Проф. З. Цейтлин

Под редакцией акад. С. И. Вавилова и акад. В. П. Волгина. Изд. АН СССР М.-Л. 1946. 274 стр. 14 руб.

Наша литература пока что, к сожалению, ещё так бедна исследованиями подобного рода, что всякая работа, посвященная истории науки и техники, встречается читателями с радостью.

Несмотря на большой тематический диапазон, охватывающий основные отрасли наук естественных, технических и общественных, автору удалось нарисовать интересную картину развития науки и техники в рассматриваемый период, притом картину, хорошо изображающую ряд существенных моментов этого развития. Свою задачу автор формулирует следующим образам: "Конкретное раскрытие путей воздействия производственной практики, в условиях революционной смены производственных отношений во Франции, на теоретическую мысль, на революцию в химии, физике, биологии" (стр. 20).

В общем эта задача разрешена автором удовлетворительно. Работа написана по очень ясному плану. В первой главе автор даёт очерк науки и техники в предреволюционной Франции, а во второй рассматривает влияние прогресса научно-технической мысли на исторические концепции периода Просвещения. Третья глава, посвящённая науке и технике периода революции, дополняется четвёртой главой, в которой рассматриваются общественные, историко-философские и исторические идеи

и концепции революционного периода. В заключении автор подводит итоги своего исследования. По поводу этого плана можно заметить, что было бы лучше, если бы автор к указанным главам добавил ещё одну, именно главу, посвященную взаимосвязи между французским философским материализмом XVIII в. и конкретным развитием науки и техники в этот период.

По существу, указанный вопрос фигурирует в отдельных местах и главах работы, но во всей полноте он не поставлен и не решается.

Вторым недостатком плана книги является то, что из него исключён вопрос о влиянии на прогресс науки и техники во Франции, развития науки и техники в Англии, Германии и Италии. В отдельных местах работы мельком приводятся факты, указывающие на это влияние, но в целом вопрос этот игнорируется автором, что методологически и исторически нельзя признать правильным.

Наконец, третий недостаток плана тот, что автор ограничивает рассмотрение прогресса науки и техники революционного периода рамками политических событий 1789 - 1794 годов. Однако нельзя показать как следует историю науки и техники во Франции в период революции, не касаясь развития науки и техники в послереволюционный период. Вот почему автор, несмотря на желание оставаться в рамках политической хронологии, вынужден всё же з ряде случаев выходить за пределы этих рамок. Методологически и исторически более правильным было бы проследить в сжатом виде научно-техническое развитие " послереволюционный период в той мере, в какой оно доделывало не завершённую в революционные, годы работу.

Указанные недостатки плана обусловлены, повидимому, сознательным стремлением автора по возможности сузить тему, чтобы обеспечить исчерпывающую полноту и конкретность своего исследования. Не отрицая известной законности стремления "не растекаться мыслью по древу", мы тем не менее полагаем, что два последних из указанных нам" моментов являются слишком существенными, чтобы их игнорировать. Ниже на нескольких примерах мы покажем, что подобного рода игнорирование приводит если не к ложной, то всё же исторически неполной картине научного и технического прогресса рассматриваемого периода.

Менее существенным недостатком исследования является то, что упущен ряд источников по истории науки и техники, относящихся к эпохе французской революции. Из них назовём, например, изданные в 1735 - 1777 гг. Французской академией наук семь томов сборника "Машины и изобретения, одобренные Академий наук", двадцать семь томов "Описания искусств и ремёсел", материалы по "Египетскому институту" (1798), сочинения Араго, одного из наиболее компетентных знатоков истории науки и техники во Франции за рассматриваемый период¹ , в частности известные "Биографии", переведённые и изданные в 60-х годах акад. Д. М. Перевощиковым, "Историю математики в XIX столетии" Ф. Клейна, в которой имеется блестящая глава о "Политехнической школе", исследования Лефранка (1893), Дюлака (1912), Матье (1913), Нильсена (1929) и др.

Обратимся, однако, к деталям работы. Первая глава начинается с сжатой характеристики революционного характера науки рассматриваемого времени. Второй раздел посвящен математике и механике небесных тел. Здесь почему-то отсутствует знаменитый "Трактат по динамике" д'Аламбера 1743 т., хотя отмечается работа Клеро 1752 года.

Наиболее удачным является раздел третий - "Физика и химия"; посвященный главным образом развитию химии в связи с развитием химической технологии и химической промышленности. Автору удалось найти и проанализировать важный исторический документ - работу химика Эллера, переведённую для нужд СПБ Горного училища в 1780 г. студентом Андреем Пикароном. Автор устанавливает знакомство Лавуазье с этой работой и её влияние на творчество Лавуазье. Что касается характеристики заслуг Лавуазье, то в этом отношении мы считаем необходимым сделать следующее замечание.

Автор, как и другие пишущие об этом предмете, указывает на приоритет Ломоносова в формулировке закона сохранения материи. Но этот приоритет понимается автором и другими лишь хронологически. А между тем хронологический приоритет имеет в данном случае подчинённое значение сравнительно с приоритетам другого рода, именно тем, что Ломоносов более последовательно и научно-точно установил закон сохранения материи. Известно, что такие крупные учёные, как Пристли, Кавендиш и др. возражали против отождествления закона сохранения материи с законом сохранения веса. В самом деле, поскольку считалось, что в химических реакциях принимают участие "невесомые флюиды" - флогистон, теплород, светотвор и пр., - нельзя было утверждать, что из экспериментально устанавливаемого закона сохранения веса следует закон сохранения материи.

Однако лишь Ломоносов вполне последовательно устранил указанные "невесомые флюиды", Лавуазье же, устранив флогистон, не решался сделать того же самого в отношения других "невесомых" и обнаруживал колебания в этом важном вопросе.

Говоря о произведённой Лавуазье "революции в химии", автор вместе с тем говорит и о революции" в других областях естествознания, что не совсем соответствует исторической действительности. В действительности общая линия развития французского естествознания не только рассматриваемого периода, но вплоть до 30-х годов XIX столетия, хотя и обнаруживает в отдельных моментах бесспорные револю-

¹ Сочинения Араго изданы Барралем в 17 томах в 1854 - 1860 гг., второе издание - в 1863 г., немецкий перевод в 16 томах - тогда же.

ционные черты - ряд конкретных примеров приводится автором, - в общем и целом является завершением предыдущего периода развития, начало которого датируется XVII столетием.

Возьмём, к примеру, наиболее типичного представителя французской науки рассматриваемого периода-Лапласа.

Краткий и скупой набросок, сделанный Лапласом о возникновение солнечной системы, как указывает Энгельс, безусловно, пробивал брешь в метафизическом понимании природы. Следовательно, в данном случае Лаплас действительно выступает в качестве революционера в науке. Но главное дело Лапласа, его "Небесная механика", это - лишь завершение в грандиозной научной форме атомистики Гассенди-Ньютона. Такта же завершением была электродинамика Ампера. Революцию же в этих областях естествознания необходимо датировать с момента выступления на сцену Фарадея в 20-х и 30-х годах XIX века. Отсюда видно, что революции в науке могут запаздывать, а иногда и опережать политические революции.

В параграфе, посвящённом "Естественной истории", автор подробно останавливается на Бюффоне, в творчестве которого, бесспорно, были революционные моменты. Интересно, однако, - это подчёркивается автором, - что современники Бюффона и даже философы-энциклопедисты оспаривали научную ценность исследований Бюффона (стр. 83). "Дух эпохи" требовал "физико-математической точности и строгости" в стиле формально трактуемых законов Ньютона и Кулона. Отсюда знаменитые скоры между картезианцами и ньютонианцами, точнее - псевдоньютонианцами. Этой борьбе научно-философских направлений посвящено известное сочинение Вольтера "Элементы философии Ньютона" (1738), о котором наш автор даже не упоминает, что является безусловным упущением.

Отметим в связи с Бюффоном одно место из работы автора, которое нам представляется не совсем понятным. Автор утверждает, что Бюффон, следуя Нидхему, был сторонником учения о самозарождении. Вместе с тем автор тут же утверждает, что Бюффон в своём "Трактате о зарождении" считал, что в мире существует одинаковое количество живой материи и неживой и что "живая органическая материя никогда не умирает" (стр. 83). Выходит, что Бюффан был противником доктрины о самозарождении, ибо суть последней в утверждении, что живое может при известных условиях возникать из мёртвого. Прибавим, что подробный анализ взглядов Бюффона показывает, что Бюффон, как и Нидхем, придерживался компромиссной точки зрения. Бюффон считал, что живое может возникать не непосредственно из неорганической материи, а из распавшейся органической.

Глава вторая, посвященная историческим концепциям периода Просвещения, интересна тем, что автор подробно показывает влияние общего естественного и физико-математического "духа эпохи" на исторические концепции Монтескье, Тюрго, Рейна ля, Вольтера и др. В этой глазе самым странным и непонятным для нас образом отсутствует Руссо, имевший огромное влияние на всю идеологию предреволюционной и революционной Франции. Быть может, автор исходит из того соображения, что Руссо это, - собственно говоря, писатель и публицист, а не историк в прямом смысле слова. Но тогда ему следовало бы исключить также и Монтескье, несмотря на "Рассуждения о причинах величия римлян и их упадка". Ибо хорошо известно, что римляне, греки, китайцы и пр. служили французам того времени в качестве масок против королевской цензуры. Во всяком случае, исторические взгляды Руссо заслуживают не меньшего, если не гораздо большего внимания, нежели взгляды Монтескье и др., принимая во внимание громадную роль Руссо в формировании идеологии французской революции.

Центральная глава книги начинается с параграфов "Введение новой системы мер и весов" и "Создание новых научных учреждений и перестройка высшей школы". Здесь подробно показана связь между потребностями политико-экономическими и техническими и развитием народного образования и науки.

Автор, к сожалению, весьма скул на характеристики, относящиеся к организации народного образования и научных учреждений в дореволюционной Франции, а знать об этом более подробно было бы весьма полезно для читателя. Из числа характерных научных учреждений революционной Франции пропущен знаменитый "Египетский институт" на том, повидимому основании, что он был учреждён в 1798 т. генералом Бонапартом, что, по концепции автора, выходит за рамки рассматриваемого им периода.

Параграф "Успехи физико-математических и" естественных наук и техники в период Революции" состоит из ряда разделов. В разделе астрономии, математики и механики автор даёт основательные характеристики Лагранжа, Лапласа и других крупнейших математиков и механиков революционной Франции. Недостатком этой част" является отсутствие общей характеристики французского и "физико-математического" и "механического" метода как продолжения атомистической традиции, интерпретируемой формально-эмпирически и выродившейся в конце концов в идеалистическую, так называемую динамическую атомистику Лейбница-Бошкрвича с её непротяжёнными центрами сил, мгновенным дальнодействием через абсолютную пустоту и пр.

Раздел "Биологические науки" посвящая главным образом Ламарку. Автор правильно подчёркивает диалектические моменты в биологических и геологических воззрениях Ламарка. Но в этом разделе имеется не совсем понятный пробел. На стр. 193 автор сам указывает, что разработка эволюционного учения в рассматриваемый период принадлежит двум крупнейшим учёным Франции конца XVIII-начала XIX в. - Ламарку (1744 - 1829) и Этьену Жоффруа Сент-Илеру (1772 - 1844). Характеризуя подробно Ламарка, автор, однако, совер-

шенно не останавливается на Жоффруа Сент-Илере, в частности, на знаменитом споре последнего с. Кювье. Повидимому, как это явствует из оговорки автора, касающейся Ламарка (стр. 196), здесь сыграло роль указанное выше, слишком тесное сближение научной хронологии с хронологией политической. Методологически и исторически, однако, очевидно, что Бюффон, Лаплас, Ламарк, Сент-Илер составляют единый ряд, характерный для эпохи французской буржуазной революции.

Раздел "Физика и химия" посвящен исключительно химии, химической технологии и химической промышленности в их взаимосвязи. Отсутствие собственно физики не является каким-то упущением автора, а объясняется тем, что сеч французская физика рассматриваемого периода сводилась главным образом к механике земной и небесной, охарактеризованных автором в первом разделе. Такие революционные области физики, как теплота и электромагнетизм, слабо развивались во Франции в рассматриваемый период, их развитие падает на первую треть XIX столетия. Этот весьма характерный факт опять-таки показывает, что революции в науке не всегда синхронны с политическими революциями.

В последней, четвёртой главе автор кратко рассматривает "Общественные историко-философские и исторические идеи и концепции революционного периода". Здесь даны характеристики Вольнея, Кондорсэ и Барнава, т. е. идеологов жирондизма. Но нельзя не упрекнуть автора в том, что он отказался от характеристики идеологии якобинизма, например, Робеспьера и Марата, вероятно, потому, что последние вместо учёных трактатов охотнее писали в газетах и произносили речи с трибун. Автор обязан был хотя бы кратко охарактеризовать идеологию якобинизма и противопоставить её идеологии жирондистов.

В "Заключении" автор подводит итоги своего исследования с целью показать ограниченный характер буржуазных революций и то положительное в области культуры, что переходит от них в наследие к революции пролетарской.

Ограничивая рассмотрение книги Старосельской-Никитиной в основном вопросами истории науки и техники, мы должны признать её в общем, безусловно, хорошей, несмотря на указанные недостатки.

Отдельные недочёты и упущения, относящиеся притом к моментам, более или менее исследованным, компенсируются конкретной разработкой проблемы соотношения экономики, техники и науки в период французской буржуазной революции - проблемы, до сих пор разработанной слабо, что ещё больше подчёркивает значение труда автора.