Л. П. ЛАПТЕВА. История славяноведения в России в XIX веке. М., 2005. 848 С.

Новый фундаментальный труд профессора МГУ Л. П. Лаптевой по истории славяноведения в России в XIX в. не может не привлечь внимания историков и широкого круга любителей истории. Появление его отвечает назревшему интересу к важной стороне истории славяноведения - к жизни и судьбам ученых-славистов позапрошлого века, не щадивших ни сил, ни здоровья для отыскания и сохранения источников и изучения истории славянских народов, их литератур и духовной культуры. Эту монографию Л. П. Лаптева рассматривает как итоговую ("труд своей жизни"), поскольку ей предшествовало не менее трех сотен очерков и статей о творчестве отдельных русских славистов, об организации преподавания славистических дисциплин, русско-славянских научных и культурных связях и т.д. Исследование основано на огромном количестве изданных и не изданных документов из российских и зарубежных архивов, в нем учтены выводы предшествующих исследователей, внесены отдельные коррективы в допущенные неточности.

Книга носит яркий отпечаток авторской индивидуальности. О своем видении особенностей развития славяноведе-

стр. 92

ния в России Лаптева говорит уже во вводной части книги (С. 8 - 12): ею никогда не разделялась утвердившаяся в советской историографии концепция кризиса славяноведения перед революцией 1917 г. Более того, она считает, что накопленный в русской науке к концу XIX в. интеллектуальный потенциал вывел наше славяноведение на мировой уровень, а в некоторых областях и на авангардные позиции, т.е. русское славяноведение развивалось по восходящей и достигло апогея в первые полтора десятилетия XX в.

Главное внимание сосредоточено на процессе развития славяноведения в России XIX в., который исследуется через характеристику основных центров изучения славян, анализ творчества крупных русских исследователей, их взаимосвязи с зарубежными учеными.

Монография делится на две неравные части: первая - "Зарождение и становление славяноведения в России" - охватывает период от начала и до 60-х годов XIX в. (С. 15 - 236), вторая, более обширная, - "Развитие русского славяноведения с 60-х годов - до конца XIX в." (С. 237 - 827).

Первая часть открывается главой-очерком об изучении славян в Западной и Центральной Европе во второй половине XVIII - первой трети XIX в. В середине XVIII в. в Германии и Австрийской империи славяноведение уже существовало, и главным стимулом для развития науки о славянах послужил процесс национального возрождения славянских народов, пробуждения их национального самосознания. В Германии большое влияние на формирование славяноведения оказали труды Г. В. Лейбница, А. Л. Шлёцера и К. Г. фон Антона. В Австрии у истоков славистики стояли В. Ф. Дурих и Ф. Ф. Прохазка. Основателем чешской историографии стал И. Ф. Добнер, который как представитель чешского просвещения считал, что славяне являются одним из главных европейских народов. Другой чешский ученый - Й. Добровский - в поисках славянских рукописей побывал в Москве, где изучал летописи, древние списки Евангелия, старославянские книги и получил необходимую источниковую базу для своих исследований. Его контакты с русскими учеными, особенно с П. И. Кёппеном, стали важной вехой в развитии связей чешских исследователей с Россией. По словам автора, Добровский своими трудами открыл Европе славянский мир, стал основателем науки о славянах, "патриархом славяноведения" (С. 35). Лаптева останавливается также на историко-философской концепции И. Г. Гердера, который в своем труде об историографии человечества специальную главу посвятил славянам. Он подчеркивал миролюбивый характер славян, которые, по его мнению, никогда не были, в отличие от франков и саксов, народом воинов и авантюристов. Гердер высказал мысль о равноправии всех народов, самостоятельной ценности каждой национальной культуры и ее взаимосвязи с другими национальными культурами. Эта концепция Гердера укрепляла самосознание славян и способствовала их культурному развитию. Неоднозначность концепции Гердера проявилась позже, во второй половине ХГХ в., когда положение о "миролюбии" и "пассивности" славян было оспорено в работах ряда русских славистов.

