(Юрий Казаков) Перепали дожди и заосеняло. Размокли дороги; улетели грачи; лес обнажился; поля опустели. Только темнеет полоска одна и торчит в белесом тумане электроветряк. В эту осеннюю непогодь опять загулял заведующий клубом Афанасий Апраксин - крепкий колченогий мужик с давно немытой бурой шеей, до самых глаз заросший густой щетиной. Накануне выпил Афанасий стопку перед обедом. И сразу почувствовал" как все в нем вдруг переменилось, как кончилась, ушла одна жизнь и наступила для него другая, резко отличная от прежней, - мутная, глухая, таинственная. - Ты, студент, не видел еще кабиасов, - говорит он мне низким, сиплым, всегда трогающим меня до слез голосом, и лицо его становится жестоко-вещим. - С рожками. Маленькие. Черные. Которые с зеленцой. Копытцами чечетку выбивают... А как поют... Соберутся ночью на погосте и песни заиграют. Я из них капеллу собью, в район на смотр самодеятельности махнем. Вот бьюсь - с контрапунктом пока у нас не ладится. И стало мне невмоготу. Как в белом сне увидел я город, огни, метро, красивых официанток в накрахмаленных передничках и наколках. И вспомнил я, как всегда, своего дорогого дедушку, Ивана Алексеевича, к которому обращаюсь во всех случаях жизни. И другого дедушку, которого я тоже очень люблю. Милый дедушка, Антон Павлович, Христом-богом тебя молю, возьми меня отсюда... " стр. 244