Рейтинг
Порталус

ПРИРОДОПОЛЬЗОВАНИЕ И ВОСПРИЯТИЕ ПРИРОДЫ У ХУННУ

Дата публикации: 12 июня 2024
Автор(ы): Ю. И. ДРОБЫШЕВ
Публикатор: Научная библиотека Порталус
Рубрика: ЭКОЛОГИЯ
Номер публикации: №1718213696


Ю. И. ДРОБЫШЕВ, (c)

Природопользование народов Центральной Азии имеет некоторые особенности, диктуемые самой природой. Прежде всего это кочевое скотоводство как основа жизнеобеспечения, но определенную роль играет также охота и земледелие. Способы освоения ландшафта у кочевого народа хунну были такими же, как и у других номадов, населявших центральноазиатские степи. Есть основания полагать, что хунну имели развитое представление о сакральности родных земель и обращались на них с природой более бережно, чем на землях соседей.

Хунну (сюнну) - первый из кочевых народов Центральной Азии, оставивших глубокий след в истории Китая и тем самым нашедших отражение в китайских исторических и политико-экономических сочинениях, благодаря которым возможно составить представление об образе жизни и обычаях этого народа, и в частности о его взаимоотношениях с окружающей средой. Главнейшими источниками по истории хунну являются "Исторические записки" Сыма Цяня (145 - 87 гг. до н.э.), "История Ранней династии Хань" Бань Гу (32 - 92) и "История Поздней династии Хань" Фань Е (368 - 445). В силу объективных причин мы вынуждены смотреть на хунну сквозь призму официальной китайской историографии, но при таком подходе неизбежна определенная тенденциозность. Однако в китайских сочинениях содержатся вполне достоверные сведения о природопользовании хунну. Кроме того, по мнению А. Н. Бернштама, "характеристика гуннов, данная китайскими летописями, в значительной степени совпадает с результатами археологических исследований" [Бернштам, 1951, с. 31].

Те или иные стороны взаимодействия хунну с окружающей средой уже отражены в работах специалистов. Внимательному рассмотрению подвергались скотоводство, земледелие, создание оседлых поселений этого народа и т.д. Материальная культура хунну также затрагивалась в обобщающих работах историков и археологов. В данной публикации я ставил перед собой две задачи: во-первых, резюмировать известные к настоящему времени сведения о природопользовании хунну; во-вторых, осветить некоторые частные вопросы, позволяющие выяснить меру "экологичности" их культуры, иными словами, положение природы в системе ценностей хунну. Эти вопросы, относящиеся скорее к духовной культуре этноса, чем к материальной, как правило не рассматриваются исследователями в процессе реконструкции системы "общество-природа", но, на мой взгляд, содержат ценную информацию для лучшего понимания культурной адаптации этноса к ландшафту. Данное исследование ограничено хронологическими рамками периода наивысшего могущества хуннуского общества (III в. до н.э. - 1 в. н.э.), когда образ жизни и способы освоения природы у хунну сохраняли традиционные черты и пока еще относительно слабо подвергались китайскому влиянию.

стр. 44


"Достойный и хороший человек" т.е. конфуцианский ученый, дал следующую характеристику хунну: "Сюнну живут среди сыпучих песков [севера], родились в земле, которая не кормит [людей], они суть те, кого, презрев, оставило Небо. У них нет жилища с земляным основанием зала и стрехой крыши, [должных] различий между мужчиной и женщиной; они используют широкую степь как свои деревни и селения, пользуются крытыми войлоком шалашами с остовом, сплетенным из ивовых прутьев, как своими жилищами1 , одеваются в кожи и кутаются в меха, едят мясо и пьют кровь [животных], ведут себя как посредники по торговле [конями] на рынке и обитают в жилищах рабов-пастушков; они - как лоси и олени в государстве центра" [Хуань Куань, 2001, с. 119 - 120]. Конечно, то, что хунну жили среди сыпучих песков, маловероятно, ибо сыпучие пески почти лишены растительного покрова и непригодны для скотоводства. А замечание о том, что их земля не кормит (имеется в виду не кормит людей, поэтому Ю. Л. Кроль обоснованно вставил в свой перевод это слово), достаточно показательно. Для китайца земля, не дающая урожаев злаков и овощей, бесплодна, даже если на ней расположена богатая травой степь. Хунну оставлены Небом, и это сразу было видно конфуцианцу по суровости климата и бесплодию их земель.

Однако сами хунну так не считали. В 89 г. до н.э. в письме к императору У-ди шаньюй (правитель) Хулугу (96 - 68 гг. до н.э.), в частности, писал: "Хусцы - любимые Сыны неба" [Материалы..., 1973, с. 22]2 . Хусцы (ху) - собирательное наименование кочевых народов к северу от Великой стены. В китайских исторических сочинениях оно нередко служит синонимом хунну. Разумеется, в собственной картине мира свои земли вовсе не представлялись кочевникам расположенными где-то на периферии обжитого человеком пространства. Напротив, традиционное мировоззрение всегда помещает родное кочевье в семантический центр мира, вокруг которого располагается вся ойкумена, в том числе и Китай. Такое центральное расположение естественным образом подразумевает максимальную упорядоченность пространственно-временных координат, а разве это не доказывает любовь Неба? Для хунну китайский агроландшафт представлялся столь же непригодным для нормальной жизни, как и степь для китайского земледельца. Не случайно кочевники не ставили своей целью захват Китая и ограничивались грабежами на приграничных территориях. Вся Поднебесная оказалась под копытами коней номадов лишь в последней четверти XIII в., после падения Южной Сун.

"Неустроенность" кочевой жизни живописуется в другом высказывании "достойного и хорошего человека": "Внутри [своих жилищ] лишены защиты, какую [представляют] дома; за их пределами лишены запасов, какие [обеспечивают] пашни; они подстегивают коней и пасут их, сообразуясь с тем, где хорошая трава и вкусная вода" [Хуань Куань, 2001, с. 122]. Подобные мысли неоднократно высказывались в китайских источниках. "У сюнну нет такой защиты, как внутренние и внешние городские стены, таких укреплений, как рвы и канавы вокруг этих стен; они не знают употребления длинных копий рогатиной и тугих самострелов, не имеют запасов казенных житниц и амбаров для зерна. ...Сплетенные [прутья] ивы служат им домом, войлочные циновки служат им крышей. У них простые белые деревянные луки и костяные наконечники для стрел; их лошади не питаются зерном" [Хуань Куань, 2001, с. 166-


1 На боярской писанице, обнаруженной в Минусинской котловине, изображен такой куполообразный шалаш, остов которого делали из прутьев ивы и покрывали войлоком. Полагают, этот тип жилища был неразборным, что, однако, плохо согласуется с кочевым бытом хунну [Вайнштейн, 1976, с. 45 - 46]. Использование этих же простых и легкодоступных конструкционных материалов зафиксировано в источниках периода Монгольской империи.

2 Слова шаньюя не были пустой бравадой: годом ранее хунну разгромили 70-тысячную армию ханьского полководца Ли Гуанли у горы Яньжань и, очевидно, находили в этом признак особой милости Неба.

стр. 45


167]. Однако это замечание было встречено резонными возражениями: хунну не делают лишней работы, а изготавливают вещи простые, но прочные и хорошие в употреблении. Мужчины не режут по дереву и не гравируют по металлу, не строят дворцов и городских стен, а женщины не выделывают тонких и узорчатых тканей, "они пользуются горами и ущельями как крепостными стенами и рвами, пользуются кочевьями с их реками и травами как казенными житницами и амбарами для зерна" [Хуань Куань, 2001, с. 167]. Неспроста многие китайцы бежали к хунну, мотивируя это тем, что там "весело жить".

Простоту и практичность одежды и пищи хунну отмечал евнух Чжунхан Юе, против своей воли посланный ханьским двором к Лаошаншаньюю (174 - 161 гг. до н.э.) вместе с принцессой, выдаваемой за шаньюя, и немедленно принявший сторону хунну: "Если в полученных от Хань узорчатых тканях и полотне промчаться по колючим травам ваших земель, то верхняя одежда и штаны порвутся в клочья. Это ясно показывает, что их ткани не так прочны и хороши, как одежда из войлока и сюннуские шубы. Получаемые вами от ханьцев съестные продукты надо выкидывать, показывая этим, что они не так хороши и вкусны, как кумыс и сыры" [Сыма Цянь, 2002, с. 335 - 336]. Конечно, эти аргументы использовались мстительным евнухом с целью предостеречь шаньюя от попадания сначала в экономическую, а потом и политическую зависимость от Китая, но приходится признать, что они небезосновательны.

Опираясь на факт обнаружения в хуннуском погребении двух металлических блях с изображениями быка, стоящего между двух сосен, А. Н. Бернштам высказал предположение, что бык являлся тотемом хунну (позднее он персонифицировался в легендарном Огуз-кагане, так как огуз по-тюркски бык) [Бернштам, 1951, с. 66]; кроме того, он пришел к следующему выводу: "Бляхи, на которых изображены эмблемы охоты - лес и скотоводства - бык, свидетельствуют о том, что охота и скотоводство были основами хозяйства гуннов" [Бернштам, 1951, с. 41]. Если предположение о том, что бык являлся тотемом хунну вызывало резонные возражения [Материалы..., 1968, с. 129 - 130], то тезис о кочевом скотоводстве как основе жизнеобеспечения хунну вряд ли когда-либо подвергался сомнению.

Детали этого жизненно важного процесса достаточно хорошо известны, и, более того, они практически не менялись на протяжении всей истории центральноазиатского номадизма: по свидетельству китайских источников, люди бродили вслед за своим скотом "в поисках воды и травы". Это трафаретная фраза, встречающаяся в описаниях самых разных народов, населявших степи за Великой стеной, начиная с хунну, однако именно она нередко интерпретировалась исследователями в негативном свете, как свидетельствующая об экстенсивном ведении хозяйства, равнозначном экономической и культурной отсталости. Так, В. С. Таскин пишет: "Система хозяйства сюнну в том виде, в каком ее рисуют источники, может быть с полным основанием названа первобытным или экстенсивным скотоводством" [Таскин, 1968, с. 38]. Это заключение верно именно потому, что речь идет о китайском восприятии кочевого образа жизни, а ведь не секрет, что только оседлое интенсивное земледелие китайцы считали необходимым условием цивилизованного существования народа.

В действительности кочевое скотоводство является единственным экономически оправданным способом производства в суровых природно-климатических условиях Центральной Азии и, по существу, представляет собой особую технологию животноводства, не имеющую вплоть до наших дней реальной альтернативы [Экологические традиции..., 1992, с. 5]. Попытки заменить ее чем-либо иным неизменно оборачивались серьезными материальными и экологическими потерями, ввиду чего даже в наступившем 3-м тысячелетии араты Монголии пасут скот в целом так же, как и их далекие предшественники в III в. до н.э. При этом спонтанного блуждания пастухов вслед за своими стадами, как это, по-видимому, представлялось оседлым современни-

стр. 46


кам, в степях не происходило практически никогда, исключая лишь последствия экстремальных случаев - нападений врагов или стихийных бедствий. Еще Сыма Цянь отметил, что среди хунну "у каждого имелся отведенный ему участок земли" [Сыма Цянь, 2002, с. 323]. Только при условии распределения пастбищных угодий между номадами и сложения определенных маршрутов кочевок кочевое скотоводство может считаться сравнительно хорошо адаптированным к природе степей и, следовательно, "экологичным". Отводом земель в Центральной Азии всегда занимался верховный правитель, "устраивавший" народ, поэтому есть основания думать о существовании этой обязанности и у шаньюя хунну.

