ROBERTO CESSI. Storia di repubblica di Venezia. Vols. I-II. Milano - Messina. 1944 - 1946.

Тт. I-II.

Буржуазная историческая литература разных стран по истории Венеции огромна. Представление о том, сколько было написано о знаменитой Адриатической республике и о новой Венеции уже в конце 80-х годов прошлого века, дают увесистые томы "Венецианских библиографий" Чиконьи и Соранцо¹ .

С того времени вышло немало новых больших работ по истории Венецианской республики. Из важнейших работ достаточно назвать сочинения Баттистелли, Музатти, Ходгсона, Брауна, Ш. Диля, австрийского немца Кречмайера, не говоря уже о многочисленных журнальных статьях, например, в выходившем в течение нескольких десятилетий "Archivio Veneto". Тем не менее интерес к истории Венецианской республики не ослабевает, и не так давно популярная книжка француза Байли вышла 14-м изданием² .

Повышенный интерес буржуазной исторической науки к прошлому Венеции не является случайным и отнюдь не вытекает из одного только стремления удовлетворить любознательность европейских буржуа, в качестве туристов посещающих город св. Марка. История Венеции, аристократический режим которой в своих основных чертах оставался почти неизменным в течение тысячи лет, представляет известные удобства для любителей "опровергать" то положение революционного марксизма, согласно которому "история всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов".

Путём "препарирования" одних фактов, намеренного умолчания о других "мастера" этого дела пытаются изобразить процесс исторического развития Венецианской республики как процесс эволюционный, которому были чужды серьёзные социальные конфликты. Такое изображение истории Венеции важно для буржуазии всех стран, но для итальянской националистической историографии, ставшей на службу фашизму, история Венеции даёт кроме того "возможность" исторически "обосновывать" захватнические планы правящих кругов Италии в отношении славянских земель на Балканах. Иногда такое использование истории Венеции делается открыто, например, в писаниях Тамаро, Рамбальди, Бенуто, обоих Дуданов³ ; иногда оно более или менее искусно маскируется.

Мы постараемся показать, далее, что рецензируемая работа Роберто Чесси служит обеим этим целям, но при этом автор считает необходимым надеть маску "строжайшего" буржуазного объективизма. "История, - уверяет нас автор, - не трибунал, который оправдывает или осуждает, но палестра истины"; автор хочет писать "без всяких романтических или апологетических намерений" (I, стр. 1).

В изложении фактического материала Чесси следует общепринятому порядку деления истории Венеции на три периода: период возвышения, период расцвета я период упадка, - сохраняя также и обычные хронологические грани, отделяющие один период от другого, - четвёртый крестовый поход между первым и вторым периодами и великие географические открытия между вторым и третьим. Первый из указанных периодов Чесси называет несколько необычно, "веком дожей", второй - "веком расцвета государства" и третий, как обыч-

¹ E. Cicogna. Bibliographia veneziana. Ven. 1847; G. Soranzo. Bibliographia veneziana. Ven. 1885.

² A. Baily. La republique de Venise. Paris. 1946.

³ "La Dalmazia. Sua italianita, suo valore..." . Formigino. 1915. B. Dudan. Il dominio veneziano di Levante. Bologna. 1938.

но, - "векам упадка". Первые два периода составляют содержание первого, последний - второго тома.

Чесси не новичок в освещения истории Венеции - об этом говорят его разнообразные работы, посвященные венецианской тематике, - и пишет он со знанием дела; однако его общеисторическая концепция представляет собою большой шаг назад по сравнению с буржуазной историографией так называемого социально-экономического направления. Его концепция насквозь идеалистична, и он не скрывает этого; он ставит своей задачей, как это видно из его предисловия, исследовать "дух и смысл жизни" (I, стр. 1). Поэтому экономических проблем венецианской истории он касается попутно, в связи с другими вопросами его темы, ширим ер, вопросом финансов республики (II, стр. 213), и, несомненно, намеренно игнорирует проблему о характере венецианского производства. Проблем феодального и капиталистического производства для него не существует, и напрасно было бы искать в его книге их трактовки. После общих работ и отдельных исторических этюдов по истории Венеции Кречмайера, Луйо Брентано, его ученика Гейнена⁴ ,и противника их обоих Зомбарта, так или иначе занимавшихся проблемой венецианского производства, рецензируемая работа выглядит анахронизмом, впрочем, довольно естественным на фоне общего упадка буржуазной историографии.

Автор не видит, вернее, не хочет видеть, классового строения Венецианской республики и не считает нужным вскрыть его экономическую основу. "Венецианцы и на родине и вне её одинаково были и земельными собственниками и купцами, моряками и земледельцами, или владельцами городской недвижимости" (I, стр. 19). "Быть может, было бы соблазнительно, - пишет он в другом месте, - установить параллель между экономической и социально-политической дифференциацией, которая прослеживается одновременно, но иллюзорным является предположение об идентичности патрициата с крупным купечеством, занятым заморской торговлей, и пополянов - с мелкими торговцами и ремесленниками" (I, стр. 287). "В народе, - утверждает автор, - социально-классовая дифференциация ещё не созрела (это в XI в. - Н. С.), или, по крайней мере, не была заметной и поддающейся определению" (I, стр. 100). "Народ в Венеции всегда был однородным началом". Чесси не отказывается от своей точки зрения даже перед лицом того факта, что источники постоянно говорят о "больших, средних и малых" в Венеции, и утверждает, что "это различие имело более моральное, чем политическое значение" (I, стр. 144). Венецианская республика представляется ему "государствам с тоталитарной системой, в котором не было места для политической борьбы" (II, стр. 24).

Отрицая наличие в Венеции чётко очерченных общественных классов, автор, естественно, стоит и на позициях отрицания классовой борьбы. "От Фальери до Фоскари, от Фоскари до Барбариго" от Барбариго до Еримани глухая внутренняя борьба, которая своими печальными эпизодами возмущала ясность повседневной жизни, происходила не из идейных расхождений, а из личной неприязни" (II, стр. 24). "Все заговоры и комплоты, которые строгая полиция объявляла опасными для общественного спокойствия, могут быть отнесены скорее за счёт столкновений между антагонистическими группами, чем за счёт противоположности принципов, - столкновений между лицами, чем идеями" (II, стр. 230).

Многочисленные в истории Венеции вспышки классовой борьбы Чесси неизменно сводит либо к чисто внешним влияниям, либо к столкновению "жалких личных интересов", либо просто замалчивает их, или, в лучшем случае, беспомощно "разводит руками", отказываясь дать им конкретное историческое объяснение.

Примером полной беспомощности автора как раз и является попытка истолковать ожесточённую борьбу двух группировок господствующего класса в ранний период венецианской истории. Изложив факты, относящиеся к этой борьбе, Чесси пишет: "В тёмной смене вероломств, ослеплений, заговоров, которые следовали друг за другом с головокружительной быстротой, трудно различить действующие элементы, личные и коллективные, элементы политические, экономические, социальные, и определить их значение и содержание" (I, стр. 18). Далее, по примеру других буржуазных историков, как и они, не будучи в состоянии дать более рациональное объяснение, автор трактует политическую борьбу IX в. как "муниципальную вражду между Читтануова и Маломокко" (I, стр. 27).

В качестве примера замалчивания фактов классовой борьбы можно указать на изложение событий, связанных с венецианском конгрессом 1177 гада. Довольно подробно останавливаясь на таком ничтожном "вопросе", как происхождение празднества "обручения с морем" (I, стр. 166), автор ни словом не упоминает о брожении, имевшем место среди венецианских пополянов, которые неожиданно для прогвельфски настроенных тогда патрициев обнаружили свои гибеллинские симпатии, о чём довольно подробно сообщает участник конгресса Ромоальд Салернский⁵ . Другим примером может служить умолчание о волнениях народных низов Венеции в 1267 и 1268 гг., когда были разгромлены дома некоторых венецианских патрициев и сам дож подвергся личному оскорблению, о чём, правда,

⁴ H. Kretschmayer. Gesehichte von Venedig. I - III. Gotha. 1903 - 1904; L. Brentano. Die Anfange des modernen Kapitalismus. Munchen. 1916; B. Heinen. Zur Entstehung des Kapitalismus in Venedig. Stuttgart und Berlin. 1905.

