СЕКРЕТЫ СЕКРЕТНЫХ СЛУЖБ. "Рамзай" выходит на связь. (ВОСПОМИНАНИЯ РАЗВЕДЧИКА)

Дата публикации: 02 октября 2022
Автор: М. ИВАНОВ →
Публикатор: Научная библиотека Порталус
Рубрика: МЕМУАРЫ, ЖИЗНЕОПИСАНИЯ →
Источник: (c) "Aziia i Afrika segodnia" Date:02-01-2000 →
Номер публикации: №1664662150 / Жалобы? Ошибка? Выделите проблемный текст и нажмите CTRL+ENTER!

Быстро освоившись с обстановкой в разведуправлении, я уже через два- три месяца сравнительно успешно исполнял возложенные на меня обязанности. Наиболее обстоятельно я знакомился со служебной биографией Рихарда Зорге и задачами, возложенными на членов резидентуры "Рамзай", которую он возглявлял. Через некоторое время мне стали доверять чтение донесений, поступающих от нее.

Меня поражал не только большой объем информации, шедшей от "Рамзая", но и высокая степень ответственности, с которой Зорге готовил ее. И это несмотря на то, что, как писал он в Центр, "полиция обложила каждый мой шаг. Но я научился "водить их за нос". Некоторые его друзья вспоминают, что еще в Китае Зорге "учил нас овладевать журналистской профессией". Он говорил им: "Если хочешь, чтобы тебе сообщали интересную информацию, то постарайся быть интересным собеседником информатора. Ты всегда должен знать больше, чем информатор, и понимать вопрос глубже".

Припоминаю, где-то в конце июня - начале июля 1940 года Зорге докладывал: "Сегодня немецкий посол Отт ознакомил меня с директивой Риббентропа о начинающихся переговорах Германии, Японии и Италии относительно раздела СССР. Ему (послу. - Ред.) предлагается согласовать с японским правительством следующие вопросы..."

Далее шел перечень вопросов для согласования.

В другом сообщении он писал: "На очередном завтраке у премьера Коноэ обсуждался вопрос о путях окончания войны в Китае перед тем, как будут развернуты главные операции мировой войны совместно с Германией. Наш человек (Од-заки. - Ред.) считает...". И снова шла обязательная многосторонняя оценка этих сведений.

Информация обычно поступала в Москву в виде шифротелеграмм на двух- четырех страницах текста, чаще всего на английском языке. Телеграммы быстро переводились на русский язык и рассылались по особому списку: всегда - И.В. Сталину (два экземпляра), В.М. Моло-

Продолжение. Начало см. "Азия и Африка сегодня", 2000, N 1.

стр. 46

тову, К.Е. Ворошилову, реже - С.К. Тимошенко, К.А. Мерецкову и Г.К. Жукову. Рассылка составлялась начальником Главного разведуправления И.И. Проскуровым, а в дальнейшем - генерал-лейтенантом Ф.И. Голиковым.

ВЕРЯТ - НЕ ВЕРЯТ

Сталин, по всей видимости, читал все телеграммы Зорге. Отдельные прочитанные им шифровки с короткими замечаниями, дополнительными вопросами и характерной подписью синим карандашом ("И. Ст.", дата) возвращались в японское отделение, где оформляли дополнительный запрос в резидентуру в Токио. Таких телеграмм с пометками Сталина собиралось достаточно много, и они подшивались в отдельную папку с грифом "Особой важности".

В скором времени я обнаружил, что по отношению к Рихарду Зорге при оценке его работы как в разведуправлении, так и за его пределами сформировался как бы "двойной стандарт": с одной стороны, посвященные знали, что Зорге уже много лет, практически с 1929 года, снабжал советское правительство и командование достоверной ценной информацией, в том числе последние семь лет - в сложнейших условиях военно-полицейского режима Японии, а с другой, - многие ему не верили и даже подвергали дискредитации.

Например, после возвращения в 1933 году из Шанхая в Москву Зорге (по решению Берзина) выезжал в Берлин. Там разведчик с трудом, в условиях фашистского режима, проводил ряд мер по своей легализации, готовя почву для выезда в Японию. Однако резидент РУ в Берлине Я. Горев донес о якобы недостойном поведении Зорге, допускавшем нелестные выпады в отношении Коминтерна, ВКП(б) и Сталина, что стало известно последнему. Понятно, что отношение Сталина к нему изменилось отнюдь не в лучшую сторону, чего не могли не почувствовать руководители разведки.

Берзин не верил наветам и принял решение о командировке Зорге в Японию. Однако донесениям группы "Рамзай" не все доверяли. Например, сведения о подготовке так называемого "Антикоминтерновского пакта" трех держав (Германии, Италии и Японии) в руководящих кругах РУ подвергали сомнению. Самого Зорге кое-кто называл "несерьезным политиком". Таким образом, вплоть до начала Великой Отечественной войны в Наркомате обороны и в РУ существовал разнобой в оценках достоверности сообщений, поступавших от Зорге из Японии.

Вот что докладывал в 1937 году Сталину исполнявший обязанности начальника разведуправления майор С.Г. Гендин: "ЦК ВКП(б). И.В. Сталину. Сов. секретно. Представляю донесение нашего источника, близкого к немецким кругам в Токио..." (имеется в виду Зорге). В примечании Гендин приписал: "Источник не пользуется полным нашим доверием, однако некоторые его данные заслуживают внимания. Военно- политическая обстановка в Японии позволяет придти к заключению, что выступление Японии против СССР может последовать в недалеком будущем".

Отсутствие "полного доверия" имело место ив 1938 году, до и во время событий на озере Хасан, в 1939 году, когда сгущались тучи над Халхин- Голом, а также в 1940-м и 1941 годах, накануне нападения Германии на Советский Союз.

Прошло время. Новые, более грозные и неотвратимые события на международной арене привлекали основное внимание работников всех управлений и отделов Генерального штаба. В один из дней мой непосредственный начальник полковник П.А. Попов выехал во Львов по каким-то неотложным делам, а его заместитель B.C. Зайцев готовился в Наркомате иностранных дел к отъезду в Токио в качест-

стр. 47

ве консула. В этой ситуации я оставался за старшего в японском отделении, и переводчица-референт Люба Фейгина оказалась единственным моим подчиненным.

...Рабочий день клонился к вечеру. Я сидел в комнате один и, как обычно, закончив текущие дела, изучал материалы агентурной сети. Тревожно зазвонил телефон. Порученец Проскурова распорядился, чтобы я принес "главному" "Личное дело N I", как мы называли досье Зорге. Через несколько минут я уже был в приемной комдива. 33-летний Проскуров, как всегда свежевыбритый и бодрый, обычно встречал гостей, поднимаясь из кресла. В нем не было "вельможности", присущей многим столоначальникам. Говорили, что он недолюбливал "батарею телефонов" на столе и доверял следить за ними своему порученцу. Второй его особенностью была феноменальная память на имена и географические названия. Он знал фамилии и имена всех работников центрального аппарата управления, зарубежных оперативных офицеров и даже агентов.

Вот и тогда комдив вышел из-за стола и, протянув руку, сказал: "Здравствуйте, Михаил Иванович. Звонил товарищ Поскребышев. "Хозяин" интересуется, "что там выдумал ваш немец в Токио?" К ночи ждет моего доклада..." Я знал содержание последней шифровки Зорге, где он сообщал первые сведения о практических шагах по сколачиванию пакта между Римом, Берлином и Токио, и что после окончания войны во Франции предстоит переориентация главных сил Германии на восток, против Советского Союза.

Проскуров взял личное дело Зорге и, закончив чтение, неожиданно спросил: "Скажите, капитан Иванов, а вы лично верите Зорге?" При этом он взглянул на меня в упор. Я об этом думал уже не раз и поэтому сразу ответил: "Да, верю!" Он тут же задал следующий прямой вопрос: "А почему?"

Мне предстояло не просто дать ответ, а фактически - поручиться за человека, лично мне не известного. Ведь когда Зорге приезжал в Москву или бывал здесь проездом, он, естественно, не приходил в дом на Знаменке, а, как разведчик-нелегал, встречался только с начальником РУ на конспиративной квартире (КК).

"Я верю Зорге потому, что он информирует нас заранее о событиях, а все его наиболее значительные информации были впоследствии подтверждены жизнью. А это в деятельности разведчика самое главное". Я тут же назвал его упреждающие сообщения, поступившие за предшествующие заключению "Антикоминтерновского пакта" шесть месяцев, о начале войны Японии в Китае в 1937 году, о событиях в Монголии летом 1939 года.

Проскуров перебил меня и сказал: "Верно, товарищ Иванов! Так в большом деле не обманывают. Будем Рихарда защищать".

В тот раз Проскуров вернулся из Кремля уже под утро следующего дня. Принимая из рук комдива личное дело Зорге, я вопросительно посмотрел на него. Но он только развел руками и разрешил идти отдыхать.

Скоро комдив И.И. Проскуров передавал дела и обязанности начальника разведуправления РККА генерал-лейтенанту Ф.И.Голикову. Уже в начале войны Проскуров был облыжно обвинен руководством разведуправления в ошибках и расстрелян. Голикову же, возможно, намекнули, а может быть, он сам понял, что ему надо подтвердить мнение (как вскоре выяснилось -ошибочное) Сталина о невозможности нападения Германии на Советский Союз летом 1941 года. Как бы там ни было, новый начальник завел специальную папку, на которой своей рукой начертал "Перечень сомнительных и дезинформирующих сообщений "Рамзая".

ВСТРЕЧИ НА СОФИЙСКОЙ НАБЕРЕЖНОЙ

Я продолжал работать в Восточном отделе. Кроме повседневных дел в управлении, мне приходилось встречаться с членами семей наших разведчиков, находившихся, как тогда говорили, "за кордоном". Среди них была и жена Рихарда Зорге Екатерина Александровна Максимова.

Успех (или неудачи) агентурной разведки в огромной степени обусловлены личными качествами разведчика-нелегала, но немалую роль при этом играет и крепость его семейных связей. В случае с Зорге только он являлся участником разведывательного процесса, а жена оставалась в Москве и отношения к разведке не имела. Ян Берзин одобрительно отнесся к его знакомству в 1933-м с Екатериной Максимовой и "благословил" его на женитьбу. Однако согласия на ее поездку с мужем за рубеж не дал, полагая, что для своенравного Рихарда будет лучше, если жена останется в Москве: это де наверняка обеспечит его более прочную связь с "тылом".

Рихард Зорге и Екатерина Максимова были мужем и женой 11 лет.

стр. 48

Вместе они провели не более полугода. Долгие годы они жили надеждой на то, что обязательно будут вместе...

Катя родилась в Петрозаводске, мечтала стать актрисой, занималась в театральной студии. После школы поступила в Институт сценических искусств. Но однажды на улице встретила своего бывшего руководителя театральной студии Юрия Николаевича Юрьина и, узнав о необходимости его отъезда на лечение по настоянию А.В. Луначарского в Италию, взялась сопровождать его с маленькой дочкой, которую он не мог оставить дома одну. Бросила институт, поехала с туберкулезным больным в Италию, где через полгода похоронила его, девочку привезла к родным в Москву. Здесь и осталась. Пошла работать на завод "Точизмеритель". Сначала была сборщицей, стеклодувом, потом -бригадиром, мастером, начальником цеха.

Как-то друзья Зорге посоветовали ему заниматься русским языком. Сказали, что преподавателем будет "одна симпатичная женщина". Так в одном из старых московских переулков, в полуподвальном помещении появился новый ученик. Рихард сразу почувствовал себя с Екатериной легко. Они подружились. Что к ним пришло настоящее большое чувство, они поняли только тогда, когда Рихард уехал в Китай. Он ничего не мог сказать Кате о своем задании. После его возвращения они вместе встречали Новый год. А спустя три месяца Катюша первый раз собрала мужа в дорогу. Рихард уезжал в Японию. Уходя, долго смотрел в лицо жены, пытаясь сохранить в памяти каждую черточку: фотографию брать с собой было нельзя. В Советский Союз Зорге приехал через два года на две недели. И снова уехал. Больше он свою жену не видел. Вскоре после отъезда Рихарда Катя написала ему, что ждет ребенка. Обрадованный, он прислал посылочку для малыша и очень теплое письмо:

"Если это будет девочка, она должна носить твое имя или имя с буквы К". Позже он узнает, что ребенка не будет...

Впервые я встретился с Екатериной Александровной в конце июля 1940 года. Она жила на Софийской набережной, в общежитии политэмигрантов "Красная Звезда", где ей по нашей просьбе в 1935 году предоставили комнату. По тем временам отдельная комната, особенно по сравнению с прежним полуподвалом в Нижнем Кисловском переулке, дом 2, - это была почти роскошь.

По телефону я договорился о встрече, и она ждала меня у входа в общежитие. Я увидел красивую женщину лет тридцати с волосами каштанового цвета, уложенными в пучок. Открытое улыбающееся лицо, большие внимательные глаза свидетельствовали об искренности и приветливости. Она подала руку и представилась: "Катя!".

Мы поднялись на последний этаж и вошли в уютную комнату с квадратным столом и парой стульев, тщательно прибранной кроватью за ширмой и комодом с нависающим над ним зеркалом. В углу стояла этажерка с книгами, а недалеко от входа на тумбочке располагался керогаз, на котором стоял чайник.

Потом я еще несколько раз навещал Катю, а иногда мы встречались с ней на бульваре, на скамейке у памятника Гоголю, где обычно проводились встречи с членами семей разведчиков.

Я встречался с Екатериной Максимовой для передачи (и перевода) писем, небольших денежных пособий, праздничных наборов. Постепенно мы становились друзьями, все чаще в разговорах касались "запретных тем". Однако полного доверия не могло быть. Мы двигались по хрупкому льду наших полуофициальных, полудружеских отношений. Я чувствовал, что она хотела меня о многом расспросить, однако делала это крайне осторожно. Естественно, что и я не мог особенно "распространяться".

Однажды я спросил Екатерину Александровну: "А были ли у вас с Рихардом дети?". Помолчав немного, она ответила, что их не было, а потом, вздохнув, добавила: "А теперь уже и не будет..." Я понял, что продолжать разговор на эту тему неудобно. Как-то я спросил, встречалась ли она с Христиной Говер-лах, была ли с ней знакома. Она ответила коротко: "Не помню..." На вопрос, как она познакомилась с Рихардом и когда это было, лаконично ответила: "Давно, у друзей..."

Помню, одна из встреч состоялась накануне праздника 7 ноября. Екатерина Александровна побежала в булочную, а я небрежно пере-

Отрывки из донесений Рихарда Зорге

1936 год. Япония

"В Берлине происходят японо-германские переговоры о заключении пакта. Информация о переговорах ожидается в скором времени. Рамзай".

1938 год. Япония

"Многочисленные материалы и ранее высказанные мною соображения позволяют сделать следующий вывод: войны против СССР не будет ни весной, ни летом 1938 года ..."

