Мусоргский

Федякин С.

Мусоргский

М.: Молодая гвардия, 2009

"Вещи и дела, аще не написаннии бывают, тмою покрываются и гробу беспамятства предаются, написаннии же яко одушевленнии..."

Бунин не случайно "Жизнь Арсеньева" начал с цитаты из древнего автора. Не только потому, что тема памяти пронизывает его произведение с первой страницы до последней. Но и потому, что каждая страница его книги - это особого рода "художественное припоминание". Похоже, автор книги о Мусоргском вполне сознательно начал с цитаты: "И с того времени невидим бысть..." Строка из стародавнего предания о граде-Китеже - тоже заставляет говорить о памяти. Только уже той, что, казалось бы, "гробу беспамятства предалась". Китеж скрылся от глаз людских, но - продолжает жить, продолжает вспоминать о себе. Ему подобной стала и жизнь Модеста Петровича Мусоргского. Автор повествует не только о его жизни, но и о "невидимости" этой жизни - и для нас, потомков, и для современников. И рассказ о детстве композитора включает в себя воспоминание о кратеньких биографиях героев из русского романа XIX века, поскольку о самом Мусоргском приходится говорить, продираясь через невероятное количество недомолвок и выдумок. И то и дело автору приходится снова и снова перепроверять скудные источники наших знаний о композиторе. Даже немногочисленные воспоминания оказываются не во всем достоверными, что, казалось бы, лишает нас всякой возможности дать полноценный образ этой редкой жизни. Но вот свидетельство о том, что юный гвардеец Мусоргский участвовал в траурной процессии в день прощания с императором Николаем I, - и воспоминание князя Вяземского об этом дне; вот хроника жизни Мусоргского, - и хроники Римского-Корсакова и Балакирева, вот письма Стасова, его переписка с Арсением Голенищевым-Кутузовым, письма Кюи, Римского-Корсакова, Балакирева; дневник Надежды Николаевны Пургольд... Не только свидетельства, но и сопоставление свидетельств. И вдруг образ композитора, образы людей, что сопутствовали ему в жизни, начинают проступать все отчетливее и яснее.

И тот же взгляд на творчество композитора, когда "Борис Годунов" Пушкина и Мусоргского, при сближении, заставляют яснее увидеть и каждое из этих произведений, и трагический период русской истории. Когда каталог посмертной выставки Гартмана, статьи Стасова о выставке Верещагина, стихи Голенищева-Кутузова и хроника событий ("Картинки с выставки" написаны после "верещагинского" романса "Забытый", во время создания цикла "Без солнца", в ясные белые ночи) заставляют по-новому услышать саму музыку Мусоргского. На помощь "вслушиванию" приходят документы, филология, история. За текстом либретто "Хованщины", написанным самим Мусоргским, встают те книги, те древние источники, которые изучал композитор, вживаясь в русскую историю. Понятной становится и загадочная фраза Досифея о "Гордаде", и то время в русской истории, когда люди разных сословий "шли врозь", и само колоритное словцо, которым особенно замечательно это сочинение.

Многие белые пятна в биографии Мусоргского останутся с нами уже навсегда. Когда автор вступает в область предположений - он оттеняет свое повествование вопросительной интонацией. Загадочный уход композитора изображен на грани истории и легенды. Из Китежа вышел его образ, в Китеж и возвратился. Потому и посмертная судьба Модеста Петровича Мусоргского столь крепко слилась с легендой о его жизни.