Раиса Ноевна Блох родилась в 1899 году в семье присяжного поверенного. В 20-е годы училась в Петроградском университете на историческом факультете, посещала студию стихотворного перевода, открытую М.Л. Лозинским, была одной из верных его учениц.

Некоторые из текстов переводились коллективно или, как говорил Лозинский, "соборно". Наряду с другими прилежно трудилась и Раиса Блох. Пройдя подготовительный этап технических упражнений, слушатели студии принялись за перевод сонетов Жозе-Мариа де Эредиа. В мае 1923 года книга, отредактированная и снабженная подробным комментарием, была отправлена в издательство "Всемирная литература". "Объединенное единой волей содружество поэтов, стремящихся разрешить в живом и гласном общении одну и ту же задачу возможно более адекватного выражения своим стихом чужеземного стиха, во много раз богаче комбинативными способностями, запасом слов, стилистической изобретательностью, нежели отдельный переводчик. Как бы отчетной работой кружка поэтов, отважившихся на этот опыт, и служит предлагаемый сборник", - писал Лозинский (см.: Багровое светило. Стихи зарубежных поэтов в переводе Михаила Лозинского. М., 1974. С. 205). В этом сборнике Блох принадлежало несколько удачных переводов.

В конце 1920 года Раиса Блох по рекомендации Н. Гумилева, М. Кузмина и М. Лозинского была принята в Петроградское отделение Всероссийского союза поэтов (председателем был Александр Блок).

стр. 28

---

"В стихах Раисы Блох есть лиризм, есть несомненный песенный строй. По-моему, на нее можно надеяться. Я бы высказался за принятие ее в члены-соревнователи", - написал в своем отзыве Лозинский. "Согласен с М. Лозинским", - откликнулся Гумилев. "Разумеется и я согласен", - присоединился Блок, хотя отметил некоторую общую бессодержательность многих стихов молодых поэтов, столь похожих друг на друга в творчестве и столь "различных, как люди". С мнением Блока о принятии был согласен и Кузмин (Лит. наследство. 1987. Т. 92. Кн. 4. С. 689).

Стихи, написанные в 1919-1920 годах и представленные комиссии, позднее были включены в сборник "Мой город" (1928). Сборник вышел в Берлине, потому что уже с 1922 года Раиса Блох вместе с семьей брата (известного театроведа Якова Ноевича Блоха) оказалась в эмиграции, где продолжила свое образование как медиевист и защитила диссертацию на тему "Монастырская политика Льва IX в Германии, Бургундии и Италии".

Блох была ученицей талантливого русского историка Ольги Антоновны Добиаш-Рождественской, очень гордилась этим и многие годы переписывалась с нею. "Мне дорого, что Вы думали о моей судьбе", - писала она О.А. Добиаш (см.: Воронова Т.П. Раиса Блох - поэтесса и историк Западного Средневековья (из переписки с О.А. Добиаш-Рождественской) // Проблемы источниковедческого изучения истории русской и советской литературы. Л., 1989. С. 77). Письма Р.Н. Блох хранятся в архиве О.А. Добиаш-Рождественской в Государственной Публичной библиотеке им. М.Е. Салтыкова- Щедрина. 64 из них, относящихся к 1928-1936 годам, содержат много библиографических сведений по изданиям рукописных текстов. К одному из писем О.А. Добиаш от 15 марта 1932 года Блох приложила два немецких перевода стихотворений А. Ахматовой ("Просыпаться на рассвете..." и "Тяжела ты, любовная память!..") (см.: Воронова Т.П. Архив О.А. Добиаш- Рождественской в Государственной Публичной библиотеке им. М.Е. Салтыкова-Щедрина // Средние века. М., 1966. Вып. 29. С. 189).

После прихода к власти Гитлера Блох пришлось эмигрировать во Францию. В ее судьбе горячее участие принимают профессор Сорбонны Фердинанд Лот и его жена Мирра Ивановна Бородина - филолог-романист, бывшая бестужевка, дочь русского ботаника академика И.П. Бородина. "Все они замечательные, добрые и благородные люди, но лучше всех сам шерметр: радостно знать, что есть на свете такие добрые люди", - писала она О.А. Добиаш-Рождественской (Французский ежегодник. 1973. М., 1975. С. 29).

Написанные Блох в Германии работы выходили под арийскими именами. "Все же то, что с нами в Германии проделали, - грабеж, - пишет

стр. 29

---

она 27 февраля 1935 года. - У меня и моих друзей украли молодость. Впрочем, это еще легкая кража, бывали случаи и пострашнее".

В Париже Раиса Блох вышла замуж за поэта Михаила Горлина. Их называли "голубиной парой", брак был счастливым, несмотря на разницу в возрасте: она была старше мужа на 10 лет. От этого брака родилась дочь, скоропостижно умершая в возрасте шести лет. Ее памяти посвящены стихи "Небо благостное..."

Во время гитлеровской оккупации Франции Раиса Блох была арестована. По пути в концлагерь ей удалось выбросить письмо, чудом уцелевшее и дошедшее до нас: "Я думаю о всех с нежностью и хочу возвратиться к вам". М. Горлин был депортирован годом раньше жены и убит на соляных копях в Силезии.

В одном из последних стихотворений Раиса Блох писала:

Лишь остается синева,

Трава и ветер вольный,

И безучастные слова

О том, как было больно.

Жизнь ее закончилась трагически: в 1943 году она погибла в печах нацистского концлагеря.

Раисе Блох принадлежат несколько сборников стихов. Упоминавшийся сборник "Мой город" был посвящен любимому ею Петербургу:

Мне был отчизной город белый,

Где ветер треплет вымпела...

Известный эмигрантский критик К.В. Мочульский отметил в этих стихах "особый, пленительный мир "петербургской школы"", строгую сдержанность образов и холодную прозрачность слов. "Не все стихи ее удачны; во многих - незаполненные, незастроенные пространства, но все они на высоком поэтическом уровне (...) О любви, о печали, о воспоминаниях рассказывается без восклицаний, без "нутра" - и этот застенчивый холодок возвращает знакомым темам всю их свежесть" (Звено. 1928. N 3. С. 173). В.В. Набоков указал на поэтические штампы (эпитеты золотой и золотистый, которыми названы огонь, звезда, сад, туман, путь, праздник, свет, город). "Впрочем, язык ее хоть беден, да чист, чист не только слог, но и все настроение ее книжечки. И когда она низводит музу из постылой светлицы на землю, то совсем хорошо "напротив блещут стекла от невидимого солнца", и в отличном стихотворении "Воробей" живые воробьи сидят на заборе и поют о лужах. Так что в конце концов все это золотистое, светленькое и чуть-чуть пропитанное (что, увы, в женских стихах почти неизбежно) холодноватыми духами Ахматовой - может на придирчивого читателя произвести впечатление чего-то легкого, простого, птичьего" (Руль. 1928. N 2213. 7 марта).

стр. 30

---

В 1935 году в Берлине вышел сборник "Тишина. Стихи (1928- 1934)", в 1939 году в Брюсселе - "Заветы" (совместно с М. Бородиной). В отклике на сборник "Тишина" Георгий Адамович писал, что "Раиса Блох подкупает именно тем, что ни в какие платья не рядится, ничем не притворяется. Она такая, как есть. Очень простыми и чистыми словами рассказывает о своих надеждах, томлениях и разочарованиях" (Последние новости. 1935. N 5054. 24 янв.).

Стихи "Принесла случайная молва...", переложенные на музыку, исполнялись Александром Вертинским.

Принесла случайная молва

Милые, ненужные слова:

Летний сад, Фонтанка и Нева.

Вы, слова залетные, куда?

Здесь шумят чужие города

И чужая плещется вода.

Вас не взять, не спрятать, не прогнать,

Надо жить - не надо вспоминать,

Чтобы больно не было опять.

Не идти ведь по снегу к реке,

Пряча щеки в пензенском платке,

Рукавица в маминой руке.

Это было, было и прошло,

Что прошло, то вьюгой замело.

Оттого так пусто и светло.

Рита Райт-Ковалева в своей книге "Человек из Музея Человека" (М., 1982), посвященной герою французского Сопротивления Борису Вильде, приводит это стихотворение в другом варианте:

Здесь живут чужие господа

И чужая радость и беда,

Мы для них чужие - навсегда.

В книге, посвященной памяти Раисы Блох и Михаила Горлина, напечатанной в Париже в 1959 году, их друзья и издатели писали, что эти два ученых - славист-литературовед и историк, спаянные "общей судьбой и глубочайшей своей сущностью", "до конца, в самых тягостных условиях, среди ужаса, разлуки и смерти, оставались прежде всего, глубже всего - поэтами".

стр. 31

---

* * *

Втекай, лазурь, струись в мои глубины,

Палящий пламень радости и бурь!

Чтоб билась кровь тревогой голубиной

В мой дом, в мой сон, в мой стон втекай, лазурь!

Большим окном, огромною тоскою

Мой дух открылся на твои моря.

О пусть его ничем не успокою!

О пусть меня уводит за собою

Бессонная, бездонная заря!

* * *

Быстрее туч уходит жизнь земная,

Быстрее птиц проносятся года,

А мы живем, не помня и не зная,

И строим дом, как будто навсегда.

О, жаркий воздух странствия земного,

О, свет, о блеск, о, каждый пыльный час,

Мне жалко вас: вы не вернетесь снова,

С иной земли я оглянусь на вас.

стр. 32

---

* * *

Небо благостное и жарок

Запах трав и деревьев сонных,

Небо праведное - подарок

Для усталых и огорченных,

Свод торжественный, купол полный

Птичьим щебетом, Божьим звоном,

И горячего ветра волны

По кудрявым сбегают склонам

До реки, до травы высокой,

Незабудковой, бирюзовой,

Где над девочкой синеокой

Смерть насыпала холмик новый.

* * *

Как мне вернуться к вам, святые имена,

К вам, буквы черные - разрушенные храмы?

О, как беспомощно вам кровь моя верна,

Как чует трепетно, как слушает она

Один и тот же зов, веками тот же самый.

Я с вами быть хочу, как те, кого уж нет,

Прилежно повторять, как повторяли дети,

Квадратные слова, простейший ваш завет,

И знать, что ширится неистребимый свет,

И льется в сумерки тепло тысячелетий.

* * *

В гулкий час предутренних молений

Опустись тихонько на колени,

Не зови, не жди, не прекословь.

Помолись, чтобы тебя забыли,

Как забыли тех, что прежде были,

Как забудут всех, что будут вновь.

стр. 33

---

Саркофаг

В Палестине собирают виноград,

Желтым солнцем напоенные плоды,

Пляшут ангелы у мраморных колонн,

Заливаются на лозах соловьи.

Спи спокойно в белом гробе, тихий брат.

В день обещанный ты будешь воскрешен.

О зеленые эдемские сады!

Иорданские прозрачные струи!

* * *

Голубь в руке -

Сердце мое:

Стонет оно

Сумрачным днем,

Бьется оно

Теплым крылом,

Рвется к тебе,

Родина.

Нет ему сна,

Нет ему дна,

Только в тумане

Ветка одна:

Ты ли близка,

Родина?

Черная ветка,

Жалобный лес,

Воздух колючий

До небес.

Даже если твой свет исчез -

Верность тебе,

Родина.

* * *

Пусть небо черное грозит дождем,

Я солнце горное видала в нем.

Пусть в блестках инея земля тверда,

В Лагуне синяя теплая вода,

стр. 34

---

И чайки носятся, и даль чиста,

И так и просятся к устам уста.

Благословенная моя тоска,

Огонь задумчивый, что сладко жжет,

Я привезла тебя издалека,

Я сохраню тебя от всех невзгод.

Переводы стихов Жозе-Мариа де Эредиа

Похищение Андромеды

По ветру распластав шуршащие крыла,

Огромный конь, дыбясь и пар вздымая белый,

Все выше их несет, полет направив смелый

Сквозь голубую ночь и звезды без числа.

Летят. Вот Африку окутывает мгла...

Пустыня... Азия... Ливанские пределы...

А там раскинулся, от пены поседелый,

Таинственный залив, где Гелла смерть нашла.

И, словно паруса упругие, покрыли

Двоих любовников большие тени крылий,

Их неразлучные баюкая сердца;

Пока они следят, не отрывая взора,

Как, лучезарные, от Урны до Тельца,

Их звезды восстают из темного простора.

О корабле Вергилия

Пусть ярким светочем полуночных высот

Вам, Диоскуры, блеск хранит с небес Эллады

Латинского певца, пока пред ним Циклады

Не встанут золотом из глуби синих вод.

Пусть ветры легкие, ведя свой хоровод,

Пусть Япикс, веющий дыханием прохлады,

Ветрила корабля наполнить будут рады

И к чуждым берегам направят их полет.

стр. 35

---

По морю, где дельфин играет шаловливый,

Поэту Мантуи пошлите путь счастливый;

Да будет, Близнецы, он вами озарен!

Я вверил полдуши охране хрупких крылий,

Которыми средь волн, где спасся Арион,

На родину богов уносится Вергилий.

Рано умершая

Кто б ни был ты, живой, пройди и не развей

Цветы, покрывшие мой пепел позабытый;

Чти бедный мавзолей, кустарником обвитый,

Где слышно мне, как плющ ползет и муравей.

Ты медлишь? Горлица запела меж ветвей.

Нет! Пусть не обагрит кровь жертвы эти плиты!

И, если ты мне друг, услышь слова защиты.

Так сладко жить, увы! Верни свободу ей!

Подумай, в миртами украшенном чертоге

Я девой умерла на свадебном пороге,

Так близко и уже от милого вдали.

Для радостных лучей мои сомкнулись очи,

И тень мою теперь навеки обрели

Безжалостный Эреб и царство темной Ночи.

Обет

Бывало, рыжий галл, иль ибериец черный,

Или гарумн, с лицом, расписанным вокруг,

На мраморной плите, изделье диких рук,

Превозносили ключ живой и благотворный.

Позднее цезари, сменив Венеск нагорный,

Построили бассейн и римский акведук.

И Феста Фабия, придя на этот луг,

Срывала для богов вервену и виорны.

Как в ваши времена, Искитт и Иликсон,

Сегодня мне пропел ключей священный звон,

И сера все еще курится в небе синем.

стр. 36

---

Поэтому, обет свершая, как Гунну,

Сын Улоокса, я святую чту волну,

В стихах сложив алтарь таинственным богиням.

Пахарь

Мотыгу, сеялку, надежные гужи,

Плуг, борону, ярмо и серп с косой упорной,

Звеневшей целый день на пажити просторной,

И вилы, бравшие снопы тяжелой ржи;

Орудья верные, теперь добычу ржи,

Стареющей Пармис приносит Рее черной,

Кормящей семена землею животворной.

Он в восемьдесят лет достиг конца межи.

Век долгий, о другой не помышляя доле,

Он продвигал сошник в необозримом поле;

Прожив без радости, не помнит темных дней.

Но утомился он страдой под знойным небом,

А может быть, опять придется у теней

Распахивать поля, вспоенные Эребом.

Публикация Л. М. Грановской, доктора филологических наук

(c) Баку

стр. 37