Рейтинг
Порталус

Документальная проза

Дата публикации: 31 октября 2015
Публикатор: Научная библиотека Порталус
Рубрика: САМИЗДАТ: ПРОЗА
Источник: (c) http://portalus.ru
Номер публикации: №1446288665


Бабушка, Grandmere, Grandmother...

Воспоминания внуков и внучек о бабушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX - XX веков

М.: Этерна, 2008

 

Как говаривал товарищ Дынин - директор пионерлагеря из фильма "Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен": "Когда я был маленький, у меня тоже была бабушка..."

Бабушки были у всех, только не все застали их в живых. И тем, кто не застал, можно только посочувствовать. Потому что бабушка - это любовь, тепло, дом, уют, понимание. Это искренняя и бескорыстная, ничего не требующая взамен привязанность, которую ценишь больше всего, когда ее лишаешься. Это живая память, соединяющая настоящее с прошлым и даже "позапрошлым". Одна из самых замечательных русских мемуарных книг - "Рассказы бабушки", записанные Д. Благово, - рассказ о пяти поколениях, которые героиня помнила, и о бесчисленных страницах прошлого, о которых она знала от собственных бабушек (отрывки из этих воспоминаний предстанут перед читателем настоящей книги). Многие из нас - благодаря бабушкам - воспринимают давно ушедшие времена как пережитое самими, как собственное воспоминание.

Бабушки бывают всякие - знаменитые и безвестные. Бывают молодые бабушки, некоторые из которых так и не успевают состариться. И у каждой собственная судьба и своя история, и своя любовь. Собрать истории разных бабушек, воспоминания и рассказы о них - богатая идея, достойно воплощенная составителем Е. В. Лаврентьевой.

В первой части книги - воспоминания наших современников, истории, во многом схожие: их объединяет исторический фон XX века - войны, разруха, репрессии, коммуналки... При этом сами героини очень разные - поповны, дворянки, крестьянки, кто-то более удачлив, кто-то менее. Что объединяет их - несгибаемый внутренний стержень и неизбывная любовь внуков, а иногда и непоправимая вина - за то, что недослушали, недопоняли, недолюбили.

Вторая часть - отрывки из мемуарной классики. Внуки ведь тоже бывают разные. В числе тех внуков, которые рассказывают здесь о своих бабушках, - Лев Толстой и Константин Коровин, Анна Керн и Дмитрий Григорович, Сергей Глинка и Владимир Соллогуб, Яков Полонский и Сергей Витте, Софья Гиацинтова и Маргарита Волошина.

Вера Бокова

 

Одна из героинь книги - Наталья Петровна Кончаловская

стр. 57
Таинства игры: Аделаида Герцык и её дети

М.:Эллис Лак, 2007

 

Название этой книге дала строка из Максимилиана Волошина, который высоко ценил стихи Аделаиды Герцык (1875 - 1925). Поэтесса и в самом деле была таким homo ludens, "человеком играющим", рассматривающим Игру (в кантовско-шиллеровском смысле) основой всякого творчества и всякой культуры. Однако книга посвящена не только ей, но и ее тоже весьма одарённым сыновьям от знаменитого в начале XX века издателя популярного журнала "Вопросы жизни" Д. Е. Жуковского - Даниилу (1909 - 1938) и Никите (1913 - 1995). Каждому из этих трех персонажей отводится отдельная часть книги, а в приложении даются документы их биографий.

Игра была для Аделаиды Герцык главным педагогическим средством. Всякую расхлябанность, душевную смуту и лень, замеченную в детях, она тут же искореняла напоминанием о необходимости творчества в жизни. Где есть творчество, там не может быть уныния и праздности (матери всех пороков). Это настолько прочно вошло в самый состав личности сыновей, что никакие жизненные передряги не могли выбить их из колеи. Даниил продолжал творить даже в орловской тюрьме, куда был заключен за публичное (хоть и в камерном кругу) чтение запрещенных стихов друга семьи Волошина. Фрагменты им написанного (прозы и статей о стихосложении) были недавно опубликованы в различных журналах и снискали признание критики (И. Роднянская в "Новом мире" даже заметила, что "мы лишились в его лице своего Марселя Пруста"). Но в 1938 году Даниил Жуковский был расстрелян в ходе очередной компании борьбы с "бывшими", то есть дворянами.

Получивший высшее медицинское образование и старавшийся держаться подальше от столиц, Никита прожил значительно дольше брата. Он сумел осуществить себя в прекрасной, дружной многодетной семье. Но был не чужд - по семейной традиции - культурных и литературных интересов, о чем свидетельствуют приводимые документы.

Почему-то кажется, что все расщелины и обвалы эпохи куда ярче запечатлеваются в судьбах даже не знаменитостей, а таких вот людей - раскрыться и стать знаменитыми которым помешало вовсе не отсутствие способностей. Помешала сама эпоха.

Юрий Архипов

стр. 58
Ивнев Р.

Жар прожитых лет

СПб.: "Искусство - СПБ", 2007

 

Давно ставшее штампом словосочетание "человек-эпоха", тем не менее, как нельзя лучше подходит к автору этой книги. Его жизнь вместила сразу несколько эпох - Серебряный век и обе революции, Гражданскую и Великую Отечественную, сталинские репрессии, хрущёвскую "оттепель" и брежневский застой... У самого обычного человека за это время накопилось бы немало интересных воспоминаний, а про Михаила Александровича Ковалёва (1891 - 1981), известного под именем Рюрика Ивнева, и говорить нечего. Среди его друзей и собеседников были Блок и Ахматова, Горький и Маяковский, Хлебников и Клюев... Есенин посвящал ему стихи: Я одену тебя побирушкой, / Подпояшу оструганным лыком. / Упирался толстою клюшкой, /Уходи ты к лесным повиликам... Одно время Ивнев работал секретарём у наркома просвещения Луначарского... Богатейший жизненный материал в сочетании с литературным даром, наблюдательностью и трезвой самоиронией (в отличие от многих мемуаристов, твёрдо стоящих на позиции "я - гений, остальные...") делают рассказ о времени и о себе очень живым и достоверным. Даже когда речь идёт не только о знаменитых современниках, но и "маленьких" людях.

Например, об обитателях грузинского городка Каре, куда семья Ковалёвых переехала после смерти отца. Местный булочник - огромный, бородатый, добродушный - похож на сказочного Деда Мороза. Не менее живописен сумасшедший Галуст, бывший миллионер, а ныне оборванец, чья судьба будто списана из остросюжетного романа: В одну несчастную для Галуста ночь сгорел его самый большой в Карее магазин колониальных товаров... Про его владельца потом говорили: лёг спать миллионером, а проснулся нищим. Эта история не прошла бесследно для маленького Миши: Я... начал чувствовать непрочность благополучия и бренность могущества денег.

Зато он почувствовал могущество поэтического слова. Писать стихи начал 10-летним, продолжил в кадетском корпусе в Тифлисе и в Петербургском университете (диплом юриста получил уже в Москве). Студентом познакомился с Александром Блоком (заметившим: Всё, что вы рассказали о себе, гораздо лучше того, что вы напечатали), Вячеславом Ивановым (Чтобы написать один настоящий сонет, вам нужно написать ещё сто), Фёдором Сологубом (Не советую вам торопиться с публикациями... Время ваше придёт, и вы это почувствуете)... В конце 1912 года издал первый сборник стихов и прочёл первую газетную рецензию: Ещё один поэт появился, и, конечно, футурист. Ныне мода пошла на славянские имена. Новорожденный поэт Рюрик Ивнев, очевидно чувствуя, что лавры его не ожидают, назвал свою книгу "Самосожжение". Надо отдать справедливость, что эпиграф из Библии всё же удачен. "Ты носишь имя, будто жив, но ты мёртв".

Лихой рецензент ошибся - впереди была долгая жизнь: "Возвращение в Тифлис" и "Стойло Пегаса", "Владивосток" и "Камчатка", "Максимилиан Волошин" и "Поэты Армении" (названия глав)... Хотя лучше всего об этом сказано стихами:



...Но если жизнь я начал бы с начала,
Всё повторил бы, как закон судьбы:
От пыли серпуховского вокзала
До звёзд дрожащих золотой резьбы.


Ольга Рычкова

стр. 59
Голицын В.

Дневник 1917 - 1918 М.: Захаров, 2008

 

 

Князь Голицын. Сергиев Посад. Фото М. М. Пришвина. 1930-е

Представитель древнейшего русского рода, князь Владимир Михайлович Голицын (1847 - 1932) был видным государственным деятелем рубежа веков, истинным службистом старой формации, когда интересы государства ставились неизмеримо выше личных выгод. С 1896 по 1905 годы он был городским головой Москвы и вошел в историю как, пожалуй, лучший руководитель столичного хозяйства. Не его вина, что он в 1905 году не смог уберечь город от беспорядков, охвативших всю Россию. Удалившись, что называется, на покой, князь не перестал следить за бурно развивающимися событиями и продолжал доверять свои размышления неизменному спутнику - дневнику. Голицын вел его непрерывно и ежедневно на протяжении 67 лет - с 1865 года до самой смерти. Всего накопилось тридцать три тома записей, выполненных весьма неразборчивым почерком. При подготовке одного только - пока первого - потребовалась весьма длительная и напряженная работа внука автора, известного художника Иллариона Голицына.

"Вопрошать себя, всматриваться в свою душу" и "вопрошать всё окружающее" - вот в чём видел князь Голицын неотъемлемый удел человека. Дневник самого трагичного за всю историю России года полон примет этого грозного времени. Но здесь не эмоции, как, например, в "Окаянных днях" Бунина, а трезвый и напряженный анализ, устремленный к будущему, к перспективам развития страны:

Что воспоследует у нас после всего пережитого за эти годы и при наличности новых элементов, вступивших в область государственных задач, со своими новыми для нас веяниями, инстинктами и идеалами? Одно мне кажется неизбежным - это создание федеративного строя. Мне представляется, что это будет единственным надежным средством избежать расчленения национального или географического. А, по-видимому, всё клонится к таковому. Хотелось бы верить, что у нас создастся правовой конституционный строй. Мне кажется, что такой строй - единственное наше спасение...

К сожалению, умные мысли умных государственных мужей почему-то остаются в России невостребованными. Вот главный урок, преподносимый этой мудрой книгой. Урок горький, но, может быть, еще не безнадёжный?

Юрий Архипов

стр. 60
Вишневский А.

Перехваченные письма: Роман-коллаж

М.: ОГИ, 2008

 

Если попытаться выразить суть книги в двух словах, то слова эти будут - "скрещение судеб". Причем судеб подлинных: роман состоит из фрагментов писем, дневников, воспоминаний, записных книжек и прочих документов эпохи. Хотя поначалу может показаться, что персонажи книги не связаны между собой. Взгляд Анатолия Вишневского, называющего себя Осветителем, подобно лучу прожектора выхватывает из мрака прошлого разрозненные фрагменты, световые пятна. Вот граф Дмитрий Татищев осенью 1918 года пишет жене из Петропавловской крепости (его, ярославского губернатора, арестовали после отречения царя): В одной камере нас находится 15 человек, было 16... За всё время выпустили два раза в коридор минут на 10 - 15... Вши нас буквально заедают. Морят голодом буквально. Жидкий суп или, вернее, грязная вода, восьмушка хлеба и полселёдки... С ним его сын Николай - будущий красноармеец, белогвардеец и эмигрант. А вот отрывок из дневника поэта русской эмиграции Бориса Поплавского (Париж, весна 1929 т.): Дни эти пустые, с обрывками медитации, с беготнёй по лестницам метро... Бунин был мил в метро. Хорошо было с Тарнопольским утром на Marche' пить чай у евреев. Лето должно быть сладкое, а не золотое... Вот фрагмент воспоминаний художницы Иды Карской (в девичестве Шрайбман): Революцию приняли в нашем доме хорошо, особенно отец... В начале 20-х годов я уехала. Мои родители были против Парижа, считали, что это "развратный город"... Среда, из которой я вышла, была мне абсолютно чужда, и я никогда не раскаивалась в том, что оставила родной дом навсегда. Париж: стал для меня моим настоящим домом...

Париж и стал местом встречи всех участников этого удивительного романа. Мучительная влюблённость Поплавского в Идину сестру Дину Шрайбман и одновременно в саму Иду. Знакомство Дины с Николаем Татищевым, за которого она вышла замуж и родила двух сыновей: старшего назвали Степаном, младшего - Борисом. Таинственная смерть Поплавского от передозировки наркотиков: по одной версии, самоубийство, подругой - трагическая гибель, подстроенная молодым приятелем поэта... Запутанный клубок из любви и страданий, высокой поэзии и прозы жизни, ниточка которого протянулась через весь XX век, из Франции в Россию. В начале 1970-х Степан Татищев приедет на родину отца в качестве французского атташе по культуре, и Надежда Яковлевна Мандельштам передаст ему уцелевшие архивы Осипа Мандельштама с просьбой перевезти их на Запад и обеспечить сохранность. Просьба будет выполнена. А вот на предложение американской славистки Людмилы Фостер: Меня очень интересует Борис Поплавский, и я хотела бы приобрести его архив, - Николай Татищев в 1972 году ответит решительным отказом: Архив Бориса Поплавского не подлежит продаже. В своё время он будет передан в русские университеты, как было завещано автором. Ведь это всё равно что продать своё прошлое, которое до сих пор живёт, пульсирует, болит: Что вы пыжитесь, свысока посматривая из своего двадцать первого на их двадцатый, пришедшие на ушедших? Ещё неизвестно, кто живее - вы или они. Это вы у нас спросите, у осветителей...

Ольга Рычкова

стр. 61
ВаксбергА.

Любовь и коварство: Театральный детектив

М.: АСТ: Русь-Олимп, 2008

 

 

Игорь Миклашевский - сержант Красной Армии. 1940 г.

Судьба полузабытой ныне актрисы Августы Леонидовны Миклашевской (1891 - 1977), известной более всего своим недолгим, но громким романом с Есениным. Это ей было посвящено:



Пускай ты выпита другим,
Но мне осталось, мне осталось
Твоих волос стеклянный дым
И глаз осенняя усталость.


Судьба как судьба - двукратная, с перерывом, служба в московском Камерном театре, триумфы и провалы, любови и увлечения, рождение сына Игоря, друзья и недруги, ближняя и дальняя родня... И на эту судьбу, как на стержень, нанизано множество сюжетов: гибель Таирова, тайны Лубянки, литературно-театральные интриги, перекрестные романы, ГУЛАГ, Ольга Чехова, Мариенгоф, Мейерхольд, генерал Власов, Марика Рёкк, певцы, шпионы, палачи, герои...

Многие из сюжетов так или иначе всплывали на поверхность - в других книгах, теле- и радиопередачах, сериалах, газетных заметках и даже успели обрасти преданиями и мифами, но контекст, но авторская интонация, но попытки выбраться из-под мифов и предложить собственную, основанную на логике и документе, версию событий, - все это чисто авторское, и тут имя Аркадия Ваксберга гарантирует, что читать будет интересно.

Вера Бокова

Быть может, горше всего было молчание Игоря. Он-то как раз не провалился сквозь землю, никуда не исчез - просто не давал о себе знать. Последняя его сухая открытка из Ленинграда извещала о том, что он отправляется на выполнение "специального боевого задания"...

"Еще не паника, но предчувствие конца", - коротко, не вдаваясь в детали, проинформировал Игорь Москву. Но главная часть информации состояла в другом. В том самом, чего от него, собственно, и ждали. Есть достаточно реальная возможность убить Гитлера в одном из театров, - отрапортовал Миклашевский. И есть стопроцентная гарантия убить Геринга, второго человека рейха, имя которого всегда произносилось в неразрывной связке с фюрером. Такая уверенность и достаточно неожиданный выбор жертвы, которая не была заранее запланирована в Москве, с непреложностью подтверждают: ведущей фигурой в организации этих возможных убийств была именно Ольга Чехова, и никто другой.

стр. 62
Топильская Е.

Тайны реального следствия. Записки следователя прокуратуры по особо важным делам

М.: Центрполиграф, 2007

 

Этот жанр был очень популярен в советские времена. Сколько тогда появилось всевозможных "Записок прокурора", "Случаев из практики", "Милицейских будней" и прочей документальной детективщины, которая восполняла нехватку жанровой литературы и которой жадно, буквально до дыр, зачитывалась самая разная публика - от подростков до пенсионеров! Именно из таких книжек массовая публика узнавала о дактилоскопии, баллистике, графологической экспертизе и прочей жутковатой, но манящей профессиональной кухне следователя.

Ныне документальные рассказы милицейского профессионала встречаются гораздо реже - читатель предпочитает им сюжетные детективы. Эта же книга особый случай, потому что ее автор объединяет в себе несколько ипостасей. Елена Топильская - романистка-детективщица, автор сценария популярного сериала "Тайны следствия". А в прошлом она еще и следователь прокуратуры, как ее знаменитая героиня Марья Сергеевна Швецова. Документальность повествования подчеркивают фотографии автора "при исполнении", снимки мест преступления и всевозможных вещдоков.

Времена изменились, но старый жанр остается верен себе. Через истории хитроумных преступлений показан адский труд тех, кто их раскрывает: криминалистов, следователей, судебных медиков.

Вера Бокова

Кантор В.

Соседи: Арабески

М.: Время, 2008

 

Имя Владимира Кантора хорошо известно ценителям интеллектуальной литературы. Он выступает и как философ, и как интересный и умный литературный критик. Его работы переведены на многие европейские языки. Один из влиятельных парижских журналов внес его имя в число 25 наиболее крупных мыслителей современности. В своей книге "Русский европеец" (2001) Кантор пытался соединить художественную прозу с философской, в новом же сборнике они уже сосуществуют на равных. "Арабесками" называлась известная книга Н. В. Гоголя, объединявшая в себе повести и статьи писателя. Позднее под титулом "Арабески" вышел один из сборников статей Андрея Белого. Для Владимира Кантора "арабески" - уже не название, а жанр, и в своей новой книге он перемежает философские эссе с собственной скромной прозой, создавая некую новую цельность и особого рода единство. Он цитирует своего университетского преподавателя Ю. Манна: ""Арабески" - это нарочитая и узаконенная разноголосица".

Почему "Соседи"? Мы соседи с соседями по квартире, этажу, дому. Но мы соседи и с жителями других стран, цивилизаций. Мы соседи в истории, но также и в пространстве (даже с инопланетянами, если они есть). Потому эссе о Пушкине соседствует у Кантора с размышлением о Кафке; Достоевский и Соловьев сопрягаются с Ницше. Обрамляет и поглощает все русская историософия с ее

стр. 63
вечными проблемами, собственно, и составляющими специальность автора: исторический опыт и современность, личность и власть, национальный характер, общество и свобода, Россия и Запад, и снова Россия - ее прошлое, настоящее и будущее.

Вера Бокова

Жолковский А.

Звёзды и немного нервно

М.: Время, 2008

 

Автор именует жанр книги "мемуарными виньетками": это полторы сотни мини-историй из жизни известного филолога Александра Жолковского (р. 1937) - профессора американского университета, бывшего нашего соотечественника. Главным достоинством своих виньеток Александр Константинович считает их "невымышленность": по форме от виньетки ожидается краткость, а по содержанию - честность.

Но почему именно виньетки, а не мемуары? Жолковский прежде всего выбирает из прошлого самые яркие и интересные для себя эпизоды, многие из которых привлекают уже одними названиями - "Акмеизм в туфлях и халате", "Соцреализм в школе и дома", "Выбранные места из переписки с Хэмингуэем", "Школы для дураков"... А если сравнить "Звёзды и немного нервно" с автобиографической прозой других известных современников - например, с книгой Наума Коржавина "В соблазнах кровавой эпохи", "виньеточность" станет ещё отчётливей: соблазнов, судя по его записям, было предостаточно, а вот кровавая эпоха прошла стороной. В его жизни не случилось ни тюрьмы, ни сумы, а эмиграция была сугубо добровольной и не стала трагедией: Получив визу для выезда к вымышленным родственникам в Израиль и забирая в последний раз из прачечной своё бельё, я стал торжественно прощаться с тамошними тётеньками. Но в безвозвратный отъезд они поверить отказывались, допуская максимум командировку на три года. "Да нет, всё, уже не увидимся". - "Что вы! Ведь вы же советский человек". Однако этот врождённый недостаток был у же мной у спешно у трачен, и 24 августа 1979 года я покинул СССР, раз и навсегда положив конец как общей головной боли проживания на его территории, так и изматывающим меня вполне конкретным мигреням. Не отсюда ли слово "эмиграция"?

Зато судьба подарила Жолковскому "Встречи с интересными людьми" (название одной из "виньеток") - Анной Ахматовой и Борисом Пастернаком, Юрием Лотманом и Михаилом Гаспаровым, Микеланджело Антониони и Андреем Синявским, вдовой Бабеля Антониной Пирожковой и другими. В 1970 году в редакции журнала " Народы Азии и Африки" автор книги стал свидетелем "династического поединка" Льва Гумилёва и заместителя главного редактора Григория Котовского - сына легендарного комбрига. Котовский критиковал автора статьи за отсутствие классовых, историко-материалистических критериев. Обвинение по тем временам серьёзное, но Лев Николаевич, не дрогнув, отбил атаку: Позволю себе отвлечённый пример. Если взять какого-нибудь человека, поднять его на самолёте на высоту несколько тысяч метров и сбросить вниз, то можно с более или менее полной достоверностью предсказать, что он разобьётся насмерть... Чтобы прийти к этому научному выводу, вовсе не потребуется учёт классовой принадлежности этого человека и социальных взаимоотношений между ним и владельцем самолёта. Пример оказался кстати: накануне в прессе появилась информация о казни каких-то преступников в

стр. 64
Саудовской Аравии методом сбрасывания с самолёта, сообщение, политически крайне неудобное с официальной советской - подчёркнуто проарабской - точки зрения. Обсуждение статьи на этом закончилось, и она появилась в журнале без изменений.

Ольга Глебова

Бессараб М.

Левландау

М.: Октопус, 2008

 

Это книга об одном из величайших физиков XX века, гении, чьи смелые теории до сих пор заставляют двигаться вперед российскую науку. Автор - племянница жены Льва Ландау, прожившая более двадцати лет бок о бок с ними его супругой. Ландау стал для девочки фактически вторым отцом.

Нельзя не признать, что перед автором этого романа-биографии стояла нелегкая задача: мемуары Коры (жены Ландау) к этому времени уже вышли, хотя и в сильно сокращенном варианте, - и в этих мемуарах великий физик предстает настоящим чудовищем в семейной жизни. Он не мог обходиться без любовниц, посвящал горячо любимую жену во все подробности своих связей, Кора то плакала и устраивала скандалы, то смирялась и входила в роль "женщины широких взглядов". А Майя Бессараб очень любила их обоих. Что же делать, чью сторону принять?

Майя пишет только от своего лица. Она восхищается Ландау, с восторгом упоминает о любых его увлечениях (например, о созданном им во время учебы "джаз-банде"). И еще Майя разбирается в физике - что очень и очень важно для данного романа, так как умение изложить простым языком квантовую теорию, чтобы суть ее понял самый неподготовленный читатель, - дорогого стоит.

Автор ведет нас от истории к истории, сквозь семейные бури и ложные обвинения, дружбу и зависть недоброжелателей - так и хочется написать: "к спокойной, почетной старости"... Но жизнь распорядилась иначе. Ландау умер через три года после страшной автокатастрофы. Хоть и помогали ему вернуться к нормальной жизни физики всего мира, здоровье его оказалось подорванным окончательно и бесповоротно.

... И все же проглядывает, проглядывает сквозь восхищение и любовь Майи Бессараб истинное лицо этого сложного человека, даже в мелочах проглядывает - когда молодая жена сына тяжело болела после родов и сын делал все по дому: стирал пеленки, готовил, убирался, - Ландау в разговоре с женой обронил фразу: "Как бы подкаблучником не стал!". Майя не приглаживает действительность, ей не нужен лакированный персонаж парадного романа - ей нужен тот своеобразный, иногда очень непонятный человек, которого они с тетей так любили. Эгоистичный, вдохновенный и гениальный. Передать своеобразие личности великого физика, показать его отличие от обычных смертных Майе удалось на все сто процентов.

Наталья Литвинец

стр. 65
Капица С.

Мои воспоминания

М.: РОССПЭН, 2008

 

Имя Сергея Петровича Капицы, недавно отметившего своё 80-летие, долгие годы у всех на устах: известнейший учёный, академик, представитель знаменитой научной династии, ведущий популярной телепередачи "Очевидное - невероятное"... Наверное, многим кажется, что в жизни этого человека не было никаких проблем, кроме научных. Но, как отмечают в предисловии составители книги Татьяна Балаховская и Елена Капица, жизнь Сергея Петровича не была так безоблачна... В середине сороковых годов его отец, Пётр Леонидович Капица, был снят со всех постов и в опальном положении жил на даче, не зная, что с ним будет на следующий день. Такое положение отца не могло сказаться и на сыне, работавшем в одном их самых закрытых институтов Москвы... Когда у Сергея Петровича уже практически была готова кандидатская диссертация, его оттуда изгнали, и пришлось всё начинать с начала...

Но лучше узнать о жизни Капицы от самого Капицы. Его книга - это действительно рассказ из первых уст: её основу составили воспоминания академика, записанные на магнитофон и сохранившие авторские интонации.

Необычны уже самые первые - детские - воспоминания. Будущее светило российской науки, Сергей Капица родился в Англии, в Кембридже: несколько советских учёных с мировым именем, в том числе его отец Пётр Леонидович Капица, были направлены за границу восстанавливать разрушенные в результате революции и войн контакты, закупать научное оборудование и литературу. Капице-старшему удалось проработать в Англии целых 13 лет. Поэтому английский Серёжа и его младший брат Андрей знали с пелёнок, а когда семья вернулась на родину, оказалось, что Серёжины представления о русском языке весьма приблизительны, и прежде, чем пойти в московскую школу, он около года занимался с учительницей. Далее - в хронологическом порядке - следуют рассказы об "Эвакуации в Казань" и "Послевоенных годах", "Заграничных путешествиях" и "Системе Физтеха", "Европейском физическом обществе". Вспоминает автор и о рождении передачи "Очевидное - невероятное". Изначально предполагался показ научно-популярных фильмов, предваряемый репликой ведущего: вот, давайте посмотрим фильм про тараканов, про бегемотов, про металлы и т. д. Довольно скоро оказалось, что это не очень-то интересно ни мне, ни зрителям. И тогда возник тот формат, который существует и сейчас - появилась передача, которая посвящена месту науки в современном мире. Хотя решение стать телеведущим далось Сергею Петровичу непросто - его предупреждали, что это неизбежно отразится на отношении коллег-учёных и разрушит академическую карьеру. Да и близкие - в частности, отец - отнеслись к идее скептически. Капица-старший вообще не

 

П. А. Капица и Л. Д. Ландау. Январь 1968 г.

стр. 66
жаловал журналистов и не давал интервью. В 1978-м, после получения Нобелевской премии, он прятался от прессы в санатории в Барвихе. Но иногда журналисты всё же пробирались к нему. Как-то я застал отца с одной очень эффектной дикторшей с Центрального телевидения. Она брала интервью, и, когда я подошёл, заулыбалась: "Смотрите, какой у вас знаменитый сын". Отец повернулся и ответил: "Это я знаменитый, а он только известный". Пожалуй, Нобелевский лауреат всё-таки ошибся.

Ольга Глебова

 

Опубликовано на Порталусе 31 октября 2015 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама