Весенней ночью думай обо мне,

И летней ночью думай обо мне,

Осенней ночью думай обо мне,

И зимней ночью думай обо мне...

Если мы предложим школьнику или абитуриенту ответить, поверяя "алгеброй гармонию", каким членом предложения является слово весенней (а также летней, осенней, зимней) в приведенных строках из стихотворения "Заклинание" Евтушенко, он нам должен будет сказать, что это определение, и, продолжая разбор, добавить, что выражено оно именем прилагательным в творительном падеже, согласуясь со словом ночью. Но дальше ему придется остановиться в некотором замешательстве, ибо согласует он это имя прилагательное с наречием ночью (именно как наречие трактуется это слово), и это притом, что главным признаком наречия является его неизменяемость и в отношения согласования наречие не вступает, а имя прилагательное, справедливо скажут нам и школьник, и абитуриент, следует согласовывать с именем существительным, которое в свою очередь, как известно со школы, изменяется по числам и падежам. К тому же наречие есть признак признака - в широком смысле слова, и, соглашаясь признать слово ночью наречием, мы вынуждены, таким образом, назвать слова весенней, летней, осенней, зимней признаками признака признака. Однако нам придется согласиться с очевидностью факта согласования, а иначе мы должны были бы употребить имя прилагательное в данных словосочетаниях в начальной форме, примыкая его к наречию (например "ранний утром", как делают это иногда иностранные учащиеся, ссылаясь на наши же объяснения по поводу норм русского синтаксиса),

стр. 54

или счесть словосочетания весенней ночью, летней ночью, осенней ночью, зимней ночью неразложимыми. Ни то, ни другое сделать нам в рамках нашего реального языка не удастся, и следовательно, в согласии с законами русской грамматики, нам не останется ничего другого, как отнести слово ночью к именам существительным.

Но тогда почему в изолированной позиции или в предложении - при использовании без определений - мы называем слова типа ночью, утром, осенью, зимой, шепотом и т.п. наречиями, если они не утеряли всех синтаксических особенностей, свойственных существительным? Если же исходить из того, что именно наличие определения в препозиции переводит подобные слова из категории наречий назад в категорию существительных, то придется считаться с тем вполне логичным возражением, что определения в данном случае (например: ночью - темной ночью, зимой - морозной зимой, шепотом - взволнованным шепотом) не меняют функции определяемых членов этих словосочетаний в предложении, и вопросы, которые мы к ним поставим, останутся такими же: соответственно когда?, когда?, как? Может быть, тогда именно смысловое наполнение определений меняет характер главного члена подобных словосочетаний, привнося новое значение и позволяя рассматривать его уже опять в ряду имен существительных, а не наречий? Но в качестве проверки допустимости такого предположения можно подставить определения, уточняющие лишь время (глубокой ночью, ранней зимой) или образ действия (еле слышным шепотом), не внося более никакой другой дополнительной информации, и убедиться в полном совпадении не только синтаксической, но и семантической функции в предложении указанных выше слов как в сочетании с определениями, так и без них. Как правило, при подобных словах возможны определения и в постпозиции, например: "Это случилось зимой прошлого года", "Девочка извинилась шепотом избалованной любимицы".

Все это заставляет сказать, что у нас не всегда есть достаточно четкое основание для традиционного отнесения целой группы слов к категории наречий. Здесь уместно вспомнить, что в ряде случаев именно возможность либо невозможность подстановки определения мы предлагаем ученикам как формальный признак для разграничения существительных и наречий в условиях определенного контекста: вглубь, но в морскую глубь, в глубь моря.

При столь размытых границах при решении этого вопроса, мы могли бы, последовательно выстраивая ряды, существенно расширить группы слов, называемых сегодня наречиями, а именно: утром, днем, вечером, ночью + в полдень, в полночь, на закате, на рассвете; зимой, весной, летом, осенью + в межсезонье; шепотом + басом, с надрывом и т.п. То, что они не все образованы из творительного падежа, а многие при том имеют предлоги, не может служить каким-либо препятствием для включения их в данные ряды, так как их синтаксическая

стр. 55

функция полностью совпадает, а само наличие предлогов не мешает включать в категорию наречий такие слова с предлогами, как в диковинку и т.п.

Но даже если мы ограничим себя анализом группы слов, традиционно называемых наречиями, которые исходно имеют форму творительного падежа, то мы, соблюдая логику рассуждения, должны будем сблизить такие предложения, как "Она разговаривала шепотом", "Она писала карандашом", где шепотом и карандашом будут иметь, в широком смысле слова, значение инструмента для выполнения действия. Если же мы будем исходить из того, что шепотом имеет менее "опредмеченное" значение, то для сравнения можно будет взять иной пример: "Теперь она разговаривала не (еле слышным) шепотом, а (громким) голосом", где степень "опредмеченности" будет одинаковой, тем не менее академическая грамматика потребует от нас отнести шепотом к наречиям, а голосом к существительным в творительном падеже. Можно снять и еще одно возможное в данном случае возражение: голосом вряд ли будет использоваться без определения (такие случаи есть, но они редки). Для этого рассмотрим такой пример: "Он предупреждал об опасности то шепотом, то свистом", и увидим, сколь тонкая и, главное, никак не оговоренная академической грамматикой грань отделяет одну часть речи от другой.

Понятно, что само значение инструментальности, которое передает творительный падеж, "провоцирует" нас сближать существительные в творительном падеже с наречиями, передающими сходные значения. Более того, сам процесс образования наречий, использующих для своего "рождения", как правило, именно существительные в качестве "строительного" материала, постоянно дает нам примеры переходного, "перетекающего" состояния. Но тем важнее иметь более определенные, жесткие критерии для разграничения наречий и существительных, что, в свою очередь, возможно, приведет к более четко структурированной системе внутри самого разряда наречий.

стр. 56

постоянный адрес статьи: https://dlib.eastview.com/browse/doc/1891505

Александр Григорьевич Преображенский (около 1850-1918)
Автор: О.В. Никитин

К 150-летию со дня рождения

Имя А.Г. Преображенского уже прочно утвердилось в отечественной науке и известно не одному поколению исследователей. "Этимологический словарь русского языка", первые выпуски которого состоялись в 1910-1914 гг., вызвал широкий отклик и до сих пор является одним из основных пособий по исторической лексикографии. Академик Ф.Ф. Фортунатов справедливо назвал Словарь "первым опытом лингвистического пособия такого рода" (Фортунатов Ф.Ф. Отзыв о труде А.Г. Преображенского "Этимологический словарь русского языка". Вып. 1-4. М., 1910-1911 гг. // Сб. отчетов о премиях и наградах за 1911 г. СПб., 1911. С. 228). Однако, по его мнению, "на Словарь г. Преображенского нельзя... смотреть как на самостоятельную научную работу: составитель "Словаря", очевидно, не прошел лингвистическую школу..." (там же. С. 223). Но то был не столько упрек А.Г. Преображенскому, осмелившемуся представить ученой публике свой труд, который, между прочим, он издавал на свои деньги, сколько справедливое сетование на недостаточную разработанность этимологических исследований того времени.

Заметим, что до А.Г. Преображенского в России этот научный жанр существовал лишь в виде заметок, и только два автора - Шимкевич и Горяев - попытались собрать воедино свои этимологические разыскания в отдельный словарь. В Европе же эта традиция известна уже с XVIII века. Позже высокую оценку труду А.Г. Преображенского дал академик Б.М. Ляпунов, справедливо считавший, что "мы благодаря осторожности и добросовестности автора, привлекавшего все доступные ему пособия по изучению общерусского языка, получаем... весьма ценную книгу, восполняющую крупный пробел в русской лингвистической литературе. Имея под рукою "Этимологический словарь русского языка" А.Г. Преображенского, - продолжает далее Б.М. Ляпунов, - мы можем почти всегда, не тратя много времени за поисками в разных

стр. 57

лингвистических сочинениях и журнальных статьях, ознакомиться с наиболее вероятными этимологиями наиболее употребительных в общерусском образованном и литературном языке слов" (Ляпунов Б.М. Поправки и дополнения к Этимологическому словарю Преображенского // Отд. отт. из Известий II Отд. АН. Т. XXX (1925). Л., 1926. С. 9- 10).

Следует также сказать, что получивший немалый общественный резонанс Словарь был еще при жизни автора удостоен малой премии М.Н. Ахматова. Вот как определил А.Г. Преображенский стратегию своего труда: "При объяснении слов заимствованных обращено внимание прежде всего на то, откуда, когда и каким путем слово вошло в русский язык. К сожалению, многое в этом отношении остается неясным. Часто, например, знаем, что слово заимствовано из какого-либо турецкого языка, но не знаем, когда, при каких условиях и у какого именно народа, ибо история культурных и иных отношений русского народа и окружавшим и окружающим его обширную географическую область иными народами и племенами далеко еще не выяснена. При некоторых заимствованных словах, - пишет далее ученый, - не только указывается источник и путь заимствования, но предлагаются и этимологические объяснения, чтобы избавить читателя от необходимости обращаться к иностранным этимологическим словарям. Надеюсь, - заключает он, - за такие отступления не заслужу упрека" (Преображенский А.Г. Этимологический словарь русского языка. Т. I. М., 1959. С. 3-4).

О других, не менее заметных и, наверное, более популярных в его время трудах известно немного. Хотя именно многочисленные руководства, грамматики и хрестоматии А.Г. Преображенского в течение почти 30 лет служили пособиями для преподавания отечественной словесности в средних учебных заведениях и прославили имя педагога и мыслителя своими новаторскими идеями, живой, недогматической мыслью, стройным и понятным изложением и, наконец, глубоким знанием истории и теории словесности - от ее древнейших образцов до современных форм. И везде А.Г. Преображенскому удавалось выразить поучительное слово своим особым художественным наитием, заставляющим думать, но при этом не отбирающим право на свое мнение, свой опыт. Почти все пособия ученого выдержали до 1917 года несколько изданий, а одно из них - "Теория словесности для средних учебных заведений. (Начала эстетики, риторики и поэтики)" - во 2-м издании было рекомендовано Ученым комитетом при Св. Синоде в качестве учебного пособия при преподавании теории словесности в духовных семинариях.

В предисловии к 4-му изданию книги автор пишет: "Изложение - догматическое. Из этого, конечно, не следует, чтобы метод преподавания был такой же; напротив, изучение теории словесности, как известно, только тогда и может быть плодотворно, когда оно опирается на

стр. 58

самостоятельный (здесь и далее курсив наш. - О.Н.) анализ лучших литературных произведений самими учениками под руководством учителя. Учебник этот - только памятная книжка для повторений и справок" (Преображенский А.Г. Теория словесности... Изд. 4-е, испр. М., 1905. С. III). Едва ли кто-либо с тех пор открывал этот труд и смог ощутить не только подлинность слов заслуженного учителя 4-й Московской гимназии, воспитавшего, между прочим, такое дарование, как А.А. Шахматов, где преподавали Ф.Ф. Фортунатов и другие корифеи русской филологии, но и актуальность сказанного им в наши дни. Любопытно было бы, на наш взгляд, ознакомиться с некоторыми положениями книги, перелистать ее страницы, окунувшись в гармонию языка, стиля и духа автора-просветителя.

Так, вторая глава учебника "Учение о слоге, или стилистика" раскрывает "элементы словесных произведений", как бы вводит читателя в самый предмет науки. "Во всяком словесном произведении, - пишет А.Г. Преображенский, - как прозаическом, так и поэтическом, должно различать два элемента: слог, или те слова, которыми выражается произведение, и содержание, или мысли и образы, заключающиеся в произведении. Поэтому теория словесности разделяется на две части: учение о слоге, или стилистику, и учение о родах и видах прозаических и поэтических произведений" (там же. С. 8). Как же поясняет ученый строгие научные начала этой дисциплины? Здесь нельзя не процитировать следующий фрагмент: "Слогом, или стилем, называется способ выражения, зависящий от выбора слов и соединения их в предложения, ибо одну и ту же мысль можно выразить несколькими способами, смотря по тому, какие выберем слова и как их соединим. Например, вместо выражения: "Весна наступает", у Пушкина сказано: "Улыбкой ясною природа сквозь сон встречает утро года".

Наука, излагающая правила стиля, называется стилистикой.

Так как предмет стилистики есть речь, т.е. слова, соединенные в предложения, то в этом отношении стилистика сходна с грамматикой. Различие состоит в том, что грамматика рассматривает речь по отношению к лицу говорящему, а стилистика рассматривает ее по отношению к лицу воспринимающему. Грамматика учит, как образуются слова, как они изменяются и соединяются в предложения для выражения мыслей; стилистика учит, какая речь наилучшим образом достигает своего назначения, т.е. производит желаемое впечатление на ум, чувство и волю воспринимающего, ибо мы пользуемся даром слова для трех целей: когда желаем сообщить познания (действие на ум), доставить удовольствие (действие на чувство) или убедить в чем-нибудь (действие на волю). Грамматика имеет в виду научить выражаться правильно, стилистика учит выражаться не только правильно, но и изящно" (там же. С. 8-9).

Представляют интерес не только вводные замечания А.Г. Преображенского,

стр. 59

но и другие разделы книги, среди которых: Свойства стиля, Виды словесных произведений, Теория поэзии (лирическая, эпическая, драматическая). Происхождение комедии и трагедии. Учебник включает и такие главы, ознакомление с которыми полезно и ныне. Из них необходимо выделить две: Исторические песни и Духовные стихи, фрагменты из которых мы публикуем:

"(...) Предметом исторических песен служат наиболее замечательные лица и события нашей истории; напр(имер): татарский погром, эпоха Ивана Грозного, времена междуцарствия, эпоха Алексея Михайловича и Петра Великого, нашествие французов.

По складу своему исторические песни очень близко подходят к былинам: в них тот же стих и язык, те же приемы в изображении лиц и предметов; даже элемент чудесного иногда появляется в них. Так, например, в песне о Скопине- Шуйском боярин Никита Романович обертывается белым горностаем, серым волком, подобно былинному Вольге Святославичу.

Лучшие исторические песни относятся к эпохе татарщины и Иоанна Грозного: в песне о Калине-царе изображается татарское нашествие, в песне о Щелкине Дудентьевиче описываются несправедливости татарских чиновников. Иоанн Грозный воспевается в песнях как завоеватель царства Казанского и как искоренитель измены в царстве Московском. Из других исторических лиц наиболее симпатичными чертами изображается князь Скопин-Шуйский.

Примечание. Кроме эпических песен, сложившихся в Великороссии, есть еще эпические народные произведения, получившие развитие в Малороссии. Они называются думами. Главный их предмет - подвиги казаков в борьбе с турками и поляками" (Там же. С. 132).

Как видно из представленного фрагмента, А.Г. Преображенского отличает широкое видение предмета и трепетное, осознанное отношение к источникам родной словесности.

Другой раздел - Духовные стихи - которому не нашлось места в позднейших учебниках и хрестоматиях, познавателен как самобытный образец потаенной русской культуры, оказавшей в том числе большое влияние и на формирование традиции литературного языка, насыщенного образами и фигурами древних сказаний, житий, апокрифов:

"К эпическим народным произведениям принадлежат духовные стихи; они имеют склад былины, но содержание заимствуют из книжных источников.

Этот род поэзии пользуется в народе высоким уважением с самых древнейших времен. Хранители духовных стихов, калики перехожие и нищая братия ведут свое начало или от времен богатырей (по стиху "Сорок калик со коликою") или от вознесения Иисуса Христа на небо (по стиху о вознесении Христове).

По содержанию духовные стихи могут быть разделены на две группы:

стр. 60

1. Стихи о начале и о кончине мира и страшном суде; 2. Стихи повествовательные.

1. В числе стихов первого рода главное место занимает знаменитый стих о Голубиной книге, в основании которого лежат апокрифы "Беседа трех святителей" и "Беседа Иерусалимская". Здесь решаются различные космогонические вопросы; например, отчего у нас солнце красное, млад-светел месяц, звезды частые и т.п. К тому же разряду относится "Евангелистая песнь", в которой объясняется таинственное значение чисел от одного до двенадцати, и стих о Георгии храбром, в котором говорится о начале устроения и просвещения Русской земли.

Содержание стихов о кончине мира и о страшном суде взято частию из евангелия, частию из некоторых церковных сочинений; например, из Ефрема Сирина, из жития св. Андрея Юродивого и др., но главным образом из апокрифов: "Хождение Богородицы по мукам", "Вопросы Иоанна Богослова Господу на Фаворской горе" и из слова Мефодия Патарского. Стихи эти многочисленны и разнообразны: одни начинаются изображением пришествия антихриста, другие описывают страшный суд, третьи повествуют о различных мучениях, которые ожидают грешников в будущей жизни.

2. Из стихов повествовательного характера особенным распространением пользуются стихи о богатом и Лазаре (переложение евангельской притчи) и стих об Алексее человеке Божием.

Примечание. Довольно видное место в народной поэзии этого рода занимают стихи раскольничьи. Наибольшим распространением среди раскольников пользуются стихи о страшном суде, о пустыне и так называемый стих преболезненного воспоминания озлобления католиков" (Там же. С. 133-134).

К каждому разделу автор приводит список литературы, состоящий из наиболее достоверных и авторитетных трудов Н.С. Тихонравова, Вс. Миллера, П.Н. Рыбникова, Ф.И. Буслаева, А.Н. Веселовского и других.

Судьба А.Г. Преображенского во многом типична для поколения просветителей рубежа XIX-XX веков: от вдохновенной филологической музой мысли и непременного желания добрым словом (так, кстати, называлась одна из него книг) подготовить молодое племя к взрослой жизни... до почти полной безвестности. Но все же некоторые эпизоды жизни и деятельности А.Г. Преображенского нам удалось прояснить.

Точной даты рождения ученого пока установить не удалось. В биографических и энциклопедических справочниках она указывается предположительно - около 1850 года. Известно также, что Александр Григорьевич родился в с. Заулье Севского уезда Орловской губернии (Булахов М.Г. Восточнославянские языковеды. Т. 3. Мн., 1978. С. 349). По- видимому,

стр. 61

позднее он оказался в Москве, где поступил на историко- филологический факультет столичного университета. Об этом имеется любопытное свидетельство в "Дополнениях к "Моим воспоминаниям", не допущенных мною в печать" Ф.И. Буслаева, описавшего такой эпизод, относящийся к 1877 году: "...на следующий день рано утром явился к Григорию Сергеевичу (Строганову. - О.Н.). Главным предметом нашей беседы был Александр Григорьевич Преображенский, который, по окончании курса в Московском университете, готовился к магистерскому экзамену по истории всеобщей литературы, но потом изменил свой план и поступил учителем русского языка и словесности в одну из московских гимназий; впоследствии издал очень хороший учебник русской грамматики. Вот этого-то молодого человека Григорий Сергеевич и должен был теперь взять с собой за границу на несколько лет в качестве воспитателя и наставника Сережи (сына графа Г. С. Строганова. - О.Н.) "(ОР ГЛМ. Ф. 343. On. 1. Ед. хр. 2 [Глава IX]). В силу трагических обстоятельств, произошедших в семье графа, А.Г. Преображенский так и не поехал в Италию и всю дальнейшую судьбу связал с преподавательской работой.

Перед нами редкая книга - "Пятидесятилетие Московской 4-й гимназии (1849-1899). Краткий исторический очерк" (М., 1899). В ней есть раздел, рассказывающий об учителях. Здесь помещена и заметка об А.Г. Преображенском. О нем сказано следующее: "Кандидат историко-филологического факультета Московского университета выпуска 1874 года, состоял учителем древних языков в Московской 1-й прогимназии с 1 августа 1874 года по 1 августа 1878 года, когда был перемещен сверхштатным преподавателем русского языка в Московскую 4-ю гимназию; 11 сентября 1882 года назначен учителем параллельных классов, а с 25 августа 1884 года перемещен на должность штатного преподавателя" (с. 179). Между прочим, одной из отличительных особенностей этой, как, наверное, и других гимназий, была активная издательская работа, которую вели преподаватели. Почти каждый из них имел внушительный список научных трудов и методико- педагогических руководств. Так, и к небольшой заметке об А.Г. Преображенском приложен список из 16 книг. Из них, кроме указанных нами, отметим также: Избранные сочинения Ломоносова с биографией и примечаниями, составленными А.Г. Преображенским (М., 1884); Краткая русская грамматика для первых трех классов средних учебных заведений (М., 1885), выдержавшая 12 изданий; Руководство к изучению древнего церковнославянского языка для IV класса гимназий (М., 1887 - 2 издания);

Русская хрестоматия для первых двух классов средних учебных заведений (М., 1891 - 2 издания); Теория словесности для VIII класса гимназии (М., 1892 - 2 издания); Букварь для обучения письму и чтению (М., 1893 - 2 издания) и др. В соавторстве с Дьяченко он также выпустил иллюстрированную Книгу для чтения "Доброе слово" (Год первый. М.,

стр. 62

1898 - 7 изданий; Год второй. М., 1897 - 5 изданий; Год третий. М., 1898-4 издания) и "Луч" (М., 1894-5 изданий).

Из других работ необходимо указать также "Конспект к русской грамматике Преображенского", составленный А. Лавровым (Киев, 1904), и "Русскую хрестоматию для трех первых классов средних учебных заведений" (М., 1891). Замечательна, по- моему, мысль автора второго труда, положенная им в основу книги. "Задача русской хрестоматии, - пишет А.Г. Преображенский. - ...заключается... в том, чтобы приучить детей к сознательному чтению, обогатить бедную речь сокровищами литературного языка и воспитать вкус к изящному, благородному выражению" (Русская хрестоматия... С. III). Наверное, с позиции современных представлений на учебные пособия для детей несколько необычна идея о том, "чтобы статьи [хрестоматии] не были слишком просты" (Там же. С. 3).

Думается, что нынешним педагогам и научным работникам, занимающимся созданием учебников и хрестоматий, будет нелишне обратиться к опыту А.Г. Преображенского. В его гимназической деятельности удачно соединялись и строгая академическая наука (прежде всего методы сравнительно- исторического языкознания, индоевропеистика и др.), и умелое применение системных знаний на практике, например, в преподавании древних языков, русской традиционной культуры и словесности.

А.Г. Преображенский умер в 1918 году, в смутное для российской науки и просвещения время. Быть может, на склоне лет невыносимо тяжело было видеть и осознавать, что создаваемое десятилетиями кропотливого труда древо отечественной словесности с его гуманистическими традициями в одночасье порушено. Хрестоматии и руководства "старой" школы оказались ненужными, а талантливейшие имена и труды прославленных русских академиков А.Х. Востокова, И.И. Срезневского, В.И. Даля, Ф.И. Буслаева и многих других были объявлены "реакционными" и "устаревшими". Незаметно "потерялось" и имя Александра Григорьевича Преображенского - автора первого научно обоснованного и организованного по правилам классической лексикографии Словаря, но прежде всего - русского языковеда и педагога.

стр. 63