В пору биполярной конфронтации сложилось устойчивое представление о существовании по крайней мере трех групп стран, составляющих единую международную систему: мир капитализма, мир социализма и третий мир – нечто промежуточное и неустойчивое, объект борьбы за влияние между первыми двумя мирами. Некоторые специалисты писали даже о четырех мирах, добавляя к упомянутым еще и (совсем уж никудышный) четвертый мир – самые слабые страны, погрязшие в хаосе, внутренних проблемах и неспособные ни к самостоятельным переменам, ни к заимствованию чужого опыта. Они-то и оставались самым нижним этажом пирамиды. Но большинство аналитиков все же предпочитали писать о трех мирах. Так было привычнее и спокойнее.


1

Три мира и составляли основу международной системы. Конечно, были ООН и другие международные организации, военные блоки и иные региональные подсистемы, различные группировки государств. Но центральное место в глобальной системе занимали названные три группы стран, объединявшиеся внутри себя по идеологическим, экономическим, социальным и прочим признакам и образовавшие соответствующие военные и политические конфигурации.
Между всеми тремя мирами существовали определенные взаимоотношения вражды, соперничества и сотрудничества. Практически ни один из них, за редким исключением, не был полностью антагонистичен другим. В чем-то интересы, цели и способы их достижения, присущие всем трем мирам, причудливо переплетались, что и определяло живую и переменчивую ткань международной жизни. По одним вопросам (например, стратегической стабильности) оба первых мира придерживались практически одинаковых позиций; по другим (борьба за суверенитет) мир социализма был ближе третьему миру; по проблемам экономического развития, напротив, сами развивающиеся страны предпочитали искать общие интересы с миром капитализма.
Главных задач у каждого из участников международной системы было две: первая – сохранить систему как таковую и уберечь ее от застоя, распада; вторая – по возможности расширить собственную сферу влияния за счет экономических успехов, прорывов в военно-техническом соревновании, приобретения новых союзников. Коллективный интерес основных игроков международной системы был в явном противоречии с индивидуальным. Поэтому всегда существовала угроза, что ради идеологии или под влиянием национального эгоизма весь мир в какой-то момент окажется под угрозой гибели из-за уничтожающей глобальной войны.
Эта структура просуществовала почти четыре десятилетия: с начала 1950-х (эрозия колониальной системы) до начала 1990-х годов (распад биполярности). Завершение «холодной войны» и перемены в бывших странах социализма внесли в ее состояние значительные перемены. Первый мир – мир капитализма – сохранился и неизмеримо усилился, хотя называть его теперь стали по-иному – «Запад», «мир развитых демократических стран», «страны “золотого миллиарда”», имея в виду население этой группы самых развитых и богатых стран. Второй мир практически полностью исчез, оставив после себя лишь некоторые анклавы – КНДР, Куба, частично Вьетнам. На какой-то период на его месте образовалась зияющая брешь. А в состоянии бывшего третьего мира произошла заметная эволюция как в сторону еще большего сближения с Западом (многие бывшие колониальные страны, особенно в Юго-Восточной Азии просто вошли в его состав), так и слияния с позициями некоторых бывших социалистических стран (в первую очередь России и Китая).
В результате родился «новый второй мир» – страны переходного («транзитного») типа. «Третьим миром» стала группа стран, получивших наименование «несостоявшихся», то есть бывший «четвертый мир», пополнивший свои ряды за счет тех, кто не сумел пережить окончание соперничества сверхдержав в третьем мире и «ушел на дно» (например, Ангола).
Перемены в структуре международных отношений оказались не поверхностными. Они глубоко затронули содержательные стороны мировых процессов, хотя в количественном отношении как было, так и осталось три мира (что лишний раз говорит о высокой степени стационарности человеческого общества). Но за внешним постоянством чисел скрываются поразительные перемены. Международная система стала совсем иной по духу и содержанию: несмотря на ее неоднородность, элементы сотрудничества стали в ней доминировать, а элементы соперничества в значительной мере «вымываться». Вся система начала выглядеть полем взаимодействия между всеми тремя «мирами» и единственной оставшейся сверхдержавой, с одной стороны, и со всем остальным миром, с другой стороны.
Конечно, внутри трех основных группировок государств – группы развитых демократических стран («Запад»), государств переходного типа (часть бывших соцстран и бывшего «третьего мира») и «несостоявшихся» стран («дно») – также произошли серьезные перемены. Но главное было в том, что сама международная система стала развиваться в сторону формирования более взаимозависимого и целостного конгломерата. По мере развития этой тенденции на первые места в национальных приоритетах вышли не традиционные задачи обеспечения внешней безопасности, а вопросы экономического роста и политического строительства.
«Золотой миллиард» представлен группой развитых капиталистических стран, которая условно именуется «Западом». Определить принадлежность к нему легко, пользуясь политическими и экономическими критериями. Политически это государства с устойчивыми демократическими институтами, процессами и традициями. В годы биполярности к «Западу» относили страны, не всегда соответствовавшие критериям демократичности: одиозные режимы Салазара в Португалии, Франко в Испании, «черных полковников» в Греции, военных правительств в Турции. На нынешнем этапе, однако, среди «западных» стран не осталось ни одного подобного режима. Все они, а также страны (Южная Корея, Сингапур, Малайзия, Таиланд, Индонезия, Филиппины) и некоторые территориальные образования типа Тайваня, относительно недавно «примкнувшие» к «Западу», исповедуют принципы демократии, прав человека, верховенства закона. Это делает их не только удобными для проживания собственного населения и привлекательными для иностранцев, но и предсказуемыми, устойчивыми и более «понятными» для внешнего мира.
Экономически к «золотому миллиарду» относятся страны с высокоразвитой рыночной экономикой, в которой урегулированы вопросы собственности, отношений между государством и деловыми кругами, а также приоритеты и нормы экономической политики. Сочетание разных форм собственности (в зависимости от исторических традиций и национальной специфики), различных степеней и форм участия государства в экономике, решение проблем взаимоотношений национального и иностранного капитала позволили этой группе стран достичь высокого уровня производительности труда и не менее высокого уровня социальной справедливости, в том числе и высокого уровня доходов для большинства населения. Но главное, что отличает эту группу стран от остальных – это их способность к самоуправлению, решению своих задач и участию в разрешении проблем всей глобальной системы.
В годы биполярности критерий «управляемости» (governance) не вызывал особого интереса политиков и исследователей. Его использовали только при анализе положения дел в развивающихся странах, где происходили процессы становления новых государств, их политических и экономических систем. Считалось, что страны первого и второго миров (каждая группа по-своему) справляются со «своими» проблемами управления, а их системы власти, производства и распределения национального дохода долговечны. Однако распад Советского Союза, Югославии и Чехословакии заставили по-иному посмотреть на проблему управляемости. Дело не только в том, что разрушились, казалось бы, исторически устойчивые образования типа СССР (преемника Российской империи), но и в том, что под сомнение была поставлена способность всей международной системы выдержать испытание кризисами ее отдельных национальных составляющих и сохраниться в качестве планетарного организма, способного обеспечить поступательное развитие некой «универсальной модели» эволюционного развития. В ситуации, когда существовало оружие, способное уничтожить человечество, последнее могло выжить только если бы люди, правительства и общества научились правильно выявлять наиболее актуальные опасности и справляться с ними.
По сложности и значению для состояния общества основные проблемы человека можно сгруппировать следующим образом. К числу базовых относятся продовольственная, жилищная, транспортная, коммуникационная, проблема военной безопасности и борьбы против преступности. Проблемы второго, более сложного ряда – занятость, здравоохранение, образование, культура, спорт. Проблемы третьего, еще более сложного порядка – самоуправление, бизнес, неправительственные системы, экология.
Претендовать на способность решить все эти проблемы (по крайней мере для себя) могут только страны Запада. Лишь они находятся в процессе поиска наиболее эффективных решений, подавая пример принципиальной возможности разрешить проблемы общенационального масштаба в интересах личности и общества.
Страны этой группы способны успешно решать свои проблемы не только на территориях каждой из них, но и в отношениях между собой. Несмотря на периодические всплески напряженности между некоторыми из них (США и Францией, США и Японией, США и Германией), общее содержание внутризападных отношений определяют союзничество и партнерство. Вопросы безопасности, мирового порядка, экономического роста, обеспечения прав человека, защиты окружающей среды и практически все остальные международные проблемы, от решения которых зависит стабильность общества и качество жизни, в принципе решаются этими странами более или менее согласованно и без серьезных трудностей.
Разумеется, важно, что во главе всей «группы Запада» находятся США. Как наиболее мощная страна и общество развитой демократии, Соединенные Штаты оказывают благотворное влияние и на общее положение дел внутри этой группы стран, и на их международные отношения. С одной стороны, США – «старший брат», всем весом и мощью обеспечивающий безопасность и защиту союзников. С другой – Соединенные Штаты поддерживают определенный порядок внутри самой группировки, не давая вековым идиосинкразиям (франко-германской, греко-турецкой или японо-корейской) подорвать стабильность и развитие общезападных отношений в направлении взаимозависимости. Трудно представить, чтобы без Америки и интегрирующей роли НАТО возник и окреп Европейский Союз. Организация азиатско-тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС) также во многом скреплена ролью США.
Страны «золотого миллиарда» сумели добиться исключительного положения в рамках существующей международной системы. Высокий уровень развития, жизни населения, свобод и качества жизни сделали их своего рода «эталоном» для большинства других государств. Они «задают темп и вектор» движения мира, экономические и социальные параметры, образцы моделей развития. В то же время вследствие их удельного веса в мировой политике и экономике они играют стабилизирующую роль фундамента международной системы, хотя проживающее в них население и не составляет численного большинства человечества. В борьбе за то, кто станет определять «основание» мировой системы – стабильный и предсказуемый Запад или кто-либо еще – и состоит сегодня главная «интрига» мировой политики.


2

«Промежуточный пояс» оказался плодом разрушения социализма. Видимо, правильно будет сказать, что распад коммунистической системы начался задолго до разрушения Советского Союза и выхода из нее других бывших социалистических стран. Во-первых, он начался с советско-китайского идеологического и политического конфликта, который позволил считать мифом понятие «мировой социалистической системы». Во-вторых, предвестником его упадка стали формулировки, впервые прозвучавшие на ХХ съезде КПСС в 1956 году, а затем – в материалах компартии Китая. Тогда руководство СССР (а затем и КНР) впервые «допустило» такие выражения, как «повышение жизненного уровня народа», «курс на благосостояние», «рост личного потребления», явно противоречащие коммунистической ортодоксии.
В глазах «истинных марксистов-ленинцев» это было не просто «ересью», а капитуляцией, концом революционной романтики, отказом от установки на построение «коммунистического общества будущего» и отступлением перед лицом «буржуазного мировоззрения». Ревизионизм Н.С. Хрущева (а потом Лю Шаоци и Дэн Сяопина) означал лишь одно: идеологически коммунизм воспринял ценности своего противника. Левые согласились с правыми в том, что общество существует для обеспечения своим членам высокого уровня жизни и максимально возможной свободы, то есть с идеалами Великой французской революции и американской «Декларации независимости».
Реальный распад коммунистической системы произошел, конечно, значительно позже, в конце 1980-х – начале 1990-х годов. Смены моделей и режимов происходили под сильным воздействием примера и политики Запада. И хотя именно он был главным врагом коммунизма, быстрая переориентация идеалов и целей развития социалистических стран оказалась фактом. Основы коммунистической утопии в умах людей подрывались гораздо раньше и постепенно – под мощным воздействием впечатляющего примера Запада, демонстрировавшего способность справедливо решать те проблемы, которые коммунизм признавал, но решить не мог. Именно этот демонстрационный эффект породил вал разочарования населения стран бывшего второго мира в коммунистическом эксперименте и подготовил отказ от его продолжения во всемирном масштабе.
Важно заметить, что распад коммунистической системы в целом и отдельных государственно-коммунистических систем в частности сопровождался фактическим переходом бывших социалистических стран в разряд государств «старого» третьего мира. Отныне и бывшие социалистические страны провозглашали своим приоритетом как минимум «экономическое» (но и политическое, конечно) уподобление Западу – достижение высокого уровня благосостояния населения, в силу чего они совершенно переставали отличаться от «классического» третьего мира. Вследствие этого вся группа, которую сейчас именуют «странами переходного типа», стала помимо Индии, Пакистана, Египта, Мексики, Бразилии включать еще и Россию, Китай, Украину, другие страны СНГ, а также государства Восточной Европы и Вьетнам.
С точки зрения концепции «управляемости», отличительной чертой этой группы стран является процесс реформ, которые проводятся почти во всех этих государствах. Цель таких преобразований – добиться быстрого экономического и социального прогресса, а также либо войти в группу высокоразвитых (как это сделали в свое время Тайвань, Южная Корея, Сингапур, Малайзия и др.), либо приблизиться к ней по основным параметрам национальной экономической мощи (ВВП на душу населения, производство продовольствия, обеспеченность жильем и т.д.). При этом реформы, проводимые в этой группе стран (или хотя бы провозглашаемые), состоят из политической и экономической частей.
Политическая составляющая решает проблемы сближения стран переходного типа с группой более развитых стран. Речь идет об установлении доверия, создании механизмов взаимодействия, общих институтов, демократизации институтов управления, демонстрации готовности следовать стандартам группы более развитых стран в области прав человека, этнических меньшинств, деятельности независимых правовых институтов, соблюдения общих норм международного права и правовых принципов группы развитых стран (независимые СМИ, гарантии оппозиции, невмешательство в частную жизнь и многое другое). Достижения в этой области позволили целому ряду бывших социалистических стран присоединиться к НАТО, Европейскому Союзу, а также Всемирной торговой организации (ВТО).
Страны переходного типа стремятся присоединиться и к мировой экономической системе, в которой господствуют правила, пришедшие из другой части мира, а также привлечь необходимые инвестиции и технологии для преобразований в более продуктивном направлении. Они сталкиваются с проблемой заимствования правил и принципов первого мира, без которого невозможны ни плодотворные связи между странами первой и второй групп, ни серьезный экономический прогресс. (Показательно, что торможение внутренних реформ в России в 2004 г. происходило именно на фоне высоких цен на нефть на мировом рынке, позволяющих создавать видимость благополучия в стране.)
Результаты реформ в данной группе государств не всегда похожи. Одни из них (например, Китай) ушли далеко вперед в экономическом реформировании, добившись поразительных хозяйственных успехов. Другие (например, страны Центральной и Восточной Европы) добились впечатляющих успехов в становлении демократии. При этом важны два обстоятельства. Первое – в странах промежуточного пояса почти не наблюдается застоя, что свидетельствует о высоком динамизме их развития. Второе – в отношениях между ними силен элемент конкуренции за «благосклонность» первого мира, то есть его готовность включить эти страны в свои экономические и политические группировки, инвестиции и доступ к рынкам сбыта в развитых странах.
Цена неудачи реформ для стран этой группы весьма высока. Это может быть либо провал и переход в разряд «несостоявшихся государств», либо откат к диктатуре, отрицанию ценностей и принципов первого мира, превращение в его врагов. В последнем случае это означает изоляцию, лишение многих благ, предоставляемых нынешней международной системой (рынки, кредиты, опыт, инвестиции), а, возможно, и новую «холодную войну». (При том, что последняя, как показал пример Ирака в 2003 году, способна перерасти в «горячую».) Ожидать, что провал реформ останется без серьезных последствий, не приходится. Это – вопрос выживания если не всей нации, то ее правящего слоя.
Во внешнеполитической активности стран промежуточного пояса особенно важно развитие связей между ними, попытка создать собственную организацию для защиты своих интересов в отношениях с первым миром. Во многом успех реформ в этих странах зависит от того, какую поддержку окажет им первый мир инвестициями, допуском на рынки, обучением студентов и аспирантов и другими способами, без которых «переходная» страна не сумеет решить тот комплекс проблем, которые ставит перед собой ее руководство. Но периодически страны промежуточного пояса пытаются «поддразнивать» Запад, намекая на возможность создания некоего «противовеса» ему в лице России, Китая и Индии.
Особую роль в этом смысле играет Россия, не только испытывающая сильную тоску по глобальному лидерству, но и обладающая внушительным стратегическим арсеналом и оборонной промышленностью, способной перевооружить армии стран этой группировки (КНР, Индия, Иран, Вьетнам и др.) новыми системами оружия, сопоставимыми с западными. Тем самым государства промежуточного пояса демонстрируют наличие в их распоряжении возможности оказывать определенное влияние на развитие мировой структуры: либо содействовать становлению монополярности и гомогенного компакта с разными этажами – в зависимости от степени развития той или иной страны, либо формировать иную, гетерогенную структуру мира (необиполярную или какую-то иную). Может произойти «многополярная» эволюция, усилиться размежевание по оси «Север – Юг», а могут и возникнуть какие-то совершенно неожиданные конфигурации.
Особую роль в международном политическом оформлении стран промежуточного плана играет исламский мир. На него также воздействуют общеглобальные закономерности, делящие страны на более и менее развитые, управляемые и неуправляемые, страны сотрудничающие с международной средой и ей противостоящие. В этой подгруппе – богатые Саудовская Аравия, Кувейт, ОАЕ и, одновременно, нищий, но производящий наркотики Афганистан; «нелегально ядерный» Пакистан и продолжающий разрушаться Ливан или все еще не состоявшаяся Арабская Палестина. Религиозный фактор оказывает огромное воздействие на солидарность мусульманских стран и этим вносит коррективы в их политику: для мусульманских государств прежде всего существует мир ислама со всеми его проблемами (в том числе перераспределением богатства, получаемого от экспорта нефти) и только затем внешний мир, состоящий из друзей и врагов. Правда, единого подхода к неисламским странам нет. США могут быть другом Саудовской Аравии и врагом Ирана, но это не означает, что взаимоотношения двух последних будут строиться главным образом в зависимости от восприятия Соединенных Штатов. Скорее ирано-саудовские отношения будут испытывать исламские воздействия.
Фактор ислама – глобальной политико-религиозной силы, объединяющей большую группу стран разного уровня развития и значения для мировой политики и экономики – чрезвычайно важен для новой структуры мира. Но он не меняет ее и не отменяет действия таких параметров, как уровень экономического и социального развития, характер и масштаб связей с внешним миром, способность решать проблемы внутреннего социально-экономического развития. Придавая специфику и даже экзотику мировой структуре, фактор ислама в чем-то консервирует ее и придает ей известную упругость, стойкость.
Неопределенность, связанная с воздействием стран промежуточной зоны на мировую политику, состоит в том, что в зависимости от успеха реформ в них может произойти либо дальнейшее усиление Запада и глобальной вестернизации, либо наоборот. Замыкание «стран-неудачниц» на самих себе, их выбрасывание из институтов системы и, как следствие, попытки сформировать какой-то собственный «мир», напоминающий прежний «мир» движения неприсоединения (или даже «группу несостоявшихся»), превратит их в эдакий «глобальный пролетариат» со всеми вытекающими последствиями – классовой борьбой, терроризмом, потоками незаконной эмиграции и т.д.


3

«Нижний этаж мировой структуры» – место «несостоявшихся» государств, удел «глобальных бедолаг». Здесь большинство африканских стран, не сумевших не только решить неотложные экономические проблемы (голод, безработица, болезни), но даже преодолеть стадию формирования жизнеспособных наций. К этому же уровню относятся некоторые страны Азии вроде Афганистана, Шри Ланки, Мьянмы, Лаоса, Камбоджи, Непала. На нем же – такие страны Центральной Америки и Карибского бассейна, как Гаити, Доминиканская Республика, Никарагуа, Гондурас, Сальвадор, рядом с которыми располагаются Боливия, Перу и страдающая от наркомафии Колумбия. Одним словом – почти вся группа стран, которую в 1970-1980-е годы называли четвертым миром.
Теперь к ней присоединились страны, которые раньше подавали признаки социально-экономического развития (Ангола, Заир, Нигерия), но потом все же не сумели выбраться из ситуации полного или частичного коллапса. Имеются основания полагать, что к ним могут присоединиться некоторые бывшие социалистические страны и советские республики (Албания, Таджикистан, Туркменистан).
Отличительная черта этой группы стран – политическая нестабильность (и, как следствие, инструмент против нее – диктатура), полный экономический застой, деградация национальных институтов, конфликты, высокая смертность населения. Спасаясь от голода и нищеты, здесь производят наркотики; отсюда происходит наибольший отток населения, в том числе и нелегальная эмиграция в более развитые страны. Из-за своей мизерности, бедности и отсталости эти страны не могут оказывать заметного влияния на мировую политику во всем, кроме двух аспектов. Во-первых, именно они поставляют большую часть того человеческого материала, который потом широко используют силы, располагающие средствами для организации террора. Во-вторых, поскольку положение в этих странах служит источником угрызений совести в мировой элите (в богатых государствах, международных организациях, церковных кругах разных конфессий), они так или иначе являются фактором ее нравственного прогресса, морального совершенствования и, в итоге, очеловечивания международной среды.
Когда завершилась «холодная война», создавалось впечатление, что об этих странах вообще забыли. Прежде за них боролись, считая, что контроль над ними может придать вес позициям сверхдержав. Ввод советских войск в Афганистан и вся афганская эпопея Советского Союза была, по существу, порождена только желанием руководства СССР усилить свои международные позиции за счет этой страны. Сходными мотивами определялась политика Москвы в отношениях с Анголой, Эфиопией или Сомали. После же окончания биполярной конфронтации и особенно в связи с поражением СССР в Афганистане в одночасье стала очевидна бессмысленность борьбы за влияние в беднейших странах и, наоборот, опасность быть втянутым в их конфликты.
В 1990-х годах дальнейшее обнищание беднейших стран, неспособность международных механизмов помочь им в налаживании государственного строительства привели к образованию своего рода «глобального дна» с нестабильностью, кровопролитием, производством и транспортировкой наркотиков, развитием международной сети терроризма. Это создало почву для появления как новых и нетрадиционных международных коалиций (типа антитеррористической), так и новых сфер противоречий (трения между великими державами по поводу Ирака).
Важно отметить, что местоположение «несостоявшихся государств» в мировой политике изменилось: из основания международной системы они переместилась на ее обочину, периферию. Это, с одной стороны, вело к падению интереса к ним, а с другой – укрепляло стационарность глобального сообщества.


4

Для исследования мировой структуры мало выделить и изучить три группы стран и взаимосвязи между ними. Надо указать на тот элемент структуры, который объединяет, скрепляет и удерживает ее в целостном состоянии, дает смысл и содержание ее развитию. Речь не идет о физическом мире как планете, вмещающей в себя все три группы стран. Имеется в виду глобальный структурный компонент, который объединяет человеческий мир на определенных принципах и придает его движению то или иное направление.
Традиционно такую роль играла ООН. После окончания Второй мировой войны она была задумана и как организация безопасности, способная пресечь любую агрессию, и как механизм построения глобальной международной системы на общих принципах и правилах. «Холодная война», хотя и не разрушила ООН, внесла свои коррективы в этот замысел. В ее годы организация продолжала служить своего рода интегратором мировой системы на определенных принципах: всеобщее равенство («одна страна – один голос»), неприменение военной силы для решения спорных проблем, деколонизация, помощь развитию и т.д. Надо признать, ООН справлялась со своей задачей, несмотря на всю ее сложность и обстановку острого соперничества между сверхдержавами. Она сумела объединить идеологически враждебные страны, помочь им «притереть» свои интересы, найти объединительные мотивы и убедить не абсолютизировать различия. Во многом благодаря ООН (а также элементам здравого смысла и ответственности в поведении великих держав) мировая структура сохранилась и не дала индивидуальным интересам стран-участниц возобладать над коллективными.
Завершение «холодной войны», распад бывшего «мира социализма» и формирование более однородной и менее конфликтной среды поставили под вопрос сохранение ООН в ее традиционном виде. Сильных антиооновских чувств в принципе не высказывал никто, но пожелания ее глубокой реформы в сторону учета новых реалий, исправления выявленных в прошлом недостатков, ее совместимости с принципами деятельности единственной оставшейся сверхдержавы, высказывались на разных уровнях и в разных аудиториях. Пока что никто не предложил такой проект реформы ООН, который удовлетворив всех, послужил бы толчком к началу преобразований. Однако работа в этом направлении ведется и, возможно, со временем будут предприняты действия по созданию новой международной организации.
Тем временем «свято место пусто не бывает»: претендент на роль глобального интегратора и организатора появился в лице единственной сверхдержавы. Еще в период администрации Б. Клинтона (1993-2000) американская внешнеполитическая мысль и ведущие институты американского общества (Конгресс, администрация, пресса, академическое сообщество) озадачились проблемой поиска оптимальной формулы отношений США с окружающим миром. Это почти не распространялось на сферу взаимодействия между Америкой и ее традиционными союзниками. Считалось, что здесь достигнута какая-то стабильность и вряд ли потребуется нечто новое (хотя такие явления, как появление и прогресс Европейского Союза, вызывали определенные трудности). Но все же в большей степени проблема состояла в том, кого из числа стран промежуточного пояса брать в союзники. Россию, которая провозгласила демократические идеалы, или страны Центральной и Восточной Европы, которые тоже их провозгласили, но при этом духовно и исторически были ближе Западу? Быстро развивающиеся страны Западного полушария (например, Мексику или Канаду, с которыми США подписали соглашение о зоне свободной торговли) или быстро развивающиеся страны Юго-Восточной Азии, видящие в Вашингтоне гаранта безопасности от возможных устремлений Китая?
Четких ответов на эти вопросы администрация Клинтона не дала. Были частичные решения, но целостного представления относительно расширения круга американских союзников не было. Не добавила ничего и администрация Дж. Буша. Видимо, проблему расширения сферы американского «прямого доминирования» еще предстоит решать.
Другим важным вопросом для США в контексте глобальной политики был вопрос о том, что делать со странами промежуточного пояса. То, что им надо помочь уйти как можно скорее от угрозы возврата тоталитаризма, создав основы демократической системы, сомнений не вызывало. Но кому конкретно помогать и в каком объеме? Не обусловит ли вполне искреннее желание США помочь (как американцы помогли Германии и Японии после Второй мировой войны, а затем в десятках освободившихся от колониальной зависимости стран) реакцию отторжения и подозрительности у проигравших соревнование с Западом государств? Не спровоцирует ли усиленное развитие этих стран по пути демократических и рыночных реформ появление мощных конкурентов, которые внесут в жизнь Запада непредвиденные осложнения?
Вопросов в отношении этой группы стран было еще больше, чем вопросов относительно союзников. Не менее проблемной для США оказалась и группа «несостоявшихся». В отношении ее администрация Клинтона ограничилась лишь концепцией «государств-изгоев», констатировавшей изоляцию и ограничение влияния этой группы стран на положение дел в «третьем мире». Политическую роль демократов ограничило фиаско в Сомали в 1993 году. О «помощи развитию» практически не вспоминали.
Концепция «расширения демократии», к которой в конце концов пришла администрация США в 1993 году, звучала слишком расплывчато и необязующе: под ее эгидой проводились как решительные акции типа войны против Югославии в 1999 году, так и не вполне определенная политика расширения НАТО на восток. В любом случае администрация Б. Клинтона озвучила идею некоей «сдержанности» в связи с распадом коммунистической системы, но не сумела сформулировать до конца позитивную часть своей глобальной программы.
Новую попытку сделать Соединенные Штаты элементом, «скрепляющим» всю мировую структуру, предпринял (хотя и не сразу) президент Дж. Буш. На выборы 2000 г. он шел без четкой внешнеполитической доктрины. Таковая тогда мало интересовала американцев, и он не мог предложить ничего, что звучало бы лучше, чем внешнеполитические постулаты демократов. Возможность сделать решительный шаг к формулированию собственной глобальной доктрины в духе «борьбы против международного терроризма» открыли события 11 сентября 2001 года. Из двух возможных формулировок глобальной роли США – «добрый отец» или «суровый шериф» – Дж. Буш решительно выбрал второе. Видимо, сказалось не только его собственное видение перспективы, но и огромная инерция предыдущего периода развития Америки, которая привела к перекосу политического процесса в сторону милитаризации, опасения роста конкуренции со стороны таких потенциально мощных стран, как Китай, Россия и Индия, и вера в то, что в области политики у США не будет ни провалов, ни конкурентов.
Республиканцы стали строить свою глобальную стратегию с учетом двух факторов. Во-первых, ставка делалась на избыточную мощь Соединенных Штатов, которой хватало на то, чтобы разгромить любого противника и даже почти любую их комбинацию (кроме, разумеется, ситуации ядерной войны). Во-вторых, сама международная система испытывала потребность в лидере: когда имеешь дело с тремя достаточно разными группами стран, ожидать консенсуса практически невозможно. Но при этом ожидания в отношении лидера могли граничить со страхом: каким лидером окажутся США – справедливым, вздорным, требовательным?
Упор республиканцев на военно-политические методы управления мировыми процессами не мог пройти бесследно для ожиданий других стран. Первым почувствовал это на себе Ирак. Но и другие государства нервно реагировали на действия Вашингтона.
Взбунтовались некоторые американские союзники, считавшие, что такие вопросы, как применение силы за рубежом, не могут и не должны быть прерогативой только одной, пусть и мощной, державы. Поскольку весь Запад, в том числе и США, интегрирован в единую систему безопасности, все вопросы этого плана, включая и применение силы, должны быть плодом коллективных, а не индивидуальных усилий. Позиция в общем-то разумная и обоснованная, но практически мало реализуемая: ни у кого нет средств и возможностей воздействовать на Белый дом. Если американский президент принимает какое-то решение, каким бы неприемлемым оно ни казалось другим странам, никто не сумеет его удержать.
Эволюция глобальной роли США вызвала опасения и в странах промежуточного пояса. Там политика Дж. Буша была воспринята как попытка создания новой системы безопасности, в которой США возьмут на себя военно-политические функции, в том числе и по защите дружественных стран и партнеров, поставив как перед последними, так и перед всеми остальными перспективу постепенного разоружения вплоть до отказа от самостоятельной военной политики. Большинство стран промежуточного пояса в силу понятных причин не были готовы к этому. Именно поэтому среди стран этой зоны и зазвучал столь активно мотив «спасения суверенитета» – России, Китая, Индии.
Для стран нижнего яруса политика США ассоциировалась с двумя проблемами: завершением разгрома различного рода диктатур и перспективой оккупации и создания проамериканских режимов. В принципе, если бы эта сторона американской глобальной роли была уравновешена более позитивной ролью (например, «помощью развитию» или содействием в становлении и развитии институтов демократии), то опасений по поводу новой версии «Pax Americana» было бы намного меньше.
Степень умудренности в современных странах – особенно в связи с расширенным толкованием проблемы «управляемости» – такова, что своего рода обмен помощи в развитии на некоторое ограничение суверенности (это ограничение и без того быстро делается жестче в связи с ростом числа международных организаций и режимов) вполне возможен. Это, в частности, рассматривается многими политическими партиями и движениями и безотносительно роли США, а просто в связи с ростом взаимозависимости. Но нежелание администрации Дж. Буша использовать одновременно два рычага глобального влияния – военную мощь и экономическую помощь (в связи с тем, что многие в Америке сочтут это перенапряжением ресурсов) и явный акцент на военной составляющей регулирования – играет пока не столько стабилизирующую, сколько провоцирующую роль.


* * *

Новая структура международных отношений в сущности уже почти создана. Она явилась результатом не столько целенаправленной, разумной деятельности мирового сообщества, сколько нескольких разнокалиберных, но почти одноплановых процессов: завершения конфронтации, разрушения одного из полюсов биполярности, признания превосходства модели самоорганизации другого полюса, нарастания асинхронности переходов разных стран к построению этой модели, роста неопределенности отношения наиболее сильных и богатых стран к мировым трансформациям и уменьшения возможностей тех, кто мог и хотел бы бросить вызов складывающейся структуре. Несмотря на то, что новая структура значительно более однородна, чем все прежние в смысле составляющих ее основание ценностей, она все же содержит большой элемент несправедливости, а поэтому и не может быть вполне устойчивой. Надежды на превалирование коллективного интереса в новой международной системе и желание лидера заняться такими источниками беспокойства, как терроризм и наркотики, упускают из виду фактор неравновеликости участников этой системы и, как следствие, их разного положения в иерархии, порождающего у одних чувство безопасности и благодушия, а у других – беспокойства и незащищенности. Это ведет к обострению отношения к «суверенитету». Разная эффективность национальных государственных и производственных систем и разные итоги их функционирования создают предпосылки для еще большей прозрачности границ и международной интеграции на неправительственном уровне. От этого будут выигрывать более сильные общества и проигрывать те, где недостаток общественно-экономического развития компенсируется мобилизацией ресурсов по государственным каналам.
Если концепция «управляемости» окончательно станет лидирующей идеей современной международной системы, она во многом позволит пройти достаточно далеко по пути консолидации коллективного интереса в противовес индивидуальным. Это, в свою очередь, может еще больше сдвинуть линии противоборства внутри отдельных стран между национально-ориентированными группами и силами глобалистской ориентации в пользу последних, содействуя укреплению сцементированной общим интересом международной системы. Но это – вопрос будущего, о котором пока рано говорить.