В рецензии на наши работы¹ В. А. Кучкин и Б. Н. Флоря указали на некоторые просчеты, ошибки и фактические неточности, допущенные в обеих книгах² . Однако сверх того в ней ощутимо стремление превратить собственное мнение, свои приемы работы с материалом в некий эталон "научности" и дискредитировать работы, в которых высказываются мнения и оценки, не совпадающие со взглядами рецензентов.

Историки, занимающиеся историей церкви, знают, сколь узка здесь источниковая база и, как результат, - сколь противоречивы оценки одних и тех же фактов, сбивчивы датировки, многообразны трактовки причинно - следственных связей. Забвение этого обстоятельства - дополнительный повод для обеспокоенности "снижением уровня профессионализма исторических исследований" (с. 156). Уместно было бы напомнить также о недопустимости монополизма в науке, превращения собственной точки зрения в аксиому.

Кучкин и Флоря дают свою трактовку канонизации, представляя ее как... "время возникновения какого-либо культа святого" (с. 145). Но канонизацией (от греческого canonizo - узаконяю) называется акт официального включения ("причтения") культа в пропагандистский арсенал церкви. В феодальном государстве такой акт считался мероприятием государственного значения, равно обязательным как для светской, так и для церковной власти. Ошибочность трактовки канонизации рецензентами приводит к тому, что они истолковывают и культ, почитание как факт канонизации. (Более или менее длительный период почитания предшествует почти каждому канонизационному акту.) Таким образом, неоправданно подменив проблему, рецензенты изложили и методику (с. 145), предназначенную для изучения... истории культа святых, а не их канонизации.

Оспаривая аргументы в пользу датировки канонизации Бориса и Глеба 1072 г., Кучкин и Флоря ссылаются на работу А. Поппэ, который "сделал вывод о почитании Бориса и Глеба уже в 50-е годы XI в." (там же). Рецензентам, очевидно, неизвестно, что этот ученый датирует канонизацию князей-братьев именно 1072 годом³ . Вообще в данном вопросе гипотеза Хорошева аналогична построению Поппэ.

Ряд претензий предъявлен к авторскому изложению истории убийства рязанского князя Романа Ольговича в 1270 г. и к трактовке этой акции (с. 150): Но Кучкин и Флоря не принимают во внимание источниковедческий анализ летописной повести о гибели Романа, выводы из которого подтверждают позицию Хорошева и версию о ранней ("уже вскоре после гибели") канонизации этого князя⁴ .

Кучкин и Флоря не приемлют датировку учреждения черниговского пантеон на 1150 годом и его политическую мотивировку. Их довод о наличии вражды между различными ветвями Черниговского дома (с. 146) не достигает цели, т. к. критикуемый автор объясняет по-

¹ Хорошев А. С. Политическая история русской канонизации (XI - XVI вв.). М. 1986; Борисов Н. С. Русская церковь в политической борьбе XIV - XV вв. М. 1986.

² Кучкин В. А., Флоря Б. Н. О профессиональном уровне книг по истории русской церкви. - Вопросы истории, 1988, N 11.

³ Poppe A. La naissance du cult cfe Boris et Gleb. - Cahiers de civilisation medievale, X-е - XII-е siecles, Poitiers, 1981, A. 24, N 1, pp. 52 - 53.

⁴ Кузьмин А. Г. Рязанское летописание. М. 1965, с. 190 - 193.

стр. 153

литическии подтекст учреждения пантеона не внутренними конфликтами черниговской династии, а наличием традиционных черниговско - киевских политических противоречий. Не более убедительна их декларация о неправомерности выявления политических аспектов гибели Игоря Черниговского по Лаврентьевской летописи (с. 150). Кучкин и Флоря умалчивают об оценке этого сюжета, данной Д. С. Лихачевым. Им выявлена взаимозависимость текстов повести в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях. Как в одном, так и в другом случае приведены три варианта повести об убийстве Игоря, причем соединение трех версий в Ипатьевской летописи, которой Кучкин и Флоря отдают предпочтение как "более раннему тексту", сделано небрежно и противоречиво. Лихачев пришел к выводу, что одна из версий была инспирирована канонизационными мероприятиями 1150 г. и перевозом тела Игоря из Киева в Чернигов. Не сомневается этот ученый и в политической направленности культа Игоря Черниговского⁵ .

Оспаривая датировку канонизации Сергия 40-ми годами XV в., Кучкин и Флоря исходят из того, что "существование в 1446 г. иконы Сергия Радонежского свидетельствует о его более раннем церковном почитании" (с. 147). Если наличие иконы привлекается для доказательства почитания, предвосхищающего канонизационный акт, то позиция рецензентов не вызывает возражений. Можно даже привести и более ранние свидетельства тому. Однако если говорить об официальной канонизации, то рецензентам еще предстоит доказать, что приводимый ими факт - несомненный признак ее. Признавая, что Сергий принимал участие "в некоторых политических акциях" (с. 147), Кучкин и Флоря объясняют его поведение как несамостоятельное, поскольку он "был одним из духовников Дмитрия Донского". Но как они объяснят тогда участие игумена в тех событиях, которые не только не шли в русле великокняжеской политики, но и противоречили ей (поддержка Киприана, оппозиция Митяю, поручительство за Дионисия)?

Кучкин и Флоря отвергают возможность канонизации Дмитрия Прилуцкого в 1447 - 1448 гг., апеллируя к мнению Е. Е. Голубинского об учреждении епархиального почитания святого только в конце XV в. (с. 147). Прямых свидетельств канонизации Дмитрия Прилуцкого в 1447 - 1448 гг. источники действительно не дают. Однако имеется косвенное: легенда о "заступничестве" святого во время осады Вологды (1448 г.) Дмитрием Шемякой. В практике исследований привлечение косвенных данных не квалифицируется как криминал.

Весьма прямолинейно требование рецензентов представить ответ: "К чему конкретно вела политика церкви - к объединению или к сохранению обособленности русских княжеств" (с. 148). Известно, что взаимоотношения церкви и великокняжеской власти не были статичными, подвергаясь воздействию многочисленных факторов как внешнеполитического, так и внутреннего характера. Не следует также представлять церковь единым политическим целым, умалчивая о различиях внутри ее по вопросам взаимоотношений с великокняжеской Москвой.

Наконец, о мотивах включения Кирилла Белозерского в канонизационный список. Хорошев считает, что немаловажным условием, обеспечившим канонизацию Кирилла, была роль монастыря в продвижении Москвы на Север, где традиционно сталкивались интересы Ростова, а позднее Москвы с боярским Новгородом. Рецензенты обнаруживают здесь попытку автора приписать присоединение Белозерья деятельности Кирилла (с. 147). Между тем, Хорошев нигде не говорит о борьбе за Белозерье.

Таким образом, оппонентами, даже если внести определенные коррективы (передатировка канонизации Алексея и Кирилла 1448 годом или исключение из списка Дмитрия Прилуцкого), не опровергнут основной вывод автора: замедление канонизационной деятельности Москвы с 20-х годов XIV в. было вызвано причинами политическими - неустойчивостью взаимоотношений митрополичьей кафедры и государства; в 40-е годы XV в. ход канонизации отражает определенную тенденцию к их сближению. На всех основных направлениях полемики - о дате и характере учреждения борисоглебского культа, о времени и причинах канони-

⁵ Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М. - Л. 1947, с. 219 - 225.

стр. 154

зации Игоря Черниговского, о причинах замедления канонизационной практики Москвы и политических мотивах ее возобновления в 40-х годах XV в., о времени и мотивировке канонизации Романа Ольговича - рецензентам не удалось опровергнуть авторскую концепцию.

Бросается в глаза либо невнимание оппонентов к авторскому тексту, либо тенденциозное его толкование. Так, упразднение Дмитрием Ивановичем должности московского тысяцкого, оцениваемое автором в традициях советской историографии как "наступление на позиции старобоярской московской знати", рецензенты расценивают как "авторское открытие" того, что "внутренняя политика Дмитрия Донского была направлена на борьбу с могущественным боярством" (с. 147). Рецензенты пишут: "Расходится с источниками утверждение автора: "Только в 1250 г. на русскую кафедру поставлен... Кирилл". Митрополит Кирилл упоминается уже в летописном рассказе 1243 г." (с. 148). Кучкин и Флоря, вероятно, затруднились с чтением термина "поставление": иначе невозможно объяснить формулировку замечания. Поясняем. Доставление - это не выдвижение на вакантное место, а утверждение (рукоположение, хиротония) иерарха. Сошлемся на авторитетный справочник: "Под 1243 г. мы встречаем уже упоминание Кирилла в качестве митрополита, но официальное утверждение его в этом сане произошло, видимо, позднее, во время поездки в Никею, к патриарху"⁶ . Эта поездка состоялась в 1250 году⁷ .

"Одним из посредников на переговорах 1319 г. по поводу перевоза останков Михаила Ярославича из Москвы в Тверь, - утверждают оппоненты, - выступал князь Ярослав Стародубский, а не ярославское духовенство, как интерпретирует имя Ярослав автор" (с. 148). Но рецензенты приписывают автору собственную интерпретацию имени Ярослав; кроме того, вопреки их утверждению, епископ Прохор - основной ходатай на переговорах - был "владыка ростовский и ярославский"⁸ , следовательно, выступал от имени ростовского и ярославского духовенства.

Совершенно непонятно невнимание рецензентов к источниковедчески обоснованным версиям известных ученых, закрепленным в историографии, - примеры тому приведены выше. К ним примыкают замечания рецензентов об оценке экономического развития Северо-Восточной Руоя при Андрее Боголюбском (с. 148)⁹ , о поставлений митрополита Герасима (с. 149)¹⁰ .

Рецензенты не считаются и с источниками. Именно поэтому они отрицают летописное описание "чудесных" явлений у тела митрополита Константина (с. 146)¹¹ и передачи тела Агафьи-Кончаки из Твери в Москву (с. 148)¹² , официальное представительство митрополита Алексея на московско-литовских переговорах 1371 г. (с. 148)¹³ , отказ Алексея от номинации Митяя (с. 149)¹⁴ , ростовское княжение Бориса Владимировича (с. 148)¹⁵ . Между

⁶ Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 1. Л. 1987, с. 225.

⁷ Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. 2. М. 1962, стб. 809.

⁸ ПСРЛ. Т. 10. СПб. 1885, с. 186.

⁹ Ср. Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII - XV веков. Т. 1. М. 1961, с. 115 - 116; Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII - XIII вв. М. 1982, с. 550 - 554; Лимонов Ю. А. Владимиро-Суздальская Русь. М. 1987, с. 65.

¹⁰ Голубинский Е. Е. История русской церкви. Т. 2, I половина. М. 1900, с. 415 - 421; Веселовский СБ. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси. Т. 1, ч. 2. М. - Л. 1947, с. 342 - 343; Сахаров А. М. Церковь и образование Русского централизованного государства. - Вопросы истории, 1966, N 1, с. 53 - 54.

¹¹ ПСРЛ. Т. 7. СПб. 1856, с. 70; т. 9. М. 1965, с. 215.

¹² ПСРЛ. Т. 1. М. 1926, стб. 529; т. 4, ч. 2. Вып. 1. Пг. 1917, с. 158; т. 4, ч. 4 - 5. СПб. 1848, с. 215; т. 7, с. 198; т. 26. М. - Л. 1959, с. 107.

¹³ Перемирная грамота 1371 г. скреплена печатью митрополита (Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV - XVI вв. М. - Л. 1950, N 6, с. 21 - 22). Сохранилась копия "докончальной грамоты Олексея митрополита всеа Русии с послы великого княза Ольгерда", которую Кучкин... признает действительной копией, снятой с текста соглашения 1371 г. (см. Кучкин В. А. Русские княжества и земли перед Куликовской битвой. В кн.: Куликовская битва. М. 1980, с. 90, прим. 294).

¹⁴ Ссылка рецензентов (с. 149, прим. 9) на источник (Русская историческая библиотека. Т. 6. Ч. 1, стб. 206) несостоятельна: Кучкин и Флоря не поняли, что в тексте речь идет о грамотах патриарха, посланных из Константинополя уже после смерти Алексея.

¹⁵ Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М. - Л. 1950 с. 159; ПСРЛ. Т. 1, стб. 121; т. 2. СПб. 1908, стб. 102.

стр. 155

тем, как известно, "после того, как Ярослав перешел на стол в Новгород, Ростов получил Борис"¹⁶ .

Ряд замечаний касается нескольких строк из книги Хорошева о московско-ордынском "розмирье" (с. 149). В рассуждениях рецензентов откровенно ощущается стремление "канонизировать" взгляд Кучкина на эти события¹⁷ , хотя его мнение далеко не всегда соответствует источникам. Так, в ранних летописях известие о походе на Булгар помещено под 1376 (6884) годом. Присутствие в крепости наместника Мамая и многочисленного ордынского гарнизона также зафиксировано летописью. Там же сообщается, что в 1378 г. Нижний Новгород сожгли отряды Мамая¹⁸ . Трактовка последнего летописного сообщения Кучкиным не лишена конъюнктурности. В одной из своих работ он утверждает: "Источники не говорят о том, что нападавшие в 1378 г. на Нижний Новгород монголо-татары принадлежали к мамаевой орде". Позднее Кучкин изменил точку зрения: "Летом 1378 г. мамаевы войска вновь неожиданно захватили Нижний Новгород"¹⁹ .

Обвинение Хорошева в плагиате также тенденциозно, т. к., во-первых, легко заметить, что приведенные оппонентами отрывки носят не концептуальный, а информационный характер: все они являются пересказом летописных текстов и не содержат авторских заключений. Подобные текстуальные сближения и даже совпадения в том случае, когда используется один и тот же источник, нередки в литературе. Так, рецензентам можно было бы не утруждаться апеллированием (с. 151) к монографии А. Е. Преснякова и обнаружить близкий текст в "Истории русской литературы X - XVII вв."²⁰ . Во- вторых, оппоненты, цитируя текст, произвольно его обрывают. Вызвано это тем, что вслед за первым приведенным рецензентами отрывком дважды следует сноска на работу Дмитриева, а четвертый и пятый из предложенных рецензентами фрагментов сопровождаются далее по тексту книги Хорошева ссылкой на Л. В. Черепнина. Не слишком ли шатки основания для тягчайшего из возможных в научном мире обвинений?

Критикуя работу Борисова, рецензенты также допускают существенные искажения, в частности приписывают автору вывод об "отрицательной роли церкви в создании единого Русского государства" (с. 152). В действительности автор считает, что русскую церковь в XIV - XV вв. нельзя рассматривать как единое политическое целое, и отмечает "сложный, противоречивый" - отнюдь не однозначно враждебный! - характер отношений между различными отрядами церковных сил и организаторами политического объединения страны - московскими великими князьями (с. 196 - 197).

"В основе концепции автора лежит представление о создании единого Русского государства как о деле "общенародном", - утверждают Кучкин и Флоря (с. 152). Борисов действительно считает, что создание единого Русского государства при всей его классовой направленности было прогрессивным явлением и что народ активно участвовал в этом процессе. Поскольку рецензенты представляют дело так, будто автор излагает какие-то нелепые, далекие от науки тезисы, необходимо подчеркнуть, что он стоит на вполне традиционной точке зрения²¹ , пересматривать которую не видит оснований. Кажется странным и абсолютно неверным утверждение рецензентов, что "народные массы не имели отношения к созданию государства" (с. 152).

Рецензенты недоумевают, на каком основании Борисов говорит о том, что "к концу изучаемого периода церковь сосредоточила в своих руках около 1/3 всех обрабатываемых в России земель" (с. 154). В литературе было принято так и определять размеры церковных земель в XVI веке. Недавно А. И. Плигузов отверг названную цифру, хотя не счел возможным назвать иную, более точную²² . Мнение его выглядит убедительным. Однако

¹⁶ Кучкин В. А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X - XIV вв. М. 1984, с. 58.

¹⁷ Кучкин В. А. Русские княжества, е. 104 - 109.

¹⁸ ПСРЛ. Т. 15, вып. 1, Пг. 1922, стб. 114 - 116; Троицкая летопись. М. - Л. 1950, с. 401.

¹⁹ Кучкин В. А. Русские княжества, с. 108; его же. Формирование, с. 229.

²⁰ История русской литературы. М. 1980. с. 190.

²¹ См., напр., История СССР с древнейших времен до конца XVIII в. М. 1983. с. 126 - 127.

²² Плигузов А. И. О размерах церковного землевладения в России XVI века. - История СССР, 1988, N 2.

стр. 156

рецензенты в данном случае упрекают автора за то, что им заранее, на два года раньше не учтены результаты нового исследования.

Книга Борисова подвергнута критике также за то, что в ней использованы "только опубликованные источники" (с. 153). Специалист заметит, что она основана на традиционном для исследований по политической истории Руси XIV - XV вв. круге письменных источников, практически полностью опубликованных. Давно напечатаны и некоторые из тех "архивных материалов", на которые указывают рецензенты - "Житие митрополита Петра" первой редакции, "Житие Сергия Радонежского", "Житие Пафнутия Боровского"²³ . Почему же автору было не воспользоваться этими вполне добротными публикациями дореволюционных и советских исследователей? Касательно двух других называемых рецензентами "архивных материалов" - Карамзинского списка Новгородской IV летописи и Софийской I летописи старшего извода - автор был бы благодарен рецензентам за совет по существу: какая именно новая информация делает эти источники "остро необходимыми" (с. 153) для данного исследования?

И еще одно замечание по поводу источников. Для более глубокого проникновения в источники XIV - XV вв. необходимо хорошее знание христианской символики. На этом языке люди средневековья часто выражали вполне конкретные политические идеи. По ряду причин советские историки только начинают осваивать эту область духовной культуры средневековья. Некоторые попытки в этом направлении предпринял и Борисов. Однако рецензенты "с порога" отметают такие наблюдения, объявляя их "не имеющими прямого отношения к теме", а то и просто "мистическими" (с. 154). Не оставили они без внимания и методику работы автора с летописями. Один из приемов критики здесь - недостоверные утверждения, например, следующее: "Что касается определения характера летописных сводов второй половины XV в. и отражения в них политических устремлений церкви, то и этот вопрос, и связанную с ним дискуссию автор обошел молчанием" (с. 156). Между тем именно характеристике этих летописных сводов посвящены в книге страницы 25 - 27 (разумеется, автор в силу замысла своей книги ограничился краткой характеристикой этих сюжетов). Там же имеются и указания на спорные вопросы.

По мнению рецензентов, неправомерно использование Борисовым Никоновской летописи, т. к. она "тенденциозно искажает прошлое в угоду митрополичьей кафедре" (с. 153). Но как же быть: ведь до сих пор не найдено летописи, не имеющей той или иной тенденции? Не лишены тенденций и "значительно более ранние своды XV в.", которыми автор, кстати сказать, постоянно пользовался параллельно с Никоновской летописью. И, наконец, почему рецензенты так уверены, что, пользуясь Никоновской летописью, автор не учитывал специфики этого источника?

Особое возмущение вызвало у рецензентов использование нами известий ряда летописей о приходе в Нижний Новгород в 1363 и 1365 гг. двух посольств от митрополита Алексея. Этот сюжет они приводят как пример несостоятельности в работе с летописями. "На самом деле было только одно посольство, - категорически утверждают рецензенты. - Известие 1365 г. есть лишь в поздних летописных сводах (известия 1363 г. там нет), оно является переработкой известия 1363 г. более ранних сводов, где, в свою очередь, отсутствует сообщение под 1365 годом" (с. 152). Ту же мысль, но более пространно, Кучкин изложил в подстрочном примечании к одной из своих статей²⁴ . Мысль эта - а точнее, весьма субъективная версия взаимоотношений летописных текстов о нижегородских событиях 1363 - 1365 гг. - отнюдь не опровергает принятого в науке взгляда на данный вопрос²⁵ .

²³ Макарий. История русской церкви. Т. 4. СПб. 1886, прил. 3; Кадлубовский А. П. Житие преподобного Пафнутия Боровского, писанное Вассианом Саниным. В кн.: Сборник Историко-филологического общества при Институте кн. Безбородко в Нежине. Т. 2. Нежин. 1899; Тихонравов Н. С. Древние жития преп. Сергия Радонежского. М. 1892; Памятники литературы Древней Руси. XIV - середина XV века. М. 1981.

²⁴ Кучкин В. А. Русские княжества с. 67, прим. 196.

²⁵ Насонов А. Н. История русского летописания. М. 1969, с. 368; Лурье Я. С. Общерусские летописи XIV - XV вв. Л. 1976, с. 98 - 99; Муравьева Л. Л. Летописание Северо-Восточной Руси конца XIII - начала XV века. М. 1983, с. 174.

стр. 157

Для понимания всей рецензии важен тезис ее авторов: "На самом деле было только одно посольство"... Итак, рецензенты - и только они! - знают, как было "на самом деле". А между тем сам Кучкин в упомянутой выше статье признавал: "Нижегородские события 1353 - 1365 гг. весьма трудны для интерпретации"²⁶ . Теперь, видимо, трудности остались позади. Быть может, выявлен какой-то новый источник, разом все прояснивший?

Теперь обратимся к оценке деятельности митрополита Феогноста. По мнению рецензентов, этой теме в книге "не повезло" (с. 154). Пристальный интерес рецензентов к трактовке этого вопроса вполне понятен. Один из них (Кучкин) давно высказывает такую оценку деятельности Феогноста, которая в книге Борисова полностью отвергается. Обратимся к сути спора. Автор, в отличие от Кучкина, не считает Феогноста "надежным помощником" московских князей²⁷ . В его деятельности - насколько она известна по источникам - он не находит проявлений гипотетического "союза" митрополита с московскими князьями.

Рецензенты упрекают автора в том, что он якобы сознательно умалчивает о фактах сотрудничества Феогноста с московской великокняжеской властью. Однако приведенные ими факты из биографии Феогноста отнюдь не свидетельствуют о его промосковской политической линии. Именно как неопределенные, не свидетельствующие ни "за", ни "против", эти эпизоды и были опущены автором. Что же касается "общего посольства" 1352 г. и выдвижения Алексея кандидатом на митрополию, то об этом важном моменте автор отнюдь не умалчивает. Тут рецензенты, видимо, вновь не дали себе труда внимательно прочесть работу. Иначе как могли они не увидеть суждений автора о событиях 1352 г. на с. 66 - 67.

Особая группа замечаний рецензентов - подлинные, а порой и мнимые ошибки в тех данных, которые были почерпнуты Борисовым из работ других исследователей. Не станем препираться по мелочам и поблагодарим рецензентов за их кропотливый труд.

Два слова о структуре книги Борисова. Рецензенты упрекнули автора в том, что он слишком мало внимания уделил эпохе Ивана III (с. 156). Однако они сами же и помогли в разъяснении этого вопроса, перечислив внушительную когорту исследователей, занимавшихся церковно-политическими проблемами данной эпохи. Естественно, автор уделил больше внимания тому, что менее изучено. Отвергая концепцию автора, рецензенты, в сущности, ничего не предлагают взамен. В запале полемики они не видят главного: плодотворное изучение проблемы возможно лишь при условии отказа от рассмотрения русской церкви XIV - XV вв., как чего-то единого, имеющего общую для всех звеньев политическую линию. Именно в этом, а вовсе не в "охулении" церкви суть наших работ.

Отрешившись от вполне понятных эмоций, признаем, что публикация разбираемой здесь рецензии пойдет на пользу развитию исторической науки. Ценность ее, прежде всего в том, что она хорошо иллюстрирует современное, печальное состояние нашей историографической критики.

²⁶ Кучкин В. А. Русские княжества, с. 67. прим. 196.

²⁷ Кучкин В. А. Сподвижник Дмитрия Донского. - Вопросы истории 1979, N 8, с. 104.