⁵ "Romoaldus II, episcopus Salernit. Chronicon sive annales". MGH. SS. XIX, pp. 449 ss.

довольно сухо, сообщает Андрей Дандоло⁶ .

В тех случаях, когда умолчать невозможно, автор излагает факты таким образом, что устраняет из своего рассказа классовое содержание событий и нарочито подчёркивает их внеклассовый характер, объясняя их какими-нибудь посторонними влияниями, внешними событиями, личными побуждениями отдельных лиц или комбинациями этих влияний и побуждений. Изложив факты внутренней борьбы, происходившей в Венеции в VIII в., Чесси предупреждает читателя, что в этих событиях нельзя видеть борьбы "двух социальных группировок", нельзя, например, в эраклейских дожах видеть представителей группы земельных интересов, а в маломоккских - представителей морских интересов (I, стр. 19). События 1300 г., связанные с выступлением Марина Бсиеконио, автор объясняет трудностями, возникшими в Венеции в связи с ведением второй большой войны с Генуей в 90-х годах XIII в., и недоразумениями с Византией, имевшими место в 1297 г. (I, стр. 277). По миеняю Чесси, заговор и восстание под начальством Байямонто Тьеполо в 1310 г. были вызваны не окончательным обособлением венецианской плутократии от народных масс в связи с "закрытием Большого Совета", а неудачной войной с Феррарой и узко эгоистическими интересами заговорщиков. "Заговор, - пишет он, - был задуман и руководим нобилями, вышедшими из состава правящего класса, для удовлетворения собственных аспирации, причём в качестве орудия был использован простой народ, привлечённый, быть может, больше надеждой на добычу, чем каким-нибудь политическим идеалом" (I, стр. 284). Чесси выступает даже против общепринятого в серьёзной буржуазной исторической литературе объяснения заговора Марино Фальери серьёзными политическими мотивами. Он допускает, что "интрига, - так он называет заговор Фальери, - может быть, имела более глубокие основания и не заключалась только в удовлетворении личного честолюбия и справедливой жажды мести"; но он решительно не усматривает в событиях 1355 г, каких-либо социальных я политических корней. Чесси умалчивает о привлечении к заговору многочисленного и влиятельного цеха кораблестроителей и, напротив, подчёркивает значение для этих событий поражения Венеции при Портолонго в третьей войне с Генуей, которую вела Венеция в 50-х годах XIV в. (I, стр. 313). В качестве примера затушёвывания классовой борьбы можно указать ещё на изложение событий, связанных с восстаниями против венецианского господства на Крите, после того как там обосновались венецианские феодалы. По мнению Чесси, восстания эти вызывались не безудержной эксплуатацией критских феодалов, превративших местных париков в настоящих рабов, а "итригами императоров Никеи (I, стр. 320) или, позднее, - Константинополя (I, стр. 255).

Столь же необъективной является трактовка итало-славянского адриатического вопроса этим буржуазным объективистом. Для него восточное побережье Адриатики - территория латинского племени. "Братья обоих побережий, - пишет он, - воодушевлённые одной и той же волей, непреодолимо объединялись в совместных усилиях отстоять свою свободу от иноземцев и от латинского имени потребовать господства над Адриатикой". Для него славяне - "враги латинского имени, угнетатели латинского племени, захватчики латинской земли" (I, стр. 89), В связи с этим первая попытка Венеции овладеть восточным побережьем Адриатического моря, предпринятая в 1000 г. дожем Пьетро Орсеоло, объявляется "борьбой за свободу далматинских берегов" (I, стр. 90), причём автор не останавливается перед прямой фальсификацией известия Диакона Джиованни (нашего единственного источника по истории Венеции в это время), когда он говорит о "восстании далматинских городов против славянского гнёта" (I, стр. 88), о чём у Джиованни нет ни слова⁷ . Полнейшей выдумкой Роберто Чесси является вместе с тем и другое его утверждение, будто бы тогда (в правление дожа Пьетро Орсеоло) "славяне вынуждены были удалиться от моря (I, стр. 89), Верно как раз обратное: численность славянского элемента и его влияние на развитие далматинских городов начиная с VII в. непрерывно возрастали. Об этом можно узнать из известной работы К. Иречека и собранных им материалов, опубликованных ещё в начале текущего столетия⁸ . Таким образом, венецианская агрессия на восточноадриатическое побережье объявляется "защитой латинских интересов в этом море" (I, стр. 84).

Автора очень мало смущает то обстоятельство, что некоторые из "освобождённых" Венецией городов упрямо стремились отбиться от своей "освободительницы", как, например, Трогир, Дубровник и особенно Задр. Последний в течение только XII и XIII вв. восемь раз поднимал восстание против венецианского господства, и одно из этих восстаний, как известно, было подавлено силами авантюристов четвёртого крестового похода, увлечённых под Задр хитрыми политиками с лагун. Чесси спокойно повествует, как позднее, после очередного восстания непокорного города, "венецианское правительство объявило ему беспощадную войну, для того чтобы задушить компрометирующее восстание и сломить венгерские устремления" (I, стр. 300). Точно забыв о всём этом, буквально через несколько страниц автор пишет: "Опыт не

⁶ A. Danduli. Chronicon Venetum, SS. XII, col. 373 - 374. Ed. Muratori.

⁷ Diaconi Johannis. Chronicon Venetum. MGH. SS. VII, p. 31 ss.

⁸ K. Irecek. Die Romanen in den Stadten Dalmatiens. T. I-III. "Denkschriften der kaiserlichen Akademie der Wissenschaften, Philos historische Klasse", Bd. 48, S. 93.

замедлил показать, что Далмация для того, чтобы жить, нуждалась в живительных венецианских соках и что свобода Адриатики могла быть гарантирована только Венецией" (I, стр. 318). Трудно сказать, о каком "опыте" ведёт здесь автор речь. Ведь это было девятое или десятое восстание Задра (1346 г.); ещё труднее понять, в чём заключались "живительные венецианские соки", без которых будто бы не могли жить далматинские города.

Всё это - намеренное искажение действительного положения дела. Венеция, стремясь утвердить своё господство на далматинском побережье, очень мало заботилась о процветании далматинских городов и ещё меньше о "латинстве", "латинском духе" и тому подобных, дорогих сердцу Роберто Чесси вещах. В Далмации её интересовали корабельный лес, разнообразные продукты сельского хозяйства славянского хинтерланда, превосходные славянские, а не латинские матросы и солдаты, необходимые ей для её армий и флотов; венецианской плутократии, венецианским купцам нужно было удалить с адриатических и средиземноморских просторов опасных конкурентов в лице задратинских, трогирских, сплитских и дубровницких купцов, подчинить экономику далматинцев венецианским интересам. Не Венеция питала "живительными соками" далматинские города, а сама она стремилась высосать из последних их жизненные соки. Чтобы убедиться в этом, достаточно проанализировать "договор", который Венеция в 1232 г. заключила с Дубровником, крепко попавшим около этого времени в лапы крылатого льва св. Марка⁹ . Далматинские города очень мало ценили "живительные соки" Венеции, и республика должна была поддерживать их верность себе заложниками, которых она брата от всех попадавших к ней в зависимость городов и территорий на восточном побережье Адриатики. Это в одинаковой мере относится и к Кресу, и к Хвару, и к Задру, и к Дубровнику, и к другим городам¹⁰ .

Между тем в удушении коммерческой деятельности далматинских горбдов вовсе не была заинтересована Венгрия. Наоборот, она нуждалась в развитии этой деятельности, так как благодаря ей венгерское сырьё и продукты находили выход на рынки Средиземного моря, поскольку вообще в это время - в XIII и последующие века - феодальное хозяйство Европы отчасти переходило к товарному производству. Вот почему договоры, которые заключали венгерские короли с далматинскими городами, так выгодно отличались, с точки зрения далматинских интересов, от договоров с республикой св. Марка. Примером тому может служить договор, заключённый Бэлой IV с городом Трогиром как раз около того времени, когда Венеция приступила к систематическому подавлению конкуренции Дубровника¹¹ . Венгрия не нуждалась ни в заложниках, ни в других средствах принуждения и подчинения: далматинские города сами искали помощи и союза у венгерской короны, спасаясь от венецианского господства. Венецианцы, разумеется, начиная с Андрея Дандоло¹² и кончая современными итальянскими националистами, и Роберто Чесси в их числе, неверность далматинцев объясняли интригами венгерских королей. Роберто Чесси всё это было известно, и поэтому, когда он пишет "немного прошло времен (после перехода в середине XIV в. далматинских городов под власть Венгрии. - Н. С. ), как на том берегу (Адриатики. - Н. С .) с горьким чувством тоски по редине вспоминали о благодетельном венецианском господстве" (I, стр. 318), то не демонстрирует этим своего невежества, а намеренно фальсифицирует историю. Такова "палестра истины" буржуазного объективиста. Наш автор, несомненно, прав, когда он пишет, что Венеция домогалась от славян и мадьяр "официального признания своего бесспорного права" (I, стр. 300) господства в Адриатике и на восточном её берегу, но "забывает" объяснить только, почему он это право считает "бесспорным".

Совершенно фальшивы заявления автора, относящиеся к участию Венеции в первых крестовых походах. Вот несколько его заявлений: "Душа венецианская не осталась бесчувственной и позаботилась о приготовлениях, для того чтобы сделать собственный вклад в святое дело" (I, стр. 134); "Приобретение мощей мирликийскаго мученика (? - Н. С.) и его товарищей (речь идёт о "мощах" св. Николая, его дяди, также Николая, и мученика Феодора, добытых будто бы венецианцами во время первого крестового похода. - Н. С. ) было божьим даром и верным залогом божьего благоволения к этому трудолюбивому народу" (I, стр. 142). Роберто Чесси не может не знать содержания договора 1100 г., который заключили венецианцы с крестоносцами в Сирии, прежде чем приступить к "святому делу"¹³ ; он, несомненно, прекрасно знает также и содержание другого договора, заключённого несколько позднее с иерусалимским патриархом Варнундом и подтверждённого потом королём иерусалимским Балдуином¹⁴ . В этих договорах раскрывается истинный смысл участия венецианских феодалов и купцов в "святом деле", здесь идёт речь о владении частями городов, торговыми кварталами в них, праве беспошлинной торговли, экстерриториальном статусе венецианских поселений в "святой земле". В реализации этих планов вене-

⁹ Fontes rerum austriacarum. Diplomata et Acta. Vol. XIII, p. 308 ss.

¹⁰ "Liber Cоmmunis vel plegiorum". Regesti, p. 375. Ed. Predelli. 1872; Monumenta spectantia historiam slav. merid., vol. I, pp. 413 ss., 399 - 403 etc, ed. Ljubic.

¹¹ "I libri commemoriali d. repubblica di Venezia". Regesti. Vol. I, p. 170.

¹² A. Danduli. Chronicon Venetum, col. 292, 353 etc.

¹³ "Historia de translatione sanctorum" (Recueil des historiens des croisades. Historiens occidentaux. Vol. V, p. 272 ss.).

¹⁴ Fontes rerum austriacarum. Diplomata et Acta, vol. XIII, pp. 84, 85.

цианцы преуспели полностью, и совершенно непонятно, почему Чесси думает, что "ни один из пунктов договора 1100 г. не был реализован". Он повторяет нелепость, высказанную в своё время Ходгсоном, что единственным результатом участия венецианцев в первом крестовом походе было приобретение "мощей" св. Николая, перенесённых к тому же ранее венецианцев, как уверяют церковники, жителями Бари¹⁵ . Фрате Салимбене в XIII в. лучше понимал венецианцев, чем некоторые современные буржуазные историки. В своей хронике он писал, об обитателях лагун: "Венецианцы - люди жадные, упорные и суеверные; они хотели бы захватить весь мир, если бы только могли"¹⁶ . Не сомневаемся, что и это заявление монаха-анналиста хорошо известно Роберто Чесси.

Чесси правильно отмечает, что венецианцы отличались веротерпимостью, - несомненно, Венецианская республика была наименее клерикальным государством из всех государств средневековой Европы, но это не вся истина. Венецианская олигархия, довольно безразлично относившаяся к методам устроения "загробной" жизни, вовсе не была склонна относиться столь же терпимо к проектам реорганизации жизни земной. По этой причине в Венеции к ереси патаренов относились с такой же свирепой нетерпимостью, как и во всяком другом месте средневековой Европы. В Венеции существовала даже специальная судебная коллегия, именовавшаяся giudici del piovego, которой наряду с разными другими делами было поручено бороться с ересью патаренов. Судьи этой коллегии были обязаны "вести расследования и отыскивать патаренов, еретиков и подозреваемых в ереси как венецианцев, так я иностранцев"¹⁷ . Справедливо, что в Венеции инквизиция находилась под строгим контролем государственной власти, но справедливо также и то, что в отношении патаренов "святой оффйции" предоставлен был полный простор. На поприще борьбы с ересью в XIII и начале XIV в. в Венеции подвизался инквизитор фрате Антонио. Он установил, что Бартоломео Кверини предоставил на короткий срок кров и пищу двоим проповедникам ереси; но виновник к этому времени успел умереть. Инквизитор, с молчаливого согласия венецианских властей, вынес решение: прах виновника откопать и сжечь, а имущество его конфисковать¹⁸ .

Склонный представлять политику венецианской олигархии в более привлекательном свете, чем она была в действительности, автор утверждает, что Венеция была против сотрудничества с иноземными государями в делах, касавшихся Италии (II, стр. 36). Это очевидная неправда. Опровержение можно найти у самого же автора буквально через несколько страниц, в том же II томе, где Чесси спокойно повествует, как в Блуа в 1498 - 1499 гг. венецианцы продавали интересы Милана французскому королю Карлу VIII за Кремону, ставшую венецианской в том же 1499 г. (II, стр. 39).

Автор нередко преувеличивает значение Венеции в международных отношениях. Так, он преувеличивает роль Венеции в истории возникновения Вестфальских трактатов (II, стр. 178), роль её как оплота Европы против турецкой экспансии (II, стр. 179) и т. п.

Мы уже указывали выше, что работа написана Чесси со знанием дела, и там, где не затрагиваются его социальные или политические симпатии, он обычно правдив и точен. Например, с большим мастерством он описывает государственное устройство республики к концу XIII в.; в этом отношении его книга стоит выше любого другого буржуазного сочинения по истории Венеции, не исключая и лучшую из буржуазных работ, "Историю Венеции" Кречмайера (I, стр. 270 и ел.). В таких случаях мы встречаемся лишь с незначительными фактическими ошибками и недосмотрами. Укажем на некоторые из них: представитель венецианского правительства после 1268 г. назывался не подеста, как думает Чесси (I, стр. 274), а байло, в чём можно убедиться как из этого договора, так и из последующих его воспроизведений¹⁹ ; автор неправильно утверждает также, что население Венеции в XV в. удвоилось (II, стр. 105). Имеющиеся в нашем распоряжении некоторые демографические данные от XIV и XV вв., тщательно проанализированные Белохом²⁰ , не подтверждают этого вывода.

Есть в рецензируемой работе и ряд спорных утверждений, нуждающихся в серьёзных доказательствах, которых автор, однако, не приводит, очевидно, потому, что у него их нет. Так, Чесси утверждает, что хрисовул императора Алексея I Комнина от 1182 г. не давал Венеции ничего нового по сравнению с тем, чем пользовались венецианские купцы до даты хрисовула; между тем до сих пор все были убеждены в том, что с этой даты начинается новая эра во взаимоотношениях Венеции с Византией, время исключительного положения венецианских купцов в экономической жизни империи базилевсов, крайне невыгодная для Византии и очень выгодная для Венеции, причём это убеждение опирается на утверждения как греческих, так и венецианских источников²¹ ; работа Чесси не может поколебать этого убеждения.

¹⁵ M. Hodgson. The early History of Venice, p. 86. London. 1901.

¹⁶ Adam de Salimbene. Cronica. MGH, SS. XXII, p. 481.

¹⁷ "Le magistrature giudiciarie veneziane". Vol. II, p. 257. Ed. M. Roberti. Ven. 1909.

¹⁸ "I libri commemorialli...", p. 12.

¹⁹ Fontes rerum austriacarum. Diplomata et Acta. Vol. XIV, pp. 94 ss., 133 - 149.

²⁰ J. Beloch. Bevolkerungsgeschichte der Republik Venedig. "Jahrbucher fur National Oekonomie und Statistik", III, 1899 (Folge), S. 18, 3.

²¹ Anna Comnena. Alexias. Vol. I, pp. 286, 287 (CSHB). A. Danduli. Chronicon Venetum, col. 250.

Ложность методологических предпосылок лишила Чесси возможности вразумительно ответить на заключительный вопрос венецианской истории - вопрос о причинах падения республики. В трактовке этой проблемы автор обнаруживает полную беспомощность. В одном месте своей работы он становится как будто на правильный путь, пытаясь объяснить падение Венеции её "бессилием произвести своевременное политическое и социальное обновление" своей жизни (II, стр. 329), но он не раскрывает содержания этой своей формулировки и в другом месте принимается за перечисление разных других "причин" - неудовлетворительное состояние морских сил, слабая производительность арсенала, "недисциплинированность рабочих" и т. д. (II, стр. 272). Автор, который намеренно не ставил перед собою вопроса о характере венецианского народного хозяйства, для которого Венеция, повидимому, всегда была государством капиталистическим, и не может дать правильного ответа. В этот случае ему пришлось бы говорить об упрямом стремлении венецианской плутократии и в экономике и в социальной политике остаться на старых, феодальных позициях, в то время как Европа шла по пути капиталистического развития. Ему пришлось бы вспомнить об аналогичной участи Византийской империи, погибшей за два столетия перед тем в силу топтания на месте в рамках обветшалого феодализма, о медленном умирании империи Турецкой как великой державы, происходившем у всех на глазах в последнее столетие существования республики св. Марка. Если крушение Венецианской республики было столь стремительным и окончательным, то это объясняется большею слабостью и искусственностью Венецианского государства по сравнению с названными империями. В одном месте автор говорит о перерождении правившего в Венеции класса, о его нежелании вкладывать деньги в промышленность и торговлю (II, стр. 226), указывает даже на слабую работу кафедры земледелия в Падуанском университете (II, стр. 209), повинную будто бы в слабом развитии венецианского сельского хозяйства, не желая понять того, что всё это результат засилья феодалов в экономической, социальной и политической жизни Адриатической республики. В целом сочинение Роберто Чесси представляет работу эрудита, поставившего себя на службу финансовому капиталу и политическим притязаниям итальянских фашистов и полуфашистов.