участники террористической группы (Виноградов В. Н., Коган М. Б., Егоров П. И.) оказались давнишними агентами английской разведки. Следствие будет закончено в ближайшее время".

Аресты врачей продолжались и в январе, и в феврале, и в марте, причем не только в Лечсанупре Кремля, но и в других медицинских учреждениях.

Е. И. Смирнов, снятый в 1952 г., в связи с новым "делом врачей", с поста министра здравоохранения, вспоминал разговор со Сталиным. Этот разговор состоялся задолго до опубликования сообщения ТАСС. Сталин, услышав от Смирнова, что его любимца Жданова и болгарского вождя Г. Димитрова лечил один и тот же врач, произнес тихим голосом, в котором чувствовалась ярость от подтвердившегося подозрения: "Странно. Один врач лечил, и оба умерли"⁴² .

"Культ личности... - пишет Смирнов, - не имеет оправдания. Замечу только, что вряд ли бы окрепла губительная сила культа личности, если бы он не отражал определенный уровень политической культуры масс... И самым нелепым "проискам врагов народа" верили безоговорочно. Как верил и я в законность "дела врачей", из-за которого, кстати, и был снят с должности министра здравоохранения СССР с формулировкой "за политическую беспечность""⁴³ .

Еще 11 июля 1951 г. ЦК принял секретное постановление "О неблагополучном положении в МТБ СССР". Новому руководству органов безопасности предписывалось "вскрыть существующую среди врачей группу, проводящую вредительскую работу против руководителей партии и правительства". Сменивший В. С. Абакумова на посту министра госбезопасности С. Д. Игнатьев сразу после смерти Сталина в своих объяснениях по "делу врачей" заявил, что при назначении на эту должность Сталин потребовал от него принятия "решительных мер по вскрытию группы врачей-террористов, в существовании которой он давно убежден"⁴⁴ .

Выводы по "делу врачей" новый министр госбезопасности Игнатьев представил Сталину в ноябре 1952 года. В его отчете изложена и история расследования, и та официальная позиция, которую представляло следствие. В этом отчете говорится, что на основании решения ЦК от 11 июля 1951 г. "О неблагополучном положении в Министерстве государственной безопасности" была создана специальная следственная группа, которая изучила все сведения о медицинском персонале, в разное время причастном к работе в Лечебно-санитарном управлении Кремля. Следствие использовало данные агентурного наблюдения и секретного подслушивания. Были изучены истории болезней пациентов Кремлевской больницы. Следователи оценили работу крупнейших медицинских специалистов страны как совершенно неудовлетворительную.

"При изучении материалов на медицинских работников Лечсанупра, - говорилось в отчете, - вскрылась большая засоренность кадров этого ответственного лечебного учреждения лицами, не внушающими политического доверия по своим связям с антисоветскими элементами в прошлой враждебной деятельности". В результате был сделан вывод, что там "не создавались необходимые условия для надежного лечения больных, не было обеспечено добросовестное лечение и необходимый уход... за... руководителями зарубежных компартий и стран народной демократии, в том числе за товарищами Токуда, Торезом и Димитровым".

Внимание следствия привлекла смерть Щербакова и Жданова. "Лечение тов. Щербакова, - утверждал Игнатьев, - велось рассчитанно преступно". Были арестованы заместитель директора санатория "Барвиха" Рыжиков, начальник Лечсанупра Кремля Бусалов, консультант Лечсанупра Виноградов. Их обвинили в том, что врачи "не использовали возможности сердечной терапии, неправильно применяли такие сильнодействующие средства, как морфий, пантопин, симпатол и различные снотворные". Щербакову после

стр. 85

инфаркта "злонамеренно разрешили" вставать с постели. "Лечение товарища Жданова велось так же преступно", - гласил отчет. Были арестованы все врачи, лечившие Жданова в последние годы его жизни, - профессора Егоров, Виноградов, Василенко, врачи Майоров и Карпай, а также патологоанатом Федоров, обвиненный в том, что умышленно скрыл сведения об инфаркте Жданова.

"Следствием установлено, что Егоров и Федоров - морально разложившиеся люди, Майоров - выходец из помещичьей среды, Виноградов - примыкавший в прошлом к эсерам, Василенко - скрывавший с 1922 г. свое исключение из ВКП(б), и связанная с ними еврейская националистка Карпай - все они составляли вражескую группу, действовавшую в Лечсанупре Кремля, и стремились при лечении руководителей партии и правительства сократить их жизнь". Такой вывод соответствовал полученному от Сталина заданию.

"События стали стремительно развиваться после 1 декабря 1952 г., когда состоялось расширенное заседание Президиума ЦК КПСС (иногда его называют Пленумом ЦК), - пишет А. В. Пыжиков. - ...Речь Сталина носила программный характер. Он не просто обрушился с резкой критикой на "американский империализм" и его "сионистских пособников", но и потребовал очередной перестройки органов государственной безопасности, на которые возложил ответственность за негативные стороны жизни общества". Объявив о разоблачении врачей-убийц, руководители МГБ огласили сфабрикованные материалы, касающиеся этого вопроса. Начавшиеся после этого аресты были одним из звеньев в готовившейся Сталиным акции по смещению Берии⁴⁵ .

Под пытками все арестованные дали показания о том, что они плохо относились к советской власти, что они уже несколько лет существуют как организованная террористическая группа, что руководитель этой группы - профессор Егоров, "враждебно относясь к партии и Советской власти, действовал по указаниям врага народа А. А. Кузнецова, который в связи со своими вражескими замыслами был заинтересован в устранении товарища Жданова". Таким образом, "дело врачей" непосредственно оказывалось связанным с другой провокацией МГБ - "Ленинградским делом"⁴⁶ .

Основные аресты продолжались с конца 1952 до марта 1953 года. Репрессии, направленные против медиков, должны были создать видимость настоящего "заговора", с разветвленной сетью "заговорщиков и тайных агентов". К "врачам-убийцам" пытались пристегнуть и других "заговорщиков и тайных агентов". В частности начальнику главного управления охраны МГБ генерал-лейтенанту Н. С. Власику, арестованному 16 декабря, было предъявлено обвинение "в потакательстве врачам-отравителям"⁴⁷ .

Наряду с сообщением ТАСС, в "Правде" 13 января 1953 г. была напечатана статья "Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров-врачей". В ней содержались дополнительные подробности о "фактах", приведенных в сообщении ТАСС, назывались имена не только Жданова и Щербакова, были упомянуты и Горький, Куйбышев, Менжинский и "врачи-убийцы" Плетнев, Левин. Таким образом, формировалась мысль об единой злодейской линии действий врачей-вредителей, продолжавших безнаказанно орудовать в стране многие годы. Отсюда требование повысить бдительность и борьба с ротозейством как задача для вновь назначенных 27 января 1953 г. министра здравоохранения СССР А. Ф. Третьякова и его первых заместителей М. Д. Ковригиной и Н. Н. Жукова-Вережникова.

28 января в Министерство здравоохранения приехал секретарь ЦК Н. М. Пегов, объявивший об этих назначениях. "До ЦК партии доходят слухи, - сказал он, - что в министерстве имеет место некоторая растерянность. Надо, чтобы сейчас коллегия все взяла в свои руки и решала вопросы... Сейчас время такое, когда Министерству здравоохранения надо быстро восстанавливать свой авторитет". Новый министр Третьяков нацелил всех "на решительную борьбу с теми мерзавцами, которые у нас оказались. Надо полагать, что

стр. 86

еще не все они вскрыты, и мы должны помочь партии и правительству вскрыть не обнаруженные еще очаги и очажки этих мерзавцев, диверсантов"⁴⁸ .

20 января 1953 г. "за помощь, оказанную правительству в деле разоблачения врачей-убийц" орденом Ленина была награждена врач Л. Ф. Тимашук. В тот же день ее пригласили в Кремль и "Маленков лично сообщил ей, что Сталин вынес ей благодарность за проявленное ею... большое мужество"⁴⁹ . "Маршал Конев, сам уже больной человек, прислал Сталину письмо, - свидетельствовал Хрущев, - в котором сообщал, что врачи его тоже травили, тоже неправильно лечили, применяли те же лекарства и методы лечения, о которых говорилось в письме Тимашук и посредством которых Жданов был сознательно умерщвлен... Письмо, которое прислал Конев, клеймило не только тех, которые уже были "выявлены", но толкало Сталина на расширение круга подозреваемых и вообще на недоверие к врачам"⁵⁰ .

Со страниц газет и журналов, в эфире вместе с призывами повысить бдительность и покончить с ротозейством, полились потоки грязи на врачей, в первую очередь тех, кого уже пытали на допросах. Тон задавала "Правда", поместившая серию статей: "Покончить с ротозейством в наших рядах" (18.1.), "Ротозеи - пособники врага" (31.1.), "Бдительность - наше оружие" (8.II.) и др. На проходившем 12 февраля совещании в Минздраве Третьяков заявил: "Центральный орган нашей партии... преподает нам всем поучительные уроки"⁵¹ .

Новое "дело врачей" служило поводом для разжигания шовинистических, антисемитских страстей. Печать неистовствовала в обличительном словоизвержении. Карикатурам, которые помещал "Крокодил", могла бы позавидовать самая черносотенная пресса царского времени.

Сами же лубянские следователи увязывали "дела врачей" 1938 и 1953 годов. 15 ноября 1952 г. они выбили из профессора В. Х. Василенко следующее откровение: "Судебный процесс по делу Плетнева... открыл передо мной технику умерщвления путем заведомо неправильного лечения больного. Из материалов процесса я понял.., что врач может не только навредить больному, но и коварным способом довести его до смерти. К этой мысли я в последующие годы возвращался не раз, вспоминая Плетнева, которого знал лично. Когда в июле 1948 г. я оказался у кровати больного Жданова, я невольно опять вспомнил о Плетневе, о том, как он занимался умерщвлением... И я решился пойти на умерщвление Жданова А. А."⁵²

За ходом "следствия" Сталин внимательно следил, направлял его, подсказывал заплечных дел мастерам, как вести себя с арестованными. Особое "внимание" он проявлял к Виноградову, своему многолетнему личному врачу. "Как мне рассказывал впоследствии сын В. Н. Виноградова - Владимир, с которым я учился вместе и был дружен... - вспоминал профессор А. М. Ногаллер, - Владимир Никитич в качестве лечащего врача сказал Сталину, что, учитывая его состояние здоровья (гипертония, атеросклероз), ему следовало бы ограничить рабочую нагрузку. Так обычно рекомендуют врачи подобным пациентам. Но это могло не понравиться диктатору"⁵³ .

Последствия оказались ужасными. Сталин приказывал непосредственно руководившему "операцией" генералу госбезопасности Рюмину ужесточить следствие, надеть Виноградову кандалы. Об этом свидетельствовали служебные документы, с которыми Берия после смерти Сталина ознакомил членов ЦК партии. "Чтение было тяжкое, - вспоминал ознакомившийся с этими документами К. М. Симонов, - записи были похожи на правду и свидетельствовали о болезненном психическом состоянии Сталина, о его подозрительности и жестокости, граничащих с психозом". Это подтверждал и Хрущев: "Я лично слышал, как Сталин не раз звонил Игнатьеву... Сталин звонит ему... и разговаривает по телефону в нашем присутствии, выходит из себя, орет, угрожает, что он его сотрет в порошок. Он требовал от Игнатьева: несчастных врачей надо бить и бить, лупить нещадно, заковать их в кандалы"⁵⁴ . Министр госбезопасности не только выполнял эти изуверские приказания, но и сам проявлял инициативу. Рюмин, занимавшийся допросами, сообщал

стр. 87

позже, что его "куратор" из ЦК С. Д. Игнатьев дал указание бить их "смертным боем"⁵⁵ .

Значительная часть населения, одурманенная пропагандой, приняла сообщение ТАСС на веру. "Не забуду, - вспоминал Я. Л. Рапопорт, - перекошенного от ненависти лица моей лаборантки, процедившей сквозь зубы: "Проклятые интеллигенты, кувалдой бы их, кувалдой по черепу"... В учреждениях проходили стихийные и организованные митинги с требованием суровой казни". В стране воцарился "панический ужас перед белыми халатами. Из уст в уста передавались "достоверные" сведения о случаях смерти больного после визита врача, якобы арестованного и тут же расстрелянного... Над врачами тяготел страх уголовной ответственности за свои действия, которые больному или его родственникам покажутся преступными"⁵⁶ .

А вот свидетельство другого видного медика. То, что имело место в нашей стране, можно назвать только варварством, - писал хирург Б. В. Петровский. - Вспоминается, как январским утром 1953 г., придя в клинику во 2-й Градской больнице, я был буквально поражен сообщением, опубликованным в газетах... Нетрудно представить, какое настроение и какие ощущения охватили всех врачей клиники. К стыду нашему, в других учреждениях не обошлось и без тех, кто "разоблачал" своих коллег. Но что гораздо печальнее - появились больные, которые с ненавистью (полностью поверив газетному сообщению) стали относиться ко всем медикам"⁵⁷ .

