Октябрьская социалистическая революция, создавшая предпосылки для небывалого расцвета во всех областях научного творчества, явилась могучим толчком для развития археологического и этнографического изучения нашей родины. Археология и этнография до революции влачили жалкое существование и, за редкими исключениями, не выходили за пределы простого любительства и коллекционерства. Огромный и неизменно растущий интерес широких масс к историческому прошлому, заботы советского правительства об охране культурных ценностей, национальная политика советской власти, открывшая эру расцвета социалистической культуры народов Советского Союза, обусловили небывалый размах археологических и этнографических исследований. Организация ряда крупнейших научно-исследовательских учреждений и разветвленная сеть музеев и краеведческих учреждений на местах, работы экспедиций в масштабах, не идущих ни в какое сравнение с дореволюционными, раскопки на новостройках, создание высококвалифицированных кадров характеризуют путь развития археологии и этнографии в СССР.

Ряд важнейших отраслей этих наук создан, по существу, заново. Здесь прежде всего нужно указать на палеолит СССР (до революции было известно около полутора десятка палеолитических стоянок, сейчас же их открыто около двухсот), археологию Поволжья и Сибири, историю древней металлургии, археологическое исследование феодальных городов, богатейшие материалы по этнографии народов Севера, собранные при участии национальных исследовательских сил, и т. д.

Освоение теоретического наследства классиков марксизма-ленинизма, борьба за овладение революционной теорией пролетариата, критическое преодоление буржуазной методологии превращают археологию и этнографию в подлинно исторические науки, позволяют по-новому осветить огромный, накопленный советскими исследователями материал.

Однако развитию научной работы в области археологии и этнографии немало ущерба причинили троцкистско-зиновьевские и бухаринские вредители. Вредители сумели проникнуть и занять руководящие посты в крупнейших исследовательских учреждениях этой области науки, в Государственной академии истории материальной культуры (ГАИМК) и Институте антропологии, археологии и этнографии Академии наук (ИАЭ). Враги народа Пригожий и др. в течение многих лет использовали эти научные учреждения, превратив их в оперативную базу своей вредительской, подрывной работы.

Основная контрреволюционная деятельность этих врагов народа протекала, конечно, в весьма далекой от "академических интересов" сфере. Однако и в своей "научно-исследовательской" и организаци-

онно-руководящей работе они оставались такими же контрреволюционерами-вредителями. Во-первых, в искусственно создаваемой нездоровой атмосфере постоянных ненужных дискуссий, отвлекавших археологов и этнографов от действительно исследовательской работы" эти чуждые науке люди, расчищая себе дорогу левой фразой, пытались дешево приобрести академическую репутацию "вождей" советской исторической науки. Во-вторых, деятельность этих людей привела к тому, что многочисленные антиленинские, фальсификаторские теории, выдвигавшиеся в области истории, оказались обильно представленными в печатной продукции ГАИМК и ИАЭ последних лет. Вредители полностью прекратили публикацию археологических отчетов и этнографических материалов, всячески ограничивая возможности печатания специальных исследований, отдавая большую часть бумажного лимита ГАИМК и ИАЭ собственной вредительской продукции и расцветавшей под их руководством "социологической" трескотне.

Для обеспечения безнаказанности вредители создали в обоих учреждениях режим небывалого зажима каких бы то ни было проявлений самокритики, монополизировав в своих руках научную печать по вопросам археологической и этнографической тематики, организацию экспедиций и т. д. Они насаждали в археологических и этнографических учреждениях атмосферу круговой поруки и групповщины, беспринципных склок и комбинаций.

Особым приемом пропаганды вредительских теорий было использование врагами народа изданий, выпускавшихся ГАИМК и ИАЭ к юбилеям основоположников марксизма-ленинизма. Там, на сотнях страниц, под видом изложения и развития мыслей Маркса, Энгельса и Ленина протаскивались собственные, враждебные марксизму-ленинизму взгляды вредителей.

Анализируя результаты вредительской деятельности врагов народа, проникших к руководству этнографо-археологическим фронтом, мы не должны забывать указаний товарища Сталина о специфических особенностях нынешних вредителей и диверсантов по сравнению с вредителями и диверсантами шахтинского периода. Вредители использовали недостаток подготовленных марксистских кадров в области археологии и этнографии. Ни один из вредителей ГАИМК и ИАЭ не был действительным специалистом, и к ним вполне применимы слова товарища Сталина о "пустых болтунах и приготовишках с точки зрения технической подготовки". Политический обман и злоупотребление доверием были и для них основным методом деятельности. Методология меньшевистствующего идеализма, которой были окрашены "научные" взгляды вредителей в области археологии и этнографии, была ими воспринята не случайно. Для этих людей, не хотевших и не умевших вести подлинной исследовательской работы, был неизбежен отрыв теории от практики. Подобно "рубинцам" в политэкономии вредители в области археологии и этнографии занимались изучением талмудизированных абстракций, отрывая форму от содержания и превращая ее в самодовлеющую категорию; подобно "рубинцам" они изучали производственные отношения в отрыве от производительных сил и вне конкретной исторической обстановки. Понятие общественно-экономической формации, доведенное ими до крайнего предела абстракции, превращалось в универсальную отмычку ко всем без исключения проблемам истории. Насаждалось презрение к научным фактам, которые не так просто было укладывать в априорные и антинаучные схемы. Борьба с буржуазным вещеведением в ар-

хеологии и этнографии превращалась вредителями в борьбу за "вещеневедение".

Первые попытки построения марксистской' археологии и этнографии сопровождались появлением большого количества незрелых и объективно антиленинских теорий. Из этих "теорий" вредители черпали материал для своих концепций. Приводимые ниже многочисленные примеры совпадений в теоретических взглядах врагов народа и тех советских ученых, которые не являются вредителями, объясняются этим, но не только этим. Пригожины, левой фразой создавая себе репутацию ортодоксальных марксистов, оказывали, к сожалению, влияние на некоторых археологов и этнографов, искренно стремившихся строить марксистскую науку. Созданная вредителями атмосфера приводила к тому, что система насаждавшихся вредителями взглядов отразилась в трудах ряда ведущих археологов и этнографов, суб'ективно честных советских ученых, но подпавших под известное идеологическое влияние вредителей. Отсюда неотложная задача - выяснить существо этой системы, проследить распространение ее влияния и подвергнуть отражающие это влияние работы критике. Не полемика с вредителями, а вскрытие истоков их "теорий" и выяснение последствий их "трудов" - такова задача настоящей статьи. Мы часто вынуждены будем упоминать имена товарищей, которых мы не имеем никаких оснований считать сознательными пособниками вредителей, но мы не можем обойти тот факт, что их "теории" являлись объективно источниками для построения некоторых "концепций" вредителей или, наоборот, отражали следы влияния последних, и мы надеемся, что сами эти товарищи выступят в печати с развернутой критикой своих ошибок.

Для большинства работников ГАИМК и ИАЭ ошибки эти никогда не были типичны. Основные кадры археологов и этнографов остались здоровыми, хотя многие и отдали ту или иную дань насаждавшемуся вредителями социологическому схематизму. Несмотря на созданную вредителями крайне тяжелую обстановку ГАИМК был выпущен ряд ценных научных исследований (работы Ефименко и Замятнина - по палеолиту, Третьякова - по охоте и земледелию, Артамонова - по хазарскому вопросу, Воронина - о древнерусских поселениях, Гольмстен о бронзе Поволжья и др.).

I. ПОПЫТКИ ЛИКВИДАЦИИ АРХЕОЛОГИИ И ЭТНОГРАФИИ В СССР

Одним из ярких проявлений вредительства на историческом фронте необходимо признать последовательно проводившуюся тенденцию вообще ликвидировать археологию и этнографию, якобы не имеющих права на существование в качестве самостоятельных и даже вспомогательных исторических дисциплин. Воспользовавшись развернувшимся с первых лет реконструктивного периода пересмотром этнографами и археологами СССР своих теоретических позиций, маскируясь борьбой против реакционных элементов, вредители и их пособники, выдвигая "левацкие" лозунги ликвидации археологии и этнографии, привели в этих областях к дезорганизации работ исторического исследования.

В установочной для ГАИМК статье одного из врагов народа говорилось: "...ни археология, ни история материальной культуры как самостоятельный отдел науки существовать не могут". Далее автор заявлял, что и "сохранение археологии в качестве вспомогательной

исторической дисциплины невозможно, так как грозит узаконением оторванного от истории голого вещеведения". То же самое он говорил и об истории материальной культуры. Эта установка последовательно пропагандировалась в десятках статей. Например, тот же автор говорил об "источниках, по старой традиции, напрасно оставляемых чистыми историками в ведении отмирающей тени науки - археологии". Другой такой же автор писал, что "этнография теряет свой смысл как особая наука".

Эта ликвидаторская "установка", фактически закрывающая путь к серьезной научной специализации, дававшая возможность врагам народа захватить командные высоты в области истории материальной культуры, оказала крайне развращающее влияние на молодых работников, увидевших в этих формулировках санкцию на решение основных проблем науки без сколько-нибудь серьезного овладения фактическим материалом предмета.

Поддерживая ликвидаторские "установки", тов. А. Н. Бернштам в конце 1933 г. упрекал этнографическое совещание 1929 г. в том, что, "на словах отрицая этнографию как особую науку, совещание фактически приняло меры к ее сохранению в качестве таковой". Классификацию исторических наук автор допускал только такую: "История материального производства, история права, история искусства, история религии и т. д.". Мотивировалось это так: "...дробление общей исторической науки возможно только по закономерностям, логически вытекающим из общей исторической закономерности".

Продолжались также попытки разоружить археологию. Так пытались доказать невозможность и бесполезность археологических датировок. "Идеалистическая история, - говорится в одном из сообщений ГЛИМК, - была переполнена абсолютными датами, а формальная хронология составляла одну из важнейших частей буржуазной исторической науки. Учебные курсы истории в буржуазных странах сводились в основном к заучиванию (внешней последовательности событий, к запоминанию хронологии. Напротив, работы историков-марксистов скупы на даты (разрядка наша. - Авт. ). Классики марксизма пользуются формальной хронологией лишь для подчеркивания основных моментов в истории социально-экономических формаций". Исходя из этого клеветнического утверждения, автор данной статьи отрицает вообще значение хронологии в археологическом исследовании, вся задача которого сводится к абстрактному "отнесению данного комплекса к определенной стадии той или иной социально-экономической формации".

В результате подобных "установок" значительная часть археологических исследований приходила к монотонным в своем однообразии выводам о "разложении родового строя", изучение которого стало почти единственным занятием авторов этих работ. Дискредитация всех археологических приемов приводила к стиранию всякого исторического и территориального своеобразия изучаемого материала. Не к чести археологов и этнографов, почти все выступавшие на археолого-энографическом совещании 1932 г. в той или иной мере поддержали лозунги ликвидации этих наук. Двое авторов настоящей статьи (А. В. Арциховский, С. В. Киселев) тогда писали: "Археология теряет право на существование как самостоятельная и даже как вспомогательная наука", - пытаясь защитить право на специализацию неуклюжей формулировкой: "Остаются, однако, археологи, т. е. исто-

рики, умеющие производить археологические раскопки и научно пользоваться вещественными памятниками". Третий из авторов настоящей статьи, С. П. Толстов, в выступлениях на совещании по вопросам этнографии также присоединился к ликвидаторской позиции совещания.

Если в отношении археологии "ликвидация" не могла быть фактически завершена из-за наличия значительных кадров специалистов и благодаря советскому законодательству об охране и изучении памятников старины, то в отношении этнографии с ее менее многочисленными кадрами политика вредителей увенчалась почти полным успехом. Кадры этнографов, и без того малочисленные, были растеряны, и этнографическая работа на некоторое время почти полностью прекратилась.

Совершенно закономерное стремление советских историков, археологов и этнографов ликвидировать типичный для буржуазной науки отрыв археологии и этнографии от истории было, таким образом, использовано врагами народа в вредительских целях. Отрицание правомерности работы над созданием марксистско-ленинской археологии и этнографии, фактически под прикрытием "левой" трескотни вредительских "вождей", расчищало дорогу капитуляции перед буржуазной наукой. Нашлись люди, которые одной рукой пытались ликвидировать этнографию, а другой создавали предпосылки для появления антимарксистских "трудов" типичного представителя буржуазной этнографии Д. К. Зеленина, Шовинистическая, расистская книга Зеленина, напечатанная им в немецком издательстве, характеризовалась как "фундаментальная и полезнейшая работа". Полные раболепства перед зарубежной шовинистической славистикой "сводки" Зеленина печатались из номера в номер в журнале "Советская этнография". Надо сказать, что и после разоблачения вредителей издательство ИАЭ не нашло ничего лучшего, как выпустить один за другим три пухлых опуса Зеленина, в которых последний выступает с антимарксистской концепцией возникновения религии, подыскивая ей биолого-психиатрические обоснования и договариваясь до выведения религии... из психологии беременной женщины.

На удочку вредителей попался и проф. Богаевский; в одной из своих статей он пишет: "Прежде всего невозможно будет говорить об археологии, этнографии и антропологии как о самостоятельных науках (Богаевскому мало ликвидации двух наук - по собственной инициативе он режет третью. - Авт. ). Речь должна идти о подлинной, единственной науке - об истории, для которой материал упомянутых трех буржуазных дисциплин будет служить источниками".

Слово у Богаевского не расходится с делом. Он, действительно, строит свою "науку" на базе "буржуазных дисциплин", выявляя при этом позорное раболепие перед зарубежными учеными. Именно ему принадлежит панегирик одному из наиболее реакционных вождей "культурно-исторической" школы католических этнологов, Менгину, в писаниях которого пресловутая теория культурных кругов приобрела законченно фашистский характер. "Не могу иначе, как с чувством истинного удовлетворения, вспоминать беседы с ним и оживленные споры, тянувшиеся иногда по нескольку часов!" - захлебывается от восторга Богаевский, вслед за тем посвящающий 30 страниц прямой пропаганде откровенно фашистских построений Менгина, воспроизводя "схему культурных кругов" этого автора в 5 специальных таблицах.

II. СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ СХЕМАТИЗМ

Одним из ярких выражений игры в социологию, которой занималась значительная часть работников ГАИМК в течение ряда лет, являлись совершенно оторванные от работы над конкретным материалом поиски "основного противоречия" первобытного общества, причем это "противоречие" выводилось чисто умозрительно.

Начало здесь положили два аспиранта I курса: тт. А. Н. Бернштам и Е. Ю. Кричевский, - взявшие на себя смелость, не имея ни малейшего представления о научном материале и научной работе, решать основные проблемы истории. Они объявили основным противоречием; "противоречие между низким уровнем развития производительных сил и первобытно-коммунистическими отношениями". Такое "противоречие" с ростом производительных сил неизбежно должно было затухать, что не помешало тов. Бернштаму впоследствии самоуверенно заявить, что предложенная ими формулировка "вряд ли является теперь дискуссионной".

В спор немедленно ввязались вредители. Один из них выдвинул "противоречие между ростом производительных сил и отношениями родства". Это "противоречие" служило прикрытием для протаскивания фрейдистской концепции первобытного общества, связанной с отрицанием учения Энгельса о роли труда в очеловечении обезьяны. Руководитель террористической банды Пригожий тоже дал свою формулировку: "Противоречие между первобытно-коммунистическими отношениями и разрывом между трудом и собственностью". Выставляя измышленное им противоречие, как имманентно присущее первобытному обществу, Пригожий превращал "разрыв между трудом и собственностью" в вечную категорию, тем самым отменяя первобытный коммунизм.

Формулировки вредителей, однако, не имели успеха. Наибольшее распространение получило "противоречие", сформулированное тов. Равдоникасом, который писал: "Путеводной нитью в изучении развития производственных отношений доклассового общества мы считаем противоречие между первобытно-коммунистическими отношениями и развивающимся внутри них разделением труда. В этом противоречии, как нам кажется, ключ к пониманию экономики первобытного коммунизма". Автор здесь также фактически вступает на путь отмены первобытно-коммунистического общества, считая вопреки Марксу и Энгельсу и вслед за Богдановым разделение труда имманентным первобытному коммунизму. Тов. Равдоникас в этом вопросе не вполне оригинален. Еще в 1933 г. один из вредителей и лжеученых дал аналогичную формулировку, снабдив ее следующими удивительными доказательствами: "Самое табу вырастает из противоречий в развитии первобытно-коммунистического общества: прогресс в разделении труда открывает путь для парцелляризации труда и таким образом сужает брачный круг и приходит в противоречие с первобытно-коммунистическими отношениями. В такой форме разрешается упомянутое противоречие первобытно-коммунистического общества". Чтобы не затруднять себя подбором конкретного материала, этот автор аргументировал свое "открытие" следующим смехотворным рассуждением: "Первобытный охотник не в состоянии более, как в древнейшие времена, охотиться с одинаковым успехом и за птицей, и за рыбой, и за зверем, за гусем, и за щукой, за лосем и зайцем - он вынужден к известной специализации".

Никто из авторов этих "противоречий" не взял на себя труда вывести их из конкретного анализа археологического и этнографического материала. Все они выводились априорным путем. То, что потребовало у Маркса десятилетий напряженней работы над огромным фактическим материалом, походя "разрешалось" идеологами ГАИМК.

Социологический схематизм, господствовавший в писаниях ведущих работников ГАИМК, особенно ярко проявился в многочисленных "периодизациях" первобытного общества. Эти авторы умудрялись "периодизировать", совершенно не привлекая "периодизируемый" материал, оперируя абстрактными социологическими категориями. "Периодизаций" Шло еще больше чем "противоречий" и, во всяком случае, больше чем авторов. Один тов. Равдоникас переменил несколько "периодизаций", притом новые были отнюдь не более обоснованы чем старые.

Абстрактные, оторванные от материала схемы давали возможность их авторам вложить в них любое содержание и служили прикрытием для извращения разными способами учения Маркса - Энгельса - Ленина о первобытном обществе, причем всегда под видом его защиты. Так, тов. Равдоникас в брошюре "О социологической периодизации палеолита" (1931 г.) постулирует "появление прибавочного продукта" в период Мустье (у неандертальского человека!) "постоянные запасы прибавочного продукта" в верхнем палеолите и превращение прибавочного продукта в "условие существования общества" в неолите.

До каких нелепостей доходило в писаниях ведущих работников ГАИМК привнесение категорий классового общества в освещение древнейших этапов первобытной истории, видно из следующей цитаты: "Стоянки верхнего палеолита содержат в себе зародыш будущего противоположения города и села. Сейчас - это еще не город, но и не село. Это палеолитическая охотничья' стоянка вне зависимости от ее размеров".

Первобытное общество делится тов. Равдоникасом в цитированной работе на две "общественно-экономические формации", причем первая формация (шельская и ашельская эпохи) выделяется по признаку господства собирательского хозяйства. Правда, эта точка! зрения была впоследствии осуждена самим автором; в дальнейших "периодизациях" и у тов. Равдоникаса, и у других "периодизаторов" мы имеем одну общую тенденцию: стремление разбить историю первобытного общества на возможно большее количество качественно различных отрезков, причем материнскому роду (по Энгельсу, возникающему на средней ступени дикости и достигающему расцвета на низшей ступени варварства, т. е. охватывающему большую часть первобытной истории) отводится лишь один из многочисленных априорно выделяемых "периодов" (например четвертый из шести периодов схемы тов. Равдоникаса).

Надо сказать, что эта тенденция имеет более "глубокие" исторические корни. Руководящая группировка ГАИМК во многом вдохновлялась примером вульгаризаторских "периодизаций" В. К. Никольского, который еще в 1926 г. делил доклассовое общество на дородовое и родовое, разбивая первое на следующие "стадии": 1) "стая", соответствующая эолиту и питекантропу; 2) "конгломерат", или "скопление", соответствующее Шеллю и Ашелю и гейдельбергскому человеку; 3) "агрегат", или "сцепление", соответствующее Мустье и неандертальцу; 4) пратотемическое - верхний палеолит; 5) тотемическое -

протонеолит (мезолит)¹ . Эти заумные определения повторяются тов. В. К. Никольским в течение ряда лет в различных комбинациях при неоднократном переиздании его "Очерков" под различными названиями. Даже в последних изданиях работ Никольского сохраняется упорная тенденция отнести к возможно более позднему времени возникновение рода. (Например он пишет: "Усовершенствование орудий в эпоху варварства, земледелие и скотоводство, оттеснившие на задний план собирательство и охоту, привели к сильнейшему росту производительности труда... На этой основе первобытное племя перерастает в родовое"² (разрядка В. К. Никольского. - Авт. ).

Концепция тотемического общества, противопоставляемого родовому, была подхвачена рядом этнографов и археологов. В частности, один из соавторов настоящей статьи, С. П. Толстов, В своей работе, опубликованной в 1931 г., рассматривает вслед за Никольским верхний палеолит как тотемическое общество. Академик И. И. Мещанинов, отражая аналогичную тенденцию, делил историю дофеодального и феодального общества на семь этапов: 1) "коллектив собирателей с естественным орудием - эолит"; 2) "коллектив собирателей и охотников с искусственным орудием - нижний палеолит"; 3) "коллектив мелкого охотника - средний палеолит"; 4) "коллектив крупного охотника (начало скотоводства и мотыжного земледелия) - верхний палеолит"; 5) "общественные группировки, характеризуемые переходом на скотоводство и земледелие, - неолит"; 6) "родовые общины - металл"; 7) феодализм³ .

Для археолога недопустимо утверждение наличия скотоводства и земледелия в палеолите, а самое главное: вся эта периодизация никак не подтверждается фактами. Необходимо подчеркнуть, что академик И. И. Мещанинов побивает все рекорды в деле превращения родового строя в незначительный эпизод, относя его возникновение к эпохе металла.

Один из вредителей и лжеученых в своей "периодизации" обрезает родовой строй не только "снизу", но и "сверху", устанавливая три стадии: тотемическую, родовую и племенную, - хотя, как известно, род неотделим от племени. К сожалению, даже такое противоположение нашло себе целый ряд сторонников.

Подлинная периодизация истории первобытного общества должна возникнуть на основе серьезной исследовательской работы археологов и этнографов над конкретным материалом. Все перечисленные здесь скороспелые и априорные "периодизации" так или иначе служили только делу ревизии марксистско-ленинского учения о родовом строе.

III. ПРОПАГАНДА ИДЕАЛИЗМА В ВОПРОСАХ ИСТОРИИ ПЕРВОБЫТНОЙ СЕМЬИ

Под прикрытием социологической трескотни в изданиях ГАИМК велась прямая пропаганда идеализма. Е. Ю. Кричевский под флагом борьбы против социал-демократических извращений в вопросах истории семьи конструировал идеалистические схемы, превосходя в этом даже буржуазных этнографов.

Конечно, социал-демократические этнологи типа Кунова, против которого полемизирует тов. Кричевокий, пытались, вопреки Энгельсу

¹ В. К. Никольский "Очерки первобытного человечества", стр. 203 и сл. М. 1926.

² В. К. Никольский "Доисторическая культура", стр. 61. М. 1936.

³ "Известия ГАИМК". Т. VII. Вып. 5 - 6-й, стр. 92. 1931.

и Ленину, превратить первобытную семью в экономическую организацию. Однако борьбу с вульгарными, материалистами нельзя вести с идеалистических позиций. Ни Энгельс, ни Ленин не мыслили истории развития первобытной семьи в отрыве от общего хода социально-экономического развития первобытного общества. Между тем тов. Кричевский доходит до того, что даже возникновение отцовского рода, вопреки общеизвестным выводам специального исследования этого вопроса Энгельсом¹ , об'ясняет вне всякой связи с социально-экономическим развитием. Впрочем, об Энгельсе Кричевский имеет своеобразное представление; это видно из того, что он сочувственно цитирует следующие слова Розы Люксембург: "Энгельс установил, что развитие семейных отношений в первобытную эпоху вплоть до образования современного, государственно санкционированного принудительного брака происходило независимо от изменения хозяйственных форм, и считал, что в основе этого развития лежали лишь интересы сохранения человеческого рода и его размножения".

Итогом исследования Кричевского является следующий тезис: "...перешедшие в ряде мест уже к патрилинеальности австралийское родовое общество является с этой точки зрения более развитым, чем матрилинеальные или тем более матрилокальные общества Северной или Южной Америки - бакаири или ирокезы". Таким образом получается, что бродячие охотники Австралии оказываются стоящими на более высоком уровне развития, чем земледельцы-ирокезы, высокоразвитая социальная организация которых характеризуется Энгельсом как типичная для периода "расцвета первобытно-коммунистического общества.

Следуя Кричевскому, можно дойти до чудовищного утверждения, что северозападные индейцы, знающие уже рабство и далеко зашедшую имущественную диференциацию, сопоставляемые Энгельсом с древними германцами² , но сохранившие материнский род, стоят по своему развитию на более низкой ступени чем австралийцы. Но Кричевскому нет дела до реальных социально-экономических отношений. Он занят прослеживанием саморазвития отвлеченных категорий вне всякой связи с действительным развитием общества. Схема получается очень "стройная", "от матрилинеальной и матрилокальной двухклассовой системы и матрилинеальной и матрилакальной родовой или тотемической организации к патрилинеальной и патрилокальной родовой, а затем и чисто локальной экзогамии". Свои взгляды Кричевский подкрепляет ссылками на высказывания троцкистского бандита Пригожина.

Наиболее откровенно-идеалистическим произведением является последняя работа того же автора - "Энгельс и вопросы развития социальной организации австралийских племен", где на 39 страницах Энгельсу посвящены первые 9 строк, а социальной организации - ни одной строки, если не считать все тех же саморазвивающихся форм родственных отношений. Развиваются они очень логично, но в пустом пространстве. Хозяйство, формы собственности, организация производства и распределения - все это лежит за пределами социальной организации в понимании Кричевского. Зато он выткал такие сложные узоры схем развития брачно-родственных отношений, что работу читать почти невозможно. Кричевский явно отражает намечающуюся за

¹ Ф. Энгельс "Происхождение семьи, частной собственности и государства", стр. 54 - 57, 160 - 163 и др. Партиздат. 1932.

² К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XXIV, стр. 598.

последние годы в буржуазной этнографии тенденцию к абстрактно-формалистическому изучению систем родства (например работы американского этнографа Агинского). За рубежом эта тенденция является одним из проявлений идеалистического вырождения и загнивания науки. На страницы советских изданий она могла проникнуть только при поддержке вредительского руководства ГАИМК.

IV. КЛАССОВЫЕ АНТАГОНИЗМЫ В "ДОКЛАССОВОМ ОБЩЕСТВЕ"

Если откровенные враги учения Маркса - Энгельса - Ленина о первобытном обществе прямо отрицают первобытно-коммунистическую организацию, то некоторые работники ГАИМК, на словах защищая первобытный коммунизм, на деле пытались обессмыслить это понятие, привнося в доклассовое общество ряд категорий, свойственных обществу классовому.

Речь идет о настойчивом стремлении включить в рамки доклассовой формации целый ряд обществ, знающих глубоко развитые классовые антагонизмы.

Одним из наиболее ярких отражений этой тенденции является антинаучная попытка проф. Богаевского, напечатавшего в 1933 г. в издании Академии наук статью под парадоксальным названием "Первобытно-коммунистический способ производства на Крите и в Микенах". Критомикенское общество, которое сам же проф. Богаевский в 1924 г. объявлял феодальным, искал к нему аналогий во Франции времен Людовика XIV и в Англии и Венеции - "владычице морей", в котором он в 1931 г. видел уже "разложение родового общества", он в 1933 г. с легкостью необыкновенной относит к эпохе материнского рода. Так как факты, которым проф. Богаевский давал столь разнообразное освещение, за это десятилетие не изменились, то единственным объяснением метаморфоз сего Протея от науки является влияние установок вредительского руководства ГАИМК. С таким же успехом можно было бы отнести к родовому обществу Вавилон эпохи Хаммураби или древний Египет, материальная и духовная культура которых стоит на том же уровне. Проф. Богаевский пользуется только тем, что критские тексты еще не дешифрованы. Вредительское руководство ГАИМК, уничтожая подлинную археологическую методику, дало автору полную возможность трактовать археологические памятники, как ему заблагорассудится.

Особенно вредное действие бредни проф. Богаевского получили благодаря тому, что он нашел себе ревностного пропагандиста в лице тов. С. И. Ковалева, популяризирующего их на страницах своего вузовского учебника¹ .

Основным об'ектом для упражнений по превращению классового общества в доклассовое были избраны скифы Причерноморья, хотя многочисленные свидетельства античных авторов и археологические материалы ясно говорят о рабовладельческом хозяйстве у этих скифов (это не относится, конечно, к скифам северным и восточным).

Еще в 1931 г. в издательстве ГАИМК вышла брошюра некоего Семенова-Зусера "Родовой строй у скифов Геродота". В этой безграмотной брошюрке, невежество и научную недобросовестность автора которой неоднократно было вынуждено впоследствии признать само руководство ГАИМК, мы находим такие перлы, как утверждение, что при родовом строе "жена считалась собственностью мужа и перехо-

¹ С. И. Ковалев "Греция", стр. 80 и сл. Л. 1936.

дила от отца к сыну как всякая родовая наследственная вещь". "Обычай отрезать себе уши, пальцы и другие части тела и вообще калечить себя при случае смерти важных лиц является чрезвычайно распространенным у примитивных народов с родовой организацией". В качестве примера такого "примитивного народа" приводятся... абхазы.

В качестве народов с господством родового строя Зусером привлекаются современные калмыки, киргизы, монголы эпохи Чингис-хана, и даже ханы Чингис и Батый оказываются представителями первобытного общества. На аналогиях с этими "примитивными" народами основываются все "построения" Зусера, согласно которым царские могилы скифов оставлены представителями чистейшего родового общества.

Хотя В. И. Равдоникас неоднократно и очень резко выступал против Семенова-Зусера, концепция его самого, по существу, повторяет выводы последнего, лишь в несколько очищенном от явных нелепостей виде. Цари и рабы, погребаемые в золотых скифских курганах, по-прежнему об'являются представителями первобытного общества".

Нашлись ревностные сторонники Семенова-Зуеера и Равдоникаса в скифском вопросе. Один из этих сторонников еще в 1931 г. характеризовал скифов как первобытное общество. В 1934 г. он же взял под свою защиту Зусера и Равдоникаса: "У скифов был родовой строй. Эта точка зрения верна. Семенов-Зусер только недостаточна четко конкретизировал, какая ступень родового строя была у скифов. Тов. Равдоникас указывал, что это есть уже эпоха разложения родового общества". Аргументация этого автора поражает своей нелепостью. Так он пишет: "Наличие такого рода погребений, в которых находят в значительном количестве предметы роскоши, драгоценности в материальном смысле слова, говорит против понимания скифского общества как антагонистического общества. Это - общество, где обмен еще не играет существенной роли. Это - общество неантагонистическое, неклассовое. Только в родовом обществе можно было закапывать в могилу огромные драгоценности". Исходя из этих соображений, наиболее типичным представителем родового общества следовало бы считать фараона Тутанхамона.

Дело здесь не только в теоретической ревизии марксизма: "теория" Зусера, Равдоникаса и др. играет в политическом отношении наруку националистическим установкам идеологов байства и манапства, подводя под их взгляды "теоретическую базу". Именно для последних характерно отрицание классовых противоречий в кочевом ауле и стремление выдать сохранившиеся родовые пережитки за господствующий тип общественных отношений этого аула. Сам Семенов-Зусер доказывал наличие родового строя у скифов Геродота аналогиями с якобы родовым обществом калмыков, киргизов, чингисхановых монголов. В самом деле, если скифы являются представителями родового общества, то еще с большим основанием это можно было; бы оказать о казахах, киргизах и др.

Таким образом, "теории" Семенова-Зусера и К° о "родовой организации скифов Геродота" смыкаются с утверждениями алашордынских теоретиков об отсутствии классовых противоречий в кочевом ауле.

V. ВОПРОСЫ ЭТНОГЕНЕЗА

Крупное место в работе ГАИМК занимала борьба против расовой теории и других националистических теорий в археологии и этно-

графии. Огромны в этом деле заслуги Н. Я. Марра. Но вредители и эту борьбу использовали в своих целях, проводя под прикрытием борьбы ? национализмом характерные для троцкистов извращения в национальном вопросе. Извращения эти богато отразились в археологической и этнографической литературе, выходившей под эгидой вредителей. Метод работы здесь был прост: всячески преуменьшалось значение этнического своеобразия, обесцвечивались национальные культуры Советского союза.

К сожалению, эту тенденцию проводили не только сами вредители, но и подпавшие под их влияние ученые. Например В. И. Равдоникас писал: "Носителем, субъектом материальной культуры является общество, а не так называемый этнос - понятие, в сущности, фиктивное".

Эта парадоксальная, антиисторическая установка последовательно проводилась в десятках статей.

Один из вредителей писал: "Действительно научное разрешение вопроса, к какому племени или к какой нации принадлежит население, с деятельностью которого были связаны, например, какие-либо исследуемые вещественные памятники, обязательно предполагает точный ответ на вопрос, к какой общественно-экономической формации относится общественный строй, в условиях которого протекала деятельность данного населения". Смысл условий, которые поставлены здесь для этнических определений, раскрывается в гаимковских изданиях на конкретных примерах. В одной из вредительских статей написано: "Борьба двух укладов - отживающего патриархально-семейного и нарождающегося территориально-общинного, индивидуального, - достигла большого напряжения на границе, образовавшей стык или рубеж двух районов, в которых господствовали два разных уклада общественной жизни. Эта борьба осложнялась тем, что она сопровождалась столкновением двух типов речи: старой, удмуртского облика, и новой, более прогрессивной - марийского облика. Кроме того в борьбе двух укладов наличествовала экспансия, напор со стороны сельско-общинного населения, энергично наступавшего на группы, продолжавшие жить в условиях отсталого, родового уклада. Как мы уже видели, индивидуальные семьи не оставались на старых местах, но передвигались, стремясь к освоению новых и новых пространств, захватывая в том числе и земли попадавшихся по соседству старых большесемейных общин".

Таким образом, этнографические и лингвистические различия мари и удмуртов сводятся к измышленному автором этой статьи различию уровня их общественно-экономического развития. Разжигается вражда между марийцами, которые объявлены здесь передовым народом, и удмуртами, которые признаны исконными собственниками марийских земель.

Крупным достижением советских ученых и в первую очередь Н. Я. Марра было опровержение теории универсальных "переселений народов", прослеживание которых составляет основное занятие буржуазных археологов. Но гаимковские отрицатели этнических различий пошли по пути вульгаризации исторических взглядов Марра. Например проф. Богаевский в этом направлении доходит до прямого издевательства над читателем: "Таким образом, на Дальнем Востоке Б глубокой древности жили общественно объединенные коллективы человечества, которые, не будучи еще ни монголами, ни манчжурами,

ки айнами и, тем более, ни японцами, распространялись в течение десятков тысяч лет и без всяких миграций могли оказаться в Японии".

Таким образом, важная и ответственная задача борьбы с японскими империалистическими теориями, которой якобы посвящена цитируемая статья, подменяется у Богаевского кривлянием, дискредитирующим советскую науку.

Наряду с опошлением взглядов Марра на процесс этногенеза в изданиях ГАИМК пропагандировались и последовательно буржуазные концепции, маскирующиеся лицемерными ссылками на работы Н. Я. Марра. Особенно ярким примером этого является развиваемая в последних работах А. Н. Бернштама реакционная "теория" "тюрко-монголо-финского праязыка", на котором якобы говорили гунны и пережитком которого является, по Бернштаму, язык якутский. Эта "теория", означающая возврат на позиции "праязыков" и "пранародов" - позиции, составляющие одно из важнейших звеньев расово-шовинистических концепций этногенеза, "обоснована" несколькими наудачу выхваченными примерами из якутского языка, о котором, кстати сказать, Бернштам имеет весьма слабое представление. Ознакомление с огромным "научным аппаратом" этой статьи убеждает, что подавляющее большинство ссылок, делаемых Бернштамом, никакого отношения к его "концепции" не имеет и приводится лишь для придания "ученого" вида антинаучному произведению автора.

Теория единого тюрко-монголо-финского языка, на котором якобы говорили гунны, объективно являющаяся одним из вариантов пантюркских теорий, могла появиться на страницах советской печати лишь при попустительстве вредительского руководства ГАИМК.

*

Перед археологами и этнографами стоит теперь задача ликвидации последствий вредительства. Задачу эту многие понимают неправильно. Например однодневная газета, выпущенная к пленуму ГАИМК, 20 марта 1937 г., выдвинула в передовой статье гнилой лозунг: "Стахановской работой бить врага".

Высказывается мнение, что у вредителей не было системы теоретических взглядов. Прошедшие в апреле активы ГАИМК и Московского отделения ГАИМК ясно показали недостаточное развитие самокритики. Развертывание подлинной большевистской самокритики является непременным условием, дальнейшего развития и расцвета советской археологии и этнографии.

Необходимо раз навсегда покончить с вредительскими разговорами о незакономерности существования этих наук. Обе они должны быть восстановлены в высших учебных заведениях, откуда они повсеместно были изгнаны врагами народа. Учение Маркса - Энгельса - Ленина о первобытном обществе надо освободить от заслонивших его фальсификаторских "противоречий" и "периодизаций". Первобытный коммунизм был действительно первобытным коммунизмом, а классовые общества не могут быть одновременно и коммунистическими. Даже эти две простые истины являлись, как выше показано, до сих пор дискуссионными. Идеалистический мусор, засорявший науку при попустительстве вредителей, должен быть беспощадно выметен. Борьба с националистическими теориями не должна сопровождаться отрицанием народов и племен, отрицанием, которое выгодно тем же националистам.

Советские археологи и этнографы открыли много первоклассных источников для истории нашей страны, которые до сих пор благодаря деятельности вредителей не опубликованы. Разработка конкретных исторических проблем, связанных с этими открытиями, должна вестись в специальной археолого-этнографической прессе, которую, по существу, надо создавать заново.

Великая страна должна и будет иметь великую историческую науку, почетное место в которой должны занять археология и этнография СССР.