Рейтинг
Порталус

ЛИБЕРАЛЬНАЯ ЭКОНОМИКА И ЭКОНОМИЧЕСКАЯ НЕСВОБОДА

Дата публикации: 09 декабря 2008
Автор(ы): Владимир Дребенцов
Публикатор: maxim7
Рубрика: МЕЖДУНАРОДНОЕ ПРАВО Вопросы межд.права →
Источник: (c) http://portalus.ru
Номер публикации: №1228849298


Владимир Дребенцов , (c)


Экономика любого сообщества, будь то вся планета, одно государство или отдельная семья, подчинена решению главного вопроса: как наилучшим образом распределить имеющиеся ресурсы, чтобы добиться максимального удовлетворения потребностей членов этого сообщества. Если ресурсы не ограничены, то теоретически возможна столь же неограниченная свобода их распределения и использования – наступает «царство полной свободы» на земле. Классики марксизма-ленинизма предполагали, что так будет при коммунизме. Не вдаваясь в комментарии по поводу их гипотез, стоит сделать два замечания.
Во-первых, в подобном «идеально свободном» обществе экономическая наука как отрасль знаний перестала бы существовать, поскольку вопрос, для решения которого она создавалась, потерял бы смысл. Во-вторых, что важнее, в истории человечества такие сообщества если и встречались, то в качестве недолговечных и крайне ограниченных по масштабам образований. Правда, попытки создать их были, но сколько-нибудь устойчивого успеха они не имели. При этом даже те формы «экономически идеально свободных» сообществ, которые на какое-то время возникали, по сути дела никогда не были свободны от ограничений. От духоборческих общин до израильских кибуцев поддержание экономики подобных сообществ требовало самоограничения (то есть добровольного отказа даже от той доли свободы, которая могла бы быть в принципе доступна на каждом отдельно взятом этапе развития человечества) при удовлетворении потребностей своих членов и весьма жесткого регулирования в распределении и используемых ресурсов, и созданного продукта. Иллюстрациями к «экономике свободы» названные примеры не сочтешь.
Да и возможна ли она в принципе? А если да, то какова она?
Ответ может показаться длинным, но он не сложен. Рыночная экономика со свободной конкуренцией обеспечивает наиболее свободное и полное удовлетворение потребностей своих членов. Необходимые ресурсы распределяются наиболее эффективным (оптимальным) образом. В экономической теории такое положение именуется состоянием общего равновесия: невозможно перераспределить одну дополнительную единицу ресурсов так, чтобы не ухудшить удовлетворение своих потребностей каким-либо из членов сообщества. Формулировка звучит как абстракция, но она описывает идеальное состояние не надуманного, а реального мира, в котором мы живем.
Конечно, в абсолютно чистом виде экономику общего равновесия найти трудно. Однако приближение к ней реально. Оно и дает людям возможность свободного развития и удовлетворения их собственных, никем не навязанных потребностей. Именно такова в принципе либеральная экономика. Уже само ее название указывает на то, что это – не только экономика, которая стремится к максимально возможной самореализации ее членов, но и экономика, которая строится на выгодах, получаемых от такой самореализации.
Впрочем, и то и другое подвергается сомнению: в России после десяти с лишним лет реформ либеральная рыночная экономика многим кажется символом обнищания народа и ограбления нации.
В чем родство либеральной экономики и свободы, и что происходит в экономике России при переходе от плана к рынку – вот те вопросы, ответам на которые посвящена статья. И акцент в ней прежде всего сделан на принципах взаимодействия международных финансовых институтов с правительствами национальных государств по проблемам экономического регулирования.


