Екатеринбург. Изд-во Уральского университета. 2002. 224 с.

Рецензируемая монография имеет подзаголовок: историографические этюды. Так любил называть свои исторические тексты один из персонажей этой книги - А. А. Кизеветтер. В советской литературной традиции термин не прижился и не только в силу его зарубежного происхождения. Исторический этюд, сложившийся как малый жанр в XIX столетии, отличается от очерка особыми выразительными средствами. В этюде присутствует художественное начало, он выстроен по литературному образцу, в нем имеется напряженный сюжет, наличествуют портретные зарисовки, изложение отличается краткостью и сюжетной завершенностью.

стр. 163

Традиционные историографические работы пишутся в ином жанре, по канонам, восходящим к германской исторической школе.

Для историографического обзора выбирается большая тема, которую профессиональные историки исследуют продолжительное время. Затем выстраивается временная шкала, которая нарезается на следующие друг за другом этапы. По этой шкале располагаются исторические тексты, касающиеся обсуждаемой темы. Далее прослеживается эволюция взглядов персонажей, определяются границы источниковой базы, фиксируются разногласия, указываются нерешенные вопросы, разводятся историки по школам. В советском варианте последняя операция включала выяснение социально- классовых корней тех или иных научных решений конкретной исторической темы. Выбор здесь был не велик: для дореволюционных историков он располагался в интервале между буржуазным и дворянским мировоззрениями.

Главацкий выбирает для анализа сугубо частный исторический сюжет: высылку из Советской России в августе-сентябре 1922 г. более 200 представителей старой интеллигенции. Он отмечает, что "до 90-х гг. XX века отечественные историки почти не касались этой темы" (с. 4). О публикациях зарубежных историков автор не пишет, указывая только мемуарную литературу, вышедшую из-под пера пассажиров "философского парохода". Представляется, что в этом проявляется некоторая ограниченность замысла.

В книге две хронологические канвы. Одна - главная для автора - охватывает период с марта по сентябрь 1922. г., то есть время подготовки и осуществления массовой высылки оппозиционной интеллигенции. Вторая - с 1990 по 2002 г. - время публикации исторических работ на эту тему. Этапам подготовки и осуществления описываемой акции посвящены историографические этюды: "В начале было слово", "Извольте быть благонадежны", "Выезжайте, господа!"

Автор этюдов обращается и к смежным наукам: философии и социологии. Он анализирует не только журнальные статьи и тезисы, опубликованные в малотиражных сборниках, но и газетные публикации. Современные историки так не делают. В течение последних десятилетий для историографических обзоров, даже для диссертационных, утвердилось неписаное правило: принимать во внимание в основном монографии. Исключение делается только для больших статей, опубликованных крупными учеными в солидных журналах. Газетные же статьи, если, конечно, они не вошли в полное собрание сочинений известных классиков, для историографа просто не существуют. Главацкий хорошо знаком с состоянием современной исторической науки, ко-

торой присущи и слабость внутренних коммуникаций, и замкнутость так называемых исторических центров. Многие историки публикуют свои изыскания под грифом технических вузов, или в материалах региональных конференций, не надеясь на серьезное обсуждение в профессиональной среде. Главацкий же постоянно обращается к статьям и тому подобным материалам, находя в них многочисленные факты, интересные идеи, даже темы последующих научных дискуссий.

Газетные статьи - особая тема. Новейшая история - речь идет о знании, а не об эпохе - в нашей стране начиналась публицистами. Именно они, пустив в оборот термин "белые пятна", начали их заполнять, публикуя и комментируя "документы засекреченных ранее архивных фондов и спецхранов библиотек" (с. 7) Делали они это по-своему, как умели. В газетных публикациях - редкие исключения подчеркивают правило - смысл документа отождествляется с его вербальным оформлением. Журналисты верят напечатанному (в особенности не напечатанному!) слову. Они не знакомы с "критикой источника" и очень мало учитывают исторический контекст, в котором данный документ возник. Для журналиста остается за кадром литературная и идеологическая традиции, диктующие стиль документа, смесь метафор и канцелярских оборотов, скрытых цитат и неявных аллюзий. Они слишком буквально воспринимают тексты, ориентируясь в основном на свой "здравый смысл". Поэтому газетные статьи на исторические темы (в начале прошлого века их именовали точнее - фельетоны) вряд ли можно безоговорочно причислять к историографии. Однако именно эти публикации задавали тон в новых толкованиях старых проблем, при пересмотре идеологических оценок исторических персонажей, расширении исследовательского поля для профессиональных историков. И уже поэтому они заслуживают внимания современных историографических аналитиков.

Есть еще одно обстоятельство. Газетчики, открыто ставя, казалось бы, раз и навсегда решенные вопросы и, к слову говоря, давая категорические ответы на непростые проблемы, внесли в историческую науку отсутствовавший в ней долгое время дискуссионный тон, спровоцировали прямое столкновение взглядов, заставили ученых оппонентов отстаивать свои взгляды, опираясь на силу аргументов, а не только на цитаты, или доносы "по начальству". Заметим в скобках, что и прежние методы сокрушения оппонента остались в силе.

Главацкий - яркий и азартный полемист. Он не классифицирует своих предшественников по изучению "философского парохода". Он с ними

стр. 164

размышляет, спорит, соглашается, задумывается, поправляет себя: "Признаюсь, было время считал, что сменовеховство может рассматриваться в качестве демократической альтернативы. Но знакомство с трудами И. Устрялова развеяло эти иллюзии" (с. 100).

Свою задачу Главацкий видит в том, чтобы выяснить истину, снова и снова попытаться ответить на вопросы, "на которые пока нет ответов или по которым высказаны полярные точки зрения. Мы до сих пор не знаем ни численности, ни состава включенных в списки кандидатов на изгнание и лиц, оказавшихся на чужбине. Мы так и не можем решить, считать ли депортацию самым позорным деянием большевиков или ее следует рассматривать как "предусмотрительную гуманность"? Почему не состоялся диалог между интеллигенцией и большевистской властью в 1922 г.? Какие истинные причины экспатриации?" (с. 6). Здесь приведена только часть вопросов, обращенных автором и к самому себе, и к отечественным гуманитариям.

Рецензируемая книга - размышление над проклятым вопросом XX в.: об отношениях власти и интеллигенции. Главацкий согласен с теми историками, которые увидели в данной единовременной акции смысловое ядро всей большевистской культурной политики. Автор сочувственно цитирует мнение В. Л. Соскина, что высылка "лишала интеллигенцию надежд на нормальную совместимость с властью" (с. 214) ¹ . У него есть и собственное мнение на этот счет. Главацкий полагает, что не следует сводить всю гамму политических взаимоотношений исключительно к репрессиям власти против интеллигенции. "Власти звали ученых к сотрудничеству", - напоминает он общеизвестные факты (с. 60 - 61). Он обнаруживает две линии в политике руководства большевистской партии и выражает сожаление, "что лидеры большевиков отказались от диалога с оппозицией, начали поход против инакомыслия, использовали более жесткие, по сравнению с царизмом, охранительные меры по защите устоев власти" (с. 208).

С этой точкой зрения можно спорить. В тексте книги содержатся факты, свидетельствующие, что именно такая политика опиралась и на доктрину, и на традицию, и на принятый революционный стиль. Дело в другом. Автор книги считает принципиально важным включить в историографические этюды обширный корпус ранее опубликованных документов, относящихся к теме. Здесь выдержки из современных статей и лекций кандидатов на изгнание - Н. А. Бердяева, П. Сорокина, А. С. Изгоева, статьи из журнала "Экономист", многочисленные ленинские документы, материалы партийной комиссии, чекистские документы. Это документальное приложение, искусно вплетенное в текст книги, можно рассматривать как удачный литературный и одновременно исследовательский прием. Он придает исследованию необходимую глубину, своеобразный "третий" план (именно, третий, а не второй).

Этюды Главацкого изначально двухплановы. Он излагает историографию вопроса одновременно с реконструкцией событий, вызвавших к жизни последующие исторические описания. По опубликованным статьям и книгам он шаг за шагом восстанавливает последовательность ходов, предпринятых представителям власти, дает портретные зарисовки участников и жертв данного политического процесса, уточняет даты и события. Историография в этой книге идет бок о бок с историей. Опубликованные им документы позволяют вдумчивому читателю составить собственное мнение на этот счет.

Жаль, конечно, что Главацкий ограничил свой замысел внутриполитическими событиями. Высылка в чужую страну - это всегда и внешнеполитическая акция. В актах германского МИДа, в личном архиве В. Ратенау, или У. Брокдорфа- Ранцау вполне могли отложиться соответствующие документы. Скорее всего, они есть и в архиве российского МИДа. Наши исследователи, о которых пишет Главацкий, этот аспект не затрагивают. Было бы любопытно узнать, что пишут об этой высылке зарубежные исследователи советско-германских отношений.

"Философский пароход" - книга, которую подготовил автор, обладающий исторической культурой. Она написана в жанре, возникшем на стыке исторического очерка, историографического обзора, философской рефлексии на исторические тексты.

Примечания

1. СОСКИН В. Л. "Философский пароход"-трагедия российской интеллигенции. - НЭП и культура (1921 - 1923). Новосибирск.