Cеребряный век русской поэзии испытывал значительное притяжение к немецкому искусству, немецкой литературе.

Художники "Мира искусства" говорили о двух доминантах своего творчества - Достоевский и Вагнер.

Александр Блок был близок не только к немецкому неоромантизму (предсимволизму), но и к немецкой поэзии вообще.

Михаил Кузмин в стихах декларировал любовь к Германии, хотя немецкое влияние в его поэзии мало ощутимо.(1)

Участники постройки храма мира и дружбы в Швейцарии - Гетеанума - Андрей Белый и Максимилиан Волошин стояли под знаком пантеистического влияния Гете.

Поэт следующего поколения Марина Цветаева была связана с немецкой поэзией разных ее этапов - Песни о нибелунгах; любимых ею Гете, Клейста, Гейне, Рильке. Но Гете был превыше всех. "Когда меня спрашивают: кто Ваш любимый поэт, я сразу захлебываюсь, потом сразу выбрасываю десяток германских имен <...>. Гейне ревнует меня к Платену, Платен к Гельдерлину, Гельдерлин к Гете, только Гете ни к кому не ревнует: Бог!"(2) В очерке "Нездешний вечер" (1936) она пишет: "Гете, мой Гете с шестнадцати лет, Гете - старый! Тайный - тот, о ком говорю, судя современность: перед лицом Гете" (Проза, с. 284).

Цветаева называет Гете тайным в двух смыслах. Прямой поверхностный смысл - тайный советник в княжестве Веймарском. Второй, ей важный, - Гете в старости, зашифровавший многое в своем "Фаусте", скрывшийся и поэтому тайный.

Поэзия умыслов (Проза, с. 164) - называет Цветаева герметизм (или полугерметизм), шифровку того типа, что есть в финале "Фауста". Chorus mysticus (мистический хор) произносит четыре фразы этого финала, отделенные точкой с запятой одна от другой, но тем не менее соединенные в одном предложении.

Цветаева слово "хор" раскрывает как "хоры": "Гете на жизнь смотрел не "со стороны", а - с высоты. Со стороны - только одну сторону и


--------------------------------------------------------------------------------

1 Стихотворение "Поручение" Кузмина (1922):

Если будешь, странник, в Берлине, У дорогих моему сердцу немцев, Где были Гофман, Моцарт и Ходовецкий (И Гете, Гете конечно), - Кланяйся домам и прохожим, И старым, чопорным липкам, И окрестным плоским равнинам.

2 Цветаева М. Проза. Нью-Йорк, 1953. С. 128. Далее в тексте сокращенно: Проза.

стр. 78


--------------------------------------------------------------------------------

увидишь... Взгляд с хор - взгляд божеский: если на плоскости и действенны те или иные перегородки... сверху - они все равны".(3)

Вот этот финал:

Alles Vergangliche Ist nur ein Gleichnis; Das Unzulangliche Hier wirds Ereignis; Das Unbeschreibliche, Hier ists getan; Das Ewig-Weibliche Ziecht uns hinan.

(Все преходящее есть лишь иносказание; невоплотимое здесь достигается; несказанное здесь свершено; вечно-женственное влечет нас ввысь).

Цветаева останавливается на первой - из четырех - фразе, на многозначном слове Gleichnis. Она переводит его как доводы, подобия моей жизни - жизни вне меня.

Поэт "другое знает. Зная незримое, не знает видимого, а видимое ему неустанно нужно для символов... Нужно это Vergangliche (преходящее) знать, иначе мое подобие будет ложным. Видимое - цемент, ноги, на которых вещь стоит" (Избр. проза, I, с. 230).

Поэт открывает себя лишь подлинным читателям - "что есть чтение, как не разгадывание, толкование, извлечение тайного, оставшегося за строками, за пределами слов... Чтение - прежде всего - сотворчество. Если читатель лишен воображения, ни одна книга не устоит" (Избр. проза, I, с. 237). И - "пример того же Фауста, непонятого современниками и разгадываемого вот уже сто лет" (Избр. проза, I, с. 234).

Четыре фразы мистического хора завершают четыре темы "Фауста".

1. "Все преходящее есть лишь иносказание". Иносказателен спор Господа Бога с дьяволом младшего служения (Junker Voland - как представляется Мефистофель дьявольской черни во время Вальпургиевой ночи). Спор этот умозрителен и аллегоричен, ибо верный слуга божий Фауст не может быть всерьез обречен аду, да и Мефистофель не любитель водиться с покойниками (о чем он заявляет в "Небесном прологе").

2. "Невоплотимое здесь достигается". В трагедии Гете случалось так, что старец Фауст превращался в молодого мужчину усилием Мефистофеля и его слуг. Однако эта молодость через некоторое время как бы сползала с его облика, и к концу трагедии он возвращался к еще более глубокой старости, сопровождаемой слепотой.

3. "Несказанное здесь свершено". Союз Фауста с Еленой и рождение ею сына не от Ахилла (как в одной из легенд античности(4)), а от Фауста оказываются доступными воображению веймарского классика Гете, понимающего, впрочем, эфемерность своей мечты о союзе современности с красотой и гармонией античного мира.


--------------------------------------------------------------------------------

3 Цветаева М. Избр. проза: В 2 т. Нью-Йорк, 1979. Т. I. С. 164. Далее в тексте сокращенно: Избр. проза, I или II.

4 Цветаева знала эту легенду:

Елена. Ахиллес. Звук назови созвучней. Да, хаосу вразрез Построен на созвучьях Мир...

(Цветаева М. Избр. произв. М.; Л., 1965. С. 258).

стр. 79


--------------------------------------------------------------------------------

4. "Вечно-женственное влечет нас ввысь". Эта четвертая и завершающая фраза осуществляется в драме буквально. Но глубинное назначение ее столь многообразно, что к нему влечется творческая фантазия Цветаевой в большей мере, чем к какой бы то ни было иной фразе трагедии.

Прямой смысл завершающих трагедию двух строк Гете: Mater gloriosa, Матерь преславная, спустившаяся в нижнее небо и окруженная свитой, видимо постоянно пребывающей в этом нижнем небе, должна встретить помилованных для небесного бытия. Душа Гретхен принадлежит более высоким сферам, она здесь, чтобы проводить Фауста далее, вверх.

Цветаева, вослед русским апокрифическим сказаниям о семи звездах на семи небесах,(5) рассматривает нижнее небо Гете как первое от земли. Это "низкое первое небо: стихий, страстей" (Проза, с. 391).

Здесь у Гете, действительно, и Мария Магдалина, и Мария Египетская - прощенные блудницы. Здесь мир стихий "Второго Фауста", ибо несомненно "многобожие поэта. Я бы сказала: в лучшем случае наш христианский Бог входит в сонм его (поэта. - Н. Т.) богов", ибо "обратная (стихиям. - Н. Т.) крайность природы есть Христос", а "поэт - отродясь раздорожный" и "гибель поэта - отрешение от стихий". "Поэта, не принимающего какой бы то ни было стихии - следовательно и бунта, - нет" (Проза, с. 395, 379, 400).

Второй смысл двух последних строк трагедии не вовсе раскрыт Гете. Это тема Маргарита - Фауст, спасительного женского начала, увлекающего в небеса, ввысь - в духовный мир.

На эту как бы лишь названную тему ссылается Цветаева: "Где Гете ставит точку - там только и начинается".

"Совершенство не есть завершенность. Где-то в герцогстве несравненно просторнейшем Веймарского - совершается третья часть (Фауста. - Н. Г.)" (Проза, с. 206).

И в другом месте замечание поэтессы: "Не знай Гете над собой и своим делом высшего, он никогда бы не написал последних строк последнего Фауста" (Проза, с. 391).

Лишь отчасти у Гете эти "последние строки последнего Фауста" раскрыты сюжетно - вечно женственная сущность Гретхен только здесь обнаруживает свою деятельную и благостную природу.

Ангелы несут душу Фауста. X. А. Корф, вослед однажды сказанному Гете, применяет аристотелевский термин, называя душу в это мгновение - энтелехией. Это не вспомнившая еще себя и не очнувшаяся заготовка нового воплощения, суть человеческого "я", не утратившая былого обличия. Причем древние полагали, что в Элизиуме энтелехия обретает акме - форму, т. е. внешность человека 33 лет - возраст совершенства личности.

Именно узнанность того прекрасного, как бы сияющего Фауста заставляет Гретхен обращаться к Богоматери с просьбой позволить ей для новоприбывшего в их кругу быть путеводительницей, т. е. слиться с функцией (одной из функций) самой Mater gloriosa - стать Одигитрией. Душа Фауста очнется уже близ Гретхен, уже в полете к более высоким сферам из нижнего неба, где привратная, пограничная часть высших уровней небес.


--------------------------------------------------------------------------------

5 См. Памятники старинной русской литературы, издаваемые гр. Григорием Кушелевым-Безбородко. Вып. 3. Ложные и отреченные книги русской старины, собранные А. Н. Пыпиным. СПб., 1862. С. 156. В апокрифе порядок небес (и звезд) следующий: Луна, Ермий (Гермес), Афродита, Солнце, Арис (Арей), Зевс, Крон. Выше седьмой звезды (и седьмого неба) - другие звезды.