1

Отказ от плановой экономики и приватизация государственной собственности уменьшает ограничения, налагаемые на свободу выбора экономических агентов. С точки зрения экономической свободы, советская централизованно планируемая экономика представляла собой апофеоз закрепощения экономических агентов. Даже в рабовладельческом и уж тем более в феодальном укладах отдельные хозяйственные единицы были независимы и, следовательно, свободны в выборе того, что и как производить. Централизованное планирование оставило такую свободу только за Госпланом. Крайняя неэффективность распределения ресурсов в подобной системе приводила к тотальному дефициту потребительских и инвестиционных товаров. В результате была ограничена свобода выбора экономических агентов (предприятий и населения). Покупали не то, что хотелось бы, а то, что имелось в наличии2.
Но что важнее всего, несмотря на бесконечные постановления об ускорении научно-технического прогресса, успехи здесь были очень скромными. Причиной было отсутствие реальной свободы хозяйствующих субъектов распоряжаться результатами своих разработок. Это обстоятельство постоянно усиливало отставание СССР от развитых стран Запада (а затем и Востока) в инновационной сфере. Отсутствие свободы обернулось экономической стагнацией. Оказалось, что централизованно планируемая экономика может демонстрировать успехи, если отсутствие свободы «восполняется» наличием «запредельного» страха – как при Сталине. Но как только страх тяжелого наказания за отсутствие рвения или нарушение трудовой дисциплины исчез (с начала 1960-х годов в ходе десталинизации и попутного ослабления механизмов внеэкономического принуждения, которые прежде стимулировали экономическое развитие), отсутствие свободы уже ничем не компенсировалось. Советская «экономика несвободы» стала все чаще давать сбои. С вступлением в предпоследнее десятилетие ХХ века ее кризис стал проявляться все более явно, так как доходы от нефтегазового экспорта, позволявшие в 1970-х годах уклоняться от реформирования уже явно неэффективной экономической модели, резко сократились в результате падения мировых цен на нефть.
В начале 1990-х годов после распада СССР естественной реакцией новой политической элиты, пришедшей на смену сторонникам централизованного планирования, стало обращение к рецептам либеральной экономики. Госплан был ликвидирован, внешняя и внутренняя торговля, включая цены, либерализованы3. Массовая приватизация государственной собственности стала лозунгом момента. Мотивация поведения экономических агентов стала в корне меняться. Свобода принятия решений резко возросла. Но одновременно повысилась и ответственность за принятые решения. Происшедшие изменения называют шоковой терапией. Дали людям свободу, бросили в пучину рынка. Свобода выбора приобрела предельно жесткую форму борьбы за выживание. Кто поспособнее, те научились плавать.
И все же решусь утверждать, что настоящей шоковой терапии (о ней будет сказано ниже) в России не было. Да и свобода в российской экономике получилась весьма специфической. Патернализм советского государства в государстве российском, по сути, преодолен не был.
Обычно под шоковой терапией подразумевают или обвальную либерализацию цен, или подавление гиперинфляции, или и то, и другое. При чем тут свобода? При том, что в результате успешной шоковой терапии в обществе устанавливается гораздо более высокая, чем прежде, степень экономической свободы. Олицетворением свободы в экономике служат деньги, если на них есть что купить. Они «передают сигнал» о производстве или потреблении от одного экономического агента, свободно делающего выбор, к другому. Цена товара или услуги балансирует свободный выбор всех экономических агентов. В ситуации, когда цены регулируются государством, этот баланс искажается, и возникает дефицит.
Гиперинфляция, да и просто инфляция, своим существованием тоже обязаны государству. Если государство тратит больше, чем получает доходов (от налогов, продажи активов, хозяйственной деятельности), а недостающие деньги печатает, которых в экономике постоянно оказывается больше, чем нужно. В результате происходит общее повышение всех цен – инфляция. Но на что государство тратит вновь напечатанные деньги? На явные и неявные субсидии отечественным потребителям и производителям. Зачем эти субсидии? На первый взгляд, чтобы предотвратить опасные и резкие социально-экономические изменения. По сути – чтобы оградить экономических агентов от «бремени» нахлынувшей свободы.
Хрестоматийные примеры шоковой терапии включают политику западногерманского министра экономики Людвига Эрхарда в 1947-1948 гг. и действия президента Гонзало Санчеса де Лозады в Боливии после 1993 года. В первом случае за счет либерализации цен буквально за ночь был «побежден» дефицит товаров, а благодаря устранению дефицита государственного бюджета ликвидирована гиперинфляция. Во втором случае благодаря балансировке бюджета была достигнута макроэкономическая стабилизация, приведшая к резкому замедлению инфляции4.
Можно ли считать, что в России начала 1990-х годов произошло то же самое? Очевидно, что нет. Цены были либерализованы. Но в силу сохраняющегося патернализма российского государства дефицит бюджета не был устранен до самого кризиса 1998 года. Следовательно, деньги не могли в полной мере играть свою роль посредника в свободном обмене создаваемыми ценностями между экономическими агентами. «Реальных денег» в то время было мало. Преобладали денежные суррогаты, царил бартер и налоговые зачеты. Такая система в сущности мало отличалась от ситуации «нормальной» гиперинфляции. Инфляция существовала не в явной, а в подавленной форме, но это не меняло существа диспропорций. Цены не могли передавать экономические сигналы без серьезных искажений. Свобода экономических агентов не могла проявиться в полной мере.
Почему российское правительство предпочло такую «экзотическую» политику? Этому есть два объяснения, имеющих отношение к теме свободы. Первое, глубинное, состояло в том, что даже после массовой приватизации российское правительство оказалось не готовым дать отечественным производителям полную свободу. Считалось, что в силу огромных масштабов искажений, унаследованных от советского строя, быстрый переход к свободной конкуренции производителей приведет к массовым банкротствам, а следовательно – к массовой безработице и тотальному обнищанию населения.
Руководствуясь этими опасениями, правительство создало невиданную систему массового неявного субсидирования отечественных предприятий5. Банкротств, действительно, было мало. Россия в этом смысле до сих пор остается крайне немобильным представителем группы стран с переходной экономикой: число уходящих с экономической арены предприятий в нашей стране намного меньше, чем в других постсоциалистических странах. Это происходит отнюдь не в силу меньших диспропорций и вряд ли связано с «эффективной социальной политикой». Выгоды от скрытых субсидий преимущественно достались не рабочим, а руководителям предприятий, которые поделились барышами с посредниками в цепочках бартера и прочих неденежных расчетов. В целом экономическая система оставалась недостаточно свободной, а следовательно, недостаточно эффективной, в том числе и с точки зрения обеспечения благосостояния большинства населения.
Вторая причина существования инфляции в подавленной форме в 1992-1998 гг. крылась в том способе, которым российское правительство отстаивало свою свободу выбора социально-экономических приоритетов перед лицом международных финансовых институтов (МФИ), от заимствований у которых Россия в те годы весьма существенно зависела. Отметим, что требование сдерживать открытую инфляцию, предъявленное России Международным валютным фондом (МВФ) и принятое ею, не могло не породить экономику неплатежей и денежных суррогатов, так как фактически российское правительство не хотело реально сокращать бюджетный дефицит, продолжая скрытно проводить патерналистскую политику поддержки отечественного производителя.
В упрощенном виде система скрытого субсидирования выглядела следующим образом. Предприятия накапливали задолженность друг перед другом и в конечном счете перед государством. Правительство закрывало на это глаза, принимая и налоговые зачеты, и натуроплату (бартер) по завышенным ценам. Деньги, правда, в достаточном для покрытия возникающего бюджетного дефицита объеме печатать не разрешалось, но зато международные институты, наложившие данное ограничение, предоставляли Москве кредиты в иностранной валюте. По подсчетам Мирового банка, за три предкризисных года объем новых зарубежных заимствований российского правительства удивительным образом совпал с показателями оценки масштабов скрытой субсидии, предоставленной правительством российским производителям (около 60 млрд. долл.)6.
Однако средства этой субсидии достались не простым работникам (для предприятий более характерным было накопление долгов по выплате заработной платы), а быстро сориентировавшимся руководителям, которые выстраивали непрозрачные цепочки бартера, неплатежей и «откатов». Годовой отток (бегство) капиталов из страны – опять-таки удивительным образом – совпадал с объемом скрытого субсидирования. Для ответа на вопрос о мере свободы в России в докризисный период последнее обстоятельство имеет крайне важное значение. Получается, что свобода присваивать субсидии правительства (то есть бюджетные средства) уже имелась. Но оценка самим бизнесом условий свободы своего существования в России была недостаточно высока для того, чтобы предприниматели решались оставлять «сэкономленные» средства в стране. Капиталы вывозились в страны, где бизнес чувствовал себя более свободным.
Какой же свободы не хватало? Не хватало уверенности и «свободы быть спокойным». Той свободы, гарантом которой в любом рыночном обществе и призвано выступать государство. Не вмешиваться в дела бизнеса мелочной опекой, не искажать ценовые сигналы инфляцией или ее обратной стороной – скрытым субсидированием, а обеспечивать защиту частной собственности, свободу конкуренции (как гаранта эффективности) и исполнение рыночных контрактов. До кризиса 1998 г. российское правительство явно не было озабочено ничем подобным. Но и после него приоритеты правительственной политики должным образом не изменились.
Казалось бы, масштабная приватизация должна была поставить вопрос защиты частной собственности в центр повестки дня. Однако приватизация и последующая индивидуальная приватизация (особенно через залоговые аукционы) прошли таким образом, что нечестный, незаконный, а подчас и просто криминальный передел собственности определил лицо России на многие годы. Уже после кризиса это позволило правительству серьезно ограничить свободу предпринимательства в целом (а не только свободу одного конкретного предпринимателя).
Не было в России и свободной конкуренции. Распространение неденежных расчетов, бартера и налоговых зачетов привело к индивидуализации всей фискальной системы, а заодно и государственных закупок. На одной стороне этой схемы расцветала коррупция. Смыслом деятельности значительной части чиновничества стало не служение обществу, а получение места, обещавшего крупные «откаты». На другой стороне – процветали компании, не обязательно наиболее эффективные по обычным экономическим критериям (производительность труда, качество продукции), а наиболее приближенные к распределяющим структурам власти.
Наконец, плохо работала легальная система исполнения контрактов. Вакуум в этой области был невозможен, и лакуны в формально существовавшей системе урегулирования хозяйственных споров были заполнены неформальным «правосудием» (мафиозные разборки). Хотя термин «мафия» ассоциируется с беспределом, но на самом деле услуги организованной преступности (полулегализованной в виде разнообразных частных охранных предприятий) были востребованы российским бизнесом как единственный доступный способ эффективного разрешения конфликтов, возникающих на почве исполнения-неисполнения рыночных (в том числе легальных) контрактов7.
Получается, что докризисная экономика России была патерналистской, полусвободной. Это, в свою очередь, означает, что ни одно из правительств Б.Н. Ельцина так никогда и не решилось на шоковую терапию. Более того, увлекшись непосредственным вмешательством в экономику, российское государство не обеспечило возникновение необходимых атрибутов свободной экономики. В результате либерализованные цены и возникшая частная собственность не смогли гарантировать эффективного функционирования экономики. Не хватало макроэкономической стабилизации и законных институтов защиты частной собственности, свободы конкуренции и исполнения контрактов. Дело отчасти спасала свобода внешней торговли, которая ограничивала масштабы неэффективности российских предприятий. Кризис 1998 года, ставший во многом кризисом патерналистской системы скрытого субсидирования, во многом изменил существовавшую систему, однако не обеспечил трансформации российской экономики в нормальную рыночную, переход к которой продолжается.


2

Получит ли «человек экономический» необходимую ему свободу в России? Одним из важных последствий кризиса 1998 г. для российской экономической системы стало исчезновение возможности для правительства продолжать наращивание внешнего долга. Будучи хорошо осведомленным к тому времени о пагубности гиперинфляции, правительство (даже под руководством Е.М. Примакова, которого подозревали в пристрастиях к старым методам инфляционной накачки экономики) не решилось прибегнуть к печатному станку для финансирования своих обязательств. Стране пришлось жить по средствам, внедряя жесткие бюджетные ограничения.
Надо отдать должное послекризисным правительствам. За шесть прошедших лет после 1998 г. в государственных финансах был наведен порядок. Все неденежные расчеты с бюджетом были искоренены. Государственный долг неуклонно сокращается, а золотовалютные запасы, напротив, растут. Бюджет пять лет подряд сводился с профицитом, и инфляция год от года снижается. Реальные возможности созданного стабилизационного фонда даже перекрывают все намеченные при его создании цели. В общем, макроэкономические показатели вызывают заслуженное восхищение. Два из трех ведущих рейтинговых агентств мира повысили на этом основании суверенный рейтинг России до инвестиционного – сбылась давняя мечта российского правительства. Отражают ли эти изменения радикальное расширение экономических свобод в стране? И да, и нет.
Конечно, российская экономика обязана своими успехами не только высоким ценам на основные экспортные товары (особенно нефть и газ), установившимся в последние годы, и не только послекризисной 40-процентной девальвации рубля. Целенаправленная работа правительства по улучшению инвестиционного климата также оказала положительное влияние. Наиболее серьезные изменения были внесены в налоговое законодательство и государственное регулирование хозяйственной деятельности. Чуть менее решительными, но все же серьезными были реформы социальной политики и естественных монополий.
Снижение налога на прибыль с 35 до 24 процентов, ликвидация налогов с оборота и введение плоской 13-процентной шкалы подоходного налога означало расширение свободы экономических агентов. Люди, будь-то предприниматели или простые потребители, живущие на одну зарплату, получили легальное право самостоятельно распоряжаться гораздо более значительной частью своего дохода, чем раньше. Еще более очевидные позитивные последствия для экономических свобод имели шаги правительства по дерегулированию экономики.
Наибольшую известность получил первый, так называемый «дебюрократизационный» пакет законов. Он объединял четыре новых закона: о регистрации хозяйствующих субъектов, о лицензировании экономической деятельности, о сертифицировании продукции и об инспекциях. Все четыре закона были направлены на ограничение административного регулирования в сфере бизнеса. Сокращалось поле для обязательного лицензирования и сертифицирования, вводились правила, регулирующие число и порядок проводимых инспекционных проверок, упрощались регистрационные процедуры.
Мониторинг административных барьеров на пути развития малого предпринимательства8, результаты четвертого раунда которого стали доступны в декабре 2004 года, показали улучшение оценок предпринимателями инвестиционного климата. Произошло значительное упрощение процедуры регистрации. Сократилось число разрешительных документов, получение которых необходимо для ведения бизнеса; также уменьшилось число проверок. Соответственно, сфера определения государством – что можно, а чего нельзя – последовательно сжимается, а свобода бизнеса возрастает.
Конечно, это не означает, что проблем не осталось. Бизнес отмечает наличие множества бюрократических барьеров для доступа к объектам недвижимости, земле, а также сложность правил получения разрешений на строительство. Но прогресс налицо. Более того, усилия правительства по дерегулированию экономики (несмотря на высказываемые опасения9) не ослабевают.
Доказательством тому служит принятый закон «Об основах технического регулирования». К сожалению, он известен в широких кругах меньше, чем «дебюрократизационный» предшественник, хотя это не заслужено. Рост экономической свободы, к которому этот новый закон (равно как и другие законы, принимаемые в его развитие) должен привести, вполне сопоставим с эффектом «дебюрократизационного» пакета. Достаточно отметить, что в период до 2007 г. должны исчезнуть все прежние обязательные стандарты качества, не обусловленные соображениями здоровья и безопасности. И это еще не все: были приняты более либеральные Таможенный, Трудовой и Земельный кодексы. Началась реформа административного аппарата и государственной службы.
Наконец, правительство отважилось приступить к социальным реформам, начавшимся с ликвидации чрезмерных привилегий для вновь прибывающего населения регионов Севера и монетизации льгот. Параллельно ускоряется реформа жилищно-коммунального сектора и запускаются реформы образования и здравоохранения. Все это должно привести к сокращению общественно навязываемого потребления и росту индивидуальной свободы в решении того, чего и сколько потреблять.
Может показаться, что подобные новшества социально неприемлемы. Но возрастание свободы, а значит, и ответственности за принимаемые решения, приведет к росту эффективности распределения ресурсов в экономике. Значит, «общий пирог» станет больше. При этом не стоит заблуждаться по поводу того, что, мол, бедные станут от этого только беднее, а существующая система их защиты будет разрушена. На самом деле, нынешние льготы достаются в основном совсем не бедным. А на бедных денег как раз и не хватает. Даже адресные программы, которые должны помогать исключительно нуждающимся, работают в России хуже, чем в других странах. Примерно 4/5 распределяемой по этим программам финансовой помощи достается в России небедным слоям населения10.
Много сказано об отсутствии свободы потребителей общественных услуг. Почему большинство подъездов в российских домах напоминает помойку? Во многом потому, что отсутствует свобода в принятии решений, а следовательно, и ответственность жильцов за то, в каких домах они живут. Последствия такого несвободного умонастроения российских граждан можно проследить от подъезда многоквартирного дома до результатов голосования в Государственную Думу. Но и возникнуть новый экономически свободный человек за ночь не может. Только опыт существования в свободной экономической среде может воспитать требуемую степень ответственности за собственные решения и поведение окружающих. Так возникает и развивается гражданское общество, которое нельзя создать по указу или только благодаря просветительской деятельности либерально-ориентированных политических партий, таких, как «Яблоко».
Способствуют ли проводимые правительством экономические реформы воспитанию свободного, самостоятельного и ответственного гражданина, будь он предпринимателем или рядовым потребителем, добывающим пропитание наемным трудом? Какие экономические реформы нужны России для успешного развития демократии?
Прежде всего, для развития демократии в России необходимы реформы, поддерживающие экономический рост. Не случайно статья одного из ведущих российских экономических экспертов Е.Е. Гавриленкова была озаглавлена «Демократия и экономика: рост как путь к свободе»11. Конечно, эта взаимосвязь отнюдь не прямолинейна.
Ссылаются на успешный опыт поддержания высоких темпов роста экономическими «тиграми» Юго-Восточной Азии, которые не всегда являлись демократическими в годы подъема. Вспоминают опыт пиночетовских реформ в Чили, показавших, что либеральная экономическая доктрина может проводиться в жизнь и при политической диктатуре. Наконец, указывают, что даже на территории бывшего СССР некоторые страны с недемократическими режимами (от Белоруссии до Туркменистана) демонстрируют более высокие темпы роста, чем более демократические страны, включая Россию.
Стоит разобраться в этом. Либеральная экономика и политическая демократия не тождественны друг другу. Политическая диктатура может даже помочь на начальном этапе провести непопулярные либеральные экономические реформы. Неудивительно поэтому, что отдельные либерально настроенные реформаторы в российском правительстве видят в некоторых последних антидемократических инициативах Кремля (и прежде всего – отмене прямой выборности губернаторов) «окно возможностей» для проведения на местах экономических реформ, разработанных на федеральном уровне.
Однако в долгосрочном плане либеральная экономика немыслима без демократии. Более того, она создает основу для развития демократических институтов. Весьма показательна в этом отношении позиция таких либеральных экономистов, как М. Фридман или А. Харбергер, которые помогали правительству А. Пиночета в Чили в 1970-х годах проводить экономические реформы. В ответ на вопрос, как же они могли сотрудничать с диктатором, оба американских эксперта отвечали: «Репрессивное правительство не может долго просуществовать внутри действительно свободной экономической системы»12. Помимо Чили, верность этого утверждения подтвердили новые индустриальные страны Юго-Восточной Азии, ставшие переходить со временем к менее авторитарным системам власти.
Почему государства с менее демократическим строем могут демонстрировать более высокие темпы экономического роста, чем демократические с аналогичным уровнем экономического развития? Как было отмечено, свободная рыночная экономика и анархия несовместимы. Для того чтобы раскрепощенная экономическая инициатива могла в полной мере реализовать потенциал повышения экономической эффективности, необходима успешная работа рыночных институтов.
При отсутствии последних развиваются их суррогаты, обуславливающие рост коррупции и организованной преступности. Конкуренция принимает извращенные формы, и частная собственность не приносит ни требуемой степени экономической свободы, ни эффективного распределения ресурсов. Последнее все еще верно для России. Потому ее экономические достижения выглядят скромнее, чем у соратников по бывшему СССР, придерживающихся гораздо более дирижистских рыночных установок, но отчасти компенсирующих недостаток экономических свобод четкой работой тех рыночных институтов, которые все же существуют.
Из сравнений темпов экономического роста в различных странах не следует делать вывода об ущербности демократических систем. Сравнения лишь подтверждают важность развития рыночных институтов, и прежде всего защиты частной собственности, поддержания конкуренции и обеспечения исполнения контрактов. Если по последнему направлению успехи России в недавние годы заметны, то прогресс по первым двум не столь очевиден.
Постоянно подогреваемые ожидания возможного пересмотра итогов приватизации не способствуют укреплению доверия бизнеса к существующим в России институтам защиты частной собственности. Нельзя не отметить негативное влияние подготовленного Счетной палатой в 2004 г. обзора приватизационных сделок, «дела Ходорковского», пересмотра итогов приватизации «Апатита», продажи принадлежавшей компании «Юкос» фирмы «Юганскнефтегаз» в декабре 2004 года.
Приватизация была проведена методами, не вызывающими восхищения. Но ревизия ее итогов создает нестабильность. Тем более, что любой последующий передел собственности будет скорее всего проведен не более безупречными методами. Приватизационные сделки последних лет – тому свидетельства. Особую тревогу вызывает избирательность властей в отношении отдельных компаний и предпринимателей. Это имеет прямое отношение ко второму необходимому для свободной рыночной экономики институту – обеспечению равных условий конкуренции.
Не может быть свободной конкуренции в стране, в которой власти преследуют одни компании за нарушения, которые прощаются другим. Хотя многое изменилось со времен неденежных расчетов и налоговых зачетов, но еще остаются островки привилегий для отдельных компаний, особенно на региональном уровне13. Да и особого прогресса в разделении естественных монополий, и прежде всего – «Газпрома» и РАО «ЕЭС России», на действительно монопольную часть и конкурентные бизнесы не наблюдается. Иначе говоря, возможность побеждать продолжает сохраняться не у самых эффективных, а у самых приближенных к власти.
Наметившиеся дирижистские тенденции, поддерживаемые по крайней мере некоторой частью российского правительства, не сулят стране выигрыша. Скорее наоборот. Промышленная политика старого образца, направленная на поддержку конкретных отраслей национальной экономики, выбранных правительством (например, автопрома или авиапрома), и раньше не всегда оказывалась успешной. Часто случались ошибки, связанные с тем, что правительство неправильно выбирало отраслевые приоритеты развития. В сегодняшних условиях, когда повсеместно происходит переход от «промышленной (индустриальной)» фазы экономического развития к экономике, основанной на знаниях (knowledge-based economy), вероятность промаха возрастает.
Ситуация на рынках меняется слишком быстро для того, чтобы не очень поворотливая государственная машина могла поспевать за новыми потребностями. В таких условиях традиционная промышленная политика обернется не ростом конкурентоспособности отдельных отраслей и национальной экономики в целом, а ее падением. Государству лучше не соревноваться с частным бизнесом в выборе приоритетных секторов для развития, а помогать бизнесу осуществлять право свободного выбора в приложении капитала. «Промышленная» политика при этом не исчезает, она лишь приобретает новые формы. От поддержки конкретных отраслей государство переходит к поощрению определенных видов деятельности, например, инновационной активности. Оно также заботится о развитии человеческого капитала (что в первую очередь подразумевает повышение качества здравоохранения и образования) и необходимой бизнесу инфраструктуры: от транспортной и информационной до деловой (системы расчетов, юридического сопровождения и т.д.).
Однако свобода выбора стратегии развития остается за правительством. Мировой банк, как и другие международные институты, не в состоянии навязать свою волю странам-клиентам.


3

Международные финансовые институты, в первую очередь МВФ и МБ, часто упрекают в том, что они вынуждают страны, берущие у этих организаций кредиты, следовать шаблонным рецептам реформирования экономики. Принято считать, что такие программы, основывающиеся на так называемом Вашингтонском консенсусе14, игнорируют национальную специфику, а потому чаще вредят, чем помогают развитию стран, которым эти рецепты навязываются.
Стоит разобраться в соотношении между принципами Вашингтонского консенсуса и национальной спецификой. Не менее интересно понять, какие альтернативы первому выдвигались и выдвигаются. Наконец, полезно реально оценить, насколько страны, сотрудничающие с международными институтами, свободны в выборе политики.
Вашингтонский консенсус содержит не конкретную универсальную программу реформирования экономики, а лишь перечень областей, на которые правительствам, столкнувшимся с экономическими трудностями, стоит обратить внимание. Подробные и конкретные рецепты отсутствуют, обозначен лишь общий либеральный вектор желаемых изменений. Специфические программы могут отличаться и широтой охвата, и приоритетами момента, и последовательностью реформ. Все зависит от остроты проблем в соответствующей стране. Правда, в самом деле наличествует признак однонаправленности реформ – все они призваны способствовать становлению свободной рыночной экономики.
Но есть ли альтернативы такому выбору у стран, стремящихся добиться устойчивого роста благосостояния? В современной истории было опробовано две альтернативы, просуществовавшие сколько-нибудь значительное время: социалистическая, централизованно планируемая экономика и закрытая рыночная экономика с сильным интервенционистским государством. Неутешительные результаты первого эксперимента хорошо известны по опыту России. Менее известен второй эксперимент. Он был проведен в период после окончания Второй мировой войны и вплоть до первой половины 1970-х годов в некоторых странах Латинской Америки.
К идеологам этого направления можно отнести Рауля Пребиша, занимавшего в 1948-1962 гг. пост председателя экономической комиссии ООН по Латинской Америке. Отвергая тезис о том, что мировая торговля (в которой они видели лишь инструмент усиления гегемонии США) приносит выгоды, его сторонники сделали ставку на закрытие национальных рынков и активное государственное вмешательство в ключевых секторах экономики. Последователи автаркического экономического суверенитета избрали импортозамещающую индустриализацию как основу развития. Валютный курс и цены были взяты под контроль. Для поддержки отечественных производителей была создана обширная система субсидирования.
Закончила существование эта система примерно так же, как и ее еще более антирыночный прототип, построенный в социалистических странах. Бюрократия не смогла обеспечить эффективного функционирования экономики. Стали процветать коррупция и казнокрадство. Конкурентоспособность продукции отечественных производителей оказалась низкой. Все избравшие такой путь развития страны столкнулись с острейшими экономическими (и социальными) кризисами. Мексиканский кризис 1982 г. окончательно похоронил вторую альтернативу свободной (а следовательно, и открытой) рыночной экономике.
Стали ли постсоциалистические и латиноамериканские страны менее свободными в выборе экономических мер после того, как они вошли в число заемщиков МФИ? Если и да, то только по отношению к выбору основополагающих ценностей. Конечно, если бы какая-либо страна прислушалась к советам Артуро Эскобара и стала относиться к экономическому развитию как к попыткам развитых стран навязать развивающимся свои ценности (такие, например, как равенство полов и необходимость преодоления бедности)15, то им вряд ли удалось бы получить кредит у МФИ.
Но в остальном страны-заемщики МФИ успешно выбирали варианты реформ, предпочтительные для соответствующего правительства (хотя и совсем не обязательно для страны). Кроме того, у национальных правительств всегда была свобода выбора, играть ли по правилам международных институтов или лишь делать вид, что правила соблюдаются, а на самом деле играть в свою игру. Пример взаимоотношений российских правительств с МВФ и МБ в докризисный период – наглядное тому подтверждение.
Международные институты не поддерживали проведение залоговых аукционов, настаивали на реформе «Газпрома» и предостерегали от возведения пирамиды ГКО. Тем не менее, ничто не помешало российскому правительству поступить так, как ему казалось правильным. В крайнем случае, оно соглашалось ограничить свою свободу на бумаге, на практике всегда оставаясь свободным в своих решениях.


* * *

Способствовало ли укреплению экономических свобод в России «свободное» поведение правительства? Отнюдь не всегда. В тех случаях, когда правительство не спешило поддержать попытки международных институтов укрепить в России основы конкурентной экономики, страдала свобода предпринимательства. В результате оказывалась ниже эффективность распределения ресурсов и, как следствие, – совокупная производительность. Рост экономического благосостояния оказывался меньше возможного. А если это так, то столь ли плохо, что международные институты пытаются защитить свободу «человека экономического» от негативных последствий проявлений «свободы власти»?

Примечания

1Мнения и оценки, представленные в данной статье, принадлежат исключительно автору и ни в коей мере не могут быть приписаны Мировому банку, сотрудником которого он является.
2Народный юмор, как всегда, весьма метко подметил эту особенность: в СССР было два сорта пива – «пиво есть» и «пива нет».
3Как ни смешно это звучит в наши дни, одними из первых массовых «ласточек» новой экономической свободы стали бабушки и дедушки, вышедшие на улицы для распродажи с перевернутых ящиков накопленных за годы дефицита товаров (мыла, спичек, сигарет, сахара и т.д.). Число их заметно превзошло число формальных провозвестников новой экономической системы, зревшие в недрах старой, а именно: всевозможных кооперативов, центров научно-технического творчества молодежи и прочих эвфемистических организаций, за которыми скрывались ростки рыночных отношений.
4См. подробнее: Yergin D., Stanislaw J. The Commanding Heights: The Battle for the World Economy. 2002.
5Более детально эта система виртуальной экономики, или экономики неплатежей рассмотрена в работе: Dismantling Russia's Nonpayments System – Creating Conditions for Growth. World Bank, 2000.
6Там же.
7Конечно, необходимость обеспечить защиту своей частной собственности, а при случае ухватить и кусок чужой, сыграли немалую роль в росте спроса на услуги мафии со стороны российского бизнеса.
8Проводится регулярно Центром экономических и финансовых исследований и разработок с 2001 года, когда соответствующий проект был запущен при помощи Мирового банка.
9См., например, материалы пресс-конференции А. Илларионова 27 декабря 2004 года.
10См.: Доклад по оценке бедности в России. Мировой банк, 2004.
11 Гавриленков Е.Е. Демократия и экономика: рост как путь к свободе // Ведомости. 2004. 28 июня.
12Цит по: Friedman М., Harberger A. Reform without Liberty: Chile's Ambiguous Legacy (http://www.pbs.org/wgbh/commandingheights).
13См. анализ негативных последствий региональных льгот для экономического развития в докладе Мирового банка «От экономики переходного периода к экономике развития», 2004.
14Термин «Вашингтонский консенсус» был введен в оборот в 1989 г. американским политологом Джоном Уильямсоном для описания устоявшегося набора рекомендаций, даваемых МФИ странам, которые испытывали финансовые трудности. Этот набор включает следующие десять «заповедей»: 1) фискальную дисциплину (минимальный дефицит бюджета); 2) приоритетность здравоохранения, образования и инфрастуктуры среди государственных расходов; 3) снижение предельных ставок налогов; 4) либерализацию финансовых рынков для поддержания реальной ставки по кредитам на невысоком, но всё же положительном уровне; 5) свободный обменный курс национальной валюты; 6) либерализацию внешней торговли (в основном за счет снижения ставок импортных пошлин); 7) отмену ограничений для прямых иностранных инвестиций; 8) приватизацию; 9) дерегулирование; 10) защиту прав собственности. Цит. по: Rogoff K. Wither the Washington Consensus? // Foreign Policy. 2003.
15Escobar A. Encountering Development. Princeton, 1994.

Опубликовано на Порталусе 09 декабря 2008 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама