Аннотация от автора: В Предисловии к "Философии имени" А. Ф. Лосев назвал концепции языка К. С. Аксакова и А. А. Потебни прекрасными, посетовав на то, что они, к сожалению, почти не повлияли на академическую традицию [1]. Эта оценка заставляет предполагать, что между философско-лингвистической концепцией А. А. Потебни и философией языка А. Ф. Лосева есть существенное сходство. Сам А. Ф. Лосев подтверждает это по крайней мере дважды. В примечаниях к "Философии имени" он пишет: "Наша диалектика человеческого слова ближе всего подходит к тому конгломерату феноменологических, психологических, логических и лингвистических идей и методов, который характерен для прекрасного исследования А. Потебни "Мысль и язык" <...>, внося в него, однако, диалектический смысл и систему" [2]. В Примечениях к "Диалектике художественной формы" А. Ф. Лосев опять пишет, что одним из его предшественников был А. А. Потебня, "развивший замечательное учение о взаимоотношении мысли и языка, если освободить его от ненужных психологических привнесений, и утверждающий, что "слово есть самая вещь", что "язык есть средство не выражать уже готовую мысль, а создавать ее", что оно - орган самосознания, начало, организующее понимание вещи и т. д. и т. д." [3]. Сам А. А. Потебня считал свой метод психологическим, и к таковому направлению относит А. А. Потебню история языкознания, однако А. Ф. Лосев полагал, что метод А. А. Потебни вовсе не психологический, а конструктивно-феноменологический; сам же А. А. Потебня, не понимая этого, лишь пользуется психологическими терминами вроде образа, апперцепции, однако, "вкладывая в них совершенно не-психологический смысл" [4].

Открыть полную версию публикации →

Аннотация от автора: ВВЕДЕНИЕ

Многочисленные вопросы, которые стояли перед человеком в процессе эволюции и которые до сих пор привлекают внимание исследователей, связаны с получением, кодировкой, хранением и передачей информации. Сведения, получаемые извне, а затем активно перерабатываемые индивидом в процессе мышления, относятся к разным сторонам его жизнедеятельности, претерпевают изменения с течением времени и, следовательно, нуждаются в постоянной систематизации, кодировке и перекодировке, необходимой для их сохранения и дальнейшей трансформации.

Открыть полную версию публикации →

Аннотация от автора: Одним из самых распространенных лингвистических мифов является миф о зависимости слова от контекста, миф о порождающей силе (функции) контекста. Особенно широкое распространение эта гипотеза получила в работах представителей структурального направления: П. Вегенера, Г. Штербера, А. Норейна, А. Гардинера, Л. Блумфилда, Л. Ельмслева, С.К. Шаумяна. Так, глава датского структурализма Л. Ельмслев пишет: "... любая сущность, а, следовательно, также и любой знак определяется относительно, а не абсолютно, и только по своему месту в контексте". "Так называемые лексические значения в некоторых знаках есть не что иное, как искусственно изолированные контекстуальные значения или их искусственный пересказ. В абсолютной изоляции ни один знак не имеет какого-либо значения; любое знаковое значение возникает в контексте..." [1]. Как ни прискорбно, этой точки зрения придерживаются и многие отечественные лингвисты и литературоведы, вовсе не считающие себя чистыми структуралистами.

Открыть полную версию публикации →

Аннотация от автора: Метафора — это греза, сон языка (dreamwork of language). Толкование снов нуждается в сотрудничестве сновидца и истолкователя, даже если они сошлись в одном лице. Точно так же истолкование метафор несет на себе отпечаток и творца, и интерпретатора.
Понимание (как и создание) метафоры есть результат творческого усилия: оно столь же мало подчинено правилам.
Указанное свойство не выделяет метафору из числа прочих употреблений языка: любая коммуникация — это взаимодействие мысли изреченной и мысли, извлеченной из речи. Вопрос лишь в степени разрыва. Метафора его увеличивает тем, что пользуется в дополнение к обычным языковым механизмам несемантическими ресурсами. Для создания метафор не существует инструкций, нет справочников для определения того, что она “означает” или “о чем сообщает” [1]. Метафора опознается только благодаря присутствию в ней художественного начала. Она с необходимостью предполагает ту или иную степень артистизма. Не может быть метафор, лишенных артистизма, как не бывает шуток, лишенных юмора. Конечно, встречаются безвкусные метафоры, но и в них есть артистизм, даже если его и не стоило обнаруживать или можно было лучше выразить.

Открыть полную версию публикации →

Аннотация от автора: Похвалить философа за метафору — все равно что похвалить логика за красивый почерк. В философии запрещено говорить о том, о чем можно говорить только метафорически, и это ставит метафору вне закона. Я хочу снять покров тайны с метафоры, которую философы, несмотря на их интерес к языку, до сих пор обходили. Литературным критикам чужда заповедь “Не совершай метафоры!” (“Thou shalt not commit metaphor”). Они не считают, что метафора несовместима с серьезным размышлением. Поэтому я позволю себе иногда обращаться к ним за помощью.

Открыть полную версию публикации →

Аннотация от автора: Глава I
О ФУНКЦИОНАЛЬНЫХ МНОГООБРАЗИЯХ РЕЧИ

§ 1. Речевая деятельность человека есть явление многообразное, и это многообразие проявляется не только в существовании бесчисленного множества отдельных языков, наречий, говоров и пр. вплоть до диалектов отдельных социальных групп и, наконец, индивидуальных диалектов, но существует и внутри данного языка, говора, наречия (даже внутри диалекта данного индивида) и определяется всем сложным разнообразием факторов, функцией которых является человеческая речь. Вне учета этих факторов и изучения функционально соответствующих им речевых многообразий невозможно ни изучение языка как непосредственно данного живому восприятию явления, ни уяснение его генезиса, его «истории».

Открыть полную версию публикации →

Аннотация от автора: В течение последнего полувека основной тенденцией структуралистской теории грамматики было то, что можно назвать принципом формальности описания. Подчеркивалась важность формы описания грамматической действительности, того, как эта действительность описывается, с помощью каких понятий, в каких терминах. Тем самым как бы подразумевалось, что сама по себе грамматическая действительность конкретных языков для грамматиста-теоретика - нечто известное, не то, что должно быть познано, а то, что должно быть определенным образом описано. Другими словами, структуралистская теория грамматики ставила своей целью открытие нового не в самой грамматической действительности, а в методах ее описания.

Открыть полную версию публикации →

Аннотация от автора: Перенос фонологических терминов в описания не фонологических явлений получил настолько широкое распространение в языкознании, что в сущности стал одним из методов этой науки. Какой лингвист, если он не был абсолютно чужд веяний последних десятилетий, не употреблял терминов "оппозиция", "нейтрализация", "маркированность" и т.д. в описании не фонологических явлений? Случаи пременения такого метода описания слишком многочисленны, чтобы их можно было рассмотреть все по отдельности. но рассматривать только некоторые из этих случаев едва ли целесообразно: они могут быть не типичны и, следовательно, не оправдывать общего вывода. Я поэтому отвлекаюсь от частных случаев применения данного метода и обращаюсь к его сущности.

Открыть полную версию публикации →

Аннотация от автора: Выясняя, что такое структурализм, мне кажется, надо прежде всего отказаться от господствовавшей долгое время в нашем языкознании практики, которая заключалась в том, что лингвистическое течение рассматривалось как философская система. Говорили о том, например, что структурализм "отрывает" что-то от чего-то (все равно, что от чего - диахронию от синхронии, звук от значения, фонетику от фонологии, морфологию от синтаксиса и т.д.) и что, следовательно, структурализм - это "метафизика" и "идеализм", а тот, кто выдвигает такое обвинение против структурализма, в силу этого (и, увы, часто только одного этого) "диалектик" и "материалист". Совершенно очевидно, что такого рода обвинения можно выдвинуть против любого лингвиста и в еще большей мере против любого математика, поскольку вся математика основана на "отрыве" от материи.

Открыть полную версию публикации →

Аннотация от автора: В последние годы в нашей науке оживился интерес к проблеме разграничения логических и грамматических категорий и, в частности, к проблеме разграничения предложения и суждения [1]. Инициатива в исследовании этой проблемы принадлежит, как и следовало ожидать, логикам. Что касается грамматистов, то они относятся к этой проблеме, в сущности, довольно пассивно. С одной стороны, едва ли сейчас найдется у нас такой грамматист, который решился бы открыто признать, что он не видит никакого различия между предложением и суждением. Но с другой стороны, едва ли сейчас найдется у нас и такой грамматист, который в своих высказываниях о предложении и его главных членах фактически в какой-то мере не отождествлял бы предложения и суждения.
На путь отождествления предложения и суждения толкает грамматиста прежде всего, конечно же, то, что между предложением и суждением, или вернее между наиболее изученным типом предложения и суждением, действительно есть соотносительность и что такую соотносительность легко принять за тожество предложения и суждения вообще. На путь отождествления предложения и суждения толкает грамматиста также и то, что такое отождествление избавляет его от огромных теоретических трудностей. Ведь если предложение - это то же самое, что суждение, то тем самым сложнейшая проблема соотношения языка и мышления, грамматики и логики будто бы и разрешена.

Открыть полную версию публикации →