Нагнетавшиеся подозрительность, недоверие, враждебность к врачам и медицине давали свои ядовитые плоды. "В поликлиниках и больницах усложнилась работа медицинских работников", - вынужден был доложить в феврале 1953 г. на заседании коллегии Минздрава заместитель министра Шабанов. "Шпиономания, замешенная на изрядной порции антисемитизма, захлестнула советское общество первой половины 1953 г., - пишет Пыжиков. - В информации ЦК КПСС об откликах на сообщение об аресте "врачей-вредителей" говорилось о повсеместных требованиях увольнять евреев, люди отказывались посещать врачей-евреев. Эти настроения сохранились в обществе и после смерти Сталина"⁵⁸ .

В кампанию по шельмованию обвиняемых включились и их коллеги. По словам заместителя министра здравоохранения И. Г. Кочергина, "актив Академии медицинских наук на второй же день после опубликования сообщения ТАСС о профессорах-убийцах своим единодушным решением исключил их из своего состава и лишил почетного звания действительных членов АМН... Актив Академии заклеймил позором этих предателей"⁵⁹ . Заметим, что по уставу только общее собрание, а никакой не актив мог исключить кого-либо из Академии.

Сталинская провокация против советской медицинской интеллигенции вызвала осуждение во всем мире. "Реакция общественного мнения и государственных деятелей зарубежного мира была весьма активной в попытке повлиять на здравый смысл советских руководителей или пробудить его, - писал Я. Л. Рапопорт. - Тогдашний президент США Д. Эйзенхауэр... заявил в категорических выражениях, что поручил со всей тщательностью выяснить, была ли какая-нибудь связь у арестованных советских медиков с американскими разведывательными органами. Он заверил, что даже имена "американских шпионов" этим органам неизвестны. В таком же духе было выдержано заявление У. Черчилля и других государственных деятелей Великобритании. Международная ассоциация юристов-демократов, всегда занимавшая активную просоветскую позицию, обратилась с требованием участия ее представителей в суде над "убийцами в белых халатах", в чем ей было отказано. Можно утверждать, что "дело врачей" сыграло немалую роль в критическом осмыслении основ сталинского режима той частью западной интеллигенции, которая до этого с симпатией и пониманием относилась к нашей стране"⁶⁰ .

В сообщении ТАСС приводилось лишь семь фамилий арестованных врачей. В опубликованном 4 апреля 1953 г. сообщении Министерства внутрен-

стр. 88

них дел приводились фамилии как будто всех обвиненных: в списке было теперь уже 15 человек⁶¹ . Однако и он не исчерпывал всех тех, кого насильственно лишили свободы, допрашивали, истязали, терроризировали. На самом деле этих "врачей-вредителей", которых "обезвредили" органы госбезопасности, оказалось около четырех десятков. В протоколе N 3 заседания политбюро ЦК 3 апреля 1953 г. говорилось: "Принять предложение Министерства внутренних дел СССР: а) о полной реабилитации и освобождении из-под стражи врачей и членов их семей, арестованных по так называемому "делу о врачах-вредителях", в количестве 37 человек"⁶² . Среди арестованных были известные специалисты, такие, как психиатр М. Я. Серейский, биохимик Б. И. Збарский, хирург А. А. Бусалов, акушер-гинеколог И. И. Фейгель, патологоанатомы А. Н. Федоров, Я. Л. Рапопорт, отоларинголог Я. С. Темкин, фтизиатр С. Е. Незлин, терапевты Н. Л. Вильк, Э. М. Гельштейн, М. Н. Егоров, В. Е. Незлин, Р. И. Рыжиков и другие.

Кроме того, аресты врачей шли и в других городах. По словам Белоусова, ведавшего в Минздраве кадрами, "в Челябинском институте тоже прорыв оказался большой, там большинство людей арестовано". В Ленинграде взяли под стражу профессора-отоларинголога Р. А. Засосова из Военно-морской медицинской академии и профессора-фармаколога В. В. Закусова из Института экспериментальной медицины. В Рязани по обвинению во "вредительстве" был арестован профессор М. А. Егоров, ожидали такой же участи профессора-хирурги В. А. Жмур, Б. П. Кириллов, И. Л. Фаерман - их выручил только приезд из Москвы комиссии во главе с Б. В. Петровским⁶³ .

На проходившем 3 февраля заседании коллегии Минздрава Третьяков сказал: "На следующем этапе много придется выбросить людей, которые годами, а некоторые десятилетиями, пользуясь отсутствием политической бдительности, пользуясь ротозейством и благодушием отдельных руководителей, работников министерства, занимали без всяких к тому оснований кафедры, руководящие посты в институтах, в аппарате Министерства здравоохранения Союза, в министерствах союзных республик".

В медицинских институтах и институтах усовершенствования врачей, в различных научно-исследовательских и лечебно-профилактических учреждениях под видом "аттестации кадров", а также "реорганизации" проходили чистки, в ходе которых избавлялись от неугодных сотрудников. Приказами Белоусова проводилось упразднение одних и объединение других кафедр, сопровождавшееся сокращением профессорско-преподавательского состава, в Харьковском (29 января), Одесском (10 февраля), Киевском, Казанском и Ташкентском институтах усовершенствования врачей, Рязанском, двух Московских и 1-м Ленинградском медицинских институтах и др. Эта кампания продолжалась и после смерти Сталина: 16 марта были сокращены семь должностей научных сотрудников в институте переливания крови, 20 - в институте антибиотиков, семь - в институте акушерства и гинекологии, три - в институте психиатрии, шесть - в институте экспериментальной хирургической аппаратуры и инструментов, две - в кожно-венерологическом институте и др.⁶⁴ Шла карательная кампания по подготовке к предстоящему судилищу.

Смерть Сталина и развернувшаяся борьба в советском руководстве перечеркнули эти чудовищные планы. Пришедшие к власти его соратники ударили отбой. 13 марта 1953 г. Берия, возглавивший Министерство внутренних дел, которое вобрало в себя и бывшее Министерство государственной безопасности, отдал приказание: "В целях ускорения рассмотрения следственных дел, находящихся в производстве отделов и управлений МВД СССР, создать следственную группу по делу арестованных врачей"⁶⁵ . Речь шла уже о новой "следственной группе".

4 апреля было опубликовано сообщение о реабилитации всех фигурантов "дела врачей". При этом подчеркивалось, что все они были арестованы бывшим МГБ неправильно, без каких-либо законных оснований. Проверка показала, что выдвинутые против врачей обвинения являются ложными, а "документальные" данные, на которые опирались следователи, несостоятель-

стр. 89

ными. Было объявлено, что показания ("признания") арестованных получены работниками следственной части МГБ с помощью недопустимых и строжайше запрещенных советскими законами приемов, что лица, виновные в неправильном ведении следствия, арестованы и привлечены к уголовной ответственности.

В тот же день Президиум Верховного совета СССР отменил указ о награждении Тимашук орденом Ленина, был отстранен от дел и освобожден от обязанностей секретаря ЦК КПСС бывший министр госбезопасности Игнатьев, арестован (и затем расстрелян) его заместитель генерал М. Д. Рюмин, основной исполнитель "дела врачей", арестованы и приговорены к различным наказаниям другие причастные к нему сотрудники госбезопасности.

"Правда" 6 апреля вышла с передовой статьей "Советская социалистическая законность неприкосновенна"; ее перепечатали все советские газеты. В статье говорилось, что начальник следственной части Рюмин, ныне арестованный, и некоторые работники МГБ в своих преступных целях пошли на грубейшие нарушения советской законности, вплоть до прямой фальсификации обвинительных материалов. В статье подчеркивалось, что не на высоте оказалась созданная в связи с обвинением против группы врачей медицинско-экспертная комиссия, которая дала неправильное заключение о методах лечения, примененных к Щербакову и Жданову: эта комиссия поддалась влиянию сфабрикованных следствием материалов и своим авторитетом поддержала клеветнические, фальсифицированные обвинения против ряда видных деятелей медицины.

Что касается членов этой "медицинско-экспертной комиссии", то установить их имена попытался Костырченко. Он выяснил, что 20 октября 1952 г. Рюмин вызвал на Лубянку профессоров М. А. Соколова, В. Ф. Червакова (зав. кафедрой судебной медицины 1-го Московского медицинского института), С. А. Гиляревского (профессор-терапевт того же института) и заместителя начальника Центральной поликлиники МГБ майора медицинской службы Н. Н. Купышеву для официальной экспертизы методов лечения Щербакова. (По другим источникам, это были академик АМН М. А. Скворцов и те же Черваков, Гиляревский и Купышева; одновременно была создана вторая медицинская экспертная комиссия в составе профессоров Цинамдзвришвили и Кипшидзе ⁶⁶ ). Приглашенные эксперты, понимая, чего от них добиваются, подготовили вскоре нужное следствию заключение. Впоследствии эти же люди участвовали и в других подобных экспертизах. 21 ноября 1952 г. они подписали заключение о вредительском лечении Жданова. Однако в конце марта 1953 г. эти и другие "эксперты" отказались от своих предыдущих выводов о виновности арестованных врачей, ссылаясь на то, что их вынудило к этому следствие⁶⁷ .

6 апреля 1953 г. "Правде" пришлось оценить как "полностью ложные" "обвинения, возведенные на целый ряд видных деятелей советской медицины... Это был гнусный поклеп на честных и уважаемых людей". Передовая статья этой газеты, отражавшая позицию нового руководства СССР по отношению к позорной провокации против медицинской интеллигенции, призвана была закрыть одну из самых драматических и позорных страниц в истории нашей страны.

Со времени "дела врачей" 1953 года прошло более полувека. Другие, предыдущие "дела врачей", другие события и факты репрессий против медицины отдалились от нас еще больше. Все они были связаны с тоталитарным сталинским режимом. "Со времени "большого террора" дела врачей включались в крупнейшие политические процессы, - пишет Р. Г. Пихоя. - Это было своего рода необходимой составной частью подготовки подобных акций сталинского политбюро и НКВД-МГБ-МВД".

Пресловутые "дела врачей" - это были не только позорные провокации против медицинской интеллигенции, аресты и расстрелы ни в чем не повинных людей: это была петля, накинутая на всю медицинскую науку и практику, на все, по существу, дело охраны здоровья.

стр. 90

Примечания

1. Правда. 22.XI.1929; Пролетарий, Харьков, 27.II.1930.

2. Пролетарий, 11.III.1930.

3. Красная панорама, 1927, N 9, с. 4; КРЫЛЕНКО Н. В. Судебные речи. М. 1931, с. 119 - 120.

4. ХРУЩЕВ Н. С. Мемуары. - Вопросы истории, 1992, N 1, с. 57.

5. Известия, 18. IV. 1930.

6. Правда, I4.III.1930; Пролетарий, 27.III.1930.

7. Правда, 15.III.1930.

8. Комсомольская правда, 28.III.1930.

9. Пролетарий, 28.III; 27.III; 17.IV. 1930.

10. Правда, 17.IV. 1930.

11. Комсомольская правда, 28.III.1930.

12. БОЛАБОЛЧЕНКО А. Витчизна, Киев, 1989, N 11, с. 177.

13. Известия, 10.VI. 1992.

14. Там же, 27.III.1930.

15. Врачебная мысль, 1931, N 5 - 7, с. 3, 9.

16. Правда, 3.III.1938.

17. КОНКВЕСТ Р. Большой террор. - Нева, 1990, N 9, с. 130.

18. Правда, 9.III. 1938; КУЛИКОВА Г. Б. Под контролем государства: пребывание в СССР иностранных писателей. - Отечественная история, 2003, N 4, с. 54.

19. SIGERIST Н. Е. Medicine and the Health in the Soviet Union. N.Y. 1947.

20. Российский государственный архив социально-политической истории, ф. 82, оп. 2, д. 964, л. 33, 26.

21. Медицинская газета, 29.VI.1988.

22. ПЕТРОВСКИЙ Б. В. Человек, медицина, жизнь. М. 1995, с. 286.

23. Правда, 12.III.1938.

24. Медицинская газета, 22.VI.1988.

25. КОНКВЕСТ Р. Ук. соч., с. 131 - 132.

26. Правда, 10, 12.III.1938.

27. МЯСНИКОВ А. Л. Предисловие. В кн.: ПЛЕТНЕВ Д. Д. Избранное. М. 1989, с. 314.

28. Медицинский работник, 4.III. 1938.

29. Правда, 10.III. 1938.

30. Там же, 12.III.1938.

31. Там же, 10.III.1938.

32. КОСТЫРЧЕНКО Г. В. Тайная политика Сталина. М. 2001, с. 642.

33. Медицинский работник, 14.III.1938; Советская медицина, 1937, N 3, с. 47.

34. Медицинский работник, 14.III.1938.

35. Медицинская газета, 24.VI.1988.

36. Известия, 2.VIII.1990.