В стадах у этого народа преобладали лошади, крупный рогатый скот и овцы, меньше было верблюдов, ослов, лошаков (гибрид от скрещивания ослицы и жеребца), низкорослых диких лошадей (полагают, что это могла быть лошадь Пржевальского) и куланов [Сыма Цянь, 2002, с. 323]. Это весьма нетипичная структура стада для кочевников Центральной Азии, у которых оптимальным считалось наличие пяти видов скота: лошадь, овца, коза, крупный рогатый скот, верблюд. Сами хунну, по сохранившемуся свидетельству, после потери в 121 г. до н.э. гор Цилянь сложили грустную песню, в которой упоминаются (но, к сожалению, не перечисляются) шесть видов скота: "Потеря наших гор Цилянь привела к тому, что шесть видов нашего домашнего скота перестали размножаться". Эти горы В. С. Таскин идентифицирует с хребтом Рихтгофена в Ганьсу и полагает, что они служили основной базой скотоводства хунну [Материалы..., 1968, с. 147- 148]. Опираясь на данные, определяющие структуру стада более поздних хозяев центральноазиатских степей, Н. Н. Крадин полагает, что у хунну 50 - 60% поголовья составляли овцы, 15 - 20% - лошади и крупный рогатый скот, а остальное приходилось на коз и верблюдов, которых было меньше всего [Крадин, 2002, с. 71]. Японский ученый Эгами Намио путем расчетов получил соотношение 19 голов скота на одного человека, что практически совпадает с цифрами, относящимися к началу XX в. [Таскин, 1968, с. 43]. В принципе так и должно быть, если учесть, что ландшафтная основа и способы скотоводства остались прежними. В переводе на овец получается около 50 условных голов на одного хунну в год [Крадин, 2002, с. 163].

Хунну имели немалый опыт и познания в разведении скота. Они приручали диких лошадей, выводили лошаков, что довольно непросто. Некоторые названия домашних животных, которых Сыма Цянь считал "редкими", вызвали трудности для их идентификации. Установив их тюркские эквиваленты: kaTip, Ty(p)Ti и Tani, В. С. Таскин предположил, что под этими именами скрываются лошак, низкорослая лошадь и кулан [Таскин, 1968, с. 30]. Однако хунну не были новаторами в выведении и одомашнивании новых видов животных. Судя по китайским источникам, у древних кочевников еще с периода Чунь-цю (VIII-V вв. до н.э.) имелись эти породы скота под теми же названиями, какие были и у хунну [Таскин, 1964, с. 17].

Кочевое скотоводство не застраховано от стихийных бедствий, и вчерашний владелец тысячных стад сегодня мог оказаться нищим. Это оборотная сторона "экологичности" номадизма. Разумеется, не избегали массовой гибели скота и хунну, что влекло за собой голод и смерть людей. Нередко случалось, что последствия падежа животных были намного тяжелее, чем поражения в войне с Китаем. Ослабевшие кочевники становились жертвой нападений своих, более удачливых соседей. Например, зимой 72 г. до н.э. шаньюй Хулугу "лично во главе 10 тыс. всадников напал на усуней, захватил большое количество старых и малых и хотел уже возвращаться обратно. В это время пошел сильный снег, причем высота снежного покрова, выпавшего за день, превысила 1 чжан 3 . Люди и скот замерзали от холода, из каждого десятка назад


3 Чжан - мера длины, в описываемую эпоху равная 2.3 м (см.: [Боровкова, 2001, с. 257]). Трудно представить снеговой покров такой мощности, тем более выпавший всего лишь за один день.

стр. 47


возвратился один человек и уцелела одна голова скота. Пользуясь слабостью сюнну, динлины напала на них с севера, ухуани вторглись с востока, а усуни - с запада. Эти три владения всего уничтожили десятки тысяч человек, захватили несколько десятков тысяч лошадей и очень много рогатого скота и овец. Кроме того, от голода у сюнну умерло из каждого десятка три человека, а из каждого десятка скота пало пять голов. Сюнну совсем обессилели, все зависимые от них владения отложились, и они уже не в состоянии были совершать грабительские набеги" [Материалы..., 1973, с. 28].

Природные катаклизмы в середине 40-х годов н.э. столь серьезно подорвали благосостояние хунну, что они опасались нападения Хань, но благодаря дипломатической активности шаньюя Цуну (46 - 48) агрессии удалось избежать [Материалы..., 1973, с. 70]. Позднее, когда южные хунну стали союзниками Китая, император неоднократно посылал им помощь скотом и сушеным рисом, спасая их от голода [Материалы..., 1973, с. 72, 77]. По подсчетам Н. Н. Крадина, "у хунну природные катаклизмы случались примерно раз в десять лет" [Крадин, 2002, с. 34].

Рассматривая взаимодействие хунну и природы с позиций социоестественной истории, Н. Н. Крадин выделяет четыре группы причин, по которым оно могло меняться: 1) глобальные климатические изменения, 2) локальные природные стрессы, 3) особенности экологии номадизма и 4) динамика мир-системной эволюции. Трудно сказать, насколько реальными были последствия глобальных изменений климата для истории хунну, но климатические стрессы 89, 88, 72 и 68 гг. до н.э. ослабили этот народ и создали благоприятные условия для усиления внутренних конфликтов и начала гражданской войны, происходившей в 60 - 36 гг. до н.э. [Крадин, 1997, с. 35].

Хунну связывали стихийные бедствия с политическими событиями подобно тому, как это традиционно объяснялось в Китае. В 89 г. до н.э. хунну принесли в жертву захваченного в плен Эршиского военачальника Ли Гуанли4 . Он поклялся, что после его смерти хунну будут уничтожены, но его все равно закололи. "В это время начался снегопад, длившийся несколько месяцев подряд, скот падал, среди населения начались болезни, хлеба не вызрели; напуганный шаньюй построил молельню для жертвоприношений Эршискому военачальнику" [Материалы..., 1973, с. 22]. Подобные взгляды на роль знатных персон в природных и социальных событиях были характерны не только для хунну, но и для других народов Центральной Азии и Дальнего Востока. Считалось, что причинение вреда правителю или иному индивиду, наделенному харизмой, редко оставалось безнаказанным со стороны Вечного Неба. Политическая история народов Центральной Азии наполнена сведениями такого рода.

Однако природопользование хунну далеко не ограничивалось скотоводством. Немаловажным подспорьем была охота. По-видимому, как и позднее - в средневековом монгольском обществе - хунну было известно два типа охоты: индивидуальная и облавная. О первом типе сохранилось мало сведений, тогда как второй привлекал внимание китайских хронистов, ибо облавные охоты нередко перерастали в военные набеги на пограничные земли империи Хань. Это далеко не случайно: главным действующим лицом на облавах был верховный правитель кочевого государства (в случае хунну шаньюй), а его подданные не просто загоняли дичь, а еще и отрабатывали координацию боевых действий, так как стратегия и тактика войны против оседлых соседей была аналогична приемам облавных охот. Особенно ярко это проявилось в ходе масштабных военных кампаний монголов в XIII в., но заметно и в действиях хунну.


4 Титул Эршиского военачальника Ли Гуанли получил в 104 г. до н.э., когда был послан ханьским императором У-ди в Давань (Фергану) с целью добыть знаменитых лошадей, "потеющих кровью". Эрши - столица Давань, располагавшаяся близ современного города Ура-Тюбе между Ходжентом и Самаркандом.

стр. 48


Около 73 г. до н.э. несколько десятков тысяч хуннуских всадников охотились у южной границы, одновременно нападая на китайские наблюдательные вышки и крепости за укрепленной линией и угоняя в плен население [Материалы..., 1973, с. 25]. Вторжение в 68 г. до н.э., которое должно было последовать за охотой 10 тыс. всадников около укрепленной линии, было сорвано благодаря хуннуским перебежчикам [Материалы..., 1973, с. 29]. В 60 г. до н.э. шаньюй во главе 100 тыс. всадников охотился у границ Хань и намеревался вторгнуться в приграничные земли с целью грабежа, но китайцев предупредил перебежчик, а заболевший кровохарканьем шаньюй отменил поход [Материалы..., 1973, с. 30].

Эти набеги хунну совершали также на своих кочевых соседей. Например, в 85 г., когда владения хунну уже были разделены на северные и южные, южный шаньюй Итуйлюй ти (85 - 88) по имени Сюань послал на охоту войска, насчитывавшие более тысячи человек. Воины дошли до горы Чжоешань, где встретились с шаньюем северных хунну, вступили с ним в сражение и обезглавили его, а затем возвратились назад [Материалы..., 1973, с. 80].

Облавные охоты кочевников имели еще одну особенность, ставшую широко известной с эпохи монгольских завоеваний. Согласно обычаю, часть зверей выпускали из облавного кольца на волю после того, как сначала знать, а затем и рядовые воины утоляли свою охотничью страсть. Ныне этот обычай едва ли не единогласно признается исследователями в качестве показателя высокой экологической культуры обитателей центральноазиатских степей, хотя есть основания думать иначе [Дробышев, 2002, с. 88 - 89]. Говоря о ранних хунну, я вынужден признать, что доступные мне материалы не содержат какой-либо информации на сей счет, но, по-видимому, в более поздние времена хунну, по-видимому, переняли у китайцев среди прочего и некоторые взгляды на то, как должен проводить охоту сострадательный к живым существам правитель. Считалось, что иньский правитель Чэн-тан (2-е тыс. до н.э.) гнал зверя "в три стороны", лишь четвертую оставляя закрытой сетями, и тем проявил совершенство своей добродетели [Сыма Цянь, 1972, с. 167 - 168]. Видимо, подражая Чэн-тану, Лю Цун (310 - 318), четвертый сын основателя хуннуской династии Ранняя Чжао (304 - 325) - Лю Юаньхая, на облавной охоте в Шанлине тоже заставил гнать диких животных "в три стороны", однако, демонстрируя таким образом сострадание к зверям, Лю Цун одновременно подвергал очередному унижению пленного цзиньского императора Минь-ди, которого он поставил во главе загонщиков с трезубцем в руках [Материалы..., 1989, с. 75].

Хунну приобретали охотничьи навыки с детства. По свидетельству Сыма Цяня, у хунну мальчики умели стрелять из лука в мышей и птиц, а юноши охотились на лисиц и зайцев, которых употребляли в пищу. Вообще, согласно этому историку, в мирное время свое существование хунну обеспечивали охотой на птиц и зверей [Сыма Цянь, 2002, с. 323]. Среди охотников были такие, которые специализировались на стрельбе по орлам и беркутам - их оперение употреблялось при изготовлении стрсл. Это были очень меткие стрелки, опасные для китайского войска [Сыма Цянь, 2002, с. 313]. Известно, что одним из мест охоты было озеро Байкал (Бэйхай) [Материалы..., 1973, с. 104].

