"Всем будет по кусочку"

Совсем недавно я был участником открытия очередного монумента национальному нашему гению, о грозящем юбилее которого мы уже как-то пытались предупредить нашу расслабившуюся общественность. Причем в открытии монумента я не просто участвовал, а, можно сказать, самолично его открывал. Открытие выражалось в вынимании из непокорной главы вполне покорной пробки, притаившейся под черным пластмассовым цилиндром. Церемония открытия сопровождалась характерным пробочным звуком. ("Вошел - и пробка в потолок".)

Никакой это не сюрреализм - я сам этих штук терпеть не могу. Просто Пушкиным оказалась в данном конкретном случае одноименная водка, помещенная в антропоморфную бутыль, призванную иметь портретное сходство с упомянутым национальным гением. Во избежание каких бы то ни было сомнений у подножия прозрачного, как амеба, бюста прозрачными же буковками было сообщено соответствующее имя, правда, слегка искаженное: "ПУШКИНЬ", то есть с мягким знаком в конце. Ерь вместо законного до 1918 года ера призван, очевидно, по возможности смягчить чересчур сильное впечатление от увиденного. А видеть это необходимо, ибо описать это стеклянное произведение словесными средствами нету никаких сил. Достаточно сказать, что неожиданное зрелище этого чуда у самого сурового свидетеля вызывает вопль неподдельного детского восторга.

Эту сильную штуку, подаренную мне моими коллегами, хорошо знающими мою слабость к кичу и к Пушкину, изготовила водочная фирма "Смирновъ" (а не, заметьте, "СмирновЬ"), сообщившая на сопроводительной бумажке, что к столетней годовщине поэта (то есть сто лет тому назад) тогдашний "Смирновъ" тоже произвел на свет что-то подобное. Добрая, мол, традиция.

Интересно, что все-таки именно Пушкин располагает к такому игривому к себе отношению. Не сам ли он себя так поставил? Еще при его жизни, за много лет до того как его остеклить, к нему - очевидно, не вполне веря в его природное происхождение, - уже примерялись разные материалы. Когда поэт собирался в Тригорское, детям обещали: "Там будет Пушкин - он весь сахарный, а зад его яблочный; его разрежут, и всем будет по кусочку". Не без явного удовольствия Пушкин описывал это в письме к другу Дельвигу. Теперь вот он стеклянный.

Очевидно, он действительно "наше все". И такое - тоже.

Попробуйте представить себе одеколонный флакон в виде бюста Чернышевского или колоду карт с портретом Чехова.

Впрочем, на Малой Дмитровке открыли казино и назвали его именно "Чехов", а не, например, "Достоевский", что было бы, вроде куда логичнее. Так нет же - Федор Михайлович сторожит вход в Ленинку, тяжко о чем-то закручинившись. Не иначе как о вчерашнем проигрыше в "Чехове". Но речь все-таки о Пушкине.

Сей волшебный сосуд в совокупности с его содержимым сильно подмывает интерпретировать не только как символ единства формы и содержания, но и как метафору прозрачности и глубины. С прозрачностью более или менее получилось. Что же касается глубины, то она, увы, оказалась в течение минут сорока полностью исчерпанной усилиями автора этих строк при участии пары его добровольных помощников. Так что если Пушкин - это и все, то не все - Пушкин.