Рейтинг
Порталус

М. В. НЕЧКИНА. А. С. ГРИБОЕДОВ И ДЕКАБРИСТЫ

Дата публикации: 21 сентября 2015
Автор(ы): Н. ДРУЖИНИН
Публикатор: Научная библиотека Порталус
Рубрика: МЕМУАРЫ, ЖИЗНЕОПИСАНИЯ
Источник: (c) Вопросы истории, № 12, Декабрь 1947, C. 101-106
Номер публикации: №1442854381


Н. ДРУЖИНИН, (c)

Институт истории Академии наук СССР, Огиз. М. 1947. 600 стр.

 

"Изучить реальное живое взаимодействие писателя и передового общественного движения его времени" - такова задача, которую ставит себе М, В. Нечкина в своём крупном исследовании о А. С. Грибоедове. Эта задача выдвигается не впервые: вопрос о социально-политических взглядах великого писателя и об исторической основе его бессмертной комедии затрагивался многочисленными авторами, особенно крупнейшим специалистом по Грибоедову Н. К. Пиксановым. Однако ни одна из предшествующих работ не освещала этой важной проблемы так подробно и конкретно, с привлечением такого богатого и детально проанализированного материала, как разбираемая монография М. В. Нечкиной. Являясь прекрасным знатоком изучаемого периода, в частности, зарождения и развития декабристского движения, автор подробно восстанавливает историческую среду, питавшую политическое мышление и художественное творчество А. С. Грибоедова. Благодаря привлечению и осмыслению большого количества фактов, М. В. Нечкиной удаётся разрешить многие спорные вопросы и дать более обоснованное, глубокое толкование содержанию грибоедовской комедии. Перед нами одно из тех крупных исследований, которые отвечают пробудившейся потребности советского общества в изучении великих достижений русской культуры.

 

Монография состоит из введения, посвященного литературе и источникам по избранной теме, и из трёх основных, связанных между собой частей. В первой из них автор рассматривает взаимоотношения Грибоедова и декабристов, предшествовавшие созданию великой комедии и подготовившие её появление на спет; во второй - даётся социально-политический анализ "Горя от ума" в связи с характеристикой основных принципов декабристского мировоззрения; в третьей части прослежено взаимное общение Грибоедова и декабристов после окончания его работы над комедией, в частности в периоды следствия над декабристами и отбывания ими ссылки. Вторая часть, посвященная разбору "Горя от ума", не может быть понята без учёта выводов предшествующего биографического раздела, так же, как третья часть не может стать ясною без понимания предшествующего материала, связанного с образами и идеями грибоедовской комедии. Эта внутренняя крепкая спаянность книги - одно из её несомненных и крупных достоинств.

 

Автор широко использует не только опубликованные, но и архивные, неизданные источники, проливающие свет как на историю декабристского движения, так и на личную биографию Грибоедова. Документы судебного следствия, многочисленные воспоминания, письма, сочинения самого Грибоедова подвергаются предварительному источниковедческому анализу. Автор устанавливает неполноту и ненадёжность многих материалов, вполне обоснованно отвергает некоторые источники (например, подложные мемуары Лаврентьевой), путём сопоставлений и толкований старается восполнить зияющие пробелы. Читатель имеет возможность непрерывно следить за лабораторией автора, проверяя его научную аргументацию и выводы. Одновременно, благодаря конкретным и живым характеристикам, перед читателем развёртывается яркая картина общественной борьбы в реальных образах исторических деятелей и отражённо в художественных образах грибоедовской комедии. Такое сочетание тщательного, порою тонкого исторического анализа с обобщающим воссозданием далёкого прошлого составляет второе крупное достоинство разбираемой монографии.

 

Основные выводы, к которым приходит М. В. Нечкина, нужно признать обоснованными и вполне убедительными. С фактами в руках автор показывает, как рано, ещё в стенах Московского университета, установились внешние и внутренние связи Грибоедова с будущими декабристами. Уже в этот ранний период стали формироваться не только литературные вкусы, но и политические симпатии передового поколения, к которому принадлежал Грибоедов. Отечественная война 1812 г. расширила и углубила его молодые запросы; в противовес установившейся традиции о "гусарском" времяпрепровождении Грибоедова, М. В. Нечкина сосредоточивает внимание на других, более скрытых, но и более важных фактах - на влиянии национального подъёма, на впечатлениях от народной жизни, на беседах о политических событиях в России и Западной Европе. Ещё важнее оказывается следующий петербургский период в жизни Грибоедова (1834 - 1818 гг.), обыкновенно освещавшийся биографами как время литературных и театральных увлечений писателя и его весёлого "прожигания жизни". М. В. Нечкина и здесь переносит центр тяжести на идеологическую атмосферу эпохи, раскрывая широкие и многосторонние связи Грибоедова с активными участниками Союза спасения и Союза благоденствия. Будущий автор "Горя от ума" живёт среди непрекращающегося идейного кипения, на-

 
стр. 101

 

блюдает политическую поляризацию общества, слушает горячую проповедь новаторов, обличающих косность и ограниченность староверов. Это - время, когда окончательно оформляется мировоззрение Грибоедова и рождается (не в 1820 г., как думал Н. К. Пиксанов, а в 1816 г. в Петербурге) замысел будущей комедии - "мечта о произведении большого плана и крупной социальной функции" (стр. 175). Уезжая на Восток, молодой Грибоедов был охвачен горячим патриотизмом, духом вольномыслия и жаждою практического действия. Пребывание в Грузии и в Иране не прекращает развития его политической мысли: в окружении Ермолова он находит носителей того же передового мировоззрения, погружается в ту же атмосферу напряжённого идейного брожения. Именно здесь, в кругу ближайших друзей, единомышленников-декабристов, переживает молодой Грибоедов волнующие известия о революционных событиях в Европе, именно здесь вынашивается и получает литературное оформление его петербургский замысел - обрисовать столкновение двух общественных лагерей в лице передового новатора и обличаемого мира крепостников.

 

В основу создаваемой комедии ложится материал, отобранный с точки зрения передового лагеря; "первым двигателем" пьесы становится социальная коллизия, которая "охватывает любовную драму, несёт её в себе и вместе с тем движется в её эпизодах, как кровь в сосудах организма" (стр. 220). Эта коллизия является основной ситуацией эпохи, в разнообразных формах переживаемой в России, Германии, Италии, Испания. В лице Чацкого выступает носитель нового, антикрепостнического мировоззрения, сложившегося под влиянием объективных социальных процессов, в обстановке назревающего кризиса крепостного строя. Он воплощает в себе типичное явление раннего периода декабристской организации: горячее "витийство", словесное обличение существующего строя - крестьянского рабства, аракчеевщины, представленной Скалозубом и Молчалиным, беспрекословного и "беспринципного служения власти, которое проповедует Фамусов, гонения на истинное просвещение, барского пренебрежения к русской национальной культуре. Заслуга М. В. Нечкиной заключается в том, что она шире и глубже истолковала идеологию Чацкого, чем это делали предшествующие исследователи. Богатый исторический комментарий и цепь логических умозаключений, развёртываемых автором, даёт ему полное право на обобщающий вывод: "Комедия в момент своего рождения запечатлела основной антикрепостнический идейный комплекс авангарда молодой России - декабристов" (стр. 309). Образ Репетилова, как правильно устанавливает М. В. Нечкина, является не политическим выпадом против декабризма, а декабристским протестом против опошления движения примазавшимися и ненадёжными членами общества.

 

Именно поэтому, в силу своей идеологической близости к мировоззрению декабристов, "Горе от ума" было с восторгом принято членами тайной организации и вызвало резко осуждающие оценки в реакционном лагере. Грибоедов кончал и отделывал пьесу в Петербурге в 1824 - 1825 гг., в тесном общении с друзьями-декабристами, в атмосфере созревшего революционного заговора. К этому времени относятся попытки Рылеева ввести Грибоедова в члены Северного общества. Вопрос об участии писателя в декабристской организации остаётся неясным и спорным, но несомненно, что автор "Горя от ума" знал о существовании заговора, сочувствовал его программным задачам, но не верил в его тактические планы. Можно предполагать, что киевское свидание Грибоедова с южными декабристами в июне 1825 г. сопровождалось попытками Васильковской управы воспользоваться содействием Грибоедова как сотрудника Ермолова в момент вооружённого восстания. Отказ Грибоедова не разорвал его внутренних связей с декабристами. Арестованный после восстания 14 декабря, Грибоедов сумел отвести от себя обвинения следствия. Освобождённый благодаря родственным связям, он продолжал и в годы николаевской реакции поддерживать и даже отстаивать перед властью пострадавших друзей-декабристов. Последние творческие наброски Грибоедова показывают, что его политическая мысль продолжала работать в прежнем направлении, а его передовые воззрения остались непоколебленными. Читатель, окончив книгу, не может не согласиться с автором, что в лице Грибоедова действовал и творил представитель боевого декабристского поколения, решительный враг крепостного строя, глашатай прогрессивно-буржуазных идей начала XIX века.

 

Таково вкратце содержание исследования М. В. Нечкиной. Наряду с важными основными выводами книга изобилует отдельными ценными наблюдениями, замечаниями, поправками. Очень интересны страницы, посвящённые личности А. П. Ермолова, глубоко и тонко проанализирован знаменитый монолог Чацкого "Французик из Бордо", проверена и исправлена датировка многих исторических и литературных явлений. Часто автору приходится сталкиваться с неодолимыми трудностями источников, строить различные предположения и догадки, но в своих гипотетических построениях он неизменно сохраняет научную осторожность, избегая поспешных и необоснованных выводов. Наконец, к несомненным достоинствам книги относится её прекрасное литературное оформление: несмотря на сложность выдвинутой проблемы и громадный аппарат фактов, монография воспринимается с неослабевающим интересом.

 

Тем не менее, в концепции М. В. Нечкиной не всё представляется ясным и одинаково бесспорным. В своей научной работе автор исходит из ленинского определения декабристов, как "дворянских революционеров". Это понятие было наиболее полно раскрыто В. И. Лениным в статье "Памяти Герцена": дворянские революционеры - декабристы и Герцен - выдвигали задачу насильствен-

 
стр. 102

 

ного низвержения феодально-помещичьего строя, но они были оторваны от народа и несли в себе неустранимые, следствия своего дворянского происхождения, воспитания и связей; отсюда их политическая непоследовательность, и колебания от революционной тактики к мирному реформизму, от демократических стремлений к либерализму. История декабристского движения вполне подтверждает эту характеристику Ленина: поднимая знамя буржуазной революции, декабристы прилагали настойчивые усилия, чтобы избежать "междоусобий" и массового восстания, в той или иной степени шли на уступки феодальной идеологии; были недостаточно решительны в моменты осуществления своих замыслов. Эти характерные черты ещё отчётливее выступают в ближайшем окружении тайного общества - в той сочувствующей и содействующей дворянской среде, которая разделяла программные стремления заговорщиков, но не знала или отказывалась поддерживать их революционно-тактические планы. Изучая проблему "Грибоедов и декабристы", мы не можем обойти этот важный вопрос - о глубоких противоречиях между буржуазно-революционными стремлениями и реакционно-феодальными пережитками в сознании и поведении декабристов. Если Грибоедов был представителем декабристского поколения, художественным выразителем его революционных идей, то он не мог не разделять отличительных особенностей первого этапа нашего освободительного движения. К сожалению, эта существенная сторона проблемы выпала из монографии М. В. Нечкиной. Более того, Грибоедов рисуется автору не только безупречно последовательным носителем революционной Идеологии, но и мыслителем, опередившим тайное общество в своих тактических построениях. Скептические суждения автора "Горя от ума" ("Сто прапорщиков хотят изменить весь государственный быт России". "Я говорил им, что они - дураки") толкуются М. В. Нечкиной как осуждение тактики военной революции, за которым последовало нащупывание новой, более прогрессивной тактики - революции народной. Если в главе XVI М. В. Нечкина облекает свой вывод в условно-вопросительную форму (стр. 451 - 452), то в заключении она уже уверенно высказывается о происходившем повороте писателя на новую, революционно-демократическую дорогу: него мысли отчётливо сосредоточились на вопросе о народе. Он видел какие-то новые народные пути и возможности" (стр. 529.).

 

Имеющиеся факты не подтверждают концепции М. В. Нечкиной. Действительно, Грибоедов не сделался формальным членом тайного общества и, по-видимому, отказался выполнять поручения, которые возлагала на него Васильковская управа. Его отрицательные высказывания о планах революционного переворота засвидетельствованы его собственными ближайшими друзьями. Но за этой бронёй политического скептицизма мы не чувствуем в Грибоедове темперамента революционного борца, не находим у него веры в целесообразность и возможность победоносной народно-демократической революции. Ссылки М. В. Нечкиной на интерес Грибоедова к народу и на признание крупной роли народа в истории ничем не отличают Грибоедова от членов тайного общества: рассуждения о народе, его интересах, стремлениях, активной исторической роли изобилуют в письмах Каховского, в показаниях Пестеля, в сочинениях Никиты Муравьёва, но все эти рассуждения - гораздо более яркие и выразительные, чем у Грибоедова, - совмещаются у декабристов с отрицанием тактики массовой народной революции1 . Так же неубедительна ссылка М. В. Нечкиной на сохранившиеся огрызки из плана грибоедовской трагедии "Радамист и Зенобия". Действительно, в этих набросках "народное возмущение" противопоставлено заговору вельмож против деспотического царя, но оно получило у Грибоедова ограничительную характеристику: "...народ не имеет участия в их деле, - он будто не существует. В 3-м уже действии возмущение делается народном, но совсем не по тем причинам, которыми движимы вельможи: восстав сама собою, мгновенно, грузинская дружина своими буйствами, похищениями у граждан жён и имуществ, восстановляет их против себя"2 . Таким образом, по словам Грибоедова, восстаёт на народ, а грузинская дружина (т. е. царская гвардия), восстание принимает характер беспорядочного бунта и своими жестокостями возбуждает негодование мирных граждан. Какое бы толкование мы ни придавали этому краткому и не совсем ясному тексту, из него невозможно извлечь никакого вывода о целесообразности и необходимости массовой народной революции.

 

А. С. Грибоедов, так же как молодой П. А. Вяземский, Денис Давыдов и другие лица из окружения декабристов, разделял основные стремления тайного общества, но одинаково отвергал и вооружённое восстание "ста прапорщиков" и перспективы организованного восстания народа. Это неверие в возможность какого бы то ни было революционного переворота изолировало их от деятельности тайного общества и в определённом смысле противопоставляло их декабристскому заговору.

 

Однако внутренние противоречия Грибоедова шли ещё дальше, захватывая собою не только проблемы тактики, но и сферу основных программных воззрений. М. В. Нечкина права, когда устанавливает прочно сложившуюся антикрепостническую позицию Грибоедова; анализом набросков его незавершённых произведений "1812 год" и "Грузинская ночь" она доказывает, что оценка русской социальной действительности, данная писателем, была одинаковой и до и после восстания 14 декабря 1825 года.

 

 

1 Восстание декабристов. Материал из Центрархива. Т. IV, стр. 91, Бороздин А. "Из писем и показаний декабристов, стр. 1 -17; Записки И. Д. Якушкин, 7-е изд., стр. 11, М. 1925; Дружинин Н. "Декабрист Никита Муравьёв", стр. 303 - 304.

