(ПОЭМА А. ТВАРДОВСКОГО "ЗА ДАЛЬЮ - ДАЛЬ") Много радостных литературных событий принес минувший год. Среди них одно из самых замечательных - окончание Александром Твардовским книги "За далью - даль", выход ее отдельным изданием. Десять лет - с 1950 до 1960 года - работал поэт над своим новым произведением. Семь лет - с 1953 года - читатель внимательно следил за главами этой книги, от времени до времени появлявшимися в печати, ждал ее завершения. И вот она перед нами. "За далью - даль" - книга, рожденная жизнью. Недаром еще в начале работы над нею Александр Твардовский в автобиографии 1951 года писал: "Ездил... по родной стране в командировки на Урал, в Забайкалье и на Дальний Восток. Впечатления этих поездок должны составить материал моих новых работ в стихах и прозе". "За' далью - даль" - книга поэтическая, и "Родина и чужбина" - сборник очерковый - говорят о том, что слова эти не остались только обещанием. Трудно определить во всей полноте содержание "За далью - даль". Эта книга широка, разнообразна, сложна, как сама жизнь, стр. 3 -------------------------------------------------------------------------------- как мысль, как чувство. Заведомо понимая несовершенство такого "определения", я все же хотел бы назвать ее поэмой пути. Да, поэмой пути! Мне она представляется именно такой - поэмой движения советского народа к коммунизму, философски осмысляющей путь гигантского подъема народных масс. Ведь в "За далью - даль" запечатлелся великий путь страны в эпоху, обозначенную историческими решениями XX и XXI съездов КПСС, - в эпоху, ведущую нас к новым далям, которые откроет стране и миру предстоящий XXII съезд партии. "За далью - даль" - поэма пути и перспективы. Новая книга Александра Твардовского рождена нашей жизнью, ее движением, ее историческим размахом и пафосом. Вместе с тем она подготовлена всем предшествующим творчеством Александра Твардовского, в котором чувство истории неразрывно связано с образом дороги, с темой пути. Вспомним "Страну Муравию" - поэму, созданную А. Твардовским в середине 30-х годов. Ведь и она была в своем роде поэмой поисков верной дороги, - дороги жизни и счастья, открываемой для крестьянства колхозным строем. Никита Моргунок, который "единолично" ищет страну мужицкой утопии, горестно плутая по заброшенным тропам, выбирается, наконец, на настоящую широкую дорогу: И едет, едет, едет он, Дорога далека. Свет белый с четырех сторон И сверху - облака. Поют над полем провода, И впереди - вдали - Встают большие города, Как в море корабли. Поют над полем провода, Понуро конь идет. Растут хлеба. Бредут стада. В степи дымит завод. Так тема Моргунка решается как тема слияния с колхозным крестьянством. Не случайно, рисуя образ председателя колхоза Фролова, поэт обращается к теме революционного пути. Его Фролов мечтает о том, чтоб "целый свет пройти пешком", неся людям правду социализма, увлекая их на дорогу правды: И шел бы я, и делал я Великие дела. И эта проповедь моя Людей бы в бой вела. А если б было суждено На баррикадах пасть, В какой земле - мне все равно, - За нашу б только власть. И где б я, мертвый, ни лежал, Товарищ Моргунок, Родному сыну завещал: Иди вперёд, сынок. стр. 4 -------------------------------------------------------------------------------- Так было в 30-х годах. А в 40-х: в славной "Книге про бойца" разве не ощутили мы динамики истории, великого и нарастающего движения народных масс, шагающих дорогой войны и победы? На дороге боев вместе со своим героем был и автор, поэт Александр Твардовский. Недаром он вспомнил про эту пору в поэме "За далью - даль": Иль не меня четыре года, Покамест шла войны страда, Трепала всякая погода, Мотала всякая езда. И был мне тот режим не вреден, Я жил со всеми наравне. Думается, опыт военных лет углубил и обострил в поэзии А. Твардовского "чувство пути", сознание того, что ...нам дорога - лучший быт: Она трясет и бьет, а лечит, И старит нас, а молодит. Тема дороги углубляется психологически. Она становится и темой роста личности, внутренних борений героя, раздумий и решений. И вот - 50-е годы. И - снова путь. За далью - даль. И возникает - глава за главой - книга, в которой за мотивами дорожного дневника открывается перед нами дорога истории, встает в широком лирико-философском обобщении образ времени, образ страны, образ народа, строящего коммунизм. В своем пути, в своих делах и думах поэт вновь "со всеми наравне", всецело с народом, голос его звучит как голос народного мнения. И чувство исторического движения, чувство главной трассы истории у него настолько ясны, что, читая его книгу, невольно вспоминаешь образные слова Н. С. Хрущева, сказанные на XX съезде партии: "Советская страна находится