Ни одна война не опустошала нашу планету так, как моровая язва. Достаточно вспомнить "великую чуму", названную "черной смертью". Зародившись в 1332 г. в Восточном Китае, она погубила 13 млн. человек. Отсюда с караванами попала в Северную Африку, вызывая мор и опустошение. Так, в 1348 г. от нее полностью вымерло население острова Кипр. По Средиземному морю носило корабли с мертвыми экипажами. Прибитые к берегам Европы, они принесли туда чуму, которая за несколько лет охватила все страны вплоть до Норвегии и Гренландии и унесла более половины жителей континента. В 1352 г. через Скандинавию, Польшу, Германию и Астрахань "черная смерть" проникла в Россию, где последствия тоже были ужасающими - многие города полностью вымерли. В 1770 - 1772 гг. она вновь обосновалась в Москве, но на этот раз в смертельную схватку с ней вступили отважные врачи.

стр. 97

Кандидат филологических наук Л. В. МАНЬКОВА

В 1769 г., во время русско-турецкой войны, в Османской империи вспыхнула эпидемия, постепенно распространившаяся по Молдавии и Валахии. Вскоре она перекинулась на Украину и в центральные районы России. В ноябре 1770 г. черная гостья проникла в Москву. Первым забил тревогу старший врач Генерального госпиталя А. Ф. Шафонский. Этот выдающий русский медик, один из основоположников отечественной эпидемиологии, закончивший три университета за границей (в Галле, Лейдене и Страсбурге), верно определил характер появившейся в городе болезни и возглавил борьбу с ней, обращая основное внимание на меры общественно-санитарного характера (изоляцию больных, карантин, очистку города и др.). Впоследствии он написал фундаментальный труд "Описание моровой язвы, бывшей в столичном городе Москве с 1770 по 1772 г.", содержавший в теоретической части немало прогрессивных и интересных мыслей о природе болезни, ее происхождении и путях распространения.

Распознав чуму, Шафонский немедленно поставил в известность Медицинскую коллегию. Не дожидаясь решения чиновников, он самостоятельно принялся за дело: окружил госпиталь усиленным караулом, прекратил сообщение с городом.

Доктор круглосуточно лечил больных, соблюдая максимум предосторожности. Мусор сжигали, во дворе развели костры, чумных отделили от остальных пациентов, палаты постоянно проветривали, пол и двор посыпали негашеной известью. По наблюдению Шафонского, прежде всего заболевали младенцы, женщины и молодые люди "сырого" сложения, реже - старые и "сухого" сложения мужчины, так как у первых тело мягче и поры более открыты.

Лечили жаропонижающими и укрепляющими средствами: хиной, камфарой, мускусом и т.д. К карбункулам и бубонам прикладывали припарки, пластыри, делали надрезы/ Шафонский старался вызвать на начальной стадии болезни испарину, благодаря чему иногда выздоравливали даже пораженные бубонной формой. Действенным средством оказался уксус: им умывались, его пили, разбавляя водой, вдыхали пары. Рекомендовалось курение табака, ношение камфары на теле, жевание пряностей (имбиря, колчана), окуривание вещей и помещений можжевельником, ладаном и порохом.

Особенно ценился уксус "четырех разбойников", получивший распространение после эпидемии чумы в Марселе в 1720 г. Данная смесь состояла из уксуса, камфары и измельченных трав: шалфея, мяты, руты, чеснока, корицы, гвоздики и других растений. Как указывали наставления XVIII в., "сей уксус препоручается от заразы и прилипчивых болезней; моют оным руки и лицо; курят в комнатах и избах, наливая на раскаленный камень или железо, также окуривают им белье и платье".

Шафонскому удалось выходить 5 человек из 27. Благодаря его бдительности никто больше не заболел. По истечении 40 дней карантина он выпустил всех из госпиталя, а само деревянное здание и вещи бывших там людей сожгли.

Несмотря на изоляцию госпиталя, моровая вспыхивала в разных местах города. Однако некоторые врачи с завидным упорством продолжали ее отрицать. Так, московский штадт-физик (главный городской врач) А. А. Риндер считал, что чума не может быть в местном климате, так же как не могли ее занести с Украины по причине большого расстояния. Он настоял на отмене всех противоэпидемических мероприятий.

Несмотря на протесты ряда специалистов, мнение Риндера, имевшего непререкаемый авторитет среди правящих кругов, одержало верх.

Но события развивались. 15 января 1771 г. генерал-губернатор Москвы генерал- фельдмаршал граф П. С. Салтыков писал императрице: "На Введенских (горах, где располагался госпиталь. - Л. М.) все кончено, о болезни же прямо донесть не могу - там была или нет, пока же кроме двух подлекарей, кои и ныне там заперты, никто там не бывал. Шафонский просил освидетельствовать его госпиталь медицинскую контору, но ни один доктор не поехал, и рассуждали заочно". Салтыков послал туда Риндера, который в здание не вошел и больных не осматривал, а переговаривался с Шафонским через костер.

В марте 1771 г. полиция узнала о необычайной смертности на Суконном дворе в Замоскворечье. Проверить сигнал генерал-губернатор командировал доктора К. О. Ягельского, окончившего петербургскую Госпитальную школу, затем защитившего диссертацию по психиатрии в Лейденском университете, после чего продолжавшего образование еще в некоторых учебных заведениях Франции и Германии. Тот сразу определил - чума. Он установил: среди рабочих заболевания начались еще в январе, за истекшее время умерло 130 человек. Для подтверждения диагноза Салтыков послал 5 врачей, выходцев из Германии, но те вновь не признали моровую, хотя заявили, что болезнь "есть гниючая, прилипчивая заразительная... и очень близко подходит к язве". Тем не менее Сенат решил вывести всех из Суконного двора в Угрешский монастырь, расположенный рядом с городом на Москве-реке, а саму фабрику оцепить. Но было поздно: около 2 000 фабричных разбежались по всему городу.

Ягельский первым подтвердил диагноз Шафонского и вместе с ним стал одним из самых деятельных членов "Комиссии для врачевания и предохранения от моровой язвы". Именно он изобрел курительный порошок для дезинфекции помещений и вещей больных. Кроме того, он написал несколько инструкций, изданных Комиссией.

Медицинский совет создали лишь тогда, когда эпидемия приняла угрожающий характер. В него вошли лучшие врачи и профессора Московского университета: АФ. Шафонский, К. О. Ягельский, П. И. Погорецкий и др. Несмотря на то, что чума ежедневно уносила тысячи жизней, на-

стр. 98

стр. 99

стр. 100

ходящиеся в Москве немецкие лекари во главе с Риндером продолжали упорно ее отрицать, вводя в заблуждение правительство. Разногласия среди медиков тормозили борьбу с эпидемией и вызывали недоверие горожан к русским специалистам. Более того, некоторые из них подвергались насилию. Был зверски избит и Шафонский. Население игнорировало необходимые меры предосторожности, что способствовало распространению морового поветрия.

Русские врачи поделили между собой город, из своего кармана платили мальчикам деньги за то, чтобы те доносили им о случаях заболевания. Бедняков привозили в госпиталь к Шафонскому, зажиточных горожан, купцов и дворян пытались лечить на дому.

Только после трагического известия из подмосковного городка Пушкина (один из рабочих московского Суконного двора, будучи уже зараженным, вернулся домой, в результате все жители вымерли) Медицинская коллегия признала: в Москве свирепствует чума, о чем в тот же день поставили в известность генерал-губернатора и сенат. Предложенные русскими врачами меры были приняты, хотя и поздно: устроили на заставах карантины, открыли общественную чумную больницу вне города - в Угрешском монастыре. Но Москву, к сожалению, не закрыли, поскольку Салтыков считал, что изолировать ее карантинами невозможно.

Из-за беспрепятственного выезда из города чума перекинулась на другие губернии: Смоленскую, Нижегородскую, Казанскую, Воронежскую. Предписания императрицы Салтыков считал излишними, о чем и сообщил ей. Раздраженная упорством старого фельдмаршала, Екатерина II поручила сенатору П. Д. Еропкину возглавить борьбу с эпидемией. Сама же она консультировалась с лучшими специалистами по вопросам противостояния "черной смерти", села за учебники. Ежедневно она писала Еропкину пространные письма, в которых давала множество советов и рекомендаций, особое внимание уделяя гигиене.

В апреле 1771 г. в Москве, наконец, начали регистрировать умерших. В этом месяце их оказалось 778 человек. Но учет был далеко не точен. Люди, боясь карантина, зачастую тайно закапывали покойников во дворах, подвалах, в домах под полом. Даже по неполным данным, за сентябрь и октябрь этого года погибло около 40000 человек.

Одним из русских врачей, самоотверженно боровшихся с чумой, был упомянутый выше П. И. Погорецкий. Закончив Киевскую духовную академию, он с 1757 г. обучался в медицинской школе Санкт-Петербургского адмиралтейского госпиталя. В числе 10 лучших учеников его отправили в Лейден, где в 1765 г. он защитил диссертацию и вернулся в Россию. Преподавал в московской Госпитальной школе, переводил медицинские книги и статьи из Энциклопедии. Однако его плодотворная научная и педагогическая деятельность была прервана. Погорецкий дерзнул без согласия Медицинской коллегии перевести и опубликовать за свой счет учебник диагностики и лечения болезней немецкого врача И. Ф. Шрейбера, что привело к конфликту с госпитальным начальством. За эту "самодеятельность" его арестовали, отдали под суд и назначили доктором Сибирского корпуса. Узнав суть дела, императрица приказала срочно доставить Погорецкого в Петербург. Здесь он проработал год, затем по прошению был уволен и уехал в Москву. Находясь в отставке, Погорецкий добровольно включился в борьбу с чумой - его направили в госпиталь, расположенный в Лефортовом дворце.

В июне 1771 г. в смертельную схватку с "черной смертью" вступает еще один выдающийся русский эпидемиолог - Д. С. Самойлович. Он закончил школу при Петербургском адмиралтейском госпитале, с 1768 г. принимал участие в русско-турецкой войне. Здесь впервые встретился с чумой и принялся ее изучать: наблюдал за больными, беседовал с переболевшими и медиками, знакомился с местными средствами борьбы с заразой. Но вскоре сам заболел "жестокою горячкою с кровавым поносом". После 18 месяцев изнурительной болезни его перевели в Оренбург. По пути в местах, где свирепствовало моровое поветрие, Самойлович посещал все госпитали, наблюдал за течением болезни и беседовал с опытными врачами. Получив известие об эпидемии в Москве, он поспешил в Первопрестольную. Именно здесь ярко проявился его талант. Это был пример исключительной самоотверженности врача и жертвенного отношения к науке. Впоследствии Самойлович в книге "Рассуждения о чуме" обобщил практический опыт борьбы с заразой и создал стройную и для того времени прогрессивную

стр. 101

стр. 102

стр. 103

систему научных представлений о болезни, ее клиническом течении, путях распространения и мерах борьбы с эпидемиями.

Поначалу Самойловича направили в Угрешский монастырь. Не оправившийся до конца от болезни, он неотлучно находился с больными. В результате заразился сам и трижды перенес приступы чумы.

Как только доктор Ягельский изобрел курительный порошок и написал инструкцию по его применению, Медицинская комиссия решила срочно провести соответствующие опыты. Это опасное и ответственное дело поручили Д. С. Самойловичу. Напомню: в XVIII в. в Европе широко испытывали лечебные средства на приговоренных к смертной казни (в случае благоприятного исхода они получали помилование). Самойловичу дали в распоряжение семь смертников. Он лично дважды в сутки в течение четырех дней окуривал одежду и помещение порошком Ягельского, после чего проветривал их еще 6 дней. Прежде чем надеть вещи на преступников, Самойлович носил их сам.

Колодников заперли на 16 дней. Ни один из них не заболел. После 15-дневного карантина они получили свободу. Удачное завершение эксперимента позволило изготовить большое количество порошка и снабдить им все аптеки города.

Самойлович использовал заключенных также для испытания изобретенной им противочумной прививки, предварительно испробовав на себе действие сыворотки. О результатах этого опыта он докладывал на заседании Комиссии для предохранения и врачевания от моровой язвы 23 ноября 1771 г.

Возмущенная бездействием большинства врачей и администрации Москвы Екатерина II направила в зачумленный город своего фаворита графа Г. Г Орлова, наделив его большими полномочиями. 26 сентября тот прибыл в Москву с четырьмя гвардейскими командами, штатом помощников и доктором петербургской полиции Г. М. Орреусом.

Едва вступив в город, Орлов первым делом закрыл его, отдав гвардейцам приказ стрелять на поражение в каждого, кто попытается, несмотря на запрет и предупреждение, покинуть столицу или въехать в нее. Эти карантинные оцепления упразднили лишь в 1774 г.

Исходя из рекомендаций медиков, был осуществлен ряд санитарных и чисто полицейских мероприятий. Особое внимание уделяли разбоям. Граф приказал расстреливать на месте грабителей выморочных домов. Началась генеральная чистка города от грязи и всякой рухляди, таившей в себе заразу. Уничтожали бездомных животных, как переносчиков чумы. Полиция и санитары обходили опустошенные дома и жгли в них все, за исключением металла, писем и икон - их отдавали на хранение в выморочные церкви. Мелкие и ветхие дома сжигали. Артели курильщиков, набранные из вольных людей и колодников, окуривали зараженные дворы обывателей, присутственные места и ряды. Операция затянулась до весны. Всего было сожжено более 3000 выморочных домов, а свыше 6000, в которых находились больные, очищены и окурены. В марте полиция произвела обход дворов для розыска тайно зарытых или просто спрятанных трупов и обнаружила более 1000.

Действовавшие "чумные" госпитали не могли вместить всех больных, и Орлов открыл еще три "опасные" больницы (в Лефортове, Покровском монастыре и в каменном здании близ Донского монастыря - последняя для "неимущих благородных чиновников"). Граф отдал свой родовой дом на улице Никитской под госпиталь, для воспитания многочисленных сирот учредил за казенный счет дом на Таганке. Кроме того, царский посланник открыл 5 карантинных домов и строго следил, чтобы изоляционные помещения действительно выполняли свое назначение. Тех, кто укрывал больных, в наказание назначали служителями при больницах.

Врачи жаловались Орлову на несознательность горожан, предпочитавших умирать дома, но не ложиться в госпиталь, а те, кто был в контакте с больными, отказывались идти в "карантины". Граф прибег к хитрости - разрешил москвичам лечиться на дому, но в то же время выдерживавших срок в карантинах поощрял: женатым выдавал по 10 рублей, холостым - по 5 (сумма для того времени большая). Кроме того, выздоровевших при выходе из больницы снабжали бесплатным питанием и одеждой. Эта мера оказалась настолько действенной, что изоляции стали добиваться даже совершенно здоровые люди.

Григорий Григорьевич постоянно обходил больницы, строго следил за пищей и лекарствами, заставлял в его присутствии сжигать вещи и постель умерших. Тем самым он освободил от чиновничьих обязанностей медиков, которые все силы стали отдавать исключительно лечению больных. Не жалея средств для борьбы с заразой, граф прежде всего позаботился о самоотверженных врачах: сверх двойного жалованья дал им ежемесячное содержание, а в случае смерти - значительные пенсии их семьям. За работу в больницах крепостные получали вольную.

Принятые меры сразу же дали результаты, о чем красноречиво говорят цифры: в сентябре умерло 21 401 человек, в октябре - 17 561, в ноябре-5 235, а в декабре - 805 человек.

"Доброжелатели" пытались и сейчас пытаются свести на нет заслуги врачей в борьбе с чумой. Ее прекращение приписано трескучим морозам, которые якобы и уничтожили инфекцию. Но факты говорят о другом. Во-первых, сохранившиеся ежедневные записи погоды зимы 1771 - 1772 гг. свидетельствуют о невероятных оттепелях в декабре, январе и феврале. Во- вторых, накануне приезда царского посланника в городе вспыхнул чумной бунт. Его участники разгромили госпитали, поубивали многих медиков и разогнали всех чумных, тем самым вызвалидювую, еще более страшную вспышку эпидемии. Однако несмотря ни на что, врачи боролись. Оплакивали и хоронили своих соратников и снова шли в палаты. Разрабатывали новые средства борьбы с чумой, испытывая их на себе. Их труды стали достоянием мировой науки и сделали нашу эпидемиологию самой передовой и авторитетной в Европе. Не морозы и время победили "черную смерть", а наши медики, оставаясь верными клятве Гиппократа.