Вопрос об источниках древнерусских текстов, повествующих о ранней истории Руси - один из важнейших в отечественной медиевистике. При всем обилии в иноземных текстах сюжетов, параллельных различным сюжетам летописей и других древнерусских текстов, причины наличия этих параллелей, а следовательно, и характер источников рассказов о первых русских князьях остаются не до конца изученными.

В области скандинавских параллелей наиболее авторитетной считается теория А. Стендер-Петерсена, который считал, что источниками почти всех рассказов "Повести временных лет" о событиях IX - начала XI в. были сведения, полученные летописцами от "варягов", под которыми исследователь подразумевал древнерусских дружинников скандинавского происхождения [1. S. 34 - 35, 39 - 40]. По его мнению, именно княжеская дружина была той средой, в которой в виде коротких сказаний pættir - 'прядей') сохранялась память о первых правителях Руси [1. S. 248]. И Стендер-Петерсен, и его последователи (среди которых советская скандинавистка Е. А. Рыдзевская) связывали возникновение большей части сюжетов данных прядей с византийским влиянием, находя им параллели в восточно-средиземноморской литературной традиции. Они считали, что византийские легенды (точнее - события ранней истории Руси, осмысленные дружинниками-варягами под воздействием таких легенд) независимым образом находили отражение в древнерусских текстах и в сагах [1. S. 40 - 41, 246 - 248; 2. С. 201, 209]. Рыдзевская предполагала также, что некоторые сюжеты исландских саг возникли непосредственно под влиянием рассказов о русских событиях [2. С. 218 - 220, 227, 232].

Однако данные и другие аналогичные гипотезы по большей части построены на догадках, а не на сколько-нибудь строгих доказательствах. Между тем вопрос о характере взаимоотношения русских и скандинавских параллельных текстов требует более глубокого изучения. В этой статье я постараюсь подробно рассмотреть одну из таких параллелей.

Основными объектами нашего исследования будут два текста. Первый из них - это древнерусская агиографическая легенда об убиении князя Бориса, сына Владимира Святославича. Данный сюжет дошел до нас в нескольких

Михеев Савва Михайлович - аспирант Института всеобщей истории РАН.

стр. 28

версиях. Описание самого убийства идентично в "Ипатьевской летописи" [3. Стб. 118 - 121], "Лаврентьевской летописи" [4. Стб. 132 - 135] и "Новгородской первой летописи" младшего извода [5. С. 169 - 172]¹ . Агиографическая легенда о Борисе, отразившаяся в этих текстах, вероятно, была создана в середине XI в.² . Приведем этот текст по версии "Ипатьевской летописи":

"Стополкъ же с де в Киев . по оци своемь . и созва Кыяны. и нача им ние имь даяти а они приимаху и не б срдце ихъ с нимь яко братья ихъ быша с Борисомъ . Борису же возвратившюся с воины не обр тшюо Печен гъ . в сть приде ему. яко оц ь ти оумрлъ . и плакася по оц и велми. любимъ бо б оцмь. паче всих . и ста на Алт пришедъ . р ша ему дружина от ня . се дружина оу тебе отня и вои . пойди сяди в Кыев на стол отн онъ же реч не буди то мн вьзняти рукы на брата на стар ишаго . аще оць ми оумре то с и ми будеть . вь оца м сто . и се слышавше вои и разиидошася отъ него . Борисъ же стояше съ отрокы своими. Стополкь же исполнися безакония. Каиновъ смыслъ приимъ. посылая к Борису гля. яко с тобою хощю . любовь им ти . и к отню ти придам ъ. льстя под нимь . како бы погубити. Стополкъ же приде нощью к Вышегороду . и отаи призва Путшю. и Вышегородьскыя боярьц . и реч имъ . прияете ли мн всимъ срдцмь . и реч Путьша можемь головы сво с Вышегородци положити он же рче имъ не поведите никомуже . шедше оубиите брата моего Бориса. они же вьскор об щашася ему створити се . о сяковыхъ бо Соломонъ реч . скоры суть бес правды прольяти кровь. сбирають соб злая. ти бо обищаютьс . крови сихъ путье суть скончевающе безаконие . нечстьемь бо свою дшю емлють послании же придоша нощью. и подъступиша ближе. и слышаша. блженаго Бориса поюща заоутренюю . пов даша бо ему яко хотять тя погубити . и вьставъ нача п т гля. Гси что ся оумножишася. стужающии ми . вьстають на мя . мнози и пакы яко стр лы твоя оуньзоша во мн . яко азъ на раны готовъ. и бол зни моя предо мною есть. и пакы глаше Гси оуслыши млтву мою . и не вниди в судъ с рабомъ твоимъ. яко не оправдиться предъ тобою . всякъ живы яко погна врагъ дшю мою . и кончавь ексапслмы . и видивь яко послании суть погубить его . и нача п ти псальтырь гля яко оунци тучни и сборъ злобныхъ ос де мя. Гси Бе мои на тя оуповахъ . и спси мя . и отъ всихъ гонящихъ избави мя . по сем же нача канунъ п ти тако вь заоутрьню . помолися зря на икону. гля я на образъ . влдчнь Гси Icce Xce . иже симь образомъ . явися на земли спсния ради нашего . изволивыи своею волею. пригвоздити руци свои на крст . и приемь стрсть гр хъ ради нашихъ . тако и мене сподоби прияти стрстъ . се же не отъ противныхъ. приимаю но отъ брата своего и не створи ему Гси в семь гр ха . и помолившюся ему . и вьзлеже на одр своемь . и се нападоша на мя³ акы зв рье дивии около шатра . и насунуша и копьи и прободоша Бориса. и слугу его падша на немь . пробо-

¹ Несколько распространенные и видоизмененные версии легенды см. в "Сказании о Борисе и Глебе" [6. С. 32 - 37] и "Чтении о Борисе и Глебе" [6. С. 8 - 11]. (См. также прим. 4.)

² О взаимоотношении древнерусских текстов борисоглебского цикла см. [7. Р. 29 - 37 (с указанием литературы); 8. С. 21 - 24].

³ В Хлебниковском и Погодинском списках - "на нь".

стр. 29

доша с нимь . б бо сь любимъ Борисомъ . бяше бо отрокъ . сь родомъ Оуг-ринъ. именемь Георгии. егоже любляше по велику Борисъ . б бо възложи на нь гривьну злату. в ней же престояше ему избиша же отрокы многы Борисовы . Георгиеви же не могуще сняти вборз гривны сь ш и . и оус кънуша главу его . и тако сняша гривну ту, а главу отъв ргъше прочь . т м же не обр тоша. посл же т ла ег вь трупьи . Бориса же оубивше оканьнии оув рт вше и в шатеръ . и вьзложиша и на кола. повезоша. и еще дышющу ему и оувидивыпе се оканьныи Стополкъ . и яко еще ему дышющу. и посла два Варяга. приконьчевати его . он ма же пришедшима и видившима яко еще ему живу сущю . и единъ ею извлекъ мечь и проньзе ю кь срдцю . и тако скончася . блжныи Борисъ приимь в н ць отъ Хса Ба с прав дными причтеся сь проркы и съ апслы и с лики мчнкы въдворяяся. Авраму . на лон почивая . видя неизречьньную радеть. вьсп вая съ англы . и веселяся с ликы стхъ. и положиша т ло его принесоша. и отаи Вышегороду . вь цркви . стго Василия. оканьнии же оубиици придоша кь Стополку . аки хвалу имуще безаконьници. суть же имена симъ законопреступникомъ. Путьша Талець Еловичь. Ляшько оць же ихъ сотона" [3. Стб. 118 - 121].

Другой интересующий нас текст содержит древнеисландская "Эймундова прядь" ("Eymundar pattr"), одна из глав которой посвящена описанию убийства конунга Бурислава (Burizlafr), сына конунга Гардарики Валльдамара (Ualldamarr). Убийцей Бурислава в этом тексте назван конунг Эймунд - норвежец, находящийся после смерти Валльдамара на службе у его другого сына - Ярислейва (Jarizleifr). Это убийство описывается как один из многочисленных подвигов главного героя "Эймундовой пряди".

Единственная дошедшая до нас рукопись, содержащая "Эймундову прядь", -свод королевских саг "Книга с Плоского острова" ("Flateyjarbok") - относится к концу XIV в. В нем прядь включена в состав "Саги об Олаве Святом". Проблема датировки первоначальной письменной фиксации рассказов об Эймунде достаточно сложна. Большинство исследователей соглашается с предположением Я. де Фриса, по мнению которого "Эймундова прядь" могла быть написана в конце XIII в. [9. S. 304]. Г. В. Глазырина считает, что создание произведения следует отнести ко времени не позднее середины XIII в. [10. С. 153]. Между тем необходимо отметить, что твердые основания для сколько-нибудь точных датировок создания этого памятника отсутствуют. Его первая письменная фиксация могла состояться и в XII, и в XIV в. При этом текст источника мог претерпеть значительные изменения уже в ходе переписывания и при помещении в контекст "Саги об Олаве Святом" "Книги с Плоского острова".

"Эймунд убил Бурицлава конунга

Однажды рано утром Эймунд позвал к себе Рагнара, родича своего, десять других мужей, велел оседлать коней, и выехали они из города 12 вместе, и больше ничего с ними не было. Все другие остались. Бьёрн звался исландец, который поехал с ними, и Гарда-Кеттиль, и муж, который звался Асткелль, и двое Тордов. Эймунд и его товарищи взяли с собой еще одного коня и на нем везли свое боевое снаряжение и припасы. Выехали они, снарядившись, как купцы, и не знали люди, что значит эта поездка и какую они задумали хитрость. Они въехали в лес и ехали весь тот день, пока не стала близка ночь.

стр. 30

Тогда они выехали из лесу и подъехали к большому дубу; кругом было прекрасное поле и широкое открытое место. Тогда сказал Эймунд конунг: "Здесь мы остановимся. Я узнал, что здесь будет ночлег у Бурицлава конунга и будут поставлены на ночь шатры (tialldstad)". Они обошли вокруг дерева и пошли по просеке и обдумывали - где лучшее место для шатра. Тогда сказал Эймунд конунг: "Здесь Бурицлав конунг поставит свой стан (herbudir). Мне говорили, что он всегда становится поближе к лесу, когда можно, чтобы там скрыться, если понадобится". Эймунд конунг взял веревку или канат и велел им выйти на просеку возле того дерева, и сказал, чтобы кто-нибудь влез на ветки и прикрепил к ним веревку, и так было сделано. После этого они нагнули дерево так, что ветви опустились до земли, и так согнули дерево до самого корня. Тогда сказал Эймунд конунг: "Теперь, по-моему, хорошо, и нам это будет очень кстати". После того они натянули веревку и закрепили концы. А когда эта работа была кончена, была уже середина вечера. Тут слышат они, что идет войско конунга, и уходят в лес к своим коням. Видят они большое войско и прекрасную повозку; за нею идет много людей, а впереди несут знамя. Они повернули к лесу и [пошли] по просеке туда, где было лучшее место для шатра, как догадался Эймунд конунг. Там они ставят шатер (landtialldit), и вся рать также, возле леса. Уже совсем стемнело. Шатер у конунга был роскошный и хорошо устроен: было в нем четыре части и высокий шест сверху, а на нем - золотой шар (knappr or guile) с флюгером. Они видели из лесу все, что делалось в стане, и держались тихо. Когда стемнело, в шатрах зажглись огни, и они поняли, что там теперь готовят пищу. Тогда сказал Эймунд конунг: "У нас мало припасов -это не годится; я добуду пищу и пойду в их стан". Эймунд оделся нищим, привязал себе козлиную бороду и идет с двумя посохами к шатру конунга, и просит пищи, и подходит к каждому человеку. Пошел он и в соседний шатер и много получил там, и хорошо благодарил за добрый прием. Пошел он от шатров обратно, и припасов было довольно. Они пили и ели, сколько хотели; после этого было тихо. Эймунд конунг разделил своих мужей; шесть человек оставил в лесу, чтобы они стерегли коней и были готовы, если скоро понадобится выступить. Пошел тогда Эймунд с товарищами, всего шесть человек, по просеке к шатрам, и казалось им, что трудностей нет. Тогда сказал Эймунд: "Рёгнвальд и Бьёрн, и исландцы пусть идут к дереву, которое мы согнули". Он дает каждому в руки боевой топор. "Вы - мужи, которые умеют наносить тяжелые удары, хорошо пользуйтесь этим теперь, когда это нужно". Они идут туда, где ветви были согнуты вниз, и еще сказал Эймунд конунг: "Здесь пусть стоит третий, на пути к просеке, и делает только одно - держит веревку в руке и отпустит ее, когда мы потянем ее за другой конец. И когда мы устроим все так, как хотим, пусть он ударит топорищем по веревке, как я назначил. А тот, кто держит веревку, узнает, дрогнула ли она от того, что мы ее двинули, или от удара. Мы подадим тот знак, какой надо, - от него все зависит, если счастье нам поможет, и тогда пусть тот скажет, кто держит веревку, и рубит ветви дерева, и оно быстро и сильно выпрямится". Сделали они так, как им было сказано. Бьёрн идет с Эймундом конунгом и Рагнаром, и подходят они к шатру, и завязывают петлю на веревке, и надевают на древко копья, и накидывают на флюгер, который был наверху на шесте в шатре конунга, и поднялась она до шара, и было все сделано тихо. А люди крепко спали во всех шатрах, потому что они устали от похода и были сильно пьяны. И когда это было сделано, они тянут за концы и укорачивают тем самым веревку, и стали советоваться. Эймунд конунг подходит поближе к шатру конунга и не хочет быть вдали, когда шатер будет сорван. По веревке был дан удар, и замечает тот, кто ее держит,

стр. 31

что она дрогнула. Говорит об этом тем, кто должен был рубить, и стали они рубить дерево, и оно быстро выпрямляется и срывает весь шатер конунга, и [закидывает его] далеко в лес. Все огни сразу погасли. Эймунд конунг хорошо заметил вечером, где лежит в шатре конунг, идет он сразу туда и сразу же убивает конунга и многих других. Он взял с собой голову Бурицлава конунга. Бежит он в лес и его мужи, и их не нашли. Стало страшно тем, кто остался из мужей Бурицлава конунга при этом великом событии, а Эймунд конунг и его товарищи уехали, и вернулись они домой рано утром. И идет [Эймунд] к Ярицлейву конунгу и рассказывает ему всю правду о гибели Бурицлава. "Теперь посмотрите на голову, господин, - узнаете ли ее?" Конунг краснеет, увидя голову. Эймунд сказал: "Это мы, норманны, сделали это смелое дело, господин; позаботьтесь теперь о том, чтобы тело вашего брата было хорошо, с почетом, похоронено". Ярицлейв конунг отвечает: "Вы поспешно решили и сделали это дело, близкое нам: вы должны позаботиться о его погребении. А что будут делать те, кто шли с ним?" Эймунд отвечает: "Думаю, что они соберут тинг и будут подозревать друг друга в этом деле, потому что они не видели нас, и разойдутся они в несогласии, и ни один не станет верить другому и не пойдет с ним вместе, и думаю я, что не многие из этих людей станут обряжать своего конунга". Выехали норманны из города и ехали тем же путем по лесу, пока не прибыли к стану. И было так, как думал Эймунд конунг, - все войско Бурицлава конунга ушло и разошлось в несогласии. И едет Эймунд конунг на просеку, а там лежало тело конунга, и никого возле него не было. Они обрядили его и приложили голову к телу, и повезли домой. О погребении его знали многие. Весь народ в стране пошел под руку Ярицлейва конунга и поклялся клятвами, и стал он конунгом над тем княжеством, которое они раньше держали вдвоем" [11. S. 127 - 130] (перевод цитируется по [2. С. 89 - 104]).

Сходство древнерусского рассказа об убиении Бориса с эпизодом убийства Бурислава в "Эймундовой пряди" отмечалось многими исследователями. Н. Н. Ильин, сопоставляя сюжетную основу древнерусского и скандинавского рассказов о начальной стадии междоусобиц Владимировичей, отметил, что описание событий в текстах об убийстве Бориса и Бурислава совпадает "в ряде существенных подробностей" [12. С. 160]. Такими сходными моментами, по наблюдению Ильина, являются: 1) место события - опушка леса на краю большого поля в дне пути от Киева, жертва находится в шатре; 2) время события -ночь; 3) примерное количество убийц; а также наличие мотивов: а) отсечения головы одного из убитых и б) ухода воинов от Бориса/Бурислава [12. С. 161 - 163]⁴ . По причине этих совпадений Ильин сделал вывод о том, что в рассказе об

⁴ А. М. Членов детализировал этот перечень и довел количество его пунктов до 13-ти [13. S. 327]. Из них особого упоминания заслуживает мотив возвращения убийц к Борису/Буриславу. В древнерусских текстах Святополк узнает, что Борис еще жив, и посылает убийц добить его, а в "Эймундовой пряди" Ярислейв отправляет убийц за телом Бурислава для захоронения. М. Х. Алешковский предположил, что таким образом в обеих версиях запечатлен один и тот же мотив двойного прихода убийц [14. С. 130]. Однако А. А. Шахматов считал, что "двойным" убийство Бориса стало только в Начальном своде. В Древнейшем своде, по мнению ученого, эпизод добивания Бориса посланными Святополком варягами отсутствовал и "раздвоения" убийства не возникало. Только потом на этот текст наложилось местное предание об убиении князя в урочище Дорогожиче, и летописцу понадобилось вставить в свой рассказ мотив добивания Бориса, чтобы сложить воедино две разные версии убийства [15. С. 74 - 76 (§ 54)]. В своих построениях Шахматов основывается на тексте "Чтения о Борисе и Глебе", в котором эпизод с добиванием Бориса двумя варягами отсутствует [6. С. 11]. Однако, следует отметить, что и здесь убийцы (правда уже не варяги) возвращались, чтобы добить Бориса.

стр. 32

убийстве Бурислава в "Эймундовой пряди" Бурислава следует отождествить с Борисом [12. С. 163 - 169]⁵ .

Одним из самых неясных элементов древнерусского рассказа об убийстве Бориса является мотив отсечения головы Борисова отрока Георгия Угрина, так как сложно определить причины фиксации в источнике факта обезглавливания Георгия. Ильин считал, что этот эпизод параллелен мотиву отсечения головы Бурислава в "Эймундовой пряди". По мнению исследователя, в реальности убийцы отрубили голову не Георгию, а Борису. На Альтском поле после убийства осталось лежать обезглавленное тело князя, которое было принято его дружинниками за труп Георгия. Ильин предположил, что темный эпизод с гривной Георгия Угрина возник в древнерусском тексте именно из-за этой ошибки дружинников, рассказы которых стали позднее одним из источников сведений о гибели Бориса для создателя агиографической легенды [12. С. 162].

В связи с гипотезой Ильина интересна миниатюра одной из рукописей "Сказания о Борисе и Глебе", на которой изображены убийцы Бориса, принесшие Святополку княжескую шапку. Миниатюру сопровождает текст: "Оубиици Борисов пов дша Стополку оубивши Бориса" [18. Л. 128 об.]. По мнению Д. В. Айналова, из этого следует, что на миниатюре изображено то, как "убийцы показывают Святополку доказательство своего злого дела, т.е. шапку убитого ими Бориса" [19. С. 73]. Исследователь считал, что в древнерусском тексте эпизод с принесением Святополку шапки Бориса как доказательства убийства был случайно утерян и дошел до нас только в своем отражении на миниатюрах. М. Х. Алешковский, совмещая выводы Айналова с гипотезой Ильина о том, что в реальности убийцы Бориса отрубили своей жертве голову, предположил, что "на русских миниатюрах XIV-XV веков мог быть изображен как раз этот эпизод (принесения заказчику убийства головы Бориса. - С. М.) и восходит он к лицевым рукописям "Повести временных лет" конца XI - начала XII века .... Изображение прихода убийц к Святополку уцелело от этих ранних иллюстраций, но само описание прихода убийц было, видимо, сокращено, и иллюстрация к нему стала непонятной, почему и голова Бориса превратилась в шапку" [20. С. 121 - 122]. Тем не менее, все же маловероятно, что первоначальные древнерусские тексты об убиении Бориса могли содержать упоминание отсечения головы князя и принесения ее Святополку, так как причины сокращения этого текста позднейшим летописцем представить себе сложно⁶ .

Другим эпизодом, привлекшим внимание исследователей, стал имеющийся в "Эймундовой пряди" мотив согнутого людьми Эймунда дуба, использованного для неожиданного поднятия шатра Бурислава непосредственно перед убийством. Р. Кук привлек несколько параллелей к этому сюжету и предположил, что данный рассказ восходит к восточно-средиземноморской и ближневосточ-

⁵ Трансформация древнерусского имени Борисъ в Burizlafr в скандинавской традиции была вполне естественна [16. 147 - 148, 156 - 159, особ.: 157 - 158 (прим. 20)]. Обзор литературы о том, какой древнерусский князь послужил прообразом Бурислава, см. в [17. С. 162 - 163 (прим. 8), 169 - 170 (прим. 39)].

⁶ Легче представить себе позднее проникновение сюжета отсечения головы в "Эймундову прядь". Такое предположение, как кажется, подтверждается тем, что описание приноса головы Бурислава Ярислейву находит себе близкую параллель в рассказе "Круга Земного" об убийстве Асмунда, племянника Свейна Астридссона [21. С. 430]. Наличие такой параллели может говорить о том, что этот сюжет был заимствован авторами "Эймундовой пряди" из "Круга Земного" или сходного источника (подробнее об этой параллели см. прим. 15).

стр. 33

ной литературной традиции [22. Р. 84]. Однако приведенные исследователем параллельные тексты значительно отличаются подробностями своего сюжета от эпизода с дубом в "Эймундовой пряди" и не позволяют считать их непосредственными или опосредованными источниками данного мотива⁷ . Тем не менее заслуживают внимания более общие выводы Кука о том, что "Эймундова прядь" приобрела свой окончательный вид под влиянием византийской традиции, и ее авторы хотели возвеличить своего главного героя, подробно живописуя применяемые им военные хитрости [22. Р. 84 - 85].

Итак, в настоящее время в большей или меньшей степени объяснены причины некоторых изменений, которые тексты об убийстве Бориса/Бурислава претерпели на поздней стадии своего существования, то есть в период независимого развития в древнерусской и скандинавской среде. Между тем, механизм связи этих текстов, причины включения в них различных мотивов (например, мотива золотой гривны Георгия Угрина) и их семантика остаются неясными.

На данном этапе изучения связи скандинавского рассказа об убийстве Бурислава и древнерусской агиографической легенды любые выводы (например, предположения о прямой зависимости одного из текстов от другого) обречены носить гипотетический характер. Помочь продвинуться на пути истолкования этих текстов может привлечение новых источников.

Сходный с обеими версиями сюжет имеет 19-я глава "Саги об Инглингах" "Круга Земного"⁸ . Здесь рассказывается об убийстве свейского конунга Агни: конунг отправляется в поход в Страну Финнов и побеждает их вождя Фрости, который погибает в сражении. Далее в саге читаем:

"Агни конунг разорял Страну Финнов и покорил ее себе, и взял большую добычу. Он взял также Скьяльв, дочь Фрости, и Логи, ее брата. Когда он возвращался с востока, он пристал в проливе Стокксунд. Он разбил свои шатры (tjold) к югу на прибрежной равнине. Там был тогда лес. На Агни конунге была тогда золотая гривна (gullmen), которой когда-то владел Висбур. Агни конунг собирался жениться на Скьяльв. Она попросила его справить тризну по своему отцу. Он созвал многих знатных людей и дал большой пир. Он очень прославился своим походом. Пир шел горой. Когда Агни конунг опьянел, Скьяльв сказала ему, чтобы он поберег гривну, которая была у него на шее. Тогда он крепко привязал гривну к шее и лег спать. А шатер стоял на опушке леса, и над шатром было высокое дерево, которое защищало шатер от солнечного жара. Когда Агни конунг заснул, Скьяльв взяла толстую веревку и привязала к гривне. Ее люди опустили шесты палатки, закинули веревку на ветви дерева и потянули так, что конунг повис под самыми ветвями. Тут ему пришла смерть. Скьяльв и ее люди вскочили на корабль и уплыли. Агни конунг был там сожжен, и это место с тех пор называется Агнафит. Оно на востоке Таура и к западу от Стокксунда" [21. С. 20].

⁷ В основном тексте статьи Кук разбирает всего три параллели к данному эпизоду. Все они связаны с раздиранием людей на части при помощи согнутых деревьев [22. Р. 82 - 84]. Между тем, самые близкие и ценные для сравнительного анализа параллели к исследуемому сюжету (речь о которых впереди) Кук лишь бегло упоминает в подстраничном примечании [22. Р. 84 (п. 91)].

⁸ "Сага об Инглингах" - повествование о предках норвежского королевского рода - была создана в XIII в. Снорри Стурлусоном и включена им в его свод саг о норвежских конунгах, за которым позднее закрепилось название "Круг Земной". Об источниках "Саги об Инглингах" пойдет речь ниже (прим. 13).

стр. 34

Кук указывал на сюжет 19-й главы "Саги об Инглингах" как на одну из параллелей к эпизоду с согнутым дубом в "Эймундовой пряди" [22. Р. 84 (п. 91)], однако исследователь (знакомый с "Повестью временных лет" только в переводе) не обратил внимание на то, что рассказ о гибели Агни оказывается очень близок по сюжету и к древнерусским текстам об убийстве Бориса. Это сходство явственно видно на представленной ниже таблице:

Так как очевидно, что разные мотивы древнерусской версии и "Эймундовой пряди" как бы складываются воедино в тексте "Саги об Инглингах" (см., в особенности, имеющие значительные различия в разных текстах, но явно близкие мотивы 5 и 9), напрашивается вывод, что древнерусские тексты об убийстве Бориса и рассказ "Эймундовой пряди" об убийстве Бурислава имели общий источник, сюжет которого в большинстве своих деталей был близок сюжету легенды о гибели Агни. Это архетипическое повествование об убийстве Бориса (далее будем называть его * Архетип) было напрямую или опосредованно связано с "Сагой об Инглингах".

Количество и качество изменений, которым * Архетип подвергся до включения в дошедшие до нас тексты, заставляют предположить, что изначально это был устный рассказ, созданный по горячим следам гибели Бориса либо свидете-

стр. 35

лями убийства, либо кем-то, кто был с ними в непосредственном контакте (убийство Бориса не афишировалось и его подробности не могли стать известны широкому кругу лиц). * Архетип должен был быть еще свободен от религиозных "риторики и лирики"⁹ , вошедших в древнерусскую версию в ходе складывания церковного почитания Бориса - с одной стороны, и от тех добавлений, которые предполагал жанр исландской пряди, повествующей о далеких путешествиях скандинавов, - с другой. В процессе устного бытования в древнерусской и скандинавской среде часть мотивов * Архетипа и там, и там была потеряна и/или видоизменена, и он дошел до нас в том виде, в каком его через многие годы независимо друг от друга записали древнерусский и исландский книжники. Однако изначально в * Архетипе, вероятно, присутствовали сходные с "Сагой об Инглингах" мотивы: 1) военного похода; 2) разбивания шатров на опушке леса; 3) золотой гривны князя; 4) опьянения людей Бориса и их крепкого сна; 5) большого дерева и веревки, используемых для подвешивания князя (или его шатра) за золотой предмет и, может быть, 6) плача князя по отцу¹⁰ .

* Архетип может быть связан с легендой об убийстве Агни одним из трех возможных способов: либо заимствование происходило из * Архетипа в рассказ о гибели Агни; либо - в * Архетип из легенды об Агни¹¹ ; либо эти тексты независимо друг от друга построили свой сюжет, позаимствовав его схему из некоего общего источника. О возможности независимого заимствования из третьего текста в нашем случае говорить сложно до тех пор, пока нам не известен текст, который мог бы быть общим источником рассказов об убиении Бориса и Агни, хотя некоторые скандинавские тексты и содержат подобные сюжеты¹² . Гипотетически возможно заимствование сюжета из * Архетипа в легенду о смерти

⁹ "Риторика и лирика" - выражение Шахматова [15. С. 34 (§ 20)].

¹⁰ Кроме того, в * Архетипе, видимо, были независимые от "Саги об Инглингах" мотивы 1) малого количества убийц и 2) совета воинов князя, которые решили разойтись. Также, * Архетип мог содержать мотивы 1) отсечения головы Бориса и принесения ее заказчику убийства как доказательства (ср., однако, прим. 6, а также прим. 12) и 2) возвращения за телом убитого для его захоронения по приказу заказчика (ср., однако, прим. 4). Таким образом, в *Архетипе, вероятно, отразилась специфика реального убийства Бориса, которое - в отличие от убийства Агни - было убийством заказным.

¹¹ Это возможно только в том случае, если легенда, по крайней мере, уже в начале XI в. существовала (не обязательно в письменном виде) в форме, сходной с той, что зафиксирована в "Саге об Инглингах", так как текст "Круга Земного", как уже говорилось, был написан через двести лет после убийства Бориса (см. подробнее прим. 13).

¹² Так, в одном из эпизодов "Саги об Олаве Трюггвасоне" "Круга Земного" упоминание золотой гривны напрямую связано с отсечением головы и принесением ее как доказательства убийства, а также с повешением героев:

"Когда настала ночь, ярл бодрствовал, а Карк спал и метался во сне. Ярл разбудил его и спросил, что ему снилось. Карк говорит: "Мне снилось, что я в Хладире, и Олав сын Трюггви надел мне на шею золотое ожерелье (gullmen)". Ярл отвечает: "Кровавое ожерелье наденет тебе на шею Олав сын Трюггви, если ты встретишься с ним. Берегись! А от меня ты увидишь только хорошее, как и раньше было. Так что не предавай меня!"

После этого они оба бодрствовали, как если бы следили один за другим. Но к утру ярл заснул и вскоре стал метаться во сне. Он так сильно метался, что выгибался дугой, словно хотел вскочить, и кричал громко и страшно. Карк испугался, и его обуял страх. Он схватил большой нож, который висел у него на поясе, и проткнул им ярлово горло насквозь. Так Хакону ярлу пришел конец. Затем Карк отрезал у ярла голову и убежал прочь. На следующий день он пришел в Хладир и поднес голову ярла Олаву конунгу. И он рассказал все, что с Хаконом ярлом и с ним произошло, как здесь написано. Затем Олав конунг велел увести его и отрубить ему голову.

стр. 36

Агни: *Архетип (в одной из своих ранних форм) мог повлиять на кого-то из предшественников Снорри Стурлусона, описывавшего гибель Агни. Однако вероятность привлечения для объяснения древней скандинавской легенды относительно позднего сюжета, связанного с конкретным событием в Гардарики, крайне незначительна.

Логичнее предположить, что один из сюжетов известного многим скандинавам сказания о древних свейских конунгах повлиял на создателей первого повествования об убийстве Бориса Владимировича¹³ . Если какой-то мотив легенды об Агни повторяется в древнерусском тексте и/или в "Эймундовой пряди", то этот мотив входил в парадигму, которой следовали либо создатели * Архетипа, либо - что все же маловероятно, но теоретически невозможно исключить - сами убийцы (которые могли в своих поступках не выходить из системы координат традиции, встраивая повседневную жизнь в эпическую перспективу). Делать предположения относительно того, была ли данная аналогия явной в *Архетипе или имела там характер "скрытой цитаты", у нас нет никаких оснований - и тот, и другой варианты в равной степени возможны.

В ходе бытования * Архетипа в обеих традициях исчезли или были сильно трансформированы различные мотивы, сходные с сюжетом легенды о гибели Агни: так, в древнерусском варианте был утрачен мотив большого дерева, используемого для подвешивания князя или его шатра, а в скандинавском - серьезно изменен мотив золотой гривны князя, которая превратилась в золотой

Потом Олав конунг и с ним множество бондов отправился на остров Нидархольм, взяв с собой головы Хакона ярла и Карка. На этом острове было в то время принято убивать воров и злодеев (pjofa og illmenni), и на нем стояла виселица (galgi). Конунг велел поставить туда головы Хакона ярла и Карка. Вся рать собралась там, и они вопили и бросали камни в головы, крича, что обоим злодеям туда и дорога. Затем послали в Гаулардаль за туловищем ярла, и его притащили и сожгли" [21. С. 131].

В более ранних сводах королевских саг в связи с гибелью Хакона золотая гривна не упоминается, а в поздней "Большой саге об Олаве Трюггвасоне" данный эпизод, напротив, описан более подробно [23. В. 1. S. 235 - 237].

В данном тексте кроме мотивов золотой гривны и повешения имеется отсутствующий в "Саге об Инглингах" мотив отсечения головы, что в значительной мере сближает рассказ о гибели Хакона с * Архетипом. Возможно, это свидетельствует о том, что в скандинавской параллели * Архетипа (то есть либо в общем источнике *Архетипа и легенды об убийстве Агни, либо в той версии легенды, которая позаимствовала свой сюжет из * Архетипа, либо в той версии легенды об Агни, из которой заимствовался сюжет * Архетипа) присутствовал мотив отсечения головы, который был позднее утерян на одном из этапов оформления легенды о смерти Агни.

¹³ Скальдические стихи Тьодольва из Хвинира о гибели Агни, которые приводятся в "Круге Земном" и датируются примерно концом IX - началом X в., содержат не все те мотивы, параллели к которым мы находим в текстах об убийстве Бориса. Поэтому наше предположение о знакомстве автора *Архетипа с легендой об Агни может быть справедливо только в том случае, если мы признаем, что Снорри при написании "Саги об Инглингах" основывался не только на тексте Тьодольва, но привлекал к работе над сагой и другие источники, содержащие легенды о древних свейских конунгах.

Большинство исследователей "Саги об Инглингах" за неимением никакого сравнительного материала кроме самого текста саги считали невозможным с какой-либо долей уверенности судить о том, были ли у Снорри такие дополнительные источники (подробный источниковедческий разбор "Саги об Инглингах" см. в [24. S. 19 - 111]). Привлечение древнерусских параллелей к сюжету об убийстве Агни заставляет нас решать этот вопрос положительно, хотя и не вполне позволяет говорить о составе и форме этих источников.

стр. 37

шар на шатре Бурислава¹⁴ . Эти изменения говорят о том, что авторы дошедших до нас древнерусского и скандинавского рассказов об убийстве Бориса и/или их предшественники уже не знали истории гибели Агни или просто не соотносили с этим повествованием описываемые ими события древнерусской истории, то есть и там, и там была потеряна память контекста.

Необходимыми условиями заимствования сюжета из одного повествования в другое являются, во-первых, наличие каких-либо конкретных причин, побудивших автора одного из текстов обратиться к другому, и, во-вторых, актуальность этого другого текста в той культурной среде, в которой происходит заимствование. Только в случае выполнения перечисленных условий предположение о заимствовании имеет право на существование.

Понять причины проведения аналогии между убийством Бориса и убийством Агни помогает привлечение контекста, в который в скандинавской традиции была включена легенда о гибели Агни. В 14-й главе "Саги об Инглингах" описывается убийство конунга Висбура (прапрапрадеда Агни) его сыновьями:

"Висбур наследовал своему отцу Ванланди. Он женился на дочери Ауди Богатого и дал ей вено (mundi) - три больших двора и золотую гривну (gullmen). У них было два сына - Гисль и Эндур. Но Висбур бросил ее и женился на другой, а она вернулась к отцу со своими сыновьями. У Висбура был также сын по имени Домальди. Мачеха Домальди велела наколдовать ему несчастье. Когда сыновьям Висбура исполнилось двенадцать и тринадцать лет, они явились к нему и потребовали вено своей матери. Но он отказался платить. Тогда они сказали, что золотая гривна их матери будет гибелью лучшему человеку в его роде (ætt), и уехали домой. Они снова обратились к колдунье и просили ее сделать так, чтобы они могли убить своего отца. А колдунья Хульд сказала, что сделает не только это, но также и то, что с этих пор убийство родича (ættvig) будет постоянно совершаться в роду Инглингов. Они согласились. Затем они собрали людей, окружили дом Висбура ночью и сожгли его в доме". [21. С. 18].

Кроме 19-й главы "Саги об Инглингах" пророчество колдуньи напрямую реализуется в 20-й и 21-й главах саги, где в обоих случаях убивают друг друга родные братья, и в 25-й главе, главным героем которой является конунг Аун, принесший в жертву Одину восемь из своих сыновей. Однако единственная прямая отсылка на проклятье Хульд в скандинавских текстах содержится в рассказе о гибели Агни, где особо оговаривается наличие у Агни золотой гривны Висбура.

Таким образом, причиной того, что убийство Бориса Владимировича сопоставлялось авторами * Архетипа с убийством Агни, могло быть то, что убийство князем его близкого родственника вызывало аналогию с убийствами в роду Инглингов, на которых лежало проклятие Хульд¹⁵ .

¹⁴ Мотив золотой гривны также был опущен автором "Чтения о Борисе и Глебе", сохранившим в своем тексте лишь краткое упоминание об убиении одного из слуг Бориса [6. С. 11].

¹⁵ О возможности таких аналогий при обращении к скандинавской мифологической традиции говорит "Прядь о Халли Челноке", в одном из эпизодов которой рассказывается о том, как скальд по просьбе конунга уподобляет простых людей древним героям (подробнее об этом сюжете см. [25. С. 69 - 71]).

Интересно, что после потери связи с сюжетом легенды о гибели Агни рассказ об убийстве Бориса и в древнерусской, и в скандинавской среде обрастал новыми аллюзиями на другие сюжеты об убийстве близких родственников. Так, в "Эймундовой пряди" могла возникнуть упоминавшаяся выше (прим. 6) аллюзия на рассказ об убийстве Асмунда. Кук отметил, что этот сюжет близок "Эймундовой пряди" не только тем, что в обоих текстах говорится об отсечении головы жертвы и принесении этой головы противнику убитого, краснеющему при виде

стр. 38

Такая аналогия могла родиться только в среде, которой были близки сюжеты древних скандинавских легенд. На Руси начала XI в. легенды о древних свейских конунгах не могли быть повсюду известны и актуальны, поэтому список вероятных мест возникновения древнерусской аллюзии на рассказ об убийстве Агни не бесконечен. Пытаясь определить ту конкретную среду, в которой возник * Архетип, нельзя также забывать о том, что он, скорее всего, родился в окружении того князя или представителя высшей знати, принимавшего активное участие в первой междоусобице Владимировичей, который был заказчиком убийства Бориса и его близким родственником, так как только в таком случае аналогия * Архетипа с гибелью Агни была бы наполнена смыслом.

Первым претендентом на роль того человека, в чьем окружении возник * Архетип, является Святополк, которому убийство Бориса приписывается древнерусским летописцем. Однако оказывается, что источники почти ничего не сообщают о связях Святополка со Скандинавией. Согласно летописи, он не только не был сыном Рогнеды, но и, скорее всего, был сыном не Владимира, а его брата Ярополка, который - в отличие от Владимира - никогда не сидел в Новгороде и не ходил "за море". Жена Святополка была дочерью польского короля Болеслава I (Храброго)¹⁶ . В междоусобных войнах на Руси Святополк, согласно русским и западным источникам, использовал поляков, немцев и печенегов¹⁷ , но не варягов (кроме эпизода убийства Бориса - !). Все вышеизложенное приводит нас к выводу о том, что Святополк и люди, близкие к нему, не могли быть авторами * Архетипа из-за незначительности связей со скандинавским миром.

Одновременно и близким родственником Бориса, и человеком, тесно связанным со Скандинавией, с норвежским, шведским и, возможно, датским королевскими родами, был Ярослав. Ярослав долго княжил в Новгороде¹⁸ , известном своими связями с Северной Европой, и приводил из-за моря варягов; мать Ярослава Рогнеда была из знатного скандинавского рода, правившего в

этой головы, но и тем, что и там, и там противником убитого является его близкий родственник, а непосредственным убийцей - иноземный наемник [22. Р. 74]. Источники не дают нам полных оснований утверждать, что автор "Эймундовой пряди" сознательно проводил параллель между убийствами Бурислава и Асмунда, однако наличие некоторой - возможно, опосредованной - связи между этими текстами несомненно.

Между тем, реакцию Ярислейва на принесение ему головы Бориса можно объяснить и исходя из самого текста "Эймундовой пряди". Рассказ о только что произошедшем убийстве, построенный на аллюзии на легенду о гибели Агни, должен был производить сильное впечатление на князя-братоубийцу.

¹⁶ Одна из жен шведского конунга Эйрика Победоносного, вышедшая впоследствии замуж за датского конунга Свейна Вилобородого, скорее всего, была дочерью Мешка I, то есть сестрой Болеслава (подробнее об этом см. [26. S. 14 - 17], а также [27. С. 25 - 26] с указанием литературы), ее дети, в том числе Кнут Свейнссон Могучий и, возможно, Олав Эйрикссон Шведский (Шётконунг) (скорее всего, матерью Олава Эйрикссона все же была другая жена Эйрика Победоносного), приходились жене Святополка двоюродными братьями. Однако эти далекие родственные связи Святополка со скандинавскими правителями вряд ли имели для него значение, так как в ходе междоусобицы Владимировичей союзником Олава и Кнута был как раз противник Святополка Ярослав (об это союзе см. [28. С. 491 - 503]).

¹⁷ Согласно хронике Титмара Мерзебургского, во взятии Киева Болеславом и Святополком участвовали поляки и немцы [29. S. 528 - 530], а также венгры и печенеги [29. S. 530].

¹⁸ Ярослав окончательно утвердился в Киеве только в 1026 г. Между тем, летопись дважды фиксирует такую ситуацию, когда в период его киевского княжения на столицу нападают (в 1024 г. - Мстислав Тмутараканский, а в 1036 - печенеги), а Ярослав находится в Новгороде [4. Стб. 147 = 3. Стб. 134 - 135; 4. Стб. 150 - 151 = 3. Стб. 138]. Ср. соображения И. А. Линниченко об отрицательном отношении киевлян к Ярославу [30. С. 91 - 93].

стр. 39

Полоцке, а женой Ярослава и матерью большинства (если не всех) его детей была Ингигерд - дочь конунга свеев¹⁹ . При дворе Ярослава постоянно гостили претенденты на норвежский трон и изгнанные из страны правители. Таким образом, после смерти Владимира окружение Ярослава было такой средой, где легенды о древних свейских конунгах должны были быть известны и актуальны²⁰ . Следовательно, именно в окружении Ярослава (возможно, при участии самого убийцы - Эймунда) могло возникнуть сопоставление убийства Бориса с убийством Агни²¹ .

Итак, при рассмотрении одного из случаев сюжетного параллелизма древнерусских и скандинавских источников оказалось возможным выдвинуть ги-

¹⁹ Согласно исландским сагам, эта дочь Олава Шведского играла значительную роль в политической жизни Руси первой половины XI в. (Т. Н. Джаксон, однако, считает, что стереотипное для саг завышение политической роли Ингигерд, напротив, вызвано в большей степени патриотической тенденциозностью скандинавских текстов, чем реальным положением вещей при дворе Ярослава [17. С. 170 - 171 (прим. 42)].) Между тем, вопрос о том, была ли Ингигерд во время начального периода распри Владимировичей уже замужем за Ярославом, является дискуссионным (наиболее убедительная версия датировки их свадьбы - 1019 г. [28. С. 492 -496]).

²⁰ Возможно, проведение параллели между древнерусским событием и сюжетом древней скандинавской легенды было не единичным случаем, о чем говорит ряд иных сюжетов древнерусских текстов, сходных с сюжетами скандинавских источников. Так, к дошедшей до нас истории сватовства Владимира к Рогнеде (то есть отца Ярослава к его матери), покорения Владимиром Полоцка и мести Рогнеды Владимиру Стендер-Петерсен и Рыдзевская обнаружили параллели в двух сюжетах из "Круга Земного". (Подробнее о разнообразных параллелях к сюжету о Владимире и Рогнеде см. [31; 1. S. 210 - 244; 2. С. 209 - 215; 32].)

Интересно, что обе главы "Саги об Инглингах", в которых упоминается золотая гривна конунга Висбура, тоже содержат сходный сюжет. Так, в 14-й главе сыновья Висбура сжигают отца за то, что он бросил их мать (после чего она вернулась с сыновьями к своему отцу) и не отдал ей по праву принадлежащее ей вено. В 19-й главе конунг Агни хочет взять в жены Скьяльв, но она убивает Агни, мстя ему за гибель отца. Кроме того, похожие сюжеты отражены в рассказе о Ванланди и Дриве в 13-й главе "Саги об Инглингах" и в рассказе о Гудрёде и Асе в 48-й главе "Саги об Инглингах", завершающемся в 1-й главе следующей саги "Круга Земного" - "Саги о Хальвдане Черном" (на последнюю параллель указала Рыдзевская [2: 209 - 210]).

Такая концентрация различных вариаций одного и того же сюжета в одном, сравнительно небольшом, тексте вряд ли может быть случайной. Можно предположить, что и при Владимире, и при Ярославе для описания важных политических событий использовались одни и те же модели. Одним из продуктивных приемов построения повествования для окружения этих князей могло быть введение аллюзий на легенды о древних свейских конунгах. Вероятно, связь с традициями рода Инглингов была для этих князей особенно актуальна и для того, чтобы продемонстрировать ее, Владимир, Ярослав и их окружение осмысляли свои действия в парадигме легенд о древних свейских конунгах.

Между тем существует мнение о позднем возникновении в древнерусских текстах развернутого повествования о сватовстве Владимира, покорении Полоцка и мести Рогнеды. А. Ф. Литвина и Ф. Б. Успенский считают, что при описании этих событий летописец, возможно, использовал "некоторый стереотипизированный способ построения сюжета о мести женщины", широко известный в скандинавской традиции. Исследователи приходят к выводу о возможно существовавшем "единстве скандинаво-русского культурного пространства в конце 20-х годов XII в." [32. С. 308]. Однако это вполне убедительное предположение не опровергает возможность существования раннего устного предания о Владимире и Рогнеде (построенного, как и *Архетип, на обыгрывании сюжетов древних скандинавских легенд), которое было зафиксировано письменно только через сотню лет после своего возникновения.

²¹ Столь же вероятно, что и само убийство Бориса было совершено сторонниками Ярослава. Этой версии событий противоречат лишь показания тех источников, которые создавались на Руси при жизни прямых потомков Ярослава и поэтому не могли содержать обвинения отца и деда почти всех живых Рюриковичей в братоубийстве. (С середины XI в. единственными Рюриковичами, которые не были потомками Ярослава, являлись полоцкие князья - потомки Изяслава Владимировича, старшего брата Ярослава.)

стр. 40

потезу об опосредованном заимствовании древнерусским книжником скандинавских сюжетов. Весьма вероятно, что основным источником дошедших до нас текстов об убиении Бориса послужило устное повествование, сложившееся в скандинавски ориентированной - по-видимому, дружинной - среде, окружавшей Ярослава Владимировича, и содержавшее сюжетную аллюзию на древнюю легенду о гибели конунга Агни.

Схема реконструированной истории текстов

Сплошные линии обозначают прямое происхождение одного текста от другого, пунктирные -влияние одних текстов на другие.

То, что древнерусский книжник мог описывать даже столь недавнее для него событие, пользуясь "варяжским" источником, заставляет по-новому взглянуть на проблему роли скандинавов в передаче дошедших до нас в летописи рассказов о первых русских князьях.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Stender-Petersen A. Die Varagersage als Quelle der altrussischen Chronik. K0benhavn, 1934. (Ac-ta Jutlandica. Aarskrift for Aarhus universitet. VI. 1.)

2. Рыдзевская Е. Л. Древняя Русь и Скандинавия в IX-XIV вв. (Материалы и исследования.) М., 1978. (Древнейшие государства на территории СССР: Материалы и исследования 1978 г.)

стр. 41

3. Ипатьевская летопись. 2-е изд. / Шахматов А. А. // Полное собрание русских летописей. СПб., 1908. Т. 2.

4. Лаврентьевская летопись. 2-е изд. / Карский Е. Ф. Вып. 1. // Полное собрание русских летописей, л., 1926. Т. 1.

5. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов / Насонов А. Н. М., 1950.

6. Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им / Абрамович Д. И. Пг., 1916. (Памятники древнерусской литературы. Вып. 2.)

7. Рорре A. La naissance du culte de Boris et Gleb // Cahiers de civilisation medievale: X^e -XII^e siecles. Poitiers, 1981. T. XXIV. N 1.

8. Поппэ А. О зарождении культа свв. Бориса и Глеба и о посвященных им произведениях // Russia Mediaevalis. Munchen, 1995. Т. VIII. N 1.

9. De Vries J. Altnordische Literaturgeschichte. Berlin, 1967. Bd. 2: Die Literatur von etwa 1150 bis 1300. Die Spatzeit nach 1300.

10. Глазырина Г. В. Правители Руси (Обзор древнескандинавских источников) // Древнейшие государства Восточной Европы: 1999 г. Восточная и Северная Европа в средневековье. М., 2001.

11. [Eymundar pattr] // Flateyjarbok / Gudbrandr Vigfusson, Unger C.R. Christiania, 1862. B. 2.

12. Ильин Н. Н. Летописная статья 6523 года и ее источник. (Опыт анализа.) М., 1957.

13. Clenov A.M. Zur Frage der Schuld an der Ermordung des Fiirsten Boris // Jahrbiicher fur Geschich-te Osteuropas. Wiesbaden, 1971. Neue Folge. Bd. 19. H. 3.

14. Алешковский М. Х. Повесть временных лет: Судьба литературного произведения в древней Руси. М., 1971.

15. Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908.

16. Литвина А. Ф., Успенский Ф. Б. Варьирование родового имени на русской почве: Об одном из способов имянаречения в династии Рюриковичей // Именослов: Записки по исторической семантике имени. М., 2003.

17. Джаксон Т. Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе (первая треть XI в.). Тексты, перевод, комментарий. М., 1994.

18. Сказание о Борисе и Глебе: Факсимильное воспроизведение житийных повестей из Сильвестровского сборника (2-я половина XIV века). М., 1985.

19. Айналов Д. В. Очерки и заметки по истории древнерусского искусства. IV. Миниатюры "Сказания" о свв. Борисе и Глебе Сильвестровского сборника // Известия Отделения русского языка и словесности Императорской академии наук. СПб., 1910. Т. XV. Кн. 3.

20. Алешковский М. Х. Русские глебоборисовские энколпионы 1072 - 1150 годов // Древнерусское искусство: Художественная культура домонгольской Руси. М., 1972.

21. Снорри Стурлусон. Круг Земной. М., 1980.

22. Cook R. Russian History, Icelandic Story, and Byzantine Strategy in Eymundar pattr Hringssonar // Viator: Medieval and Renaissance Studies. Berkeley; Los Angeles; London, 1986. Vol. 17.

23. Olafs saga Tryggvasonar en mesta / Olafur Halldorsson. K0benhavn, 1958 - 1961. В. 1 - 2. (Editiones Arnamagnaeanae. Ser. A. Vol. 1 - 2.)

24. Beyschlag S. Konungasogur: Untersuchungen zur Konigsaga bis Snorri: Die alteren Ubersichtswerke samt Ynglingasaga. Kopenhagen, 1950. (Bibliotheca Arnamagnaeana. Vol. III.)

25. Гуревич Е. А., Матюшина И. Г. Поэзия скальдов. М., 2000.

26. Schuck H. Den aldsta kristna konungalangden i Sverige. Uppsala, 1914. (Uppsala universitets arsskrift. 1914. Program 1.)

27. Успенский Ф. Б. Скандинавы. Варяги. Русь: Историко-филологические очерки. М., 2002.

28. Назаренко А. В. Древняя Русь на международных путях: Междисциплинарные очерки культурных, торговых, политических связей IX-XII вв. М., 2001.

29. Die Chronik des Bischofs Thietmar von Merseburg und ihre Korveier Uberarbeitung / Holtzmann R. Berlin, 1935. (Monumenta Germaniae Historica. Scriptores rerum Germanicarum. Nova ser. T. IX.)

30. Линниченко И. А. Взаимные отношения Руси и Польши до половины XIV столетия. Киев, 1884. Ч. 1: Русь и Польша до конца XII века.

31. Соколов Б. М. Эпические сказания о женитьбе князя Владимира (Германо-русские отношения в области эпоса) // Ученые записки Государственного Саратовского университета имени Н. Г. Чернышевского. Саратов, 1923. Т. I. Вып. 3: Словесно-историческое отделение педагогического факультета.

32. Литвина А. Ф., Успенский Ф. Б. Два рассказа о Рогнеде, дочери Рогволода Полоцкого (К проблеме интерпретации летописного текста) // Раннесредневековый текст: Проблемы интерпретации. Иваново, 2002.