сейчас на крутом подъеме. Если образно говорить, мы поднялись на такую гору, на такую высоту, откуда уже зримо видны широкие горизонты на пути к конечной цели - коммунистическому обществу... Тяжел и невероятно труден был путь, который впервые прокладывала наша страна, восходя на такую вершину. Но советский народ не устрашили никакие трудности..." "За далью - даль" - произведение, в котором отразился огромный исторический опыт народной жизни, "помноженный" на большой жизненный и идейный опыт поэта. Было бы наивно "проверять" ценность поэмы только достоверностью материалов, привезенных Александром Твардовским из его поездок по стране. Конечно, глава 12-я ("На Ангаре") не могла бы быть написана с такой силой и яркостью, если б А. Твардовский не видел первое перекрытие Ангары у Иркутска в 1956 году. Некоторые де- стр. 5 -------------------------------------------------------------------------------- тали этой грандиозной картины запечатлелись и в очерке "Заметки с Ангары" (1959), посвященном новому перекрытию реки, В нем поэт возвращается и к событиям 1956 года. Немногие строки, посвященные в главе 13-й ("К концу дороги") второму перекрытию Ангары, полностью "подтверждаются" описанием этого события в уже упомянутом очерке, завершающем новое издание книги А. Твардовского "Родина и чужбина". Строки из главы 14-й ("Так это было"), характеризующие трудную жизнь разоренной войной смоленской деревни, представляют как бы поэтическую "формулу" того подробного рассказа о впечатлениях от Смоленщины, который содержится в очерке А. Твардовского "В родных местах", написанном в 1946 году. Строки про наш смоленский "послевоенный вдовий край" перекликаются и со словами столяра Ивана Евдокимовича (из очерка "Заметки с Ангары"), говорящего о трудностях послевоенной крестьянской жизни на Смоленщине. Некоторые лирические мотивы в "За далью - даль" близки к автобиографическим признаниям, высказанным А. Твардовским в его очерковых произведениях. Так, например, прекрасные стихи о родном Смоленске как бы "подготовлены" лирическими воспоминаниями детства, вторгшимися в очерк "В родных местах". Строки из 5-й главы ("Две дали"): Он славой с древности гремел, Но для меня в ребячью пору Названья даже не имел - Он был один, Был просто город... и т. д. - близки отрывку из этого очерка, начинающемуся словами: "Я знаю этот город с детства, с той поры, когда он еще не имел для меня иного названия, чем Город". Сопоставление деталей, отмеченных А. Твардовским в очерках и - отразившихся в поэме, говорит о верности поэма жизненным "реалиям". Но разве только этими "реалиями" исчерпывается содержание поэмы? Разумеется, нет. Ее особая сила состоит в богатстве исторических параллелей, в глубине наблюдений над советским народным характером, в яркости его воплощения. Верность действительности - в глубоком и точном постижении жизненных закономерностей, в историческом подходе к явлениям, позволяющем оценить нашу современность во всем ее величии, позволяющем бросить взгляд на прошлое и заглянуть в новые, грядущие дали. Могучий образ могучего времени предстает перед нами в "За далью - даль". Это - не просто картина жизни, схваченная из окна "малого дома"- вагона, не просто панорама действительности, запечатленная в главах путевого дневника. Нет, это жизнь страны, глубоко осмысленная поэтом, осмысленная философски и эмоционально, лирически. В "За далью - даль" мы не только видим ны- стр. 6 -------------------------------------------------------------------------------- нешний крутой подъем на большом пути страны и народа, но ощущаем его историческое значение, воспринимаем новый этап истории в его связях с прошлым, ощущаем величественную перспективу, которую он открывает, чувствуем это, как сказал бы Герцен, "кипение вперед", характерное для советского народа на нынешнем перевале истории. "За далью - даль" - произведение истинно и глубоко современное. Оно и образом времени, запечатлевшемся в нем, и образом героя, стоящего в центре книги, отвечает требованиям, которые партия выдвигает перед художниками, - показать в художественных образах "замечательные процессы социалистической действительности, то новое, что вошло в нашу жизнь за последние годы и стало определяющим для современного этапа развития по пути к коммунизму..." (из приветствия ЦК КПСС Конференции работников советской кинематографии, 1958 год). Книга А. Твардовского проникнута пафосом всенародного движения к коммунизму, она раскрывает душу человека - строителя коммунизма, его большой социально-нравственный подъем, вызванный решениями XX и XXI съездов партии и историческими делами, вдохновленными ими. В этом смысле "За далью - даль", как это уже отмечалось в критике, перекликается с такими яркими произведениями современной лирической прозы, как "Капля росы" Владимира Солоухина и "Дневные звезды" Ольги Берггольц. Я сказал бы, что образ времени и духовный облик героя у А. Твардовского родственны и характеру эпохи и поэта, которые запечатлелись в книге лирики Александра Прокофьева "Приглашение к путешествию". При всем различии творческих индивидуальностей, тем и жанров оба поэта отразили черты нового в нашей жизни, в сознании народа и человека эпохи развернутого коммунистического строительства. В откликах на публикации глав "За далью - даль" не раз проявлялось стремление противопоставить новое произведение Александра Твардовского его "книге про бойца" - "Василию Теркину". Некоторые критики увидели в "Василии Теркине" произведение только эпическое, а в "За далью - даль" - поэму только лирическую, для которой характерны не столько изображение жизни и ее героев, сколько авторские чувства и раздумья, обращенные к жизни и людям. Думается, что эта тенденция неверна. Ведь и в "Василии Теркине" элемент лирический был очень силен. Сам автор писал в этой поэме, что он нередко как бы "сливается" с героем, что народная философия жизни, выражаемая Теркиным, есть и его, автора, жизненная философия; И скажу тебе, не скрою, - В этой книге там ли, сям То, что молвить бы герою, Говорю я лично сам. Я за все кругом в ответе, И заметь, коль не заметил, Что и Теркин, мой герой, За меня гласит порой. стр. 7 -------------------------------------------------------------------------------- Конечно, в "За далью - даль" нет такого эпического героя, как Василий Теркин. Да и элемент непосредственно изобразительный, "описательный" здесь неизмеримо уже, чем в "Книге про бойца". Но, во-первых, он присутствует - и присутствует в удивительных по силе и яркости воплощениях - от картин труда ("На Ангаре") до выразительнейших пейзажей (Сибирь в главах "Две дали", "Огни Сибири" и др.). А во-вторых, лирические раздумья поэта насыщены огромной жизненностью, необычайным богатством социально-исторических ассоциаций. Этот плотный, густой, "спрессованный" историзм образной ткани поэмы придает ей широкое эпическое звучание. Александр Твардовский с поразительным искусством вызывает в нашем воображении целые картины, даже не рисуя их. И так - уже с первой же главы ("За далью - даль"), со строк, направленных против угрозы новой войны: Что ж, или тот урок забыт, И вновь, под новым только флагом, Живой душе война грозит, Идет на мир знакомым шагом? И, чуждый жизни, этот шаг, Врываясь, в речь ночных известий, У человечества в ушах Стоит, как явь и как предвестье. С ним не забыться, не уснуть, С ним не обвыкнуть и не сжиться. Он - как земля во рву на грудь Зарытым заживо ложится... За этим отточием, за этой паузой мы не можем не "увидеть" мысленно страшные картины Бухенвальда и Освенцима, Бабьего Яра и Лидице. Александр Твардовский подвел нас вплотную к этим зрительным ассоциациям двумя лирическими строками, насыщенными до предела, эпическим материалом истории. Конкретность и "спрессованность" исторического мышления характерны для всего стиля "За далью - даль". А. Твардовский часто, не "живописуя", открывает широкий простор для "живописного воображения" читателя. Очень показательна в этом отношении глава 4-я ("Две кузницы"), построенная на параллели между отцовской кузницей в Загорье и главной кузницей современного индустриального Урала, на сравнении' сиротского прошлого деревенской Руси с сегодняшним могуществом народной, советской, социалистической России. Сколько исторических ассоциаций, сколько мысленных картин возникает у читателя под влиянием этой параллели, сколько образов истории пробуждает она в памяти - как бы в "дополнение" к тем картинам, которые рисует поэт, .говоря о прошлом и современности, о контрастах и о связях времен. Тема народного единства, тема союза рабочего класса с крестьянством, зарождения, роста и торжества этого союза как бы "за кадром" проходит в этой главе: стр. 8 -------------------------------------------------------------------------------- ...садкий бой кувалды древней, Что с горделивою тоской Звенела там, в глуши деревни, Как отзвук славы заводской... Мы ощущаем "связь времен", живую и неразрывную историческую традицию и в строках о современном индустриальном Урале, где в "грохоте вселенском" работает тысячетонная главная кувалда: И пусть тем грохотом вселенским Я был вначале оглушен, Своей кувалды деревенской Я в нем родной расслышал звон. Я запах, издавна знакомый, Огня с окалиной вдыхал, Я был в той кузнице, как дома. Хоть знал, что это был Урал. Показывая картины прекрасной сегодняшней действительности, воспевая ее, поэт неизменно обращается к прошлому, чтобы прославить революционные, воинские, трудовые традиции народа, подготовившие все нынешние достижения страны, открывшие ей путь к "близким далям" коммунизма. Тема исторических традиций, тема преемственности поколений, тема живой связи всего, что красило былое, с нашими современными завоеваниями, - лейтмотив книги. Поезд уносит "малый дом". Перед взором поэта расстилаются Волга и Урал, Зауралье, Сибирь во всей ее великой шири, Дальний Восток... Все "набегающие" на поэта образы и картины воспринимаются им углубленно, с проекцией на историю. Глава 3-я ("Семь тысяч рек") становится замечательным гимном Волге-матушке, - маленькой поэмой о Волге, поэмой, проникнутой большой исторической и государственной идеей. Это поэма о русской народной мечте, исконной мечте многих поколений русских людей, мечте Петра и воле Ленина - слить воды Волги с водами океана. И это чувство поколений, И эту русскую нужду Великий вождь Владимир Ленин Меж прочих дел держал в виду. Наше время исполнило ленинский завет: И знают все на свете страны, Все острова, материки: Сроднились воды океана И Волги-матушки реки. В главе 4-й ("Две кузницы") батюшка Урал предстает не только в своем сегодняшнем величии, но и в ореоле славы воинских времен, Когда на запад эшелоны, На край пылающей земли, Ту мощь брони незачехленной, Стволов и гусениц везли, - стр. 9 -------------------------------------------------------------------------------- когда Урал ковал и слал оружье фронту, когда ...бывало, поголовно Весь фронт огромный повторял Со вздохом нежности сыновней Два слова: - Батюшка Урал... Но не будем "пересказывать" книгу... Многие ее главы передают образ нашего времени, обращаясь к прошлому, к традициям. Таковы и глава 7-я ("Огни Сибири") и глава 13-я ("К концу дороги") и другие. Некоторые критики и читатели "За далью - даль" воспринимают обращения писателя к прошлому как "лирические отступления", как "внесюжетные мотивы". Думается, что они не правы. "Ретроспекция" нужна поэту не как таковая, а как путь наилучшего восприятия современности. Есть в книге А. Твардовского глава 10-я ("Фронт и тыл"), целиком посвященная такой, казалось бы, "ретроспективной" теме, как спор: где было трудней в годы минувшей войны - на фронте или в тылу? При поверхностном подходе эту главу нетрудно счесть "внесюжетной" и принять за "сплошное" лирическое отступление. Между тем глава эта органично входит в движение, в развитие всей поэмы, - и тема ее, как всякая историческая тема у А. Твардовского, оборачивается глубоко современными выводами. Речь идет о том боевом стиле патриотического деяния, который равно окрылял людей и на ратном поле, и в труде. Изобразив спорщиков с легким, безобидным юмором, поэт как бы "снимает" спор - "фронт или тыл", утверждая духовное единство всех патриотических подвигов: Да, тыл и фронт - родные братья, И крепче в мире нет родни. Богатыри годины давней И в славе равные бойцы. Кто младший там, кто старший - главный, - Не важно: братья-близнецы. И вместо "снятой" появляется другая, новая тема - боевого стиля, единого для трудовой и ратной страды. Глава завершается "памятной песнью" О том, как шли во имя жизни В страде - два брата, два бойца, Великой верные Отчизне Тогда. И впредь. И до конца! стр. 10 -------------------------------------------------------------------------------- Насколько органичен "Фронт и тыл" для сюжетного развития "За далью - даль", нетрудно убедиться, читая центральную главу - "На Ангаре". С большим эпическим размахом, с необыкновенным, драматизмом показан здесь рабочий подвиг - перекрытие Ангары. И опять-таки: показ труда особенно удался А. Твардовскому потому, что он сумел передать исторические традиции, свойственные трудовым людям России и умноженные во сто крат опытом социалистического созидания: То был порыв души артельной, Самозабвенный, нераздельный, - В нем все слилось - ни дать ни взять: И удаль русская мирская, И с ней повадка заводская, И строя воинского стать, И глазомер, и счет бесспорный, И сметка делу наперед. Но нельзя не заметить и того, что характеристика трудовых традиций, картина трудовых подвигов была бы неполной без опыта, обретенного народом в годы великой битвы с фашизмом. Так подхватывается и "конкретизуется" уже не декларативно, а на живом материале современной жизни итоговый мотив главы 10-й "Фронт и тыл". Тема боевого стиля работы отчетливо выступает в главе 12-й в эпизоде соревнования двух бульдозеристов, которым осталось Завалом влажным и зернистым Угомонить и тот ручей, Что был меж них чертой ничьей. Сближая гравий планировки, Вели тот спор между собой Один - в заношенной спецовке, Другой - в тельняшке голубой. Пошел, пошел по самой бровке Тот, что в тельняшке. Заспешил. Затор! И первенство - спецовке. И оба спрыгнули с машин. Эпизод этот поэт завершает образными сравнениями, всецело обращенными к мотивам минувшей войны: Да, это видеть было надо, Как руку встретила рука. Как будто, смяв войска блокады, Встречались братские войска. Двух встречных армий два солдата - Друг другу руки жмут ребята. Таким образом, глава "Фронт и тыл" в какой-то мере воспринимается как "введение" к главе "На Ангаре". Другим "введе- стр. 11 -------------------------------------------------------------------------------- нием" к ней служит глава 11-я ("Москва в пути"), посвященная характеристике духовных идеалов нашей молодежи, едущей работать из Москвы на периферию. В центре этой главы двое молодых людей, и раздумье о них связано опять-таки с "оглядкой" на прошлое - на опыт и традиции первых революционных поколений, со взглядом на ушедшие годы "глазами памяти суровой и светлой". Эта "эстафета" поколений также позволяет глубже понять и почувствовать идейные основы героического труда людей, строящих новое общество и пересоздающих природу. Полна, красна земля родная, Людьми надежных душ и рук, - строки, сказанные к концу главы "Москва в пути", - как бы мостик, наведенный от "внутрнвагонных" впечатлений и раздумий к восприятию событий на Ангаре. Книга "За далью - даль" поразительно ярко передает образ нашего времени. Это - образ времени героического, времени торжествующей правды: За "годом - год, за вехой - веха, За полосою - полоса. Нелегок путь. Но ветер века - Он в наши дует паруса. Вступает правды власть святая В свои могучие права, Живет на свете, облетая Материки и острова. Да, время, отраженное в поэме А. Твардовского, - большая часть 50-х годов и новое десятилетие, в которое мы вступили, - прекрасно и героично. И образ страны нашей, нарисованный А. Твардовским, прекрасен и героичен. Это наша страна, наша Москва несет народам желанный мир. Это наша страна, наша Москва, наша Сибирь потеснили "права" "немирного мира", отвели от белого света угрозу новой войны. Это наша страна, на двух краях которой Стоят два труженика-брата, Два наших славных моряка - Два зримых миру маяка... - Владивосток и Ленинград, - выросла в форпост коммунизма. Да, такова она, и такой видит ее и славит ее большой, талантливый поэт. Но образ времени был бы неполным и подвиг страны недостаточно оцененным, если бы поэт обошел отрицательные черты недавнего исторического прошлого, те помехи на нашем большом пути, которые решительно и твердо устранила партия. О них с ясной душевной прямотой говорится в главе 14-й ("Так это было"). Сила поэта состоит в том, что об ошибках И. В. Сталина он пишет! с сердечной болью, что он говорит о них, ничуть не умаляя под- стр. 12 -------------------------------------------------------------------------------- линных исторических заслуг И. В. Сталина перед советским государством как в годы первых пятилеток, так и в военные годы. Он пишет об ошибках прошлого не для того, чтобы "приковать" к ним все наше внимание, а для того, чтобы показать величие настоящего, отринувшего эти ошибки, вышедшего на светлый путь коммунизма, развивая все достижения прошлого, по-ленински преодолев недостатки. Большая нравственная чистота, партийная честность господствуют в этой главе, как и во всей поэме. Поэт - человек своего, поколения, знавшего и год великого перелома, и годы Великой Отечественной войны, - ни в чем не отделяет тебя от прошлого. Он среди тех, кому Минувший день не стал чужим. Мы знаем те и эти годы И равно им принадлежим... И вместе с тем он весь в настоящем, весь в порыве к грядущему. Он - певец того великого поворота в жизни страны и народа, который определен могучей волей ленинского ЦК партии, который усилиями ЦК партии и неутомимой энергией его первого секретаря повел страну и народ по пути к коммунизму. Он певец времени гигантского подъема народной инициативы, - той исторической поры, когда Земля живая зеленела, Все в рост гнала, чему расти. Творил свое большое дело Народ на избранном пути. Он - певец времени, завоеванного теми, что ... не сробели на дороге, Минуя трудный поворот... Он певец современности, нашего прекрасного и героического времени, когда в жизнь страны, во все ее ...дела по-новому вступил Его, народа, зрелый опыт И вместе юношеский пыл. Таково наше время. И таков его поэт. В поэме "За далью - даль" этот поэт выступает, в сущности, ее героем. Он говорит о времени и о себе. Он раскрывается в лирическом самовыявлении и самоутверждении: Он, разумеется, не эпический герой, а лирический, но он ярко выраженная личность, он -характер, и притом, как уже сказано, характер развивающийся, находящийся в постоянном идейном борении и росте. Герой "За далью - даль" - ее автор - отнюдь не только свидетель событий, их обозреватель, их "исследователь". Он - человек активной позиции, он - общественный деятель. Он - человек стр. 13 -------------------------------------------------------------------------------- и поэт строящегося коммунистического общества. И это расширяет поле его зрения, возможности охвата, обзора действительности. С первых же строк его поэтического повествования выясняется, что он идейно "сопричастен" всему, что происходит на земле, что для него как бы не существует стенок "малого дома", уносящего его в далекий путь. Эти стенки раздвигаются перед его мысленным взором, проникающим в "мир огромный за стеною". Он - человек жадного познания: Я в скуку дальних мест не верю, И край, где нынче нет меня, Я ощущаю как потерю Из жизни выбывшего дня. Я сердце по свету рассеять. Готов. Везде хочу поспеть. Одним из ведущих мотивов книги "За далью - даль" является постоянный разговор автора с читателем. Этот разговор ведется в различных формах и интонациях: то монологически, то в виде диалога, то дружески-доверительно, то ласково-иронично, то серьезно. Но ведется он на протяжении всей книги, которая заканчивается прощанием с читателем и обещанием новой встречи. Отношение А. Твардовского к читателю всегда отличалось точным знанием его духовных запросов. Рассказывая о том, как создавался его "Василий Теркин", поэт писал о своих читателях: "люди поголовно грамотные, политически развитые, приобщенные ко многим благам культуры, выросшие при советской власти..." В "За далью - даль" также всячески подчеркивается общественное единство поэта и читателя, общность их социального корня: Я счастлив тем, что я оттуда, Из той зимы, Из той избы. И счастлив тем, что я не чудо Особой, избранной судьбы. Мы все - почти что поголовно - Оттуда люди, от земли... Взаимоотношения писателя с читателем, - я сказал бы, обоюдное духовное обогащение, - важнейший мотив книги, в которой, по словам поэта, обращенным к читателю: Всего героев - ты, да я, Да мы с тобой. Выступая выразителем мнения народного, поэт проверяет себя в общении с читателем (чему свидетельством как глава 6-я - "Литературный разговор", так и другие главы поэмы). Вот почему так часто возникает в книге тема ответственности поэта перед народом и историей. стр. 14 -------------------------------------------------------------------------------- Герой поэмы раскрывается перед читателями, как яркая, сложная, высоко интеллектуальная личность, духовный мир героя распахнут перед ними и увлекает их своим богатством. В процессе самораскрытия поэта все больше и больше крепнет дружба между ним и читателем. Читатель увлечен широтой его взгляда, охватывающего и сопоставляющего современность и историю, силой его таланта, проникающего в разнообразнейшие явления жизни и способного отразить их в неповторимо прекрасных формах. Читатель становится его единомышленником, - он вместе с ним преклоняется перед Советской державой, перед матерью Россией, - вместе с ним растет духовно. "За далью - даль" - замечательная "школа" патриотического, партийного воспитания. Вместе с поэтом читатель произносит как клятву. Мне дорог мир большой и трудный, Я в нем - моей Отчизны сын. Я полон с ней мечтою чудной - Дойти до избранных вершин. Я до конца в походе с нею, И мне все тяготы легки, Я всех врагов ее сильнее: Мои враги - ее враги. Вместе с поэтом отвечает он презрением современным клеветникам России, врагам мира и человечества. Вслед за ним говорит он слова взволнованной благодарности отчизне, открывающей перед ним за далью - даль: Спасибо, Родина, за счастье С тобою быть в пути твоем. Александр Твардовский - художник воинствующей, партийной эстетической позиции. Главы "Литературный разговор" и "С самим собой" носят в этом отношении как бы программный характер. Глубокая идейная убежденность художника, прямая, сердечная связь с партией обеспечивают ему творческую свободу, позволяют решительно отбросить посягательства мнимого "посредника", "внутреннего редактора". Его открытая, принципиальная партийность определяет ясность духа, общественное, творческое бесстрашие, - отвагу поэта-гражданина; Еще и впредь мне будет трудно, Но чтобы страшно - Никогда. За главой "С самим собой" не случайно следует глава "Друг детства". Она как бы подготовлена концовкой предыдущей главы - темой бесстрашного отношения к действительности, к трудностям и трагедиям жизни, темой идейной убежденности художника. Перед нами трагедия честного, партийного человека. Оклеветанный, несправедливо осужденный, он прошел через тяжкие испытания и стр. 15 -------------------------------------------------------------------------------- пронес через них нетронутой свою благородную партийную душу. Встреча поэта с другом детства на станции Тайшет - это встреча двух коммунистов, сохранивших веру друг в друга: И годы были не во власти Нас разделить своей стеной. Верность партии, идейная убежденность - вот что скрепило, спаяло эту дружбу. И тема верности партии побеждает тему страдания и горечи, она звучит как главная и в образе друга, ибо ...вседневно и всечасно Его любовь была верна, - ибо, и оторванный неволей от свободного общества, все ...те же радости и беды Душой сыновней ведал он: И всю войну, И День Победы, И дело нынешних времен, - времен, вернувших ему честь и свободу. Верность правде и партии правды принципиальна и программна для поэта: Мне правда Партии велела Всегда во всем быть верным ей. С той правдой малого разлада Не понесет моя строка. И мне свое исполнить надо, Чтоб в даль глядеть наверняка. Таков финал этой главы - суровой и прекрасной, - финал, учащий читателя партийности, ясности убеждений, духовной чистоте. Глава "Друг детства" как бы вводит нас в главу "Так это было", подготавливает к ней. Мысль о партийности советского человека, о коммунистической идейности как главной, "сущностной" черте его характера развивается в поэме от главы к главе, приобретая к концу замечательную и по своей краткости, и афористической четкости поэтическую формулировку: И высших нет для нас велений - Одно начертано огнем: В большом и малом быть как Ленин, Свой ясный разум видеть в нем. Верность партии, желание во всем следовать ленинскому примеру - вот то, что объединяет духовно героя-автора и героя-читателя "За далью - даль", этой поэмы пути, раздумий и решений. Для воплощения своей творческой задачи Александр Твардовский избрал форму поистине свободную, форму дорожного дневника, открывающую простор для смены тем и впечатлений, для "отступлений" и "отклонений". Поэт сам подчеркивает, что в его книге стр. 16 -------------------------------------------------------------------------------- ...ни завязки, Ни развязки - Ни поначалу, ни потом... Жанр и принцип композиции "За далью - даль" в чем-то близки "Книге про бойца", при всем различии этих двух произведений. Читая "За далью - даль", вспоминаешь, как А. Твардовский рассказывал о рождении своего "Василия Теркина": "Я недолго томился сомнениями и опасениями относительно неопределенности жанра, отсутствия первоначального плана, обнимающего все произведение наперед, слабой сюжетной связанности глав между собою. Не поэма - ну и пусть не поэма, решил я; нет единого сюжета - пусть себе нет, не надо; нет самого начала вещи - некогда его выдумывать; не намечена кульминация и завершение всего повествования - пусть, надо писать о том, что горит, не ждет, а там видно будет, разберемся". "Порвав все внутренние обязательства перед условностями формы", поэт решил тогда писать не поэму, не повесть, не роман в стихах, а - книгу. "Имело значение в этом выборе то особое, знакомое мне с детских лет звучание слова "книга" в устах простого народа, которое как бы предполагает существование книги в единственном экземпляре... Так или иначе, но слово "книга" в этом народном смысле звучит по-особому значительно, как предмет серьезный, достоверный, безусловный". Повторяю, - никаких прямых аналогий между "Василием Теркиным" и "За далью - даль" проводить не следует, однако "За далью - даль" - так же, как и "Василий Теркин", не поэма с завязкой и развязкой, со строго очерченной сюжетной линией, хотя о ней часто пишут как о поэме. И мы условно пользуемся этим определением. Но самому автору как в "Василии Теркине", так и в "За далью - даль" видится не поэма, а именно книга. Не случайно и в кратком предисловии к отдельному ее изданию Александр Твардовский называет свою новую работу не поэмой, а книгой. Подчеркивая отсутствие жанровой условности, "литературности", жизненность, достоверность произведения, поэт настаивает, что "За далью - даль" - книга жизни, заключающая в себе поэтическую летопись и мудрость времени. Она - не повесть и не роман в стихах, книга "без начала и конца", - разумеется, в чисто сюжетном плане, а не в смысле восприятия истории, дороги, пути. Для А. Твардовского-художника социалистического реализма - не существует понятия стихийного жизненного "потока", все явления действительности он воспринимает в свете больших исторических закономерностей. И поэтому отсутствие сюжетной "завязки" (и "развязки"), сюжетного "начала" (и "конца") возмещается в "За далью - даль" постоянным развитием тем предыстории и перспективы, сопутствующим органически теме 50-х годов, теме избранного автором отрезка исторической дороги. Избрав для своей книги свободную композицию, поэт не снял с себя, конечно, забот о форме. Вспоминается опять-таки "Ответ читателям "Василия Теркина" Александра Твардовского: "Но не стр. 17 -------------------------------------------------------------------------------- скажу, что вопросы формы моего сочинения так-таки и не волновали меня больше с той минуты, как я отважился писать "без формы", "без начала и конца". Формой я был озабочен, но не той, какая мыслится вообще в отношении, скажем, жанра поэмы, а той, какая была нужна и постепенно в процессе работы угадывалась для этой собственно книги. И первое, что я принял за принцип композиции и стиля, - это стремление к известной законченности каждой отдельной части, главы, а внутри главы - каждого периода, строфы и строчки. Я должен был иметь в виду читателя, который, хотя бы и незнаком был с предыдущими главами, нашел бы в данной, напечатанной сегодня в газете главе нечто целое, округленное". Изложенный здесь композиционный принцип равно относится как к "Василию Теркину", так и к "За далью - даль". "За далью - даль", подобно "Книге про бойца", "дробится" на отдельные и в отдельности как бы самостоятельные главы. Не случайно эти главы печатались порознь в газетах и журналах и воспринимались рядом читателей как в известной мере законченные маленькие поэмы. В книге они объединились воедино, но объединились не как "венок поэм", а глубоко органично "сплотились", спаялись в целое. Их "скрепили" и единство темы, и образ героя-автора, и множество идейно-тематических лейтмотивов, и постоянно развивающийся разговор с другом-читателем. Их уже нельзя воспринимать в отдельности, они существуют в том сплаве, который образовал книгу. Таким образом, композиционно "За далью - даль" сходна с "Василием Теркиным". Но по содержанию, по манере, по стилистическому строю это произведения очень разные (хотя, как уже сказано, вовсе не противоположные). Различны они и по художественным традициям: если в "Василии Теркине" поэт во многом идет от фольклора, то в "За далью-даль" он отправляется (как это сразу и верно отметили С. Маршак, А. Сурков и другие) от Пушкина, в частности от "Евгения Онегина". Это традиции большой русской поэзии, связанные также с именами Лермонтова и Некрасова, Блока и Маяковского, - "традиции, дающие широкий простор гражданскому самовыявлению автора, его раздумьям о судьбах народа и истории, о путях и задачах искусства, традиции открытого, интимного и в немалой мере "учительного" разговора с читателем. Как уже сказано, в "За далью - даль" доминирует лирическое начало. Но лирика в этой поэме несет в себе глубокие, эпического значения мысли (они таковы и в больших общественных раздумьях, и в разговоре "с самим собой", также посвященном большим общественным вопросам), она часто возвышается до высокой публицистики, нередко окрашивается юмором. Она удивительно разнообразна по формам выражения. Характернейшая черта лиризма А. Твардовского в "За далью - даль" - его драматичность. Стоящий в центре повествования герой-автор остро реагирует на события современности, он весь в процессе познания, анализа, решения, он весь в борьбе за будущее. Это и придает его мысли, его стр. 18 -------------------------------------------------------------------------------- чувствам, его разговору со своей совестью и со своим судьей-читателем напряженность и остроту, тот драматизм, который пронизывает и окрашивает его лирику и в минуты задумчивости, и в минуты наивысшего публицистического накала. Драматична (в самом лучшем и благородном смысле этого слова) и сама жизнь, над которой раздумывает герой, в которой он участвует как один из воинов партийной правды: она полна порыва, исканий, споров, новизны. И это еще больше усиливает драматичность лирики поэта. Было бы смешно и нелепо заниматься "разъятием" эпических и лирических мотивов в книге "За далью - даль". Они образуют здесь прочный, органический сплав. Лиризм тяготеет к эпичности, выливается - как мы видели выше - в эпические формы (часто сознательно неразвернутые, лишь скупо намеченные, но необыкновенно содержательные и емкие). Эпические мотивы естественно переходят в лирические, да и сами по себе они лирически окрашены. В этой поэме нет "нейтрального", как бы независимого от авторского отношения показа. Здесь все - пейзажи, портретные наброски, - все то, что можно отнести к области "изображения", - овеяно авторскими чувствами. Большие мысли, благородные чувства слиты в "За далью - даль" с прекрасными образами нашей жизни и нашего времени. Это и делает эпохальным явлением эту умную, поэтичную книгу о советском народе и советском человеке, - об их пути на высоту, с которой виднеются реальные, близкие дали коммунизма. стр. 19