Автор: С. Р. ФЕДЯКИН

М.: Молодая гвардия, 2004

Вязники, высокий берег Клязьмы, ее излучина, вытянутый, весь в кудрявой зелени остров, левее - заливные луга, речная даль. А если посмотреть вправо - туман, который уже сгустился в ложбинке, уходящее - наискось просветившее воздух - солнце, сосновый бор и рядом - дорога вдоль высокого берега. Внизу - тихая, зачарованная вода, лодочки на отмели, еще одна - мягко движется по реке, и в ней двое, стар и млад, плывут проверять верши... Фатьяновские места - из самых чудотворных мест России, просветляют душу. В есенинском Константинове - что-то до удивления родное этому виду: высокий берег, излучина Оки - и простор, от которого вольно и легко дышится. Реки в своих изгибах похожи так, как бывают похожи сестры: не только внешностью, но и характером. И все же каждый почувствует: Ока - старшая сестра, Клязьма - младшая. Она - как-то спокойней, кудрявей (от береговой растительности) и - солнечней. Есенин для Фатьянова был поэтом любимым, если не любимейшим. Но в строках Фатьянова не услышишь есенинских нот, все у него свое, "вязниковское". Родство - не на поверхности, а в глубине: эти стихи тоже родились из народной поэзии, только не деревенской, а "провинциально-городской".

Мы настолько привыкли кфатьяновским песням, что уже не замечаем ни сравнений, ни эпитетов, ни картин. А ведь как часто здесь - соловьиные ночи, "хорошие" звезды, "росистые тропы" или "стежки полевые", запах лип, блескреки. И - сады, сады, сады: "Где ж ты мой сад, вешняя заря?"... "Не спит солдат, припомнив дом и сад зеленый над прудом"... "И сады, и поля, и цветы, и земля"... И рядом - подружки, которые кажутся "кудрявою рябиною", "ромашкой", "черешней", "яблонькой", "вишней", "черемухой"... За сравнениями - встают те же сады, заливистые соловьиные трели, дыхание реки. Это и есть родина Алексея Фатьянова. Это она напитала его песни и своими "солнечными поляночками", и "майскими короткими ночами", и прудами, в которых под утро "гаснут звезды".

Нынешнее время - время беспробудной книжности: кто пишет под Есенина, кто под Рубцова, кто под Ахматову, Цветаеву, Мандельштама, Бродского... "Книжники" были и тогда, в "до" и "после" войны. Фатьянов вышел не из библиотеки, не из перетирания интонаций и слов любимых поэтов, а из слова живого (фольклора провинциальных городков) и - этой реки, этого воздуха, этой зеленой вязи деревьев и кустарников... И принес то, что само собой вошло в общую жизнь.

Василий Соловьев-Седой вспоминал об одном фронтовом концерте: госпитальная палатка вместо зала, внутри - ни пошевелиться, ни вздохнуть. Кто не вместился, слушал снаружи. Звучали "Соловьи". Когда песня окончилась, никто не шелохнулся. Молчал зал, молчала певица, плетьми повисли руки аккомпаниатора. И за палаткой стояла тишина. Я повернул голову и был ошеломлен еще больше. В окне палатки я увидел лицо молоденького солдата. По нему струились слезы, прокладывая тонкие белые бороздки на его закопченых порохом щеках.

Искусство песни - трудное искусство. Не всегда хорошая музыка способна найти достойные ее слова. Еще чаще - замечательные слова увязают в толкотне звуков или тонут в музыкальной пустоте. Поэзия Фатьянова - с магнитом,

стр. 75

она притягивала хорошую музыку. Песню через сердце пропустить надо. Тогда слова сольются с мелодией. Я прихожу к композитору почти с готовой песней. Уже напеваю мелодию. Он только разрабатывает ее... Можно ли верить этому признанию Фатьянова? Василий Соловьев-Седой в первую же встречу с будущим "сотворцом" тоже услышал мелодию в его поэзии: Ко мне подошел солдат в кирзовых сапогах - красивый, рослый молодец, с румянцем во всю щеку, назвался Алексеем Фатьяновым, поэтом, прочитал, встряхивая золотистой копной волос, свои песни. Песни мне понравились лиризмом, напевностью, юмором.

Так или иначе, в словах Фатьянова действительно скрыта мелодия - надо ее лишь угадать. И не случайно тот же Соловьев-Седой "Поляночку" переписывал: первая мелодия нравилась слушателям, но она не была угадана, в ней не было той точности, которую требовали слова.

Автор "Соловьев", конечно, тоже знал пору ученичества (грамоте научился настолько, что стал писать стихи под явным влиянием Блока и Есенина, которых люблю и по сей день безумно), но в наставники и "поводыри" выбрал Пушкина, обладавшего редкой способностью словом выразить суть - человека, характера, нации, истории, жизни.

При жизни Фатьянов сумел выпустить лишь тоненький сборничек стихов, но ему завидовали поэты, имевшие десятки книг: его пели, пели повсюду, пели помногу, начиная со знаменитых военных: "На солнечной поляночке", "Соловьи", "Горит свечи огарочек..." - и кончая более поздними: "Когда весна придет, не знаю. Придут дожди... Сойдут снега..." или "Если б гармошка умела все говорить не тая..." Других поэтов поражала счастливая судьба его песен: ладно бы одна-другая, так нет же - сколько их пошло в народ! Успех этот казался невероятным, необъяснимым. Мало ли людей, пишущих стихи, мучалось тогда вопросом: "Почему его поют, почему не меня?"

Секрет Фатьянова был прост. Он признавался: В большинстве случаев сюжеты песен не выдуманы мною, а увидены в самой жизни. Дело не только в напевности его стихотворений, но именно в его умении двумя-тремя строчками сказать то, что каждый из его современников и даже потомков мог про себя повторять и повторять, примеряя фатьяновские фразы к своей собственной жизни. Многие его строчки превратились в емкие и точные формулы судеб миллионов людей. Их уже невозможно произнести по частям. Силу этого словесного сцепления видишь только сейчас, когда все это - в детские годы, через слух, - вросло в твое сознание.

Казалось бы, простейшая фраза: Где же вы теперь, друзья-однополчане? Но можно ли точнее передать это странное двойственное ощущение: конец войны - встреча с родным домом, и одновременно - разлука с фронтовыми то-

стр. 76

варищами. Ныне же - когда однополчан почти не осталось, - эти слова обретают совершенно новый смысл. И как не почувствовать в этих словах и щемящую боль тех, кто остался, кто жив: однополчане не только уходят, они теперь и границами разделены. (Я тоскую по соседству и на расстоянии, но уже не в комичных куплетах Васи Курочкина, а с трагическим дребезжанием разбившегося на "подсмыслы" звука.) Алексей Фатьянов произнес строки, которые сумели тогда, в особую, короткую эпоху "после войны", выразить все, и смысл которых время - половина века! - лишь усилило.

Книга, написанная Татьяной Дашкевич, вышла в серии "Жизнь замечательных людей". Тот образ поэта, который мы лишь смутно ощущали за его стихами и песнями, здесь не просто запечатлен, но воссоздан. Автор не только поднял интересные архивные материалы, но и заставил зазвучать голоса очевидцев. Есть странная сила в таких воспоминаниях, когда из уст стариков ты слышишь рассказы о том, что для твоего поколения - история. Величина события видна на расстоянии, а здесь и значительность, и близость.

То же - со словом. Сила его - ив тех смыслах, которые оно обретает со временем, вытягивая их из жизни. И потому гибель поэта - бросает новый отблеск на произнесенные им некогда слова, обостряя их смысл, их многосмыслие. И потому крылатые выражения и песни живут вне воли их создателей. Фатьянов ушел из жизни в 1959-м, когда ему было только сорок. Его песни - живут своей судьбой.

* * *

Невеселой и злою порошей
Замело этой ночью пути.
Неужели к тебе, мой хороший,
Мне дорожки в полях не найти?

Там сейчас куролесят метели,
По колено завязнет нога.
Вон взвились, поднялись, полетели,
Словно белые птицы - снега.

Но как только утихнет пороша,
В этот вечер, от звезд голубой,
Все дорожки к тебе, мой хороший,
В бездорожье отыщет любовь.

1942

Давно мы дома не были

Горит свечи огарочек,
Гремит недальний бой.
Налей, дружок, по чарочке,
По нашей, фронтовой.
Не тратя время попусту,
По-дружески да попросту
Поговорим с тобой.
Давно мы дома не были...
Шумит над речкой ель,
Как будто в сказке-небыли,
За тридевять земель.
На ней иголки новые,
А шишки все еловые,
Медовые на ней.
Где елки осыпаются,
Где елочки стоят,
Который год красавицы
Гуляют без ребят.
Без нас девчатам кажется,
Что месяц сажей мажется
И звезды не горят.
Зачем им зорьки ранние,
Коль парни на войне,
В Германии, в Германии,
В проклятой стороне.
Лети, мечта солдатская,
К дивчине самой ласковой,
Что помнит обо мне.
Горит свечи огарочек,
Гремит недальний бой,
Налей, дружок, по чарочке,
По нашей, фронтовой...