Рейтинг
Порталус

«ТОЛКОВАНИЕ СНОВИДЕНИЙ» КАК ПСИХОБИОГРАФИЯ З. ФРЕЙДА

Дата публикации: 07 февраля 2005
Публикатор: Научная библиотека Порталус
Рубрика: ПСИХОЛОГИЯ Вопросы психологии →
Номер публикации: №1107775439


«ТОЛКОВАНИЕ СНОВИДЕНИЙ» КАК ПСИХОБИОГРАФИЯ З. ФРЕЙДА



В.М. ЛЕЙБИН


Прошло сто лет со дня выхода в свет работы З. Фрейда «Толкование сновидений». Однако до сих пор эта работа является одним из значительных источником понимания З. Фрейда как человека и основателя психоанализа. Каждый раз, когда обращаешься к этому источнику и вновь перечитываешь работу, обнаруживаешь для себя то новое, что ранее не попадало в поле зрения. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, когда в преддверии столетнего юбилея я вновь погрузился в неоднократно прочитанный мною ранее текст, неожиданно для себя мое бессознательное выплеснуло на поверхность сознания собственное прозрение. Концептуально это прозрение оформилось в виде двух предположений. Первое касается одной из семейных тайн, вызывавших внутреннее вопрошание З. Фрейда, на которое, судя по всему, он так и не получил окончательного ответа; второе связано с психической травмой, пережитой им в раннем детстве и роковым образом сказавшейся на его последующей жизни.

Оба предположения основываются на психоаналитических идеях, сформулированных З. Фрейдом и использованных мною в контексте текстологического анализа «Толкования сновидений».

В плане первого предположения заслуживает внимания одно из сновидений З. Фрейда, не попавшее, насколько мне известно, в поле зрения исследователей. Речь идет об абсурдном, по выражению основателя психоанализа, сновидении об умершем отце. Воспроизведу его полностью:



«Я получаю извещение от общинного совета моего родного города с требованием внести плату за содержание в госпитале в 1851 году. Я смеюсь над этим, так как, во-первых, в 1851 году меня не было еще на свете, во-вторых же, мой отец, к которому это могло относиться, уже умер. Однако я иду в соседнюю комнату, где он лежит в постели, и рассказываю ему это. К моему изумлению, он припоминает, что в 1851 году он был сильно пьян и его куда-то отвезли. Это было, когда он работал для Т. «Так ты, значит, и пил? — спрашиваю я. — И вскоре после этого женился?»



100



Я высчитываю, что я родился в 1856 году; это представляется мне непосредственно следующим друг за другом» [5; 338].



Разбору этого сновидения З. Фрейд посвящает несколько страниц, разделенных между собой изложением и обсуждением других приснившихся ему абсурдных сновидений.

В тексте самого сновидения обращают на себя внимание несколько деталей: упоминание о родном городе, в котором З. Фрейд родился, женитьба его отца в интервале между 1851 и 1856 гг.; сарказм и ирония по отношению к отцу («Так ты, значит, пил?»), соседствующая рядом с осуждением и неодобрением его поведения («И вскоре после этого женился?»). Не слишком ли много совпадений с местом и временем действия, которые могли иметь место в реальности и которые нашли свое отражение в сновидении З. Фрейда более 40 лет спустя? Не свидетельствует ли данное сновидение об одной из семейных тайн, вызвавшей у З. Фрейда в детстве неудовлетворенное вопрошание и глубокое переживание, а в период возникновения психоанализа — тревожащие воспоминания и нежелательные умозаключения?

Интересно отметить, что З. Фрейд предлагает несколько интерпретаций своего сновидения. Причем создается впечатление, что первоначальные интерпретации вызывают у него какое-то внутреннее чувство неудовлетворения, в результате чего через несколько страниц он предлагает еще несколько интерпретаций, связанных с пониманием возникших в сновидении дат. Сперва З. Фрейд пишет о том, что интервал в 4–5 лет (в его сновидении соответствует интервалу между 1851 и 1856 гг.) — это промежуток времени, в течение которого он пользовался поддержкой у своего учителя Т. Мейнерта, был женихом своей невесты, заставлял одного из своих пациентов ожидать полного исцеления. Затем, продолжая анализ сновидения, через несколько страниц З. Фрейд указывает на то, что для него пятилетний срок обучения на медицинском факультете оказался недостаточным.

Наконец З. Фрейд дает еще одно толкование, непосредственно относящееся к дате 1851 г. По его мнению, последние два числа, входящие в эту дату, можно рассматривать как возраст (51 год), наиболее опасный для мужчины: именно в этом возрасте скоропостижно скончались несколько его коллег.

Как видим, З. Фрейд прилагает немало усилий к тому, чтобы дать исчерпывающее толкование «абсурдному сновидению», в котором фигурирует неизвестно откуда появившаяся дата (1851 г.). Исходя из выдвинутого мной предположения, появление этой даты в сновидении З. Фрейда имеет под собой реальные основания и связано с семейной тайной, а именно — вторым браком его отца.

Возникает вопрос, почему же З. Фрейд, искушенный в искусстве толкования сновидений, предложивший психоаналитический подход к исследованию бессознательного и использовавший его на практике при работе с многочисленными пациентами, не смог рассмотреть еще одну, наряду с другими, интерпретацию даты 1851 г., которая, казалось бы, могла кое-что прояснить? Неужели он, знаток человеческой психики, поборник истины и смелый человек, не побоявшийся на страницах «Толкования сновидений» предстать перед читателями не в лучшем свете, говоря, в частности, о проявлении в своих сновидениях «неприятного хвастовства», «смешной мании величия», «эгоистических желаний», тем не менее не решился на обнародование семейной тайны? Неужели в силу по-человечески понятного нежелания омрачать память о любящем и заботливом человеке основатель психоанализа как беспристрастный ученый поступился своей честностью?

Полагаю, применительно к данному случаю нельзя упрекнуть З. Фрейда



101



ни в недостаточной компетенции, ни в отсутствии смелости, ни в нечестности по отношению к самому себе. Речь идет скорее о бессознательной рационализации, проявившейся, в частности, в попытках основателя психоанализа дать не одну, а несколько интерпретаций, относящихся к увиденным им во сне датам.

Отсюда следует несколько выводов.

Во-первых, понимание собственных сновидений — задача чрезвычайно трудная. Практика показывает, что во многих случаях значительно легче раскрыть подлинный смысл сновидения пациента, чем добраться до глубинного содержания своего собственного сновидения.

Во-вторых, если, несмотря на психоаналитические знания и профессиональное мастерство, у психоаналитика возникают трудности, связанные с пониманием его собственного сновидения, то это свидетельствует прежде всего о наличии сильного сопротивления, за которым могут скрываться вытесненные и подавленные переживания, препятствующие его прозрению и способствующие активизации работы защитных механизмов. Этим, по-видимому, объясняется то обстоятельство, что, несмотря на стремление З. Фрейда докопаться до скрытого смысла рассмотренного им сновидения, его анализ не достиг поставленной им перед самим собой цели.

В-третьих, перенося акцент с вытесненных и подавленных переживаний пациента на его сопротивление, которое становится главным объектом психоаналитического исследования и лечения, психоаналитик не должен упускать это из вида и тогда, когда осуществляет анализ собственных сновидений. Если бы З. Фрейд обратил внимание на свое сопротивление, связанное с интерпретацией даты 1851 г. в рассмотренном выше сновидении, то, судя по его любви к истине, он докопался бы до истоков сопротивления и, возможно, вспомнил бы нечто такое, что внесло бы ясность в вопрос об одной из семейных тайн.

В-четвертых, то, что не удалось сделать З. Фрейду, может служить наглядным подтверждением наличия у него в раннем детстве очень сильных вопрошаний и переживаний, отражение которых в сновидении способствовало лишь отрывочным воспоминаниям, но не преодолению сопротивления по выявлению реального положения вещей, волновавшего ребенка в период его проживания во Фрайберге и сказавшегося на анализе взрослого человека — основателя психоанализа.

В конечном счете все эти выводы могут быть положены в основу предположения, согласно которому в раннем детстве З. Фрейд мог столкнулся с непонятной для него семейной тайной (вторым браком отца). Она вызвала глубокие переживания, которые наложили отпечаток на его последующие представления о бессознательных процессах, протекающих в глубинах психики.

О какой семейной тайне идет речь?

Долгое время считалось, что Якоб Фрейд был дважды женат: сперва на Салли Каннер, а затем — на Амалии Натансон, давшей жизнь основателю психоанализа. Эта точка зрения опиралась прежде всего на высказывания самого З. Фрейда, который в работе «Психопатология обыденной жизни» писал: «Наш отец женился впоследствии вторично и был, таким образом, намного старше своих детей от второго брака» [4; 285]. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Э. Джонс — официальный биограф З. Фрейда — в своем трехтомном труде придерживался именно этого взгляда.

В конце 60-х гг. Р. Гикльхорн опубликовала в одном из медицинских журналов статью о результатах исследования фрайбергского периода семьи З. Фрейда, в которой сообщила о том, что на самом деле Я. Фрейд был женат трижды. Опираясь на это исследование, авторы биографических трудов о З. Фрейде, включая Р. Кларка, Р. Дадуна и других, упоминают о таинственной Ребекке как второй жене Я. Фрейда.



102



О ней имеется весьма ограниченная информация. Известно лишь, что примерно в 1852 г. она появилась во Фрайбурге вместе с его двумя сыновьями от первого брака. В то время ей было 32 года. Откуда она родом, где и как познакомилась с Я. Фрейдом, в каком году стала его женой, какие отношения были между ней и уже взрослыми сыновьями Якоба, как и при каких обстоятельствах она исчезла из его жизни, дав возможность ему жениться в третий раз — на Амалии Натансон, — все это остается неизвестным.

Ни в одной из работ З. Фрейда нет упоминаний о второй жене отца. Правда, в его эпистолярном наследии упоминается имя Ребекки, как это имело место в его письме к берлинскому врачу В. Флиссу, датированному 21 сентябрем 1897 г. Да и то в этом письме речь идет не о жене его отца, а о еврейской шутке, в которой используется имя Ребекки. Приводимая З. Фрейдом выдержка звучит следующим образом: «Ребекка, сними свое платье, ты больше не невеста» [6; 266].

Казалось бы, что особенного в том, что в контексте шутки З. Фрейд упомянул имя Ребекки? Известно, что он любил еврейские анекдоты, шутки, каламбуры и неоднократно использовал их в своих работах. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в письме к В. Флиссу фигурирует распространенное еврейское имя. Вместе с тем обращает на себя внимание то обстоятельство, что в этом письме З. Фрейд изложил свою точку зрения на сексуальные фантазии детей по отношению к родителям, уходящую своими корнями в детство этиологию неврозов, восприятие ребенком отца как «совратителя». При этом он отметил, что, по-видимому, его собственный отец не составляет исключения в этом отношении.

Является ли случайным упоминание З. Фрейдом в одном письме отца и имени Ребекки? Почему из коллекции еврейских шуток он выбрал именно ту, в которой содержится имя второй жены его отца?

З. Фрейд неоднократно подчеркивал, что в психике нет ничего случайного. Конкретизируя это теоретическое положение и закладывая основы психоанализа, он исходил из того, что случайные, на первый взгляд, действия могут быть сведены к активизации подавленного психического материала, который, будучи вытесненным из сознания, не лишен способности тем или иным образом проявлять себя.

В 1897 г. З. Фрейд активно занимался самоанализом. Смерть отца, последовавшая годом раньше, явилась неким рубежом, преступив который он устремился навстречу новым представлениям о бессознательном, неврозах и сексуальных истоках их возникновения. Вполне вероятно, что именно в то время ранее вытесненные из его сознания детские воспоминания и переживания активизировались. Во всяком случае они могли проявить себя таким образом, что вызвали ассоциативную связь между отцом и именем Ребекки и, не осознавая того, в очередном письме В. Флиссу З. Фрейд процитировал еврейскую шутку, которая с учетом изложенных выше соображений выглядит более чем двусмысленной.

В данном случае ее двусмысленность заключается в следующем. С одной стороны, после смерти своего отца З. Фрейд мог вновь, как и в детстве, ощутить проявление нежных чувств к нему и простить (оправдать) свойственные тому слабости (второй брак). С другой стороны, он мог выразить критическое отношение к отцу в связи с тем, что, уйдя из жизни, тот так и не поведал об одной из семейных тайн, унеся ее с собой в могилу. Двойственность переживаний З. Фрейда, вызвавшая, видимо, воспоминания о его амбивалентном отношении к отцу в детстве, инициировала такую работу бессознательного, в результате которой в письме к В. Флиссу появилось имя Ребекки. За ним могло скрываться



103



иное, по сравнению с упомянутой им шуткой, содержание — «Ребекка, не обременяй память, ты больше не жена отцу, которого уже нет в живых».

Насколько оправдана подобная интерпретация? Можно ли на основании единственного высказывания З. Фрейда, где упоминается имя Ребекки, делать столь далеко идущие выводы, за которыми просматривается допущение о том, что, возможно, маленький Зигмунд мог знать кое-что о второй жене отца?

К сожалению, о Ребекке известно не более, чем о первой жене Я. Фрейда. Нет достоверных источников ни о ее жизни, ни о ее смерти. Историки науки не располагают данными о том, умерла ли она до того, как Я. Фрейд женился в третий раз — на Амалии Натансон, переехала ли в другой город после разрыва с Якобом или продолжала жить во Фрайберге после рождения Зигмунда. Не исключено, что исследователи жизненного пути основателя психоанализа уже не узнают об этом, даже если будет опубликовано все его идейное наследие. Поэтому, как мне представляется, допустимы и оправданы любые предположения о жизни З. Фрейда, если они, разумеется, корректны и способствуют пониманию истоков возникновения психоанализа. В этом смысле изложенное выше предположение о возможных детских переживаниях З. Фрейда, связанных с одной из семейных тайн, касающихся второй жены его отца, не лишено, надеюсь, эвристической ценности.

Выдвинутое мною предположение допускает постановку целого ряда вопросов, связанных с первыми годами жизни З. Фрейда во Фрайберге.

Коль скоро его сводные братья не могли не знать о втором браке их отца, поскольку к моменту прибытия во Фрайберг вместе с Ребеккой они были достаточно взрослыми, то не могли ли они вести между собой разговоры, из которых З. Фрейд случайно почерпнул информацию, заставившую напрягать его детский пытливый ум и много лет спустя всплывшую в сновидении в форме даты 1851 г.?

Если о смерти Ребекки ничего не известно, то не могло ли оказаться так, что во время пребывания З. Фрейда в Фрайберге она тоже жила в этом небольшом городке и, возможно, мальчик встречался с ней, не зная того, что несколько лет тому назад она была женой его отца?

Если Ребекка действительно проживала в то время во Фрайберге, то как удалось Я. Фрейду скрыть тайну своего второго брака от молодой жены, матери их первенца, или же она, как и его дети от первого брака, знала о существовании второй жены ее мужа, но приложила все усилия к тому, чтобы во избежание подрыва авторитета мужа ее собственные дети ничего не знали о семейной тайне?

Если в первые годы своей жизни З. Фрейд по-детски пытался понять запутанные семейные отношения между двумя парами «отец — няня» и «сводный брат Филипп — мать», то какие вопрошания и переживания могли быть у него в случае утечки информации о наличии еще одной женщины, непонятно кем являющейся отцу и ему самому?

Разумеется, сегодня эти вопросы остаются без ответа и нет никакого смысла строить различного рода домыслы на сей счет. Единственное, что может иметь смысл, так это не столь уж неправдоподобное допущение о возможных детских переживаниях З. Фрейда, связанных как с его положением в семье в роли дяди, имеющего племянника всего лишь на год старше его, так и с семейными тайнами, среди которых второй брак его отца являлся лишь одной из них, допущение о тех детских переживаниях основателя психоанализа, которые в процессе его последующего самоанализа и толкования данного сновидения вызвали различного рода ассоциации, скорее уведшие его от истины, нежели подтолкнувшие к ней.



104



В самом деле, в сновидении З. Фрейда его отец вспоминает, что был однажды пьян и его куда-то отвезли. Судя по реакции основателя психоанализа, это полный абсурд. Видимо, он никогда не видел отца пьяным, да и не допускал такое. Поэтому первое, что приходит в голову З. Фрейду, — заключение, согласно которому в этой сцене нет ничего, что в действительности относилось бы к отцу. А отсюда следующий шаг —утверждение, что за лицом отца скрывается знаменитый Т. Мейнерт, дружелюбное отношение которого к начинающему врачу впоследствии сменилось враждебностью.

Но может существовать иная интерпретация этой сцены. За лицом отца скрывается не Т. Мейнерт, а отец, о поступках которого З. Фрейд ничего не знал. Речь идет не о пьянстве, так как трудно представить пьяным благочестивого еврея, каким был его отец. Скорее речь может идти об отце, совершившем какой-то поступок, вызвавший осуждение в глазах его старших детей, родных и близких: второй брак, последовавший сразу же после смерти первой жены? женитьба на женщине, социальный статус которой вызывал сомнение? или, быть может, брак с женщиной, не способной к деторождению? Все это и многое другое могло вызвать неприятие и осуждение «постыдного», «недостойного» поступка Я. Фрейда. Во всяком случае, можно предположить, что какая-то тайна, связанная с отцом З. Фрейда, витала в их доме и составляла семейный секрет, тщательно скрываемый от посторонних глаз.

Если речь действительно идет о совершенном Я. Фрейдом недостойном поступке, то тогда становится понятным один из элементов сновидения, увиденного основателем психоанализа несколько десятилетий спустя. «Я получаю извещение от общинного совета моего родного города с требованием внести плату за содержание в госпитале в 1851 году». Таково, как это видно из приведенного выше сновидения, его начало.

Интерпретация начала сновидения сводится З. Фрейдом к подмене его отца другим человеком, а именно коллегой основателя психоанализа, который принял на себя обязанности отца (Я. Фрейда), неспособного больше их исполнять (плата за содержание в госпитале). Можно на это посмотреть иначе. Я. Фрейду пришлось расплачиваться за совершенный неблаговидный поступок. Расплата в форме угрызений совести довлела над ним долгое время, если не всю жизнь.

Допустим, что это так. Тогда, не зная семейной тайны, но смутно догадываясь (не обязательно в раннем детстве, скорее в период самоанализа) о каком-то неблаговидном поступке отца, совершенном до рождения З. Фрейда, основатель психоанализа принял на себя часть вины, за которую, как верный сын, он должен расплачиваться. Во-первых, он мог испытать чувство недовольства от того, что отец ушел из жизни и переложил плату за совершенный им поступок на него. Во-вторых, как любящий сын, он действительно мог взвалить на себя груз ответственности, считая, что необходимо оплачивать долги отца. Как в том, так и в другом случае пробуждается непонятное для З. Фрейда чувство вины, поскольку все эти невидимые процессы совершаются в глубине его психики и не всплывают на поверхность сознания.

Осуществленный З. Фрейдом анализ сновидения свидетельствует о том, что внутренняя цензура или сопротивление помешали ему докопаться до истины. Тем не менее вызванные данным сновидением воспоминания и переживания не исчезли бесследно. Не исключено, что через некоторое время именно они сказались на формировании его психоаналитических представлений о вине, неврозах и взаимоотношениях между ними.

Обращусь к работе З. Фрейда «Некоторые типы характера из психоаналитической практики» [3], где развиваются его идеи о силах совести и вине. Осмысление бессознательных процессов,



105



непосредственно связанных с совестью и виной, осуществляется им не столько на историях болезни, сколько на художественных образах, созданных, как он говорил, «великими писателями-сердцеедами». В частности, он обращается к анализу некоторых сюжетов, взятых из «Леди Макбет» У. Шекспира и «Росмерхольд» Г. Ибсена. Последнее художественное произведение, написанное Г. Ибсеном в 1886 г., особенно примечательно в плане выдвинутых мною предположений, поскольку имя главной героини — Ребекка.

Можно предположить, что это произведение Г. Ибсена действительно заинтересовало З. Фрейда, так как оно образно иллюстрирует, как и каким образом у человека, достигшего поставленных им целей и ради этого подтолкнувшего другого человека к самоубийству, в момент триумфа пробуждается совесть, возникает чувство вины, и он отказывается от того, что, казалось бы, ведет его к счастью. Но почему именно это произведение? Может быть, потому, что, помимо всего прочего, в нем затронуты сюжеты и действующие лица, вновь всколыхнувшие переживания З. Фрейда, имевшие место в первые годы жизни и в период самоанализа?

Полагаю, что это вполне допустимо, поскольку в этом художественном произведении содержатся детали, способные вызвать необходимые для анализа ассоциации. Кроме того, обсуждаемая З. Фрейдом проблематика весьма близка к тем переживаниям, которые могли возникнуть у него в связи с толкованием рассмотренного выше сновидения.

Так, имя героини — Ребекка. В тексте произведения Г. Ибсена одна из интриг связана с бездетностью жены пастора, которая, не без помощи Ребекки, посеявшей в ней сомнения в оправданности своего брака, бросается с мельничной плотины. Пастор просит Ребекку быть его второй женой. Но «авантюристка», как ее называет З. Фрейд, безжалостно проложившая себе дорогу к осуществлению своих желаний, отказывается от предложения пастора.

Как видим, в художественном произведении Г. Ибсена содержится много деталей, способных привлечь внимание исследователя: имя героини, разговор о втором браке, бездетность. Правда, некоторые из этих деталей имеют противоположный смысл: отказ Ребекки от второго брака, бездетность другой героини. Но, как известно из психоаналитической теории и практики, данные расхождения не имеют никакого значения, поскольку и в сновидении, и в фантазии одно может подменять другое.

Не буду останавливаться на предложенном З. Фрейдом разборе произведения. Тот, кто заинтересуется этими сюжетами, может обратиться к первоисточнику, поскольку эта работа переведена на русский язык и опубликована [3; 238–251].

Для обсуждаемого здесь вопроса важнее следующее. Пастор захотел узнать тайну Ребекки, она сообщила ему только часть, утаив самое главное, а З. Фрейд, осуществлявший анализ мотивов поведения героев, попытался до конца раскрыть (объяснить) то, что скрыла Ребекка. При этом основатель психоанализа рассмотрел чувство вины у Ребекки, сослался на клиническую практику, обнаруживающую у взрослых людей различного рода проступки, поставил вопрос о происхождении «темного ощущения вины», которое, с точки зрения классического психоанализа, имеет своим источником комплекс Эдипа.

Нетрудно заметить разительные совпадения с тем, о чем говорилось при обсуждении выдвинутого мной предположения. Можно полагать, что по прошествии почти двух десятилетий З. Фрейд отреагировал соответствующим образом на свои предшествующие переживания, и его бессознательное обходным путем наконец-то подвело его к раскрытию семейной тайны. То, что ему не удалось осуществить по отношению к тайне, незримо витавшей в его собственном доме,



106



было реализовано путем психоаналитического раскрытия тайны, содержащейся в художественном произведении. При этом З. Фрейд выдвинул важные и, как мне представляется, во многом еще неоцененные должным образом психоаналитические идеи, согласно которым при раскрытии психологии преступника важно иметь в виду, что чувство вины может существовать до проступка и что проступок может обусловливаться этим чувством.

А теперь перейду к рассмотрению выдвинутого мною второго предположения о травмирующих переживаниях детства, оказавших значительное влияние на З. Фрейда как человека и основателя психоанализа. Речь идет о детских переживаниях, обусловленных смертью его восьмимесячного брата Юлиуса. В то время З. Фрейду был год и семь месяцев, и именно тогда он испытал такие переживания, которые способствовали возникновению у него «детской раны», роковым образом сказавшейся на его дальнейшей жизни.

Трудно сказать, насколько глубокими могут быть переживания у ребенка в подобном возрасте. Однако в отношении З. Фрейда не стоит вопрос о том, могли ли быть у него в раннем возрасте переживания, связанные с рождением и смертью брата. Так, в письме к В. Флиссу, написанном 3 октября 1897 г., он делился своими воспоминаниями, связанными с «враждебными желаниями и настоящей детской ревностью» по отношению к его маленькому брату. Одновременно он сообщал о том, что смерть брата породила у него самоупреки, осталась «семенем для угрызений совести».

Письмо В. Флиссу было написано З. Фрейдом в период, когда он интенсивно занимался самоанализом. Судя по всему, его ранние детские переживания действительно глубоко запали в душу будущего основателя психоанализа. Только сорок лет спустя он сам для себя смог уяснить, насколько значимыми для человека могут быть детские восприятия и переживания, загнанные в глубины психики и остающиеся бессознательными. Понадобился плодотворный и в то же время болезненный опыт самоанализа, прежде чем детские переживания, связанные с отношением З. Фрейда к младшему брату, всплыли на поверхность его сознания.

Опыт самоанализа помог З. Фрейду выявить его детские переживания и послужил отправной точкой для формирования некоторых идей, легших в основу классического психоанализа. В частности, можно говорить о том, что вскрытие собственных враждебных желаний и детской ревности по отношению к брату сыграло не последнюю роль в психоаналитических представлениях З. Фрейда о детях.

Так, два года спустя после написанного им письма В. Флиссу, где упоминались его детские переживания, основатель психоанализа высказал ряд соображений, связанных с его пониманием детской психики. В «Толковании сновидений» он писал о том, что ребенок «абсолютно эгоистичен», стремится к удовлетворению своих потребностей, выступая против соперников, «главным образом против своих братьев и сестер». Одновременно он утверждал, что ребенок бессознательно носит в себе «злые желания» и «сознательно учитывает, какой ущерб могут принести ему новорожденные брат и сестра». Желание ребенка, чтобы умерли его братья и сестры, З. Фрейд объяснял эгоизмом, в силу которого ребенок «смотрит на своих братьев и сестер как на соперников» [5; 218, 219, 222].

«Детская рана», роковые для З. Фрейда обстоятельства семейной жизни — не слишком ли сильные эпитеты? Напротив, они представляются мне наиболее точными, позволяющими взглянуть по-новому на жизненный путь основателя психоанализа, отмеченный не только славой и всемирным признанием, но и личными болями, страданиями. Правильнее было бы даже использовать выражение «детская рана» без кавычек.



107



Тем самым я ввожу еще одно допущение, согласно которому в возрасте до трех лет З. Фрейд мог испытать такие переживания, которые не только способствовали возникновению психоанализа, но и роковым образом сказались на нем самом.

Имеются ли реальные основания для подобного допущения? На чем оно основано? О чем, собственно говоря, идет речь и что понимается под роковыми для З. Фрейда обстоятельствами ранних лет жизни?

Напомню, что восьмимесячный брат Юлиус умер в то время, когда З. Фрейду был один год и семь месяцев. Несколько месяцев спустя после этого печального события с З. Фрейдом произошел несчастный случай, который без каких-либо комментариев приводится Э. Джонсом в его биографической работе об основателе психоанализа [2; 22]. Речь идет о том, что в возрасте двух лет З. Фрейд упал с табуретки. При падении он ударился нижней челюстью о край стола, причем удар был настолько сильным, что у мальчика образовалась кровоточащая рана, на которую пришлось накладывать швы. Рана зажила, но шрам остался на всю жизнь.

Во время самоанализа З. Фрейду удалось вспомнить некоторые события, относящиеся к раннему периоду детства. Но этот эпизод не всплыл на поверхность его сознания, что само по себе весьма примечательно. Можно, по-видимому, говорить о том, что физические болевые ощущения того детского периода в какой-то степени компенсировали душевные переживания, связанные со смертью брата, но не устранили их. Сознательная репродукция их в процессе самоанализа натолкнулась на такое сопротивление, которое допустило лишь частичное воспоминание о событиях ранних лет жизни. Основатель психоанализа вспомнил о переживаниях, связанных со смертью брата, но не соотнес их с несчастным случаем, который стерся из его памяти.

Между тем несколько лет спустя в работе «Психопатология обыденной жизни» [4] З. Фрейд обратил внимание на то, что многие на первый взгляд случайные повреждения оказываются в сущности не чем иным как самоповреждениями. При рассмотрении подобных случаев он исходил из того, что в силу тех или иных причин человек становится подверженным самобичеванию. Упреки по отношению к самому себе способствуют созданию различных ситуаций, в которых возможно возникновение повреждений. Бессознательное намерение ловко и искусно подводит человека к несчастному случаю.

Фактически в «Психопатологии обыденной жизни» З. Фрейд дал наглядную иллюстрацию психоаналитического понимания того, как, почему и в силу каких причин могут происходить несчастные случаи или реализуется возможность, по его собственному выражению, «полунамеренного самоповреждения». Не вижу оснований, чтобы не рассматривать именно с этих позиций тот несчастный случай, который произошел с З. Фрейдом в раннем детстве. Ведь не кто иной как он сам вместо проявления ожидаемого участия по отношению к своим домашним, включая детей, прищемившим палец или набившим себе шишку, неизменно спрашивал: зачем они сделали это?

Не могу не отметить и то обстоятельство, что в «Психопатологии обыденной жизни» за примерами из клинической практики и психоаналитической интерпретацией несчастных случаев следует признание З. Фрейда в том, что и с ним случались приключения подобного рода. Дословно это признание звучит так: «У меня самого я вряд ли мог бы отметить случаи самоповреждения в нормальном состоянии, но при исключительных обстоятельствах они бывают и у меня» [4; 272].

Полагаю, что таким исключительным обстоятельством, предшествовавшим несчастному случаю с двухлетним



108



З. Фрейдом, была смерть его брата. Испытывая враждебные чувства по отношению к родившемуся после него брату, частично отнявшему любовь матери, он желал устранения его из семьи. Но как только Юлиуса не стало, маленький мальчик соотнес исчезновение (смерть) брата со своими эгоистическими желаниями. Появившееся у него чувство вины вызвало упреки в свой собственный адрес, которые в свою очередь породили потребность в наказании или, точнее, в самонаказании. Падение с табуретки, сильный удар о край стола и кровоточащая рана — это такой несчастный случай, за которым скрывалась тенденция к самоповреждению как искуплению вины ребенка, испытавшего враждебные чувства по отношению к брату и тем самым как бы навлекшего на него реальную смерть.

Самонаказание помогло маленькому З. Фрейду справиться со страданиями, вызванными чувством вины. Физическая боль притупила боль душевную. Физическая рана способствовала проявлению повышенного внимания со стороны матери, скорбевшей по умершему восьмимесячному сыну. З. Фрейд как бы искупил свою вину перед братом и вновь обрел любовь матери. Последнее было, видимо, не менее важным для него, чем первое, поскольку в душе поселился страх, а вдруг родители узнают о его «дурных намерениях» по отношению к новорожденному, обвинят в смерти брата и накажут, отвернутся от него.

Во избежание наказания со стороны родителей З. Фрейд прибегнул к самонаказанию, не понимая и не осознавая того. Несчастный случай стал своего рода реабилитацией и перед умершим братом, и перед родителями. Физическая рана и причиненная ею боль затмили душевные переживания маленького Зигмунда, но не устранили их до конца. В глубине души, во мраке бессознательного остался неизгладимый след, контуры которого неясными очертаниями давали о себе знать. Кровоточащая от удара о край стола рана зарубцевалась, но на всю жизнь остался не только физический (телесный), но и психический шрам — тот шрам, который, возможно, стал роковым для основателя психоанализа, тот шрам, за который ему пришлось уплатить дорогую цену в форме многолетних физических страданий.

В свете сказанного выше становится более понятным начало сновидения, в котором З. Фрейд получает извещение с требованием внести плату за содержание в госпитале в 1851 г. Важным становится не то, за что необходимо оплатить, а то, что извещение с требованием платы адресовано именно З. Фрейду.

В процессе самоанализа на поверхность сознания З. Фрейда всплыли ранние детские воспоминания об умершем брате, вновь породившие переживания, связанные с чувством вины. Судя по письмам к В. Флиссу того периода, создается впечатление, что предшествующее искупление вины оказалось для него недостаточным. З. Фрейд впадает, по его собственным словам, в «маленькую истерию». Он не может понять состояние своего разума и сетует на различного рода недомогания. Ему приходится расплачиваться за что-то такое, чего он не осознает. В состоянии сна, когда цензура ослаблена, он получает извещение о необходимости оплатить по счету. В процессе интерпретации своего сновидения он пытается добраться до глубинных источников, скрывающихся за явным содержанием сна. Но ему не удается, как уже отмечалось, преодолеть внутреннее сопротивление, в результате чего он, видимо, так и не понял, что его собственное бессознательное предъявляет счет к нему как совестливому человеку, не до конца освободившемуся от чувства вины.

По счету надо платить. И З. Фрейд платит головными болями, расстройствами желудка, обмороками и, наконец, раковым заболеванием, которое принесло ему многолетние страдания и оказалось роковым для его жизни.



109



Не обладая достаточными знаниями о подлинных причинах раковых заболеваний, не могу утверждать, что имеется прямая или опосредованная связь между сильным ударом в нижнюю челюсть в двухлетнем возрасте и раком челюсти (правой стороны неба), обнаруженном у З. Фрейда в возрасте 65 лет. Распространенной является точка зрения, согласно которой раковое заболевание у З. Фрейда — результат чрезмерного курения им сигар. Однако, учитывая приведенные мною выше соображения, не могу не поставить ряд вопросов.

Может ли физическая травма в детстве иметь такие последствия, которые через несколько десятилетий способны обернуться раковым заболеванием? Могут ли душевные переживания, испытанные в детстве и воскрешенные в памяти взрослого человека, привести в конечном счете к раковому заболеванию? Может ли напластование взаимосвязанных между собой физических и психических травм явиться источником рака? Может ли чрезмерное курение быть единственной причиной ракового заболевания или одной из причин, наряду с другими, причем не основной, а дополнительной, но вполне достаточной для образования раковой опухоли?

Предоставляю возможность ответить на эти вопросы специалистам, если, разумеется, они захотят высказать свои соображения по этому поводу.

В контексте обсуждаемой мною проблематики хотел бы обратить внимание лишь на следующее.

Роковое стечение обстоятельств в первые годы жизни З. Фрейда впоследствии удивительным образом отразилось на его профессиональных интересах и здоровье. В 1874 г. в письме (от 6 марта) другу детства Эмилю Флусу он пожаловался в иронической форме на свою челюсть и зубную боль. В 1882 г. он опубликовал исследование «О структуре нервных волокон и клеток у рака». Вторая часть (krebs) написанного на немецком языке (flusskrebs) слова «рак» одновременно обозначает и животное, и болезнь. В 1895 г. З. Фрейда посетило ставшее психоаналитической классикой «сновидение об инъекции Ирме», он увидел в горле своей пациентки «справа большое белое пятно». При анализе этого сновидения фигурировали фразы «тяжелое органическое заболевание», «наличие метастаза». В «Толковании сновидений» З. Фрейд сообщил об одной пациентке, подвергшейся «довольно неудачной операции челюсти». В феврале 1923 г. он обнаружил у себя «налет на челюсти и правой стороне неба», который ему удалили 20 апреля того же года. Удаленная опухоль оказалась раковой. За первой операцией последовало множество других, принесших З. Фрейду непомерные муки и страдания. Так, в период с 1923 по 1927 гг. ему пришлось нанести 278 визитов врачу. Лишь смерть, наступившая 16 лет спустя после обнаружения у него рака, избавила его от непереносимых страданий.

Как можно расценить тот факт, что задолго до возникновения ракового заболевания З. Фрейд неоднократно говорил о раке? Почему, наконец, однажды, как утверждают некоторые исследователи [1; 217], он сказал, что у него непременно будет рак, который будет властвовать над его телом и духом?

Занимаясь историей, теорией и практикой психоанализа, я не склонен рассматривать все эти совпадения как случайные. В то же время не собираюсь «притягивать за уши» факты ради подтверждения или спасения выдвинутых мною предположений. Единственное, чего мне хотелось бы, так это привлечь внимание читателей к тому важному психоаналитическому положению З. Фрейда, согласно которому ранние детские впечатления и переживания, относящиеся ко второму, а иногда и к первому году жизни, могут оставлять прочный след в душе человека.

Вполне допускаю, что возникшее у З. Фрейда в раннем детстве бессознательное чувство вины, частично искупленное



110



несчастным случаем (самоповреждением), сохранилось у него на всю жизнь. В исследовательском плане это подвигло его к самоанализу, изучению влияния бессознательного чувства вины на возникновение психических заболеваний, рассмотрению роли этого чувства в истории развития культуры и человечества. В личной жизни это приводило подчас к такому поведению, которое не поддавалось разумному объяснению с точки зрения тех, кто его окружал.

В частности, несмотря на настойчивые рекомендации врачей и просьбы близких бросить курить или хотя бы ограничиться одной сигарой в день (особенно после того, как у него был обнаружен рак), З. Фрейд не мог лишить себя удовольствия от установленного им образа жизни. Не странно ли это для человека, выдвинувшего идеи о «принципе удовольствия», которым изначально в своей жизни руководствуются люди, и о «принципе реальности», с которым им приходится считаться в семье, обществе?

Или как можно объяснить ту слепоту З. Фрейда по отношению к нацизму, когда он никак не хотел видеть реальную угрозу собственной жизни? С приходом Гитлера к власти в Германии были подвергнуты сожжению книги З. Фрейда, конфискована психоаналитическая литература, закрыты психоаналитические журналы. Почти все известные психоаналитики эмигрировали в другие страны, главным образом в США. Многие друзья и знакомые предупреждали З. Фрейда о необходимости как можно быстрее покинуть Вену. И тем не менее основатель психоанализа оставался в Вене до тех пор, пока его собственные дети не оказались в руках гестапо.

Создается впечатление, что как в том, так и в другом случае З. Фрейд действовал вопреки своему рассудку. Наделенный острым умом, он не мог не понимать, что интенсивное курение не способствует сохранению здоровья. Привыкший смотреть правде в глаза, он не мог не видеть тех губительных для него и его дела последствий, которые нес с собой нацизм, объявивший психоанализ «еврейской наукой».

Что-то задействованное внутри его самого мешало прислушаться к голосу разума и руководствоваться в своих действиях принципом реальности. З. Фрейд стойко переносил череду болезненных операций, связанных с раком, но отравлял себя никотином. Он одобрял решение своих коллег, эмигрирующих из Германии и Австрии во имя сохранения собственной жизни и развития психоанализа, но подвергал себя смертельной опасности, оставаясь в Вене даже после ее оккупации нацистами.

Не бессознательное ли чувство вины, возникшее у З. Фрейда в раннем детстве и усилившееся впоследствии под воздействием различных обстоятельств, оказалось тем пусковым механизмом, который предопределил его двойственное отношение к своей собственной жизни? Не порождало ли оно у основателя психоанализа бессознательное стремление к искуплению «тяжких грехов», некогда им совершенных?

В раннем детстве З. Фрейда искупление «тяжких грехов» (враждебное отношение к брату и желание его смерти) привело к несчастному случаю. В зрелом и преклонном возрасте самоповреждение в виде несчастного случая выглядело бы не лучшим образом прежде всего в глазах самого основателя психоанализа, искусно раскрывавшего подобного рода происшествия у своих пациентов. Поэтому, не осознавая глубинных мотивов своего поведения, З. Фрейд прибегал к таким формам искупления своих «тяжких грехов», которые характеризовались одновременно отчаянной борьбой за жизнь и ее саморазрушением.

В личной жизни бессознательное стремление З. Фрейда к искуплению «тяжких грехов» возвело его на плаху шестнадцатилетних мучений и страданий от различного рода болезненных операций, необходимости пользоваться



111



сперва «монстром» (огромным протезом, отделявшим рот от носовой полости), а затем более совершенным, но тем не менее доставлявшим массу неудобств протезом. В исследовательском плане оно привело к развитию психоаналитических теорий об «инстинкте жизни» и «инстинкте смерти», вызвавших неоднозначное к ним отношение со стороны не только противников, но и приверженцев психоанализа.

Таковы два предположения, возникшие у меня при очередном прочтении работы З. Фрейда «Толкование сновидений». Полагаю, что на протяжении долгих десятилетий ХХI в. исследователи смогут черпать из нее ценную информацию, дающую представление о З. Фрейде как человеке и основателе психоанализа.



1. Гротьян М., Шайдт Ю. Фрейд в зеркале биографов // Энциклопедия глубинной психологии. Зигмунд Фрейд. Жизнь. Работа. Наследие. М., 1998.

2. Джонс Э. Жизнь и творения Зигмунда Фрейда. М., 1997.

3. Фрейд З. Некоторые типы характера из психоаналитической практики // Художник и фантазирование. М., 1995.

4. Фрейд З. Психопатология обыденной жизни // Психология бессознательного. М., 1989.

5. Фрейд З. Толкование сновидений // Сон и сновидения. М., 1997.

6. The complete letters of Sigmund Freud to Wilhelm Fliess, 1887–1904 // Masson J.M. (ed.) Cambridge; L., 1985.



Поступила в редакцию 20. XII 1999 г.

Опубликовано на Порталусе 07 февраля 2005 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама