Одна из главных трудностей при этимологизации устаревшей лексики заключается в том, что семантическое содержание слов такого рода современному носителю языка обычно известно лишь довольно приблизительно, поэтому этимологизация подобных лексем зачастую помогает уточнению их семантики, которая из контекста определяется с большим трудом.
Дело также осложняется тем обстоятельством, что зачастую этимологизируемое слово имеет большое количество графико-фонетических вариантов, из которых для этимологизации приходится выбирать один, преодолевая зачастую дезориентирующие и едва ли нужные применительно к уже не употребляемым словам нормативные рекомендации усердных не по знанию кодификаторов, которые применительно к слову шематон (эту наиболее популярную форму употребляли М. Н. Загоскин, С. П. Жихарев, И. И. Лажечников, А. В. Соллогуб, А. Ф. Вельтман, И. С. Тургенев, В. А. Слепцов, Н. Щедрин (М. Е. Салтыков), Максим Горький (А. М. Пешков), Д. Н. Мамин-Сибиряк, Г. И. Успенский, Ф. М. Достоевский, Скиталец (С. Г. Петров) и др.) избрали для ненужной нормализации в "Орфографическом словаре русского языка" Института русского языка не эту наиболее распространенную форму, а более известную по А. С. Пушкину редкую форму шаматон, которую, кроме последнего, употребляли Н. И. Хмельницкий и частично Н. С. Лесков, впоследствии перешедший на еще более редкую форму шамотон, - оказавшуюся наиболее подходящей для этимологизации!, - причем весьма редкие формы типа шиматон, шемотон, шуматон(ить) совершенно не учтены в семнадцатитомном "Словаре современного русского литературного языка", который был призван отражать историю орфографирования толкуемых слов.

Полная версия публикации

Изучение тюркизмов русского словаря началось еще в XVIII веке. Первый из известных нам опытов сопоставления русских слов со словами восточных языков относится к 1769 году. В этом году в сатирическом журнале Василия Тузова "Поденьшина" был опубликован список слов русского языка, сходных со словами восточных языков. Среди этих сопоставлений целый ряд весьма удачен (сундук, лошадь, бирюк, камыш и др.), но отдельные слова сопоставляются лишь на основе совершенно случайных созвучий. Например, сопоставив русск. щи и тюркск. ашчи "повар", В. Тузов продолжает: "Да уж не от сего полно произошло и счастие, от щи и ясть: щиястие, может быть в старые времена, бедные говаривали о достаточных: так разбогател, до такого состояния дошел, что каждой день щи есть может" [1].

Полная версия публикации

Для полноты и ясности словаря русского языка, как и всякого другого, необходимо прилагать значительные усилия к сокращению области слов и выражений, темных в отношении истории, этимологии и значения. Темные словоупотребления неприятны, как пятна на пестрой, яркой и выразительной лексической ткани языка. Они портят тексты, затрудняют мышление, наталкивают говорящих и читающих на ложные идеи и заключения. Для значительного запаса темных слов русского языка нетрудно установить важнейшие группировки в зависимости от причин их происхождения.

Полная версия публикации

Как известно, слово - носитель не только актуальной информации, передаваемой в ходе повседневной речевой коммуникации; оно вместе с тем аккумулирует социально-историческую информацию, интеллектуальную и экспрессивно-эмоциональную, оценочную, общегуманистического и конкретно национального характера [1]. Такая информация и составляет социальноисторический, национально обусловленный культурный компонент смысловой структуры слова. Это объективно существующее понятие. "У каждой эпохи, - писал К. Чуковский, - есть свой стиль, и недопустимо, чтобы в повести, относящейся, скажем, к тридцатым годам прошлого века, встречались такие типичные слова декадентских девяностых годов, как настроения, переживания, искания, сверхчеловек... В переводе торжественных стихов, обращенных к Психее, неуместно словечко сестренка... Назвать Психею сестренкой - это все равно что назвать Прометея братишкой, а Юнону - мамашей" [2]. Этот компонент смысловой структуры слова участвует (чаще имплицитно) в процессе повседневной речевой коммуникации, объективно учитывается в словоупотреблении.

Полная версия публикации

1. Развитие русского национального языка в XV-XVII вв. выражалось в образовании, в неразрывной связи с образованием московского диалекта, московского письменного делового языка и его орфографии, а также в распространении московского делового письменного языка и его орфографии в провинции.
2. Московский деловой письменный язык развивался и подвергался известной литературной обработке в деятельности московских государственных канцелярий. Он употреблялся в законодательных актах московского правительства, в правительственных распоряжениях, в государственной переписке, в различных частных актах (духовные завещания, купчие и пр.).

Полная версия публикации

1. Реформа литературного языка, которая назревала уже в XVII в., стала совершенно неизбежной в обстановке всей преобразовательной деятельности Петра I.
Распространение европейского просвещения, развитие науки и техники создавали необходимость в переводе и составлении таких книг, содержание которых не могло быть выражено средствами церковнославянского языка с его лексикой и семантикой, порожденной церковно-религиозным мировоззрением, с его грамматической системой, оторванной от живого языка. Новая, светская, идеология требовала соответственно и нового, светского, литературного языка. С другой стороны, широкий размах просветительской деятельности Петра требовал литературного языка, доступного для широких слоев общества, а церковнославянский язык этой доступностью не обладал.

Полная версия публикации

СТАТЬЯ ПЕРВАЯ

1

Термин "русский язык" употребляется в четырех значениях. 1) Он обозначает совокупность всех живых языков восточнославянской ветви от выступления восточных славян на историческое поприще до образования наций: великорусской, украинской и белорусской. 2) Он применяется для обозначения того письменного языка, который, сложившись на основе общеславянского литературного языка (так называемого языка церковнославянского), выполнял литературные функции в Киевской и Московской Руси до образования русского (великорусского) общенационального языка. 3) Он обозначает совокупность всех наречий и говоров, которыми пользовался и пользуется в качестве родного языка русский народ. 4) Наконец, он обозначает общерусский национальный язык, язык прессы, школы, государственной практики.

Полная версия публикации

Под этим названием мною закончена работа, представляющая собою попытку наметить, а частично и разрешить основные вопросы и задачи исторической лексикологии и семантики русского литературного языка. Объем работы - 40 печатных листов.
Исследование состоит из 9 глав. В первой, вводной главе устанавливаются задачи исторической лексикологии и раскрывается понятие о лексическом строе и о лексической системе языка.
Вторая глава посвящена проблеме слова и значения как объекта историко-лексикологического исследования. Здесь разъясняются основные антиномии историко-семантического исследования. Например, реконструкция истории значений отдельного слова не мыслима вне связи ее с историей лексических систем, которые пока еще не восстановлены по отношению к прошлым периодам развития русского языка и недостаточно ясно очерчены для современности. Тут же освещаются опасности модернизации значений слова, опасности перенесения современных мировоззрений и категорий мышления на далекие эпохи и т. п. В заключение главы разбираются вопросы о пределах тождества слова - при исторических изменениях его смысловой структуры - и о непрерывности семантического развития слова.

Полная версия публикации

Среди славянских языков как прошлого, так и современности церковнославянский занимает совершенно особое место. В течение более чем десяти столетий этот язык обслуживает религиозные и, во многом, культурные потребности православных славян, не будучи при этом тождественным ни одному из национальных славянских языков. В таком качестве он осознавался уже в Средние Века. Так, Константин Грамматик, книжник и интеллектуал конца XV - начала XVI века, человек хорошо знакомый с языковой ситуацией в современном ему славянском мире, не отождествляя церковнославянский язык ни с одним из национальных славянских языков, полагал его "составленным" из русского, болгарского, сербского, боснийского, хорватского, словенского, чешского (6, с. 377).

Полная версия публикации

В лингвистической теории нашего времени продолжает господствовать представление о линейной зависимости между причиной и следствием в развитии фонетической системы языка. Предполагается, что то или иное явление должно иметь однозначную причину. Если в русском языке имело место событие, состоящее в преобразовании смычности фонемы [г] в щелинность, в результате которого образовалась фонема [g], то объяснение этого явления по предположению должно состоять в указании своей особой конкретной причины.
Если такую причину трудно было указать, то историки языка обходили молчанием вопрос о причине события.
Если в русском языке развились мягкие согласные фонемы, то историк языка ставит перед собой задачу найти определенную причину этого отдельного события. Он видит ее в том, что гласные переднего ряда воздействовали на полумягкие согласные, которые в результате этого воздействия становились мягкими. В этом объяснении есть событие (появление вторичного смягчения) и есть его причина (воздействие гласных переднего ряда).

Полная версия публикации