Рейтинг
Порталус

АНТРОПОЛОГИЯ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ

Дата публикации: 10 декабря 2008
Автор(ы): Эдуард Баталов
Публикатор: maxim7
Рубрика: МЕЖДУНАРОДНОЕ ПРАВО Вопросы межд.права →
Источник: (c) http://portalus.ru
Номер публикации: №1228888783


Эдуард Баталов , (c)


Человек – мужчина или женщина – потерялся в современной международной политике. Его словно вовсе нет, во всяком случае, его нет или почти нет в мирополитическом дискурсе. Собственно человеческое начало в книгах, статьях и дискуссиях заслонено рассуждениями на темы безопасности, геополитики и национального интереса (у жестких реалистов) или сентенциями о демократизации, глобализации, гуманитарных интервенциях (у воинствующих либералов). Школы изучения прав человека отчасти вырождаются в формализованные исследования преимущественно групповых прав меньшинств – по большей части этнических. Оба главных течения политической мысли не прекращают говорить об угрозах физической гибели человечества (связанной с проблемой применения ядерного оружия), но уделяют мало внимания нравственной деградации мира.
Задача статьи – выйти за рамки привычного1, попробовав предложить контуры нового подхода к интерпретации, проектированию и построению взгляда на мировой порядок. В рамках этого подхода собственно человеческое начало – то, которое делает человека человеком, – должно по идее в самом деле занять место наряду и наравне с проблематикой выживания человечества как биологического вида, организованного в сообщества государств или, как сегодня, надгосударственных, трансгосударственных и негосударственных общностей.


1

Резервы формирования подобного взгляда заключаются, в частности, в антропологическом подходе2 к международным отношениям. Последний дополняет их традиционное рассмотрение (построение) с обезличенных позиций «международного сообщества» и «мировой системы», отчужденных от конкретного живого человека, рассмотрением международных отношений в соответствии с принципом ad hominem, то есть с позиций человека и в интересах человека.
«Антропология» означает «учение о человеке». Это слово изначально использовалось для обозначения науки о происхождении и эволюции человека. Позднее стали говорить о культурной антропологии, которая обратилась к исследованию культур различных народов, а также о социальной антропологии, нацеленной на объяснение форм человеческого поведения путем сравнительного исследования социальных отношений в разных обществах. Понятие «антропология» широко применяется и для обозначения учения о человеке в широком плане. В этом тексте понятие «антропологический» тоже используется в значении «человеческий, относящийся к человеку и рассматриваемый применительно к нему».
Человек, как глубинный источник жизни и смерти на земле, всегда был и остается последним прибежищем тех, кто ищет выход из экзистенциальных кризисов. Международное сообщество испытывает потребность не только в порядке, но и инициативной, самостоятельной, творческой личности, владеющей информацией и политико-управленческими навыками, наделенной социологическим воображением, способной проявить волю, не поддаваясь волюнтаристскому соблазну, обладающей ценностными ориентациями, окрашенными в гуманистические тона. Подобный человек должен решать в согласии с другими людьми задачи, стоящие не только перед его собственной страной, но и перед мировым сообществом; должен быть готовым рвать с рутиной анахроничных норм социально-политического управления и выходить за пределы алгоритмов, определяющих функционирование существующих международно-политических систем. Образно говоря, нужен человек, способный и готовый переходить в критических ситуациях с «полуавтоматического» на «ручное управление» миром, находя оптимальные ответы на непривычные вызовы.
У античных философов (Платон, Аристотель, Сенека), размышлявших об отношениях между полисами, у мыслителей Средних веков и эпохи Возрождения (Никколо Макиавелли), рассуждавших о взаимоотношениях княжеств и царств, можно отыскать мысли о роли человека в этих отношениях. Заметный шаг в рассматриваемом направлении был сделан в Новое время – прежде всего усилиями Джона Локка, Томаса Гоббса, Жан Жака Руссо.
Особые заслуги в исследовании роли человека – в жизненном творчестве вообще и в международных отношениях в частности – принадлежат Иммануилу Канту. Не только как создателю критической философии, но и – в интересующем нас плане – как автору «Антропологии с прагматической точки зрения», в которой он рассуждает о «гражданине мира» и «гражданине государства», и трактата «К вечному миру»3.
Однако начало систематического исследования феномена человека и его роли как творца общественных отношений относят ко второй половине ХIХ века. Усилиями Людвига Фейербаха, а затем и Карла Маркса в тот период начал складываться комплекс научных знаний, разрабатывавшийся с 1920-х годов Арнольдом Геленом, Гельмутом Плеснером и Максом Шелером и получивший название философской антропологии.
В широком смысле философскую антропологию можно обозначить как философское учение о человеке, его «природе», «сущности» и «существовании», которое представлено разными течениями. В таком контексте она могла быть спроецирована и на политику, и на международные отношения и особенно на такое явление, как война, к которому обращали взоры многие исследователи феномена человека. Но предметом непосредственного внимания «человеческое измерение» политики стало только в ХХ веке, когда усилиями социологов и политологов (Жорж Баландье и др.) начала складываться политическая антропология.
Ее легитимизация шла с трудом не только в России (где сторонники новой дисциплины получили возможность утвердить право последней на жизнь только в годы М.С. Горбачева), но и на Западе. Одна из главных причин такой ситуации – представление о социальной (социокультурной) антропологии как науке, занятой в основном архаичными, дописьменными обществами. Именно с ней генетически связывают политическую антропологию. Отсюда – сохраняющееся истолкование последней как дисциплины о специфике политических институтов и политической культуры архаичных социумов.
Вместе с тем в последнее время утверждается представление о политической антропологии как дисциплине, в центре внимания которой стоит человек политический, в какой бы социокультурный контекст он не был вплетен. В системе политологического знания выкристаллизовывается самостоятельный комплекс представлений о человеке политическом как о «субъекте политического творчества, его возможностях и границах, специфике его воздействия на социальную и духовную среду общества»4. При этом политическая антропология «представляет сторону субъекта», тогда как другие отрасли политической науки больший акцент делают на системе и на институциональных сторонах политики5.
Иначе говоря, политическая антропология исследует Homo Sapiens как относительно самостоятельный социальный тип Homo Politicus, а также его роль в общественной и прежде всего в политической жизни. Хотя эта дисциплина и распространяется на сферу международных отношений, она покрывает ее лишь частично. Ведь международные отношения выходят далеко за пределы отношений политических, включая в себя экономические, финансовые, военные, научно-технические и другие контакты.
Происходящие релятивизации границ, отделяющих внутригосударственные отношения от межгосударственных, – это разные, пусть частично и совпадающие, типы отношений. Потому человек, формирующий международные отношения и одновременно сам формируемый ими, не тождественен ни «человеку политическому», ни «человеку экономическому». Отсюда и потребность в исследовании «человека международного» как самостоятельного социального типа, и взращивании самостоятельной ветви гуманитарного знания – антропологии мировой политики или международных отношений.
Эта потребность стала сознаваться на Западе с 60-70-х годов минувшего века прежде всего под давлением политического интереса, а именно необходимости оптимизации культурно-идеологического воздействия на противников и союзников в борьбе с мировым коммунизмом. Тогда началась, по словам американского исследователя Роберта Мэнделя, «революция в анализе человеческого элемента в международных отношениях»6.
Однако эта «революция» так и не вышла за пределы политической психологии, в которой и началась. Она проявилась в том, что исследователи перестали (1) уподоблять взаимодействие государств столкновению биллиардных шаров7, (2) рассматривать психологическое влияние в международных отношениях как «чисто случайные явления или идиосинкратические отклонения» и (3) считать «субъективные аспекты международного поведения» не поддающимися анализу8. Сегодня эта «революция» нуждается в содержательном развитии. В таком контексте и стоит воспринимать перспективу становления антропологии международных отношений как научной дисциплины, исследующей детерминирующее воздействие человека на международные отношения и мировую политику, а также международных отношений – на человека. В теоретико-методологическом и практическом планах такая дисциплина априорно ориентирует на гуманизацию самих этих отношений и определяемых ими сфер человеческого бытия.


2

На этапе конституирования перед такой дисциплиной возникает несколько исследовательских задач. Первоочередной становится моральная, психологическая и теоретическая «реабилитация» человека как истинного творца международных отношений и мировой политики. Речь идет о преодолении представлений о человеке как о «механике, обслуживающим международные институты и системы», а то и просто как о «колесике и винтике» этих систем.
Справочная и учебная литература, как отечественная, так и зарубежная, по определению предлагающая наиболее репрезентативные точки зрения, четко фиксирует государствоцентристский и социоцентристский подходы к интерпретации и построению международных отношений. При всех различиях, существующих между реалистами, неореалистами, структуралистами, либеральными институционалистами, сторонниками мир-системного и других подходов, у них есть общее методологическое основание: главными творцами мировой политики они объявляют государство в целом и отдельные государственные (либо общественные) политические институты, национальные и транснациональные корпорации, разного рода движения, союзы, блоки, системы9. Если где-то и говорится о «человеческом факторе» или «человеческих особях», то в самой общей форме10.
В принципе такого рода подход не может вызывать возражений, ибо он апеллирует именно к тем акторам, которые активно, публично, наглядно вступают в отношения друг с другом, задавая форму и содержание мировой политики. Но кто скрывается за фасадом всех этих «международных институтов» и «союзов», определяя их политику?
«Король-солнце» утверждал: «Государство – это я». То же самое могли бы повторить за ним другие монархи, а позднее – Сталин, Мао Цзэдун, Иосиф Броз Тито, Фидель Кастро... Но даже в авторитарных и тоталитарных государствах, не говоря уже о демократиях, верховный правитель (которого «играет свита») – лишь вершина пирамиды, образуемой людьми, прямо либо косвенно вовлеченными в процесс производства и воспроизводства международных отношений.
Сотни, тысячи людей: президенты, премьеры, министры и их советники, бизнесмены, депутаты, дипломаты, «силовики», капитаны СМИ, коммерсанты, финансисты, деятели культуры и науки. Личности, отличающиеся – подчас существенно – по антропологическим, биологическим, культурным, цивилизационным и иным характеристикам. Люди с разными интересами, способностями, нравственными качествами. Различия не могут не находить отражения в творимых ими международных отношениях. Но вместе с тем эти люди – представители единого человеческого рода, носители устойчивых констант, совокупность которых обычно именуется «человеческой природой».
Не отрицая международные отношения как слепок с социальных (в том числе государственных) отношений, мы можем рассматривать их еще и как слепок с человеческой природы. Она объединяет всех людей как слепок с тех специфических черт, которые характеризуют личностей различных эпох, цивилизаций, культур, расово-этнических, гендерных и иных групп. В плане методологическом антропология международных отношений могла бы рассматриваться не как попытка противопоставить антропоцентристский подход государствоцентристскому и социоцентристскому, а как попытка гармонизировать, уравновесить разные подходы, а значит, и высветить международные отношения – явление «сферическое» – с разных сторон.
«Реабилитация» человека как творца международных отношений должна быть предметной и конкретной. Поэтому другая крупная задача, за которую, на наш взгляд, должна была бы взяться новая дисциплина, – это исследование роли человека как проектировщика и строителя международных отношений.
Прежде всего важно выявить факторы и меру антропологической детерминированности международных отношений. Иначе говоря, необходимо исследовать условия и пределы воздействия человека на формирование, воспроизводство и трансформацию этих отношений.
nbsp;nbsp;Человечество имеет такие международные отношения, которые заслуживает. Это означает, что в каждый данный момент государства и народы оказываются вплетенными в такие отношения друг с другом, какие они сами же и создают. Не боги, не цари и не герои, а вступающие в эти отношения социальные общности и образующие их конкретные люди, представленные «царями», «героями», а также еще и разного рода «богами» – для большей доказательности нашей собственной непричастности к порокам этих отношений.
Это легко представить применительно к ранним фазам становления международных отношений. Но в какой мере способен человек воздействовать на сложившееся и отчужденное от него творение его собственных рук в дальнейшем? В каких условиях возрастает степень свободы творчества личности на международной арене? Какие антропологические характеристики субъектов обнаруживают наибольший творческий потенциал в условиях этой свободы?
Резонно напомнить о зависимости между степенью пластичности социальной реальности и мерой свободы социально-политического творчества человека. А значит, и степенью возможности альтернативного воздействия на международные отношения. Не случайно со второй половины 1980-х годов, когда начал рушиться Ялтинско-Потсдамский порядок, стали говорить о возможностях радикального переустройства мира на основе новых принципов и ценностей, а несколько лет спустя – об упущенных возможностях такого переустройства11. Шансы существовали, однако они действительно были упущены. Люди оказались не готовы к радикальным преобразованиям глобального масштаба.
Международные отношения – своеобразный диалог социальных систем и политических режимов, культур, систем ценностей и моделей поведения. Но это еще и диалог народов, диалог живых людей. Причем характер диалога определяется не столько его социально-политическим контекстом, сколько социокультурными и психологическими характеристиками участвующих в диалоге народов.
Прежде всего такой диалог происходит на групповом и индивидуальном уровнях. Многие отождествляют эти характеристики с национальным характером. Философ Александр Зиновьев пользуется жестким и звучащим жутковато понятием «человеческий материал». Аналитики, придерживающиеся сциентистско-технократической ориентации, рассуждают о человеческом факторе. Автор этих строк предпочел бы определение, позаимствованное в переосмысленном виде у основателя Римского клуба Аурелио Печчеи, – «человеческие качества».
Под таковыми понимается интегральная характеристика народов и образующих их индивидов, которая, складываясь в процессе их становления и исторической эволюции и несколько трансформируясь по ходу событий, в целом остается на протяжении длительного времени неизменной, не зависящей от существующих в стране политических и экономических отношений. Происходит, конечно, известная адаптация этих качеств к установившимся порядкам – что-то гипертрофируется, что-то отходит на второй план. Но система базовых качеств сохраняется.
Конкретные «человеческие качества» фиксируют:
– представление народа о себе, своем месте в мире и собственной «исторической миссии»;
– склонность или несклонность народа к быстрым переменам;
– вынесенное из опыта умение уживаться с другими народами;
– готовность или неготовность к жертвам или компромиссам;
– степень воинственности того или иного народа.
Система этих качеств представляется существенным фактором, детерминирующим характер международных отношений.
Русские-россияне и американцы, вопреки распространенному мнению, существенно отличаются друг от друга по «человеческим качествам»12. Мы делаем большую ошибку, рассматривая противостояние СССР и США в годы «холодной войны» исключительно как противостояние двух социально-политических систем, двух идеологий. Это было и противостояние двух разных цивилизаций и культур. Но, одновременно, была еще и борьба за первенство двух народов, обладающих несхожими социально-антропологическими характеристиками, двух систем «человеческих качеств», что находило отражение не только в советско-американских отношениях, но и во всей системе международных отношений второй половины ХХ века. Эту ошибку стоит учесть сегодня, когда отчасти заново определяется положение России в современном мире и выстраиваются ее отношения с другими народами.
Важны не только качества макросубъектов (народов). Существенным фактором являются «человеческие качества» микросубъектов – групп и индивидов. Нередко можно услышать о том, что сложились все предпосылки для решения какой-то проблемы, но не хватает политической воли. Многое – особенно в кризисных ситуациях – зависит от социально-антропологических качеств действующих лиц: их воли, решительности, самооценки, уравновешенности, дальновидности, степени их внутренней свободы. Наиболее наглядно это проявляется на уровне лидеров и стоящих за ними элит.
Ошибкой было бы недооценивать детерминирующее воздействие на ход мировых событий качеств массового типа человека, доминирующего в обществе. Одно дело – человек с рабской или патерналистской культурой и психологией, способный терпеть любой режим, не видя альтернатив status quo и соглашающийся с любыми международными решениями, принимаемыми «верхами». Другое – человек внутренне свободный, уверенный в себе, ориентированный на творческую самостоятельность и поиск альтернатив. Лидеры и элиты стран, в которых доминируют эти разные типы, будут проводить при одинаковых условиях разную политику – внутреннюю и внешнюю.
Крупный вопрос антропологии мировой политики касается детерминирующей роли антропологических характеристик, присущих отдельным социальным общностям и индивидам.
Ведут ли себя японцы на международной арене так же, как американцы, а последние – как французы или русские? Смотрят ли мужчины и женщины на международные отношения одними и теми же глазами, а если нет, то в чем различия? Одинаково ли ведут себя на мировой арене народы, проживающие в северных и южных широтах? А что можно сказать о влиянии возрастных характеристик на международное поведение?
Какие-то ответы на эти и другие вопросы того же ряда нам подсказывает художественная литература, мемуары дипломатов и путешественников; какие-то – личный опыт и интуиция. Что-то может сообщить и наука, в первую очередь – этноантропология и культурантропология. Вот что пишет о поведении японцев в 1941 г. Рут Бенедикт, автор классического исследования «Хризантема и меч. Модели японской культуры»: «Для Соединенных Штатов Япония была самым чуждым противником из числа тех, с кем им приходилось когда-либо вести большую войну. Ни в одной другой войне с крупным противником США не сталкивались с необходимостью принимать в расчет поведение и мышление, совершенно отличные от американских. Принятые западными народами как соответствующей натуре человека условные правила ведения войны явно не признавались японцами. Главной проблемой было понять характер врага»13.
Критики современных теорий международных отношений, прежде всего из числа феминисток, отрицают их объективность и универсальность на том основании, что эти теории «созданы на основе изучения поведения мужчин»14. Женщины, как утверждается, смотрят на мир иначе и ведут себя по-другому. Оценивая концептуальные структуры, построенные с использованием моделей теории рационального выбора и теории игр, профессор Калифорнийского университета Дж. Э. Тикнер признает, что приводимые в них аргументы учитывают преимущественно тот тип инструментально рационального поведения индивидов в условиях рынка, который сегодня на Западе характерен скорее для мужчин, чем для женщин15. Гендерная специфика в этом случае может проявлять себя в том, что традиционные модели анализа акцентируют только те стороны поведения государств, которые ассоциируются с конфликтом. Они «отвлекают внимание от других аспектов поведения государств – таких, как стремление к независимой экономической активности и сотрудничеству на базе формирования союзов»16.
Заслуживает внимания и вопрос о детерминирующей роли антропологических характеристик индивидов, вовлеченных в международную жизнь. Это касается в первую очередь политических лидеров, но не только их. Мы обычно акцентируем политическое, экономическое и жизненное кредо индивидуальных творцов международных отношений, их принадлежность к той или иной партии и клану, иногда – нравственные принципы. Порой обращаем взоры к их семье. Вскользь можем заметить, что они не очень умны и не лучшим образом воспитаны и образованы. «Политическая корректность» не позволяют говорить вслух о цвете их кожи и расовой принадлежности, хотя сегодня, в начале ХХI века, эти различия выглядят столь же ординарными, как и различия между мужчинами и женщинами.
Но есть характеристики, которые либо вовсе игнорируются исследователями, либо упоминаются вскользь. Между тем, акторы мировой сцены, включая «исполнителей» главных ролей, – разные люди. Высокорослые и низкорослые. Пораженные психологическими комплексами и лишенные их. Здоровые и больные. Холерики и сангвиники. Старые и молодые. Все эти черты находят отражения в их взаимоотношениях не только с близкими людьми, но и с представителями других стран и народов, а главное – в проводимой ими политике.
Вклад психоаналитиков в исследование влияния личностных характеристик на внутреннюю и внешнюю политику17, конечно же, не следует игнорировать. Но их труды не решают проблемы. Психоаналитиков интересует не человек в его целостности, а психический мир личности. Причем акцент делается на душевную и телесную патологию, на развивающиеся у человека – как на массовом, так и на индивидуальном уровнях – фобии, с которыми и увязывается модель поведения субъекта на международной арене18.
Особый комплекс исследовательских задач связан с выявлением детерминирующих воздействий природы человека на характер международной политики. Трудности вызывает верификация воздействия этой природы на общественную жизнь. Тем не менее не будет преувеличением сказать, что, определяя степень и значимость этого воздействия, мы приближаемся к нахождению ответа на актуальный вопрос о соотношении социологической и антропологической детерминированности международных отношений. А значит, и выявлению источников международных явлений, одни из которых мы хотели бы устранить, а другие – закрепить в международной практике.
Если за отправную точку принять представление о человеке как продукте длительной эволюции, биосоциальном существе, то следует согласиться и с тем, что обе стороны его природы – биологическая и социальная – должны отражаться и в его деятельности в сфере международных отношений. Вопрос, однако, состоит в том: преобладает ли (если воспользоваться выражением Ф. Энгельса) «животность» человека над его социальностью, а социальность – над «животностью», или, быть может, обе стороны человеческой природы каким-то образом гармонируют, уравновешивая друг друга?
Известно связываемое с именем Томаса Гоббса изречение: «Homo homini lupus est» – «Человек человеку – волк»19. В нем подчеркивается «животное» начало человеческой природы и звериный характер отношений между людьми, который может быть обуздан обществом (государством) лишь до известной степени. Отсюда выводятся корни таких явлений, как агрессивность и война. Однако были и остаются мыслители, в том числе великие (среди них И. Кант), которые полагали, что люди способны умерить свои страсти, погасить агрессивность и утвердить на земле «вечный мир».
Прояснить этот вопрос могла бы в том числе и антропология международных отношений. С одной стороны, в содружестве с историей международных отношений она могла бы исследовать причины конкретных войн, международных конфликтов и актов агрессии. С другой – объектом ее внимания могут стать акты сотрудничества, союзничества и иные формы кооперативного взаимодействия наций и государств. Это способствовало бы созданию эмпирической базы, на основании которой удалось бы точнее определить соотношение биологического и социального факторов международной политики. Если человек есть существо не только рациональное, но и иррациональное, то как этот дуализм проявляется в сфере международных отношений? При каких условиях возможно изменить соотношение этих двух начал во внешнеполитической деятельности, и насколько сильно отклонения от нормы поведения отдельных людей в самом деле могут повлиять на дальнейшую судьбу человечества?


3

Международные отношения не только формируются человеком – они формируют человека. Конечно, степень их воздействия зависит от степени включенности личности в эти отношения, а разные народы (государства) и социоантропологические группы оказываются в то или иное время в неодинаковой степени вовлеченными в международную жизнь. Однако в последнее время ситуация изменилась. Вторая половина ХХ века отмечена ростом вовлеченности всех стран и народов мира в международные дела и становлением всеохватной сетевой системы международных отношений, а значит, и превращением их в устойчивый и всеобщий фактор воздействия на человека.
Вопрос антропологического изучения – влияние международных отношений на положение человека в стране и мире. Нельзя сказать, что этот вопрос не интересовал и не интересует международников. Однако в большинстве случаев он сводится к исследованию воздействия войны и других форм международного насилия на гуманитарную ситуацию в обществе. Акцент делается на разрушительном аспекте военных действий, трагизме существования человека в условиях войны. Война и впредь будет оставаться в поле внимания исследователей. Важно не упускать из вида многомерность этого феномена и противоречивость воздействия войн на положение человека в обществе и его внутренний мир.
Но важна и гораздо менее исследованная проблема мира, который не может быть сведен к отсутствию состояния войны. Известны высказывания ряда мыслителей, в том числе выдающихся (Гегеля), о том, что долгое отсутствие войн негативно воздействует на состояние общества и человека. Тезис, по меньшей мере, спорный. Однако это не избавляет непредвзятого исследователя от необходимости рациональной интерпретации мотивов, которыми руководствовались мыслители, отстаивающие эту позицию.
Вопрос, заслуживающий внимания – влияние вовлеченности стран в международные отношения на жизнь их граждан (подданных). Хотя практически все страны являются субъектами этих отношений, степень их взаимодействия друг с другом и роли, исполняемые ими, не одинаковы. Как сказывается наличие или отсутствие активных взаимодействий той или иной страны с зарубежными акторами на положении ее граждан? Некоторые американские эксперты полагают, что уменьшение активности США в ближневосточных делах уменьшила бы вероятность терактов против Америки.
Не все ясно и с гуманитарными последствиями гуманитарных интервенций. Казалось бы, странно: интервенции 1990-х годов потому и назывались «гуманитарными», что провозглашали целью предотвращение гуманитарных катастроф. Однако реальные последствия вмешательств не всегда совпадали с декларированными намерениями. Если институт санкционированного коллективного гуманитарного вмешательства войдет в международную практику ХХI века, то стоит поразмыслить о том, какими должны быть его формы. Иначе получится так, что одни группы людей будут улучшать свое положение за счет ухудшения положения других.
Существует вопрос целенаправленной глобальной демократизации, о которой устами представителей своей администрации объявили Соединенные Штаты. Исходя из небесспорной презумпции, что демократия есть безусловное благо, они утверждают, что повсеместное установление при помощи Америки демократических режимов приведет к решению многих гуманитарных проблем: сделает каждого человека свободным, наделит его политическими и гражданскими правами, приведет к улучшению его материального положения. Однако, как свидетельствует опыт многих неевропейских стран (включая Афганистан и Ирак), «демократизацией» которых Америка занялась в последние годы, все не просто. Тема «демократизация и человек» отнюдь не принадлежит к числу хорошо изученных.
Не проанализированы и гуманитарные последствия региональной и глобальной интеграции. Опыт в этом отношении не велик. Интеграционные процессы развиваются по нарастающей. Идти они будут не гладко: национальная само-ре-идентификация (вчера – «немец», завтра – «европеец»), с которой связаны объединения и разъединения наций, – дело тонкое. Интеграторы, забывающие о человеке, рискуют получить не новую процветающую общность, а взрывчатую смесь.
Перспективное направление исследований воздействия международных отношений на человека касается отдельных социоантропологических групп. Существует мнение, что мужчины и женщины, дети и взрослые, молодые и старые, горожане и селяне, живущие в разных странах и на разных континентах, в неодинаковой мере вовлечены в международные отношения. Феминистки утверждают, что от 80 до 90% жертв военных конфликтов после Второй мировой войны –nbsp;гражданское население, большую часть которого составили женщины и дети. Лишь недавно начали признавать, что женщины особенно часто подвергаются насилию во время войн. Данные о вооруженных конфликтах, собираемые международниками, обычно относятся к людским потерям в период активных боевых действий. Исследования же долгосрочных последствий войн обнаруживают, что женщины часто становятся жертвами вредоносных последствий конфликтов, хотя эмпирическая основа подобных оценок нуждается в уточнении20.
Перечень вопросов можно продолжить. В наступившем столетии международные отношения будут больше соответствовать своему названию и превращаться в отношения между народами. А народ – это разные группы: гендерные, профессиональные, возрастные, религиозные и т.п. Именно отношения между этими группами, приобретающие сетевой характер21, будут больше определять реальное положение государств человека в мире.
Актуальное направление исследований – воздействие международных отношений на эволюцию сущности человека. Современный человек не отличается по своей биосоциальной природе от человека предшествующих эпох. Но его сущность, как квинтэссенция качеств, делающих человека тем, чем он является в своем конкретно-историческом воплощении, меняется, пусть и медленно. Связана эта эволюция с изменением социального контекста существования человека.
На протяжении веков жизнь людей редко выходила за рамки полисов, городов, княжеств и других ограниченных сфер их постоянного обитания, так что влияние на человека отношений, которые мы сегодня называем международными, было невелико. Но по мере «сжатия» мира ситуация менялась. Расширение и уплотнение сети международных отношений, вовлечение в них большего числа людей делают эти отношения столь же значимым фактором трансформации сущности человека, как и факторы внутренние.
Современные международные отношения способствуют созданию условий, благоприятствующих более глубокому пониманию сущности человека. Дать ответ на вопрос, что такое человек, станет возможно лишь тогда, когда появится реальное человечество. Иными словами, когда отдельные его части, представленные раздельно живущими народами, сольются в единое целое. При этом будет происходить формирование «человека международного», то есть человека, выходящего в своем сознании, ценностных и жизненных ориентациях, практической деятельности за пределы одного государства.
Первоначальные формы «человека международного» были известны еще античному миру. Древнегреческие киники (Диоген) и стоики (Хрисипп) понимали, что преодоление границ одного полиса и соприкосновение с жизнью и культурой другого превращает его в «космополита» – «гражданина мира». Дальнейшее развитие этот тип получил в Римской империи. Расширение ее границ не могло не породить представления об одновременном существовании, как говорил Сенека, двух государств: большого, границы которого «мы измеряем движением солнца», и малого – того, «к которому нас приписала случайность». Второе может быть афинским, карфагенским или связанным с еще с каким-либо городом; главное в том, что оно касается не всех людей, а только одной определенной группы22.
Римский «гражданин мира», чувствовавший себя причастным одновременно к разным государствам и служивший им, был, в сущности (по нынешним меркам), не мировым, а региональным типом. Сегодняшний «человек международный» – пока тоже не глобальный, а региональный, прежде всего европейский, тип. Он пребывает в процессе становления. Свидетельство тому – проведенные в 2005 г. во Франции и Нидерландах референдумы по европейской конституции, которые показали, что большинство граждан Европы чувствуют себя не столько европейцами, сколько французами и голландцами. Тем не менее, процесс формирования «европейского космополита» продолжается. Объединенная Европа не сможет существовать и нормально функционировать как целостное политическое, экономическое и социальное образование, пока в рамках ЕС не сформируется одна из разновидностей «человека международного» – современный европеец.
Более того, существует возможность формирования «человека глобального». Судьба мира будет во многом зависеть от качеств этого человеческого типа. Глобальный порядок, который поддерживался бы всеми народами, невозможен в сущности без соответствующего массового типа человека.
Специфика любой научной дисциплины антропологического ряда заключается в том, что она не ограничивается констатацией результатов исследования положения человека в обществе. Она задает – напрямую или косвенным путем – систему установок, ориентирующих на: (1) определенное восприятие человека и подход к нему; (2) определенный тип общественного (в том числе международного) поведения; (3) исследование человека как специфического объекта, отличного от всех других объектов уже тем, что он одновременно является и субъектом всех жизненных процессов.
Но «реабилитация» личности как творца международных отношений не может ограничиться констатацией того факта, что эти отношения – «слепок» с Homo Sapiens в его родовом и видовых проявлениях. Она предполагает также формирование в обществе отношения к человеку как творцу глобального мира и воспитание человека как свободного творца с развитым чувством социальной ответственности. Такая личность должна быть наделена твердой волей к позитивному действию, развитым нравственным сознанием и социологическим воображением; должна быть внутренне свободной, открытой миру как (по А. Панарину) «носитель иначе-возможного, объективно не предопределенного, альтернативного».
«Реабилитация» человека предполагает также ориентацию на построение глобального мира и международных отношений, которые ставили бы своей генеральной задачей обеспечение общего блага человечества. Говорю об этом, помня о многочисленных иронических репликах23 по поводу общего блага как псевдоценности, которую-де невозможно определить по причине отсутствия общих критериев блага и наличия разных представлений о его содержании («что для русского здорово – для немца смерть»).
Установка на стремление обеспечить общее благо имеет реалистический характер. Это что-то вроде сверхзадачи как условия решения ординарной задачи. По сути, подобная установка содержится в преамбуле к Уставу ООН. Этот документ фиксирует решимость народов:
– избавить грядущие поколения от бедствий войны;
– утвердить веру в основные права человека, достоинство и ценность человеческой личности, равноправие мужчин и женщин, равенство прав больших и малых наций;
– создать условия, при которых может соблюдаться справедливость;
– содействовать социальному прогрессу и улучшению условий жизни при большей свободе;
– проявлять терпимость и жить вместе, в мире друг с другом, как добрые соседи;
– объединить усилия для поддержания международного мира и безопасности;
– использовать вооруженные силы не иначе как в общих интересах24.
В современной международной практике не существует такого института, как антропологическая, или, говоря более привычным языком, гуманитарная экспертиза акций, предпринимаемых государствами. Иными словами, их не принято оценивать с точки зрения реального или возможного воздействия (в том числе разрушительного) на положение человека в обществе и мире. Значит, отсутствует реальное представление о гуманитарном ущербе, который они способны нанести, и возможность предотвратить его. Одновременно проблематично и скорректировать предпринимаемые или подготавливаемые акции и акты.
Боб Вудворд в книге «План нападения»25 рассказывает, с какой тщательностью на протяжении многих месяцев Вашингтон планировал вторжение в Ирак в 2003 году. Оценивалось все: стоимость операции, численность воинского контингента, количество необходимых для переброски войск транспортных кораблей, возможная длительность военных действий, вероятные потери в живой силе и технике. Не оценивалось только одно: возможные гуманитарные последствия операции. Было что-то вскользь сказано о предполагаемых потерях противника на поле боя и жертвах среди мирного населения. Но таких экспертных оценок в гуманитарной области, какие делались в отношении других аспектов операции, не было и в помине. Между тем сегодня мы видим, что прямые человеческие потери и со стороны иракского населения, и со стороны американцев больше, чем предполагалось, и они продолжают расти.
Почему бы не попробовать в порядке эксперимента провести гуманитарную экспертизу некоторых из международных операций, которые официально планируется осуществить в ближайшем будущем? Еще важнее дать экспертную оценку гуманитарной составляющей тех регулирующих международные отношения нормативных актов, которые разрабатывают сегодня и планируют разработать завтра.
Помимо гуманитарной экспертизы международных акций, а также нормативных актов, имело бы смысл подумать и о гуманитарном прогнозировании мировой политики и международных отношений. Реальная международная гуманитарная практика является, как правило, запоздалой и не всегда адекватной реакцией на проблемы, вызревавшие в течение длительного времени. Стоит в этой связи подумать о формировании «повестки дня» на «завтра» – о том, что следовало бы предпринять в международных отношениях и мировой политике в опережающем порядке, чтобы по меньшей мере предотвратить гуманитарные катастрофы и кризисы, а может быть, и улучшить положение человека в тех или иных странах и регионах.


* * *

Рассмотрение международных отношений «сквозь призму» человека, а человека – «сквозь призму» международных отношений со временем обязательно приведет к становлению антропологии международных отношений и мировой политики как серьезной и практически значимой научной дисциплины. Со временем она встанет в ряд с историей, социологией и психологией международных отношений. А возможно – и с философией международных отношений, становление которой началось недавно.

Примечания

1См., например: Коукер К. Сумерки Запада. М., 2000; Фукуяма Ф. Великий разрыв. М.. 2003; Бьюкенен П. Смерть Запада. М., 2003; I. Wallerstein. The Decline of American Power. New York, London, 2003.
2Anthropology // International Encyclopedia of Social Sciences. Vol. 12. N.d., n.p. P. 320.
3См.: Кант И. К вечному миру. Философский проект / Кант И. Собрание сочинений в 8 т. Т. 7. М., 1994. С. 8, 13, 15, 24, 35, 39, 54. Примечательно, что те немногочисленные современные теоретики международных отношений, которые подходят к ним с учетом антропологической составляющей, в большинстве случаев обращаются в поисках авторитетного подкрепления своих мыслей именно к Канту. В качестве примера можно сослаться на концепцию «безопасности на базе сотрудничества», предложенную теоретиком из Центра имени Маршалла Ричардом Коэном. Характеризуя свою точку зрения как основывающуюся «прежде всего на безопасности отдельной личности», Коэн пишет: «Концепция безопасности на базе сотрудничества не является изобретением эпохи, наступившей после окончания «холодной войны». На самом деле, Иммануил Кант высказал эту идею еще в конце ХVIII века...» (Безопасность на базе сотрудничества: новые перспективы международного порядка. Garmisch-Partenkirchen, 2001. С. 2, 6).
4Панарин А.С. Философия политики. М., 1996. С. 178.
5Там жe С. 178.
6R. Mandel. Psychological Approaches to International Relations // Political Psychology / M. Hermann (ed.). San Francisco, London, 1986. P. 251.
7Намек на приверженцев реалистской школы в международных отношениях, которые как раз и грешили этим уподоблением
8R. Mandel. Op. cit. P. 251.
9«Международные отношения – поведение государств на мировой арене, все формы взаимодействия между членами различных обществ вне зависимости от того, направляются они или нет государством. Изучение международных отношений включает анализ внешней политики (политических процессов) государств, все стороны отношений между различными обществами... В функциональном анализе они представляют отношения национальных правительств, которые контролируют действия жителей...» (Зарубежная политология. М., 1998. С. 139). В статье «международные отношения», помещенной в недавно изданной двухтомной «Политической энциклопедии», предлагается «выделять традиционное понимание отношений между странами и широкую трактовку международных отношений, включающую помимо связей государств еще и деятельность транснациональных по своей природе органов и организаций (транснациональные корпорации и банки, движения экологистов и т.д.)» (Политическая энциклопедия в двух томах. Т. 1. М., 1999. С. 681). Международные отношения (international relations) определяются и как «научная дисциплина, изучающая взаимоотношения между государствами, а в более широком смысле – деятельность международной системы как единого целого, ставшая самостоятельной после 1-й мировой войны» (Политика: Толковый словарь / Под ред. А. Маклина. М., 2001. С. 333). Это типичные определения международных отношений.
10Международные отношения как научная дисциплина «может рассматриваться либо как многодисциплинарное исследование, сводящее воедино международные аспекты политики, экономики, истории, права и социологи, либо как метадисциплина, сосредоточенная на системных структурах и моделях взаимодействия человеческих особей как единого целого» (Политика: Толковый словарь. С. 333).
11Об этом писал, в частности, Джордж Сорос. Обостренное чутье опытного финансового спекулянта международного класса безошибочно подсказывало ему, что наступил «горячий» момент, когда, согласно известной пословице, можно «ковать железо» (в широком смысле слова). И что уже через несколько лет будет поздно. Так, говорит Сорос, и случилось. «Я надеялся, что США возглавят международное сотрудничество, когда начался распад советской империи. Я основал сеть фондов «Открытого общества» в бывших коммунистических странах, чтобы проложить путь, по которому, как я надеялся, последуют открытые общества Запада. Весной 1989 г. я выступил на конференции «Восток-Запад» в Потсдаме, тогда еще ГДР, в пользу нового варианта «Плана Маршалла». Впоследствии я пытался предложить Маргарет Тэтчер «План Тэтчер», а также аналогичную идею Президенту Бушу до его встречи с Горбачевым на Мальте в сентябре 1989 г., но безрезультатно» (Сорос Дж. Кризис мирового капитализма. М., 1999. С. 238).
12Сравнительный анализ этих двух народов в этнопсихологическом, культурно-антропологическом и иных планах пока еще не стал предметом углубленного исследования. Из литературы, которая ведет поиски в этом направлении, отметим следующие публикации: Гершунский Б.С. Россия и США на пороге третьего тысячелетия. Опыт экспертного исследования российского и американского менталитетов. М., 1999; Баталов Э.Я. Русская идея и американская мечта. М., 2001; Бурстин Д. Американцы: Колониальный опыт. М., 1993; Он же. Американцы: Национальный опыт. М., 1993; Он же. Американцы: Демократический опыт. М., 1993; Касьянова К. О русском национальном характере. М., 1994; Биллингтон Дж. Россия в поисках себя. М., 2005.
13Бенедикт Р. Хризантема и меч. М., 2004. С. 5.
14Тикнер Дж. Э. Международные отношения под углом постпозитивизма и феминизма // Политическая наука: новые направления / Под ред. Р. Гудина и Х.-Д. Клингеманна. М., 1999. С. 434. Продолжив логически эту линию, можно предположить, что теории международных отношений, выстраиваемые представителями различных антропологических групп, будут отличаться друг от друга своей антропологической окраской не меньше, чем их поведение.
15Там же. С. 435. Стоит обратить внимание на слово «сегодня», походя брошенное Дж. Тикнер. На самом деле за ним скрывается проблема временного измерения международно-антропологических отношений, которую мы не имеем возможности затронуть здесь даже вскользь. Заметим только, что с течением исторического времени большинство антропологических факторов, детерминирующих международные отношения, претерпевают более или менее существенные изменения – и по составу, и прежде всего по содержанию.
16Там же. С. 435.
17См.: H. Lasswell. Psychopathology and Politics. Chicago and London, 1977; Одайник В. Психология политики. М., 1996.
18Как пишет один из исследователей, «Лассуэлл, похоже, был убежден, что так называемый комплекс кастрации должен рассматриваться как играющий большую роль почти во всех международных конфликтах. Он признает важность таких конвенциональных факторов, как соперничество в торговле, соревнование в вооружении и угроза нарушения баланса сил. Но он считает, что эти факторы редко выливались бы в открытый конфликт, если бы не существовало психологического напряжения, довлеющего над умами масс с обеих сторон» (E. Burns. Ideas in Conflict. New York, 1960. P. 397-398).
19На самом деле, как установлено исследователями, это выражение впервые встречается в «Ослиной комедии» древнеримского писателя Плавта: Lupus est homo homini, non homo.
20Тикнер Дж. Э. Указ. соч. С. 432.
21Проблема групповой международной политики и ее глобально-сетевой организации серьезно рассматривается в опубликованной недавно монографии профессора Принстонского университета Энн-Мари Слотер «Новый мировой порядок» (См.: A.-M. Slaughter. А New World Order. Princeton, Oxford, 2004).
22Антология мировой философии. Т. 1. Ч. 1. М., 1969. С. 507.
23Речь идет, в частности, о выдающемся экономисте и социологе Йозефе Шумпетере, авторе классического труда «Капитализм, социализм и демократия». По его утверждению, «не существует однозначно определенного понятия общего блага, которое устроило бы всех, если только будут приведены рациональные доводы. Это связано не только с тем обстоятельством, что некоторые личности имеют устремления, не совпадающие с общим благом, но в первую очередь с тем основополагающим моментом, что разные индивиды и группы вкладывают в понятие общего блага различное содержание» (Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. М., 1995. С. 333-334).
24Организация Объединенных Наций. Сборник документов. М., 1981. С. 143-144.
25B. Woodward. Plan of Attack. New York, London, 2004.

Опубликовано на Порталусе 10 декабря 2008 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама