Мир переживает эпоху бурных национально-освободительных революций. Если империализм подавил национальную независимость и свободу большинства народов, заковал их в цепи жестокого колониального рабства, то возникновение социализма знаменует наступление эры освобождения угнетенных народов.

(Из проекта Программы Коммунистической партии Советского Союза)

Грязные" колониальные войны, которые на протяжении 50-х годов французское правительство непрерывно ведёт против народов, поднимающихся за свое освобождение во Вьетнаме, Тунисе, Марокко и - вот уже около семи, лет - в Алжире? вызывают все большее и большее возмущение в самой Франции. Известно широкое движение французской интеллигенции и массовые выступления французского рабочего класса за прекращение войны в Индо-Китае, затем за открытие мирных переговоров и окончание затянувшейся войны в Алжире.

Нарастающее сочувствие, которое многолетняя освободительная борьба колониальных народов вызывает у честных людей Франции, находит отражение во множестве разнообразных документов публицистического и художественного характера.

Дивно прошло то время, когда французские литераторы, увлекаясь колониальными завоеваниями, изображали Францию наследницей Римской империи и доказывали неоспоримость ее прав на Индо-Китай и Северную Африку.

стр. 148


--------------------------------------------------------------------------------

Колониальная литература (романы Пьера Лоти, Клода Фарера, Луи Бертрана, Эрнеста Псишари и многих других авторов), призванная оправдать завоевательную политику французского империализма, была, как известно, необыкновенно популярна во Франции конца XIX и начала XX века. Наполненная романтической экзотикой, живописными пейзажами и идиллическими зарисовками своеобразного быта колониальных народов, якобы благоденствующих под эгидой европейских колонизаторов, литература эта никогда не касалась ни классовых антагонизмов, ни других острых проблем социально-политической жизни. Даже рисуя в отдельных эпизодах жестокость колониальной войны (очерки о взятии Тонкина Пьера Лоти, например), авторы колониальных романов не сомневались в том, что насилие колонизаторов вполне законно. Колониальная литература любила, кроме того, разглагольствовать по поводу непроницаемых перегородок, якобы отделяющих европейского человека от туземца", и демонстрировать неизмеримое превосходство первого.

Немало эффектных, но абсолютно ложных слов было сказано об извечном будто бы соперничестве рас и о невозможности для европейца постигнуть "загадочную" и "таинственную" душу восточных народов ("Душа Востока" Клода Фарера).

В романах "Призыв к оружию" и "Путешествие центуриона" Эрнест Псишари проповедовал, что священный долг французского солдата - распространение латинской цивилизации и католицизма среди "варварских" народов колоний.

В наши дни налицо новое оживление колониальной проблематики во французской литературе. Однако облик этой литературы до неузнаваемости изменился. Сейчас уже совершенно невозможно слащаво-идиллическое и эстетское изображение колониальной жизни, и давным-давно испарился из литературы тот поэтический флер, которым была окружена завоевательская и экономическая деятельность французской военщины и французских колонистов. Напротив, самые сложные ситуации и остро драматические конфликты, связанные с проблемой колоний и колониальной войны, ворвались в современную французскую литературу и определили ее напряженный политический характер.

Коренное изменение, о котором идет речь, является результатом больших исторических перемен, связанных с необратимым кризисом колониальной системы.

Особенно яркий пример - литература, посвященная Алжиру. Начиная со второй половины 50-х годов алжирская проблема стала для Франции необычайно больной и острой. В наши дни во Франции составляются манифесты и воззвания, публикуются документы и свидетельские показания, пишутся объемистые исследования исторического, экономического и политического характера, посвященные Алжиру. Библиография произведений по алжирскому вопросу, составленная одним из французских издательств в сентябре 1960 года (далеко не полная), включает несколько

стр. 149


--------------------------------------------------------------------------------

сот названий книг. Наиболее капитальные из этих книг ("Алжирская революция" Шарля-Анри Фавро, 1959; "Алжир вне закона" Колетт и Франсиса Жансон, 1956; "Пятый год алжирской революции" Франца Фанона, 1959, и др.) отличаются строгой научной объективностью и документированностью и являются работами открыто антиколониалистского характера.

Совершенно естественно, что писатели Франции также включились в борьбу против колониализма и войны, используя все доступные им средства публицистического и художественного слова. И очень характерно, что в этих антиколониалистских выступлениях единодушно участвуют литераторы самых разных политических лагерей и философских направлений: писатели-коммунисты Андре Стиль, Пьер Дэкс, Жан-Пьер Шаброль, Владимир Познер, Мадлен Риффо, которые выступили против войны во Вьетнаме и в Алжире с гневными статьями, очерками, повестями и романами; глава экзистенциалистской школы Жан-Поль Сартр, который явился вдохновителем "Манифеста 121", призывавшего французов к отказу от военной службы в Алжире, и дал большую серию разоблачительных материалов относительно преступных методов ведения колониальной войны в своем журнале "Тан модерн" (не случайно банды ультраколониалистов требовали во время своих фашистских выступлений смерти Сартра!). И такие писатели-гуманисты, не принадлежащие ни к какой политической партии, но известные своим антифашизмом и антиколониализмом, как Веркор, Мерль, Жюль Руа, Морис Понс и др., также заявили о себе горячими протестами, свидетельствами, книгами и статьями, разоблачающими позорную политику французских колонистов и французской военщины в Алжире. Франсуаза Саган, как известно, присоединила свой голос к протесту против преследований алжирской патриотки Джамилы Бухиред.

В художественной литературе сегодняшней Франции мы найдем самые различные аспекты антиколониальной проблемы, выраженные в самых разнообразных жанрах: психологического романа, философской повести, историко-публицистического очерка, новеллы, пьесы, хроники, сборника стихов, дневника путешествий. Все жанры оказались хороши для того, чтобы выразить негодование, возмущение, стыд за родину и своих соотечественников. Все жанры оказались хороши, чтобы заклеймить позором "грязные" колониальные войны, которые вопреки воле народа продолжает вести Франция,

* * *

Одним из наиболее распространенных аспектов антиколониалистской литературы явилось изображение трагедии честного молодого француза, попавшего в колониальную армию и вынужденного стать соучастником ее преступлений. Постепенное прозрение

стр. 150


--------------------------------------------------------------------------------

молодого солдата, отказ от школьных иллюзий о якобы "цивилизаторской" миссии французской армии, трагическое осознание своего положения оккупанта и палача свободолюбивых народов, борющихся за свое освобождение, - стали темой многих произведений французской литературы, создаваемых главным образом во вторую половину 50-х годов, когда война с Алжиром превратилась в подлинную драму французской молодежи.

Впрочем, в первый раз эта тема достаточно громко прозвучала уже в 1953 году в романе молодого писателя-коммуниста Жана-Пьера Шаброля "Последний патрон", написанном под впечатлением войны с Вьетнамом.

Драматизм этой книги заключается в наглядном сопоставлении французского Сопротивления с Сопротивлением вьетнамского народа. Кристиан Бессеж - молодой герой романа - выступает в первой его части как участник антигитлеровского Сопротивления во Франции 1944 года, а во второй части, действие которой происходит через пять лет, как офицер французской колониальной армии в Индо-Китае. В первой части книги он постоянно ощущает вокруг себя атмосферу всенародного сочувствия и поддержки, во второй - единодушную ненависть, которой вьетнамский народ окружает французскую армию.

Бессежа сражает эта ненависть. В звуках бесчисленных барабанов тамтам, которыми жители вьетнамских селений встречают колониальные войска, Кристиану слышится, как "вся окружающая земля вопит о своей ненависти... со слезами матери, криком ребенка, плачем новорожденного, проклятьями старцев, воинственным кличем мужа, яростью молодой девушки, пылким зовом юноши. Даже их мертвецы поднимаются из могил, чтобы устремиться вслед за живыми, и беременные женщины присоединяют к ним свой вопль".