В главе рассматриваются заслуги словенского ученого Е. Копитара, польских филологов-славистов Е. С. Бандтке и С. Б. Линде, труды которых были известны в России. Но, к сожалению, нет никаких упоминаний о зарождении интереса к славянам в южнославянских землях.

Процесс постепенного накопления и расширения знаний о славянах в России освещается в следующей главе первой части монографии.

Пробуждение интереса к славянским народам автор видит в ряде фактов первых двух десятилетий XIX в. - прежде всего в появлении иностранных профессоров в российских университетах, принесших свежие сведения о славянах, в путешествиях представителей русского образованного общества (А. И. Тургенева и А. С. Кайсарова) по славянским землям, в появлении первых записок об этих путешествиях (например, "Путевого дневника" В. Ф. Тимковского). Однако русское общество было еще не готово к активному осмыслению полученных сведений.

стр. 93

Изменения произошли после войн с наполеоновской Францией. Сложилась атмосфера повышенной заинтересованности в знаниях о прошлом славянства. Созданные при российских университетах научные общества также проявляли интерес к славянской тематике. Общество истории и древностей российских (ОИДР) при Московском университете сотрудничало с зарубежными славистами Й. Добровским, В. Караджичем, М. К. Бобровским, И. Лелевелем. При Российской Академии наук была создана обширная библиотека по славянским языкам. Богатейшую библиотеку оригинальных славянских рукописей собрали члены известного "Кружка Румянцева", которые занимались разысканием, переводом и публикацией исторических документов по славистике.

Как отмечено в монографии, первыми значительными работами по славистике в России явились сочинения К. Ф. Клайдовича о болгарском писателе IX - X вв. Иоанне Экзархе, П. И. Кёппена о славянских памятниках, находившихся вне России, а также труды А. Х. Востокова о старославянском языке, положившие начало сравнительно-исторической методике лингвистического исследования в отечественном языкознании. Именно с этого времени, считает Л. П. Лаптева, в России начинается систематическое изучение славян.

Во второй половине 30-х - 40-е годы XIX в. крупными знатоками славянства становятся М. П. Погодин, Н. И. Надеждин, П. П. Дубровский, Н. Д. Иванищев. Все они побывали в известных центрах европейского славяноведения за рубежом - Праге, Вене, Берлине, Загребе. Между русскими и зарубежными учеными сложилось равноправное общение. Русские ученые, обнаружив во время своих путешествий новые памятники духовной культуры славян, делали их доступными и для европейских исследователей. В России знания о славянах пропагандировались на страницах передовых журналов - "Вестник Европы", "Московский вестник", "Телескоп", "Телеграф" и др. Правительством были предприняты меры по созданию кафедр славяноведения в российских университетах.

В третьей главе монографии показаны уровень преподавания славистических дисциплин в российских университетах в 40 - 60-е годы XIX в. и творческий путь ученых, составивших первое поколение отечественных исследователей.

Кафедра истории и литературы славянских наречий в Московском университете была открыта в 1836 г.; и профессором этой кафедры был назначен М. Т. Каченовский, который, по словам автора, относился к числу лучших в России знатоков славянства. Особенно обширными были его знания в области истории памятников древней письменности, этнографии, польской литературы. Его сменил на кафедре О. М. Бодянский. Благодаря ему Московский университет стал главным центром славяноведения в России. Именно Бодянский поставил преподавание славистики на научную основу, а его труды явились серьезным вкладом в развитие русского славяноведения. Кроме того Бодянский и старшее поколение его учеников (Е. П. Новиков, А. С. Клеванов) сыграли большую роль в формировании славянофильства как научного направления.

В Петербургском университете, как отмечено в монографии, атмосфера интеллектуальной и культурной жизни была западнической. Талантливым ученым и преподавателем здесь был П. И. Прейс. Безвременная смерть (в 36 лет) не дала ему возможности полностью реализовать свои способности.

В этом же и следующем разделах читатель может подробно познакомиться с другой замечательной личностью в русской науке - И. И. Срезневским. Он был известен не только своими исследованиями, но и странствиями по тогда малоизученным славянским областям. Он проехал и прошел пешком от Истрии до Венецианской Словении, Сербию, Хорватию, Черногорию. В Праге он познакомился с В. Ганкой, Я. Э. Пуркине, а также Я. А. Смолером, от которого получил обширные сведения о лужицких сербах. Курсы, читавшиеся Срезневским, отразили уровень науки и методы исследования, принятые в то время. Консервативные политические взгляды Срезневского не помешали ему, как подчеркива-

стр. 94

ет Лаптева, стать ученым мирового масштаба, корифеем славянской и русской филологии.

В Казанском университете заведовал кафедрой истории и литературы славянских наречий В. И. Григорович, крупнейший ученый середины XIX в. Чтобы познакомиться с жизнью зарубежных славян он для своего научного путешествия избрал редкий маршрут по областям европейской Турции, где до него славяноведы почти не бывали. Он посетил Константинополь, Солунь, Афон, Македонию, Фракию, Мизию. Усердие этого первопроходца и труженика науки не может не вызвать глубочайшего уважения. "В Хиландарском монастыре, - пишет Лаптева, - Григорович спускался в грязное подземелье, рылся там среди гниющих рукописей ... за 4 месяца ученый осмотрел 2800 греческих и 445 славянских рукописей ... Из множества грамот, хранившихся в афонских монастырях, ему удалось снять копии со 120" (С. 217). У Григоровича установились широкие связи с чешскими учеными, особенно с П. Й. Шафариком, которого интересовали рукописи, приобретенные русским ученым на территории Турции. Но в Казани, где Григорович продолжал преподавать, у него не сложилось своей научной школы: в этом далеком от столиц городе отсутствовал интерес к славянским народам. Деятельностью таких ученых, как О. М. Бодянский, И. И. Срезневский, В. И. Григорович, был заложен фундамент для работы следующего поколения русских славистов.

Вторая, более объемная часть монографии, открывается введением, где автор отмечает, что после отмены крепостного права и проведения реформ в российском обществе произошли значительные изменения: сформировалось общественное мнение, открыто обсуждались вопросы русской политики и жизни. Польское восстание 1863 - 1864 гг., Славянский съезд 1867 г., русско-турецкая война 1877 - 1878 гг. и освобождение Болгарии выдвинули на передний план вопрос о судьбах славянства и отношении к нему России. С 1860-х годов появились культурные, благотворительные и просветительные организации (Московский славянский благотворительный комитет, Санкт-Петербургское благотворительное общество и др.), которые публиковали научную и популярную литературу о славянах.

Центрами исследования славян оставались университеты, количество которых увеличилось: были открыты Варшавский и Новороссийский (Одесса). Основную массу славистов составляли университетские профессора. Университеты издавали сборники и журналы. Славяноведческие дисциплины начали преподаваться в духовных академиях, Академии Генерального штаба. Что касается актуальной для сегодняшнего времени проблемы подготовки кадров профессиональных историков, то в монографии даны наглядные примеры, как это делалось в дореволюционной России: новым университетским уставом 1863 г. предписывалась двухгодичная командировка за границу всем лицам, готовившимся к профессорскому званию.

В Московском университете улучшилось преподавание славянских языков, произошла дифференциация славяноведения: в особый предмет выделилась история славян, в самостоятельные отрасли оформились славянские литературы, право, археология. Появились значительные исследования по истории Польши и Сербии; историей Чехии занимались несколько меньше.

В 1860 - 1870-е годы происходит смена поколений русских славистов, которые под влиянием изменившихся условий выработали свои взгляды на славянство. Эти ученые более трезво оценивали современное состояние славян, не разделяя восторженно-романтического отношения своих учителей к славянской старине. В Московском университете продолжала преобладать славянофильская концепция истории славян, но уже критиковались ее отдельные положения. Позитивистская методология с трудом пробивала себе дорогу.

Москва с ее Славянским комитетом, журналами, университетом оставалась центром славяноведения в России. В Московском университете в этот период работали выдающиеся ученые-слависты

стр. 95

А. Л. Дювернуа, А. Ф. Гильфердинг, Н. А. Попов.

А. Ф. Гильфердинг в монографии предстает как один из родоначальников изучения славянского прошлого и создателей славянофильской концепции истории зарубежного славянства. Основные его исторические труды посвящены прошлому балтийских и южных славян и Чехии, ряд историко-публицистических работ затрагивают положение современной ему Польши и русско-польские отношения. Исследования Гильфердинга о балтийских славянах превосходили по фактическому материалу сочинения немецких ученых и прочно вошли в науку. Что касается Чехии, то работы Гильфердинга, по мнению Лаптевой, не внесли новой струи в постижение истинного смысла и характера гуситского движения. Занимая высокую государственную должность русского консула в Боснии, ученый имел возможность наблюдать жизнь южных славян, и его исследования по истории сербов и болгар явились важным вкладом в славяноведение.

Гильфердинг вел необычайно активную общественную работу по поддержке славяноведческих исследований как в России, так и за рубежом. Он был три года председателем Санкт-Петербургского славянского благотворительного комитета, который помогал материально славянским зарубежным деятелям, и стремился способствовать духовному сближению славян. Автор справедливо называет его образованнейшим, талантливым, трудолюбивым представителем русского славяноведения.

Не менее интересно в монографии описывается жизнь и творческий путь Н. А. Попова. Об этом ученом в нашей новейшей историографии известно больше, чем о многих его современниках-славистах. Авторы работ о Попове сходятся в высокой оценке его наследия.

Останавливаясь на Петербургском университете, Лаптева еще раз возвращается к деятельности И. И. Срезневского и дает его мастерский портрет, используя сохранившиеся воспоминания современников. Но основное место в этом разделе отведено характеристике другой, по словам автора, гигантской личности второй половины XIX в. - В. И. Ламанскому. Ему были свойственны энциклопедическая ученость, огромная энергия, научная смелость. Как и большинство русских исследователей, он побывал за рубежом, в землях славян, создал свой журнал "Живая старина", где печатались материалы о славянах. Он выдвинул свою концепцию ранней истории славян, а его историософские построения явились одним из вариантов славянофильского подхода к истории и современному положению славян. Историография деятельности Ламанского обширна, однако, как считает Лаптева, его интеллектуальное наследие до сих пор недостаточно изучено.

Из учеников Ламанского представлены Ю. С. Анненков, В. Э. Регель, И. С. Пальмов, о других сказано очень кратко (Ф. Ф. Зигель), некоторые лишь упомянуты (Т. Д. Флоринский).

Крупнейшим исследователем и общественным деятелем в Петербурге был А. Н. Пыпин, жизнь и творчество которого пристально изучаются в наше время.

А. Н. Пыпин, как показано в монографии, относился к западническому крылу общественного движения в России, сотрудничал в журналах "Вестник Европы", "Отечественные записки", "Современник", боролся со славянофильством и панславизмом, выступал за европеизацию русской жизни. Научная и литературная деятельность Пыпина, по словам автора, составила эпоху. Первоклассный ученый европейского значения, он освещал и анализировал в своих работах уровень развития науки о славянах в России и за рубежом, был членом многих научных сообществ.

В главе, может быть, излишне подробно рассказывается и о другом выдающемся ученом - Н. И. Карееве, специалисте по истории Западной Европы. Зато страницы, посвященные анализу его работ по истории Польши и Чехии, читаются с большим интересом и раскрывают новые аспекты отечественной историографии этих стран.

Третья и четвертая главы посвящены развитию славяноведения в университетах - Киевском и Казанском. Первый, несмотря на сложную политическую атмосферу, создавшуюся внутри его стен

стр. 96

из-за антироссииских настроений студентов-поляков, внес значительный вклад в развитие славистики: при нем существовали научные общества, печатный орган "Киевские университетские известия", преподавали известные ученые А. А. Котляревский, сменивший его ученик В. И. Ламанского - Т. Д. Флоринский, вел активную общественную работу секретарь Киевского Славянского благотворительного комитета - Н. П. Задерацкий.

В третьей главе подробно рассматривается творческий путь А. А. Котляревского. Он был западником и, по словам автора, с полной объективностью высоко оценивал достижения немецкой науки и её значение для культурного развития славян. Научные труды Котляревского основаны на источниках и внесли много нового в изучение древностей поморских славян; им было проведено уникальное для того времени исследование погребальных обычаев языческих славян. Особое место в его творчестве, как показано в монографии, занимают работы по истории славяноведения в России. Автор подчеркивает, что Котляревский олицетворял собой новый этап в развитии славистики, ему было чуждо романтическое отношение к славянскому прошлому, и он более объективно оценивает заслуги родоначальников русского славяноведения - И. И. Срезневского, О. М. Бодянского, А. Ф. Гильфердинга, Ф. И. Леонтовича и др.

В Казанском университете успехи славистики были гораздо скромнее. До середины 80-х годов XIX в. единственным преподавателем славяноведения в Казани был М. П. Петровский, творчество которого в советское время изучалось преимущественно литературоведами: Петровский занимался славянской поэзией и переводил на русский язык польскую, сербо-хорватскую, болгарскую литературу, читал курсы по истории славянской литературы. Он часто выезжал за рубеж, побывал в Чехии, Сербии, Рагузе, Задаре, Сплите, поддерживал связи с А. Патерой, И. Коларжем и др. Особый интерес представляют его работы о своем учителе - В. И. Григоровиче. Петровский, как считает Лаптева, оценил значение новаторской деятельности Григоровича, его научный подвиг по сбору драгоценных рукописей.

Следует отметить, что с середины 80-х годов XIX в. в Казанском университете уже работал известный историк-славист И. Н. Смирнов, впервые занявшийся изучением общественного строя средневековых далматинских городов. Однако рассказ о Казанском университете в книге Лаптевой прерывается этим периодом, и научная деятельность Смирнова остается незатронутой. Думается, что характеристика наследия И. Н. Смирнова могла бы повысить оценку научного вклада Казанского университета в развитие русского славяноведения к концу 80-х и в 90-е годы XIX в.

Заключает главу небольшой параграф о научной деятельности единственного ученика Петровского - И. А. Снегирева.

Пятая глава книги касается развития славяноведения в Варшавском университете. Враждебная национально-политическая среда, созданная студентами-поляками, обучавшимися здесь в значительном количестве, не помешала русским профессорам проводить успешные научные изыскания в области славистики. Эта глава по широкому охвату материала и количеству представленных ученых могла бы стать самостоятельной монографией. Наиболее выразительным в ней получился портрет В. В. Макушева - историка, исследователя зарубежных архивов, собирателя и публикатора источников.

Творческий путь Макушева, человека преданного науке, готового к самоотверженному поиску источникового материала, был во многом типичен для русских исследователей той поры. При характеристике его биографии, исторических взглядов, общественно-политической позиции Лаптева использует огромное количество документов - автобиографию и отчеты самого историка, воспоминания, письма, рецензии современников. По окончании университета Макушев подолгу бывал за рубежом - то в качестве государственного служащего, то в качестве командированного с научными целями. Он побывал в Дубровнике, об истории которого написана его первая

стр. 97

диссертация, посетил Болгарию, Македонию, Герцеговину, Боснию, Албанию, Афонские монастыри - и более трех лет провел в Италии, исследуя архивы Венеции, Милана, Неаполя, Палермо, Турина. В результате этой беспрецедентно огромной работы ученый обнаружил двадцать тысяч документов по истории славян, которые ему, к сожалению, не удалось полностью опубликовать. Его докторская диссертация "Исторические разыскания о славянах в Албании в Средние века" явилась новым словом в русской и европейской науке. Значительная часть научного наследия Макушева посвящена изучению истории южных славян, хотя многие сюжеты из истории Чехии и Польши тоже получили квалифицированную разработку в его трудах.

Макушев не разделял многих положений славянофильской теории, а по своим методам использования источников приближался к позитивизму.

К сожалению, по свидетельству Л. П. Лаптевой, научное и литературное наследие этого замечательного ученого далеко не полностью было использовано современниками и потомками. Более того, судьба многих из собранных им источников в настоящее время неизвестна.

Более кратко в главе рассказано о творчестве К. Я. Грота, которому принадлежит капитальное исследование по истории Венгрии и славянства в Средние века, о работах чешского исследователя Й. Й. Первольфа, преподававшего в Варшавском университете, о научном наследии П. А. Кулаковского. Автор также отмечает научные заслуги лингвиста А. С. Будиловича, правоведа Ф. Ф. Зигеля, профессора кафедры русской истории И. П. Филевича.

И общий вывод главы о том, что Варшавский университет был одним из важных центров изучения славянского мира, звучит вполне убедительно.

В шестой и седьмой главах рассматриваются два провинциальных университета - Новороссийский и Харьковский, научная деятельность в которых в области славистики была осложнена отсутствием научной литературной базы и традиций.

В Новороссийском университете развитие славяноведения в этот период связано с именем А. А. Кочубинского, универсального ученого, который преподавал все славянские дисциплины, но занимался преимущественно языкознанием и историей славистики. И хотя публицистические работы Кочубинского отразили приверженность его к отдельным славянофильским суждениям, славянофилом он, по мнению автора, не был. В главе проанализированы работы Кочубинского по Чехии XVII в., истории Общины чешских братьев, а также его статьи по чешскому национальному возрождению, где русский ученый сумел дать объективную оценку деятельности чешских исследователей - Й. Добровского, П. Шафарика, Ф. Палацкого и др. Кочубинский был родоначальником изучения истории русского славяноведения. Материалы, вошедшие в его работу о начальных годах русского славяноведения, как считает автор, сохранили свою актуальность и используются в настоящее время.

В Харьковском университете преподавали П. А. Лавровский, также известный своими трудами по истории русской славистики, и В. К. Надлер, занимавшийся разнообразными историческими сюжетами, в том числе и гуситским движением в Чехии.

Весьма заметной фигурой среди харьковских славистов, как явствует из монографии, был И. М. Собестианский, талантливый и смелый исследователь. Он обосновал свою концепцию ранней истории славянских народов, опровергавшую идеи И. Г. Гердера и В. Суровецкого о пассивности древних славян, неспособных отстаивать свою территорию. Кроме того он развенчивает заслуги П. Шафарика, который многое заимствовал у Гердера, и отдельные труды которого, по утверждению Собестианского, носят компилятивный характер. Доводы Собестианского вызвали острую дискуссию среди славистов, о чем подробно рассказывается в монографии.

Думается, однако, что в книге Лаптевой научная позиция самого Собестианского отчетливо не прорисована. Непонятно, например, как он мотивировал свое отрицание общинного строя у сла-

стр. 98

вян. Известно, что во второй половине XIX в. в русской исторической науке утвердился взгляд на универсальность общинного пути развития для всех народов раннего средневековья.

Научному наследию М. Дринова, который работал в Харьковском университете, в книге Лаптевой уделяется сравнительно небольшое внимание, что, вероятно, обусловлено существованием специальной монографии о его жизни и творчестве.

В своем заключении, подводя итоги проделанной работы, Л. П. Лаптева отмечает существенную особенность отечественного славяноведения XIX в.: русские ученые - историки, лингвисты и слависты другого профиля - интересовались всеми аспектами жизни всего славянского мира, тогда как ученые других славянских стран сосредотачивали свои усилия на исследовании преимущественно родного языка, собственной истории и литературы.

Итак, монография Л. П. Лаптевой в настоящее время представляет собой наиболее полное исследование процесса формирования славяноведения в России XIX в. В ней отмечена сложная общественно-политическая обстановка в России, Центральной и Юго-Восточной Европе, охарактеризованы основные направления отечественной историко-политической мысли, мировоззренческие особенности славянофильства и западничества. В работе сформулирована аргументированная концепция о высоком уровне работ русских славистов и восходящей линии развития русской славистики во второй половине XIX в. Книга в целом отразила современные подходы к изучению российского славяноведения.