7 октября 1938 года. Япония

"Пока не беспокойтесь о нас. Хотя мы устали и обессилены, мы остаемся настойчивыми и решительными парнями и как раньше полны решимости выполнить задание, возложенное на нас. Передаем привет Вам и Вашим друзьям. Передайте, пожалуйста, вложенное письмо моей жене и привет от меня. И, пожалуйста, позаботьтесь о ней иногда... Рамзай".

23 января 1939 года. Япония

"Получил информацию о том, что военщина разделилась на три главные группировки: первая требует быстрого начала войны против Китая, пока весь Китай не будет завоеван, и вывода всех иностранных держав из Китая. Вторая, которая представляет Квантунскую армию, требует мира в Китае и концентрации всех сил для войны против СССР. Третья, к которой принадлежат Итагаки /японский военный министр/, Мераухи /генерал, член Верховного Совета Армии/ и другие, высказывает желание прекратить операции в Южном и Центральном Китае и только Северный Китай и Монголию использовать в качестве плацдарма для нападения на Советский Союз".

15 апреля 1939 года. Япония

"Второй секретарь германского посольства вернулся из Берлина, где участвовал в большом количестве конференций в министерстве иностранных дел. На конференциях присутствовал Риббентроп... Существенной целью Германии является создание такой политической и военной силы, чтобы Англия без войны была вынуждена признать господство Германии в Центральной Европе, а также ее колониальные притязания. Только на этой основе Германия будет готова заключить с Англией долгосрочный мир, при этом отречься от Италии и начать войну против Советского Союза. Рамзай".

стр. 49

листывал книги на этажерке, просматривал альбом с фотографиями, сделанными во время прогулок Рихарда с женой по Москве. С фотографий смотрел красивый, яркий, высокий человек, элегантно одетый, улыбающийся. Вернувшись с румяными бубликами и пакетом фруктового сахара, она осторожно спросила меня: "Неужели ваш Рихард такая личность, что никто в Москве не может обойтись без его услуг там, за рубежом? Он ведь так давно не был в отпуске..." Но тут же, как бы спохватившись, оборвала разговор и убежала к кипящему на керогазе чайнику.

Она была мягкая и стеснительная, эта Катя. Ввиду исключительных заслуг Зорге, в нарушение всех инструкций и предписаний, ей было разрешено писать мужу письма без перевода и обработки цензурой. "Без правки и с ее ароматом", - так говорил Зорге перед своим отъездом. Екатерина писала по-французски, и с чтением ее писем Рихард мог справиться сам. Он же писал по-немецки, и я был невольным свидетелем интимных нежных выражений, естественных в семейной переписке. И мне и ей было неловко, когда я деревянным голосом озвучивал ласковые слова, сидя за накрытым скатертью столом, на котором стояли чашки с чаем и скромное угощение.

"Я постоянно спрашиваю себя: не была бы ты счастливее без меня? - писал Рихард Кате. - Не забывай, что я не стал бы тебя упрекать... хотя лично я все больше и больше привязываюсь к тебе и более, чем когда- либо, хочу вернуться домой, к тебе..."

"Моя милая К.! Пользуюсь возможностью черкнуть тебе несколько строк. Я живу хорошо, и дела мои, дорогая, в порядке. Если бы не одиночество, то все было бы хорошо. Я живу в небольшом домике, совсем легком, состоящем главным образом из раздвигаемых стен, на полу плетеные коврики... Если я печатаю на машинке, то это слышат почти все соседи, - писал в другом письме Рихард. - Если это происходит ночью, то собаки начинают лаять, а детишки плакать, поэтому я достал бесшумную машинку. Иногда я очень беспокоюсь о тебе".

"Подумаешь, тоже мне нежности...", - стыдливо говорила Катя, а я болван болваном сидел и ждал, когда она, на миг задумавшись, кивала мне, разрешая продолжить перевод.

В другой раз она, рассказывая, что Рихард рекомендовал ей изучать немецкий или другой европейский язык, спросила, может ли она когда- нибудь стать помощницей Рихарда в его опасном деле? Подобные вопросы не входили в мою компетенцию, а говорить от себя не хотелось. Поэтому я многозначительно показал пальцем на потолок: "Все зависит от начальства и Господа Бога". Мой жест она поня-

стр. 50

ла и к этой теме больше не возвращалась.

Последний раз я был на квартире у Екатерины Максимовой на Софийской набережной перед Новым (1941) годом. Встреча была продолжительной, говорили о разном. Я сообщил, что на определенное время вынужден покинуть Москву. В ее глазах засветился немой вопрос:

"Туда?" Я молча кивнул. Пожелав Кате счастья в новом году и успехов в работе на ее заводе "Точизмеритель", я попрощался. В тот раз вниз, до вахтера, Екатерина Александровна меня не провожала, а постояв на ступеньках верхнего этажа, подняла руку и осенила меня прощальным жестом, как крестным знамением, так издавна провожали в далекий путь на Руси...

Примерно в середине декабря 1940 года мы получили от Зорге телеграмму с просьбой разрешить ему приехать в Москву "в связи с физической и нервной усталостью", а также для проведения операции и лечения старой травмы в стационарных условиях. (Конечно, он хотел использовать поездку и для встречи с женой, которую не видел уже пять лет.) При этом он ссылался на то, что с 1935 года вообще не был в отпуске, в 1938 году попал в автомобильную катастрофу и нуждается в квалифицированной медицинской помощи в Союзе. Попутно Зорге сообщал, что в отдыхе и лечении нуждаются также активные члены группы "Рамзай" Макс Клаузен и Бранко Вукелич. Он считал, что остальная часть резиденту-ры под руководством нелегала "Коммерсант" с успехом может выполнять работу в течение нескольких месяцев.

За подписью Голикова были направлены испрашивающие согласие бумаги наркому обороны С.К. Тимошенко и начальнику Генштаба К.А.Мерецкову, а также уведомляющие письма в ЦК ВКП(б) и наркому НКВД В.Н. Меркулову. Командование разведуправления склонялось к тому, чтобы удовлетворить просьбу Зорге и предоставить ему отпуск на шесть месяцев.

Начальник иностранного отдела НКВД комиссар госбезопасности П.М. Фитин в своем ответе сообщал: "По нашим данным, немецкий журналист Зорге Рихард является немецким и японским шпионом, поэтому после пересечения государственной границы СССР сразу же будет советскими органами арестован..." Подозрение к Зорге искусственно подогревалось, в частности, и тем, что из справки в справку перепевался мотив недоверия к нему, порожденный резолюцией Сталина на той телеграмме из Токио, где заблаговременно сообщалось о сколачивании Антикоминтерновского пакта.

Теперь мы не сомневались, что в случае приезда Зорге в СССР его ожидала та же участь, которую к тому времени разделили десятки и сотни военных разведчиков.

Исходя из сложившейся ситуации, мы рекомендовали Зорге воздержаться от приезда в СССР. В условиях обострения обстановки в Европе и Азии ему предписывалось сосредоточить все усилия на решении главных задач по предупреждению военного нападения на СССР. Телеграмма Центра звучала искренне и убедительно.

Вскоре последовал ответ Зорге с выражением готовности всех работников нелегальной резидентуры "работать для СССР столько, сколько нужно!" Позже, за несколько часов до ареста, в своей последней телеграмме в Центр Зорге докладывал: "Мы сделали все, что в человеческих силах. Люди на пределе". А пока "Рамзай" работал особенно напряженно и успешно.

В Центре было принято решение усилить аппарат в Японии. Так я попал в команду "подкрепления". Меня начали готовить к командировке в токийскую резидентуру РУ под "крышей" секретаря консульского отдела посольства СССР в Японии.

Записал В. ЩЕННИКОВ

(Продолжение следует)

Опубликовано 02 октября 2022 года