Психологическая драма Кристиана Бессежа последовательно прослеживается автором с первых строк книги. Сын мелкого почтового служащего, выбившегося из крестьянской среды, - Кристиан получил "нормальное" воспитание во французской буржуазной школе: он изучал историю, как она преподносится в официальных курсах, он искренне верил в великую "освободительную" миссию Франции и, упиваясь романтикой ее колониальных завоеваний, наивно считал, что его страна приносит счастье и благоденствие всем народам, которые находятся под ее протекторатом. Однако эти романтические представления французского лицеиста разбиваются в пух и прах при столкновении с подлинной реальностью колониальной войны.

Медленная и трудная эволюция "правоверного" Кристиана приходит к своему окончательному завершению в последней части романа, когда над трупом убитого товарища он говорит о тех, у кого "украли энтузиазм", кто был "создан для любви, а послан на убийство и на смерть". Затем он срывает свои погоны и уходит в лес, порывая, таким- образом, с французской армией

стр. 151


--------------------------------------------------------------------------------

и со всем строем жизни и верований, которые до сих пор были его святыней.

В 1957 году появилось еще два романа, посвященных солдатам французской колониальной армии, которые действуют уже в Северной Африке.

Первый из них - "Полурота" ("Une demi-campagne") - принадлежит перу молодого писателя Оливье Тодда, который только что вступил во французскую литературу.

В противоположность Кристиану Бессежу из романа Шаброля герои Тодда не питают особых иллюзий в отношении цивилизаторской миссии французской армии в колониальных странах. Об этом говорит лихая песенка, которую распевают молодые -солдаты:



...Il fiaut partir la-baa,
Au Maroc, defendre notre terre,
Que nos aleux volerent aux fellaghas.





(Нужно ехать туда, в Марокко, защищать нашу землю, которую наши предки украли у феллахов.)

Оливье Тодд рисует историю одного из подразделений французского пехотного полка, посланного в Северную Африку. Герои романа - двадцатилетние юноши, брошенные в чужую и малопонятную для них войну. Среди них два студента из буржуазных семейств, агент технического снабжения, рабочие, ремесленники, крестьянские парни; все они поначалу очень плохо представляют себе, что их ждет в Африке. Ходячие представления о войне в Марокко, которые они привезли из Парижа, сводятся к тому, что она стоит Франции меньше жертв, чем ежегодные автомобильные катастрофы ("Впрочем, можно ли говорить о настоящей войне? Операции, не больше").

В первом же марокканском городе они встречают явную враждебность мусульман ("Иногда марокканцы плевали в направлении солдат. Чаще всего они даже не оборачивались"). Им бросается в глаза резкое разделение между европейцами и туземным населением страны, среди которого царит угнетающая нищета. Таково их первое знакомство с жизнью колоний. Затем через письма, которыми молодые солдаты обмениваются со своими близкими и друзьями, читатель получает представление о настроениях бойцов и о буднях колониальной войны.

Примечательны рассуждения Пьера Ренара - одного из наиболее интересных, размышляющих персонажей романа - о войнах справедливых и несправедливых, о том, что в армии людей связывает одинаковая позиция в отношении противника, которого обычно презирают и ненавидят, как это было в войнах 1914 и 1939 годов. "Я же испытываю только уважение к тем, кто сражается здесь против нас", - признается Ренар.

Если роман Шаброля был силен своим сгущенным драматизмом, происходящим из сопоставления высоких романтических

стр. 152


--------------------------------------------------------------------------------

идеалов с грубой действительностью колониальной войны, то роман Тодда примечателен беспощадной трезвостью, "зарисовкой без прикрас" ее повседневных будней, как справедливо говорится в "Леттр франсез", положительно оценившей роман молодого автора, хотя и отметившей присущие ему недостатки (большую дозу натурализма, композиционную рыхлость и др.). "Роман О. Тодда прежде всего документ, и, как таковой, он помогает нам понять... позицию этих мальчиков", - писала А. Виллелор,. имея в виду юных солдат колониальной армии1. Книга Тодда кончается гибелью второго значительного персонажа книги - Бернара Марке, который, так же как Ренар, не считал марокканских повстанцев своими врагами. Его нелепая и никому не нужная смерть за неделю до объявления независимости Марокко еще раз подчеркивает преступность этой заранее обреченной войны. Однако преступление не останавливается на марокканских границах. Подразделение перебрасывают в Алжир, колониальная война продолжается...

Безнадежность этой как будто бы нескончаемой войны еще с большей силой выражена во втором романе 1957 года, который принадлежит Даниэлю Ансельму и носит название "Отпуск" ("La permission").

Здесь перед нами трое военных - сержант Лашом, капрал Валетт и рядовой Ластейри, едущие в отпуск из Алжира. Отпускники стараются не говорить о своем пребывании в армии, и мы так и не узнаем из романа, что они там видели и пережили.

Внимание автора приковано к внутреннему состоянию его героев, то есть к духовной драме солдата, который чувствует себя одиноким и чужим в элегантном и блистательном Париже. И интеллигент (преподаватель английского языка) Лашом, и рабочий (электрик) Валетт одинаково ощущают эту тяжесть отчужденности, и от всей своей прошлой, доармейской жизни, и от своих близких, которые якобы больше не в состоянии их понять. Лашом теряет жену, которая не пожелала увидеться с ним, и не поехал к матери, которая его ждет. Идя по улицам Парижа, он наблюдает прохожих, вглядываясь в их лица, и явственно ощущает, что постылая колониальная война, на которую обречены он и его товарищи, - чужая война для Парижа. "Индифферентность давала себя чувствовать на каждом шагу. Случалось хуже. Когда он поднимал глаза на молодую женщину, она делала легкое движение в сторону... Париж любит солдат только издалека, когда они степенно дефилируют за белым барьером. Вблизи он их презирает и старается не замечать... Париж, столь элегантный, стыдится своих плохо одетых солдат, но потребляет их постоянно, день и ночь пачкаясь, их кровью, как кокотка своими румянами. Таковы были мысли Лашома, пересекающего Сену по мосту Конкордии".


--------------------------------------------------------------------------------

1 См. "Les lettres frangaises", P. 1958, 2 - 8 Janvier, N 703.



стр. 153


--------------------------------------------------------------------------------

Более молодой и простодушный Валетт еще непосредственнее выражает свое отчаяние. Он упрямо отгораживается от своей семьи, ссорится с сестрой и родителями, которые его любят, и, наконец, словно в пустоту, кричит уважаемому в его доме коммунисту Жиро: "Почему вы дали нам уйти?.. Почему не остановили поезда? Мы не хотели уезжать... 500 тысяч молодых людей в колониальной армии Алжира. Что будет с ними, если это продлится?.. Что в голове? Что в сердце? Ведь это вся наша молодость, наша загубленная жизнь..."

Чувства безвыходности и обреченности полностью владеют героями романа. Лашом объясняет своему товарищу, что их поколение осуждено на колониальную войну, что они родились солдатами и что война предначертана им на тридцать или двадцать пять лет вперед. Ибо "почему бы ей остановиться?" - с горьким сарказмом рассуждает Лашом. Ведь может статься, что "понадобится снова завоевывать Тунис и Марокко, затем война спустится в Мавританию, достигнет Судана. Затем Нигер возьмется за оружие, Чад сделает то же самое... И вот мы в сердце Африки, усмиряя девственный лес, с арабами за спиной и зулусами впереди... И последних тоже надо будет усмирять... Это последняя роскошь, которая предоставляется Франции, - двадцать пять лет колониальной войны за отвоевание Африки, После этого в отношении национального величия можно будет спать спокойно. Нам резервируют наше место в мировой истории".

Этот сарказм и это беспросветное, отчаяние героев романа, разделяемое автором, свидетельствуют о том, что книга Ансельма написана с экзистенциалистских, даже, точнее, с сартровских позиций. Ибо здесь очень ясно проявляются характерные черты идеологии Сартра: с одной стороны, искренняя ненависть и едкий сарказм по отношению к лагерю империализма и войны, с другой - полное неверие в силы народного лагеря.