37. Литературная газета, 15.VI.1988.

38. ЧАЗОВ Е. И. Здоровье и власть. М. 1992, с. 9, 17.

39. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 8009, оп. 1, д. 1116, л. 13, 48.

40. ПЫЖИКОВ А. В. Последние месяцы диктатора (1952 - 1953 годы. - Отечественная история, 2002, N 2, с. 156; Кремлевская медицина. М. 1997, с. 144.

41. Подлинные ордера демонстрировались на выставке "1953. Между прошлым и будущим" весной 2003 г. в Главархиве, приуроченной к 50-летию со дня смерти Сталина (1953. Между прошлым и будущим. М. 2003).

42. Медицинская газета, 15.VI.1988.

43. Министры здравоохранения. М. 1999, с. 254. По другим источникам, постановление ЦК КПСС от 4 декабря 1952 г., нацеленное на искоренение "вредительства в лечебном деле", предусматривало также смещение Смирнова за то, что тот якобы потворствовал своим преступным коллегам и "сросся с ними на почве пьянства" (КОСТЫРЧЕНКО Г. В. В плену у красного фараона. М. 1994, с. 338).

44. КОСТЫРЧЕНКО Г. В. В плену у красного фараона, с. 305.

45. ПЫЖИКОВ А. В. Ук. соч., с. 155 - 156.

46. ПИХОЯ Р. Г. Советский Союз: история власти. М. 1998, с. 88 - 89.

47. ВОЛКОГОНОВ Д. А. Сталин. Триумф и трагедия. Кн. 2. М. 1989.

48. ГАРФ, ф. 8009, оп. 1, д. 1116, л. 2 - 4.

49. КОСТЫРЧЕНКО Г. В плену у красного фараона, с. 344. В докладе "О культе личности Сталина" в 1956 г. Н. С. Хрущев, напомнив о деле "врачей-вредителей", сказал, что "собственно, никакого "дела" не было, кроме заявления врача Тимашук, которая, может быть, под влиянием кого-нибудь или по указанию (ведь она была негласным сотрудником орга-

стр. 91

нов госбезопасности), написала Сталину письмо, в котором заявляла, что врачи якобы применяют неправильные методы лечения" (ХРУЩЕВ Н. С. Время, люди, власть. Кн. 2. М. 1999, с. 772).

50. ХРУЩЕВ Н. С. Время, люди, власть. Кн. 2, с. 92.

51. ГАРФ, ф. 8009, оп. 1, д. 1129, л. 94.

52. КОСТЫРЧЕНКО Г. В. Тайная политика Сталина, с. 648.

53. НОГАЛЛЕР А. М. Фрагменты 20-го столетия. Рязань. 2002, с. 154.

54. СИМОНОВ К. Глазами человека моего поколения. - Знамя, 1988, N 4; ХРУЩЕВ Н. С. Время, люди, власть. Кн. 2, с. 93.

55. ПИХОЯ Р. Г. Ук. соч., с. 88.

56. Медицинская газета, 7.X. 1988.

57. ПЕТРОВСКИЙ Б. В. Ук. соч., с. 286.

58. ГАРФ, ф. 8009, оп. 1, д. 1116, л. 27; ПЫЖИКОВ А. В. Ук. соч., с. 156.

59. ГАРФ, ф. 8009, оп. 1, д. 1116, л. 119.

60. Медицинская газета, 7.Х.1988.

61. Профессора М. С. Вовси, В. Н. Виноградов, М. Б. Коган, Б. Б. Коган, П. И. Егоров, А. И. Фельдман, Я. Г. Этингер, В. Х. Василенко, А. М. Гринштейн, В. Ф. Зеленин, Б. С. Преображенский, Н. А. Попова, В. В. Закусов, Н. А. Шерешевский, врач Г. И. Майоров.

62. См. 1953. Между прошлым и будущим.

63. ГАРФ, ф. 8009, оп. 1, д. 1116, л. 120; ПЕТРОВСКИЙ Б. В. Ук. соч., с. 287.

64. ГАРФ, ф. 8009, оп. 1, д. 1116, л. 148, 162, 315 - 324.

65. См. 1953. Между прошлым и будущим.

66. МАСЛОВ А. В. Арестованная медицина. - Исторический вестник Московской медицинской академии им. И. М. Сеченова, 2003, т. 18, с. 90.

67. КОСТЫРЧЕНКО Г. В плену у красного фараона, с. 322.