стр. 80


--------------------------------------------------------------------------------

X. А. Корф характеризует финал "Фауста" словами - "христианская тема этих нехристианских небес".(6)

Итак, в трагедии все завершается прославлением "путеводной" Маргариты.

Вот с этой мысли конца трагедии Гете начинается замысел и его воплощение в поэме Цветаевой "Мoлодец". Это идея творчества, творящего женского Эроса.

Основой поэмы Цветаева называет русскую сказку из собрания Афанасьева "Упырь". Из неназванных источников сошлемся и на "Аленький цветочек" Аксакова, и на фольклорно-апокрифические стилизации А. Ремизова, почитаемого поэтессой. У Ремизова особое внимание обращено на сюжеты, связанные с апокалиптикой, ангелами - благовестником, мстителем, погибельным и стражем муки. Несомненно, идея его рассказа "Древняя злоба" была также учтена Цветаевой.(7)

Знала Цветаева и Бюргерову "Ленору" в переводе Жуковского, его "Людмилу" и "Светлану", знала "Песни западных славян" Пушкина и "Вия" Гоголя.

Но ни в одном из этих источников не возникало необходимости перешагнуть барьер традиционных христианских антиномий: Христос, Добро, Рай - Антихрист, Зло, Ад.

Лермонтов в "Демоне" делал попытку очеловечить властительного духа, передать трагизм его одиночества, который кроется более в единственности его могущества, чем в отверженности ангела тьмы. Но Тамара в поэме лишь страдательна. Судьбы Демона и ее, смертной, не могут пересечься, разве в одной точке - его поцелуя и ее смерти.

Спасаясь от соблазнительных шепотов, Тамара укрылась в монастыре. В Демоне любовь пробудила надежду на искупление своей вины. Заметим, что он не Сатана, а зло вторичное, производное, ибо было время, "когда в жилище света / Блистал он, чистый херувим".(8) Тамара возродила в нем чувство прекрасного, а стало быть, притяжение к свету.

Меня добру и небесам Ты возвратить могла бы словом. Твоей любви святым покровом Одетый, я предстал бы там, Как новый ангел в блеске новом.(9)

Но высший суд ведает, что раскаянье его минутно. Херувим, каким сам Демон был до бунта и падения, отверг его надежды и навеки отделил смутившуюся и чистую душу Тамары от его холодом, пустотой и злом ставшего естества падшего ангела. Антиномии христианской религии в конечном счете здесь торжествуют.

Но Цветаевой 20-х годов XX века тесно в этих антиномиях. "Демон" Лермонтова ближе всего (в русской литературной традиции) к ее поэме, но безблагодатность высших сил, неумолимость их и замкнутость зла в неподвижности мира поэтессе не были близки. Фольклорная же дьяволиада в русской сказке Афанасьева и несложное ее разрешение - это


--------------------------------------------------------------------------------

6 Korff H. A. Geist der Goethezeit. В. 4. Leipzig, 1958. S. 698.

7 Сборник А. Ремизова "Весеннее порошье" (Пгр., 1915). В рассказе "Древняя злоба" святой старец хочет замолить грехи самого дьявола, прикинувшегося того достойным. Только ангел позволяет увидеть злобу и лицемерие носителя тьмы, оставившего, наконец, в покое добрейшего молитвенника.

8 Лермонтов М. Ю. Полн. собр. соч. Л., 1941. Т. 2. С. 465.

9 Там же. С. 485.

стр. 81


--------------------------------------------------------------------------------

поверхностное "укрывище" поэмы "Молодец"; сказка - лишь "орнамент" смысла, образный, языковой, сюжетный.

Огненные стихии, природные начала господствуют в поэме. Прикасаясь к христианским догматам, естество проходит сквозь них в иное измерение. "О "Молодце" только один отзыв - живой огонь!" - определяет поэтесса свое творение.(10)

В христианском, даже в фольклорном мире сказки не находила места страстная любовь, преобразующая самое материю. Цветаева созидает иной мир, ибо религия не оставила человеку права на любовь. Либо бесстрастная и бесполая жалость, участие, каритативность (caritas (лат.) - милосердие, материнская, сестринская забота), либо страстная и, стало быть, грешная, адская, которой и названия не дано. Это - Ерсо (греч.). Amor (лат.). Ибо все крупное, яркое, жизнелюбивое истребляется, не дозволяется каноном церкви. Цветаева пишет об этом в статье "Живое о живом", называя Ахматову "гостьей из страны Любви, которая в России... экзотика" (Проза, с. 190).

Поэма насыщена бунтующими энергиями, дохристианским мироощущением, это - русская поэма, это - гимн стихиям, которые затаптывались, искоренялись, которые именовались "демонами природы" и над которыми стояла анафема.

Маруся, возлюбленная Мoлодца, - сказочная красавица. Это - русская душа, едва пережившая (одной кровинкой выжившая) преследования естества, живых стихий официальной церковью.

О себе Цветаева писала: "...я человек вне-церковный, даже физически: если стою - всегда у входа, т. е. у выхода, чтобы идти дальше".(11)

Русский космизм начала века, связанный во многом как с открытием культуры Древней Руси, так и с обретением забытых текстов античности,(12) нашел в Цветаевой своего самобытного певца.

Помимо идей начала века и некоторых русских произведений, родственных поэме, следует обернуться и к творчеству мятежников XIX века в Европе. Здесь темы титанизма и богоборчества, радикального отторжения традиций - воспринятых писателями как обывательские, буржуазные, - укоренились со времени сентиментализма и романтизма. Они чрезвычайно созвучны Цветаевой.

Литературным фоном поэмы, с большей или меньшей степенью приближения, явятся "Влюбленный дьявол" Казотта, "Кристабель" Колриджа, рассказ Винцента о женщинах-упырях в "Серапионовых братьях" Гофмана. Но это только фон.

Уже ближе, уже роднее - мистерии Байрона "Небо и земля", "Каин".

В романтическом "Каине" произведен дерзкий переворот. Библейский сюжет о братоубийце, злом Каине, и смиренном богобоязненном Авеле перевернут. Плюсы стали минусами, минусы - плюсами.

Каин пытлив, умен, искренен и полон достоинства, Авель - трусоват, подхалимен и "нищ духом". Убийство происходит нечаянно - горячий Каин еще не знает, что есть смерть. Автор не осуждает, а защищает Каина, как и его трагического собеседника Люцифера. Такого еще не знала Европа. Семнадцатилетний Лермонтов ставит эпиграфом к одному


--------------------------------------------------------------------------------

10 Цветаева М. Письмо к Ю. Иваску 11 октября 1935 года // Русский литературный архив. Нью-Йорк, 1956.

11 Цветаева М. Письма к А. Тесковой. Прага, 1969. С. 104.

12 Следует назвать стоящими под знаком этих настроений "Весну священную" Стравинского - Рериха, многое у Скрябина, Врубеля, художников "Мира искусства", поэтов-символистов и особенно важного здесь Вячеслава Иванова.

стр. 82


--------------------------------------------------------------------------------

из черновиков "Демона" строки из этой мистерии Байрона, а Гете увековечивает создателя "Каина" своим Эвфорионом, сыном Фауста и Елены Прекрасной, и говорит Эккерману: "...свободный ум Байрона, постигший всю несостоятельность церковных догм, с помощью этой пьесы силится сбросить с себя путы навязанного ему вероучения. Англиканское духовенство, уж конечно, не поблагодарит его за это".(13)

Имя Гете и великая его дилогия о Фаусте - быть может, самое нужное для полноты понимания "Молодца" Цветаевой.

Как Байрон свершает переворот в отношении Каина, так Гете - в отношении Фауста. Миф переосмысляется обратно тому, что несла традиция.

Мировая литература знает несколько мифов-оборотней. Нам необходим для анализа поэмы Цветаевой миф о Фаусте - до Гете и у Гете. Но нужен и еще один миф-перевертыш, значительно более древнего происхождения, восходящий к дохристианской религии нормано-германских народов - о Зигфриде (Сигурде) и Брунгильде (Брюнхильд). Он хорошо известен Цветаевой.

Гневный отец, бог Вотан (Oдин) усыпляет деву-воительницу Брунгильду. Пробудить ее сможет тот единственный, кто ей в рост. Им является Зигфрид, защищенный ею во чреве несчастной, обреченной богами Зиглинды. Он выпестован Брунгильдой, и только он ей -

...один ........... равносилен, .................... равномощен, ...................... равносущ.(14)

Вотан обрек любимую дочь за мятеж - спасение Зиглинды - смертному уделу. Утратив божественность, она должна была обрести единственный ее отголосок, ведомый краткой земной жизни, - любовь. Любовь к Зигфриду - герою, победившему дракона, ставшему владельцем золота Рейна, неуязвимому властителю стихийных сил.