Самый художественный метод Ансёльма также близок методу экзистенциалистского романа; и эти симпатичные по своей искренности, но бесконечно несчастные, потерянные и беспомощные герои, которые не видят выхода и ничего не могут противопоставить обступающей их несправедливости судьбы, и это ощущение заброшенности и отчужденности от всего окружающего, непроходимая пропасть между ними и всеми другими людьми (Лашом и его жена, Лашом и прохожие на улицах Парижа, Валетт и его семья и т. д.), и разорванные, истерические внутренние монологи и диалоги, которые ничего не проясняют между беседующими, а лишь сообщают им взаимно нагнетаемое отчаяние, - все это явственно напоминает манеру, в которой написаны "Дороги свободы" Сартра. "

Лишь на один момент кажется, что истерзанный и отчаявшийся Лашом после очередного пьяного дебоша в парижском отеле находит успокоение и маленький луч надежды в коммунистической семье своего товарища Валетта. Здесь все вызывает

стр. 154


--------------------------------------------------------------------------------

его симпатии: и спокойная уверенность сестры Валетта, участницы молодежного фестиваля в Праге, и лозунги мира и дружбы на стенах рабочего квартала, и патриархальные традиции дружной рабочей семьи, и речи коммунистического районного руководителя Жиро. Но уже в следующий момент автор заставляет своего героя разочароваться и в этом мире. Жиро ничего не может предложить, чтобы остановить войну, и ничем не может ответить на отчаянный вопль Валетта о судьбах пятисот тысяч молодых французских солдат, брошенных в "грязную" авантюру в Алжире. Человек ничего не может в окружающем его хаосе бытия, - считают экзистенциалисты.

Однако история, имеющая свои законы, упрямо опровергает Сартра и его последователей, в частности и в колониальном вопросе. Роман Ансельма был опубликован в 1957 году, а уже в 1960 году семнадцать африканских государств освободились от колониальной зависимости (в том числе и Мавритания, и Нигер, и Чад, упоминаемые в безнадежном монологе Лашома). У французского колониализма уже нет никаких возможностей затеять отвоевание Туниса и Марокко, как нет возможности удержать за собой Алжир, который через многолетнюю и кровавую борьбу приближается к своему освобождению. Все это говорит о том, насколько неправомерно сбрасывать со счетов такой важный фактор, как мощное народно-освободительное движение в колониальных странах и нарастающее возмущение в самих метрополиях.

Именно здравый учет этого фактора позволяет писателю-коммунисту Андре Стилю писать о той же драме французской Молодежи, обреченной на участие в колониальной войне, в ином ключе, чем это делают экзистенциалисты.

Андре Стиль, как известно, почти с самого начала своего творческого пути выдвигал в своих произведениях антиколониальную проблему, показывая, как она воспринимается в среде рабочего класса. И сборник рассказов "Сена выходит в море" (1950), и трилогия "Первый удар" (1951 - 1953) говорят о солидарности французских рабочих перед лицом "грязной" колониальной войны, которую правительство вело во Вьетнаме. Два последних романа -"Мы будем любить друг друга завтра" (1957) и "Обвал" (1960), - отмеченных более зрелым художественным мастерством писателя, посвящены войне в Алжире.

И в первом и во втором романах в поле зрения автора также оказывается Душевное состояние молодого солдата, попавшего в колониальную французскую армию. И здесь, как у всех предыдущих писателей, о которых мы говорили, вскрывается драма честного человека, принуждаемого к подлости и преступлению против народа, борющегося за свое освобождение. И здесь перед нами трагически исковерканные жизни. Герой первого романа - здоровый и добрый рабочий парень, металлург Раймон, возвращается из армии совершенно потрясенным, выбитым из колеи, подавлен-

стр. 155


--------------------------------------------------------------------------------

ным и морально изуродованным человеком, который не может глядеть в глаза людям, не может больше любить и жить нормальной жизнью. Мы не знаем в точности, что с ним произошло в Алжире, ибо не последовательное описание событий, а лишь отдельные, отрывочные воспоминания и ассоциации, которые одолевают Раймона, дают представление о том, что он там видел, В его ночных кошмарах Раймону чудятся "выколотые и вырванные глаза, глаза людей и животных". Его терзают угрызения совести за позорное поведение соотечественников в Алжире, и он мучительно думает: "Если узнают?.. Если узнает отец? Дядя, Гастон... и самое худшее: если Анни узнает?"

Главный герой второго романа - сын шахтера Бернар - едва не становится палачом и негодяем, принимая за чистую монету грубую шовинистическую пропаганду и приказы армейского начальства. Писателю удалась психологическая мотивировка эволюции Бернара во время его пребывания в армии. Начиная со здравой мысли, высказанной им в первые дни по прибытии в Алжир, что "самым лучшим средством установить мир было бы уйти отсюда", и вплоть до расстрела старика араба, который Бернар вызывается осуществить сам, так как ему сказано, ЧТО этот несчастный старик повинен в гибели его товарища и во всех бедах французской армии в Алжире, - мы все время чувствуем, как Бернар неуклонно скатывается вниз, все больше и больше запутывается в противоречиях между тем, что ему приказывают свыше, и тем, что подсказывает его собственная совесть. Недаром этот отчаянный крик в Письме к брату: "Альбер, ты мой брат, только тебе я могу сказать, что я на пределе сил... я будто потерянный, бывают дни, когда кажется, что делаешь одни пакости".

Сложный психологический конфликт, поставленный Андре Стилем в центр его последних романов, заставляет его обратиться к более сложным приемам художественного анализа, чем он это делал прежде. Драматические переживания его героев раскрываются непосредственно в их внутренних монологах, воспоминаниях, размышлениях, письмах, исповедях и т. д. Недаром французская прогрессивная критика утверждает, что Стиль умеет услышать "язык молчания", что он дает голос этим "ужасающе немым" молодым Людям, извлекая на поверхность самую страшную проблему, которая их терзает: как Жить дальше нормальной жизнью после того, что они увидели в Алжире? Как можно забыть такое и спокойно смотреть в глаза людям?

В то же время, при всей глубине раскрытия духовной драмы колониального солдата, в произведениях Андре Стиля нет ничего похожего на ту угнетающую атмосферу пустоты и равнодушия, которая окружает трех солдат из романа Ансёльма. Напротив. Всеобщее сочувствие, соболезнование, а где нужно и суровый суд товарищей и близких встречают возвращающихся из армии. Старики, братья, товарищи по работе как бы чувствуют свою от-

стр. 156


--------------------------------------------------------------------------------

ветственность за то, как член их коллектива ведет себя в проклятой алжирской войне.

Раймон из романа "Мы будем любить друг друга завтра" страдает не от равнодушия окружающих, как Лашом у Ансельма, а от чувства вынужденного одиночества, которое им владеет, ибо он стыдится своих близких, стыдится рассказать им, через что он прошел в Алжире. Недаром единственным просветом в его мучениях является тот день, когда он впервые приходит на завод после возвращения из армии и все рабочие его цеха здороваются с ним и пожимают ему руку ("Столько рук друзей!" - думает Раймон). Недаром старики рабочие сочувственно качают головами, догадываясь о драме Раймона и высказывая мысль о том, что если виновата молодежь Франции, то виноваты и они, которые не были в Алжире ("Раз эта война существует, мы все отвечаем за это").

А для Бернара из романа "Обвал" переломным моментом в его эволюции становится бурное объяснение со старшим братом - шахтером Альбером, когда Альбер, информированный товарищами о поведении Бернара в Алжире, кричит ему в сердцах, что он "не хочет быть братом подлеца". В этой сцене, как и в других сценах и столкновениях Бернара у себя на родине, в шахтерском поселке, очень хорошо передано своеобразное чувство чести и достоинства рабочего коллектива, далекого от какой бы то ни было индифферентности и активно не приемлющего подлости. Осуждение Бернара его родными, товарищами, старыми шахтерами - друзьями его отца - является как раз тем решающим толчком, который должен встряхнуть его и вернуть на путь честного человека, достойный французского рабочего, сына шахтера-коммуниста. В этом ощущении коллектива, большой рабочей семьи, чувстве ответственности за молодежь и за дела нации коренится главное отличие произведений писателя-коммуниста, который сумел представить алжирскую проблему не как индивидуальную, а как общенациональную драму, глубоко волнующую не только беспомощных одиночек, непосредственно брошенных в войну, а всех честных людей Франции.

Вот почему, говоря о последнем романе Стиля, в частности о .моменте столкновения двух братьев, Арагон утверждает, что Альбер и Бернар представляют "растерзанную Францию", и драма, возникшая между ними, это "простая и страстная драма сегодняшнего дня, новая фатальность, которая нависла над людьми..."1.

В то же время критик Пьер Жюкэн из марксистского журнала "Нувель критик" высказывает справедливую мысль: несмотря на то, что "Обвал" Андре Стиля является настоящей трагедией, с тяжелыми драмами сознания и гибелью главного героя,


--------------------------------------------------------------------------------

1 "Aragon vous parte d'un livre francais" - "France nouvelle", 20 avril 1960, N 757, p. 28.



стр. 157


--------------------------------------------------------------------------------

эта трагедия не подрывает веры в человека и не является безысходной. Ибо она открывает возможности борьбы против существующего положения вещей, открывает возможности выхода из того недостойного состояния, до которого пытаются низвести честного человека подлинные враги алжирского и одновременно французского народов. В романе Стиля герой делает активную попытку выбраться из трясины подлости и обесчеловечивания, в которую его чуть не засосала обстановка колониальной армии (он погибает как герой, самоотверженно спасая раненых товарищей). И все направление мысли родных и друзей Бернара показывает, что французский народ отнюдь не смиряется перед злом и не желает потакать алжирским палачам. Роман Стиля "не только обвинение, выдвинутое против войны и эксплуатации. Он показывает также здоровые силы, которые зреют в недрах нации и обеспечивают ее будущее"1, - говорит Жюкэн.

Эти слова недавно были подтверждены единодушным отпором, которым широкие трудящиеся массы Франции встретили фашистский путч мятежных генералов в Алжире.

* * *

Драмой французского солдата, разумеется, не исчерпывается антиколониальная проблематика современной французской литературы. Еще одна тема, которая намечается в этой области под влиянием политических событий последних лет, - это осуждение палачей Алжира; причем тема эта берется в плане не только настоящего, но и прошлого. Французские литераторы начинают пересмотр официальных версий завоевания Алжира, происшедшего более ста тридцати лет тому назад.

В этом отношении любопытна книжка Патрика Кесселя, выпущенная в 1958 году в серии "Маленькой республиканской библиотеки". Молодой" писатель Патрик Кессель, являющийся автором романа "Враги общества", резко разоблачающего современную буржуазную прессу, выступает с историко-публицистическим очерком под названием "Я - маршал Бюжо" ("Moi, marechal Bugeaud"), где он решительно разоблачает легенду, фигурирующую в официальных исторических курсах о якобы "добром папаше" Бюжо, прославившемся утверждением французского владычества в Алжире. Кессель ясно показывает, что маршал Бюжо - один из родоначальников той фашиствующей военной когорты, которая возглавляет ныне раскольнические мятежи и путчи, отвечающие интересам алжирских ультраколониалистов.

Небольшая, но злая и острая книжка Патрика Кесселя основана на исторических фактах и на таких достоверных источни-


--------------------------------------------------------------------------------

1 P. Juequin, Le foudroyage, "La nouvelle critique", P. I960, avril, N 115, p. 135.



стр. 158


--------------------------------------------------------------------------------

ках, как собственные высказывания Бюжо и свидетельства его биографов. Это работа историко-публицистического плана, главное достоинство которой состоит в приведении объективных данных о том, какими зверскими методами был завоеван отчаянно защищавшийся Алжир.

Симптоматично, что враг алжирского народа являлся одновременно и врагом французской демократии, французских рабочих и республиканцев. Вместе с Тьером Бюжо участвовал в подавлении республиканских восстаний 30-х годов.

Подобную же фигуру палача и реакционера, но уже в современных условиях борьбы двух лагерей рисует в одной из своих философских повестей и Веркор. Речь идет о первой повести из цикла "На этом берегу", которая вышла, так же как и книжка Патрика Кесселя, в 1958 году и носит название "Кругосветное морское путешествие" ("Le periple").

В повести два героя. Один - это сам рассказчик, ученый-математик, человек левого направления, еще со студенческих лет участвовавший в прогрессивных организациях Франции. Другой - его антагонист, по имени Прэтр, который также со студенческих лет действует в организациях реакционных: сначала мы видим его ярым моррасовцем, затем королевским молодчиком, кагуляром и начальником личной охраны Петэна во время. нацистской оккупации и правительства Виши. Незадолго до конца войны он, якобы разочарованный в коллаборационизме, переметывается в деголлевскую армию, попадает в нацистский концлагерь, слывет там героем и даже афиширует свои симпатии к коммунистам. Однако через некоторое время после освобождения он очищает кассу вверенного ему печатного органа, порывает все связи, завязанные было с лагерем Сопротивления, и устремляется на путь колониалистской карьеры. Последняя встреча этих двух людей, пути которых постоянно перекрещивались на разных этапах их жизни (столкновения между социалистической молодежью и моррасовцами, защитниками республики и фашистскими путчистами 1934 года, бойцами Сопротивления и петэновцами и т. д.), происходит в наши дни в залитом кровью Алжире. Первый приезжает сюда, чтобы попытаться спасти одну из бесследно исчезнувших жертв "грязной" войны; второй, будучи уже руководителем французской разведки в Алжире, арестовывает его и посылает на пытки. Глядя на его подручных - громадного роста парашютистов с ледяным взглядом светло-голубых глаз, - рассказчик думает, не ошибся ли он, не вернулись ли во Францию времена фашистского гестапо?

Прогрессивная французская пресса высоко оценила повесть Веркора. "Придет день, когда в подобных книгах увидят честь Франции", - писал Пьер Дэкс. И Пьер Гамарра отозвался о произведении Веркора как о "кипящей книге, одновременно ужасающей и ясной".

Несомненно, что Веркор так же искренне и взволнованно

стр. 159


--------------------------------------------------------------------------------

протестует против насилий, пыток и террора, исходящих от французской военщины и французских ультраколониалистов, как он протестовал против преступлений германского фашизма. К сожалению, однако, живое и конкретное сопоставление двух противоположных путей наших французских современников дает ему повод пуститься в отвлеченные философствования о двух породах людей, якобы вечных и неизменных во все эпохи человеческого существования: "Возможно ли, думал я, что существуют две расы на этой земле, только две, всегда и везде? Люди требовательного и непокорного разума с их стремлением к справедливости и - звери джунглей с их врожденной жаждой власти?" И в последний момент, когда, связанный и распростертый перед своими палачами в камере пыток, рассказчик видит дрожащие руки и мутные глаза своего страшного "друга", он испытывает к нему не ненависть, а... жалость. Он думает о том, что такому человеку недоступен свет разума, как он был недоступен Креону, пославшему на смерть Антигону. "Бедные Креоны... Бедный Прэтр!" - такова неожиданная концовка повести, которая снижает ее резко разоблачительный характер. К счастью, концовка эта не вытекает из логики повествования, воспитывающего законную ненависть к врагам честных людей - Алжира и Франции одновременно.

* * *

В повести Веркора - в двух характерах, которые она представляет, - ясно наметилось отражение того объективного факта, что существует две Франции - два отношения к Алжиру. Если до сих пор мы говорили главным образом о передовой части французского общества, которая возмущена грязными колониальными войнами и протестует против них, то нельзя забывать и о реакционных элементах, которые, подобно веркоровскому Прэтру, являются питательной средой противоположных настроений. Иначе нельзя понять затяжной характер алжирской войны и постоянные путчи французских генералов и ультраколониалистов, пытающихся во что бы то ни стало удержать за собой Алжир. Известные круги французской интеллигенции выражают интересы этих последних.

Ведь не случайно в ответ на "Манифест 121", призывающий французов к решительному отказу от алжирской войны, который подписали известные писатели, художники, деятели кино, актеры и журналисты, появился "Манифест 185", авторы которого громогласно обвинили составителей первого в том, что они являются "пятой колонной", что Алжир для них "только эпизод", а вообще они выступают "против нашей страны", против "ценностей западного мира" и т. д.

Появление этого гнусного документа - показатель ожесто-

стр. 160


--------------------------------------------------------------------------------

ченной идеологической борьбы, которая происходит в современной Франции между силами прогресса и реакции.

Ценное свидетельства дает в этом отношении Робер Мерль - автор превосходного антифашистского романа "Смерть мое ремесло" и драмы "Сизиф и смерть"; в одной из своих статей писатель показывает, какими солидными силами располагают фашиствующие ультраколониалисты в Алжире.

Приводя воспоминания своего детства (как И многие французы, Мерль родился в Алжире), писатель показывает всю глубину расистских предрассудков, господствующих среди европейского населения Алжира. Перед нами возникает образ маленького арабского носильщика, который тащит с базара огромную корзину и поднимается с нею пешком по лестнице, тогда как французские дамы едут налегке в лифте, ибо туда, оказывается, неприлично (!) взять с собою араба. Или образ некой кузины, которая с сожалением пишет из Алжира, что сейчас уже невозможно, входя в трамвай, оттолкнуть арабскую женщину, потому что она "огрызается". "Эта кузина, которая сожалела о потерянном праве толкать арабских женщин, весьма почтенная персона, - замечает Мерль, - таковы в Алжире... сотни тысяч французов... Перед лицом кучки либералов, чьей смелостью я восхищаюсь, наибольшая часть европейского населения в Алжире живет в тоске о прекрасных днях колониализма".

В этом, как считает Мерль, и состоит существо алжирской драмы. В то время, как во Франции правые партии располагают очень небольшим численным составом и не имеют никакой народной базы, - в Алжире фашизм пускает глубокие корни в средних классах европейского населения, которые боятся потерять свое привилегированное положение в стране. Все эти страхи очень нетрудно довести до расистского исступления. "Нет еще фашизма в Алжире, - говорит Мерль, - но есть мощный фашистский климат... который очень быстро начинает воздействовать на офицеров, прибывающих из метрополии, и отравляет даже солдат-призывников", (курсив наш. - Е. Е.) 1.

Измеряя, таким образом, глубину фашистской опасности, которая идет из среды не только крупных, но и мелких алжирских колонистов, Мерль не делает пессимистических выводов. Напротив, он считает, что в первый раз за долгое время левые силы Франции находятся на пути объединения в мощное движение мира.

Две противоположные позиции по отношению к алжирской проблеме породили несколько характерных произведений, появившихся почти одновременно в 1960 году.

Первое из них -роман некоего Поля Серана, напечатанный в "Ревю де дё монд" под названием "Не слишком далеко к Востоку", - носит ярко выраженный антисоветский и шовинистиче-


--------------------------------------------------------------------------------

1 "Les lettres francaises", 1960, 27 oct. - 2 nov., p. 5.



стр. 161


--------------------------------------------------------------------------------

ский характер. Артор заставляет своего героя - молодого прогрессивно настроенного француза Патрика Вальмона, состоящего в студенческой организации "Молодая революция" и искренне считающего, что нужно помогать коммунистам в борьбе с империализмом и колониализмом, - внезапно "прозреть" благодаря венгерскому путчу. Патрик Вальмон едет в Будапешт помогать мятежникам, но застревает в Вене, где он встречает одного бежавшего венгерского студента - Тибора, ненавидящего советскую власть и "просвещающего" Вальмона в том духе, что коммунизм - это террор, тирания, железный занавес между Востоком и "свободным" Западом и т. д. и т. п. По приезде в Париж все "благопристойные" буржуазные родственники Патрика бурно радуются, что он, наконец, "открыл глаза на то, что такое коммунизм".

Собственно алжирская часть, которая нас в данный момент интересует, начинается со второй книги романа. Через свою организацию "Молодая революция" Патрик Вальмон узнает об одном документе, где приводятся данные о пытках, применяемых французской армией в Алжире. Патрик возмущен и собирается примкнуть к подпольной организации помощи алжирским патриотам, которая действует в Париже. Но тут его снова "просвещают", с одной стороны, тот же Тибор, который внушает ему гнусную идейку, что всякая война такого типа, как алжирская, "неизбежно" влечет за собой разного рода жестокости и поэтому, дескать, нельзя безоговорочно осуждать действия французской армии в Алжире. При этом он напоминает Патрику, что он француз, и если он начнет помогать алжирцам - значит, он будет "бороться в пользу иностранного национализма". С другой стороны - старший брат Патрика Жак Вальмон, офицер французской армии в Алжире, приехавший домой в отпуск, уверяет его, что миссия французской армии состоит в том, чтобы "поддерживать там порядок и помогать Алжиру спокойно существовать". Он даже согласен, что в армии есть некоторые недостатки, но в целом, как он утверждает, мораль французских солдат "изумительна" и все они выказывают себя в Алжире подлинными "патриотами".

Алжирцы, мимоходом представленные в романе, квалифицируются здесь как "националисты" и "террористы" ("Чем, по-твоему, может быть война против террористов? Игрой в теннис?" - кричит Патрику разъяренный Жак Вальмон в ответ на прямой вопрос о пытках). В конце концов Патрик, не послушавший Тибора и все-таки связавшийся с подпольной организацией помощи Алжиру, попадает в беду: его находят с пробитой головой где-то по дороге в Бельгию, куда он отвозил двух алжирских беглецов. Со слезами на глазах выздоравливающий Патрик признается, что Тибор был прав и отныне он всегда будет слушаться Тибора.

Весь роман Серана представляет собой грубую фальшивку, явно тенденциозную и в художественном отношении абсолютно беспомощную, написанную с единственной целью - "охладить" пыл молодых горячих голов, сочувствующих коммунизму. Чув-

стр. 162


--------------------------------------------------------------------------------

ствуется совершенно ясно, что автор пишет о том, чего сам никогда не видел и не знает: он не имеет ни малейшего представления о жизни социалистической Венгрии, так как рассказывает о ней совершенно неправдоподобные вещи; не больше он знает и о борьбе алжирских патриотов, которых рисует самыми черными красками. Все почерпнуто из грубых антисоветских источников, сфабриковано со слов крайне реакционных элементов.

Более "ловко" написан другой роман проколониалистского направления, принадлежащий перу Жака Аршамбо и носящий название "Вокзал на солнце" ("Une gare au soleil").

В романе изображены события, происходящие на маленькой пустынной железнодорожной станции в Тунисе, в двадцати километрах от алжирской границы. Возле станции расположена нищая тунисская деревенька, через которую проходит обычный путь алжирских повстанцев. Все в этом романе трактовано с позиций французов, живущих в Северной Африке, - мелких служащих, железнодорожников и других работников французского административного аппарата. С их точки зрения, алжирские повстанцы - это "банда" разбойников, которая наводит страх и трепет не только на европейцев, но и на тех "хороших" арабов, которые с ними сотрудничают. Алжирские повстанцы так и именуются "бандами" на всем протяжении романа.

Здесь мы видим как раз тех самых "средних" французов, с теми самыми глубоко укорененными расовыми предрассудками, о которых рассказывает в своей статье Мерль. Правда, Аршамбо не щадит и их самих; пьянство и одичание мужчин, развращенность женщин, сплетни, злословие, расовая ненависть, жестокие шутки над арабами - все сплетается в маленьком кругу людей, живущих изолированно от "большой" жизни метрополии, в постоянном одиночестве и страхе перед африканской пустыней. Но при этом арабы выведены еще более негативно.

Атмосфера войны отражена в романе весьма ярко (идиллическая трактовка отношений между колонизаторами и туземным населением стала в наше время невозможной). В этом смысле книга весьма симптоматична, она дает известное представление об алжирском Сопротивлении, хотя и изображено оно крайне враждебно. Роман показывает, что колонисты и арабы живут в отношениях взаимного недоверия, презрения, ненависти, шпионажа. В некоторых сценах, например, в разговоре французов, собравшихся на станции при известии об очередном нападении феллахов, прямо сказывается страшное озлобление и шовинистическая ненависть против алжирских повстанцев:

"- Каждый раз, как они убивают европейца, надо истреблять деревню!

- Полностью! Всю, включая женщин и детей.

- Нет, не детей, - вмешалась Жюли. Но ей не дали продолжать.

- Да! Да! Всех. Потому что это дикари!"

стр. 163


--------------------------------------------------------------------------------

Самый сюжет романа состоит в том, что в уединенном домике повстанцы убивают двух французов - мужа и жену, чтобы завладеть пулеметом, которым железнодорожная компания снабжает своих служащих. Их сын Юбер приезжает из Франции на место отца, стремясь отомстить его убийцам. Он находит араба, который "выдал" его родителей повстанцам, но не может убить его - больного и безоружного, окруженного кучей детей. И напротив, сам он в свою очередь попадает в засаду к повстанцам в том же домике вместе с любимой им Брижиттой, которая прибежала, чтобы попытаться его спасти. В последней патетической сцене романа Юбер под ураганом вражеского огня впервые целует Брижитту и пытается, рисуя ей призрачный мир их будущего, отвлечь ее от страшного настоящего: от того, что уже больше нет патронов, что стрельба осаждающих становится все ожесточеннее, что помощи ждать неоткуда и сейчас придет неминуемый конец... Таким образом вся сила читательского сочувствия, негодования, сожаления о трагической судьбе этих двух субъективно честных юных существ направлена писателем против восставших, трактуемых в романе как убийцы и бандиты. Не допуская и мысли о правоте восставших, автор не видит выхода из тупика франко-алжирской войны. Всем ходом событий он пытается доказать, что никакого взаимопонимания между французами и местным населением быть не может, что виноват во всем "дебош ненависти", как он называет национально-освободительную войну алжирского народа, от которой, по его мнению, страдают лишь маленькие ни в чем не повинные люди, подобные Юберу и его родителям.

Иначе трактует характер алжирской войны известный французский писатель Жюль Руа, честно стремящийся разобраться в существе вопроса и осветить подлинное Положение дел в Алжире с совершенно иных, мы бы сказали либерально-гуманистических позиций.

Книга Жюля Руа под названием "Алжирская война" появилась в книжных магазинах осенью 1960 года и получила сразу очень широкий резонанс. О ней с одобрением и даже восторгом говорили во всех прогрессивных кругах Франции, И ее со злобой поносили представители реакции. Газета "Реформа" рассказывает, что в Алжире в казармах запретили читать эту книгу, как "книгу пагубную", написанную "интеллигентом и идеалистом из метрополии". Пьер Абрагам пишет в "Эрой", что, так как Жюля Руа невозможно "обругать" коммунистом, большевиком, учеником Мао Цзэ-дуна и т. п., реакционные шавки называют его "сартровским подголоском"1.

Жюль Руа - в прошлом кадровый офицер, полковник авиации, в настоящем - писатель, автор многих рассказов, пьес, очерков и стихотворений - происходит из семьи старых французских


--------------------------------------------------------------------------------

1 Pierre Abraham, La guerre d'Algerie, "Europe", 1960, novembre - decembre, p. 278.



стр. 164


--------------------------------------------------------------------------------

переселенцев; как и его родители, он родился и вырос в маленьком городке на юге Алжира. Там и сейчас живет его старший брат, работающий в Алжире шофером-механиком. Принимая близко к сердцу события алжирской войны, Жюль Руа решил отправиться в страну своего детства, чтобы на месте разобраться в том, что же там происходит. Он объезжает для этого множество городов и провинций Алжира, разговаривает с массой живущих там людей: мелкими и крупными фермерами, офицерами, священниками, интеллигентами, французами и мусульманами. Благодаря этому он поднимает в своей книге всевозможные аспекты алжирской проблемы и сталкивает разные точки зрения. Ничего не утверждая заранее, он ищет, спрашивает, наблюдает, обращается к детским воспоминаниям и сегодняшнему дню, сравнивает, пытается, если считает нужным, спорить и убеждать. "Вот писатель, которого нельзя обвинить в том, что он убегает от реальности", - пишет Пьер Абрагам, который считает, что первой заслугой книги является ее заглавие (ведь колониалистские круги утверждают, что никакой алжирской войны не существует!). Абрагам высоко оценивает гражданское мужество автора: "Одним ударом Жюль Руа вскрывает море лицемерия вокруг этого наболевшего вопроса. Этот воин называет вещи своими именами".

Книга Жюля Руа строится не как роман и не как репортаж. Это скорее дневник - описание увиденного и услышанного, перемежающееся размышлениями и сентенциями, диалогами и столкновениями автора с людьми, которых он встречает в Алжире. "Это книга беспокойства, которая отказывается от пассивности... Это страстные поиски человеческой истины..."1 - говорит о ней Пьер Лескюр в коммунистическом журнале "Франс нувель".

Прежде всего Жюль Руа, так же как и Робер Мерль, свидетельствует о расистских предрассудках, укоренившихся у средних французов - мелких фермеров Алжира, которые смертельно боятся потерять свое привилегированное положение в стране. Он вспоминает, как еще в детстве в него вколачивали убеждение, что арабы якобы не такие люди, как французы, что они плохо питаются и ходят в лохмотьях потому, дескать, что они "бездельники", и он удивлялся этому, так как всегда видел их за работой. Жюль Руа не осуждает своих французских "собратьев, - он сам из их среды. Он даже жалеет их, поднимая, что они родились и выросли в Алжире и им совсем нелегко было бы на старости лет сниматься с насиженных мест. Тем не менее он прекрасно понимает их неправоту.

Мы назвали книгу Жюля Руа "дневником". Но как же не похож этот дневник на те слащаво-эстетские дневники путешествий, которыми была полна французская литература в годы колониальных завоеваний! С фактами и цифрами в руках писатель


--------------------------------------------------------------------------------

1 Pierre Lescure, La guerre d'Algerie, vue par Jules Roy, "France nouvelle", 1960, 26 oct., p. 25.



стр. 165


--------------------------------------------------------------------------------

свидетельствует о том, к чему привело Алжир стотридцатилетнее владычество французских империалистов. Он показывает страшное обнищание - зрелище бедности, разрушений, голода и горя, которые царят среди мусульманского населения страны ("У меня было впечатление, что я перемещаюсь в мире, где человечество разделено на две части: тех, кто ест и имеет оружие, и тех, кто околевает от голода и ничего не имеет"). Он приводит массу фактов о бесчеловечном обращении французских колонистов с мусульманскими рабочими. Он справедливо возмущается ожесточенными репрессиями, с помощью которых французские войска пытаются усмирить поднимающийся протест алжирского народа.

При этом Жюль Руа упорно обличает живучесть шовинистических предрассудков и в среде французских военных. Перед нами появляется капитан, который упрямо заявляет, что, если правительство Франции заключит мир с фронтом Национального освобождения Алжира, - он не согласится с этим Актом и пойдет в маки. И другой капитан, который претендует на то, что он здесь, в Алжире, "защищает Запад", как он якобы защищал его и в Индо-Китае. Возражая ему и полемизируя с ним, Жюль Руа добирается до подлинного смысла этой "защиты". "Надо быть уверенным, защищаешь ли каучук или нефть Запада, или право народов располагать собою, или стратегические базы для снарядов... И почему вы считаете, что вы боретесь здесь против марксизма? Индо-Китай не научил вас, капитан? Лично я думаю, что алжирская революция является отказом не от Запада, а от колониализма..."

Разговаривая таким образом со своими соотечественниками, полемизируя с ними, пытаясь их образумить, писатель делает честную попытку понять противоположную сторону. Старый тезис колониальной литературы о якобы глухих перегородках, отделяющих европейского человека от туземца, и о неизмеримом превосходстве первого, явно ставится Жюлем Руа под сомнение, и он стремится проникнуть в душу коренного алжирского жителя своим сочувственным взором. Он описывает нравы алжирских женщин, которых никакие уговоры и посулы не могут склонить к тому, чтобы они отговорили своих мужей и сыновей от участия в народно-освободительной борьбе ("Антигона живет в каждой из них", - с явным сочувствием говорит писатель). Затем он приводит разговор со старым мусульманином, который откровенно говорит ему, что после всего того, что Франция сделала с ними, он пойдет в Национальный фронт освобождения, если только его туда возьмут ("Я околеваю, но я иду"). В конфликте между своей страной и угнетаемым Алжиром Жюль Руа склоняется на сторону второго: "Между теми, кто голоден, и; теми, кто не способен съесть все, что им предлагают, между теми, кто бомбардирует, и теми, кто страдает от этой бомбежки, мой выбор сделан", - решительно говорит он.

Однако при всем сочувствии к страданиям алжирского народа и при столь законных обвинениях, которые он выдвигает

стр. 166


--------------------------------------------------------------------------------

против французского колониализма, Жюль Руа все-таки не чужд известной идеализации отношений между Алжиром и Францией. Ему кажется, что, "несмотря на пролитую кровь, бесчисленные горести, муки и смерть", алжирский народ "еще способен простить", потому что он "любит Францию" (!). Наивно утверждая, что представители Национального фронта - "враги на момент", но в то же время "наши братья навсегда" и что "чудесные способности прощения и забвения не исчерпаны у алжирского народа", он пытается воздействовать на своих "неразумных" соотечественников убеждением и уговором: "Все еще возможно, если мы решимся, наконец, любить их (то есть мусульман. - Е. Е.)".

Эта либерально-евангелическая проповедь взаимной любви и прощения после обличения вопиющих преступлений французского империализма выдает несомненную растерянность либеральных кругов французской интеллигенции, которые искренне сочувствуют горестям колониальных народов и не приемлют жестокости колонизаторов, но еще не могут привыкнуть к мысли о полной деколонизации Франции.

* * *

Еще одну тему антиколониальной литературы, посвященной Алжиру, можно было бы озаглавить "Дорога араба и дорога француза" (как назвал одну из своих новелл писатель Владимир Познер).

Писатели этой темы - например, поэтесса Мадлен Риффо в своем сборнике стихов "Если в этом повинен жасмин" ("Si j'en crois le jasmine", 1958), публицист и сценарист Владимир Познер в книге "Место казни" ("Le Lieu du supplice", 1959), молодой романист Морис Лоне в повести "Ночной пассажир" ("Le passager, de la nuit", 1960) - пытаются рассматривать события не только с точки зрения передового француза, возмущенного "грязной" колониальной войной, которую ведет Франция, но и с точки зрения сражающегося Алжира. Соответственно этой задаче образы борющихся алжирских патриотов, воссозданные смелыми, точными штрихами, появляются на страницах французской литературы.

Борющихся людей Алжира, уверенных в победе над угнетателями, узников алжирских тюрем, невесту бойца народно-освободительной армии, которая тоскует по своему возлюбленному, воспевает в своих лирических стихотворениях и песнях, проникнутых горячим сочувствием к бедствиям алжирского народа, Мадлен Риффо.

Владимир Познер составляет свою книгу из шести подлинных историй или хроник, в которых основное место также отведено пробуждающемуся и борющемуся народу Алжира1.

Книга Познера создана в смешанном документально-художе-


--------------------------------------------------------------------------------

1 Четыре рассказа из книги "Место казни" Владимира Познера известны в русском переводе. См. "Новый мир", 1960, NN 11, 12.



стр. 167


--------------------------------------------------------------------------------

ственном жанре. Для того чтобы воссоздать историю молодого французского солдата Луи Сальвэнга, покончившего с собой после возвращения из Алжира (об этом случае писалось в одном из запрещенных выпусков "Юманите"), Владимир Познер едет в родную деревню этого последнего, беседует с его учительницей, изучает его школьные тетради. Для того чтобы рассказать о бедной кабильекой труженице Зоре, Познер долго беседует с ней о ее жизни, записывая мельчайшие детали ее биографии. Рассказы Познера теснейшим образом связаны и дополняют друг друга. Они демонстрируют, в сущности, единую мысль о неестественности войны между трудящимися людьми. Алжира и Франции и, напротив, возможности самой тесной и благородной дружбы между ними.

Повесть "Пруды Фонтаржента" рисует историю молодого французского крестьянина, призванного в армию и отправленного в Алжир из глухой горной деревушки, жизнь которой немногим отличалась от жизни алжирского селения. Судьбу французского колониального солдата, описанную Андре Стилем и другими писателями, о которых мы говорили выше, Познер берет в новом аспекте. Он прослеживает, как воспитывали сознание героя в школе, и приходит к выводу, что высокие понятия родины, свободы, равенства и братства учителя внушают таким образом, что впоследствии другие люди, основываясь на этом, могут заставить вчерашних школьников принять войну. Луи был "хорошим солдатом, как он был хорошим учеником", - рассказывает писатель. Он "научился в школе уважать печатное слово до такой степени, что предпочитал его своим собственным чувствам", поэтому он и считал, согласно брошюрам, которыми пичкали солдат в армии, что восстание в Алжире было делом "банд агитаторов, вдохновленных и вооруженных иностранцами".

Но вскоре школьные принципы приходят в противоречие с жизненным опытом Луи; в этом и состоит его внутренняя драма, глубоко скрытая, как и у героев Андре Стиля. Только после его возвращения и самоубийства родственники Луи вспоминают отдельные признания и размышления юноши. Он говорил об алжирских крестьянах: "Это такие же люди, как мы". "Отец, если бы ты знал: это хорошие люди". "Отец, скажи, как это произошло, что меня заставили убивать этих людей?"

Ощущение глубокого родства между судьбами французских и алжирских крестьян (между алжирским тружеником Саидом и Крестьянским парнем Луи Сальвэнгом), неестественность и преступность того, что они должны воевать между собою и убивать друг друга, наполняет собою два первых рассказа Познера.

Центральная в книге новелла "Дорога араба и дорога француза" рассказывает историю молодого араба Бензенгли, воспитанного на французской культуре и ставшего учителем. Здесь речь идет об общности путей передовой арабской и французской мысли. Влюбленный во французских писателей, Бензенгли и его друзья ищут все, что могло бы реабилитировать Францию ("Франция,

стр. 168


--------------------------------------------------------------------------------

которую они знали из литературы и из истории, была человечнее Франции, обосновавшейся в Алжире"). Когда французские солдаты, выполняющие миссию "усмирителей", вламываются в дом арабского учителя, они находят в нем любимых героев французской литературы: Пантагрюэля и Кандида, Эжени Гранде и Жюльена Сореля. "Они забрали всех", - кратко заключает автор.

Писатель-марксист Познер имеет ясное представление о двух Фракциях и понимает, что не Францию "вообще", а именно демократическую и прогрессивную Францию - Францию Рабле, Вольтера, Гюго, Бальзака, Стендаля - любят лучшие люди Алжира, того Алжира, который законно и страстно ненавидит Францию угнетателей.

Эта же мысль пронизывает два последних рассказа в книге Познера, - "Джилали на рассвете" и "Место казни", посвященных передовым, борцам Алжира и Франции и их подлинной дружбе.

В первом из них арабский интеллигент Абделькадер Геррудж, член Коммунистической партии Алжира, пользующийся всеобщей любовью среди алжирского народа, объясняет арабским крестьянам, что не все французы - жандармы или колонизаторы. Выселенный на несколько лет во Францию за свою революционную деятельность, он живет в шахтерском поселке Розьер, где люди принимают его с открытым сердцем. Когда впоследствии он говорил своим соотечественникам, что "дружба между Алжиром и Францией возможна, он. думал о шахтерах Розьера".

И лежа на своей жалкой подстилке в камере смертников, Абделькадер, осужденный французскими судьями за свою патриотическую деятельность, испытывает стыд за Францию, которую он любит: "Он думал о французских мыслителях, о французских писателях, о шахтёрах Розьера... Неужели, думал он, этот народ, давший миру столько примеров революционной доблести, народ, у которого мы научились борьбе за освобождение, позволит себя до конца обманывать? Джилали не хотел верить в равнодушие французского народа. Если бы только, повторял он про себя, этот народ знал истину".

Но то, что все более и более широкие массы французского народа познают истину и что они вовсе не равнодушны, демонстрирует последний рассказ Познера, героями которого являются два французских солдата, принципиально отказавшиеся воевать в Алжире и заявившие об этом в письме к президенту республики.

В целом книга Познера - превосходная, правдивая книга, и мы вполне присоединяемся к высокой оценке, которую она получила в марксистском журнале "Нувель критик": "Познер не предлагает нам... сухой констатации фактов. Марксист, он не боится реальности, умеет анализировать ее, вскрывать ее подлинный смысл и благодаря этому сохраняет и укрепляет надежду на мирное и скорое разрешение алжирского конфликта. Человек сердца, великолепный писатель, обладающий искусством точной, красивой фразы, Владимир Познер способствует своим произведением

стр. 169


--------------------------------------------------------------------------------

тому, что, по воцарении мира, свяжет алжирский и наш народ крепкими и взаимно необходимыми узами дружбы"1.

Еще один писатель, который внес свой вклад в антиколониальную проблематику французской литературы, это Морис Понс - автор "Башмачника Аристотеля" и "Ночного пассажира".

Уже в романе "Башмачник Аристотель" (1958), рассказывающем о жизни молодых французских интеллигентов - парижских актеров, преподавателей, начинающих писателей, студентов и лицеистов, - алжирская война проходит как основная, остро политическая проблема.

Молодежь, изображенная Морисом Понсом, очень много размышляет и спорит - и о политике правительства, обрекающей ее на войну, и о нищенском положении арабов, и о французах, живущих в Алжире и зараженных расистским духом, и о необходимости признания "алжирской нации, как факта". Такие споры идут, в частности, на свадебном ужине Денизы и Жоржа, где и молодожены и гости забывают о веселье и танцах, так как все понимают, насколько близко касаются каждого из них эти проблемы.

В конце концов судьбы всех основных героев романа определяются именно алжирской войной. На войне в Алжире погибает славный и добрый малый - Жорж Ортели. Призванный на ту же "грязную" войну в Алжире, коммунист Фред Боррель, как и герои последнего рассказа Познера, пишет письмо президенту республики, что он "отказывается взять в руки оружие против алжирского народа", ибо "война, которую ведет в Алжире наша армия и полиция, - это война несправедливая". Наконец, ведущий персонаж романа - талантливый писатель Ролан Майяр, в образ которого писатель ощутимо вкладывает автобиографические черты, - именно благодаря этой войне познает свой долг писателя и отказывается от эстетских опытов, которыми он до тех пор занимался. Война в Алжире перестает быть для Ролана абстрактной политической проблемой, она "предстала перед ним в образе убитого Жоржа", и Ролан начинает писать новый роман, посвященный молодым французам, которые посланы на несправедливую колониальную войну и погибли в Палестро.

Если "Башмачник Аристотель" говорит нам о пробуждении сознания и о протесте против колониальной войны, возникающем в среде французской молодежи, то следующая повесть Мориса Понса демонстрирует подлинные чувства алжирского народа, сознательно борющегося за свою свободу.

Два центральных образа раскрываются параллельно на протяжении всей повести "Ночной пассажир": первый из них - сам рассказчик, добрый и легкомысленный молодой человек, журналист по профессии и типичный француз по натуре, влюбленный в автомобильный спорт, в красивых женщин, красивые пейзажи


--------------------------------------------------------------------------------

1 Andre Liberati, te Lieu du supplice, "La nouvelle critique", 1959, no vembre, p. 149.



стр. 170


--------------------------------------------------------------------------------

и многие другие радости жизни, из которых он умеет извлечь море удовольствий; второй - молодой алжирский патриот, посвятивший жизнь делу освобождения своего народа, выполняющий в данный момент важное и ответственное поручение и потому сосредоточенный, сдержанный, молчаливый и целеустремленный. Один - полная противоположность другому не только в манере поведения, но и в манере мыслить, действовать, воспринимать все явления окружающего. Эти две характеристики даются писателем с подлинным искусством. Если характер первого персонажа вырисовывается перед нами через веселые водительские забавы ("поиграть в почтового голубя", лишний раз посигналить в честь встречного исторического обелиска, обогнать какого-нибудь "болвана, вообразившего себя гонщиком"), то второй в полную противоположность ему раскрывается самыми скупыми, казалось бы мало выразительными, но в данной ситуации чрезвычайно симптоматичными штрихами: "Мой пассажир сидел совершенно неподвижно"; "Он по-прежнему сидел невозмутимо, крепко обхватив руками сумку..."; "...он вышел не спеша... потом настороженно оглянулся вокруг" и т. д. (курсив мой. - Е. Е.).

Когда в момент опасности - например, при встрече с полицейским заслоном и проверкой документов на дорогах Франции, - француз пугается и едва владеет собой ("Сердце мое бешено колотилось, в горле пересохло. Нет, право, я не создан для героических дел"), - алжирец, видимо, привыкший смотреть любой опасности в глаза, не выказывает никаких признаков волнения и совершенно невозмутимо наблюдает полицейскую процедуру. Как зеницу ока он охраняет только свою дорожную сумку, в которой везет деньги, собранные его собратьями в фонд сражающегося Алжира. За его спокойным достоинством, немногословными объяснениями и чуть-чуть ироническими репликами в ответ на беспокойные вопросы француза чувствуются недюжинный ум, энергия, скрытый темперамент опытного и отважного бойца.

Повесть "Ночной пассажир" не богата событиями, но каждый эпизод насыщен очень значительным содержанием. Такова, например, сцена с алжирским мальчиком на заправочной станции, который, едва увидев в машине француза своего соотечественника, пришел в страшную ярость и одним своим ненавидящим взглядом настолько "накалил атмосферу", как пишет автор, что действующие лица сразу начинают чувствовать себя погруженными в "реальный мир человеческих отношений и братоубийственных войн". "У нас война, видите ли", - объясняет французу его пассажир. "Война прежде всего порождает недоверие". И вместе с французом-журналистом мы узнаем, что алжирский мальчишка работает сверхурочно, чтобы внести деньги в фонд сражающегося Алжира, что его братья, возможно, воюют или сидят в тюрьме и, может быть, именно поэтому алжирец, сидящий в машине француза, должен был вызвать его подозрение и ненависть, как предатель.

стр. 171


--------------------------------------------------------------------------------

Так до сознания француза мало-помалу доводится масса фактов, связанных с войной между Алжиром и Францией. Араб говорит о положении изгоев, в котором находятся вечно подозреваемые и преследуемые алжирские жители в Париже ("Полмиллиона алжирцев живут во Франции. Полмиллиона заложников"). Мы получаем представление о широком размахе патриотического движения, охватившего тысячи борцов Алжира. Наконец, потрясенный француз узнает о том, какое огромное количество его соотечественников - честных французов - сознательно и самоотверженно помогает сражающемуся Алжиру ("Можете не сомневаться, есть еще французы более дальновидные, чем ваши правители", - говорит алжирец).

Беззаботный француз и суровый, алжирец трудно находят пути друг к другу. На протяжении долгого ночного переезда они проходят через множество коллизий взаимного отталкивания, недоверия, раздражения, даже откровенной неприязни. Однако, несмотря на всю разницу в положении, в нравах, в отношении к жизни и т. д., правда сражающегося народа, столь ощутимо воплощенная в образе алжирского патриота, понемногу покоряет француза, он становится сознательным сообщником своего ночного "пассажира". Морис Понс утверждает, таким образом, возможность подлинной дружбы между честными людьми разных наций и рас.

Главной заслугой Понса является создание образа алжирского бойца, мужественно сражающегося за свою родину. В этом отношении писатель делает шаг вперед даже по сравнению с Жюлем Руа, ибо не о жалости к несчастным арабам, угнетаемым французскими колонистами, а о подлинном уважении к людям, взявшим в руки оружие, идет речь в его повести.

Так, в мощном подъеме объединяется против колониализма широкий фронт французских писателей, подобно тому как это было во время Сопротивления гитлеровским оккупантам. "Никогда еще со времен Сопротивления движение; потрясшее французскую интеллигенцию, не принимало таких масштабов"1, - свидетельствует Пьер Дэкс в известной статье "Интеллигенция, Франция и пирог", посвященной Алжиру.

Современная антиколониальная литература, родившаяся во Франции на гребне всенародной борьбы против колониализма и войны, лишний раз доказывает, что французская литература не растеряла своих благородных традиций вторжения в общественную жизнь, которые ей завещали ее славные учителя - Виктор Гюго, Эмиль Золя, Анатоль Франс, Ромен Роллан, Анри Барбюс,


--------------------------------------------------------------------------------

1 "Les lettres francaises", 1960, 13 - 19 octobre.



стр. 172