Н.А. КОСОЛАПОВ (ИМЭМО РАН). Я не специалист по проблемам международных отношений в АТР или российско-китайских отношений. Сфера моих интересов - теория международных отношений (ТМО) и практические ее приложения. Именно эти вопросы более всего заинтересовали меня в работе А.Д. Воскресенского, на них я и остановлюсь.

На мой взгляд, мы можем быть благодарны А.Д. Воскресенскому за труд, бесспорно, нестандартный, будоражащий мысль, поднимающий теоретические и методологические вопросы, не затрагивавшиеся или крайне недостаточно проанализированные в специальной литературе, причем не только отечественной. С автором можно соглашаться или дискутировать в целом и по отдельным вопросам, но ему не откажешь в самостоятельности теоретической позиции и методологического подхода. В этом - привлекательные стороны книги, но и источник ряда ее спорных аспектов и слабостей.

В последнее время стали появляться работы (в частности, могу сослаться на монографию А.Д. Богатурова ¹ ), авторы которых делают попытки связать в целостный комплекс отдельные направления теории международных отношений, исследование реальных сфер и проблем этих отношений, и внешней политики конкретных государств. К числу таких работ принадлежит и обсуждаемая монография.

Дополнительный интерес монография А.Д. Воскресенского вызывает еще одним методологически крайне существенным обстоятельством Не секрет, что все современные концепции международных отношений созданы прежде всего американскими авторами и отражают специфику англосаксонского мировосприятия и мышления, американских политики и идеологии, представлений о будущем мира. В этом сильная сторона таких концепций, придающая им интеллектуальную целостность, даже когда представители разных школ и направлений дискутируют между собой. Но в этом и их ограниченность, многократно отмеченная в американской же литературе: из культурно-исторических основ ТМО выпадает львиная доля мирового социального опыта. Или, что много хуже, этот опыт втискивается в прокрустово ложе явно на присущих ему "моделей". А.Д. Воскресенский предпринимает попытку проверить концепции межгосударственных отношений на примере России и Китая -двух стран с мощно выраженными особенностями их национальных культур, истории, развития, современной эволюции. Притом делает это посредством оригинального собственного подхода (к подробному рассмотрению которого мы еще вернемся).

Представляется правомерным допустить, что в сфере общественных наук, включая ТМО, должны постепенно складываться те три уровня теории (со своими, отличными друг от друга предметами), о коих пишут уже по меньшей мере лет сорок:

- фундаментальные науки, занимающиеся макросоциальными уровнями и процессами исторических масштабов и продолжительности;

* Окончание. Начало см.: Восток. 2000, N 5, с. 171-182.

стр. 144

-- специализированные дисциплины, по сути предшественницы прикладных, рассматривающие определенные виды, классы, типы явлений, процессов и отношений в реальном (пусть и долгосрочном) социальном измерении и масштабе времени;

- узкоприкладные методики и подходы, ориентированные на решение предельно конкретных практических задач.

Какому из трех этих уровней принадлежит обсуждаемая работа? Парадоксально, но одновременно всем. Само по себе это неплохо: из практики и общей теории системы хорошо известно, что, как правило, реально достигается цель на порядок ниже поставленной. Но в этом случае применительно к проблемам ТМО, а также межгосударственных (конкретных) отношений и взаимодействий возникают специфические теоретические и методологические противоречия, не в полной мере, как представляется, рассмотренные автором. Можно выделить минимум пять групп такого рода противоречий:

1) теории качественно разных уровней по определению не могут опираться на одни и те же "сквозные" методологии и методы, ибо имеют своими объектами и предметами разные явления и процессы, пусть принадлежащие к общей сфере деятельности человека;

2) каждый теоретико-методологический подход "высшего" уровня теории в перспективе может ("имеет право") превратиться в самостоятельную теорию "низшего" уровня, прикладную дисциплину; однако такой переход не может достигаться механически;

3) социальные теории вообще, ТМО в частности не могут рассматривать человека лишь как агента неких, вне самого человека лежащих закономерностей любого рода: такой подход начисто снимал бы всякую ответственность с личности, общества, государства, делал бы бессмысленным любые их выбор, решения. Вся социальная история начинается в сознании индивида и уже оттуда переходит в практику; ее закономерности есть закономерности функционирования, развития и содержания прежде всего сознания во всех его формах, а также закономерности построения человеческой деятельности;

4) отсюда значение "социологичности" всех разделов ТМО на всех уровнях науки, готовности и способности ее концепций "вписать" индивида в архитектуру тех организационных структур и течение тех процессов (включая все виды политических), которые и придают деятельности человека конкретные и социально-исторические смысл, значение и результативность;

5) связывая "отношения прошлого и настоящего в рамках единого концептуального подхода" (с. 14), мы тем самым объективно ставим проблему развития, как минимум, самих отношений (ибо если они не развиваются, то неважно, в какой точке их рассматривать - сегодня или четыре столетия назад; нет в этом случае и проблемы прогнозирования отношений), а вероятнее всего, и субъектов этих отношений. Развитие суть не количественный рост, но прежде всего качественные перемены. Допущение же возможности качественных перемен в отношениях и/или их субъектах исключает, как мне думается, рассмотрение таких субъектов в качестве простых "акторов", почти механических образований, из чего исходят все западные макроконцепции международных отношений.

Автор убедителен в критике сложившихся в политологии и ТМО подходов, используемых для объяснения международных отношений, - функционализма, системных теорий, политреализма и либерализма (с. 62-88). Правда, в анализе самих этих подходов произошло вряд ли оправданное нарушение принципа историзма: политреализм как направление мысли возник все же ранее функционализма и теории систем (с. 67). Прав автор и в требовании интегрирующего подхода (с. 88-103). Но здесь и возникает желание подискутировать уже с самим подходом А.Д. Воскресенского к выбору критикуемых им теорий.

Во-первых, все рассматриваемые автором концепции принадлежат к, несомненно, представительному и весьма влиятельному, но узкому направлению в современной ТМО. Все они так или иначе выросли из политреализма и развивают его принципиальные идеи, только одни делают это прямо, другие - через частичное отрицание. Необходимо вспомнить, почему "кошку назвали кошкой": течение это выглядело "реализмом" по контрасту с нормативными концепциями ("как должно быть, потому что должно быть так, а не иначе") конца XIX - начала XX в., на смену которому шел политреализм. Последний хотя бы призывал обратиться к изучению реалий, но делал это посредством вынужденного гипотезотворчества - наука ТМО только начиналась. Но уже давно пришло время верификации гипотез, да и картина мира, созданная усилиями "реалистов", никогда не была единственной.

стр. 145

Во-вторых, политреализм во всех его вариантах стремится объяснить систему международных отношений, а не взаимоотношения отдельных государств. Правомерность распространения его принципов на двусторонние межгосударственные отношения нуждается в особом обосновании. Ведь в системе международных отношений всегда есть такие пары государств, отношения между которыми отсутствуют вовсе за ненадобностью или вследствие технической невозможности их поддержания. Могут ли воевать друг с другом латиноамериканское и африканское государства? Знатоки истории возразят - "могут" и напомнят о кубинских добровольцах в Анголе в 1970-80-е годы. Но такое стало возможным вследствие конфронтации СССР и США и помощи СССР в переброске и обеспечении кубинского персонала; собственно Куба и Ангола не были в состоянии конфликта друг с другом. Верно, что Китай и Россия - великие державы и системообразующие центры в международных отношениях, даже когда обе страны ослаблены войной или внутренними неурядицами. Но интуитивное представление, будто принципы, приложимые к международным отношениям в целом (притом любые, не обязательно только принципы политреализма), действуют автоматически и в любой паре межгосударственных отношений внутри такой системы, вызывает серьезные сомнения.

В-третьих, что должен объединить (оставим пока в стороне вопрос "как?") искомый интегрирующий подход? С одной стороны, видимо, различные частные факторы, концепции, теории, дисциплины (политика, экономика, психология, культура) в единую ТМО или хотя бы в подход, обладающий достаточной прогностической ценностью. С другой же стороны, процессы в системе международных отношений с функционированием отдельных, хотя бы наиболее значимых подсистем определенной исторической системы международных отношений. Такой подсистемой как раз и являются российско-китайские отношения как минимум со второй половины XIX в. (а видимо, гораздо раньше).

Но это - две качественно разные задачи. Причем вначале, по-видимому, должно быть составлено некоторое представление о природе и структуре изучаемого объекта - системы международных отношений как, в свою очередь, конкретных итогов и состояния мирового развития в данный период; определено место анализируемой подсистемы в ней. А уже потом установлены пути, методы и способы интеграции различных дисциплин в исследовании данной подсистемы. Изучать подсистему, не выходя методологически за ее пределы, конечно же, возможно. Но такое исследование даст в лучшем случае понимание внутренних ее закономерностей без связи с внешними, что имеет лишь весьма ограниченный прогностический потенциал. Ближе других подошли к выявлению всех этих методологических сложностей К. Уолтц (1975) и К. Ллойд (1995), чьи концепции рассматриваются А.Д. Воскресенским (с. 95, 97-98).

Автор стремится снять или преодолеть названные и близкие к ним противоречия (с. 9- 25) посредством концепции многофакторного равновесия, принцип которой заимствован, по сути, у политреалистов (национальные государства в неупорядоченной системе международных отношений, без политического контроля над ними), однако на первое место взамен присущей политреалистам концентрации на мощи (power) выдвигается категория интереса. При этом допускается введение дополнительных линий анализа (например учет фактора культуры), анализ интересов не только собственно государства, но и субгосударственных уровней и предполагается системный характер рассмотрения по объектам (государство как сложная система) и во времени (процесс отношений как система). Автор подчеркивает, что концепция многофакторного равновесия не является теорией в традиционном смысле: она лишь "создает единую структуру для анализа прошлых и нынешних ситуаций на примере (выделено мной. - Н.К.) российско-китайских отношений и позволяет посмотреть на возможное будущее соотношение факторов, соотнеся их с нормативными установками, имеющими конкретные политические последствия" (с. 14-19). По существу, если я правильно понял, речь идет о замене в рамках традиционного политреализма единственного доминирующего параметра - силы (мощи) неким комплексом факторов и параметров, произвольно выбираемых исследователем в рамках его представлений о равновесии в системе международных отношений (с.114-124).

Существенное различие с классическим политреализмом в этом случае ограничивается заменой "стремления государства к мощи" в целом столь же неопределенным - "все государства... стремятся обеспечить по возможности наилучшую позицию в равновесии"; при этом "идеальное равновесие - это равновесие, достигаемое при минимуме затрат и минимальном

стр. 146

внимании. Идеальное равновесие в реальности недостижимо" (с. 123). Почему же? Плюнуть на внешнюю политику, не тратить на нее ни сил, ни средств, ни внимания - итогом станет некое равновесие, формально отвечающее приведенному определению. Другой вопрос, что такое равновесие нас, скорее всего, не устроит; но и теоретически, и практически оно достижимо.

Национальный интерес в такой схеме анализа, считает автор, "может быть аналитически определен как объективно существующие и субъективно понимаемые долгосрочные фундаментальные потребности общества, институционализированные политически в качестве целей национального государства, что обеспечивает его дальнейшее развитие в качестве единого субъекта" (с. 135). Приводимая на той же странице схема трактует национальный интерес как общее поле, образуемое совпадающими компонентами интересов данных общества, государства и его правительства, а также общечеловеческих. Тогда возникает методологический парадокс: могут ли, например, интересы правительства быть шире национальных (по схеме автора - могут)? Или означает ли максимальное противоречие между интересами общества, с одной стороны, и государства и правительства - с другой (при тоталитаризме, скажем), отсутствие у страны национальных интересов в данный период (согласно авторской схеме, ответом должно быть опять-таки "да")? Последний вопрос особенно существен в случаях как России/СССР, так и Китая. "Примирение общественных интересов с государственными может быть достигнуто через общечеловеческие интересы, ибо государствам и народам следует стремиться к созданию условий для нормального развития людей, которое не угрожало бы существованию их как биологического вида" (с. 136). Возможно, и следует; но в том-то и дело, что часто они к этому не стремятся. Особенно этим грешили в XX в. как раз Китай и Россия. Но главное, методологически рассуждения типа "народам следует" возвращают нас к той самой нормативности, против которой восстал в свое время политреализм.

Автор, несомненно, ощущает теоретическую и методологическую "размытость" описанного интегрирующего подхода, когда говорит о необходимости "соотнести этот подход с методом, позволяющим "сузить" его применительно к конкретному явлению - в данном случае к российско-китайскому взаимодействию" (с. 138). Метод сфокусированного структурированного сравнения, являющийся "конкретной модификацией направленного сравнения и сравнительного структурализма" (там же), позволяет, по мнению автора, сочетать избирательность в отношении определенных аспектов исторических событий ("сфокусированность") с анализом на основе стандартных вопросов, разработанных в рамках структурной методологии ("структурированность"; с. 140).

Может возникнуть вопрос, насколько оправданно и допустимо применение к изучению международных отношений или даже только отдельно взятых комплексов отношений межгосударственных метода направленного (контролируемого) сравнения, по сути равнозначного произволу исследователя: нет ли при таком подходе риска избрать не самые существенные (возможно, даже крайне несущественные) события, явления, процессы и факторы? Выигрывая в доступной глубине исследования (с. 138), не рискуем ли мы, углубляясь в частности, "не увидеть леса за деревьями"? Риск, конечно же, есть. Квалификация исследователя может минимизировать его, но не может устранить в принципе.

Несмотря на риски, однако, в методе направленного сравнения есть позитивная сторона, в полной мере оценить которую можно будет только спустя определенное время. Возможно, какие-то работы уведут нас в частности. Но развитию науки равно потребны оба пути: не преуспев на одном, вряд ли удастся добиться многого на другом. Иными словами, в научном отношении метод оправдан. Но возникает вопрос, что дает такой метод практически по сравнению с традиционными описательно- историческими исследованиями - помимо некоторой стандартизации направленно- сравнительных работ (если, конечно, другие авторы последуют поданному примеру)?

Переходя к анализу собственно российско-китайских отношений в соответствии с избранными им подходом и методом, автор выделяет прежде всего устойчивые (я бы сказал -действующие постоянно или дискретно, но на протяжении исторических по продолжительности отрезков времени) факторы, которые и составляют основу "стабильного равновесия" в межгосударственных отношениях. Таковые представляют собой "относительно неизменное сочетание внутренних объективных и субъективных факторов (геополитических, политических, экономических, а также культурных и психологических факторов, преломленных на конкретное соотношение общественных и государственных интересов), последовательно играют свою роль в обеих странах в течение долгого периода времени" (с. 160, а также с. 146-162).

стр. 147

Наличие постоянных комбинаций устойчивых факторов, подчеркивает автор, "фактически позволяет свести объяснение прошлых отношений к тем периодам, которые важны для понимания изменений в отношениях, а также изучить динамику, взаимодействие и преемственность в действии различных факторов в ходе исторического развития" (с. 162).

Возникает вопрос, что мешает изучить все перечисленное вне предложенных автором подхода и метода и не занималась ли таким изучением вся отечественная и мировая наука раньше. Но оставим этот вопрос в стороне и отметим здесь только первую часть фразы - о сведении всех прошлых отношений к некоторым наиболее важным их периодам и поворотным моментам. Бесспорно, это одна из главных установок избранного подхода, и мы к ней еще вернемся.

На протяжении трехсот лет правления династий Цин в Китае и Романовых в России в отношениях между двумя государствами царил мир, или "стабильное равновесие", благодаря наличию буферных зон, где официальная граница - центральный предмет забот государства в его связях с внешним миром - "могла меняться, отражая меняющееся соотношение" устойчивых факторов. Подходя с позиций многофакторного равновесия, пишет автор, изменение характера русско-китайских отношений в этот период "можно объяснить как постоянную системную корректировку путем изменения соотношения внешних и внутренних объективных и субъективных факторов", даже несмотря на то, что "государственные интересы России и Китая иногда не совпадали" (с. 184).

Но разве не правомерно предположить, что столь долгий мир во взаимоотношениях двух государств мог объясняться и тем, что Россия и Китай всегда были (и остаются до сих пор) обращены друг к другу наименее развитыми и населенными частями своих стран, наиболее удаленными от основных центров политики, экономики и культуры каждого из двух государств? Далее, что есть, в понимании автора, "объективное" и "субъективное"? Например, к первой или ко второй группе факторов следует относить культуру, представления людей определенной эпохи, особенности их мышления? Совершенно не ясно, складывалось ли "стабильное равновесие" в русско-китайских отношениях стихийно (т.е. было неким объективным итогом, никак не зависевшим от намерений и воли сторон), или же оба государства и их правители сознательно стремились к такому результату (но тогда приоритет в обеспечении "стабильного равновесия" следует отдавать субъективному фактору). Наконец, почему равновесие стабильно, а не, например, динамично по характеру и процессам его эволюции? Идея динамического равновесия представляется более отвечающей природе и специфике международных и межгосударственных отношений в той мере, в какой применительно к ним вообще можно говорить о каком-либо равновесии.

Крах монархий в обоих государствах и приход к власти в Китае Гоминьдана, а в России - большевиков должен был, учитывая масштаб и глубину перемен, вызвать какие-то перемены во взаимоотношениях двух государств. Период с октября 1917 по октябрь 1949 г. автор называет "приходом эры функциональных изменений (реконфигурация системы и новая корректировка на внешнем и внутреннем уровнях)" (с. 223). Однако оценка этих изменений в категориях избранного подхода и метода исследования отсутствует полностью. Исключая процитированную часть фразы, в выводах из главы 5 (с. 223-226) вообще не встречаются понятия, принятые автором в теоретических разделах монографии. С описанием отношений между СССР и Китаем в этот период трудно не согласиться - и тем очевиднее становится неспособность модели "стабильного равновесия" как-либо отразить качественные изменения (притом не поверхностные, а действительно принципиально значимые), произошедшие как в каждом из государств, так и в отношениях между ними. С другой же стороны, описание этих перемен, выполненное традиционным образом, не требует для полноты и ясности его никаких изощренных моделей.

В период от провозглашения КНР и до распада СССР отношения между двумя странами претерпели несколько качественных перемен: от дружбы через конфронтацию к нормализации (глава 6). Здесь автор отчасти возвращается к анализу в теоретических категориях, вводя понятие "прогрессивное равновесие", когда факторы (какие?) укрепляют друг друга, способствуя тем самым укреплению стабильности и позволяя избежать агрессии (с. 251). Новый этап перемен открылся с образованием постсоветской РФ и одновременным углублением реформ в КНР. "Применение концепции многофакторного равновесия позволяет увидеть, что соотношение между главными внешними и внутренними факторами... многократно менялось и в России, и в Китае" (с. 287). Бесспорно. Но разве нельзя увидеть то же

стр. 148

самое на уровне обычного здравого смысла, не строя никаких сложных концепций и даже не будучи специалистом-международником?

Аналогичный вопрос возникает и по прочтении "обобщений исторического характера", которые делает автор на базе "обзора всей истории российско-китайских отношений" (с. 286).

Проверка любой концепции - это испытание ее на прогноз. "Обеим странам необходимо предпринять целенаправленные усилия для того, чтобы подвести свои межгосударственные отношения к фазе зрелого стабильного равновесия" (с. 275). Отсюда можно заключить, что в настоящее время такого равновесия нет. Но когда и куда оно исчезло, коль скоро существовало целых триста лет при Цинах и Романовых? Автор полагает, что пока "все еще существует целый ряд факторов, которые при определенных условиях могут придать равновесию регрессивный характер и дестабилизировать межгосударственные отношения" (там же). Но такие факторы есть всегда; что же позволяет им в каких-то обстоятельствах и случаях вызывать "изменения отношений"? Чем определяется "зрелость" равновесия и означает ли она, что зрелое равновесие невозможно нарушить? Как соотносятся между собой простое, "зрелое", а также "оптимальное" (с. 289) "стабильные равновесия" и может ли незрелое равновесие быть оптимальным?

Рассматривая будущее российско-китайских отношений, автор разносит в разные главы оценки "будущего соотношения факторов в рамках многофакторного равновесия" (с. 275-284) и "перспектив стабильного равновесия" (с. 285-291). Перспективы равновесия не тождественны определенному типу отношений, и потому их оценка (с. 289-291) не говорит ничего конкретного о будущих связях и отношениях двух стран. Перечень же факторов самоочевиден, как и набор альтернативных моделей внутренней эволюции двух государств. Кроме того, возникает серьезнейший теоретико-методологический вопрос: правомерно ли рассматривать российско- китайские отношения как самостоятельную систему, что фактически делает автор (с. 289), или все же они - подсистема (пусть и важная) международных отношений в целом?

Попытаюсь суммировать общее впечатление от монографии. Автор проделал огромную работу, вызывающую искреннее уважение. Но итоги ее, мягко говоря, не впечатляют. Эта диспропорция предопределена, на мой взгляд, имплицитной ограниченностью изначальной парадигмы, что положена в основу исследования. Политреализм во всех его модификациях органически механистичен. Он стремится рассматривать мировое развитие как процесс накопления изменений; международные отношения - как взаимодействие макросоциальных тектонических структур-государств; а сами государства - как сложный комплекс конечного числа взаимодействующих между собой факторов. Число таких факторов может быть весьма велико, их связи друг с другом чрезвычайно сложны - против этого политреализм в принципе не возражает. Но схема и, главное, идеология анализа остаются неизменными.

Принципиальное отличие социального мира от иных известных нам - в том, что субъекты любого рода, от личности до человечества, обладают способностью к научению, волей и свободой выбора. Человек и общество движутся тем, что мы по инерции называем "субъективным фактором", забывая, что в истории европейской философии "субъективное" означало не гарнир к объективному, но нечто "наиболее важное", "основополагающее". Следовательно, и объяснить это движение удастся, видимо, лишь через анализ закономерностей формирования, функционирования и развития сознания, психики в целом, но никак не через интуитивные аналогии с процессами физического мира.

Такие аналогии психологически естественны. Не будем забывать - основы политреализма (как и геополитики) возникли в период еще безраздельного господства в сознании людей (включая и специалистов-международников) образов и представлений, созданных естественными науками до первой трети XX в. включительно. Здесь интуитивный механицизм не просто уместен - он неизбежен. Вплоть до второй половины XX в. даже мышление в понятиях вероятностных не входило обычно в стандартный арсенал гуманитариев; но наука конца века знает и другие типы причинно-следственных связей, помимо линейно-механических и вероятностно-статистических.

Однако корни неспособности политреализма отрешиться от своей механистичности следует искать не только в историческом уровне развития мышления европейского человека. Политреализм принадлежит к той прагматической, позитивистской линии развития европейской мысли, которая, не желая по разным причинам занимать атеистические позиции, оставила Богу богово, сосредоточившись на прагматическом анализе того, что можно объективно увидеть, как-то измерить и оценить на базе объективированных критериев. В свое

стр. 149

время такой подход был рациональной умеренной альтернативой как засилью клерикализма и религиозной по происхождению нормативности в жизни и социальных науках, так и воинствующему атеизму с его марксистскими представлениями о неких "железных законах истории", социального бытия и развития. Не желая делать выбор между двумя верами (Он есть или Его нет), этот подход означает, что рано или поздно отложенная проблема вернется теоретико-методологическими противоречиями. Если Он есть, то человеку не дано сравняться с Ним по способности понимания, и сознание человека не может быть творцом социального (возможно, даже индивидуального) бытия. Если же признать за человеком такие способности или их нарастание во времени, возникает обратная проблема: не начнет ли человек (тут важен сам принцип) соперничать с Богом в творении мира? На мой взгляд, уже тысячи лет как начал. Но теоретизирование в понятиях социальной макротектоники позволяет политреализму продолжать балансировать в науке между Богом и кесарем, расплачиваясь за это схематизмом и неоперациональностью парадигмы и концепций.

Причем неоперациональностью не только на прикладном и/или "среднем" уровнях научного познания, но и на уровне философии науки и ее фундаментальных дисциплин. Одно из важнейших различий между тремя уровнями научного познания касается не столько знания как такового (оно либо есть, либо его нет, третьего не дано), сколько горизонтов приложимости этого знания в пространстве (физическом, социальном, психологическом) и во времени. Методики и подходы узкоприкладного характера обслуживают непосредственные потребности человека. На этом уровне правомерно требовать от них реального вклада, например, в подготовку очередной встречи на высшем уровне или двустороннего договора принципиальной важности. Специализированные дисциплины обеспечивают конкретные направления и сферы, виды и типы деятельности человека на протяжении веков и десятилетий. Здесь мы вправе ожидать прогнозов идеологических и международно-политических процессов, рекомендаций долгосрочного характера для политики, экономики, военного дела. Фундаментальные науки дают человеку возможность решать какие-то особо масштабные и сверхдолговременные задачи, но главное - обеспечивают все более глубокое понимание мира в целом и отдельных его сфер и подсистем, а также способность корректно ставить новые вопросы для развития этого понимания. И тут принципиально важна способность конкретных наук привносить в такое понимание хотя бы частицу нового знания, недостижимого на иных путях и иными способами. Какими будут мир и международные отношения XXI в., место в них и взаимоотношения России и Китая, мы по-прежнему не знаем. "Стабильное равновесие" может означать сотрудничество, конфликт и даже их полнейшее отсутствие, взаимные незаинтересованность и безразличие.

Добросовестность проделанного автором труда по приложению парадигмы политреализма к анализу межгосударственных отношений столь велика, что после монографии А.Д. Воскресенского курс механистических теорий международных отношений можно сдавать в архив истории науки. Теоретический потенциал этих дисциплин исчерпан. Спасибо автору за убедительное тому доказательство.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 А.Д. Боготуров. Великие державы на Тихом океане. История и теория международных отношений в Восточной Азии после второй мировой войны (1945-1995). М., Институт США и Канады РАН, 1997.

В.Я. БЕЛОКРЕНИЦКИЙ (ИВ РАН). Фундаментальное исследование А.Д. Воскресенского заслуживает оценки с разных точек зрения. Назову лишь несколько из возможных подходов.

Первый связан с тем, что рецензируемая книга написана в рамках господствующих ныне в мировой литературе традиций политологического знания. В ней предпринята попытка (одна из немногих в отечественной науке) критического освоения исследовательского опыта, накопленного в западной академической практике, и творческого его развития в целях решения сложных и неординарных задач, поставленных перед собой автором.

Второй возможный подход обусловлен интересом, который вызывает само сочетание анализа теории и истории, "вечная" новизна такой постановки вопроса и весьма редко встречающаяся последовательность, с которой автор соединяет объяснение и описание исторического процесса, используя при этом методы политологической (общественной, как он ее называет) и исторической (гуманитарной) науки и стремясь к их сочетанию, междисциплинарному синтезу.

Актуальность рассмотренных в книге проблем российско-китайских отношений образует

стр. 150

еще один угол зрения на работу, тем более что он охватывает, с одной стороны, исключительно важную сторону современной российской внешней политики, а с другой - ведущее направление отечественной китаистики.

И наконец, теоретическое освещение в книге проблем двусторонних связей может быть оценено как вклад в анализ динамики отношений между двумя любыми государствами, проявляющихся в этом контексте взаимосвязей их внутренней и внешней политики и воздействия общей международной обстановки.

Обилие возможных углов зрения и позволяет участвовать в обсуждении работы специалистам разных профилей, а не только китаистам и экспертам в области российско-китайских отношений. При первом ознакомлении с книгой может возникнуть желание отделить теоретическую и методологическую часть работы А.Д. Воскресенского от конкретно-исторической. Собственно, к этому толкает сама ее структура. Вслед за развернутым введением следуют три главы теоретико- методологического характера, образующие часть I, а затем, объединенные в часть II, четыре главы, посвященные последовательно отношениям между царской Россией и цинским Китаем, республиканским Китаем и "новой" Россией в 19 IP-1949 гг., связям между двумя коммунистическими державами и современному этапу отношений между Российской Федерацией и КНР.

Однако расположение материала до некоторой степени обманчиво. Так, в первой главе автор, по существу, продолжает вводить читателя в круг проблем и задач своего исследования как конкретно-исторического, оценивает изученность проблематики, проявляя при этом глубокое знание предмета, а также касается спорных вопросов в истории русско-китайских и советско-китайских связей. Глава задумана автором как теоретическая с точки зрения исторической науки, и в ней заслуживает особого внимания последний раздел, посвященный проблемам существующих исторических подходов (с. 55-60). Этот теоретический экскурс является дополнением к тому, что помещен во введении к работе. В нем автор касается общих посылок, основной идеи и концептуального охвата исследования и высказывает некоторые весьма существенные в методологическом плане мысли и соображения, интересные не только для исследователя российско-китайских взаимоотношений.

Таким образом, первоначальное желание отделить общую часть исследования от специальной при более внимательном его прочтении проходит, так как обе эти стороны оказываются у автора работы тесно и органично связанными между собой. Хотелось бы сразу отметить точную и тонкую, продуманную и обоснованную методологию исследования, теоретическое единство и согласованность различных его частей.

Творческая манера автора, состоящая в стремлении создать уравновешенное и тщательно сбалансированное "исследовательское полотно", как нельзя лучше соответствует его "ценностным" предпочтениям, определяющим основные идеи и концепции книги. В сжатом и огрубленном виде они сводятся к представлению об эволюции международной системы в условиях многофакторного равновесия и о желательности поддержания равновесия как в системе, так и в ее подсистемах, к которым можно отнести двусторонние отношения между Россией и Китаем. Следуя постулатам реалистической школы анализа международно-политических проблем, автор выделяет государства в качестве главных единиц системы, уделяет внимание анализу концепции "мощи" (power), военной силы и безопасности, в том числе экономической, а свой анализ относит к разряду теорий "среднего уровня", предназначенных для рассмотрения "среднесрочных перспектив" (с. 24-25).

В ключевом для авторской позиции теоретико-методологическом эссе (глава 3) он характеризует развитие заимствованных из естественных наук системного и функционально-системного подходов к анализу межгосударственной политики с целью обосновать "своеобразную качественно-аналитическую концепцию многофакторного равновесия" в качестве главной, интегрирующей (с. 110). С этих позиций он характеризует переменные системно-структурные факторы, подразделяя их на внешние и внутренние и группируя во внешний и внутренний кластеры (с. 114-118). Значительный интерес представляют осуществленные автором анализ процесса концептуализации идей многофакторного равновесия и сформулированные (отчасти им самим на базе литературы по теории систем) восемь правил поведения государств с целью поддержания равновесия. Привлекают, на мой взгляд, особенное внимание пункты 6 и 7 из представленного перечня, в которых речь идет об "усвоении уроков" прошлого, способности системных единиц "к обучению", но также об отсутствии полной идентичности реакций и поведения государств в настоящем и будущем от таковых в прошлом (с. 123-124).

стр. 151

Именно эти пункты, как представляется, во многом оправдывают сочетание политологического блока исследования с историческим и придают последнему имманентный, необходимый характер. Иначе говоря, почти 400-летняя история российско-китайских связей приобретает значение "урока прошлого", а ее анализ под углом зрения концепции многофакторного равновесия сам по себе становится способом обучения этому уроку.

В связи с отмеченным, содержательными предстают сделанные автором в заключении к работе обобщения исторического характера. Среди них я бы процитировал такие: "У России и Китая всегда были противоречия в отношениях, но им практически всегда удавалось сохранить мир, не вступать в крупномасштабные военные действия против друг друга и не объявлять войны друг другу". Постоянно пробуя "те или иные формы союзнических отношений", они неоднократно "пытались заключить договоры о дружбе и союзе, но эти договоры несколько раз разрывались" (с. 286).

Подчеркивая значение исторических обобщений, автор справедливо полагает, что они, однако, прямо не способствуют пониманию нынешнего развития двусторонних связей и сценариев их эволюции в будущем. Их в этом смысле недостаточность и известную разноплановость оттеняет, по-моему, еще один вывод, сделанный автором из истории российско-китайских связей: "Идеологические и личностные факторы всегда имели существенное значение в отношениях, но их роль бывала как позитивной, так и негативной, а в последние десять лет ощутимо ослабла" (там же).

Чтобы увеличить арсенал методологических средств, А.Д. Воскресенский предлагает использовать различные политологические подходы, выделяя среди них как наиболее адекватный "комплексный подход к динамике и преемственности в рамках концепции многофакторного равновесия". При этом он утверждает, что многофакторное равновесие не нацелено на фиксирование существующего, или, как он выражается, превалирующего, порядка и "практически свободно от идеологических и геополитических соображений, которые определяют большинство современных китайских и российских исследований в данной области" (с. 287).

С последним утверждением автора многие читатели его книги вряд ли согласятся. Нет особой нужды распространяться по поводу "идеологичности" любых теорий. Но автор имеет в виду не свободу вообще от всяких оценок, а свободу от таких, которые привнесены иными соображениями, помимо тех, что вытекают из подхода, ставящего во главу угла цели поддержания динамического равновесия в двусторонних связях, рассматривая при этом межгосударственные (мирные) отношения как "процесс многофакторного уравновешивания" (там же).

Обдумывание работы А.Д. Воскресенского наталкивает на мысль о различии, выявившемся в ней, между двумя планами, двумя задачами изучения "длящихся" общественно-политических процессов. Один из них связан с установлением причин произошедших явлений и состоит главным образом в аналитическом, т.е. разлагающем на части, рассмотрении движущих сил истории. Эта задача отличается, как известно, от другой функции общественной науки - прогностической. Вытекающий из нее второй план изучения связан с попытками предсказать, предвосхитить будущее развитие. В рецензируемой работе эти два плана до какой-то степени совмещаются в третьем разделе главы 7, где автор обсуждает возможное в будущем соотношение факторов в рамках многофакторного равновесия между Россией и Китаем.

Характерно, что это совмещение оказывается лишь частичным, так как речь в разделе, как видно из его заглавия, не идет о прогнозировании отношений между двумя государствами. Автор умело ограничивает свою задачу анализом возможных в предстоящее время изменений экономических, геополитических, внутриполитических и демографических факторов, влияющих на систему двусторонних связей, под углом зрения неисключенного нарушения условий стабильного равновесия. При этом различные сценарии, рассмотренные при анализе внутриполитических перемен в обеих странах, не носят характера предсказания, выводимого из работы, а представляют собой, как правило, уже выдвинутые в литературе предположения и гипотезы.

В таком отношении к вызывающему, естественно, большой интерес прогностическому плану сказывается высокая культура работы. В отличие от тех авторов, которые строят прогнозы развития российско-китайских отношений, исходя, кстати, зачастую из тех же или близких сценарных проектов развития ситуации в России и Китае, А.Д. Воскресенский не поддается искушению выдать желаемое за действительное, т.е. выразить уверенность в том,

стр. 152

что худшего удастся избежать и отношения между двумя государствами скорее всего не перейдут из разряда нормальных, добрососедских в напряженные или враждебные ¹ .

Вместо этого он обсуждает опасности, которые могут угрожать поддержанию равновесия, выделяя среди них, например, такие, как угрозы, проистекающие из возможной неудачи попыток обеспечения стабильного экономического роста в России или из опасностей, которые несут высокие темпы индустриализации в КНР для ее природной среды (с. 278). Обращает он внимание и на неблагоприятные демографические тенденции - увеличение в КНР и так уже огромного избытка рабочей силы, а также на параллельно с этим идущий процесс сокращения населения на российском Дальнем Востоке (с. 282-283). Среди упоминаемых им сценариев и подсценариев развития внутриполитической ситуации в России и Китае есть грозящие "коллапсом" и чреватые тяжелыми последствиями также и для будущего отношений между двумя соседними государствами (с. 279-281).

Несмотря на этот "проброс в будущее", собственно прогностический план в исследовании относительно невелик. Автор не обсуждает вопрос о том, как будут складываться взаимоотношения двух стран, какова вероятность их ухудшения и столкновения интересов или, наоборот, коренного улучшения и совпадения внешнеполитических линий. Зато в полной мере наличествует, превалирует аналитический и вытекающий из него нормативный подход. Этот вывод - не открытие рецензента, а обстоятельство, глубоко прочувствованное автором, составляющее подлинный смысл и "пафос" его работы.

Отмеченная "нормативность" может поначалу восприниматься как дань известным стандартам научной работы, но, по существу, она лишь органично отвечает им. В связи с этим хотелось бы обратить внимание на согласованность постановки главных задач исследования, адекватность примененной для их решения теоретической схемы и закономерности сделанных автором практических выводов.

Так, в качестве одной из двух основных целей своего исследования автор называет формулирование гипотез согласно предложенной теоретической схеме и выработку на их основе внешнеполитических рекомендаций нормативного характера (с. 16). Сам этот характер четко выявляется в постановке вопроса о том, "как сделать мир более безопасным" (с. 291), и диктует выбор автором такого видения желательного межгосударственного взаимодействия, которое описывается в терминах системы мирных отношений, поддержания равновесия в ней, т.е. колебания в заданных пределах, этической предпочтительности стремления к стабильному равновесию и стадии зрелого стабильного равновесия (с. 288).

Тщательно препарируя разработанные в этом ключе теории и гипотезы западных исследователей, автор последовательно продвигается от системных представлений классика школы политического реализма М. Каплана к теориям неореалистов (К. Уолтца) и рационалистов ("мягкой" школы неореализма), показывая, что последняя близко подходит к позициям неолиберальных институционалистов (с. 75). С точки зрения представлений о равновесии как норме надо рассматривать и использование автором "метода сфокусированного структурированного сравнения" для новой интерпретации российско-китайских отношений (с. 137-140), так как он позволяет ему сравнивать исторические ситуации, которые, несмотря на кризисы, ни разу не приводили к острым и длительным вооруженным конфликтам или полномасштабной войне (такое сравнение трудно было бы, например, сделать на базе российско- германской истории).

В выводах из работы автор также в полной мере выявляет свои нормативные предпочтения, подчеркивая значение сбалансированности во взаимоотношениях России и Китая, осуществление принципа "многомерного сотрудничества" и предупреждая против "любого искусственного развития какого-либо одного аспекта сотрудничества, особенно в таких чувствительных сферах, как военно-политические..." (с. 290-291).

Некоторую очевидность этих соображений и рекомендаций искупают два обстоятельства. Во-первых, замечание автора о том, что сформулированные политологами предписания должны применяться политиками и практиками (с. 291) (и следовать им, понятно, труднее, чем обосновывать), а во-вторых, его весьма скромное мнение о роли научно-аналитических построений. "Концептуально структурированные" и эмпирически апробированные концепции, читаем в книге, "должны лучше объяснять прошлое и настоящее и в то же время дать некоторую возможность поразмышлять о будущем возможном соотношении факторов и предоставить определенные нормативные предписания, как избежать возникновения напряженности в отношениях между государствами" (с. 145).

стр. 153

Вытекающая из преобладающего в работе нормативного подхода известная ограниченность прогностического горизонта усиливается тем обстоятельством, что автор, по существу, не обсуждает вопроса о том, какое место российско-китайские взаимоотношения занимали и занимают в общей системе международных связей. Понимая сложность такого вопроса, отмечу, что определенные суждения и оговорки на этот счет были бы не лишними. Достаточно обратить внимание на то лежащее на поверхности обстоятельство, что значение отношений между Москвой и Пекином для мировой политической системы было в советский период существенно больше, чем на современном этапе. Это не означает, что автор вовсе не учитывает внешние факторы двусторонних взаимоотношений. Упоминает он и о меняющейся роли всей группы этих факторов (внешнего кластера). Но вот обратное влияние им в явном виде не обозначено. Между тем для представлений о равновесии во всей системе международных отношений имеет, вероятно, значение, какое функциональное место занимают в ней те или иные двусторонние связи (подсистемы), являются ли они главенствующими, ведущими или периферийными, второстепенными. От этого зависит и степень обратного влияния внешних факторов на подсистемы двусторонних или многосторонних региональных связей.

Заключая, разделю с автором убеждение в том, что замыкание в рамках "исторической традиции" и упование лишь на "историческую интуицию" не идет на пользу современной науке. Сочетание методов истории и политологии открывает путь для новых интересных интерпретаций истории и современности. Значение глубокого исследования А.Д. Воскресенского - в том, что оно убедительно демонстрирует органичность "историко-политологического синтеза". Эвристична при этом уже сама политологическая лексика, хотя темпы ее освоения отечественной общественной мыслью быстро делают многие ее элементы привычными.

В рецензируемом исследовании особенно привлекает последовательная эмпирическая проверка выдвинутых гипотез и теоретических моделей, или, иначе, эмпирическая оценка (данная путем интерпретации исторических фактов) конкретного явления международных отношений. Не могу удержаться от того, чтобы не отметить тут же априорность предлагаемых автором объяснений причин сдвигов и перемен в российско-китайских отношениях, но эта особенность, очевидно, связана с хорошо известной проблемой существования причинно-следственных связей двух видов: ex- post - устанавливаемых постфактум и ex-ante - относящихся к незавершенному процессу.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 См., например: Chen Qimao. Sino-Russian Relations after the Break-up of the Soviet Union. - Russia and Asia. The Emerging Security Agenda. Ed. by G. Chufrin. SIPRI. N.Y., Oxford University Press, 1999, p. 297-300.

Д.В. ТРЕНИН (Московский Центр Карнеги). А.Д. Воскресенский предпринял интереснейшую попытку комплексного анализа всей более чем трехсотлетней истории российско-китайского взаимодействия. Тем самым он стремится не только преодолеть односторонность "чисто" исторического и политологического подходов, но и предложить совершенно новую аналитическую модель, более того - фактически создать теоретическую основу для исследования отношений между двумя странами.

Выдвинутая в этой связи А.Д. Воскресенским концепция многофакторного равновесия призвана, по мысли автора, дать не только исследователям, но и практикам универсальный инструмент познания и - на этой базе - конструирования отношений между государствами. То, что до сих пор реализовывалось интуитивно, поднимается автором до уровня научной концепции. Без сомнения усилия А. Воскресенского получат высокую оценку как со стороны отечественного и международного сообщества китаеведов, так и со стороны тех, кто прокладывает пути к партнерству России и Китая в XXI в.

Книга, однако, может представлять большой интерес и для более широкого круга читателей. Она является приглашением к диалогу по одной из важнейших проблем российской внешней и - особо подчеркну - внутренней политики.

Китай - слишком серьезная тема, чтобы оставаться уделом китаеведов- исследователей и китаеведов-практиков. Наряду с Европой, Америкой и мусульманским миром Китай объективно находится в "высшей лиге" российских приоритетов. Некоторые причины этого очевидны. Почти 4300 км общей границы. Валовой внутренний продукт, впятеро превышающий российский показатель, и фантастических размеров рынок. Возвышающаяся региональная, а в перспективе, возможно, глобальная держава. Пятая часть населения Земли и источник мощных

стр. 154

миграционных потоков, некоторые из которых устремлены в Россию или проходят через нее. Менее очевидны направление дальнейшего внутреннего развития Китая и международные последствия такого развития.

Есть и субъективная сторона вопроса, делающая любую серьезную дискуссию по Китаю чрезвычайно актуальной. Несмотря на нормализацию взаимоотношений и политическое сближение двух государств и последовавший за этим настоящий взрыв контактов между людьми, Китай все еще остается для подавляющего большинства россиян, в том числе российских элит, психологически закрытой и малодоступной страной. Российское общественное мнение продолжает рассматривать Китай как вещь в себе, одновременно чувствуя, что эта вещь пришла в движение, которое может изменить не только ее формы, но и качество. Расположенный по соседству непредсказуемо изменяющийся колосс являет собой естественный объект для мифотворчества. В российских рассуждениях о Китае по-прежнему преобладают две крайности - официальное благодушие и затаенный страх перед надвигающейся угрозой. Такое состояние умов не только неконструктивно, но и вредно, а в перспективе - опасно.

А. Д. Воскресенский говорит о российско-китайском сюжете как важном элементе системы международных отношений. Действительно, отношения с Китаем для России - это больше, чем "двусторонка". Обычно в этой связи ведут речь о формирующемся мировом порядке и глобальных балансах. Гораздо меньше внимания уделяется региональной ситуации. Между тем ощущаемый Россией динамизм Китая заставляет россиян обратить внимание на новый феномен - формирование Азии не только как географического, но и как экономического, политического, военно- стратегического региона.

Становление устойчивых связей внутри этого огромного пространства, простирающегося от Индостана до Японии и охватывающего острова в западной части Тихого океана, - важнейший геополитический, геоэкономический, геостратегический сдвиг глобального значения. С окончанием "холодной войны" Азия окончательно перестала быть площадкой, на которой соперничали ведущие державы Европы и Америки. "Азия - для азиатов", это уже не лозунг, а реальность.

На первый план выходят отношения между самими азиатскими государствами. Китай, Япония и Индия находятся на пути превращения в центры силы мирового значения. После тяжелой, но необходимой "коррекции" кризисом 1997 г. азиатские экономики продолжают быстро расти и развиваться. Кризис подтолкнул страны региона к поиску путей более тесной координации и, сверх того, к проработке первых моделей экономической интеграции. Азия, наконец, становится главной военно-стратегической площадкой. Ядерные испытания 1998 г. в Индии и Пакистане и запуск северокорейской баллистической ракеты в том же году изменили глобальный стратегический ландшафт. Распространение ядерного оружия и ракетных технологий в Азии (а также на Ближнем и Среднем Востоке) является важнейшей стратегической новацией последнего десятилетия. Одновременно совершенствование азиатскими странами своих обычных вооружений преодолело определенную черту. Ведущие военные державы континента достигли или вскоре достигнут военно-технического паритета с остальным миром (за исключением США).

Этот пассаж понадобился нам для того, чтобы подчеркнуть: азиатское направление - не задворки, а одно из центральных осей внешней политики России. Пока что "новая Азия" формируется практически без участия России в экономическом отношении и с ее весьма слабым политическим участием. Такая ситуация не только не соответствует российским интересам, но и является потенциально угрожающей. Для того, чтобы принять "вызов Азии" -иными словами, воспользоваться открывающимися возможностями и минимизировать новые риски, - Россия должна прежде всего реформироваться и трансформироваться внутренне. Наряду с этим от нее требуется активная и конструктивная внешняя и внешнеэкономическая политика. В этой связи роль китайского фактора в реализации Россией ее интересов трудно переоценить. Азиатский вызов для России конкретизируется по преимуществу в виде китайского вызова.

А.Д. Воскресенский справедливо обращает внимание на параллелизм развития России и Китая за последние 100 лет. Не менее важно иметь в виду и асимметрию, свойственную российско-китайским отношениям. Начиная с XVIII столетия Россия была более динамичной стороной во взаимодействии с Китаем, а в конце XIX - начале XX в. являлась одной из держав, осуществлявших колониальную экспансию в Китае. Затем, на протяжении первой половины

стр. 155

уходящего века Китай был объектом советской региональной и глобальной (через Коминтерн) политики. 50-е годы ознаменовались неравным коммунистическим браком. Ничего подобного со стороны Китая Россия никогда не испытывала: Китай оставался относительно слабой и отсталой страной. Лишь с конца 70-х годов динамика развития двух стран изменилась, но это изменение оказалось быстрым и драматичным. Хотя на рубеже XXI столетия нельзя говорить о доминировании Китая над Россией, очевидно, что его совокупная мощь существенно превосходит российскую и образовавшийся разрыв увеличивается. Это - совершенно новая асимметрия. Научиться успешно взаимодействовать с сильным Китаем - вот суть ответа на вызов с его стороны.

Сейчас Китай, как и Россия, переживает фундаментальную трансформацию. Трансформации столь невиданных масштабов сопряжены не только с огромными сложностями, но и с многочисленными рисками. Спектр возможных сценариев все еще широк. В обоих случаях речь идет о процессах, исход которых станет ясен спустя два И даже три поколения. Важно учитывать, что ни Россия, ни Китай не заинтересованы в дестабилизации обстановки в соседней стране: последствия такой дестабилизации по другую сторону границы могут оказаться чрезвычайно разрушительными.

В этой ситуации минимальная цель России - прогрессивная демилитаризация отношений с Китаем. Этому способствуют пограничное урегулирование, соглашения о взаимном ограничении вооружений и о мерах доверия вдоль границ КНР с Россией и странами СНГ, взаимное ненацеливание ядерных сил. В принципе эта цель аналогична задаче-минимум на западном (европейском и американском) направлении, хотя она реализуется в ином стратегическом контексте. В отличие от Европы, в Азии эпоха вооруженных конфликтов между крупными державами, по-видимому, еще не миновала.

Позитивная цель российской политики в отношении Китая состоит в том, чтобы добиться устойчивого продуктивного взаимодействия с соседней страной. Основой такого взаимодействия вряд ли может служить традиционная геополитика, направленная на поиск контрбаланса американской мощи. В Пекине признают значение геополитических факторов, но прагматизм китайских лидеров не позволяет им с легкостью жертвовать экономическими интересами, в значительной степени связанными с США. Надо иметь в виду, что китайское представление о многополюсном мире существенно отличается от российского как раз наличием экономической компоненты. Китайское направление российской внешней политики, подчеркну еще раз, имеет самостоятельное значение, оно отнюдь не функционально по отношению к американскому. Возрождение ситуации "треугольника" совсем не в интересах России. Напротив, региональное геополитическое сотрудничество России и Китая - например в Центральной Азии в рамках "Шанхайской пятерки" или на Корейском полуострове - может быть довольно продуктивным.

В течение всего последнего десятилетия в российско-китайских экономических отношениях был чрезвычайно велик вес военно-технического сотрудничества. Продажа Китаю российского оружия и военных технологий в среднем на 1 млрд. долл. в год позволила выживать некоторым предприятиям российского ВПК, но с точки зрения национальной стратегии России такое положение создает проблемы, что отмечает и А.Д. Воскресенский. Обычно эти проблемы представляются гипотетическими и видятся в отдаленном будущем. Уже в среднесрочной перспективе, однако, речь может пойти о косвенной вовлеченности РФ в возможный острый кризис в Тайваньском проливе: ведь основные военные усилия КНР осуществляются с прицелом на приобретение способности к силовому решению тайваньской проблемы.

Прочной основой продуктивного российско-китайского взаимодействия может стать лишь экономическое сотрудничество, но как раз оно после кратковременного оживления в начале 90-х годов находится в ситуации застоя не по вине китайской стороны. До тех пор пока экономика не займет в отношениях России и Китая центрального места, эти отношения будут покоиться на узкой базе и, следовательно, останутся неустойчивыми. Ситуация в долгосрочной перспективе может измениться, и две стороны могут вернуться к временам взаимной подозрительности, даже враждебности. Одним из вероятных камней преткновения может стать проблема китайской миграции в Россию.

Международные отношения на пороге третьего тысячелетия становятся действительно международными. Отдельные граждане, влекомые личным интересом через границы государств, становятся важным фактором новой мировой реальности. Китайцы в России - это очень существенный вопрос, от решения которого зависит многое во внутреннем положении

стр. 156

тех или иных российских регионов, а также в российской экономике, политике, демографической ситуации в целом. Правильное решение может принести огромные выгоды обеим сторонам, неверное - отравить российско-китайские отношения на десятилетия.

Возможности международно-политической инженерии ограниченны, апелляции ученых к политической воле и тем более к мудрости политических руководителей могут оказаться тщетными. Любой, кто отваживается на то, чтобы выдавать рекомендации правительствам, должен избегать чрезмерной идеализации государственных деятелей. С точки зрения лиц, определяющих внешнюю политику своей страны, конкретные интересы удержания собственной власти могут оказаться важнее абстрактных интересов экономической модернизации страны. Тем не менее рискну изложить некоторые соображения в виде самых общих выводов. Они состоят в следующем:

1. России - готова она к этому или нет - придется приспосабливаться к китайскому динамизму в экономике, международной политике, военной сфере, в демографической области и т.п. Укрыться от воздействия китайского фактора не получится, а манипулировать им по собственному разумению не удастся. Выход один: научиться взаимодействовать с сильным и динамичным Китаем. С этой целью России необходимо создавать систему взаимозависимости с Китаем. Элементами такой системы могли бы стать активная энергетическая политика, опирающаяся на богатства Сибири и Дальнего Востока; российские позиции в Центральной Азии; выход промышленной продукции Западной Сибири и Урала на китайский рынок; осуществление совместных гражданских проектов в сфере высоких технологий (самолетостроение, космос, ядерная энергетика).

2. Для того, чтобы возвышение Китая стало благом для России, россиянам придется заново открыть для себя Китай (который они знают гораздо хуже, чем китайцы - Россию) и суметь самим оптимальным образом открыться китайцам. Ключевое слово здесь - продуманная иммиграционная политика. Без открытости в сторону Азии и Тихого океана Россия не интегрируется в азиатско-тихоокеанское сообщество, а значит, ее присутствие на берегах Амура и Тихого океана будет непрочным.

3. Для того чтобы политические отношения усиливали позиции России в мире, а не связывали свободу рук и не вели к вовлечению в ненужные России конфликты с третьими странами, нужно расширить и углубить российско-китайский политический, общественный, академический диалог. С этой целью нужно создавать инфраструктуру неформального диалога на различных уровнях.

4. Наконец, параллельно с развитием отношений с КНР развивать отношения и сближаться с другими странами Азии, прежде всего с Японией, а также с Индией, и с ведущей силой на Тихом океане - США. Помимо этого России стоило бы искать пути к подключению в той или иной форме к диалогу между Европейским Союзом и странами Азии.

В заключение - о проблемах и рисках в российско-китайских отношениях. В ближайшей и среднесрочной перспективе эти проблемы и риски будут, по-видимому, непрямыми, но достаточно серьезными. Речь идет о следующем (к примеру):

- естественное превращение российского Дальнего Востока и Восточной Сибири в сырьевой придаток КНР;

- нарастающая и неконтролируемая миграция китайцев в Россию и через Россию;

- обострение тайваньской проблемы и перспектива китайско-американской конфронтации;

- усиление китайского влияния внутри новой буферной зоны (по периметру границ Китая и России): в Монголии, странах Центральной Азии, в Корее;

- наращивание стратегического ядерного потенциала КНР в ответ на создание НПРО США;

- обострение китайско-индийских противоречий.

Перечисленные проблемы и риски могут быть смягчены и отодвинуты при условии серьезного и постоянного внимания самых широких политических, экономических, научных кругов, средств массовой информации к развитию отношений с Китаем. Именно в этой связи труд А.Д. Воскресенского представляется столь полезным. Автор вышел далеко за рамки теоретического дискурса и экспертного анализа, пытаясь соединить теорию с практикой. Это ему удалось.

От редакции. Автор обсуждаемой книги, Л.Д. Воскресенский, к сожалению, не смог, как это принято у нас, выступить с заключительным словом. Тем не менее он подтвердил свое желание ответить на поставленные при обсуждении его книги вопросы и выдвинутые контраргументы по ряду из них. Такая возможность ему, разумеется, будет предоставлена.