Прикреплённый файл - Карл Ясперс как провозвестник нового социализма: от философии другого начала к философии социализма

Социализм нового, второго, типа – термин и стоящий за ним концепт (намеченный, впрочем, лишь в общих чертах, как «пред-концепт» и «от противного», в противовес тоталитарному социализму советского образца), представленные К. Ясперсом в его работе «Смысл и назначение истории». В ней Ясперс в критике такого социализма на основе тотального планирования и абсолютной власти во многом солидарен с Ф. фон Хайеком, характеризовавшего социализм как «дорогу к рабству» и следствие «принципиальной ошибки, допущенной нами самими». Отсюда, по Хайеку, социализму генетически присуще внутреннее противоречие: «социализм можно осуществить на практике только с помощью методов, отвергаемых большинством социалистов». Единственную альтернативу «рабству» он видел в либеральной рыночной экономике капитализма – фундаменте «свободной цивилизации». Однако Ясперс идет дальше и глубже, причем, что принципиально – «надэкономически». В его концепте 1940-х даются основы осмысления возможности построения общества социальной справедливости, солидарности, блага, свободного духовного и физического развития человека: «Социализмом называют все убеждения … и планы, рассматривающие вопросы организации совместной работы и … жизни под углом зрения справедливости и устранения привилегий. Социализм – это универсальная тенденция … общества, направленная на то, чтобы создать такую организацию труда, а также распределение продуктов труда, которые обеспечивали бы свободу всех людей». Соответственно, по Ясперсу, реализация возможности социализма требует понимания «подлинных шифров бытия» и сил, направленных «на цели практического созидания». Это сразу выводит его представления о социализме из только экономической плоскости (подобные взгляды, к примеру, выражает и А. Эйнштейн: «цель социализма – социально-этическая»). Углубление такого понимания тем более насущно, поскольку идеи социализма имеют свои древние корни, выражаясь «почти библейским языком» (Э. Мандель), причем, не имея «ни одного четкого определения» (А. де Бенуа). С другой стороны, социализм характеризуют многочисленные несостоявшиеся или неудачные попытки воплощения в мире. Они рельефно простираются от «Государства» Платона с его своеобразной формой античной утопии наилучшего общества, управляемого философами, до трудов ранних коммунистов-утопистов Т. Мора и Т. Кампанеллы. Далее следует выделить диковинное государство с характеристиками социализма под началом иезуитов на территории нынешнего Парагвая. С начала XIX и до средины XX века социализм – один из основных трендов политико-философской мысли. Ближе к нашему времени – это риторический вопрос А. Эйнштейна «Почему социализм?», утверждение И. Шафаревича о «танатофильском импульсе социализма» и вполне не-утопичический недавний «реальный социализм» советского типа.

Именно в силу этих разнородных обстоятельств, когда социализм, так или иначе, проявлял или ещё в большей степени – заявлял и продолжает заявлять – свои идеалы и возможности, интерес к нему, несмотря на все социально-политические пертурбации и соблазны мира сего, не угасает и доныне. В условиях нарастающей цивилизационной кризисности, при всех его провалах в прошлом, социализм для критически мыслящего человечества остается на повестке дня: «Мы убеждены в неприемлемости утверждения, согласно которому поражение "реального социализма" делает якобы капитализм чуть ли не единственной моделью экономического организма … экономика – это всего лишь одна сторона и одно измерение многогранной человеческой деятельности» (Иоанн Павел II). Следует подчеркнуть, что социализм по-настоящему актуален именно для критически мыслящей части человечества, свободного от «автоматизирующего человека конформизма» (Э. Фромм). В своем абсолютном большинстве социум индоктринирован происходящими цивилизационными изменениями, надеясь если не сейчас, то в ближайшем будущем получить от них ощутимую пользу. Более того, человечество, похоже, и не способно и не желает глубинно осмыслять нынешнюю действительность, видеть ей возможную альтернативу. Оно, по сути, становится коллективным пособником происходящего: «современное общество обладает способностью сдерживать качественные социальные перемены, вследствие которых могли бы утвердиться новые институты … и новые формы человеческого существования» (Г. Маркузе). Но и для критически мыслящего меньшинства, в основном, не стоит вопрос о бытийных основах социализма, а лишь о его достижимых феноменах. В такой оптике социализм обычно имеет за исходную основу обыденных представлений так называемую «скандинавскую модель» с её ориентацией на эффективность производства и управления, всеобщую трудовую занятость, демократию, гендерное равенство, широкие социальные пособия, развитую систему перераспределения богатств. Всё это – по готовым результатам – и начинает восприниматься как возможная спасительная альтернатива действующему миропорядку пересотворения мира. Или как то, что, пока еще не поздно, должно сменить нынешнее, по своему содержанию глобальное антисоциалистическое общественное устройство с его культом наживы, коммодификацией («товаризацией») всего, что находится в его орбите, потребительством, несправедливостью, коррупцией, масскультурой и разрушительным изменением среды обитания. Но как это осуществить без представления о бытийных основах социализма? Иначе у нас будет неразрешимая цивилизационная мега-задача, подобная той, которую в области психологии еще в 1960-х годах сформулировал А. Маслоу: «В настоящее время нам просто недостает достоверных знаний для построения единого доброго мира. Нам не хватает знаний даже для того, чтобы научить людей любить друг друга – по крайней мере, чтобы как следует научить их этому».

За прошедшее время в осмыслении социализма – правда, преимущественно через призму критики иных политических строев, – многое произошло. Так, подобный «желательный» социализм близок к концепту четвертой политической теории Бенуа. Этот концепт отвергает как прежние – фашизм (национал-социализм) и коммунизм (как тоталитарный социализм), так и нынешний либерализм (либерально-рыночный глобализм). Причем, по Бенуа, и фашизм, и коммунизм, имеют между собой нечто общее. Во-первых, это то, что они существовали как некий идеологический проект, имевший в той или иной степени конкретное авторство, проект, который, в силу внешних и внутренних политических обстоятельств, удачно наложился на преобладающее умонастроение соответствующих относительно компактно локализованных социумов. Во-вторых, значительное подобие их деятельностных структур. Оно выражалось в форсированных, масштабных, коллективно-мобилизационных методах реализации проекта. Это объяснялось тем, что достижимости проекта мешали, в первую очередь, те или иные лишние – в национальном (фашизм) или классовом (коммунизм) отношении – люди и идеологические предубеждения. Избавление от них, с параллельным использованием принудительного труда «лишних людей», а, отсюда, развертывание ничем не ограниченного техно-экономического могущества государственной машины, должно было, в конечном итоге, вести к её мировой гегемонии. В-третьих, это их схожий пространственно-временной «хронотоп». По-разному, но более-менее компактно локализуясь по месту своего бытия, они подобным образом компактировались по началу и концу своего существования – короткого (чуть более десяти лет) у фашизма и длительного (более семи десятилетий) у коммунизма. В отличие от них либерализм не имеет ни точного временного начала (расплывчато обозначаясь концом действия политической модели государства всеобщего благосостояния западных стран в конце 1970-х – начале 1980-х годов) и открыт в будущее, всё более становясь глобальным феноменом и выражая собой некую стихийную тенденцию времени. Он начинает свое бытие «как несовершенная, но единственно возможная система. Такое чувство, что мы не можем из него выйти. Отныне социальная жизнь разворачивается под знаком фатальности. И живучесть капитализма [либерально-рыночного фундаментализма в противовес "желательному" социализму] объясняется тем, что мы воспринимаем его как нечто фатальное» (Бенуа).

Отсюда, в противовес фатализму либерально-рыночного фундаментализма и исходя из «справедливостной», «солидарностной», «смыслопорождающей» и «культуротворящей» интенций «желательного» социализма, его более ранние модели не то что сущностно отбрасываются, но, скорее, поучительно принимаются к сведению. Иное отношение должно быть к практике и зачаткам теории современного социализма (скандинавская модель и этический социализм европейской социал-демократии, политическая философия Бенуа, социалистический антикапитализм А. Каллиникоса, настоящий социализм Н. Хомского, фабианский социализм, посткапитализм …). Тут уже существует некий исходный, в основном критический и социально-экономический, материал. Однако он должен быть эвристически осмыслен, конструктивно, энергией творческой эволюции (буквально по А. Бергсону) переформатирован и «наведен на резкость» своего – более чем экономического – предназначения. Этот реорганизованный материал должен в практическом отношении устранить затянувшуюся эпоху глобального и вездесущего «махинаторства» (М. Хайдеггер), а в теоретическом – показать возможность перехода к социализму нового, второго, типа.

Конец ознакомительного фрагмента.