П.А. Павлович

Эстетика сегодня: состояние, перспективы. Материалы научной конференции. 20-21 октября 1999 г. Тезисы докладов и выступлений. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 1999. С.57-59

[57]

Духовная современность, отличаясь более высокими степенями свободы от материальных практик, объективирует и опредмечивает в разных уровнях существования человеческие осознанные цели и неосознанную стихийность. Объективация постигается самоорганизующейся вокруг абсо-

[58]

лютной истины философией, философской практикой, философствующими целеизъявлениями, произрастающими из фундаментальных и неотчуждаемых смыслов человеческой мудрости, однако — по известным причинам — оформляющихся в понятиях и категориях. Эта оформленческая потребность, а точнее, процессы самооформления, самостабилизации и удержания в постоянном поле зрения ценности человеческой жизни, оказываются доступными далеко не каждому, хотя обычное словопользование и словоупотребление может создавать иллюзию равной сопричастности многих людей и к идеалам свободы, и к философии свободы. Но даже эта иллюзия конструктивной сопричастности к возвышенному или сопричастности к ясным и ближайшим основаниям мудрости, смыслу достойной жизни, — что то же самое, — часто отвергается, а отвергаемость «выдается» за некую новую духовность, которую побуждают воспевать насилие, — а это уже инстинктная тупиковая цель, и тогда, идеал свободы превращается в лозунг, а затем — в вызывающую раздражение фикцию, в антицель. Так устанавливается проблема проживания смыслов, проясняющая действительность и мнимость каких-либо стремлений, а, значит, и проясняющая целесообразность использования тех или иных человеческих духовных и материальных ресурсов в процессе достижения повседневных целей. Так устанавливается проблема самоизмерения собственной повседневной мудрости и жизненной стратегии,- если они, конечно, есть. Например, многие в межличностных отношениях, в опубличивании своей жизни, избегают употребления слов, понятий, которые им же очень хорошо известны, а в философии являются философско-фундаментальными и будучи таковыми, являются эстетическими средствами познания. Нас интересуют причины, из-за которых эти слова, понятия, категории в практиках избегания отчуждены, отчуждаются или отделегированы или просто нейтрализованы. Означает ли это, что отчуждены и изъяты им соответствующие внутренне-внешние состояния по правилу: не использую, не употребляю эти слова и не нуждаюсь в тех реальностях, которую они отражают, описывают, напоминают? Однако, эстетические категории, знаковость красоты благогармонии настолько всегда личностно фундаментальны, что неизбежно выявляется мера самокритериальности эстетического поступка: всякое упоминание наполненных эстетикой знаков в любой личности формирует выборную противоречивую, не только буридановую, среду ответственности на уровне самоличной совести и самосебепредставленной честности — этих глубоко интимных правдолюбцев и правдосвидетелей осознаваемых предпочтений, — благодаря чему личность знает, что уклоняется от этих, именно этих, а не других символов. Таким образом, эстетическая реальность является критериальной реальностью самооценки и самоопределения любой личности, так как любая личность потенциально предрасположена своевременно распознавать собственные стремления к мудрости. Эстетическая партитура личности есть также искусство знания и философского проживания реальностей, состояний, разноуровнево представленных в словах, понятиях, категориях и не только

[59]

в них. Уклоняясь от повседневных знаков красоты и гармонии, сам уклоняющийся себя разрушает, — такова плата за амбициозные предпочтения использовать неконструктивную осознанность нигилизма. Поэтому активность эстетического знания, хотя и называется эстетической (скучная для иждивенцев материально-духовной свободы, так как процессуально в состояниях и поступках не проживается), предполагает и всегда есть целостно философская активность, направленная на процессуальную самоидентификацию с явлениями гармонического мира. Такая самоидентификация есть всегда не разрушение достигнутых степеней свободы, есть способность непрерывно устанавливать самосоответствие степеням свободы, чему в свою очередь соответствует мера самопознания и самоосознания воли. Разрушительность не включается в идеал свободы, а если ее включают в идеал — это значит, что мы имеем дело не со свободой, а с проектами разрушения жизни. Эстетика есть пребывание в знании, есть живое пребывание в знании. Как показал П. Флоренский, именно живой религиозный опыт, только религиозный опыт, испытываемый в его живости, есть единственно законный способ познания догматов, — этих четких проектов целей. Познания как соотнесения, со-сотворения эстетики живого духа, непрерывно пребывающего в его живости, компетентно и ответственно осознающего меру каждого в каждом и вместе с этим стремящегося самоуправлять собственными состояниями жизни, замечая и поощряя в них произрастание жизни, в то время как сама истина нуждается в том, чтобы ее заметили и ее признали. Эта способность выделить истину — особая способность духовного труда, почтительно единящегося с непосредственным опытом, опираясь на который и в котором эстетическое представлено совсем не так как представлена, к примеру, истина жизни в современной политике.