В третьем томе журнала "Современник" была напечатана рецензия А. С. Пушкина на книгу Д. А. Эристова и М. Л. Яковлева "Словарь исторический о Святых, прославленных в Российской церкви, и о некоторых сподвижниках благочестия, местно чтимых" (СПб., 1836). Собственно составителем "Словаря" был князь Дмитрий Алексеевич Эристов (Эристави), лицеист II курса, поэт, переводчик. Товарищ же Пушкина по Лицею М. Л. Яковлев явился его помощником и издателем. Рецензия не имела подписи. В посмертное издание Собрания сочинений Пушкина 1838-1841 годов она, как, впрочем, и ряд других пушкинских статей, включена не была. Впервые П. В. Анненков издает ее как принадлежащую перу Пушкина в 1855 году, 1 и с той поры она входит в собрания его сочинений.

Поскольку П. В. Анненков не аргументирует своей уверенности относительно авторства, а автограф рецензии неизвестен, это дало впоследствии повод И. А. Шляпкину усомниться в ее принадлежности перу Пушкина. В 1903 году, издавая письмо М. П. Погодина, адресованное Пушкину, в комментарии он высказывает предположение, что Погодину не "может быть приписана рецензия на Словарь о святых, которую обыкновенно приписывают Пушкину и, кажется, без достаточных оснований". 2 При этом И. А. Шляпкин также не приводит никаких доводов. Только Н. О. Лернер разрешил этот бездоказательный спор несколькими аргументами в пользу авторства Пушкина. Он пишет: "Анненков пользовался такими источниками сведений, которые для нас уже не существуют или еще остаются недоступными..." "Сомневаться в его показаниях можно, - продолжает Лернер, - но для этого мало одной беспочвенной догадки. В данном случае последняя сугубо излишня, потому что за принадлежность рецензии перу Пушкина ручается ея содержание, - и намеки на Н. Полевого (в начале рецензии), и высказанные в ней нравственные взгляды, и похвала типографии второго отделения собственной Е. И. В. канцелярии (этой типографией, в которой была отпечатана "История Пугачевского бунта", управлял товарищ Пушкина М. Л. Яковлев, и поэт, очевидно, хотел доставить приятелю удовольствие)". 3

После этой заметки Н. О. Лернера никем больше не высказывалось сомнений в принадлежности рецензии самому Пушкину, она неизменно включалась в собрания его сочинений, но вместе с тем ей совершенно не уделялось никакого внимания, не было даже определено место, которое она занимает в творческих замыслах Пушкина 1836 года.

Первый вопрос, который напрашивается сам собой: почему Пушкин написал рецензию именно на эту книгу, а не на какую-то другую из тех десятков, о выходе которых сообщал читателям "Современник"? Еще Н. О. Лернер частично ответил на этот вопрос: "Предмет "Словаря" живо интересовал Пушкина. Он однажды писал Плетневу, чтобы тот посоветовал Жуковскому, "если все еще его несет вдохновением, - читать Четь-Минею, особенно легенды о киевских чудотворцах, прелесть простоты и вымысла"". 4

Более полный ответ дан в статье С. А. Фомичева "Пушкин и древнерусская литература", 3-я глава которой посвящена как раз пушкинской рецензии на "Словарь" и является, собственно, первой работой, ей посвященной. 5 Если еще Н. О. Лернер выдвинул тезис об агиографических интересах поэта, нашедших отражение в рецензии, то, развивая этот тезис в системе конкретных примеров, С. А. Фомичев высказывает оригинальную идею о тайном, можно сказать, замысле Пушкина: "Думается, что актуальный публицистический смысл данного отклика Пушкина становится ясным в сопоставлении со второй рецензией, помещенной в том же томе: она была посвящена книге Сильвио Пеллико "Об обязанностях человека", и главным здесь было воспоминание об итальянском карбонарии: "Сильвио Пеллико десять лет провел в разных темницах и, получа свободу, издал свои записки" (XII, 99). Третий том "Современника" готовился к изданию летом 1836 года, и Пушкин намеревался в нем хотя бы на-


--------------------------------------------------------------------------------

1 Пушкин А. С. Собр. соч. / Под ред. П. В. Анненкова. СПб., 1855. Т. V. С. 621-623.

2 Шляпкин И. А. Из неизданных бумаг А. С. Пушкина. СПб., 1903. С. 242.

3 Лернер Н. О. О двух заметках Пушкина // Русский библиофил. 1911. N 5. С. 9.

4 Там же. С. 10.

5 См.: Фомичев С. А. Пушкин и древнерусская литература // Русская литература. 1987. N 1. С. 20-39.

стр. 105


--------------------------------------------------------------------------------

меком (прямые упоминания были невозможны) отметить десятилетие со дня суда и казни декабристов. Тема гонимых и осужденных была намечена в подготовленных для этого журнального тома статье "Александр Радищев" и так называемом каменно-островском лирическом цикле. Убедившись в невозможности опубликовать их, Пушкин в последнем разделе выпуска ("Новые книги") решил напомнить читателям о страдальцах. Так появилась, как нам представляется, рецензия на "Словарь о святых"". 6

Первое свидетельство знакомства Пушкина со "Словарем" относится еще к 1835 году, когда в первом номере "Современника" появляется его статья "Об "Истории Пугачевского бунта"", где Эристова и Яковлева он представляет "учеными и трудолюбивыми издателями "Словаря о святых и угодниках"". 7

Рецензия имеет трехчастное построение. Во вступительной части сопоставляются труды современных историков и "Словарь". Во второй части приводится почти полное авторское предисловие к "Словарю". Манера обширного цитирования характерна для исторических трудов и критики Пушкина. В его работах 1836 года эта манера выявляется особенно наглядно. Когда ранее историк Броневский упрекал Пушкина в ненужности цитирования книжки Левшина в "Истории Пугачевского бунта", Пушкин отвечал своему оппоненту: "Я не видел никакой нужды пересказывать по-своему то, что было уже сказано как нельзя лучше г-м Левшиным..." (IX, 380). Подобный подход к источнику можно было бы назвать несторовским, ибо Нестор-летописец, как известно, приводил по возможности точно известные ему тексты.

Безусловно, что подобное цитирование подразумевает в данном случае согласие Пушкина с заключениями Эристова по поводу практики канонизации святых на Руси, определяемых, в частности, своеобразием формирования российской государственности.

Третья часть рецензии заключает в себе соображения по поводу стиля, научной значимости "Словаря", качества его типографского оформления. Она носит оценочный характер, выражая четкую нравственную позицию Пушкина.

Начало работы - сентенция Пушкина по поводу современных исторических трудов. Именно в ней и заключен основной полемический смысл рецензии. Острота подтекста выделяется в сопоставлении с другими критическими работами Пушкина и становится понятной лишь на общем фоне литературной ситуации времени. Слова об "отсутствии труда" в "ученых произведениях", а также "долгих изучений и терпеливых разысканий" должны были напомнить читателям "Современника" упреки Пушкина, высказанные им еще в статье о втором томе "Истории русского народа" Н. Полевого насчет недостатка в ней "добросовестности труда и верности разысканий".

Таким образом, выпад Пушкина против ученых-историков в первую очередь следует отнести к Н. А. Полевому и его "Истории русского народа".

Полевой, вступивший в соперничество вначале с Карамзиным, а затем и с Пушкиным, провоцирует тем самым неприязненную критику в свой адрес со стороны издателя "Современника" и его сотрудников. П. А. Вяземский, как известно, готовил в 1836 году для четвертого номера журнала открытое письмо к С. С. Уварову в связи с диссертацией Н. Г. Устрялова "О системе прагматической русской истории", написанной в противовес Н. М. Карамзину. Конечно, это письмо по цензурным соображениям напечатано быть не могло, но Пушкин хотел, чтобы оно стало тем не менее широко известно. "Историю" Полевого Вяземский обозвал "хаотическим недоноском". Пушкин развивает тезис Вяземского уничтожающим отзывом: "О Полевом не худо было напомнить и пространнее. Не должно забыть, что он сделан членом-корреспондентом нашей Академии за свою шарлатанскую (курсив


--------------------------------------------------------------------------------

6 Там же. С. 28-29.

7 Пушкин. Полн. собр. соч. [М.; Л.,] 1938. Т. IX. С. 381. Далее ссылки на это издание в тексте.

стр. 106


--------------------------------------------------------------------------------

мой. - В. С. ) книгу, писанную без смысла, без изысканий и безо всякой совести, - не говорю уже о плутовстве подписки, что уже касается управы благочиния, а не Академии Наук" (XII, 286).

Обстоятельства, вызвавшие подобный отзыв, освещены М. И. Гиллельсоном в его монографии, посвященной П. А. Вяземскому. 8 Нас в данном случае интересует в этом сопоставлении пушкинской рецензии на "Словарь" с более поздним его отзывом факт полемического выпада прежде всего против Полевого и его "Истории". Буквальное совпадение определений средств, которыми пользуется Полевой, как "шарлатанство", "порицание предшественников" и отсутствие "изысканий", свидетельствует о том, что и в этом случае, хотя и не называя имени, Пушкин нападает на Полевого. Подобное совпадение не только в мыслях, но и в их выражении лишний раз свидетельствует о том, что автором рецензии на "Словарь" был Пушкин.

Если же говорить о "приноровлении модных понятий к старым давно известным понятиям", то можно вспомнить строки из письма Пушкина к И. И. Дмитриеву от 26 апреля 1835 года по поводу отзывов на "Историю Пугачева": "Что касается до тех мыслителей, которые негодуют на меня за то, что Пугачев представлен у меня Емелькою Пугачевым, а не Байроновым Ларою, то охотно отсылаю их к г. Полевому, который, вероятно, за сходную цену возьмется идеализировать это лицо по самому последнему фасону" (XVI, 21).

М. И. Гиллельсон полагает, что намек Полевого на Пушкина в его статье "Памятник Петру Великому", где он выразил "сомнение в возможности современных историков оценить величие Петра", обусловил "резкость слов Пушкина по адресу Н. А. Полевого на полях открытого письма Вяземского". 9 Изменившимися отношениями между Пушкиным и Полевым объясняется обычно и разница с пушкинскими же оценками "Истории русского народа" в 1830 году в критических статьях "Литературной газеты". При всей справедливости этого мнения ограничиваться им - значит принижать Пушкина, предполагая тем самым, что личные взаимоотношения могли в такой серьезной мере повлиять на его объективность.

Не следует сбрасывать со счетов еще и то обстоятельство, что этот отзыв Пушкиным писался к сведению Вяземского и не был предназначен для печати. Возьмись Пушкин представлять это письмо для цензурного прохождения в "Современник", надо полагать, что он облек бы свое высказывание в форму более умеренную.

Помимо Полевого, Устрялова и их сторонников, Пушкин выступает в рецензии против так называемой "скептической школы" М. Т. Каченовского в Московском университете. Каченовский выделился еще в пору "Арзамаса" порицанием предшественников, т. е. исторической школы Карамзина, и с того же времени стал объектом неизменных нападок Пушкина. "Бессмертною рукой раздавленный зоил" и на этот раз становится мишенью его критики.

Суть основного расхождения Пушкина и его противников, прежде всего Полевого, - в оценке исторического пути России. По выражению Пушкина, "г. Полевой предчувствует присутствие истины, но не умеет ее отыскать и вьется около". По мнению Пушкина, "желание приноровить систему новейших историков и к России увлекает его" (XI, 126). Или, говоря словами его же рецензии, речь идет и о так называемой "новизне взглядов" и "модных понятиях".

Отметив справедливость утверждения Полевого, что "история древняя кончилась богочеловеком", Пушкин тут же уличает историка в непоследовательности, когда тот "повторил пристрастное мнение 18-го столетия и признал концом древней истории падение Западной Римской империи" (XI, 127).

Расхождения Пушкина и Полевого усугубились, конечно же, после появления в 1832 году романа последнего "Клятва при гробе Господнем", в котором высшее со-


--------------------------------------------------------------------------------

8 Гиллельсон М. И. П. А. Вяземский. Жизнь и творчество. Л., 1969. С. 246-248.

9 Там же. С. 247.

стр. 107


--------------------------------------------------------------------------------

словие, т. е. дворянство, обвиняется в отсутствии национальных чувств. Пушкин - вершина дворянского периода культуры - и Полевой, идеализирующий третье сословие, видящий в нем нравственную и духовную опору, закономерно должны были стать идейными противниками. Сближение, сделанное Пушкиным в отношении Устрялова и Полевого, казавшееся случайным, знаменательно. В 40-е годы Полевой оказывается на устряловских позициях верноподданической историографии.

В концепции "Истории русского народа" Полевого не удовлетворяло Пушкина стремление автора измерить исторический путь России общим европейским аршином, что искажало, по глубокому убеждению поэта, суть картины. Своеобразие национального пути России определялось в первую очередь ее духовным опытом, в основе которого заключены традиции русской святости. Проблема эта вовсе не затрагивалась современными Пушкину историками. Именно поэт поднял впервые этот вопрос, констатируя его неизученность. Русская агиография ("Жития святых") дала примеры русской святости, а тем самым и нравственные образцы для подражания. Именно здесь можно было усмотреть критерии благолепия. Национальный колорит этих ценностей очевиден и поэтому вызывает обостренный интерес Пушкина. Проблемы русской святости вочеловечены и отражены в "Житиях святых", которым посвящены сначала изданный Н. И. Новиковым в 1769 году свод "в земле российской просиявших" святых, а затем и заинтересовавший Пушкина "Словарь исторический о святых" 1836 года. Уделяя внимание первому словарю, Пушкин отмечает его устарелость, отсутствие списка местночтимых святых, указаний на источники, иными словами, недостаточно научный его характер.

Принципы русской святости заключены в четырех основных понятиях: смирения, терпения, любви и милосердия. Они освоены духовным опытом народа и закреплены молитвенной практикой. Перелагая знаменитую великопостную молитву поэта-пророка Ефрема Сирина в "каменноостровском" цикле 1836 года, Пушкин также выделяет прошения "духа смирения, терпения, любви и милосердия".

Агиографическая литература, лежащая в основе "Словаря о святых", столетиями составляла любимый и почти единственный круг чтения для русского человека вне даже его сословной принадлежности. Лишь резкий реформаторский скачок Петровской эпохи определил новый европейский уровень российского образования и вместе с тем обозначил пропасть между большинством народа и просвещенной его верхушкой. Если Ломоносов научился читать по Псалтыри у местного дьячка, то завершил образование у европейских профессоров по латинским ученым трактатам. Став сам первым русским академиком, он еще не оторвался от своих крестьянских корней, тогда как его уже светские потомки Раевские, Волконские, Орловы и другие представители просвещенного русского дворянства напрочь оказались отрезанными от них. Их первыми учителями были французские гувернеры. И Пушкин, как известно, первое свое стихотворение написал на французском языке. Вместе с тем через бабушку Марию Алексеевну, няню Арину Родионовну вторгается в мир Пушкина русская сказка, песня, народное поверье, а наряду с ними и житийные предания, соответствующие годовому кругу почитания святых.

В том детстве, от которого сохранились воспоминания, для Пушкина первым чтимым святым должен был стать Савва, игумен Звенигородского монастыря, как и для составителя "Словаря" Эристова, уроженца Звенигорода. Когда Пушкины на все лето переезжали в Захарове, то непременно бывали в соседнем монастыре. 10 Пройдет время, и Пушкин вспомнит:

На тихих берегах Москвы

Церквей, венчанные крестами,

Сияют ветхие главы


--------------------------------------------------------------------------------

10 Листов В. С. Вокруг пушкинского отрывка "На тихих берегах Москвы..." // Болдинские чтения. Горький, 1980. С. 164-174.

стр. 108


--------------------------------------------------------------------------------

Над монастырскими стенами.

Кругом простерлись по холмам

Вовек не рубленные рощи,

Издавна почивают там

Угодника святые мощи.

(II, 261)

Не случайной представляется относимая к 1830-м годам конспективная пушкинская запись из Пролога (краткого свода житий святых), касающаяся Саввы Звенигородского. Пушкин перевел текст со старославянского, сохранив своеобразие его стилистики. Сюжет о Савве представляет собой завершенный отрывок и в этом отношении не имеет себе аналогий у Пушкина. Все другие выписки фрагментарны и имеют определенно заданную цель. Таковы выписки из житий Никиты, затворника Киево-Печерского, и Ора Черноризца.

Можно дать попытку объяснения внимания Пушкина к житиям двух этих святых. Их объединяет тема чтения Библии. Никита, затворник Печерский, как рассказывает Патерик, "обольщенный диаволом", чтил древние еврейские книги и Ветхий Завет, но не читал Нового. Пушкин выписывает фрагмент, повествующий о том, как знаменитые монахи печерские - среди них Нестор-летописец, Григорий, творец канонов, и другие - молитвами своими спасают Никиту от "козней искусителя". Ор же Черноризец отмечен был тем, что, будучи неграмотным, обрел дар чтения Библии.

В таком контексте курьезный эпизод воспоминаний И. И. Пущина о его приезде к другу в Михайловское в январе 1825 года, где речь идет о неожиданном визите свя-тогорского игумена Ионы, при появлении которого Пушкин раскрывает Четьи-Минеи, приобретает глубокий внутренний смысл. Пушкин "как будто смутился и торопливо раскрыл лежавшую на столе Четью-Минею", - пишет с досадою Пущин. "Жития святых" явно не входили в его круг чтения, в то время как у Пушкина они являлись настольною книгой, каковою были и для игумена, хотя и по разным побуждениям. Для Пушкина времени создания "Бориса Годунова", для Пушкина-поэта Четьи-Минеи - источник духовный и поэтический одновременно, это предания, исполненные "прелести простоты и вдохновения". Для игумена Четьи-Минеи - священное предание, канон для подражания, собрание нравственных уроков.

Характерна сохранившаяся выписка Пушкина из Четий-Миней, поэтически определяющая место житий в духовной жизни русского человека: "Жития и похвалы Святых подобаятся светлостию звездам: яко же бо звезды положением на небеси утвержденны суть, всю-же поднебесную просвещают, тыя же и от Индиан зрятся, не скрываются от Скифов, землю озаряют и морю светят и плавающих корабли управляют: их же имен аще и невемы множества ради, обаче светлой доброте их чудимся. Сице и светлость Святых, аще и затворены суть мощи их во гробех, но силы их в поднебесной земными пределы не суть определенны. Чудимся тех житию и удивляемся Славе, Ею-же Бог угодившия ему прославляет". 11

Особенность, определяющая своеобразие русской святости, - это культ местночтимых святых. Причисленный к лику святых свой князь - страдалец или строитель местного храма, пустынник из ближнего монастыря, прославившийся чудесами, исцелениями страждущих, или юродивый, память о котором жива в близлежащих окрестностях, перевешивает порою в сознании прихожан культ почитания общерусских святых. Словарь Д. Эристова отражает это своеобразие русского религиозного культа: он включает в себя и канонизированных, и местночтимых святых.

Потребность в таком словаре ощутил Пушкин еще в 1825 году, работая над "Борисом Годуновым", когда обращался к Жуковскому: "Нельзя ли мне доставить или жизнь Железного Колпака или житие какого- нибудь юродивого " (XIII, 211-212).


--------------------------------------------------------------------------------

11 Выписка из "Житий святых" Димитрия Ростовского //Рукою Пушкина. 2-е изд., перераб. М., 1997. С. 552.

стр. 109


--------------------------------------------------------------------------------

В "Словаре" же 1836 года представлены такие псковские святые, как Николка Юродивый, пастух Вороничский, положивший основание Святогорскому монастырю, Тимофей Юродивый, святые князья Всеволод-Гавриил, Довмонт, игумен Псково-Печерского монастыря Корнилий и другие.

Значимость труда Д. Эристова и М. Яковлева Пушкин определяет следующим образом: "Издатель "Словаря о святых" оказал важную услугу Истории. Между тем книга его имеет и общую занимательность: есть люди, не имеющие никакого понятия о житии того св. угодника, чье имя носят от купели до могилы и чью память празднуют ежегодно. Не дозволяя себе никакой укоризны, не можем, по крайней мере, не дивиться крайнему их нелюбопытству".

Прежде всего хотелось бы коснуться проблемы именинных праздников. Нелюбопытство, которому дивится Пушкин, ему самому свойственно не было. Возьмем, к примеру, столь распространенное имя Александр, носимое Пушкиным "от купели до могилы". Означаемое в переводе с греческого "защитник людей", оно встречается в Святцах двадцать один раз. Святители и священномученики, мученики и преподобные, наконец, знаменитый новгородский князь Невский носили это имя. В наше время велась долгая полемика в отношении имени святого, в честь которого был крещен Пушкин. Она завершилась, можно сказать, выводом в соответствии с каноном, который решает вопрос следующим образом: небесным защитником человека оказывается святой с именем, которым его нарекли, чей день празднования является ближайшим за днем рождения крещаемого. Однако бывают исключения, связанные, в частности, с семейными традициями наименования в память родных и близких, названных в честь святых, дни поминовения которых далеко отстоят от дня рождения крещаемого. В честь кого бы ни был назван поэт - деда ли Александра Петровича Пушкина или будущего императора Александра I, - но однозначное свидетельство В. А. Жуковского о дне именин Пушкина в письме к нему от 1 июня 1824 года совпало с каноническим: день пушкинских именин - это 2 июня в честь Св. Александра, архиепископа Константинопольского. 12

Долговременная полемика по вопросу, вполне однозначному для человека пушкинской эпохи, наглядно свидетельствует о том, что пушкинский упрек в "крайнем нелюбопытстве" оказывается вполне современным. Частная, чуть ли не личная проблема возводится Пушкиным в разряд определяющей духовно-нравственное состояние человека. Рядовая же, казалось бы, рецензия высветила неожиданный аспект миросозерцания Пушкина конца жизни, заняв тем самым определенное место в ряду других итоговых произведений 1836 года.

В третьем томе "Современника" рецензия, как уже отмечалось, вплотную примыкает к другой - на книгу "Об обязанностях человека" Сильвио Пелико. Единством мыслей, идей о долге человека, нравственных уроках, извлекаемых из Священного Писания, определяется общность замысла этих двух работ Пушкина. Очевидна ориентированность подвига мирского страдальца Сильвио и тех 363 святых, о которых речь идет в "Словаре", на подвиг и путь Христа. Не случайно открывает Пушкин свою рецензию на книгу "Об обязанностях человека" сравнением ее с Евангелием: "Есть книга, коей каждое слово истолковано, объяснено, проповедано во всех концах земли, применено ко всевозможным обстоятельствам жизни и происшествиям мира; из коей нельзя повторить ни единого выражения, которого не знали бы все наизусть, которое не было бы уже пословицею народов; она не заключает уже для нас ничего неизвестного; но книга сия называется Евангелием, - и такова ее вечно новая прелесть, что если мы, пресыщенные миром или удрученные унынием, случайно откроем ее, то уже не в силах противиться ее сладостному увлечению и погружаемся духом в ее божественное красноречие" (XII, 99).


--------------------------------------------------------------------------------

12 Подробнее см.: Старк В. П. Тезоименитство Пушкина // Пушкин и его современники. СПб., 1999. Вып. 1 (40). С. 234-249.

стр. 110


--------------------------------------------------------------------------------

Обе пушкинские рецензии вполне отвечают общей установке "Современника" на национальную литературную критику, способную воспитывать общественный вкус, заставлять прислушиваться к себе. Они принадлежат к числу тех, которые определены В. Ф. Одоевским в письме к Пушкину от ноября 1835 года как "особенные статьи о некоторых более достопамятных произведениях".

К сожалению, "важная услуга Истории" в деле создания истинной картины истории русского народа уже не могла быть реализована самим Пушкиным, высказавшимся когда-то, что "история народа принадлежит поэту". Не был услышан призыв Пушкина, заключенный в рецензии, и последующими поколениями. Можно назвать лишь труд, относящийся уже к XX веку, в котором сделана была первая попытка разрешения этой проблемы. Это книга Г. П. Федотова (1886-1951) "Святые Древней Руси", впервые вышедшая в 1931 году. Во введении ученый пишет: "Как это ни странно, задача изучения русской святости, как особой традиции духовной жизни, даже не была поставлена". 13 Здесь можно не согласиться с Федотовым - Пушкиным была осознана эта задача и поставлена в рецензии на "Словарь исторический о святых". Этим в первую очередь и определяется особое значение работы Пушкина, сделанной для "Современника" и выразившей прежде всего "нравственные взгляды" поэта-историка, к которым приходит он в итоге жизни.


--------------------------------------------------------------------------------

13 Федотов Г. П. Святые Древней Руси. 2-е изд. Нью-Йорк, 1959. С. 6.

стр. 111