Но колдовская тьма королевны Кримгильды (Гудруны) и ее матушки обеспамятила обрученного с Брунгильдой Зигфрида (Сигурда). И он, утратив прошлое в сознании своем, передает свою суженую брату жены Гунтеру (Гуннару). Священная месть Брунгильды губит его. Свершив месть, она погибает в огне того же костра, на котором сжигают тело ее избранника.

Не суждено, чтобы сильный с сильным Соединились в мире сем. Так разминулись Зигфрид с Брунгильдой, Брачное дело решив мечом, -

скажет об этом сюжете Цветаева. Это древняя языческая версия. В христианском мифе, где все и всегда наоборот, Брунгильда - королева дальней страны, богатырша, которая станет женой того, кто победит ее в рыцарском состязании. Осилить ее может только Зигфрид, что он и делает, беспамятно передавая ее затем Гунтеру.


--------------------------------------------------------------------------------

13 Эккерман И. П. Разговоры с Гете. М., 1981. С. 104.

14 Цветаева М. Избр. произв. С. 259 - 260.

стр. 83


--------------------------------------------------------------------------------

Непонятной остается в этом позднем варианте "Песни о нибелунгах" сила ее ненависти к Зигфриду, сраженному ее повелением рукой Гагена. Была видимая, но не главная вина. Мстила она не по вине сильно. Дочь Вотана, дева-воительница, дева - мудрость отца (северная параллель греко-римской Афине-Минерве) должна была быть оклеветана в христианском варианте, а Кримгильда выбелена. Именно это и произошло в тексте. Божественная Брунгильда стала угрюмой злодейкой. Хитрыми происками достигающая своего Кримгильда - верной, хотя и незадачливой супругой героя. Плюсы пошли в минусы. Минусы - в плюсы. Лишь скандинавский архетип открыл правду Де Ламотт Фуке ("Герои севера", 1810), Вагнеру (тетралогия "Кольцо Нибелунга" с текстом самого композитора), Геббелю (трилогия "Нибелунги"), Ибсену ("Воители в Хельголанде").

Как видно из приведенных выше стихов Цветаевой, языческие Брунгильда - Зигфрид виделись ей важными, близкими ее миросозерцанию. В письме Ю. Иваску она пишет: "Я о золоте много и враждебно писала. Разве что - золото Рейна! (Меня, вообще, ищите - там)... Я никогда не была в русле культуры, ищите меня дальше и раньше.(16) Она ставит в ряд Пентезилею, Брунгильду и Марью Моревну, трех дев-воительниц "сказочных царств". Первая - конечно, клейстовская, последняя - русской сказки (Проза, с. 237).

Второй образец переосмысления сложившегося сюжета, о котором уже говорилось, - немецкий же миф о Фаусте. Он возник в XVI веке. Народная книга тогда и многие версии после неукоснительно следовали обывательской мудрой запасливости: не следовало Фаусту менять будущее (рай) на настоящее. Неосмотрительно подписав некий документец, он лишился в положенный срок блаженства, душа его шла в ад. Торг свершался честь по чести, черт вовремя получал по векселю свое имущество - душу грешного Фауста.

Но явился великий Гете. Начинавший в 70-е годы XVIII века как штюрмер, он взбунтовался против торга и договора. Он первый дозволил Фаусту, невзирая на дьявольскую грамотку, подняться в эфирные просторы, где встречают души прощенных.

Почему? - Потому что Фауст шел, стремился и не останавливался в самодовольном покое:

Я не ищу покоя столбняка, Способность потрясаться - высока.

(ч. II, д. 1. Пер. Б. Пастернака)

И только предположительная фраза Фауста: "если бы, то я мог бы...", услышанная Мефистофелем, привела его к смерти:

Zum Augenblicke durft ich sagen: Verweile doch, du bist so schoni Es kann die Spur von meinen Erdetagen Nicht Aonen untergehn - Im Vorgefuhl von solchen hohen Gluck Genifi ich jetzt den hochsten Augenblick.

Тогда бы мог воскликнуть я: "Мгновенье! О, как прекрасно ты, повремени!


--------------------------------------------------------------------------------

15 Цветаева М. Письмо к Ю. Иваску 4 апреля 1933 года // Русский литературный архив. Нью-Йорк, 1956.

стр. 84


--------------------------------------------------------------------------------

Воплощены следы моих борений, И не сотрутся никогда они". И, это торжество предвосхищая, Я высший миг сейчас переживаю.

(ч. II, д. 5. Пер. Б. Пастернака)

Гете, оправдав Фауста, свершил переворот традиционного сюжета перед лицом канонического христианства. Образ смиренного покоя, воспеваемого церковью, у Гете стал службой Дьяволу, а не Богу; тьме, а не свету. Свет есть созидание, творчество. Бунтарь, искатель Фауст и есть Божий слуга. Гете защищает дерзание, интеллект ученого, который и во второй, на душу в обмен полученной жизни сохраняет свою любознательность к миру - будет ли это мир первопричин (Матерей) или прелесть юной Гретхен. Гете самолично отвоевывает Фауста у тьмы - минусы переставляет на плюсы. В течение шестидесяти лет тайный советник и придворный, он изготовляет этот взрыв общепринятого своим Фаустом. Его драма стоит особняком во всей мировой литературе XIX века. Фауст, победитель тьмы, душа которого вознеслась к сияющему престолу Богоматери, - это правда живой жизни, поправшей мертвечину традиций. Творение Гете возвышалось перед Цветаевой, созидавшей своего "Молодца".

"Фауст" Гете - двухчастная драма, в которой вторая часть состоит из пяти действий.

"Молодец" Цветаевой - поэма, весьма близкая по построению к драме. В поэме две части, по пяти действий-глав в каждой.

Параллелирование начинается здесь. Как в великой драме, так и в поэме бунт против канона, смирения. "Вечно женственное" спасает бунтаря от кары. Маргарита уберегает возлюбленного от адских мук, сопровождающих разрушение плоти, от утраты облика. Образ не должен обратиться в безобразное. Этот смысл подсказывает Цветаева своей поэмой.

Маруся, как и Маргарита Фауста, спасает Молодца от развоплощения, уничтожения его прекрасной неповторимости, ибо в любимом все единственно. Бесплотное, безликое не может быть любимо, оно лишь мысль, память, абстракция.

А теперь по порядку.

Начнем с первого шифра Цветаевой. Поэма начинается и кончается словом "синь". Синь - просторных снегов, дали - стоящего на отшибе дома Маруси, на краю села. И - синь небесная и вечная, в которую устремится в конце поэмы преображенная Маруся.

Прием кольца связывает, окружает, обобщает всю поэму. Синий вихрь поглощает все, скручивает, примиряет и соединяет всеобтекающей эфирностью: Эфир - aether (лат.) - не тождествен воздуху. Лукреций Кар пишет:

...текучий и легкий, Сплоченным телом наш мир окружая, во свод изогнулся И, распростершись везде, растекаясь по всем направленьям, Все остальное в своих заключил он объятиях жадных.(16)

Устойчив характер синевы и в иконописи, в деисусном чине, где "Спас в силах" заковал своей мощью четыре стихии - землю, воду, воздух,


--------------------------------------------------------------------------------

16 Лукреций Тит Кар. О природе вещей: В 2 т. / Пер. Ф. Петровского. М.; Л., 1945. Т. 1. С.309.

стр. 85


--------------------------------------------------------------------------------

огонь. Христос изображается на фоне четырех платов-стихий, выступающих один над другим. Третий из них - синий, четвертый - алый. Заметим, что земля рождает воду; вода - воздух; воздух - огонь. Все объято пятым - эфиром. Это почти воздух, но он обладает большей энергией. Он небесно- лазоревый, но легко возгорающийся и преобразующийся в алый пламень.

Через скважины пористой почвы Вырвался первым эфир огненосный, -

пишет там же Лукреций Кар.

Эфир окружает, "окольцовывает" в своих объятиях землю.

В деисусном чине "Спас в силах" стоит на месте этой пятой всеобнимающей стихии - эфира, подменяя стихию Богочеловеком. Происходит персонификация этого природного начала, сохраняющего, однако, значение вседержавности - Спас в силах; в ином изображении - Пантократор, т. е. Вседержитель. Все покоится в объятиях Спаса; все спасается в них, как прежде окружено, объято было эфиром.

Эфирной синевой замкнуто естество всей поэмы Цветаевой. Кольцо образовано цветом.

Но есть и другие приметы в поэме, удваивающие и усиливающие образ кольца, круговое поворотное начало. Обратим внимание на слово, стоящее за пределами поэмы. Это дата ее завершения с припиской: "Сочельник". Скорее всего, это некий знак.

Дело в том, что Сочельник - древний праздник поворота солнца на лето в конце декабря. Само слово произошло от названия "сочень". Это круг теста, покрываемый другим кругом и проложенный начинкой (отсюда - сочный, сочащийся влагой - соком). Круг - знак приветствия солнца. Структура этого сакрального хлебного кушанья связана с призыванием плодородия. Это праздник начавшегося союза Солнца и Земли, сочащихся многообразной жизнью, праздник Бога Велеса. Круговорот старого года кончился, круговорот нового года начался. Праздник выражался различными обрядами кругового движения, танцем хороводным (у южных славян он именуется "коло"),

У Цветаевой и внутрь поэмы проникает круговое, хороводное. На вечерницах, где девицы и молодцы, где должны быть явные пары, пляшут почему-то

кругом, кругом, кругом.(17)

Все смыкается в бесконечности большого кольца композиции, первого и последнего слова поэмы -

синь - синь.

Используется прием кольца. Кольцо, означающее бесконечность, не случайно. Этот символ свойствен и "Фаусту" Гете, но там - большое кольцо композиции всей трагедии, при более подробном ее рассмотрении, содержит в себе, по сути, два сомкнувшихся малых кольца - две части "Фауста". Эти два соединенных кольца есть знак бесконечности в математике, известный Гете. Удвоение знака, дающее начало цепи, двойственным образом представляет бескрайность, бесконечность. Кольцо -


--------------------------------------------------------------------------------

17 Цветаева М. Мoлодец / Публ. Н. К. Телетовой // Звезда. 1988. ? 6. С. 82. Далее ссылки на это первое российское издание поэмы приводятся в тексте.

стр. 86


--------------------------------------------------------------------------------

знак совершенства завершенности, которая, в своей завершенности, открыта бесконечности.

В "Фаусте" нет слова-повтора в начале и конце. Но есть другое.

Действие трагедии начинается явлением трех ангелов - это Рафаил, Гавриил и Михаил, предваряющие встречу Господа и Мефистофеля и их пари о сути человеческой.

В самом конце I части Маргарита молит Бога и ангелов окружить ее своим сонмом. И тогда сверху голос (или голоса): "Спасена", а затем последние слова I части трагедии. Это опять голос (или голоса) из глубины, затихающий, ибо уносящие энтелехию Маргариты удаляются: "Генрих! Генрих!". Причем вовсе не голос Маргариты, имя которой подставлено почему-то в русских переводах драмы.

Его, Фауста, зовут, его помнят. Первое кольцо (I часть) замкнулось. Оно началось и кончилось голосами ангелов.

II часть начинается снова голосом, пением духа стихий - Ариэля, стремящегося дать утешение тому, кто несет духовное величие. Эта песнь Ариэля смыкается с зовом голоса (голосов), обнадеживающим, не отвергающим Генриха Фауста.

Песнь Ариэля, в свою очередь, смыкается с условно христианскими голосами Mater gloriosa и венка вокруг нее прощенных за любовь грешниц, а также духов - душ умерших младенцев - конца II части трагедии.

Таким образом, весь "Фауст" окольцован. Одно большое или, правильнее, два сомкнувшихся малых кольца - знак бесконечности - представляют композиционное решение трагедии.

Высшее обнимает собой жизнь земную, открывая достойным иные миры, иные смыслы, иные просторы.

Мистериальное есть жизнь человека, есть действо, как показано в средневековом моралите "Каждый". Это высшее оказывается во власти Господа Бога и Мефистофеля-Воланда. Сатаны у Гете нет. Нет веры в серьезность зла. Есть лишь испытание, а в целом - иносказание (Gleichnis Гете).

Цветаева комментирует значение "Фауста": "...что же Фауст, как не повод к Гете? Что же Гете, как не повод к божеству? Совершается здесь, вершится там" (Проза, с. 206). Эти слова ее - ключ к пониманию основы поэмы "Молодец".

Что за божество - это "там" Цветаевой? Это "amor fati" (любовь к судьбе, как у Ницше), тот пантеизм, о котором Гейне скажет, что поэт не может не быть пантеистом, а Маркс, определяя пантеизм, напишет, что в нем "материя улыбается своим поэтическим чувственным блеском всему человеку".(18)

Говоря об одном русском поэте, Цветаева пишет: "Глубочайший, ро- жденнейший его пантеизм был явно германским - прагерманским и гетеанским. Всебожественность, всебожие, всюдубожие, шедшие от него лучами" (Проза, с. 194).

Вернемся к поэме Цветаевой.

Узнав, что Молодец ее - нечистая сила, увидев его ремесло заполночь, Маруся, "охнув и грохнув", пала с лесенки - над запертой калиткой входа.

"Лесенка" - название второй главы I части поэмы. И это - "лествица" на небо, известная христианству, но Маруся "грохнулась" на


--------------------------------------------------------------------------------

18 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. Т. 2. С. 143.

стр. 87


--------------------------------------------------------------------------------

землю, об землю - для земляной духоты и ужаса, назначенных Молодцу. Ступени лесенки сменяются в следующих главах вереями ворот, рубежей ее пути - туда, в незнаемое, в иной мир.

Главы после "Лесенки" называются: 3-я - "В воротах", 4-я - "Вторые ворота". Марусе нет пути назад. И в мыслях ее нет этого пути. Любою ценою - за любимого. 5-я глава - это уже не третьи ворота. Для нее уже нет ворот, а лишь - "Под порогом". Вне общих измерений, там, где должен быть ее суженый. Маруся, ее тело, из избы ход имеет лишь "земляным" путем. Ямина, вырытая ниже порога, не охвачена смертоносной силой.

Глава "Лесенка" завершается диалогом с матушкой, когда, вернувшись из мнимой деревни своего жениха домой, она, бледная и тихая, замыкается в себе, решившись на невиданное - выкуп у великих темных сил своего любимого, где-то когда-то что-то свершившего и теперь обреченного на ему неподвластное:

До сердцевины, Сердь моя, болен! Знай, что невинен, Знай, что неволен!

(86)

Неназываемые и неведомые силы насыдают Молодца пытать Марусю: чего стоит ее краса? Сколь глубока она, вся ли она - краса? Или снаружи лишь?

Вспомним легенду, опять немецкую, о Летучем Голландце. Только верностью и верой Сента может выкупить корабль и его капитана у "жизни после смерти" (как называет это "состояние" Колридж в своей "Поэме о старом моряке", переведенной Н. С. Гумилевым). Сента верила, но и соблазны ее не были велики.

Маруся и на третий, и на четвертый вечер идет в избу, где веселятся ее подружки, где неизменно является Молодец. Молодец угрожает, Мoлодец свершает, испытывая ее избранничество, ее крепость, ее подлинность.

Соблазны ее - жизнь сначала брата, а потом матери. Тут сердцевина испытания ее любви, творящей в неведомых мирах выкупленную жизнь Молодца. В Малом "Фаусте" (Маргарита - Фауст I части и финал драмы) происходило то же, что в 3-й и 4-й главах I части поэмы.

Заметим видимое родство имен: Ма-ргарита - Ма-руся. Суггестивность (слово- внушение) на этом не кончается. За видимым стоит "вшифровка" поэтессой себя - Ма-рина. И продолжая: ма-гия (смысла-слова), а над всем интегрирующее Ма - индоевропейское матриархатное божество, всерождающее начало, названное Гете во II части "Фауста" Матерями. Это всеохватывающее могучее начало всякого творения, творчества вкол- довывается как бы само в поэму Цветаевой. Ведь имя Маруся она взяла из сказки, а путь Маруси через землю, по воле поэтессы, вживляет ее в это исконное Ма - в русское "мать-сыра-земля".

"Не поэма, а наваждение", - скажет чуть позже Цветаева.

Итак, Маргарита - Маруся. Маргарита, подученная Фаустом, дает своей матушке снотворное. Та не проснулась. Но Маргарите не до того, она захвачена любовью. Затем под окном ее горницы падает смертельно раненный брат ее Валентин. Он сражен рукою Генриха Фауста. А Маргарита? - Ей горько, но и теперь ей не до того. И ребенка она топит,

стр. 88


--------------------------------------------------------------------------------

и впадает в безумие. Но это безумие пришло раньше, до поступка - от брошенности любимым.

Забегая вперед, скажем, что ребенок Маруси от Барина (II часть), ребенок Маргариты - это излишество в их судьбе, в их существе, полностью отданном служению Эросу. Творимая любовь вбирает все и равна лишь смерти - по силе и иррациональности.

Об этом позже Цветаева скажет: ""У любящих нет детей". Да, но они умирают. Все. <...> Зигфрид и Брунхильда (эти всемогущие любовники, эти разъединенно-соединенные пары, чья любовная разлука выше, чем самый прекрасный союз...) И другие... другие... Из всех песен, всех времен, всех земель... У них нет времени для будущего, которое - ребенок, у них нет ребенка, ибо нет будущего, у них одно настоящее - их любовь и всегда стоящая рядом смерть. <...> Любовь сама по себе детство. Любящие - дети. У детей никогда не бывает детей".(19)

Таким образом, до "Молодца" в иной "аранжировке" Маргарита приносила у Гете все три жертвы, предстоявшие Марусе, захваченной любовью. Но Цветаева меняет их порядок: не мать и брат, как было у Гете, а брат и мать - в усиливающемся, почти невыносимом испытании духа Маруси. Отталкиваясь от Гете, словно позабыв свой текст, в статье "Поэт о критике" (1926) Цветаева восстанавливает порядок жертв по "Фаусту": Маруся "не называла и теряла, раз за разом, мать - брата - жизнь. Страсть и преступление, страсть и жертва".(20)

Об этом особом состоянии задолго до поэмы М. Ю. Лермонтов скажет: "Кто близ небес, тот не сражен земным".(21)

При сравнении с русской сказкой, где у Маруси погибают отец и мать, видно, что Цветаева "закодировала" Маргариту, невольно приносящую в жертву тех же близких, что и героиня ее поэмы.

В сказке смерти имеют одну причину - злая сила творит зло, убивает новую жизнь, потому что эта сила - не-жить. Сказочная Маруся сначала растерялась было, но, все поняв, честь по чести уничтожила, рассыпала в прах эту не-жить.

У Цветаевой страшная правда о Молодце, открывшаяся Марусе, влечет не борьбу с ним, а борьбу за него.

Заколдована ли Маруся? - Конечно, нет. Напротив, расколдовать, вызволить своего любимого - ее вольная воля. И отсюда начинается гениальное переосмысление сказки, новая жизнь мифа о девице и женихе-покойнике. Оборотничество мифа. Минусы пошли в плюсы, и наоборот. Отвергнутое - призвано. Безвинное, обезволенное высшими темными силами (заметим, что Молодец "преобразуется" в полночь), должно быть спасено, освобождено. Тут и революция, которой назвала поэму, ее смысл, Цветаева: "не о революции, а она: ее шаг".(22)

Маруся оказывается девой-воительницей, Брунгильдой - в инобытии поэмы- мистерии. Если там, в мифе, путь лежал от бессмертия в смертность, то у Маруси - от смертности в бессмертие, полученное ею, ибо "пуще жизни... пуще смерти" ее единство с Молодцем.

Как человекобог она должна уберечь от распада облик Молодца, ибо Любовь - это убережение и выкуп, это - творчество.


--------------------------------------------------------------------------------

19 Цветаева М. Письмо к Амазонке / Пер. с франц. К. М. Азадовского // Звезда. 1990. ? 2. С. 184 - 185.

20 Цветаева М. Поэт о критике // Октябрь. 1987. ? 7. С. 196.

21 Лермонтов М. Ю. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 112.

22 Цветаева М. Поэт и время // Юность. 1987. ? 8. С. 55.

стр. 89


--------------------------------------------------------------------------------

"Жена да прилепится к своему мужу", - гласит церковная мудрость, претендующая вмешиваться в любые интимные области.

Но Маруся не "лепится". Она созидает, она лепит готовое сгинуть, распасться в тлен.

Пути воссоздания живой жизни в творчестве таинственны. Маруся, подобно божеству, удерживает жизнь Молодца, который всячески втолковывает ей, что нужно "как у всех":

Сердце, клянусь: Прахом рассыплюсь, Ввек не вернусь! ............................ Сам тебе в ручки, Сердце, даюсь! ............................ И разорвется весь наш союз. Ветром в воротцы - Ввек не вернусь!

(86)

Ей нужно лишь назвать его занятие (заполночь), его принадлежность страшному роду - и наступит его разрушение, наступит очищение. Но она молчит - из последних сил;

Рученьки сжаты, Ноженьки ноют.

(86)

Очищение ценою погубления любви - на это Маруся не идет. Она длит страдание - испытание себя.

Для Цветаевой Маруся и есть Вечно-Женственное, молчаливо-упорное, все силы сосредоточившее на творении - своей любовью, своей волей.

Здесь, в 3-й и 4-й главах I части, начинается таинственное преображение Молодца, чтобы явить образ воскресения его в конце поэмы. Но залог воскресения - в гибели брата и матери Маруси. Мрачны 3-я и 4-я главы, но они особенно заставляют думать о смыслах поэмы.

Ключ к этим смыслам - выявление мистериального, условного характера во II части гостей и нищих, а в I - и брата, и матери, и девиц на вечерницах.

Эти персонажи - философемы, за которыми стоят фаустовские глубины. Но кажущуюся жизненность им придает русская сельская сказочно-традиционная стихия.

Полуявь-полусон всего, что окружает Марусю с момента выбора ею пути, разрешается одной неотступной мыслью: доверившийся, давшийся в ее руки предан быть не может. Здесь нет выкупа любимого жизнью менее дорогих. Это выкуп всего всем. И собою - третьим лицом этого фольклорного трехчленного ряда.

Жертвы ритуальны, они - условие погружения в инобытие.

Именно полнота Служения проверяется в этой поэме. Высшие силы учреждают каких-то подложных родных для Маруси. Заметим, что матушка, как бы приневоленная неведомой причиной, толкает дочь к Молодцу, понимая это позже:

Доч-ка! Доч-ка! Прощай! Мною сгублена!

(87)

стр. 90


--------------------------------------------------------------------------------

Маруся проходит все ступени ей назначенного. Молодец ждет (не ждет!) быть названным и сгубленным, но она упорна в своем - лишь

глаза вски-ды-вает... (А из глаз - тоска В три ручья да сплошь!)

(88)

Молодец искушает предать его, но она твердит:

Оттого - что ад Мне кромешный - рай: С молодцем! С молодцом! Ты мне князь! Ты мне храм!

(88)

И оборачивается эта верность прощенностью ее, в том особом раю, где чтится Эрос.

Любимый Цветаевой Лермонтов, предваряя ее слова, сказал о Тамаре:

Она страдала и любила - И рай открылся для любви!(23)

Одной кровинкой (из трехсот) сохранилась, аленьким цветочком обернулась Маруся, но

В царстве небесном Овцы - все целы!

(89)

Прощена она, как прощена Тамара у Лермонтова и старшая сестра Маруси - Маргарита у Гете.

В последних строках I части поэмы говорится о том, что подружки снесут как бы умершую - после брата и матери - "Марусю - во просторы. / В те простор-ны- и" (90). В ту русскую зиму и русскую лесную и полевую бесконечность придорожья, о которой мечтала Цветаева как о воле и освобождении.

II часть поэмы. Здесь завеса фольклорная еще плотнее. Молодец появится лишь в 5-й главе, к концу ее - на пятый год. Его глухой сон - перед новым рождением во чреве матери-земли. Марусино творящее, материнское Ма отзовется через годы. А пока - стихия быта, как бы тепла семьи - последнего испытания Маруси, ставшей Цветком-оборотнем, а затем девицей - змеистой, беспамятной и любой для Барина, снявшего со снегов цветок с корнем, дивовавшегося его ночному преображению в необоримо притягательную для него девицу.

В начавшейся полумертвой, бытовой их жизни вдвоем появляется повторяющийся слог На- (как прежде "играл" другой - Ма).

Это и в "договоре" Барина с девицей, и в главе, где рефреном возглас гостей - "На-ли" (вероятно, "наливай"). Но это поверхность смысла. Основа же - на-вья чара, сила потусторонняя, которая, в полслова, овладевает семейством в "мраморах", как именуются покои Барина.


--------------------------------------------------------------------------------

23 Лермонтов М. Ю. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 499.

стр. 91


--------------------------------------------------------------------------------

Сама эта скучная, закрещенная жизнь - чтоб девица не обернулась цветком, ее удерживают поднесенным крестом - призрачна. Барин тихий, неотступный и неузнаваемый. Икон нет, но, как положено, жена "глаза тупит".

- У меня ль жена скромна, - С такой не раскутишься! Год живут - сон без смут, Пятый стук - сына ждут.

(95)

Сын рожден на пятом году супружества, когда срок испытания жизни-нежизни на исходе.

О Марусе - две строки:

Снега - крепко сотканы, Душа - краем держится.

(95)

Тут и снег, на котором "взошла" вторая ее жизнь. Тут и бледность, омертвелость этой второй жизни.

В 4-й главе II части совершается поворот действия, забравшего далеко от начальной точки, начальной "сини". Поворот - по кругу. Но не возврат. Линия изгибается, чтобы в 5-й главе сомкнуться с изначальной точкой, составив кольцо-бесконечность, соединив разорвавшееся, т. е. судьбы двух.

Пятый год испытания - супружества подходит к концу, когда появляются таинственные бесчисленные гости и все, валом, дразнят Барина некрещеной женoй. Он отступает от слова, данного жене ранее, - "Завтра же в храм Господень об руку входим!" (100).

Последняя, 5-я глава II части поэмы вобрала в себя материал, достаточно четко распадающийся на четыре последовательных сюжета: утро; путь в церковь; обедня; финал.

Но Цветаева вынуждена была соединить этот материал в одной главе - соответствие пятиактной II части "Фауста" стояло в ее замысле.

Название 5-й главы - "Херувимская" - ликующее, очищающее. Оно не покрывает большую часть главы, но финал отбрасывает сияние свое назад, на все происходящее в этот последний день действия - с "рассветных цвелей" и почти до конца обедни - таинства посвященных, когда исполняется херувимская песнь, т. е. примерно до полудня. Заметим, что полночь преображала Молодца в страшное существо. Появляется обратного смысла временная веха - полдень, совпадающий с херувимской и финалом поэмы.

Кажущаяся случайность полудня позже в статьях Цветаевой найдет себе объяснение: "Полдень изо всех часов суток - самый телесный, вещественный, с телами без теней и телами, спящими без снов, а если их и видящими - то сплошной сон земли. И, одновременно, самый магический, мифический и мистический час суток, такой же маго-мифо-мистический, как полночь. Час Великого Пана, Demon de Midi, и нашего скромного русского полуденного. Магия, мифика и мистика самой земли, самого земного состава" (Проза, с. 136).

Действию дает смысл время. В другом месте Цветаева это время - полдень - сопрягает со смыслом через цвет, вернее, два цвета: "...в дикий полдневный, синий дочерна час, от которого у меня и сейчас в глазах сине и черно" (Проза, с. 303).

стр. 92


--------------------------------------------------------------------------------

Тут уже присутствуют сочная чернота земли и ее густая синяя тень. Синева в закрытых глазах от полдневного жара, от легкой дурноты, вызванной алым солнечным горением, переходящим в синие огни обугленности.

Час Великого Пана, хтонического доолимпийского божества стихий, решает все. Пять дней не дождался Барин до полной утраты Барыней связи с Молодцем. Это не дурь Барина, как говорит ему слуга. Он не мог и не должен был дожидаться, ибо он сам лишь игралище судьбы, высших сил.

В церковь Барин везет Барыню и сына спозаранку. Гости-перевертыши тревожат теперь подорожными встречами. Блазнит - что-то "крючится / вровень с полозом" (101), затем нечто липнет к их саням: "Должно, пташечку подморозило" (102), - успокаивает Барин жену. Сам же он знает, что покумился и побратался с гостями в дому своем, и внятные ему голоса - "Эй, барская спесь, / Родства не забудь" (102) - только ему доступны и слышны.

Зримые Барыней намеки пришли на смену слуховым - того утра, когда звоном- шепотом некто отговаривал ее ради спасения души от поездки.

Начинается пробуждение памяти Маруси. Не определен источник слов, не связан с волею Молодца. Они стоят приговором над Марусей:

Вставай прахом, вставай пылью, Вставай памятью со лба! Уж ты крест - разъезд - развилье - Раздорожьице - судьба!

(102)

С удивлением вопрошает мужа Барыня о мелькающем и поблескивающем. Он тревожен, он пытается ее успокоить.

Здесь Цветаева как бы переигрывает балладу Гете "Лесной царь". Там - отец и сын на его руках. Здесь - муж и в младенческое беспамятство, непонятливость впавшая жена.

Спустя годы Цветаева захочет обнажить бездны этой "унявшейся" в переводе Жуковского баллады Гете. Заметим, что она "забыла" расшифровать название стихотворения - Erikonig - о царе неведомых дебрей, где "зверь не пройдет и птица не пролетит", где творится иной мир. Слово Erikonig восходит к Ellerkonig, которое, в свою очередь, в основании имеет имя Альбериха - короля эльфов.

О балладе скажет она - "несказка", где все - "жизнь или целиком сон, все равно, как это называется".(24) Бездны этой "несказки" открылись ей в поэме "Мoлодец".

На промерзшей дороге и младенцем встанет морок, и чем-то блистающим уже на облучке, где правит конями старый слуга, которого в снег сбрасывает Некто:

Долой, старый Козел - с козел! Мою пару Заморозил!

(103)


--------------------------------------------------------------------------------

24 Цветаева М. Просто сердце. М., 1967. С. 95.

стр. 93


--------------------------------------------------------------------------------

Кто это? Поэтесса не уясняет, но, скорее всего, один из гостей, один из тех провоцирующих, что являются в разных группах и ликах поэмы. Один из оборотней.

А затем - паперть, где свора алых гостей (напоминающих и не напомнивших ей прошлого) превращается в тын из нищих. Безобразие их уродства - это безобразие нечистых сил, где "ку-мач - под ветошкой!" (104). И все эти "с клю- кой, бель-мом" начинают "лай. - Ной. - Ор" (104), принуждая барыню назвать свое забытое имя, ведь за милостыню и помянуть ее следует в молитве. Но трепетно и анонимно входит в церковь, держа сына, Барыня, не ведающая самое себя.

Цветаева чертой отчеркивает подглавки в своих главах. Вход в церковь и с ним финал поэмы отделен такой чертой от паперти, искушений нечисти, которая подталкивает память Маруси. Если Барыня опомнится, она остановится, не войдет пять дней еще в церковь, вочеловечится, пойдет путем земных жен, предав Молодца, оставив его во власти тьмы, которая теперь выступает как враждебная Молодцу, его спасению.

Поэтому -

конницей вражескою Вход загораживают.

(104)

Вход в церковь, к уже начавшейся литургии, в слова встречные. Начинается главная, страстная часть поэмы. Итоги, вершины.

Диалог идет над головою - опущенною и взором в пол - Маруси. Слова моления церковного. Шепоты-ответы этому молению. Голоса - того, что утром еще удерживал. Теперь - поздно, и один путь у Маруси, ибо пяти дней до полного забвения того, другого. Молодца, и той, другой, страстной и румянистой Маруси - не хватит. И Голос руководит ею, спасает в ней ту одну кровинку - той жизни, той памяти.

Суровы и аскетичны слова священника - слова покаяния, слова, уводящие от радости жизни, ведущие в бледную смерть, уже пережитую Марусей:

Убелюся я Паче снега! ................... Сердце мое - смятеся во мне!

(104)

Голос же бережет ее - "в дом веселый, высокий, пышущий..." зовет он ее.

Текст литургии, который Цветаева приводит в поэме, кроме редких и кратких цитат, стилизован и в реальном церковном богослужении не существует.

Диалог пересекается в нескольких местах совершенным уподоблением внешних образов и совершенным неприятием смыслов внутренних.

В молитве церковной:

Дай мне крылья голубине: Полощу и почию!

(105)

Мертвая жизнь, естественно переходящая в смерть, бесстрастие подвижное, становящееся неподвижным, - их славит церковь, навязывает пастве. Но не почивание дается Марусе и не голубиные крылья. Слышен "крыльев

стр. 94


--------------------------------------------------------------------------------

плеск / Возле плеч" (105), а шепчущиеся прихожане замечают вдруг, что у той, что

Лба не крестит! И глаз не кажет! - Как на невесте Фата...

(105)

Так преобразуется облик Барыни-Маруси. Замечают и то, что она "речи творит", т. е. по совету Голоса молится. Молится - своей молитвой, а ту, что для всех. Голос отверг: "Молись! Не слушай!" (104).

Литургия распадается на три части, где первая и вторая есть общая молитва (проскомидия и литургия оглашенных), а третья есть таинство посвященных (т. е. крещеных) - это "литургия верных". После второй части трижды раздается возглас: "Оглашенные, изыдите!"

Маруся чувствует, что сейчас решится ее судьба. Она отдает сына мужу, прощается с земным своим уделом. Первые слова ектений (ею начинается "литургия верных") застают ее в церкви, хотя она

вот-вот скрутится, На-земь грохнется.

(105)

Слова благословений льются на ту стихию возрождения, которая происходит с нею и там - "в левой оконнице! За стклом-звоном, тьмой-страстью" (105) - с ним, воскресающим, преобразующимся Молодцем.

И-же хе-ру-вимы! Хе-ру-вимы тай-но. Яко да Царя всех -

(105)

эти последние внятные им двоим слова дотягиваются до их инобытийной сущности, благословляют их, очистившихся мукой, страстью, верностью. Слова - покров. Для них - тоже. Заметим, что текст херувимской песни по-русски гласит: "Мы, херувимов таинственно изображающие...", т. е. те, кто в церкви в это мгновение, ангелоподобны. Поется эта песнь всеми присутствующими.

"Царь всех", названный и несомый на Небе-Дискосе в виде агнца-хлеба, невидимо окруженный херувимами, обладает силой чудодейственного спасения для мира. Это - сердцевина литургии.

Очищение и внутренний свет, однако, неведомы толпе, занятой пересудами о Барыне. Теперь они -

Тычутся, Шепчутся, Топчутся, Пятятся,

(105)

подозрительно напоминая гостей и нищих, появлявшихся ранее.

Покров "Царя всех" преобразует скорбь в радость. Во время "Херувимской" в глазах Маруси - "Зелень... Морская синь...". Она "стелется... клонится...". Это слабость и отмирание ее последнего воплощения. Это и

стр. 95


--------------------------------------------------------------------------------

цвета просторов - полей, лесов, вод. Безбрежных стихий, к которым клонится ее новое естество.

В те же мгновения начинается чудо нарождения и воплощения преобразованного Молодца.

В левой оконнице! От входу - крайняя...

(105)

т. е. поблизости от западной стены церкви, посвященной изображению адских мук, - раздается Голос, запрещающий пока Марусе глядеть. В левом верхнем окне и позади Барыни обнаруживает он себя.

Позже в статье о Брюсове Цветаева походя бросает: "...левое плечо, за которым ангелу быть полагается" (Проза, с. 215) и тем дешифрует источник Голоса. Он, победивший тьму и нечисть, властен теперь одаривать свою спасительницу вечностью. Ее моление, неслиянное с молитвой церковной, увенчивается преображением обоих. Истаивает форма - обличие оборотное. Истаивает и легким ветерком уплывает условное облачение их душ -

Веянье... Таянье... Моленье тайное...

(105)

Победивший нечисть, властительный Молодец облекается в потоки алого сияния, жара, страсти, того пламени, на котором догорят их обоих былые воплощения. Он заклинает стихии, он повелевает облечь его мощью:

Рвенье, ко мне! Рденье, ко мне! ......................... Перси - в багрец! Сердце - к груди! Нечеловецк Свет! - Не гляди! -

(105)

продолжает твердить Молодец.

Новый восторг, новое сияние, новое сердце даются ему. Он разрешит узы ее беспамятства, только обретя свое державное величие. (Grandeur - как по- французски это единственно признаваемое ею достоинство назовет позже Цветаева). Явившийся погружает пространство церкви и прихожан в полную тьму. На мгновение узнавания, пробуждения Маруси он отнимает все силы света у света, все силы огня - у огня, всю благодать священнодействия - у священнодействия. Воскресение, "праздников праздник" наступил - "полным потоком / Огнь" окружает его, летучего, у исчезнувших преград, когда "грянули стеклы / Рдяные копны!" (106).

Теперь ей разрешено:

- Гляди, беспамятна! (Ни зги. Люд - замертво.) - Гря-ду, сердь рдяная! - Ма-руся! Глянула.

(106)

стр. 96


--------------------------------------------------------------------------------

Названная. Стало быть, возрожденная к иной жизни, прошедшая очищение. Голос его рушит стекла, ибо окно уже было настежь.

И Марусе предстает воскрешенный ею, как предстает восставший из гроба Христос деве Марии и двум другим Мариям - из Магдалы и Египта.

Огнь - и в разлете Крыл - копия Яростней: - Ты?! - Я!

(106)

Этот экстатичнейший диалог-узнавание есть вершина поэмы, ее кульминация и предразвязка ее. И тут Цветаева вшифровывает имя, которое несомненно произносит он:

Огнь - и в разлете Крыл - копия Яростней: - Ты?! - Я! (Азраил!)

Имя это подсказано рифмой и ритмом. "Есть рифмы - в мире том подобранные", - скажет в 1924 году Цветаева.(25)

Имя это подсказано юношеской поэмой Лермонтова. Ни Лермонтов, ни Цветаева не связывают это имя со смыслом "ангел смерти" (у мусульман). Для обоих поэтов Азраэль (у них обоих Азраил) - гений одиночества, ищущий искупления в любви смертной девушки. Влияние незавершенного замысла Лермонтова - прямое. Так, Азраил говорит:

Но я, блуждая много лет, Искал, чего, быть может, нет: Творенье, сходное со мной, Хотя бы мукою одной. ..................................... И ныне я живу меж вас, Бессмертный смертную люблю...(26)

Но Азраил Лермонтова предан девушкой.

Молодец - Азраил у Цветаевой - искуплен, вырван Марусей из недр тьмы, многовидных полчищ тех, что "тысячами - стами, / тысячами - тьмами" (105), подобно осенним листьям, перегоняются в качестве забавы - орлиной, царской, высших сил.

Молодец окрылен, могуч, его образ сопрягается и с очевидным, атрибутивно необходимым копием, действие которого, прободающая его мощь переплавились в вопрос Маруси: "Ты?!"

Божественный посланник знает нечисть, она в изобилии струится вокруг него, и он поставлен как бы в центр этого потока гостей-нищих. Он останется в этом потоке, если девица (= род людской) не пройдет испытания. Он послан на тяжкое служение и зависит его судьба полностью от человеческой воли, творящих начал женского Эроса.

Не Люцифер-Денница и не Михаил Архистратиг, его с небес изгнавший, некогда схожие и одного чина. Молодцу-Азраилу облик их близок. Но он непричастен к тем обоим мирам, к тем обоим служениям. Он ангел


--------------------------------------------------------------------------------

25 Цветаева М. Двое // Избр. произв. С. 258.

26 Лермонтов М. Ю. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 142, 144.

стр. 97


--------------------------------------------------------------------------------

третьего мира, восставший из бездны ценой жертв Маруси. Он - дух стихий, третья сила, изъятая из обращения в историческом христианстве.(27) Его царство видимо и ведомо всем живым, очевидно поэтому и возрождение его происходит в час, противоположный полуночи, - в час полудня, во время прессу ществления агнца-Христа в искупительную жертву за Мир. Он "хорошо выбрал час", - комментирует позже Цветаева.(28) Без сомнения, она сопрягает прощение стихийных "полуденных" сил с этой литургией, освящающей отверженное.

Следует подробнее остановиться на очень важном, мировоззренчески важном утаенном имени Азраила.

Помимо лермонтовского Цветаева безусловно пользовалась и иными источниками для создания образа Молодца и выбора его имени.

Отметим полотно 1904 года М. Врубеля, названное Дягилевым в 1906 году "Ангел смерти", а позже неверно обозначенное "Азраил" - и в этом названии ведомое поэтессе.

Но глубже к пониманию поэмы ведет знакомство с источниками, которыми пользовались и Ремизов, и, очевидно, Цветаева - это так называемые отреченные книги, христианские апокрифы, изданные в конце XIX века.(29) Апокрифы дают различные наборы - по 4, 5, 7, 9 ангелов, ведающих поясами небесными и другими делами. Азраил и варианты его имени представлены во множестве. Функции же его двояки.

Первая - спор с Богом о достоинстве человека. Он обижен на то, что человек столь вознесен Богом, он хулит человека. Возникает некая параллель Мефистофелю у Гете. Апокриф ссылается на то, что имя Азраил было талмудического происхождения.(30)

Вторая функция - Азраил уносил душу умершего. Он же брал ее, что сопровождалось утешением: беды земные кончились. Этот ангел появляется в поэме Лермонтова:

Его приход благословенный Дышал небесной тишиной. ............................................. Манил он смертных иногда, И провожал он к дверям Рая Толпы освобожденных душ.

Лермонтов тоже называет Азраилом -

Того, кто за безумный сон, За миг столетьями казнен.(31)

Сравним у Цветаевой - "За вечность однажды".

Очень важно для толкования поэмы Цветаевой то, что этому же ангелу поручалось радостную и юную душу, забывшую былое воплощение, снова влечь в мир для нового ее вхождения в плоть новорожденного.


--------------------------------------------------------------------------------

27 "Духи стихий такие же настоящие божьи создания, как мы", - пишет Гейне, ссылаясь на мнение Парацельса (Гейне Г. Поли. собр. соч.: В 12 т. М.; Л., 1936. Т. 7. С. 313).

28 Письмо М. Цветаевой Пастернаку 22 мая 1926 года // Дружба народов. 1987. ? 7. С.259.

29 Мочульский В. А. Следы народной библии в славянской и древнерусской письменности. Одесса, 1893; Памятники старинной русской литературы, издаваемые гр. Григорием Кушелевым-Безбородко. Вып. 3. Ложные и отреченные книги русской старины, собранные А. Н. Пыпиным. СПб., 1862; Порфирьев. Апокрифические сказания о ветхозаветных людях. Казань, 1872.

30 Мочулъский В. А. Указ. соч. С. 95.

31 Лермонтов М. Ю. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 148, 143.

стр. 98


--------------------------------------------------------------------------------

Здесь апокриф опирается на античные представления, отразившиеся у Платона, а позже у Вергилия. Именно этот смысл использовал Лермонтов в стихотворении "По небу полуночи". Этот смысл имела в виду и Цветаева.

Молодец прошел две видимые нами стадии - похитителя жизни и могущественного повелителя, вкладывающего новую, хотя и не беспамятную душу в Марусю.

Чтобы стать этим огненосным ангелом, он должен был возродиться. Это сделала воля Маруси. Маруся же проходит всю диалектическую триаду: цветение солнечное - мерцание лунное - вечность полета, обретение свойств стихийного духа.

Страсть юности сочеталась с таинственным могуществом, полученным ею в страдании, и окончательное выражение было найдено в третьем существовании - некоей нимфы воздуха.

Азраил вернул ей, беспамятной, одной кровинкой живой, душу, т. е. жизнь. Но жизнь-душу иного существа, ангела стихий, каковым стал и сам он из Психопомпа.

Апокрифической литературе ведомы ангелы стихий. Четыре из них держат небо; четыре выдувают из труб четыре ветра; называются и еще шестеро. Трех первых из них Гете взял в пролог "Фауста". Это - Михаил, Рафаил, Гавриил.

Вшифрованность имени Азраил подтверждается не только смыслом и рифмовкой со словом "крыл", но и созданием - на той же творческой "волне", что и поэма, в феврале 1923 года, через месяц после завершения "Молодца", - двухчастного стихотворения "Азраил":

Три этапа в судьбе женщины. Чистота детства охраняется Херувимом; пора любви и рождения в мир связана с Гавриилом. И последняя пора, когда обольщения, надежды и вера в Эрос не оправдались, - вера в Азраила.

Подлинна смерть, преобразующая душу для инобытия, ибо земная любовь - неподлинна, обманна.

А потом перстом как факелом Напиши в рассветных серостях О жене, что назвала тебя Азраилом - вместо Эроса. ............................................. И над лепетом уст виновных Азраил - Последний любовник!(32)

Стихи эти раскрывают шифр Цветаевой до конца. Многое утаенное в поэме объясняли и поздние прозаические высказывания поэтессы - цитаты тому подтверждением.

И сам "Молодец" является не только продолжением поэмы "Царь-девица", но и возможным путем дешифровки этой пока что герметичной поэмы 1920 года.

Лидия Гинзбург, анализируя стихи О. Мандельштама, замечает, что сокрытое поэтом обнаруживается через "проколы" - стихи последующих лет, как бы совершенно самостоятельные. Критик называет этот род мышления "поэтикой сцепления". "Стихи, т. о., дают друг к другу смысловой ключ. Каждое из них обладает целостностью, и в то же время


--------------------------------------------------------------------------------

32 Цветаева М. Собр. соч.:. В 7 т. М., 1994. Т. 2. С. 168 - 169.

стр. 99


--------------------------------------------------------------------------------

они связаны сквозной... символикой... Бывает и так, что смысловой ключ оказывается вообще за пределами стихотворного текста".(33)

То же с Цветаевой. Очень вероятно, что, ведомая темой, сверхъестественной силой (своего Гения), она не могла перебрасывать мостки к читателю, плывя по течению внутренне постижимого, а внешне, со стороны, скрытого значения. Об этой ведомости она много писала в своей прозе.

Испытана и победила Маруся, из крестьянского рода и неведомого села, затерянного в русских просторах. Это совершенно сходно с тем, что произошло со скромной Маргаритой Гете, ибо не только Фауст, но и она, вечно женственная подлинность, спасительность ее выверяются в драме о Фаусте. В финале Маргарита, уже причастная высшей, сияющей жизни, влечет за собой приобщившегося этой жизни Фауста. Ее ведет сама Mater gloriosa - Матерь преславная. К ней обращаясь, Маргарита говорит о преображенном:

Мой прежний милый, - Он с новой силой Вернулся, чужд земных скорбен.

И далее:

Все узы, все земного мира Покровы он уже сложил И вот, в одежде из эфира, Исполнен снова юных сил!

(ч. II, д. 5. Пер. Н. Холодковского)

Эфирные пространства окружают прощенного. Там Mater gloriosa. Один из духов ее служения восклицает:

О, владычица, молю! В синеве эфира Тайну мне узреть твою Дай, царица мира!

В бесконечности небесной, в вольном полете путеводные души жен, которым дано присоединять спасенных к своему сонму.

Вернемся к поэме Цветаевой. Стихийный раскрепощенный дух, скрытно названный ангел, спасающий Марусю от подневольного существования, обретает лишь вместе с нею - в ее последнем жертвовании всем земным - окончательное искупление и инобытие. Позванная Маруся

... - ввысь, Тот - вблизь: Свились, Взвились: Зной - в зной, Хлынь - в хлынь! До-мой В огнь синь.

(106)

Финал поэмы - "огнь синь", куда из "пепла-полымя", перегоревшего алого огня, устремляются двое. Пурпур вокруг Мoлодца преобразуется в


--------------------------------------------------------------------------------

33 Гинзбург Л. Я. О лирике. Л., 1974. С. 371, 383.

стр. 100


--------------------------------------------------------------------------------

лазурную эфирность, которая облекает соединившихся. Они освобождены от пути земного, назначены в служение стихиям, туда, где воля, бесконечность, полнота раскрепощения.

Связывая поэму с собою и частью расшифровывая, Цветаева в письме 1926 года Пастернаку сообщает: "Ведь я сама - Маруся: честно, как нужно (тесно, как не можно), держа слово, обороняясь, заслоняясь от счастья, полуживая (для других - более, чем - но я-то знаю), сама хорошенько не зная для чего так, послушная в насилии над собой, и даже на ту Херувимскую идя - по голосу, по чужой воле, не своей.

Я сама вздохнула, когда кончила, осчастливленная за нее - за себя".(34)

Далее Цветаева говорит о трех степенях огня, трех ступенях восхождения: алый огнь чувственной страсти; синий, где плоть уничтожилась, материя отмерла, осталась воздушность, наполненная эфирным огнем, - и "лететь в него вечно". И - "огнь-бел. Белый (Бог) м. б. силой бел, чистотой сгорания? Чистота. Которую я неизменно вижу черной линией. (Просто линией).

То, что сгорает без пепла, - Бог. А от этих - моих - в пространствах огромные лоскутья пепла".(35)

Нет закрепленности, нет окончательности огня алого или огня белого в участи Маруси - Молодца; страсти-ада и бесстрастия-сияния.

Синий огнь - это срединный мир, могущий сомкнуться с верхом низа и низом верха.

Это место пророка-поэта, стоящего меж богом и людьми. Здесь видит освобожденной и себя Цветаева, с клочьями материи, из которой лепятся создания ее философствующей фантазии.

Здесь - жизнь творчества. "Третье царство со своими законами, из которого мы так редко спасаемся в высшее (и как часто - в низшее!), третье царство, первое от Земли небо, вторая земля. Между небом духа и адом рода - искусство, чистилище, из которого никто не хочет в рай", - пишет Цветаева.(36)

Алый огнь страсти - ступень, без которой нет синего огня, ступени следующей.

Устремленность творящего основою имеет плоть жизни, и любящие души обретают полет, вобрав в себя полыхание Эроса.

В сублимации - творчества и освобождения от земного притяжения - обоих полетов есть дионисийская радость.

Грандиозное - по времени и протяженности - пространство стало для Молодца и Маруси путем "до-мой", как домой устремляется, по мнению Цветаевой, обольщенный лесным царем мальчик в балладе Гете ("в тот лес! Домой!"). Этот мальчик, таким образом, подобен Ганимеду, взятому Зевсом для служения бессмертным еще при жизни. Мир и антимир оказываются в своем сосуществовании как бы равноправны.

Нечисть на паперти церкви и шепчущиеся обыватели в церкви - неразличимы. Цветаева благословляет светом освобождение живого из этого мира. Она реабилитирует стихии, ибо в них бушует жизнь, возрождающая природа.

Поэма есть мистерия любви-творчества. При невиданно смелом сюжете Цветаева коснулась в "Молодце" тех бездн, которые волновали Данте,


--------------------------------------------------------------------------------

34 Цветаева М. Письмо Пастернаку 22 мая 1926 года.

35 Там же.

36 Цветаева М. Искусство при свете совести // Литературное обозрение. 1982. ? 10. С.103.

стр. 101


--------------------------------------------------------------------------------

Мильтона, Гете. Отсюда слова ее: "Это лютая вещь, никак не могла расстаться".(37) И в другом письме Пастернаку: "Вы сейчас (в феврале этого года) вошли в мою жизнь после большого моего опустошения: только что кончила большую поэму (надо же как-нибудь назвать), не поэму, а наваждение, и не я ее кончила, а она меня, - расстались, как разорвались! - и я, освобожденная, уже радовалась: вот буду писать самодержавные стихи".(38)

Судьба Маруси, не Молодца, в отличие от "Фауста" Гете, стоит в поэме на первом месте. Название - "Молодец" - свидетельство неотступности его участи от ее свершений.

Наградою ей - то бессмертие, которым избранных смертных отличали олимпийские боги.

Дионис к богам вознес свою Ариадну (тема следующего после поэмы творения Цветаевой). Стихийный дух, искупленный жертвою Маруси, обессмертил и эту избранницу высших сил:

...царств тебя княгиней Ставлю - явно и вочью!

(105)

Мятеж против сил разрушения и награда героини за победу в тягчайшем испытании, воздаяние за непокорство - вот та революция, которую вершит поэмой Марина Цветаева.

Путь исканий Фауста, принятие жизни в ее полноте, бунт против догматических преград и есть, по Гете, доказательство избранничества Человека Богом.

Вызовом для "связанных умов" явится и все творчество Цветаевой, поэма которой "Мoлодец" окажется в этом отношении непосредственно примыкающей к "Фаусту".


--------------------------------------------------------------------------------

37 Цветаева М. Письмо Пастернаку от 10 марта 1923 года // Неизданные письма. Париж, 1972. С. 289.

38 Цветаева М. Письмо Пастернаку от 14 февраля 1923 года // Там же. С. 281.

стр. 102