 

2 Грибоедов А. Соч. Т. I, стр. 260, СПБ. 1911.

 
стр. 103

 

Но М. В. Нечкина решительно неправа, когда она отрицает крепостнические тенденции проекта Закавказской торговой компании, составленного в 1828 г. Грибоедовым совместно с чиновником Завелейским. В числе прочих привилегий, которые испрашивали основатели компании, было право приобретать крепостных крестьян на вывоз в Закавказье; при этом крестьяне освобождались от крепостного права, но обязывались 50 лет безвыходно служить на закавказских плантациях. Ссыльный декабрист И. Г. Бурцов увидел в подобной мере замаскированное сохранение крепостной эксплоатации и будущее положение крестьян в нездоровых условиях плантационного хозяйства сравнил с тяжёлым состоянием американских негров и принудительно завербованных преступников. М. В. Нечкина оспаривает эту характеристику Бурцова и находит, что в проекте Грибоедова нет ничего феодального, а есть только элементы капиталистической кабалы, продиктованные Грибоедову стремлением "вдвинуть кусок искусственно созданной капиталистической действительности в рамки феодально-крепостной России" (стр. 521 - 522). М. В. Нечкина забывает, что характер эксплоатации определяется в первую очередь не формально-юридическим, а социально-экономическим положением эксплоатируемого. Принудительный (фактически пожизненный) труд на закавказских плантациях не имел ничего общего с капиталистической системой вольного найма и, вопреки юридическому признанию свободы личности, должен был неотвратимо сопровождаться суровыми мерами внеэкономического принуждения. Аналогия, которую проводит М. В. Нечкина между плантационным проектом Грибоедова и аграрным проектом Никиты Муравьёва, имеет некоторые основания, но эта аналогия должна быть уточнена и исправлена: и Грибоедов и Н. Муравьёв конструировали двойственную форму экономической эксплоатации, но у декабриста Н. Муравьёва свободные капиталистические отношения осложнялись феодальными пережитками, а у сочувствующего декабристам Грибоедова суровые методы феодальной эксплоатации были прикрыты видимостью личной свободы.

 

Таким образом, и в вопросе о революционном способе действий и в вопросе о крепостном праве Грибоедов шёл не впереди, а позади декабристов; разделяя идеологию своих политических друзей, он ещё более, чем они, оставался под неотвратимым влиянием феодально-дворянской традиции.

 

Внутренние противоречия Грибоедова не могли не отразиться на идеологическом содержании "Горя от ума". Автор прав, когда утверждает, что "пьеса Грибоедова глубоко отразила движение бытия своего времени" (стр. 529), но он сильно преувеличивает "глубину и точность этого отражения", не внося никаких ограничивающих поправок в свой тезис. У читателя слагается естественный вывод о полном совпадении между проповедью Чацкого и программою декабристов. В действительности это далеко не так. Чацкий мыслит и рассуждает как представитель передового декабристского поколения, но, несмотря на свою страстную убеждённость, он неспособен подняться до широкой и ясной постановки важнейшего вопроса декабристской программы - о политическом строе России. В этом отношении гражданская лирика Рылеева, Пушкина и Вяземского с их обличениями деспотизма и прославлениями свободы значительно превосходит художественное творчество Грибоедова. Правда, М. В. Нечкина ссылается на ограничивающее влияние двух факторов: опасения правительственной цензуры и законов драматургического построения. Но нам хорошо известно, что политические трибуны начала XIX в. умели искусно обходить "препоны и рогатки цензуры". Достаточно вспомнить рылеевскую сатиру "К временщику", тургеневскую пропаганду английского парламентаризма, замаскированные обличения крепостничества в журнале радищевцев, политические басни Крылова, Законы драматургического построения тоже не помешали появлению на свет крыловской комедии "Подщипа" ("Трумф"), которую декабрист Завалишин характеризовал словами: "Ни один революционер не придумывал никогда злее и язвительнее сатиры на правительство"3 . Добролюбов имел полное основание упрекать Чацкого в абстрактности и расплывчатости его политических заявлений. Писатели из среды декабристов и их ближайшего окружения были способны уже в ту эпоху создать политические произведения, более конкретные и адекватные декабристскому мировоззрению. Очевидно, в "борьбе новатора со старым миром", как её представлял себе Грибоедов, проблема политического освобождения России занимала менее важное место, чем в представлениях самих членов тайного общества. М. В. Нечкина ставит знак равенства не только между проповедью Чацкого и декабристской программой. Она полагает, что противопоставление Репетилова Чацкому, введённое Грибоедовым в 1823 г., отражает смену этапов декабристской тактики: образ Чацкого с его горячею проповедью в салонах отражает ранний этап широкой словесной пропаганды; сатирический образ "витийствующего Репетилова отражает следующий этап подготовки военной революции, когда требовалась конспиративная осторожность и осуждалось всякое "витийство". Завершая свою комедию во втором периоде, Грибоедов осудил прежний способ действий новаторов против староверов, не только предав осмеянию Репетилова, но и заставив Чацкого потерпеть неудачу в своей проповеди. "Герой как бы задержался на старых позициях, автор пошёл далее вместе с общественным движением" (стр. 347). Другими словами, Грибоедов вполне разделял с декабристами их тактические планы и в период пропаганды, когда он начал создавать Чацкого, и в период подготовки военного восстания, когда он придумал развязку и ввёл интермедию с Репетиловым. Это построение прежде всего противоречит собственному выводу М. В. Нечкиной о том, что Грибое-

 

 

3 Завалишин Д. "Записки декабриста", стр. 105. СПБ. 1906.

 
стр. 104

 

дов был противником военной революции, - следовательно, он не мог смотреть на тактику героя "с высоты позиций, завоёванных позднейшим развитием общественного движения" (стр. 349). В таком искусственном построении и нет никакой нужды: несколько шаржированный образ Репетилова не только художественно оправдан, оттеняя искренность и благородство Чацкого, но и реалистически верея, отражая наличие поверхностных и болтливых последователей "либеральной моды".

 

В художественном противопоставлении Репетилова Чацкому есть ещё одна черта, которая важна для понимания грибоедовского скептицизма, но не затронута в исследовании М. В. Нечкиной: ограниченный и пошлый Репетилов обрисован как член "секретнейшего союза", благородный и смелый Чацкий с начала до конца испытывает трагическое одиночество. М. В. Нечкина должна согласиться, что такое представление о новаторе, борющемся со старым миром, никак не соответствует действительной истории декабристского общества. И в первый и во второй период новаторы-декабристы чувствовали за собой не только сочувствие более широкого общественного авангарда, но и опору организованного, дружного коллектива. Они верили и в силу своих идей и в силу своих объединённых действий. Смутное упоминание Софьи о друзьях Чацкого, так же как суждения Чацкого о происшедшей эволюции нравов, не могут изменить общего впечатления от созданной ситуации: благородный, но одинокий проповедник передовой идеологии противопоставлен попыткам состряпать "тайные собранья" для рассуждений "о камерах, присяжных, о Байроне, ну, о матерьях важных". Чацкий не только одинок, он мучительно ощущает своё одиночество и не видит вокруг ни светлого луча, аи точки опоры:

 
"...Куда ни взглянешь,
Все та же гладь, и степь, и пусто, и 
                           мертво".

Чувством отчаяния и безысходной тоски проникнут последний монолог грибоедовского героя. И когда мы слышим его заключительные слова:

 
Бегу, не оглянусь, пойду искать по
                           свету,
Где оскорблённому есть чувству
                     уголок", -

мы сомневаемся, что новатор ищет более Широкого поля для своей проповеди, чем салоны Фамусовых, Скалозубов и Тугоуховских. Иначе мыслили и чувствовали декабристы даже в ранний период своего движения, когда главное остриё своей пропаганды они обращали в среду восприимчивой молодёжи, когда они возмущались "староверством закоснелого дворянства", но ни одной минуты ее отчаивались в силе и смысле своей общественной деятельности. Трагическое одиночество Чацкого отражает не объективную историю декабристского движения, а субъективное настроение сомневающегося и скептического Грибоедова.

 

Но действительно ли так одинок Чацкий?.. Трактовка, которую даёт М. В. Нечкина образу Софьи, как будто опрокидывает только что сделанный вывод: "Глубоко подсознательно, сама - этого не сознавая, Софья любила Чацкого" (стр. 244); "Софья - человек лагеря Чацкого, который в силу сложных причин движется от передового лагеря к лагерю "староверов"... (стр. 247). Трудно согласиться с подобным мнением, хотя оно подкреплено ссылкой на авторитет крупной артистки В. В. Самойловой. Ни в одной из сцен "Горя от ума" мы не видим ни малейшего намёка на скрытую любовь Софьи к Чацкому; если когда-то, в отроческие годы, Софья испытывала привязанность к другу своего детства, то это неразвившееся чувство давно остыло и уступило место новому влечению - к воображаемому герою сентиментального романа. Этой поклоннице спокойных идиллий, несмотря на её природный ум и внутреннюю самостоятельность, органически чужды наклонности, интересы и суждения Чацкого; она неспособна понять общественный смысл его сатирических выпадов и с наивной ограниченностью объясняет их проявлениями его желчного и злого характера. Сам Грибоедов, раскрывая в письме к Катенину основной вымысел своей комедии, помещает Софью в один лагерь с Фамусовым и его гостями, а её раздражёнными репликами иллюстрирует "противуречие (Чацкого) с обществом его окружающим"4 . Чацкий мог обращаться к Софье как к единомышленнице, пока он жил иллюзорным представлением о друге своей юности, но когда он разгадал умственную и моральную ограниченность Софьи, он вынес ей уничтожающий приговор ("Довольно! с вами я горжусь моим разрывом"). Только в пошлой "среде умеренности и аккуратности" - в обличительном изображении сатирика Щедрина - переродившийся Чацкий мог обрести себе "счастье" с дочерью Фамусова5 .

 

Сделанные замечания ещё более подтверждают основное положение М. В. Нечкиной: Грибоедов - представитель передового декабристского поколения, воплотивший в художественном образе Чацкого интересы и чаяния лучших людей своего времени. Но автор "Горя от ума" нёс в себе и сильные и слабые стороны своего поколения. Он не был непосредственным участником тайного общества, поэтому резче отразил внутренние противоречия "дворянских революционеров" - и в переживаниях собственного сознания и в художественных ситуациях созданной им комедии. За последнее время тезис о "декабризме" Грибоедова-Чацкого начинает пробивать себе дорогу в нашем советском литературоведении6 . Исследование

 

 

4 А. С. Грибоедов. Соч. Т. III, стр. 167 - 168.

 

5 М. Е. Салтыков-Щедрин. Соч. Т. XII, стр. 310 - 312. М. 1938.

 

6 См., например, статьи Орлова В. в "Литературном наследстве", вып. 47 - 48, и Штейна А. в сборнике "А. С. Грибоедов". Изд. Государственного литературного музея. 1946.

 
стр. 105

 

М. В. Нечкиной впервые даёт этому тезису широкое историческое обоснование. Автор подробно останавливается на прогрессивных сторонах декабризма и "Горя от ума", но мало затрагивает феодально-дворянские пережитки во взглядах самого Грибоедова и в художественной обрисовке его героя; поэтому характеристика, данная создателю комедии, получается односторонняя и несколько идеализированная.

 

Несмотря на этот крупный недостаток труд М. В. Нечкиной, насыщенный богатым фактическим материалом и согретый искренним, заражающим увлечением, проложит глубокую борозду в научном познании русской национальной культуры XIX века.

 

Проф. Н. Дружинин

 

 

Опубликовано на Порталусе 21 сентября 2015 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама