Рейтинг
Порталус

Питомцы Петербургского воспитательного дома и их родители (первая половина XIX в.)

Дата публикации: 24 октября 2020
Автор(ы): Т. Г. Фруменкова
Публикатор: Научная библиотека Порталус
Рубрика: СЕМЬЯ, ДОМ, ЛАЙФСТАЙЛ
Источник: (c) Вопросы истории, № 6, Июнь 2009, C. 105-112
Номер публикации: №1603536322


Т. Г. Фруменкова, (c)

В XVIII - XIX вв. в России, прежде всего в крупных городах, велико было число детей, рожденных вне брака, которых "злосчастные, а иногда и бесчеловечные матери покидают, оставляют... и умерщвляют" 1. Для борьбы с этой бедой в царствование Екатерины II по инициативе ее личного секретаря И. И. Бецкого в Москве и Петербурге были открыты воспитательные дома, в которых принимали детей на условиях анонимности; возвращать их категорически запрещалось.

 

В 1797 г. "главноначальствующей над воспитательными домами" стала жена Павла I императрица Мария Федоровна. Она позволила возвращать детей родителям и другим родственникам. Те должны были написать заявление и предъявить "билет" - документ, который выдавали каждому, кто принес ребенка, с указанием имени, номера и даты его регистрации. Собрав сведения о заявителе, чиновники готовили доклад императрице, а затем выполняли ее резолюцию (обычно положительную). После кончины Марии Федоровны в 1828 г. покровителем домов стал Николай I, а решения по делам о возвращении детей до 1839 г. принимал опекунский совет. Затем выдачу билетов прекратили, возвращать детей было официально запрещено, однако делались исключения - если давал согласие император; другим условием ставилось внесение определенной суммы в сохранную казну на имя ребенка. В 1867 - 1871 гг. были введены новые правила возврата воспитанников.

 

В петербургских архивах (РГИА и ЦГИА СПб.) имеется комплекс материалов о возвращении детей в семьи (дела за 1809 - 1825, 1834 - 1835, 1845, 1847, 1851 - 1854 и 1862 гг.). Часть документов содержит подробную информацию о родителях, остальные позволяют определить лишь их сословное происхождение. Родственники, которые стремились вернуть питомцев из воспитательного дома, составляли весьма немногочисленную, самую благополучную и добропорядочную часть тех, кто ранее принес детей туда. Например, к 1 января 1824 г. в Петербургском доме числилось 5374 мальчика и 6297 девочек (всего 11 761 ребенок), и за тот же год выявлены лишь 33 просьбы о возвращении детей 2.

 

 

Фруменкова Татьяна Георгиевна - кандидат исторических наук, доцент Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена. Санкт-Петербург.

 
стр. 105

 

Документы позволяют определить социальное положение почти 500 семей, отдавших своих детей. По сословному составу эти семьи отличались от населения Петербурга. Если среди горожан до половины 3 относились к числу крестьян и дворовых, то среди родителей питомцев их насчитывалось около 30 человек: детей крепостных в дома принимать запрещалось. Матери таких подкинутых детей их возвращения обычно не добивались. Выявив среди питомцев детей крепостных, чиновники возвращали их помещикам. К тому же среди крестьян, находившихся в столице на заработках, женщин было лишь 14 - 17% (в 1824 и 1838 гг.) 4, а детей в дом обычно отдавали матери.

 

До 14 - 15% населения столицы составляли разночинцы, но среди просителей они не упоминаются: источники не выделяли их в особую группу. Зато представлены вольноотпущенники (23), низшие придворные служители (12), канцеляристы и курьеры (5), фельдшеры и лекарские помощники (4), а также повивальные бабки (5). Вероятно, как раз их и можно отнести к разночинцам. У вольноотпущенников интересовались, в свободном или крепостном состоянии родился ребенок. В последнем случае помещик письменно подтверждал, что не претендует на питомца.

 

Нижних воинских чинов в столичном населении также было 14 - 16% (вместе с отставными), и они составляли примерно такую же долю родителей питомцев (в среднем - 15%). Мещане (около 10% населения) поставляли в дом до четверти выявленных детей, очевидно, потому, что мещане являлись относительно стабильным, постоянно проживающим в городе сословием. То же относится к ремесленникам. Доля цеховых в столице колебалась от 2 до 3%, но они составляли свыше 4% известных родителей.

 

Процент известных детей дворян и чиновников (6, 5%) значительно ниже их доли в населении Петербурга (от 8 до 13%). У женщин-дворянок имелись другие способы устроить внебрачное потомство, и к помощи воспитательного дома они прибегали лишь в крайнем случае. В отдельные годы, к примеру, в 1824 г., дворяне и чиновники составляли наибольшую группу просителей о возврате (10 из 32 человек). Среди дворянок, просивших вернуть детей, представители известных фамилий: дочери капитана первого ранга Головачева и действительного статского советника Величко, жены генерал-майора Тизенгаузена и статского советника Лаврова (1851 г.) 5. Дворяне давали немалый процент отцов, возвращавших внебрачных детей.

 

Восемь детей поступили из семей купцов, дочь церковного причетника была матерью одного ребенка. Служители церкви обязаны были бороться с внебрачными связями, чем, видимо, и объясняется почти полное отсутствие их потомков среди воспитываемых в доме: или их действительно было очень мало, или их тщательно скрывали. Встречались и иностранные подданные, в основном выходцы из германских государств (10), уроженцы Финляндии (10), а также жители прибалтийских губерний (7). Протестанты и католики давали подписку воспитывать ребенка в православии, а иностранцы - не увозить его из России без разрешения.

 

Отчеты чиновников, выяснявших уровень достатка и нравственности просителей, позволяют выяснить, как женщины добивались определенного уровня благосостояния. Особенно трудной была судьба женщин незамужних, вдов и рекрутских жен. Круг женских занятий был ограничен и хорошо известен по классической литературе XIX в.: шитье, стирка белья, сдача в поднаем помещений, нередко со столом, реже - торговля.

 

К примеру, Прасковья Кабанова занималась "рукодельным портным мастерством и шитьем белья" и получала до 1000 руб. в год (1824 г.). В 1845 г. чуть больше могли заработать шитьем "женских платьев, нарядов и белья"

 
стр. 106

 

Александра Кузнецова (до 300 руб. сер. в год) и женских платьев и мужского белья Ефросинья Каупе (90 руб. асе. в месяц), несколько меньше - дочь солдата Елена Дмитриева (женские платья и белье, до 70 руб. асе. в месяц). Некоторые из швей использовали труд наемных работниц. В 1845 г. Екатерина Богданова и Анна Козмина занимались шитьем "с помощью наемных швеек". Портнихи снимали приличные квартиры стоимостью от 10 руб. асе. до 12 руб. сер. в месяц. Почти все они были мещанками 6.

 

Самой тяжелой физической работой была стирка белья. Этим тяжким трудом зарабатывали себе на хлеб в 1823 г. мещанская вдова Татьяна Кирпичникова, в 1845 г. - вольноотпущенные Федора Кириллова, Авдотья Осипова, а также мещанка Матрена Иванова, они снимали квартиры за 10 - 12 руб. асе. в месяц и зарабатывали от 65 до 75 руб. асе. в месяц. Иным женщинам удавалось создать небольшие прачечные. В 1835 г. мещанка-вдова Марья Филиппова занималась "стиркой чужого белья", держала у себя "в ученьи стирке и глаженью двух девушек" и зарабатывала около 2500 руб. в год, а квартира, дрова и прачки обходились ей в 1000 руб. ежегодно. В 1845 г. вдова вахтера Марья Тихонова занималась стиркой белья с помощью четырех наемных работников (до 130 руб. асе. в месяц), а квартиру снимала за 15 рублей. Нередко стирка или прачечная совмещались с иной работой 7.

 

Женщины сдавали комнаты в поднаем, обычно с обслуживанием жильцов, убирали, готовили пищу, шили, стирали белье. В 1824 г. вольноотпущенная Мавра Михайлова нанимала квартиру за 40 руб. асе, занималась "портным мастерством" и "имела нахлебников", что приносило ей 100 руб. асе. в месяц. Экономная хозяйка положила 1500 в сохранную казну на имя сына. В 1847 г. мещанка Анна Семикова снимала квартиру за 5 руб. серебром. "Имеет жильцов, приготовляет кушанье, стирает белье, в свободное время занимается шитьем женских платьев, имеет до 25 руб. сер. в месяц, содержит себя довольно хорошо", - сообщал о ней ревизор 8.

 

Торговля и мелкое предпринимательство также были в числе занятий одиноких женщин. В 1845 г. рекрутская жена Аксинья Сергеева получала от окрестных крестьян "сельские продукты, как-то: крупу, горох, а наиболее коровьего масла на комиссию", торговала ими и зарабатывала 80 руб. асе. в месяц; мещанка-вдова Прасковья Бортникова готовила "разные съестные припасы и, продавая оные на Сенной площади", выручала до 85 руб. асе. в месяц. Мещанка Авдотья Мартынова снимала квартиру за 70 руб., часть ее отдавала "внаймы" трем женщинам "с отоплением, прислугой, кушаньем", за что они платили ей до 150 руб., содержала "кухмистерский стол" и отпускала "частным лицам кушанья на их квартиры". Обедать приходили и к ней в дом; "таковыми трудами" она делала "обороту до 500 руб. в месяц". Отдельные торговки были зажиточными. В 1845 г. экономическая крестьянка Анна Васильева, владелица "ларя или лавки под N 6" в Апраксином дворе, продавала мужские фуражки и шляпы. В услужении у нее находился "сиделец", а доход достигал 8000 руб. асе. в год 9.

 

Многие женщины поступали в услужение. В 1835 г. дочь унтер-офицера Лукерья Яковлева жила "в кухарках по 15 руб. в месяц у дамской портнихи Перлинг, которая за усердную службу ее" обязалась "в случае какого-либо недостатка" или смерти матери принять ее дочь на содержание и выучить ее "портному мастерству". В 1845 г. вдова портного, шведского подданного, Марья Люнгрен, очевидно после смерти мужа, стала кухаркой у купца-портного Маркевича и управляла всем его хозяйством. Она жила "на всем готовом", получала 30 руб. асе, натурой кофе, чай, сахар, а также подарки на 2 руб. в год, всего - на 70 руб. ассигнациями. Именно в этой группе находились и самые бедные из матерей, и в воспитательном доме сомневались, следует ли

 
стр. 107

 

отдавать им детей. В 1847 г. о возвращении пятилетнего сына просила бывшая крепостная, вольноотпущенная Иванова, родившая сына "в здешней градской тюрьме, где она содержалась по подозрению в краже". Теперь она состояла работницей у швейцара Фридулина. Помещик не дал согласия освободить ребенка, а мать его находилась "в бедном состоянии", и совет предложил отказать ей, но император повелел возвратить мальчика.

 

Немногие женщины служили в государственных заведениях. Например, в 1845 г. вольноотпущенная Авдотья Карпова работала кастеляншей в училище Петербургского почтамта с жалованьем 35 руб. асе. в месяц, имела казенную квартиру, получала бесплатные дрова и свечи и с помощью наемных работниц занималась стиркой белья для частных лиц, чем зарабатывала до 60 руб. ассигнациями 10.

 

Иные просительницы вели свое хозяйство в пригородных деревнях. "Крестьянская девка" Сара Симонова, в 1835 г. просившая вернуть ей сына Филимона (1831 г.), проживала вместе с сестрой "близ Рыбацкой слободки в чухонской деревне Гарри". "Состояния и поведения хорошего", сестры имели "деревянный дом, 3 коров, 5 овец, 10 кур, 4 свиньи" и 200 руб. денег. В 1862 г. с просьбой возвратить ребенка обратилась в воспитательный дом вдова матроса Анна Алексеева. Ее имущество заключалось "в корове и 100 руб. денег". Она жила "от поденной работы", капиталом обеспечить ребенка не могла. Ей отказали как "неблагонадежной по состоянию" 11.

 

Образованные женщины давали уроки или служили учительницами. В 1845 г. с заявлением о передаче ей на воспитание дочери Авдотьи (1838 г.) обратилась "служащая при императорском обществе благородных девиц рукодельною дамою" Каролина Рейтфус. В Смольном институте она зарабатывала 750 руб. асе. в месяц, пользовалась казенной квартирой, "в досужное от службы время" с двумя помощницами шила женские платья, что давало ей еще 1500 руб. асе. в год. Дочь она собиралась отдать "на полный пансион в какое-либо частное учебное заведение".

 

Одной из самых обеспеченных категорий женщин были повивальные бабки, чаще немки или финки. В 1847 г. решила вернуть дочь "финляндская уроженка" София Вестерлунд. Дочь "директора музыки бывших финляндских войск", она занималась повивальной практикой и получала "славную плату за свое искусство". Контролер отметил "пышное украшение комнат" и подчеркнул, что 23-летняя женщина живет в хороших условиях. В 1845 г. "повивальная бабушка" Аграфена Пинау, попросившая разрешения забрать к себе 16-летнюю дочь, снимала квартиру за 40 руб. асе. и зарабатывала до 3500 руб. асе. в год. Она вырастила уже двух сыновей и двух дочерей, живущих "своими трудами на своем иждивении", и имела диплом Медико-хирургической академии, выданный в 1844 году 12.

 

В 40% семей питомцев дома замужние женщины не только вели хозяйство и воспитывали детей, но и имели заработок. Большинству из них не удавалось внести в семейную копилку столь весомые суммы, как получаемые повивальными бабками, но иногда своим доходом они могли конкурировать с главой семьи. Круг занятий семейных женщин был тот же самый, что и у одиночек: шитье, стирка, сдача комнат, обслуживание нахлебников, сельскохозяйственные заботы. Работали, конечно, в первую очередь представительницы низших сословий.

 

Жены и родственницы купцов жили за счет предпринимательских доходов - собственных или главы семьи. Купеческая жена лифляндка Луиза Вебер, в 1824 г. решившая взять на воспитание племянницу 16 лет, имела возможность содержать девушку, так как владела капиталом в 16 тыс. рублей. Муж финляндской уроженки Марии Эберг, "бриллиантовый мастер", имев-

 
стр. 108

 

ший четырех учеников, в 1835 г. согласился принять внебрачную дочь своей жены Елену. Доход ювелира составлял 5 тыс. руб. в год, квартира обходилась в 600 рублей 13. Многие дворянки жили куда скромней, но сведений о том, что они пополняли семейный бюджет, обнаружено мало, - видимо, они в основном не работали или во всяком случае посторонним об этом сообщать не спешили.

 

Абсолютное большинство принятых в дом детей, как и предполагали его основатели, было рождено вне брака. Из 274 детей, о которых сохранились эти сведения, только 25, или около 9%, появились на свет в законном браке. Такого ребенка иногда принимали в воспитательный дом временно (если его мать умирала или из-за болезни не могла его кормить, а у отца не было денег на наем кормилицы). В 1823 г. прошение подал трубочистный мастер Генрих Кастен. Во время его командировки жена родила, "заболела горячкою", не смогла найти кормилицы, отдала в воспитательный дом ребенка и при нем 280 рублей. Вскоре она выздоровела, и родители попросили вернуть малыша, а деньги передать на нужды других детей.

 

В воспитательный дом попадали и дети, рожденные в браке, родители которых оказывались в чрезвычайных обстоятельствах. В 1823 г. жена коллежского регистратора Паулина Зельднер и ее муж, "гонимые несчастьями", отдали на воспитание двух дочерей. Одна из них умерла. В 1824 г. мать, муж которой к этому времени состоял "при месте", просила вернуть вторую дочь. Среди подобных питомцев было немало солдатских детей, чьи матери, когда мужа взяли на службу, остались без средств. Жена музыканта лейб-гвардии Измайловского полка Анисья Дмитриева в 1822 г. родила дочь Анну. Ее муж находился тогда "в походе до Вильно", денег она "по бедному состоянию" не имела и отдала девочку в воспитательный дом. В 1824 г. семья попросила о возвращении дочки 14.

 

Остальные дети (91%) были внебрачными. Некоторые пары, прожив без венчания ряд лет, обзаведясь детьми (случалось, в дом поступали все их дети), позднее вступали в официальный брак и стремились вернуть их. Отцом почти четверти внебрачных детей (57 из 249) являлся будущий муж их матери.

 

Подобные семьи при Марии Федоровне часто брали своих детей на "семилетнее" или "временное" воспитание. Дети считались питомцами дома, но воспитывались при матери или у родственников, за что производилась небольшая плата. В 1845 г. с прошением о возвращении дочери, прижитой до брака в 1836 г., обратилась жена "вечного пряничного цеха мастера" Авдотья Яковлева. К этому времени она была замужем, имела четырехлетнюю дочь и сына десяти лет, также "взятого обратно из питомцев воспитательного дома" 15.

 

56 замужних женщин, преимущественно вдов, рекрутских и солдатских жен, произвели на свет незаконных детей до замужества, после смерти мужа или в его отсутствие. В тяжелом положении оказывались рекрутские и солдатские жены. Если у такой женщины не было детей, в семье мужа она оказывалась лишней, о нем много лет ничего не знала, но устроить свою жизнь по закону не имела права, так как формально считалась замужней. "Ни вдова, ни замужняя жена", - говорили о них в народе. Им приходилось самим изыскивать заработок. Лишенные возможности "правильно" устроить свою жизнь, они нередко передавали внебрачных детей на государственное обеспечение. В 1845 г. рекрутская жена Марья Григорьева представила в опекунский совет билет рекрутского присутствия, выданный ей в ноябре 1830 г., и билет на дочь, родившуюся в 1833 году. Оставшись без мужа в 15 лет, она с тех пор о нем ничего не слышала 16.

 

Дети некоторых просительниц появились на свет до их замужества, и, овдовев, добившись достатка и положения в обществе, матери брали детей

 
стр. 109

 

на свое попечение. В 1809 г. в совет обратилась дочь дерптского купца Екатерина Шмитова (Шмидт). Она сообщила, что после смерти секретаря Адмиралтейств-коллегий коллежского асессора А. Орловского "остались без всякого имущества и родства несчастнорожденные дети", дочь и сын. Купеческая дочь приютила их, но не имела средств, и просила взять сирот в воспитательный дом. Ее показания подтвердили трое свидетелей-дворян, и детей приняли как круглых сирот. Но в 1811 г. поступило прошение вдовы губернского секретаря Екатерины Петерсон. Она объяснила, что была "не в силах содержать детей, прижитых... в бытность девицей с... Орловским", и отдала их "в звании девицы Екатерины Шмидт", а позднее вступила в брак с А. Петерсоном. Ей пришлось представить прежних трех свидетелей, которые подтвердили, что двое детей Екатерины Шмитовой-Петерсон - не сироты, и ныне у нее "довольно достатка для воспитания". Детей вернули 17.

 

Некоторые женщины добивались возвращения детей, "прижитых во вдовстве". Вдова губернского секретаря Катерина Гресевицкая имела законного сына шести лет, в 1833 г. "по расстроенному состоянию" отдала в дом новорожденную дочку, а год спустя пожелала ее вернуть. Солдатская вдова Елена Андреева старшую дочь родила до брака, в 1819 г., и "по бедности" отдала в воспитательный дом. После смерти мужа (1823 г.) у нее появились еще две дочери, которые также были питомицами дома и находились у матери на семилетнем воспитании. В 1834 г. она попросила о возвращении старшего ребенка.

 

В 19 случаях женщины обзавелись детьми до замужества, причем отцом ребенка был другой мужчина, но муж соглашался принять ребенка своей жены. Мещанка Марья Магрицкая в 1831 г. отдала в воспитательный дом внебрачного сына Дмитрия. В 1845 г. она была замужем за рядовым военно-рабочей роты и попросила о возвращении ребенка (других детей в семье не было). 20-летняя Елизавета Юргенсон прижила сына Петра в 1834 г. "до браку с мещанином, который умер", и отдала малыша в воспитательный дом. К 1835 г. она вышла замуж за токарного мастера и "по материнской любви к дитяти" желала "обще с мужем" иметь его "неразлучно при себе" 18.

 

Такие семьи иногда включали как детей от предыдущих браков, так и общих детей супругов. В семье вахтера Александрийского театра Векшина было четверо детей. Трое старших - дети от первого брака. По просьбе матери в 1835 г. ей вернули из воспитательного дома дочь Марью, рожденную в 1824 г. "во вдовстве, не от вахтера". Союз вдовца с вдовою был распространенным явлением.

 

72 женщины (около 26%) после рождения внебрачного ребенка не вышли замуж, но их материальное положение за прошедшие годы улучшилось. 10 молодых женщин жили на содержании у своих любовников или находились у них в услужении. Мещанка Анна Победова в 1834 г. сообщила, что дочь Катерину прижила в 1828 г. с капитаном Апраксиным. Отправившись на службу в Грузию, капитан присылал ей оттуда на содержание 1000 руб. в год. Дочь унтер-офицера Анна Смирнова в 1835 г. попросила вернуть дочь Марью, родившуюся в 1834 году. Она жила "на иждивении отца воспитанницы, имени которого не объявила" и имела от него еще одну дочь 19. Очевидно, непрочность положения заставляла таких женщин отдавать детей в сиротское учреждение.

 

Остальные женщины из этой группы состояли ключницами или экономками: у статского советника Воейкова, конференц-секретаря Академии художеств В. И. Григоровича, библиотекаря Публичной библиотеки А. Е. Протопопова и др. Некоторые из этих чиновников не только согласились принять детей в свой дом, но и обещали устроить их судьбу 20. Скорее всего, дети

 
стр. 110

 

экономок были их собственными детьми. Мещанка Александра Борисова в 1845 г. попросила о возвращении сына 14 лет. Она жила в работницах у иеродиакона Армянской церкви Серафима Богданова, имела еще одного сына, которого взяла из воспитательного дома в 1831 году. Мальчик учился в Петропавловской школе "на счет Богданова". "За ее хорошее поведение и службу" иеродиакон, человек обеспеченный, принял детей и обязался оставить им по смерти все имущество.

 

В 9 случаях о возвращении питомца просили отцы. Их матерей либо не было в живых, либо они соглашалась доверить отцу их судьбу. Отцы, иногда женатые, обладатели высоких чинов, не имели других детей. В 1835 г. в совет обратился надворный советник Ливотов. Мать его дочери умерла, а он представил билет на ребенка. Чиновник был женат на другой женщине, детей в браке не имел и решил взять дочь на воспитание. В 1847 г. генерал-лейтенант Берхман, "лишившись собственных детей и желая иметь при себе" отданную в 1846 г. в дом Пелагею Петрову, обязался "обеспечить ее участь" (вероятно, девочка была внебрачной дочерью генерала). Ребенок был возвращен. В 1862 г. в Петербург пришло письмо из города Трубчевска от отставного подпоручика Неплюева. Заслуженный боевой офицер сообщал, что мать питомца воспитательного дома Александра Александрова, полного тезки отца, потомственная дворянка, умерла, и просил вернуть мальчика, но отказывался назвать ее имя и представить свидетельство о смерти, желая сохранить семейную тайну. В день написания письма подпоручик женился. Ребенка ему отдали 21.

 

После смерти отцов у детей возникали проблемы с наследством. В 1815 г. отцу, мещанину Дмитрию Якимову, возвратили внебрачную дочь Татьяну. В 1817 г. он умер почти одновременно с собственной матерью-купчихой, оставившей ему и его сестре значительное наследство (дом, иконы, жемчуга). На долю Якимова от имени Татьяны предъявила претензии ее мать мещанская вдова Неонила Кебина. Суд, однако, закрепил все наследство купчихи за ее дочерью Натальей Якимовой. Незаконнорожденной Татьяне достался только положенный отцом на ее имя капитал - 1500 рублей.

 

О возвращении питомцев хлопотали и их родственники, когда не было матери или она перекладывала ответственность за их воспитание на плечи родных. В 1811 г. в дом был принят "оставшийся после умершего иностранца" 10-летний Николай Штос. Мальчика определили в латинский класс, готовивший к учебе в университете или Медико-хирургической академии. Однако отрок оказался крепким орешком. Из класса его передали для обучения садоводству в Павловск, но оттуда он был возвращен в дом "по неспособности". В мае 1817 г. 16-летний юноша совершил побег "из опасения попасть в аптекарские ученики" в больницу для бедных, но вскоре был пойман полицией. В доме думали, как наказать строптивца, но вскоре получили прошение капитана 2-го ранга Н. Т. Вараксина. Он сообщил, что воспитывал мальчика и, узнав о его проступке, захотел загладить вину. Капитан ныне имел возможность дать ему "пристойное содержание" и "избрать по способности его желаемый род жизни". О степени их родства не сообщалось.

 

Родственники некоторых питомцев были состоятельными людьми. В 1824 г. попросила отдать ей крестную дочь Прасковью купеческая вдова Дарья Пронина. Она жила в доме покойного мужа с племянником купцом 3-й гильдии И. Прониным, владельцем морских судов, получавшим годовой доход до 20 тыс. рублей. В случае смерти тетки он обещал "оделить" воспитанницу имуществом. В том же году жена коллежского регистратора Александра Ставассер попросила вернуть 19-летнюю двоюродную сестру Надежду. Муж поддержал просьбу жены, а мать девушки жила "при них" 22. В этом случае,

 
стр. 111

 

как и в ряде других, возвращаемые воспитанницы были уже взрослыми, нуждались только "в устройстве судьбы" и могли стать помощницами по дому.

 

Интересна информация о грамотности женщин. Только 39 из 109 женщин, подавших заявления, то есть более трети, умели писать. При этом грамотность взрослых женщин не была обязательно связана с их сословным положением, а неграмотность не препятствовала заниматься предпринимательством. Грамотой в большинстве не владели даже жены и дочери чиновников и канцеляристов 23.

 

Итак, судя по материалам о возвращении детей, многие питомцы Петербургского воспитательного дома были сиротами при живых родителях, говоря современным языком, социальными сиротами. Они попадали в сиротское учреждение по экономическим и социальным причинам. Большая их часть была рождена вне брака, а положение матери-одиночки было в то время во всех отношениях тяжелым. Внебрачные и добрачные связи в столице не были редкостью. Детей в воспитательный дом приносили преимущественно матери, представительницы всех сословий российского общества. Сведения, собранные администрацией воспитательного дома, позволяют составить любопытный портрет горожанки того времени - женщины порой грешной, но сильной духом, доброй, любящей и привлекательной, а главное - беззаветной труженицы, сумевшей, несмотря на все испытания, встать на ноги и взяться содержать свою семью или, по крайней мере, вносить значительный вклад в семейный бюджет.

 

Примечания

 

1. ПСЗ-1. Т. 16, N 11908.

 

2. Центральный государственный исторический архив Санкт-Петербурга (ЦГИА СПб.), ф. 8, оп. 1, д. 1244, л. 4; Российский государственный исторический архив (РГИА), ф. 758, оп. 10, д. 137, л. 1.

 

3. Сведения о социальном составе жителей Петербурга см.: Очерки истории Ленинграда. Т. 1. М. - Л. 1955, с. 513.

 

4. Там же, с. 509.

 

5. РГИА, ф. 758, оп. 10, д. 142, л. 7, 23, 45, 62.

 

6. Там же, д. 137, л. 76, 147об.; ЦГИА СПб., ф. 8, оп. 1, д. 41, л. 18об., 78об., 90об., 150об., 174об., 250об., 331об.; д. 111, л. 36 - 37об., 94 - 95; д. 168, л. 118 - 119об. В это время 1 руб. сер. = 3,5 руб. ассигнациями.

 

7. ЦГИА СПб., ф. 8, оп. 1, д. 19, л. 11об., 188; д. 41, л. 8об., 31об., 85об., 255об., 279об.. 305об.; д. 67, л. 17; д. 111, л. 2об., 104об.

 

8. РГИА, ф. 758, оп. 10, д. 137, л. 84; ЦГИА СПб, ф. 8, оп. 1, д. 41, л. 120об.; д. 67, л. 151, 157.

 

9. ЦГИА СПб., ф. 8, оп. 1, д. 41, л. 66, 188об., 260 - 260об., 342об.; д. 67. л. 114.

 

10. Там же, д. 19, л. 211, 246, 286; д. 41, л. 224, 332; д. 67, л. 53, 60 - 63.

 

11. Там же, д. 19, л. 53 - 54; д. 168, л. 163, 180.

 

12. Там же, д. 41, л. 127 - 127об., 208 - 208об., д. 67, л. 134 - 136; д. 111, л. 74 - 75об.

 

13. РГИА, ф. 758, оп. 10, д. 137, л. 134, 159 - 160; ЦГИА СПб., ф. 8, оп. 1, д. 19, л. 32; д. 111, л. 84 - 84об.

 

14. Там же, д. 136, л. 77; д. 137, л. 92 - 94, 129 - 132.

 

15. ЦГИА СПб., ф. 8, оп. 1, д. 41, л. 52 - 56.

 

16. РГИА, ф. 758, оп. 10, д. 137, л. 219 - 219об.

 

17. Там же, д. 136, л. 1а - 16.

 

18. ЦГИА СПб., ф. 8, оп. 1, д. 19, л. 6 - 6об., 23 - 24об., 316 - 317; д. 41, л. 268 - 268об.

 

19. Там же, д. 41, л. 43а - 48, 192 - 195, 227 - 231.

 

20. Там же, д. 19, л. 65 - 66об.; д. 41, л. 94, 180 - 187, 390 - 396.

 

21. Там же, д. 19, л. 118а - 122, 202 - 205; д. 67, л. 195 - 202; д. 168, л. 174 - 176.

 

22. Там же, л. 159 - 163; РГИА, ф. 758, оп. 10, д. 136, л. 17 - 23, 25 - 55, 159 - 163; д. 137, л. ПО, 155а - 156.

 

23. ЦГИА СПб., ф. 8, оп. 1, д. 19, л. 23, 293, 322; д. 41, л. 18, 110, 315; д. 111, л. 12, 47.

Опубликовано на Порталусе 24 октября 2020 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама