60 лет Великой Победы

© Б. П. КИРДАН, доктор филологических наук

В подготовленной к печати книге известного фольклориста доктора филологических наук профессора Бориса Петровича Кирдана "Нам дороги эти позабыть нельзя..." (Книга участника Великой Отечественной войны 1941 - 1945 годов) нет художественного вымысла - это документально-мемуарное произведение. Все годы Великой Отечественной войны автор был обычным строевым офицером от младшего лейтенанта до капитана. Книга хронологически разворачивается по канве его боевого пути: оборона Севастополя, бои под Новороссийском, освобождение Таманского полуострова, Белоруссии, Польши, бои в Восточной Пруссии, штурм Берлина. Автор обобщает воспоминания и других участников боевых действий, приводит архивные сведения, оценивает ранее опубликованные работы о войне. К 50-летию Победы Б. П. Кирдан издал сборник фольклора периода Великой Отечественной войны, который озаглавил строчкой из этой песни: "И поет мне в землянке гармонь..." (М., 1995).

Вниманию читателей впервые предлагается несколько страниц из разных глав книги, объединенных общей темой бытования массовой песни и песенного творчества народа во время самой страшной войны XX века.

стр. 41

Я долго не мог привыкнуть к тому, что перестал быть танкистом. Вплоть до окончания курсов при Ленинградском военно-инженерном училище и присвоения звания "младший лейтенант" я не снимал форму танкиста, не спарывал черных бархатных петлиц и не менял эмблемы танкиста: и представить себе не мог, чтобы у меня на петлицах вместо танков были скрещенные топорики или (еще хуже!) кирка и лопата.

В училище я впервые услышал песню, созданную во время войны с Финляндией:

Раскинулись ели широко, 
В снегу, как в палатках, стоят. 
Засел на опушке далекой 
Вдали белофинский отряд.

"Товарищ, не в силах я в доте сидеть, -
Сказал офицер генералу, -
Советские танки все идут да идут, 
И быть неизбежно обвалу".

Рвутся гранаты и рвется шрапнель, 
Советская все ближе пехота. 
Бежит офицер, распахнувши шинель, 
Весь побледневший, из дота.

Саперы под снегом проводят шнуры, 
И где-то блеснула уж спичка, 
И дот, все стоявший до этой поры, 
Взлетает на воздух как птичка.

Напрасно старушка ждет сына домой, 
Ей скажут, она зарыдает. 
А Красное войско все идет да идет, 
Идет и вдали пропадает.

Песня была создана на мелодию хорошо известного "Кочегара" ("Раскинулось море широко, И волны бушуют вдали") и быстро запоминалась. Я как-то сразу обратил внимание на строфу, в которой говорилось о том, что саперы взорвали вражеский дот. Слышал, как курсанты военно-инженерного училища пели и другую песню, в которой звучала гордость именно за свой род войск. В памяти из нее остались только эти три строки:

Где пехота не пройдет,
Не пройдут моторы,
Там пройдут отважные саперы...

стр. 42

В годы войны мне на личном опыте пришлось убедиться, сколь велика роль инженерных войск и во время наступления, и во время обороны, и во время отступления. (...)

В отделе кадров штаба Северо-Кавказского военного округа мы вместе с Виктором Лузановым получили назначения и направлялись во вновь формировавшуюся 345-ю стрелковую дивизию. Ее штаб находился в Махачкале.(...)

Виктор Лузанов был несколькими годами старше меня и уже женат. После занятий мы отправлялись погулять по нашему излюбленному маршруту: пересекали площадь, затем по Комсомольской улице шли до улицы Дахадаева, по ней спускались вниз на улицу Буйнакского, сворачивали вправо и входили в небольшой оживленный городской сад. Весь путь мы проходили за 15 - 20 минут. В октябре - начале ноября 1941 года сад был основным местом отдыха, хорошо освещался. Сбоку главной аллеи, справа от входа, на постаменте возвышалась кубическая глыба, на которой была надпись: "Здесь покоится прах героев гражданской войны, павших при защите города Порт-Петровска в 1918 - 1920 годах". Порт-Петровском раньше называлась Махачкала.

В этом городском саду, буквально накануне отъезда в Дербент, я впервые услышал песню "Синий платочек". Оркестр заиграл незнакомую мне мелодию, и две девушки, шедшие по аллее, запели: "Синенький скромный платочек Падал с опущенных плеч...". Задушевная лирическая песня произвела глубокое впечатление. Позже под Дербентом мы жили в бараках рыбзавода, кругом был только песок... Махачкалинский городской сад и песня "Синенький скромный платочек..." остались в памяти навсегда: на фронте я их очень часто вспоминал.

(...) Но вернусь к Севастополю 1942 года. Книг у нас почти не было: когда уезжали на фронт, с собой не взяли. Периодически читали только газеты. Вероятно, поэтому в свободное время рассказывали разные были и небылицы, особенно часто анекдоты. Песни тоже пели, но больше старые, довоенные, если узнавали новую, пели и ее. Я начал записывать песни и частушки - это было моим увлечением еще со школьных лет. К сожалению, эти записи после ранения остались в землянке под Севастополем. Особенно понравилась, полюбилась и врезалась в память песня защитников Севастополя (исполнялась на мелодию "Раскинулось море широко..."):

За нами холодное море, 
И рвутся снаряды вокруг.
Дымится в развалинах город, 
Смыкается вражеский круг.

Клятвой звучали строки:

стр. 43

Если, товарищ, нам здесь умирать -
Умрем же в бою, как герои. 
Ни шагу назад нам нельзя отступать, 
Пусть нас в эту землю зароют!

В период отражения третьего штурма Севастополя строку "Если, товарищ, нам здесь умирать..." заменили на "Так значит, товарищ, нам здесь умирать...". Но это не означало, что в период тяжелых боев был сломлен боевой дух воинов. Нет, в песне оставался призыв умереть героически. Если уж суждено погибнуть, так надо умереть героями, а не трусами. Заканчивалась песня уверенностью, что "не будут враги в Севастополе жить - он станет им только могилой":

Так яркое солнце нельзя потушить, 
Так шторм успокоить нет силы. 
Не будут враги в Севастополе жить -
Он станет им только могилой.

Популярностью пользовалась и песня "Я встретил его близ Одессы родной..." ("Моряк Черноморского флота", другое название - "Бескозырка"). Начфин батальона, бухгалтер из Ростова-на-Дону, любил петь под аккомпанемент гитары. Мне особенно нравилось, когда он пел:

Бурный поток, чащи лесов, 
Голые скалы - мой приют...

Милый человек был этот начфин - вежливый, обаятельный. А как он любил свою семью! Даже дополнительный паек, который выдавали средним командирам (масло, консервы, сахар), он не ел, а собирал для посылки, надеясь переслать ее на большую землю семье. Удалось ли ему это?

В Туапсе я узнал, что до нового расположения штаба 18-й армии лучше добираться морем. Военный комендант города устроил нас на какой-то транспорт, отплывавший в Геленджик.

Туда мы прибыли в конце февраля, ночью. Выгрузились. Знакомая прифронтовая обстановка: безлюдные улицы, вдали сполохи -зарницы от разрывов снарядов... Оставив бойцов в укрытии недалеко от причала, я пошел узнавать, где находится нужный нам штаб. На улице никого не было, и я зашел в полуподвальное помещение, откуда пробивался свет. Дверь была завешена плащ-палаткой - знакомая по Севастополю картина. В комнате (если можно так назвать полуподвал, в который я вошел) горела керосиновая лампа из гильзы сорокапятимиллиметрового снаряда, топилась "печка" из металлической бочки. В помещении были три человека: два командира и боец. Один

стр. 44

из командиров играл на гитаре и пел незнакомую песню. Я отчетливо услышал слова:

... До тебя мне дойти нелегко, 
А до смерти - четыре шага.

Песня произвела на меня столь сильное впечатление, что я остановился, затаив дыхание, готовый слушать ее до конца... Но меня увидели, песня прервалась. Я показал командировочное удостоверение и спросил, как пройти в штаб 18-й армии. Оказалось, что он находился не в Геленджике, а в Фальшивом Геленджике (сейчас - Дивноморское). Предстояло пройти с десяток километров. Выйдя на улицу, я вписал в записную книжку карандашом (для памяти) несколько слов понравившейся мне песни, чтобы потом ее разыскать. Воспроизвожу их так, как они были тогда записаны.

До тебя мне далеко,
а до смерти четыре шага.

Когда позже я узнал всю песню, напевал или слушал ее, то воображение переносило меня в прифронтовой Геленджик, в тот полуподвал, где впервые ее услышал. По-видимому, она так понравилась мне оттого, что услышал я ее в такой же обстановке, какая в ней описывается. Через многие годы пронес я любовь к песне "В землянке" поэта А. Суркова и композитора К. Листова и до сих пор не могу спокойно ее слушать. Друзья знают это, и когда мы собираемся вместе, запевают для меня:

Бьется в тесной печурке огонь, 
На поленьях смола, как слеза, 
И поет мне в землянке гармонь 
Про улыбку твою и глаза...

Публикацию подготовила Т. В. Зуева, доктор филологических наук