ПОНЯТИЕ "СОБСТВЕННОСТЬ" В РОССИИ ПЕРВОЙ ЧЕТВЕРТИ XIX века: ОПЫТ РЕКОНСТРУКЦИИ СМЫСЛОВ

Процесс формирования политических идеологий неразрывно связан с заимствованием новых или корректировкой значений уже знакомых понятий, с их встраиванием в существующую языковую картину мира. В зависимости от того, насколько точно понятие фиксировало наиболее существенные признаки явления или процесса и какие негативные или позитивные ассоциации вызывало оно у современников, понятие становилось инструментом для выражения имевшегося социального опыта или возникавших в сознании современников опасений и надежд, связанных с представлениями о возможных изменениях окружавшей их действительности. Особое значение в процессе развития общественно-политической мысли имели концептуально значимые, "узловые" понятия¹, т. е. такие, содержание которых было непосредственно связано с какими-либо социально-политическими и экономическими концепциями. Одним из таких "узловых" понятий, с помощью которого происходило конструирование как консервативной, так и либеральной системы ценностей, было понятие "собственность".

В современной историографии условно можно выделить две тенденции в изучении отношений собственности в России второй половины XVIII - первой четверти XIX в. Прежде всего, пристальное внимание историков привлекает взаимовлияние институтов собственности и власти². Не меньший интерес исследователей прослеживается к истории юридического оформления отношений собственности в российском законодательстве³. Логическим продолжением двух указанных тенденций, на мой взгляд, может

Тимофеев Дмитрий Владимирович, кандидат исторических наук, доцент Челябинского государственного университета.

стать анализ представлений российских подданных о роли собственности как для отдельного индивида, так и для общества в целом, зафиксированных в языковой форме в текстах исторических источников различной видовой принадлежности. Ориентиром для работы историков в рамках предложенного подхода может стать инструментарий "истории понятий" (Begriffsgeschichte) как одного из направлений в современной историографии, основоположником которого в 1970-е гг. был немецкий историк Р. Козеллек⁴.

Содержательно понятие "собственность" было тесно взаимосвязано с понятиями "личность", "государство", "право" и являлось системообразующим элементом существовавших в начале XIX в. экономического и социально-политического контекстов. Практически ни одна значимая для современников проблема не могла быть описана без использования понятия "собственность", так как вне зависимости от контекста употребления оно актуализировало универсальную для любого социума проблему конструирования оптимальной для всех заинтересованных сторон системы взаимоотношений индивидов, а также взаимодействия отдельного гражданина и государства.

В России обращение к проблеме соотношения интересов отдельной личности и государства произошло в процессе активного освоения идеалов и принципов европейского Просвещения на рубеже XVIII - XIX вв. Хорошо знакомые российской читающей публике работы А. Смита, И. Бентама, А. Фергюсона, Ж. -Б. Сэя, Ж. С. Сисмонди и других европейских мыслителей способствовали утверждению тезиса о наличии у человека "естественных" и "гражданских" прав, одним из которых объявлялось право на обладание собственностью. В это время понятие "собственность" приобрело дополнительные смысловые значения и, наряду с терминами "свобода" и "закон", было одним из центральных понятий социально-политического лексикона, которое во многом отражало не только общественные настроения, но и оказывало влияние на практическую деятельность правительства⁵. В связи с этим обстоятельством изучение различных вариантов употребления понятия "собственность", особенностей расстановки смысловых акцентов в экономическом и социально-политическом контекстах открывает перед исследователем перспективу выявления причин несоответствия между провозглашаемым в многочисленных проектах, записках, законодательных актах, материалах периодической печати принципом неприкосновенности частной собственности и российской действительностью первой четверти XIX в.

Понятие "собственность" не было новым в лексиконе образованного российского подданного первой четверти XIX в. В конце XVIII в. его значение раскрывалось в трех статьях официально изданного "Словаря Академии Российской": 1) "собственность - то же, что собственно, по праву бесспорно кому принадлежит"; 2) "собственно - по праву"; 3) "собственный - принадлежащий кому бесспорно по праву"⁶. Во всех вариантах словоупотребления составители подчеркивали взаимосвязь собственности и права полного распоряжения какой-либо вещью. В данном контексте право собственности должно было быть закреплено в юридических нормах, санкционированных государством. Помимо юридических норм, право распоряжения собственностью было связано также с нормами морали, основанными, прежде всего, на христианских принципах. Так, например, в статье "Опыт о народном нравоучении", опубликованной в журнале "Русский вестник" в мае 1812 г., автор, размышляя над текстом созданного во Франции в 1792 г. "Письма к французскому народу", подчеркивал, что провозглашенный в нем тезис "собственность каждого священна" в России являлся "общеизвестной истиной" и "азбукой общежития"⁷. В подтверждение своих слов автор напоминал читателям христианскую заповедь - "не пожелай дома ближнего твоего", и приводил стилизованные под народные пословицы выражения: "чужого не желай, а своего не теряй", "чужого не захватывай, а своего не разбрасывай"⁸. В России, по мнению автора, задолго до появления "Письма к французскому народу" существовала норма, в соответствии с которой "по уставам священной нравственности не только тот законопреступник, кто разоряет и грабит, но и тот, кто даже мыслию посягает на собственность ближнего"⁹. Ссылки на религиозные, моральные или правовые нормы позволяли трактовать соб-

ственность как веками устоявшуюся, универсальную традицию, отражавшую природу человека и общества. Ее универсальность нередко преподносилась в форме очевидной, не требующей доказательств аксиомы: "Там не может быть населения, сколько бы дико оно не было, где не признается право собственности"¹⁰.

Еще одним важным элементом смыслового значения понятия "собственность" было указание на субъект правообладания при употреблении прилагательного "собственный", которое в разных текстах было синонимом слова "личный", принадлежащий какому-либо индивиду. Ярким примером этого является формулировка правовой нормы, предложенной князем А. Б. Куракиным в проекте освобождения дворовых крестьян от крепостной зависимости, в соответствии с которой государство должно было "запретить увольнение больных и престарелых без собственного их согласия"¹¹. Взаимосвязь слова "собственный" с личностью, ее волеизъявлением и правами присутствует и в записках С. П. Жихарева. Автор, размышляя над сложившейся практикой продвижения по службе с помощью рекомендательных писем высокопоставленных покровителей, соглашался с мнением М. И. Невзорова, что "лучше положиться на собственные силы, ежели их не достает, так Бог помощник"¹². Употребление слова "собственный" в значении личный устанавливало ассоциативную связь с понятием "личность", которое, чаще всего, употреблялось в значении "отдельный человек", "частное лицо".

Указанные выше элементы содержания понятия "собственность" позволяют предположить наличие устойчивой смысловой взаимосвязи с понятиями "право" (как четко сформулированного закона, исполнение которого гарантируется государством), "личность" (как самостоятельного субъекта волеизъявления) и представлениями о существовании взаимных моральных обязательств для всех участников общественных отношений. При этом на первый план, в силу отсутствия в России действенного механизма защиты интересов отдельной личности, была выдвинута проблема соблюдения права на обладание собственностью. В данном контексте наиболее устойчивой была ассоциативная связь трех понятий: личность - собственность - государство. Последнее слово из этой триады указывало на институт, устанавливавший и обеспечивавший соблюдение законов, гарантировавших права собственника. Возникновение и содержание взаимосвязей между этими понятиями проявлялись в повседневной языковой практике в рамках экономического и социально-политического контекстов.

Экономический контекст

Содержательно экономический контекст охватывал и общетеоретические рассуждения об идеальных экономических моделях, и вопросы, связанные с повседневной практикой. На рубеже XVIII - XIX вв. все, что было связано с производством, реализацией или потреблением товаров, вопросами рационального использования имевшихся в распоряжении того или иного государства финансовых и людских ресурсов, сформировало в общественном сознании относительно самостоятельное проблемное поле. Условно можно выделить два взаимосвязанных уровня осмысления экономических вопросов: практический и теоретический.

На уровне повседневной практики смысловое значение понятия "собственность" уточнялось в связи с существованием дополнительных возможностей, которые предоставляло право полного распоряжения движимым и недвижимым имуществом. Для российского дворянина наличие собственности было важным показателем его внутри-сословного статуса, который определялся не только происхождением и положением в чиновничьей иерархии, но еще размером имущества и количеством крепостных крестьян. Наличие собственности было важной характеристикой, подтверждавшей стабильность доходов дворянина, его платежеспособность, что юридически отражалось, например, в зависимости между количеством принадлежащей дворянину собственности и размером банковской ссуды, выдаваемой под залог имения¹³. Кроме того, собственность и полученный от ее использования доход выступали как средство самопре-

зентации дворянина на различных балах, званых обедах и других встречах с представителями дворянского сословия¹⁴. Не меньшее значение категория "собственность" имела и для российского купечества, дифференцированного по размеру имевшегося капитала на три гильдии. После реформ 1775 - 1785 гг. гильдейское купечество было освобождено от подушной подати, опеки посадской общины, рекрутской повинности, замененной денежным взносом¹⁵. В этих условиях собственность становилась единственным показателем внутригруппового статуса и деловых качеств личности.

В России начала XIX в. представители всех свободных сословий понимали, какие преимущества дает человеку собственность. Собственник в любой ситуации чувствовал себя гораздо увереннее и мог позволить себе пойти на определенный риск в условиях постоянно изменявшейся рыночной конъюнктуры. В случае необходимости собственность могла быть продана, заложена или сдана в аренду, что помогало пережить ее владельцу даже самые серьезные финансовые затруднения. При этом в общественном сознании собственник наделялся целым рядом положительных качеств: способностью к анализу ближайших и отдаленных последствий своих действий; стремлением к стабильности, позволявшей не только сохранить, но и приумножить капитал; неприятием резких, разрушительных методов преобразования действительности; прагматизмом и расчетливостью. Именно таким набором безусловно положительных качеств обладал, по словам Н. Н. Мордвиновой, ее отец - крупный собственник и известный государственный деятель Н. С. Мордвинов, который "считал нечестным жить сверх своего состояния и входить в долги", подчеркивая, что "дела вестись должны так, чтобы доход превышал расходы"¹⁶. Рациональный подход к вопросам управления собственностью обеспечивал стабильный доход и позволил Мордвинову активно участвовать в общественной жизни страны. Так, например, он неоднократно помогал Вольному экономическому обществу, делая в его пользу "значительные пожертвования из собственных своих доходов"¹⁷. Для Н. Н. Мордвиновой поведение ее отца было предметом гордости, что, на мой взгляд, отражало еще один важный аспект смыслового значения термина "собственность": ее обладатель не только обеспечивал материальное благополучие себе и своим детям, но выступал в качестве активного субъекта, который может приносить пользу обществу в форме разнообразных благотворительных взносов и пожертвований.

Одновременно с признанием практической, очевидной для российского подданного зависимостью между размером собственности отдельного индивида и его социальным статусом, понятие "собственность" постепенно приобретало дополнительные, более абстрактные коннотации, которые были содержательно связаны с основными теоретическими положениями европейской политической экономии. В работах А. Смита, И. Бентама, Ж. -Б. Сея, С. Сисмонди и других европейских мыслителей понятие "собственность", сохраняя уже привычное для российской читающей публики значение, дополнялось новыми элементами: оно понималось не только как право полного распоряжения имуществом, но еще и как важный фактор, оказывавший влияние на развитие макроэкономических процессов. В данном контексте слово "собственность" употреблено было в работах Смита "Исследование о природе и причинах богатств народов", опубликованной в Петербурге на русском языке в 1802 - 1806 гг., в сочинении Сэя "Новые начала политической экономии, или богатства в его отношении к народонаселению", а также на страницах таких российских журналов, как "Дух журналов", "Статистический журнал", "Санкт-Петербургский журнал", "Труды Вольного экономического общества", "Экономический журнал" и др. Так, например, в журнале "Архив государственного хозяйства" за 1816 г. были опубликованы выдержки из работ Сея, отражавшие его понимание роли собственности в жизни общества: "Безопасность лица и собственности, обеспеченная в большей части Европейских государств, благоприятствует общественному благоденствию гораздо более, чем наносят вред все преграды до сего дня изобретенные"¹⁸.

Результатом знакомства с основными принципами европейской политической экономии было формирование атомарно-механистического представления о природе об-

щественных процессов, где свободная личность, при условии сохранения за ней всей суммы результатов труда, концентрированным выражением которого является собственность, выступала главным действующим субъектом экономического развития. Для обоснования справедливости данного утверждения приводились различные аргументы. Во-первых, нередко высказывалось мнение, что собственник более заинтересован в результатах своего труда, а следовательно является более эффективным работником. Так, например, коллежский советник Л. Якоб в сочинении, опубликованном на страницах журнала "Труды вольного экономического общества", указывая на существование взаимосвязи между правом обладания собственностью и увеличением объема производства, писал: "Явственно, что положение земледельца тем выгоднее для хозяйства, чем менее ограничено его лице (так в тексте. - Д. Т.) и право собственности на землю"¹⁹. Во-вторых, признавалось, что без учета интересов собственника любые попытки государства, направленные на интенсификацию российской экономики, будут безрезультатными. В одной из записок Мордвинова присутствовало следующее высказывание: "Доколе... не будет уважена собственность городских жителей и дома их освобождены от постоев... до тех пор все другие финансовые меры оставаться будут малоутешительными"²⁰.

Признание зависимости благосостояния государства от материального благополучия его граждан способствовало формированию утилитарного обоснования необходимости юридического закрепления прав собственности. Нередко звучали высказывания, близкие по смыслу утверждению И. Германа о существовании взаимной зависимости граждан и государства: "В наши времена по справедливости вообще принято в политической экономии за правило, что тем более богаче и мудрее бывает государство, чем более многочисленнее и даровитее и достаточнее его жители"²¹. Реализация на практике принципа неприкосновенности частной собственности, по мнению Н. С. Мордвинова, Д. А. Гурьева и Н. И. Тургенева, могла бы способствовать, прежде всего, стабилизации финансовой системы России. В первую очередь, это помогло бы вернуть доверие граждан к государству и привлечь имевшиеся у них денежные накопления посредством продажи государственных ценных бумаг. Именно такой вариант решения проблемы дефицита государственного бюджета, по мнению министра финансов Гурьева, в равной степени был бы выгоден и государству, и гражданам. В записке "О государственных долгах" (1817 г.) он подчеркивал: "Заем государственный на благородных правилах учрежденный, есть новый источник собственности"²². Еще один вариант решения финансовых проблем государства с опорой на институт собственности сформулировал Тургенев. В разработанном им плане "кадастровой" и налоговой реформы он предлагал упразднить способ определения стоимости недвижимой собственности по количеству "крепостных душ". По его мнению, необходимо было учредить специальные "оценочные комитеты", состоявшие из представителей землевладельцев, функция которых заключалась бы в определении действительной рыночной стоимости земли с учетом ее количества и плодородности. Новый порядок оценки недвижимой собственности был бы выгоден и гражданам, и государству: землевладелец, зная реальную стоимость своей земли, мог более выгодно ее продать или получить большую ссуду в банке, а государство, в случае замены подушного налога прогрессивным поземельным налогом, получило бы стабильный источник пополнения казны²³.

Позитивная роль частной собственности как основы экономического развития не вызывала в сознании представителей образованной части российского общества первой четверти XIX в. сколько-нибудь серьезных возражений. При этом стремление обеспечить права частного собственника сосуществовало с заботой об "общественном благе", которое нередко отождествлялось с интересами государства, призванного защитить граждан. В результате, с одной стороны, признавалось право личности на обладание собственностью, а с другой - считалось допустимым наличие у правительства права требовать от граждан добровольного самоограничения своих прав во имя "общего блага". Такое соотношение интересов государства и частного собственника нашло свое отражение в российском законодательстве, которое зачастую возникало на осно-

ве решений, принятых по частным делам. Одним из таких законодательных актов, сформировавших "общее правило", был Именной указ от 27 августа 1802 г. по делу графа Кутайсова. В соответствии с ним, принадлежавшие еще с 1782 г. графу Н. Салтыкову, а с 1799 г. графу Кутайсову прибрежные земли и "морские рыбные ловли" были переданы в пользу государства с формулировкой "заменить... собственность сию одновременною выдачею капитала соразмерного чистому доходу им получаемому, ...определяя ...в замен сего владения единовременно выдать из Казначейств 150.000 рублей... На будущее время поставить общим правилом, что рыбные сии промыслы, так как и часть земель, для заведений сих нужная, никому ни в оброк, ни в собственность отдаваемы не были, но оставались бы в общем желающих владении"²⁴. Интересно отметить используемые в данном указе формулировки и характерные выражения. С одной стороны, частное использование "морских ловлей" называлось "вредной для края и всего государства монополией" и возвращение их государству объявлялось мерой, способствовавшей "общему благу", а с другой - неоднократно подчеркивалось, что государство намерено компенсировать все потери бывшему собственнику.

С первых месяцев царствования императора Александра I вопрос о порядке урегулирования конфликтов между частными собственниками и государством находился в сфере внимания власти. А. Р. Воронцов в проекте манифеста о восшествии императора на российский престол предлагал установить юридическое равенство права собственности отдельного гражданина и государства: "В случае оспаривания или тяжбы между государственным имуществом или казной короны с одной стороны, и частным лицом с другой, государственное имущество или казна рассматриваются как обычная спорящая сторона и не будут иметь никаких преимуществ по отношению к другой стороне. Человек, который будет представлять интересы государственного имущества или короны, и которому поручено защищать ее интересы, пойдет теми же путями и будет подчиняться тем же юридическим формальностям, что и простой собственник"²⁵. Предполагалось, что на практике равенство обязательств неукоснительно соблюдать закон налагало бы на государство, по аналогии с нормами экономических взаимоотношений между гражданами, обязанность возмещать частному собственнику любой материальный ущерб, причиненный правительством в ходе выполнения своих общественных функций. Однако до издания 1 января 1810 г. манифеста о преобразовании Непременного совета в Государственный совет, к ведению которого было отнесено рассмотрение дел "о вознаграждении частных людей за имущества на государственные нужды взимаемые"²⁶, никакого юридически оформленного порядка компенсационных выплат пострадавшим собственникам не существовало.

В большинстве случаев члены Государственного совета при рассмотрении вопросов, связанных с возмещением убытков, понесенных российскими подданными по вине государства, придерживались принципа неприкосновенности частной собственности и голосовали за выплату компенсаций, но все подобные решения носили ситуационный и сепаратный характер. Например, 28 января 1811 г. на заседании Департамента государственной экономии Государственного совета рассматривалось дело о выплате частным лицам компенсации в размере 56361 руб. за потерю земель и другого недвижимого имущества в результате строительства государством Динабургской крепости. Практически безоговорочно большинством голосов было принято решение "признать требования частных людей справедливыми" и компенсировать все имущественные потери пострадавшим от деятельности властей²⁷. При этом право государства в исключительных случаях использовать частные земли для удовлетворения государственных нужд сомнению не подвергалось.

Создание Государственного совета несколько упорядочило процедуру подачи и рассмотрения прошений о возмещении убытков, но не решило главной проблемы - отсутствие закона, регулировавшего имущественные споры между гражданином и государством. Одной из причин, обусловивших такое положение, было отсутствие единства мнений о необходимости его существования. Нередко звучала мысль о невозможности нарушения права собственности вне зависимости от того, какими бы аргументами оно

не обосновывалось, а, следовательно, издание специального закона было не только не нужно, но и могло стать юридической основой для повсеместного нарушения прав собственности. Такая точка зрения изложена, например, в "Мнении адмирала Мордвинова по случаю поручения комиссии сочинения законов изложить правила для отобрания частной собственности в пользу общественную". Критикуя намерение властей законодательно оформить процесс конфискации собственности граждан, автор писал: "Сочинение правил, разрешающих прикосновение со стороны правительства к частной собственности, причинить могут более вреда нежели пользы, ...более для частных лиц притеснения нежели ограждения"²⁸. Законодательному оформлению, по его мнению, могли подлежать только способы разрешения конфликтных ситуаций, возникавших между гражданами по вопросам наследования или приобретения собственности. Одновременно с этим утверждалось, что юридическое оформление общего порядка компенсации потерь частным собственникам нецелесообразно, так как подобные случаи происходили крайне редко и являлись скорее исключением, чем правилом. Такой позиции придерживались, например, министр юстиции Д. И. Лобанов-Ростовский, военный министр П. И. Меллер-Закомельский и вице-адмирал А. С. Шишков.

В наиболее отчетливой форме дискуссии о необходимости создания действенного механизма защиты прав частного собственника в случае столкновения его интересов с потребностями государства отражены в Высочайше утвержденном положении Комитета министров от 14 июня 1821 г. "О назначении владельцам удовлетворения за отбираемую у них собственность". Данный документ состоял из двух частей: общего мнения большинства членов Комитета министров и текста особого мнения министра юстиции Лобанова-Ростовского. Помимо юридической составляющей этот источник содержит ряд характерных для представителей образованного российского общества трактовок понятия "собственность", которые отражали их оценки положения дел и общественные ожидания, связанные с модернизацией российского законодательства о собственности.

В документе принцип неприкосновенности частной собственности преподносился как хорошо известная и зафиксированная в российском законодательстве правовая норма: "По узаконениям Нашим вообще частная собственность признается во всех случаях неприкосновенною"²⁹. Данный принцип звучал как своеобразная и не требующая дополнительных доказательств аксиома, однако, одновременно, участники обсуждения отмечали, что в реальности неизбежно возникновение конфликтов интересов между частным собственником и государством: "были примеры и впредь могут встретиться, что оная должна быть взята на государственное или общественное какое-либо употребление с должным владельцу вознаграждением"³⁰. В связи с этим обстоятельством члены Комитета министров признали необходимым "на будущие времена... для единообразия в действиях самого правительства, а более для ограждения частных людей от неправильных к ним притязаний и злоупотреблений... поставить правила", содержание которых должно было ответить на следующие вопросы: "1. В каких именно случаях может быть допускаемо отобрание частной собственности. 2. Каким образом о надобностях в том должны быть делаемы представления. 3. Какой порядок соблюдать в рассмотрении представлений сих, прежде нежели оныя имеют быть внесены на Высочайшее утверждение. 4. Какая формальность должна быть исполняема в отношении назначения владельцам удовлетворения за отбираемую у них собственность"³¹. Комитет министров предложил поручить комиссии составления законов составить проект таких правил и внести его на рассмотрение Государственного совета.

Анализ Высочайше утвержденного положения Комитета министров от 14 июня 1821 г. показал, что очевидное логическое противоречие между принципом неприкосновенности частной собственности и практикой ее изъятия в пользу государства, возникавшее в сознании современников, устранялось посредством обращения к опыту европейских стран. В данном контексте не случайным представляется апелляция к европейскому законодательству: "Постановление на все сие правил Комитет считает нужным тем более, что оныя и в узаконениях других стран существуют"³². Такое обра-

щение к "чужому опыту", на мой взгляд, позволяло снять определенный психологический дискомфорт и представить обсуждаемую законодательную инициативу как обычную для развитых стран Европы правовую норму, которая не являлась инструментом подавления прав собственника.

Не менее важным элементом смыслового значения понятия "собственность", который отчетливо проявился в процессе обсуждения вопроса о разрешении имущественных споров между гражданами и государством, было признание за верховным правителем страны права и обязанности выступать в роли независимого и справедливого арбитра, в равной степени охранявшего и собственность отдельных граждан, и интересы общества в целом. Именно император, по словам министра юстиции Д. И. Лобанова-Ростовского, должен был следить за тем, чтобы случаи изъятия частной собственности с выплатой соответствующей компенсации отдельным гражданам "сколько можно реже встречались, дабы неколебать Всемилостивейше дарованные и подтвержденные всем сословиям права". Наличие у императора такой функции обусловливало необходимость установления лишь одного "общего правила", в соответствии с которым все подобные конфликты "должны... разрешаться одною Самодержавною властью указами сепаратными"³³.

Существование в сознании образованной части российского общества одновременно признания важности института собственности для дальнейшего развития страны и ожиданий действенных мер по защите интересов собственников от верховной власти было связано с представлениями о функциях государства и возникло в результате взаимодополнения смысловых значений понятия "собственность" в рамках экономического и социально-политического контекстов.

Социально-политический контекст

Дополнительные значения понятия собственность в рамках социально-политического контекста формировались в процессе определения понятий "гражданские права" и "гражданская свобода". Содержание этих словосочетаний, появившихся в лексиконе европеизированной части российского общества в начале XIX в., объяснялось через понятия "собственность" и "закон". Так, например, М. М. Сперанский, размышляя над тем, что такое "гражданская свобода", писал: "Гражданская свобода имеет два вида: свобода личная и свобода вещественная. Основание свободы вещественной есть собственность"³⁴. Не менее четко ассоциативная связь собственности и гражданской свободы просматривается в записке О. П. Козодавлева: "Свобода гражданская есть такое положение человека в гражданском обществе живущего, в каковом личная его безопасность и безопасность его собственности охраняются законами, и он совершенно удостоверен, что он, будучи законами охраняем, ...не подвергается никакому насилию или нарушению безопасности лица и собственности"³⁵.

В данном контексте собственность рассматривалась как один из неотъемлемых элементов комплекса гражданских прав, закрепленных в особом "коренном законе" или конституции. Существование подобной взаимосвязи воспринималось современниками в двух плоскостях. С одной стороны, оно отражало идеальные представления о том, с помощью каких инструментов можно реализовать права личности, и имело теоретическое обоснование в сочинениях модных европейских мыслителей. В работе "Рассуждение о гражданском и уголовном законоположении" И. Бентам прямо писал о необходимости законодательного закрепления права собственности: "Законом токмо может утвердиться постоянное и прочное обладание, достойное имени собственности"³⁶. С другой стороны, законодательное закрепление права собственности в основном законе рассматривалось на фоне действовавших в ряде государств конституций, о содержании которых российский читатель мог узнать из публикаций в российских журналах "Сын Отечества", "Дух журналов", "Вестник Европы", где нередко печатали материалы, отражавшие основные положения европейских конституционных актов³⁷. В некоторых случаях содержание и стиль предлагаемых российскому читателю мате-

риалов могли вызывать чувство недоумения от того, что в Российской империи, в отличие от ряда зарубежных государств, принцип неприкосновенности частной собственности до сих пор не закреплен законодательно. Так, например, в одном из номеров журнала "Вестник Европы" за 1802 г. в форме письма была опубликована заметка, в которой приводились основные положения конституции, принятой в одной из слаборазвитых колониальных стран. Российскому читателю сообщалось, что в одной из главнейших статей этой конституции было записано: "Собственность священна; всякий располагает ею по неограниченной воле"³⁸. Все это, на мой взгляд, способствовало формированию позитивного интеллектуально-эмоционального фона для появления проектов российской конституции, или "коренного закона", гарантировавшего право частной собственности.

Практически во всех проектах российской конституции, вышедших из-под пера М. М. Сперанского, Н. Н. Новосильцева, А. Р. Воронцова, Н. Муравьева, П. Пестеля и других авторов, право обладания частной собственностью объявлялось "священным и неприкосновенным". Наиболее четко этот принцип сформулировал Сперанский: "Всякий может располагать своею собственностью по произволу, сообразно общему закону - без суда никто собственности лишен быть не может"³⁹. Однако наряду с признанием безусловного характера права собственности практически все авторы конституционных проектов при рассмотрении взаимоотношений частного собственника и государства допускали некоторые исключения из этого правила в случае, если интересы частного собственника вступают в явное противоречие с интересами всего общества в лице государства. Так, например, в тексте ст. 26 "Конституционной Хартии Царства Польского" (1815 г.), разработанной под руководством Новосильцева и А. Чарторыйского, было провозглашено: "Всякая собственность без различия наименования и рода, находится ли она на поверхности земли, или в ее недрах и кому бы она ни принадлежала, объявляется священною и неприкосновенной. Никакая власть не может посягнуть на нее под каким бы то ни было предлогом. Всякий, посягающий на чужую собственность, почитается нарушителем общественной безопасности и, как таковой, наказывается"⁴⁰. Однако в следующей же статье авторы описывали условия, при которых право частной собственности может быть нарушено: "Правительство, тем не менее, имеет право требовать от частного лица уступки его собственности в видах общественной пользы за справедливое и предварительное вознаграждение. Закон определит порядок и случаи, в которых может применяться вышеизложенное правило"⁴¹. Аналогичная норма присутствовала и в проекте "Государственной уставной грамоты Российской империи" Новосильцева. Автор этого документа объявлял "всякую собственность... священной и неприкосновенной", подчеркивая, что "никакая власть ни под каким предлогом посягнуть на нее не может", но тут же оговаривался о праве правительства "по справедливом и предварительном вознаграждении требовать от частного лица пожертвований его собственностью для употребления оной на пользу общественную"⁴². Включение такого рода норм в проекты российского "коренного закона", с точки зрения его авторов, не подразумевало, что принцип неприкосновенности частной собственности, формально закрепленный в законе, мог остаться только на бумаге. Напротив, все подобные случаи не должны были иметь систематический характер и рассматривались как единичные исключения из общего правила. При этом подчеркивалось, что существование закрепленного законом порядка компенсационных выплат в случае изъятия собственности соответствовало нормам, установленным в ряде европейских конституций. В этом смысле ст. 27 "Конституционной хартии Царства Польского" была тождественна ст. 8 "Государственного уложения Баварского королевства": "Государство обеспечивает каждого жителя в его личности, собственности и правах. ...Никто не может быть принужден уступить свою собственность, хотя бы то было и для общественной нужды, разве сие признано будет необходимым по приговору Государственного Совета и при том не иначе, как с полным вознаграждением за уступленную частную собственность"⁴³. В основе признания за государством, в исключительных и точно определенных законом случаях, права изъятия собственности с пол-

ной или частичной компенсацией потерь пострадавшим гражданам лежало сформированное под влиянием теории общественного договора представление о роли государства в организации общественных отношений, о наличии у него особых функций, без осуществления которых невозможен социальный мир и внешняя безопасность страны.

Взаимосвязь понятий "собственность", "закон" и "государство" в рамках социально-политического контекста актуализировала проблему реализации правовых норм на практике посредством создания в России системы общественного контроля над исполнением законов, которая защищала бы граждан от произвола чиновников или деспотизма монарха. В поисках эффективного механизма исполнения законов либерально-ориентированная часть российского общества обращалась к опыту работы органов сословного представительства в развитых странах Европы. Считалось, что существовавшая там модель позволяла одновременно учитывать права личности и интересы государства. В данном контексте создание выборных органов сословного представительства при императоре преподносилось как "дух времени", отражавший ожидание народа. Ярким примером существования таких настроений в российском обществе может служить статья "Чего требует дух времени? Чего желают народы?", опубликованная в 1819 г. В ней, наряду с критикой идей социального равенства, была высказана мысль о возможности реализации на практике принципа неприкосновенности частной собственности посредством создания выборных органов представительного правления: "Пускай мечтатели вымышляют несбыточные проекты обновления государств и возрождения народов! Народы не льстятся химерами: они желают существенного...; стесненные в правах личности и собственности, ищут неприкосновенности прав сих. ...Многочисленными опытами дознано, что всякое сословие, под влиянием Правительства состоящее, не может быть надежным охранителем Государственного Уложения. Природные блюстители оного суть - народные представители. ...Чрез них народ имеет свой голос, который есть тогда по истине глас Божий - при них личность и собственность каждого остается неприкосновенною"⁴⁴.

Признание органов сословного представительства в качестве одного из действенных инструментов соблюдения прав собственности граждан прозвучало и в официальной речи императора на открытии в марте 1818 г. польского Сейма. Александр I, обозначая главные задачи, стоявшие перед депутатами, выразил уверенность в том, что они смогут "постановить законы, которые будут служить к ограждению драгоценных благ: безопасности лиц ваших, собственности и свободы ваших мнений"⁴⁵. Аналогичное понимание задачи выборных органов представлено было в "Мнениях..." о реформировании и правах сената С. П. Румянцева, Н. С. Мордвинова, А. Р. Воронцова, а также в конституционных проектах Сперанского, Новосильцева, Мордвинова⁴⁶. Внимательный анализ текстов данных проектов позволил выявить особенность, характерную для понимания смыслового значения понятия "собственность": правом отстаивать принцип неприкосновенности частной собственности должны быть наделены только лица, обладавшие собственностью. В этой связи далеко не случайным представляется то, что во всех подобных проектах того времени избирательное право было ограничено имущественным цензом. Наличие собственности у претендентов на роль помощников российского императора считалось непременным условием их вхождения в правительственные сферы. Иногда авторы конституционных проектов выдвигали тезис, провозглашавший, что "люди, имеющие собственность, все без различия должны быть допускаемы к участию в правах политических"⁴⁷. Обладание собственностью уже само по себе являлось показателем способности человека осуществлять всесторонний анализ ближайших и отдаленных последствий принимаемых им решений. Считалось, что собственность воспитывала в человеке чувство ответственности, а следовательно, служила дополнительной гарантией принятия депутатом "взвешенного" решения. Подобное объяснение целесообразности введения имущественного ценза кристаллизовалось в не требующей доказательств аксиоме: "Чем более человек приемлет участия в собственности, тем естественно более он печется о ея сохранении"⁴⁸. Постепенно сформировалось убеждение, что любой собственник, получив новый для него статус

законодателя, всегда будет бережно относиться к свободе и собственности другого человека, так как в случае принятия нормативных актов, ущемляющих право на обладание собственностью, он вступит в противоречие со своими личными интересами.

В текстах различных авторов, раскрывавших содержание предполагаемого "коренного закона", правом собственности должны были быть наделены все российские подданные вне зависимости от их сословной принадлежности. Однако в большинстве случаев, провозглашая всеобщность права собственности, авторы признавали несоответствие данного тезиса и российской действительности. В записке "О принципах управления государством" Мордвинов точно обозначил это противоречие: "В праве собственности нет различия в отношении кому она принадлежит. Таковое различие не существует ни в каких землях, а между нашими законами нет ничего подобного"⁴⁹.

Противоречие между теоретически обоснованным тезисом об универсальности прав собственности и российской действительностью было очевидным при описании взаимоотношений двух основных сословий - дворянства и крестьянства. Наиболее отчетливо различие правового положения данных сословий в отношении права собственности проявлялось в ходе дискуссий о возможности смягчения, а в перспективе и отмены крепостной зависимости крестьян. При этом в текстах различных статей, проектов и записок, содержательно раскрывавших отношение современников к данной проблеме, понятие "собственность", наряду с понятием "свобода", было ключевым для обозначения принципиальных позиций всех заинтересованных сторон. Повышенное внимание современников привлекали два взаимосвязанных аспекта данной проблемы: 1) тождественны ли право обладания недвижимой собственностью и право управления крепостными крестьянами? 2) возможно ли, и на каких условиях, освобождение крестьян и юридическое закрепление за ними права собственности на землю?

По первому вопросу внимательный российский читатель мог найти два противоположных мнения. С одной стороны, утверждалась невозможность существования права собственности на людей, так как это противоречило "естественным правам" человека. Например, А. П. Куницин отмечал, что "никто не может приобресть права собственности на другого человека, ни противу его воле, ни с его согласия"⁵⁰. С другой стороны, акцентировалось внимание на реальном положении крестьянина, который фактически был собственностью помещика. Так, например, в сочинении К. Арсеньева "Начертание статистики российского государства", представляющим собой обзор социально-экономического положения России, положение крестьян описывалось следующим образом: "Помещичьи крестьяне суть самый многочисленный разряд между поселянами. Они составляют собственность высшего класса граждан, дворян"⁵¹. Сопоставление множества подобных высказываний в текстах различных авторов позволяет говорить об осознании современниками противоречия между нормами права и исторически сложившейся традицией.

В правительственных кругах России в начале XIX в. обращение к вопросу о наличии у помещиков юридически закрепленного права собственности на крепостных крестьян проходило на фоне обсуждения целесообразности установления запрета на продажу людей без земли. В ходе дискуссии в Государственном совете Н. С. Мордвинов, А. Р. Воронцов, Н. П. Румянцев, А. Б. Куракин, О. П. Козодавлев и другие высказывали сомнение в справедливости широко распространенного в дворянских кругах убеждения, что право помещика решать судьбу проживающих на его территории крестьян являлось неотъемлемым атрибутом права земельного собственника. В 1801 - 1820 гг. все они неоднократно говорили о недопустимости отождествления права собственности на землю с нравственными обязательствами помещика оказывать покровительство обрабатывающим ее крестьянам. Подобное разграничение признавалось вполне очевидным. Собственность на "вещи" объявлялась "естественным" и неотъемлемым правом, которое могло и должно быть закреплено законодательно, а сформированная веками практика обладания людьми рассматривалась, чаще всего, как исторически сложившаяся форма межличностных взаимоотношений крестьян и помещиков, которая должна была бы согласовываться с нормами христианской морали. Особенно отчетливо такая

позиция прослеживается в работах Мордвинова. В мнении "По делу о продаже людей без земли" он сформулировал главное отличие права собственности на землю от права распоряжения людьми: "Право собственности дает неограниченное обладание над вещами, право начальства имеет свои пределы и взаимное нравственное соотношение между повелителями и повинующимися, между господином и слугою"⁵². Подчеркивая, таким образом, условность правового положения душевладельца, Н. С. Мордвинов утверждал, что поскольку "право собственности распространяется только на вещи, то человек не может быть собственностью другого человека"⁵³. Исходя из этого, не требующего дополнительных доказательств, постулата считалось, что любой индивид, вне зависимости от его сословной принадлежности, должен был иметь возможность самостоятельно распоряжаться собой и своим имуществом.

Двойственность позиции по вопросу о собственности помещиков на крестьян прослеживается и в различных проектах отмены крепостной зависимости в России. Как правило, их авторы, предваряя конкретные предложения, направленные на улучшение положения крестьян историей формирования в России крепостного права, констатировали отсутствие юридических оснований для отождествления права собственности на землю и права управления крестьянами. В "Рассуждении о постепенном освобождении крестьян из-под рабства" Козодавлев обращал внимание на это обстоятельство, подчеркивая, что "право приобретения недвижимого имения или, яснее сказать, право на деревни и на владение ими, разумелось... единственно о земле, а не о людях... и история Отечества нашего, а паче законы российские доказывают, что право собственности на деревни основывается на праве приобретать землю и владеть ею"⁵⁴. При этом он признавал существование в России исторически сложившейся традиции закрепления крестьян за собственником земли, которая привела к слиянию в сознании помещиков права собственности на землю и права управления крестьянами: "Распространяться в доказательствах, что рабство есть постыдное человечеству установление, что оно основано не на праве, но на злоупотреблении власти, на насилии... будет излишним... Но с другой стороны, взирая на рабство, яко на установление, уже довольно давно в России существующее и обычаем и временем укоренившееся, из коего выходят обязанности и права, утверждающие собственность некоторых членов общества, не могу я сказать, что не нарушая прав собственности, не оскорбляя многих, невозможно вдруг уничтожить сего установления"⁵⁵.

Сложившаяся веками практика полного контроля помещика за жизнью крестьянина, возможность передачи по наследству, дарения и купли-продажи "крестьянских душ", сформировала в сознании большинства дворян-землевладельцев уверенность в наличии у них законного права собственности на крестьян. Учитывая этот факт, практически все авторы проектов отмены крепостного права предлагали выплату денежных компенсаций помещику за утрату доходности их собственности в результате освобождения крестьян. Ярким примером таких предложений может служить проект Мордвинова, в соответствии с которым крестьянин выкупал личную свободу. Сумма компенсации зависела от трудоспособности и, соответственно, доходности для землевладельца освобождаемого работника⁵⁶. В различных вариантах подобная схема встречается в большинстве проектов освобождения крестьян, созданных в первой четверти XIX в.

Второй стороной проблемы "ликвидации рабства" в России был вопрос о возможности наделения крестьян правом собственности. Впервые он был четко сформулирован при обсуждении в Негласном комитете проекта манифеста "О привилегиях и вольностях". В примечаниях к данному документу Воронцов предлагал рассмотреть такой вопрос: "Не сможем ли мы предложить... крестьянам... право на покупку незаселенных земель, ...затем позволить им узаконить все это через суд и на свое собственное имя, а не прибегать к подставному, как они делают всегда, гарантировать теперь им эту земельную собственность, как и всем другим членам общества?"⁵⁷. При этом Воронцов подчеркивал, что в случае реализации данного предложения произойдет "увеличение количества производимых продуктов", а крестьяне научатся "чувствовать интерес" и

"уважение к собственности"⁵⁸. В данном контексте понятие "собственность", так же как и применительно к собственности помещиков, употреблялось в тесной взаимосвязи с понятиями "доходность" и "благосостояние".

В конце 1801 г. вопрос о даровании крестьянам права собственности был переведен в сферу публичного обсуждения. Этому способствовал указ 12 декабря 1801 г. "О предоставлении купечеству, мещанству и казенным поселянам приобретать покупкою землю", в соответствии с которым государственные крестьяне получали право купли-продажи земли⁵⁹. В феврале 1803 г. право приобретения недвижимой земельной собственности было распространено и на частновладельческих крестьян, освобожденных по инициативе помещика с заключением особого договора, регламентировавшего порядок выкупной операции. В ст. 8 указа "Об отпуске помещиком крестьян своих на волю по заключении условий, на обоюдном согласии основанных" подчеркивалось, что крестьяне, в полном объеме выполнившие все условия договора, становились собственниками земли: "Как скоро исполнением условий крестьяне таковые получают землю в собственность: они будут иметь право продавать ее, закладывать и оставлять в наследие; ...равно имеют они право вновь покупать земли"⁶⁰. При этом внимание было акцентировано на том, что инициировать начало процедуры освобождения крестьянина и наделения его землей мог только помещик, являвшийся законным собственником земли. Четкость определения прав собственника в указе от 20 февраля 1803 г., а также в тексте опубликованных в "Санкт-Петербургском журнале" "Правил... в руководство министру внутренних дел при рассматривании условий между помещиками и крестьянами"⁶¹, укрепляла уверенность в наличии у государства стремления соблюдать интересы собственников при решении сложных социальных проблем.

Признание возможности и необходимости наделения крестьян правом собственности было неотъемлемой частью многих проектов ликвидации крепостного права. Чаще всего в текстах различных авторов, особенно после указа 12 декабря 1801 г., высказывалось предложение расширить круг лиц, имевших право приобретать недвижимую собственность посредством включения в число потенциальных собственников крепостных крестьян. В большинстве случаев предполагалось, что такое право крестьянин получал бы в результате выкупа земли у помещика. При этом подчеркивалось, что сложность и большая общественная значимость вопроса обусловливала необходимость активного участия государства, которое постепенно посредством законодательства должно было подготовить общество к переменам. Именно таким образом должно было действовать правительство, по мнению Е. Ф. Канкрина, представившего в 1818 г. свой проект решения крепостного вопроса. В соответствии с разработанным им планом действий правительства, в 1820 г. следовало бы издать указ о том, что "в существующих у нас постановлениях нет закона, воспрещающего крепостным людям приобретать в собственность, что дом его и движимость составляют его неотъемлемую принадлежность, что он может покупать земли и прочее"⁶². В перспективе, ориентировочно к 1850 - 1880 гг., свободный крестьянин станет полноправным собственником и "земли объявляются собственностью каждого семейства под условием уплаты известных повинностей, сообразных с владеемым участком"⁶³. Все это, по словам Канкрина, приведет к положению, когда "крестьянин будет пользоваться настоящим благосостоянием", а производительность возрастет более чем в 20 раз⁶⁴. Однако все эти позитивные ожидания могли стать реальностью только в том случае, если реформа будет проводиться постепенно и под контролем правительства.

Таким образом, в первой четверти XIX в. понятие "собственность" употреблялось в контексте поиска решения крепостной проблемы и подразумевало, что освобождение крестьян, если и могло быть осуществлено, то только при условии соблюдения интересов дворян-собственников, и только под контролем государства. Именно эти два условия, в том или ином виде, присутствовали в многочисленных проектах, записках или особых мнениях по этому вопросу А. А. Аракчеева, А. Р. Воронцова, Д. А. Гурьева, М. А. Балугьянского, Е. Ф. Канкрина, П. Д. Киселева, О. П. Козодавлева, В. П. Кочубея, Н. С. Мордвинова, С. О. Потоцкого, С. П. Румянцева, М. М. Сперанского. Практически

все они признавали невозможность одномоментного освобождения крестьян с безвозмездным наделением их землей. Аргументируя необходимость подготовительного периода и процедуры выкупа земель у помещика, авторы проектов обращали внимание на то, что "свобода" и "собственность" предполагают определенный уровень "просвещения" личности. С одной стороны, для эффективного управления собственник должен был обладать рядом деловых и морально-нравственных качеств, а с другой - наличие собственности могло способствовать их формированию. Косвенным подтверждением наличия такой взаимосвязи может служить высказывание В. Кокса, приведенное К. Арсеньевым в начале XIX в.: "Доколе... народ не имеет личной безопасности и не уверен в своей собственности, дотоле нельзя ожидать благодетельной перемены в нравах народных"⁶⁵. В сочетании с распространенным в России представлением о невежественности крестьянства подобная взаимосвязь понятий "собственность" и "просвещенность" приводила к признанию необходимости соблюдения осторожности при решении крестьянского вопроса, целесообразности проведения своевременного анализа ответной реакции крестьян на любые действия правительства, направленные на изменение их правового положения.

Проведенный анализ содержания понятия "собственность" в первой четверти XIX в. показал многозначность его трактовок современниками. Одновременно с признанием европейского принципа неприкосновенности частной собственности были сформированы дополнительные элементы значения понятия "собственность", возникавшие в результате взаимного влияния экономического и социально-политического контекстов его употребления. Являясь элементом системы понятий, это слово имело логические и функциональные связи с другими понятиями, с помощью которых стала возможна корректировка его европейского содержания и адаптация к российским условиям. В рамках экономического контекста внимание современников было акцентировано на взаимосвязи понятий "собственность", "закон", "общественное благо", что позволяло достаточно четко обосновать возможность существования механизмов изъятия собственности частных лиц, в том случае, если это необходимо государству. Использование понятия "собственность" в социально-политическом контексте сопровождалось многочисленными ссылками на особенности социальной структуры российского общества. В результате всесословный характер права частной собственности, провозглашенный в сочинениях модных европейских мыслителей, хотя и был признан справедливым, подвергся определенной корректировке, которая проявилась в установлении смысловой взаимосвязи с понятием "просвещение", обозначавшим способность личности анализировать происходящие процессы и принимать взвешенные решения. Данная взаимосвязь достаточно четко просматривается как в проектах создания каких-либо выборных органов сословного представительства, так и при обсуждении условий решения крепостной проблемы. Все это, в совокупности с исторически сложившимся доминированием государства во всех сферах жизни общества, обусловило нестабильность института собственности в России, проявлявшуюся в том, что в каждом конкретном случае могли быть сформулированы убедительные аргументы для обоснования нарушения права личности на обладание частной собственностью.

Примечания

¹ Подробнее см.: Копосов Н. Е. История понятий вчера и сегодня // Исторические понятия и политические идеи в России XVI - XX вв. Сб. науч. работ. Источник. Историк. История: Вып. 5. СПб., 2006. С. 9 - 33.

² См.: Исупов К., Савкин И. Русская философия собственности (XVIII - XX вв.). СПб., 1993; Пайпс Р. Собственность и свобода. М., 2000; Собственность в России: Средневековье и раннее новое время. М., 2001; Право собственности в русской и западной традиции: история и современность. Краснодар, 2001; Неклюдов Е. Г. Проблема "многовладельческой" собственности и попытки ее решения заводовладельцами в первой половине XIX в. // Социально-экономическое и политическое развитие Урала XIX - XX вв. Екатеринбург, 2004; и др.

³ См.: Каменский А. Б. Крещенная собственность в законодательстве XVIII в. // Представления о собственности в российском обществе XV - XVIII вв. Проблема собственности в общественном сознании и правовой мысли феодальной эпохи. М., 1998. С. 150 - 192; Долгих А. Н. Вопрос о продаже людей без земли в политике российского самодержавия в 1820 - нач. 1830 гг. // Вехи минувшего. Ученые записки Липецкого гос. пед. ин-та. Вып. 2. Липецк, 2000. С. 29 - 51; его же. Вопрос о праве владения людьми в российском законодательстве конца XVIII - первой четверти XIX в. // Проблемы российской истории. Вып. VII. М. - Магнитогорск, 2006. С. 283 - 305; Валиахметова А. А. Исторические предпосылки развития частной собственности на землю в России (XV - перв. пол. XIX вв.) // Право собственности: история и современность. Уфа, 2003; Ковальчук М. А., Тесля А. А. Земельная собственность в России: правовые и исторические аспекты (XVIII - перв. пол. XIX вв.) Хабаровск, 2004; и др.

⁴ См.: Козеллек Р. Социальная история и история понятий // Исторические понятия и политические идеи в России XVI - XX века. СПб., 2006. С. 33 - 53; Geschichtliche Grundbegriffe. Historisches Lexikon zur politisch-sozialen Sprache in Deutschland / Hrg. Von O. Brunner, W. Conze, R. Koselleck. Stuttgart, 1972 - 1993. Bd. 1 - 8.

⁵ См.: Тимофеев Д. В. Соотношение понятий "закон" и "свобода" в правительственных проектах и российской публицистике первой четверти XIX века // Проблемы истории, филологии, культуры. Вып. XVI / 3. М.; Магнитогорск; Новосибирск, 2006. С. 83 - 97; его же. Власть и собственность в России: идеальные модели экономических взаимоотношений личности и государства в проектах представителей правительственной элиты первой четверти XIX века // История предпринимательства в России: XIX - XX вв.: Вып. 2. Сб. ст. СПб., 2006. С. 170 - 185.

⁶ Словарь Академии Российской. Ч. IV. СПб., 1793. С. 398 - 399.

⁷ Опыт о народном нравоучении // Русский вестник. 1812. N 5. С. 14.

⁸ Там же. С. 40, 42.

⁹ Там же. С. 19.

¹⁰ Обозрение краткой истории торговых революций // Санкт-Петербургский журнал. 1809. N XVII, июль. С. 109.

¹¹ РГИА,ф. 1149, оп. 1,д. 10, л. 367. Жихарев С. П. Записки современника. М., 1989. С. 30. См.: Тургенев Н. И. Россия и русские. М., 2001. С. 69.

¹⁴ См.: Яковкина Н. И. Русское дворянство первой половины XIX века. Быт и традиции. СПб., 2002.

¹⁵ Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало XX вв.): генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. В 2 т. Т. 1. СПб., 2003. С. 114.

¹⁶ Мордвинова Н. Н. Воспоминания об адмирале Николае Семеновиче Мордвинове и о семействе его. Записки дочери // Записки и воспоминания русских женщин XVIII - первой половины XIX века. М., 1990. С. 431.

¹⁷ Там же. С. 427.

¹⁸ Чем правительство способствует народному обогащению. Из сочинения г. Сея // Архив государственного хозяйства. Ч. 1. 1816: Из духа журналов. 1816. Ч. 9 - 16. СПб., 1816. С. 6.

¹⁹ Ответ на задачу Вольного экономического общества, в 1812 г. предложенную, сочиненный коллежским советником и кавалером Людвигом Якобом, и удостоенный Высочайше пожалованного за сию задачу награждения золотой медалью во 100 червонцев // Труды вольного экономического общества. 1814. Ч. 66. С. 61.

²⁰ РГИА, ф. 1166, оп. 1. Т. XVI, д. 2, л. 20.

²¹ Герман И. О составлении народных таблиц // Статистический журнал. Т. 1. Ч. 1. 1806. С. 30.

²² РГИА, ф. 1154, оп. 1. Т. XVI, 1817, д. 2, л. 21.

²³ См.: Тургенев Н. И. Указ. соч. С. 69 - 71.

²⁴ ПСЗ-I. Т. XXVII. N 20388. С. 232 - 233.

²⁵ Воронцов А. Р. Articles ou materiaux qui peuvent server a la confection d'un edit ou manifeste de privileges, franchises etc. // Русский архив. 1908. Кн. 2. N 6. С. 11.

²⁶ ПСЗ-I. Т. XXXI. N 24064. С. 8.

²⁷ См.: Архив Государственного Совета: В 10 т. Т. 4. Царствование императора Александра I (1810 - 19 ноября 1825 г.). Журналы по делам департамента государственной экономии. СПб., 1881. С. 1453 - 1454.

²⁸ Мнение адмирала Мордвинова по случаю поручения комиссии сочинения законов изложить правила для отобрания частной собственности в пользу общественную // Чтения в императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете (далее - ЧИОИДР). 1858. Кн. IV, октябрь-декабрь. Разд. V. С. 137 - 138.

²⁹ ПСЗ-I. Т. XXXVII. N 28646. С. 732.

³⁰ Там же.

³¹ Там же.

³² Там же.

³³ Там же. С. 733.

³⁴ Сперанский М. М. План государственного преобразования: (Введение к уложению государственных законов 1809 г.) М., 2004. С. 33 - 34.

³⁵ Козодавлев О. П. Рассуждение о постепенном освобождении крестьян из-под рабства и о способах, коими безопасно можно ввести между ими гражданскую свободу (около 1818 г.) // Дворянские проекты решения крестьянского вопроса в России конца XVIII - первой четверти XIX в. Сб. документов. Липецк, 2003. С. 146.

³⁶ Беншам И. Рассуждение о гражданском и уголовном законоположении. Т. 2. СПб., 1806. С. 41.

³⁷ См., напр.: Государственный устав испанской монархии // Вестник Европы. 1813. N 13 - 14; Новая конституция Франции, изданная под названием дополнительного акта к государственным конституциям // Дух Журналов. 1815. Ч. 3. Кн. 20; О конституции Норвежского государства // Вестник Европы. 1816. Ч. 88. N 16; Государственное уложение Баварского королевства // Дух журналов. 1818. Ч. 31, ноябрь; Государственное уложение Великого герцогства Баденского // Дух журналов. 1818. Ч. 31, декабрь; Конституция Северо-Американских областей // Дух Журналов. 1820. Ч. 38. Кн. 2 - 4; и др.

³⁸ Письмо из С. Доминго, Французского Американского острова // Вестник Европы. 1802. N 2. С. 80. Сперанский М. М. Указ. соч. С. 33.

⁴⁰ Конституционная Хартия 1815 года и некоторые другие акты бывшего Царства Польского 1815 - 1881. СПб., 1907. С. 42. Там же.

⁴² См.: Антология мировой политической мысли. В 5 т. Т. 3: Политическая мысль России X - первой половины XIX века. М., 1997. С. 647 - 654.

⁴³ Государственное уложение Баварского королевства // Дух журналов. 1818, ноябрь. С. 543 - 544.

⁴⁴ Чего требует Дух времени? Чего желают народы? // Архив истории и политики: из Духа журналов 1819 года. СПб., 1819. С. 10 - 11.

⁴⁵ Речь, произнесенная Его Императорским Величеством при открытии Сейма Царства Польского в 15/27 день марта 1818 года в Варшаве // Архив исторический и политический: из Духа журналов 1818 года. СПб., 1818. С. 98.

⁴⁶ Подробнее см: Тимофеев Д. В. Европейские идеи в России: восприятие либерализма правительственной элитой в первой четверти XIX века. Челябинск, 2006. С. 153 - 186.

⁴⁷ РГИА, ф. 1167, оп. 1. Т. XVI, д. 65 а, л. 101 - 102.

⁴⁸ Там же, л. 100.

⁴⁹ Там же, ф. 994, оп. 2, д. 124, л. 14.

⁵⁰ Куницин А. Л. Право естественное. Ч. 1. СПб., 1818. С. 81.

⁵¹ Начертание статистики российского государства, составленное главного педагогического института адъюнкт-профессором Константином Арсеньевым. Ч. 2. СПб., 1819. С. 86.

⁵² Мнение адмирала Мордвинова по делу о продаже людей без земли // ЧИОИДР. 1859. Кн. И., апрель - июнь. Разд. V. С. 1 - 2.

⁵³ Там же.

⁵⁴ Козодавлев О. П. Указ. соч. С. 147 - 148.

⁵⁵ Там же. С. 148.

⁵⁶ РГИА, ф. 1167, оп. 1. Т. XVI, 1826, д. 34.

⁵⁷ Воронцов А. Р. Указ. соч. С. 17. Там же.

⁵⁹ ПСЗ-I. Т. XXVI. N 20075. С. 862 - 863.

⁶⁰ Там же. Т. XXVII. N 20620. С. 463.

⁶¹ См.: Санкт-Петербургский журнал. 1804. N 6, июнь. С. 11 - 16.

⁶² Крестьянский проект Е. Ф. Канкрина (1818 г.) // Дворянские проекты решения крестьянского вопроса в России конца XVIII - первой четверти XIX в. Сб. документов. Липецк, 2003. С. 167.

⁶³ Там же. С. 168.

⁶⁴ Там же.

⁶⁵ Начертание статистики российского государства... С. 90.