ЗАНЯТИЕ наукой - профессия или хобби? Такой вопрос неминуемо возникает сейчас у российских ученых. Оба главных отличия профессии от хобби (во-первых, профессия должна обеспечивать человека средствами существования; во-вторых, она отражает общественную потребность в данном виде деятельности, а хобби - личную) нынче почти стерты. Государство, призванное выражать общественные интересы, не проявляет потребности в результатах научной работы. Ученые, которым на каждом шагу внушают сознание ненужности в России их труда, оставаясь здесь, принуждены отдавать науке зачастую лишь свободное от зарабатывания денег иными способами время, иначе они едва ли могут обеспечить себе достойную жизнь.

Принятая правительством концепция реформирования науки вообще удивительно напоминает "программу" Анатолия Чубайса, напечатанную в "НГ" 3.10.97: набор справедливых пожеланий, для осуществления которых могут быть избраны какие угодно способы, в том числе и те, которые будут удалять от декларированных целей. Создается впечатление, что действительная цель концепции - свести к минимуму расходы на науку, обеспечив при этом выполнение давнего российского принципа: власть - первоисточник богатства, и деньги имеет прежде всего тот, кто их делит, в данном случае чиновники от науки. Этот принцип лежит в основе парадокса, отмеченного Олегом Иконниковым в "НГ-наука" N 2, 1998 г: сохранение и даже увеличение количества научно-исследовательских организаций при стремительном сокращении числа научных работников. Это похоже на ситуацию в налоговой политике, провозглашенная цель которой (способствовать развитию производства и экономическому прогрессу общества) остается голой декларацией, в то время как реальная задача - урвать откуда угодно как можно больше и быстрее, пока действуют механизмы перекачки государственных средств в личные карманы, обеспечивая процветание госчиновников-временщиков. Хотя при этом всем ясно, что устойчивое поступление налогов может обеспечить только развитая экономика, прежде всего производство.

Для тех, кто продолжает в России научные исследования, главным источником дохода от них стали гранты зарубежного происхождения. Очевидно, на государственном уровне безразлично, почему разнообразные зарубежные организации отнюдь не благотворительного свойства столь активно занимаются привлечением умов российских ученых. Результаты конкурсов на получение международных грантов для наших ученых выясняются, когда сообщают, кому эти гранты достались. Организаторы конкурсов достигают своих целей гораздо раньше - когда получают проекты. Ведь проект на получение гранта - это всегда научная идея с некоторым ее обоснованием. Сбор таких идей - самого ценного в науке - от тех, кто не имеет возможности их реализовать, притом сбор почти безвозмездный и лежит в основе проектов, включающих как составную часть выделение грантов. А гранты служат лишь тому, чтобы предложившие заинтересовавшую грантодателей идею могли ее конкретизировать или выяснить перспективы реализуемости. Реализацию идей их промышленным воплощением вместе с получаемыми таким путем доходами хозяева фондов, выделяющих гранты, скромно берут на себя. Это, по сути, вид "утечки мозгов", обсуждавшейся в февральском номере "НГ-наука", пожалуй, наиболее выгодный для зарубежных стран, которые тут не берут на себя никаких дополнительных хлопот, поскольку, работая на них, ученые остаются в России.

Ценители российской самобытности, отвергающие прагматический подход к науке и ставящие процесс творчества выше результата (Марина Бонч-Осмоловская, письмо в "НГ-науку", N 2, 1997 г., и Олег Сергеев, "НГ", 22.11 1997 г.), тем самым объективно поддерживают политику вытеснения российской науки в область увлекательной экзотики. Их альтернативой науке как одной из основ процветающей экономики как раз и оказывается наука в роли субъективного увлечения, хобби. Такая альтернатива уязвима, даже если вести философский разговор о смысле существования человечества как создании ноосферы и науке как компоненте этого, и тут не обойтись без решающей стадии практического воплощения научных разработок. Кроме того, это - сугубо эгоистический подход: признание, выходящее за узкий круг увлеченных абстрактными научными идеями и формулами, недостижимо без предъявления ценностей, которые могут быть достаточно широко и объективно востребованы, а основной механизм такого востребования, если мы ведем речь о естественных науках, сейчас - рынок.

Только через производство наука способна создать устойчивую заинтересованность во вложении средств в дальнейшие исследования, в том числе фундаментальные. Однако большинство нынешних работ, например, российских химиков, судя по научной печати, посвящено именно отвлеченным от практики, сугубо умозрительным проблемам. Очевидно, не без мощного академического лобби в России вновь возобладал подход, вполне вписавшийся в разрушительную для отечественного производства политику, но при этом традиционный для советского мышления: когда первичными считают объективные закономерности и истины, соответственно настоящей наукой провозглашают фундаментальную, а основной ее задачей объявляют понимание и объяснение сути явления безотносительно того, ради чего стоит его изучать. Порочность такого подхода понимал еще, например, лауреат Нобелевской премии по химии за 1963 год Карл Циглер, который открыл катализаторы полимеризации этилена, сделавшие возможным массовое производство самого распространенного пластика - полиэтилена. Выступая в Советском Союзе после получения премии, на вопрос одного из советских ученых о деталях механизма действия катализаторов Циглер ответил: "Если бы я занимался такими глупостями, этилен до сих пор не был бы заполимеризован".

Чистое научное творчество - конечно, самая красивая и ценная часть науки, но при естественном состоянии дел количественно очень небольшая: привилегия тех немногих, кто сумел доказать свою способность генерировать оригинальные научные идеи. Для большинства, которое занято проверкой, конкретизацией, корректировкой и реализацией этих идей, что есть важнейшая и неотъемлемая составляющая науки, вопреки, может быть, их субъективному ощущению наука - не только и не столько свободный полет мысли, сколько ремесло исключительно высокой квалификации, потому оплачиваемое почти во всем мире достаточно высоко, а сейчас в России, увы, недопустимо низко. Сегодняшняя реальность, оставляя в науке генераторов идей, не мыслящих жизни вне научного творчества, да бюрократов, приводит в итоге к "эмиграции" научных идей, порой вместе с их авторами. Дело идет постепенно к той ситуации, которая создалась, например, в российском хоккее, где, говоря словами барда Евгения Клячкина, "ведь все, что что-то стоит, - все уехало".

Альтернативная концепция реформирования российской науки, тезисы которой были представлены академиком Владимиром Страховым в "НГ-наука" N 4, 1997 г., выгодно отличалась от правительственной, по меньшей мере четкой постановкой целей, задач и приоритетов исходя из интересов российского общества и ученых как его составной части. Вопрос не только в том, сумеем ли мы, научные работники, добиться, чтобы эти ее принципы выполнялись при осуществлении правительственной концепции реформирования науки, но еще и в том, кто и каким образом будет проводить их в жизнь.

И тут, мне кажется, у "НГ-науки" есть возможность сыграть свою роль, поскольку приложение, несмотря на его небольшой стаж, уже известно и читается в научных кругах России.