Генеральный директор Российского гуманитарного научного фонда считает, что кризис гуманитарных исследований носит не интеллектуальный, а функциональный характер

- ЕВГЕНИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ, сегодня вряд ли кто-то будет отрицать, что создание системы научных фондов в России - РГНФ, Российский фонд фундаментальных исследований и другие - это одно из немногих реальных достижений в реформировании науки в стране. В то же время часто высказывается опасение, что сама система грантовой поддержки научных исследований через фонды атомизирует и собственно научные исследования, и научное сообщество. На ваш взгляд: насколько реальна такая опасность и какова она относительно гуманитарных исследований?

- Опасность такая есть, но мне кажется это связано не с фондами, а с тем, что у нас происходит какой-то глобальный процесс обесструктуривания общества, а значит - и обезволивания. У нас в стране многое сегодня существует как инобытие: паспорт - не паспорт потому, что это документ другого государства; граница - не граница потому, что мы не знаем, где проходит граница; закон - не закон потому, что закон о бюджете может нарушаться и никто ни у кого не может за это спросить...

То же самое - с наукой. Кризис 90-х годов сказался на науке таким образом, что она и обесструктурилась, и обезволилась. Люди стали искать не пути спасения своей профессиональной сферы деятельности, а свои индивидуальные пути спасения. Но это происходило не из-за фондов. Как раз, наоборот, фонды приостановили индивидуальное разбегание людей науки. Они дали возможность ученым выживать и оставаться на своем месте. Для многих институтов это означает возобновление полноценной научной работы. Это - заслуга фондов.

Перечисляя эти фонды, конечно, на первое место я бы поставил РФФИ. Это - главный общенаучный фонд страны. Но для гуманитарной науки, РГНФ, возможно, значит даже больше, чем РФФИ для естествознания.

Дело в том, что в физике, химии, биологии основной объем научной работы выполняется крупными коллективами. Фонды же ориентированы на поддержку, в лучшем случае, небольших групп. А вот в гуманитарной науке объем индивидуальной работы и работы, выполняемой маленькими коллективами, очень велик. РГНФ оказывается просто идеальной формой, адекватной естественным размерам первичного научного коллектива.

Гуманитариев в стране не больше 10% от всех ученых, работающих в академической и вузовской науке, а количество заявок в РФФИ и в РГНФ соотносится как 1 к 3,5. Уровень активности гуманитарного сообщества значительно выше, чем активность других профессиональных научных групп.

При всей важности фондов, я убежден в этом, фонды, в принципе, лишь дополнительная форма финансирования фундаментальной науки. Основная - это базовое финансирование из бюджета. Если все сводится только к нему, то наука очень обедняется; это неповоротливая, застывшая система. Но возлагать надежду на то, что фонды заменят базовое финансирование - это опасная иллюзия.

Меня сейчас, правда, беспокоит наблюдающееся с конца прошлого года изменение отношения к фондам. О них стали очень мало говорить в правительственных документах, в документах Миннауки.

- Может быть, к фондам просто привыкли?

- Думаю, что дело не только в этом. В докладе Министерства науки на заседании Правительственной комиссии по реформированию научной сферы 22 января черным по белому записано: основной акцент в деятельности министерства смещен на поддержку организаций. Здесь явно выражено смещение векторов, не говорится ни о каком балансе. И это меня очень тревожит. Намечается некоторое изменение в научной политике: ослабление внимания к конкурсной системе. А ведь при ограниченных ресурсах государства как раз конкурсная система наиболее эффективна. Она позволяет быстро осуществлять маневр, перераспределять средства и т.д.

- Когда в начале 90-х годов Джордж Сорос объявил первую свою программу - 500-долларовые гранты для российских ученых, то он получил около 35 тысяч заявок. Это дало основание говорить, что активных ученых в области фундаментальных исследований у нас в стране что-то около 40 тысяч. А на основе анализа заявок на гранты в РГНФ можно сказать, какие направления гуманитарных наук сейчас наиболее продуктивны, а какие "провисли"?

- Гуманитарные науки, конечно, переживают кризис, как и вся наука в стране. Причины его, наверное, общие для всей науки. Но кризис очень своеобразный. Это не кризис интеллектуальный, не кризис производства знания - в конце 80-х годов, например, Институт философии РАН издавал 150 печатных листов в год, а в прошлом году - 800; Институт истории естествознания и техники соответственно 200 и 1100, - это кризис институциональный. Это кризис функций. Наука, в том числе гуманитарная, вытесняется из сферы просвещения, где различного рода абскурантизм просто заполонил: гадание по рукам, по кофейной гуще, по всему, что угодно, становится с точки зрения общества гораздо более важным, чем достоверное гуманитарное знание. Идет одичание нации. Вот в этом действительно кризис гуманитарных наук.

Даже те книги, которые издаются при поддержке РГНФ (в 1997 году 356 книг - это самая большая издательская программа в стране), выходят очень маленькими тиражами. Полученное научное знание проходит незамеченным для общества, его не существует для общества.

Для многих слоев населения это равносильно некоему процессу на Марсе: мы его не видим, не ощущаем и о нем ничего не знаем. Это опасно, так как через какое-то количество лет многие люди уже не смогут сказать, зачем нам нужна гуманитарная наука.

С научными гуманитарными дисциплинами происходят очень странные вещи. Часть из этих наук процветает, но не как наука, а как сообщество людей, работающих в сфере этих наук. Правоведы, экономисты - для них открылся настоящий рынок, например, консультаций, который дает хорошие доходы. И это, на мой взгляд, отрицательно сказывается собственно на научной активности.

Самое большое гуманитарное научное сообщество в стране - это экономисты. Но по числу заявок, поступающих к нам, они далеко не первые. Абсолютно лидируют историки и филологи. На конкурс 1998 года они дали уже более половины заявок (наша беседа проходила в середине февраля. - А.В.). Экономисты и философы дают по 10-12% всего количества заявок в РГНФ. Есть и абсолютные аутсайдеры - правоведы: 18-20 заявок (!) из 4 тыс. всех заявок в РГНФ. Это достаточно репрезентативный показатель непропорционально низкой активности этого научного сообщества. Очень низкая активность у политологов и педагогов. Психологи, социологи дают от 5 до 7% общего потока заявок.

В действительности, я выступаю не против того, чтобы те же экономисты и юристы зарабатывали деньги в сфере, не относящейся напрямую к научным исследованиям. Наоборот, я думаю, что с этим связано будущее гуманитарных и социальных наук. Теперь уже не единственный институт общества - государство - нуждается в этих специалистах для своих идеологических функций. Многие другие институты общества нуждаются в специалистах гуманитарного профиля. Именно на эту потребность реагирует высшая школа - создается огромное количество кафедр и институтов по гуманитарным наукам. Эта цепочка в конечном счете приведет к потребности в науке. Но нельзя допустить деградации отдельных отраслей социогуманитарного знания хотя бы на время.

- Самое "больное" место в деятельности любого фонда - это система экспертизы. Нельзя ли немного подробнее рассказать, как эта деятельность налажена в РГНФ?

- Я всегда был сторонником строгого разделения функций экспертизы первого и второго уровня. И в РФФИ, и позднее в РГНФ мы утвердили порядок, при котором любой проект сначала поступает на первичную экспертизу двум независимым экспертам. Они, не зная друг о друге, дают развернутую экспертную оценку проекту. Потом этот проект поступает в экспертный совет; это совсем другие люди, и обсуждают они проект вместе, причем сначала в секции, а потом - на пленарном заседании экспертного совета.

Эксперта первого уровня совершенно не должен волновать вопрос: есть ли у фонда деньги или нет? Его должно волновать только одно: собственно оценка научного проекта. Тогда как экспертный совет занимается другой работой. Ему известен масштаб финансовых возможностей, он знает результаты первичной экспертизы (хороших оценок всегда больше, чем денег). К сожалению, подчас это приводит не к отклонению проекта, а к измельчанию гранта. Экспертный совет сравнивает проекты, "взвешивает" их и отбирает из них лучшие.

Экспертная система в любом случае зависит не только от системы правил, но и от людей, включенных в эту систему. Это должны быть, безусловно, ученые первого ряда. Я думаю, что по гуманитарным наукам можно создать единственную в стране эффективную систему, так как количество первоклассных ученых таково, что несколько экспертных систем уже нельзя создать. Будет происходить измельчание.

Картиноторговец и биограф Ренуара Велар спросил как-то у художника: как он определяет, что картина завершена? Ренуар сказал, что это очень просто: "Если я нарисовал, например, зад и у меня появилось желание его похлопать - значит, картина готова". Так и у любого эксперта есть некий интуитивный элемент в его работе - помимо формальных оценок.

- Сколько человек у вас задействовано на первом этапе экспертизы?

- Всего у нас занято 643 эксперта; из них 463 - эксперты первого уровня. Работа эксперта оплачивается: от 50 до 55 рублей за проект. Это мало, на наш взгляд, потому что труд независимого эксперта - это высококвалифицированный, очень ответственный труд. Такой качественный продукт, как экспертные оценки, могут производить очень немногие люди. И они - золотой фонд научного сообщества.

- Какое соотношение в РГНФ между количеством поданных заявок на конкурс и удовлетворенных?

- Три последних конкурса, включая 1998 год, нам дают примерно одну и ту же цифру участников. На конкурс 1997 года было подано 4008 заявок всех видов проектов. Из них мы отобрали примерно 1500 для финансирования. Но реальное финансирование было значительно больше - 2900. Дело в том, что часть проектов являются двух- и трехгодичными.

- А как складывается бюджет фонда?

- Когда РГНФ создавался, нам установили 0,5% всех федеральных затрат на науку. Это было непропорционально мало, но мы согласились с аргументацией тогдашнего министра науки Бориса Салтыкова, который говорил, что нужно сначала возникнуть, что-то сделать, а потом уже легче будет доказывать, что нужны большие деньги. Так и произошло. Через год постановлением правительства нам увеличили финансирование до 1%.

Два года мы добиваемся увеличения этого показателя до 1,5%. Нас поддержали комитет по науке Госдумы РФ, Министерство образования, лично президент Российской академии наук Юрий Сергеевич Осипов. Но пока мы не смогли получить поддержку ряда других ведомств. Мы будем продолжать эту деятельность.

Но фонд научился привлекать и внебюджетные средства. Так, на издание книг в 1997 году РГНФ израсходовал 10,8 миллиарда рублей и более 5 миллиардов вложили издательства. Так же финансируются многие конференции и экспедиции. Мы это называем долевым финансированием.

Совсем недавно у нас в фонде был глава секретариата авторитетного международного научного фонда ИНТАС - господин Голд. (ИНТАС финансирует и гуманитарные, и естественно-научные проекты.) Мы его спрашивали, как устанавливается квота (выделяются деньги) между гуманитариями и негуманитариями? "Принцип один, - последовал ответ, - пропорционально числу заявок". Этот принцип и мы считаем наиболее справедливым.