После гражданской войны I в. до н.э. хунну, не пожелавшие поддержать шаньюя Хуханье и блокированные им с юга, остались в большей зависимости от капризов погоды, и, кроме того, лишились притока китайских товаров. Некоторые откочевывали на юг, где жизнь была спокойнее и, видимо, сытнее, чем на севере. Для живой природы приток кочевников не прошел бесследно. В 48 г. до н.э. китайские посланцы увидели, что "у шаньюя [Хуханье. - Ю. Д.] много народа, который стал жить лучше, но возле укрепленной линии не осталось птиц и зверей" [Материалы..., 1973, с. 37].

стр. 49


Хунну охотились на благородного оленя, лося, горного барана, антилопу, косулю, кабана, соболя, глухаря. Охотничьим оружием служили лук со стрелами, копья, рогатины [Руденко, 1962, с. 25]. Жители Иволгинского городища добывали косулю, оленя, степную антилопу, лисицу, лося, медведя, барсука, зайца, хорька. О наличии пушного промысла могут свидетельствовать затупленные наконечники стрел, найденные в городище [Крадин, 2002, с. 91]. Там же были обнаружены кости тайменя, ленка, хариуса, леща, щуки и других рыб [Крадин, 2002, с. 83]. Это как будто не согласуется с тем, что нам известно о рационе кочевников, к числу которых принадлежали и хунну: все народы Центральной Азии не ели рыбу или ели ее очень мало. Однако неприятие номадами рыбной пищи нередко переоценивается, и, кроме того, точно неизвестно, представители какого народа оставили в Иволгинском городище рыбные кости. Возможно, это были не хунну.

Как и любому другому кочевому народу, хунну необходима была растительная пища. В целом засушливый и холодный климат Центральной Азии неблагоприятен для земледелия, но в ряде мест возможно выращивание неприхотливых злаков, например проса и голозёрного ячменя. Исторические и археологические материалы подтверждают, что хунну занимались земледелием [Давыдова, Шилов, 1953, с. 193- 201]. Так, на Иволгинском городище найдены чугунные сошники, скорее всего изготовленные на месте китайскими мастерами, зернотерка, а также яма в земле, предположительно служившая для хранения зерна. Интересно, что впоследствии эта яма использовалась под свалку мусора [Давыдова, Шилов, 1953, с. 198], на основании чего можно допустить сравнительно высокий уровень гигиены в городище. В 60 г. до н.э. хунну отправили свыше 20 тыс. всадников во владение Чэши для создания военных поселений и обработки земли [Материалы..., 1973, с. 30, 121].

В хозяйстве хунну требовалась также древесина. Сосна использовалась для изготовления гробов, могильных бревенчатых срубов и погребальных камер типа тех, которые были открыты в знаменитых Ноинульских курганах в горах Хэнтэя (Монголия), а также для различных поделок: донец и крышек туесов, седел, ложек и т.д. Из ильма гнули ободья для колес, а из березы делали телеги, столики, корытца, лопаточки и древки стрел [Руденко, 1962, с. 10, 25, 53]. Известно, что для изготовления юрт и повозок хунну рубили лес в землях напротив китайского округа Чжанъе (в современной провинции Ганьсу). Эти земли вклинивались во владения Хань, и в 8 г. до н.э. китайцы подняли вопрос о том, чтобы хунну отдали их им и тем самым спрямили границу. Однако кочевники ответили отказом [Материалы..., 1973, с. 46]. Техника изготовления погребальных сооружений свидетельствует о весьма высоком уровне плотницкого мастерства у хунну, но не исключено, что этим занимались китайские пленники или перебежчики.

Подвластные хунну территории распределялись между кочевниками, но некоторые земли были запретными и принадлежали шаньюю. В 33 г. до н.э. Хуханье выразил желание оборонять укрепленную линию на северных границах Хань "на вечные времена" вместо китайских солдат. Сановники императора Юань-ди сочли это предложение выгодным, но сведующий в пограничных делах телохранитель Хоу Ин был против. Одним из его аргументов служил такой: "Как я слышал, находящаяся на севере укрепленная линия доходит до [округа] Ляодун, а за ней с востока на запад более 1000 ли5 тянутся горы Иныпань, покрытые роскошной травой и густым лесом, изобилующим птицей и зверем. Именно среди этих гор шаньюй Маодунь нашел себе прибежище, здесь он изготовлял луки и стрелы, отсюда совершал набеги, и это был его заповедник для разведения диких птиц и зверей" [Материалы..., 1973, с. 39 - 40].


5 Ли - около 560 м.

стр. 50


В итоге Хуханье получил отказ: предоставлять в пользование кочевников этот стратегически важный район было бы для ханьцев большой ошибкой.

Здесь встречается одно из самых ранних упоминаний центральноазиатских заповедников как особой формы землевладения. Само слово "заповедник" не должно вводить в заблуждение: заповедание земель издревле преследовало цель ограничить природопользование определенным кругом высокопоставленных лиц в местах, отличающихся обилием промысловой дичи, лучшими пастбищами и водопоями, и т.п. Сходство таких территорий с современными заповедниками чисто терминологическое. Заповедники служили местом царских охот либо выпаса стад, иногда резервировались на случай войны, но лишь изредка природа сберегалась в них как самоценность по указу какого-либо сентиментального правителя [Drobyshev, 2004].

Судя по приведенным выше сведениям китайского историка Бань Гу, заповедник Маодуня служил плацдармом для нападений на Китай. Кроме того, там можно было укрыться от карательных экспедиций китайцев, запастись мясом зверей и птиц и привести в порядок вооружение. Скорее всего, воинственному шаньюю было не до созерцания красот природы, и упомянутый заповедник имел мало общего с ее охраной в сегодняшнем понимании.

К сожалению, мне неизвестно, существовали ли у хунну другие запретные земли6 , но по аналогии с более поздними хозяевами Центральной Азии, имевшими такие заповедники, можно предположить, что существовали. В частности, тот факт, что могилы шаньюя Учжулю (8 г. до н.э. - 13 г. н.э.) и других знатных лиц располагаются в покрытых лесом горах Ноин-Ула, в стороне от дорог7 , может говорить о запретности этого места и желании хунну сохранить его в тайне. Это было нелишним в условиях постоянных войн, когда враги умышленно разрушали и оскверняли захоронения правителей, а среди населения Центральной Азии бытовало представление о важной посмертной роли монарших останков для благополучия государства. Более того, хунну имели все основания укрыть некрополь в горах: примерно за 90 лет до его сооружения, около 78 г. до н.э., восставшие ухуани раскопали могилу шаньюя (возможно, Маодуня). По-видимому, правы Л. Н. Гумилев и А. В. Тиваненко, считающие это деяние актом мести со стороны ухуаней за поражение, нанесенное Маодунем их предками [Гумилев, 1993, с. 124; Тиваненко, 1994, с. 44]8 .

Любопытно отождествление А. В. Тиваненко хребта Иныпань, а конкретно - горы Гань-цюаныпань в Юньяне, с главной территориальной святыней хунну, а также трактовка этим автором слез хунну, потерявших Иныпань, как признак благоговения перед святыней [Тиваненко, 1994, с. 32 - 33]. Вполне вероятно, что сакральные ландшафтные объекты хунну располагались на исконных, родных землях этого народа - на северо-западе Ордоса [Боровкова, 1990, с. 9], причем сам А. В. Тиваненко пишет, что Ордос хунну считали "святыней-прародиной" [Тиваненко, 1994, с. 32].

Природа родных кочевий воспринималась их обитателями под иным углом зрения, чем природа на землях соседей. Своя земля сакральна, она населена не только сородичами, но и духами предков, осуществляющими неусыпный контроль над всем, что на ней происходит. В мифологических представлениях народов Центральной Азии духи наказывали любого, кто осмеливался вносить в родную природу беспоря-


6 Охотничьи заповедники для развлечений знати существовали в хуннуском государстве Ранняя Чжао (304 - 325). Один из них находился на реке Фэншуй. Шаньюй Лю Яо упразднил его и раздал землю бедным семьям [Материалы..., 1989, с. 92].

7 См. карту в кн.: [Руденко, 1962, с. 7].

8 В эпоху "Шестнадцать государств пяти северных племен" (IV-VI вв.) могилы хуннуских правителей тоже подвергались преднамеренному осквернению. Начальник столичного охранного отряда Цзинь Чжунь, поднявший мятеж против власти хунну в Ранней Чжао, разрыл могилы основателя династии Лю Юаньхая и его сына Лю Цуна и сжег их храм предков [Материалы..., 1989, с. 79 - 80].

стр. 51


док, осквернял ее, хищнически относился к природным богатствам. Чужие земли имели в глазах номадов другой статус. Там можно было грабить и убивать, вытаптывать посевы, сжигать селения. Более того, все это нужно было делать. Набеги кочевников на китайские земли всегда были намеренно разрушительными и жестокими, что являлось обязательным компонентом их внешней политики. Хунну не были исключением. Тактика запугивания врага позволяла им добиваться после заключения мира больше "подарков" и торговых привилегий от китайских императоров, и они с особой жестокостью сжигали урожаи и деревни, вытаптывали посевы [Крадин, 2002, с. 106].

К сожалению, китайских историков мало интересовало, как вели себя хунну, когда шли военным маршем через неокультуренные земледельцами ландшафты, но можно с достаточной долей уверенности предположить, что они относились к чужой природе рационально: уничтожали то, что могло им препятствовать, пользовались природными ресурсами в меру необходимости и не трогали то, что не представляло для них угрозы или интереса.

Допускалось и достаточно грубое вмешательство в природу и на своих землях. В случае военной необходимости считалось возможным нарушать земную поверхность, например, путем прорытия рвов, как это происходило в 90 г. до н.э., когда хунну выкопали перед ханьскими войсками ров глубиной в несколько чи9 [см.: Материалы..., 1973, с. 21]. Это опровергает весьма распространенное в наши дни мнение о чрезвычайной заботе кочевых народов, которую они проявляли к одуховторенной земле, почитавшейся как мать.

Когда знаменитый ханьский полководец Ли Лин (ум. в 74 г. до н.э.), отступая перед превосходящими силами противника на юго-восток, оказался около большого заросшего тростником болота, хунну пустили по ветру огонь, но Ли Лин пустил встречный огонь и тем самым спас своих воинов [Материалы..., 1973, с. 112]10 . Вообще как кочевники, так и их оседлые противники нередко использовали огонь в военных целях, едва ли беспокоясь о том ущербе, который они могли нанести живой природе.

Принято думать, что кочевники Центральной Азии испокон веков следили за чистотой рек, однако исторические факты свидетельствуют об их существенно более прозаическом отношении к водным источникам. Так, иланьюй западных хунну Чжич-жи (54 - 36 гг. до н.э.), правивший одновременно со своим братом, шаньюем южных хунну Хуханье, преисполнился высокомерия к правителю владения Канцзюй, приютившего его в своих владениях, и убил в гневе его дочь и несколько сотен лиц из знатных семей и простонародья. Некоторые из этих людей были четвертованы и брошены в реку Дулай [Материалы..., 1973, с. 126]. Исследователи расходятся во мнении относительно идентификации современного названия этой реки [Материалы..., 1973, с. 126], Л. А. Боровкова отождествляет ее с Или [Боровкова, 2001, с. 298]. Так или иначе, это происходило на канцзюйских землях. Уместно напомнить, что внутренние враги монголов тоже нередко находили смерть в речных водах, куда их бросали, закатав в войлок.

Хунну для борьбы с врагами не пренебрегали и магическими приемами. Захваченные китайцами лазутчики признались: "Услышав, что должны прийти ханьские войска, сюнну велели шаманам на всех дорогах, по которым они могли следовать, а также в местах около воды закопать в землю овец и быков и просить духов ниспослать на ханьские войска погибель. Когда шаньюй посылает Сыну неба лошадей и шубы,


9 Чи - мера длины, в описываемую эпоху равная 27.65 см.

10 Подобным образом, при разгроме в 1260 г. Китобуки-нойона египетскими мамлюками, владетель Египта Кудуз приказал поджечь камыши, в которых укрывался монгольский отряд. Монголы погибли в огне [Рашид ад-Дин, 1946, с. 52].

стр. 52


он всегда велит шаманам молить духов ниспослать на него несчастья. Связывание лошадей делается с целью навлечь на войска противника гибель" [Материалы..., 1973, с. 120]. Под связыванием лошадей имеется в виду следующее: хунну спутывали лошадям передние и задние ноги и, оставив лошадей у Великой стены, кричали, что дарят их китайцам. Последним был непонятен смысл этих действий. Тем не менее китайцы тоже не оставались в долгу и совершали жертвоприношения с использованием магии, чтобы навлечь беды на хунну и других "варваров" [Сыма Цянь, 1975, с. 282]. Как видно из приведенных примеров, для совершения магических процедур требовались домашние животные. В традиционном арсенале магических средств тюркских и монгольских народов Центральной Азии имелся также особый камень яда (джада) [Аникеева, 2002, с. 80 - 85; Малов, 1947, с. 151 - 160], при помощи которого вызывали ненастье над головой противника, однако у хунну его применение не отмечено.

Современные экологи не без оснований видят корень многих экологических проблем в прогрессирующей урбанизации, т.е. в увеличении числа городов и росте занимаемых ими площадей. Еще с античности города вступали в противоречие с окружающей средой, но они возникали только при определенном стечении обстоятельств. В степях Центральной Азии не имелось предпосылок к появлению городов до тех пор, пока то или иное кочевое государство не крепло настолько, что могло позволить себе бесперебойную доставку продуктов питания и других необходимых товаров в оседлый пункт. Как правило, центральноазиатские города отличались недолговечностью (я не имею в виду оазисные городские поселения Восточного Туркестана, веками существовавшие благодаря транзитной торговле и интенсивному земледелию). Известны они и у хунну.

Заняться постройкой укрепленных городов для защиты от ханьских войск советовал молодому шаньюю Хулугу правый главный дувэй (военный советник, воевода) Вэй Люй около 83 г. до н.э.: "Выкопайте колодцы, постройте окруженные стенами города, воздвигните для хранения зерна башни и обороняйте города совместно с циньцами; если и придут ханьские войска, они ничего не смогут поделать". Уже были выкопаны сотни колодцев и срублены тысячи деревьев для строительства, когда кто-то сказал, что, не умея защищать города, хунну только подарят зерно китайцам. Постройку прекратили [Материалы..., 1973, с. 23 - 24]. Однако у южной оконечности Хангайского нагорья исследователи локализуют крупный хуннуский город Чжаосинь-чэн, укрепленный оборонительными стенами, в котором были расположены центральные продовольственные склады с общегосударственными запасами зерна [Тиваненко, 1994, с. 35]. В 119 г. до н.э. ханьский военачальник Вэй Цин дошел до этого города и захватил там зерно, которого оказалось достаточно, чтобы накормить войска. Простояв в Чжаосиньчэне один день, Вэй Цин сжег оставшееся зерно и выступил в обратный путь [Материалы..., 1968, с. 91].

Уже упоминавшийся шаньюй Чжичжи владел укрепленной ставкой, имевшей в китайских анналах название города (чэн). Ставка располагалась на берегу р. Дулай и была обнесена двойным деревянным частоколом, за которым находилась земляная стена. В 36 г. до н.э. она была захвачена ханьскими войсками [Материалы..., 1973, с. 128 - 129]. В пределах этого города находились покои шаньюя и его детей, а также вышка, с которой хунну вели наблюдение за осаждавшими и стреляли в них из луков. В окружности город занимал около 630 м. Его стены строили 500 человек в течение двух лет. Население составляло около 3 тыс. человек. По меркам того времени, ставка Чжичжи была довольно значительным оседлым поселением [Боровкова, 2001, с. 304 - 306].

К настоящему времени известно почти 20 городищ с культурным слоем, датируемым хуннуской эпохой [Крадин, 2002, с. 80]. "Большие размеры и плотность размещения сюннуских поселений, их выразительный культурный слой, хорошо оборудо-

стр. 53


ванные жилища, развитие ремесленного производства, состав стада, в котором значительную часть представляют коровы и свиньи, указывают на большую долю оседлого населения у сюнну, роль которого в современной литературе если и признается, то, как правило, недооценивается" [Миняев, 1987, с. 103]. По мнению П. Б. Коновалова, "весь археологический материал свидетельствует о полукочевом характере хунну" [Коновалов, 1985, с. 44]. Впрочем, как мне представляется, цитированное надо скорее относить к китайской диаспоре хуннуской державы, чем к этническим хунну, которые в подавляющем большинстве вели кочевой образ жизни. Поэтому у нас нет оснований видеть в градостроительстве хунну какую-либо угрозу окружающей среде.

Источники донесли до нас названия двух пунктов, игравших важную консолидирующую роль в державе хунну: Лунчэн и Дайлинь. "В первой луне каждого года все предводители съезжаются на малый сбор в ставку шаньюя и приносят жертвы, в пятой луне съезжаются на большой сбор в Лунчэне, где приносят жертвы предкам, Небу и Земле, духам людей и небесным духам - гуйшэнь. Осенью, когда лошади откормлены, вновь съезжаются на большой сбор в Дайлине, подсчитывают и сверяют количество своих людей и домашнего скота" [Сыма Цянь, 2002, с. 330]. Иногда их считают городами, фактически северной и южной столицами. Однако их назначение не подразумевает наличия оседлых поселений, и ряд исследователей проводят параллель между ними и местами традиционных собраний монгольской знати - курултаев. Действительно, Лунчэн перемещался в зависимости от геополитической ситуации. Располагаясь первоначально на западе Ордоса, он после утраты хунну этих земель был перенесен на север, за Хуанхэ. Некоторые историки помещают его еще севернее, в районе современного Хар-Хорина на р. Орхон. Есть мнение, что "Лунчэн - возможно, даже не название местности, а название этих собраний сюннов" [Боровкова, 2001, с. 190].

В целом способы природопользования хунну и их отношение к окружающей среде вполне укладываются в рамки центральноазиатской модели жизнеобеспечения, просуществовавшей без значительных изменений до XX в. Ее базис - кочевое скотоводство, подсобные промыслы - охота, земледелие, добыча различного растительного сырья. Важной статьей дохода всегда были военные трофеи и дары, направлявшиеся шаньюю китайским императором. Часть земель объявлялась заповедной на прагматической или ритуальной основе. Несмотря на некоторые элементы мистицизма, источники свидетельствуют о достаточно практичном подходе хунну к природе. Этот подход был унаследован другими этносами, сменившими хунну на исторической арене. Однако следует не упускать из виду, что центральноазиатский прагматизм ныне может вполне заслуженно истолковываться как "экологичный", в отличие, скажем, от европейского или североамериканского. Грубое нарушение природной среды в степях быстро вызывало негативный отклик в хозяйстве самих номадов, что способствовало выработке так называемых экологических традиций, переходящих от одного кочевого этноса к другому и в чем-то не утративших своего значения и поныне.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Аникеева Т. А. Волшебный камень "яда" и обряд вызывания дождя у тюрков Центральной Азии // Мир Центральной Азии. Т. 1. Археология. Этнология. Материалы междунар. науч. конф. Улан-Удэ, 2002.

Бернштам А. Н. Очерк истории гуннов. Л.: Изд-во ЛГУ, 1951.

Боровкова Л. А. Где и когда сюнну вышли на историческую арену (по материалам "Ши цзи") // XXI научная конференция "Общество и государство в Китае." Ч. II. М., 1990.

Боровкова Л. А. Царства "Западного края" во II-I веках до н.э. М.: ИВ РАН - Крафт+, 2001.

Вайнштейн СИ. Проблемы истории жилища степных кочевников Евразии // Советская этнография. 1976. N 4.

Гумилев Л. Н. Хунну. СПб.: Тайм-аут - Компасе, 1993.

Давыдова А. В., Шилов В. П. К вопросу о земледелии у гуннов // Вестник древней истории. 1953, N 2.

стр. 54


Дробышев Ю. И. Некоторые аспекты отношения монголов к окружающей среде в эпоху завоеваний // Бюлл. Общества востоковедов. Вып. 9: HUNGARO-ROSSICA: История и культура евразийской степи. М.: ИВ РАН, 2002.

Коновалов П. Б. Некоторые итоги и задачи изучения хунну //Древние культуры Монголии. Новосибирск: Наука, 1985.

Крадин Н. Н. Проблемы социоестественной истории Хуннской державы // Человек и природа: Материалы VI науч. конф. " Человек и природа - проблемы социоестественной истории". М., 1997.

Крадин Н. Н. Империя хунну. М.: Логос, 2002.

Малов СЕ. Шаманский камень яда у тюрков Западного Китая // Советская этнография. 1947, N 1.

Материалы по истории сюнну (по китайским источникам). Вып. 1 / Пер. Таскина В. С. M.: Наука, 1968.

Материалы по истории сюнну (по китайским источникам). Вып. 2 / Пер. Таскина В. С. M.: Наука, 1973.

Материалы по истории кочевых народов в Китае III-V вв. Вып. 1. Сюнну / Пер. Таскина В. С. M.: Наука, 1989.

Миняев С. С. Оседлость у сюнну // Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций: Тезисы докладов советско-французского симпозиума по археологии Центральной Азии и соседних регионов. Алма-Ата, 1987.

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 3 / Пер. Арендса А. К. М. - Л.: Изд-во АН СССР, 1946.

Руденко С. И. Культура хуннов и Ноинулинские курганы. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1962.

Сыма Цянь. Исторические записки (Ши цзи). Т. I / Пер. Вяткина Р. В. и Таскина В. С. М.: Наука, 1972.

Сыма Цянь. Исторические записки (Ши цзи). Т. II /Пер. Вяткина Р. В. и Таскина B.C. M.: Наука, 1975.

Сыма Цянь. Исторические записки (Ши цзи). Т. VIII / Пер. Вяткина Р. В. и Карапетьянца А. М. М.: Наука, 2002.

Таскин В. С. Тюркские названия домашних животных в языке сюнну // Краткие сообщения Института народов Азии. N 85. М.: Наука, 1964.

Таскин В. С. Скотоводство у сюнну по китайским источникам // Вопросы истории и историографии Китая. М.: Наука, 1968.

Тиваненко А. В. Древние святилища Восточной Сибири в эпоху раннего средневековья. Новосибирск: Наука, 1994.

Хуань Куань. Спор о соли и железе (Янь те лунь). Т. II / Пер. Кроля Ю. Л. М.: Наука, 2001.

Экологические традиции в культуре народов Центральной Азии / Под ред. Абаева Н. В. Новосибирск: Наука, 1992.

Drobyshev Y.I. Nature reserves, kuruk as a phenomenon of the traditional culture of Peoples of Central Asia // IASCCA Information Bulletin. Issue 24. Moscow, 2004.

Опубликовано на Порталусе 12 июня 2024 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама