Рейтинг
Порталус

"МРАЧНОЕ И КОЛЮЧЕЕ ИСКУССТВО"

Дата публикации: 27 января 2011
Публикатор: genderrr
Рубрика: ПЕДАГОГИКА ШКОЛЬНАЯ
Номер публикации: №1296143058


Многие американские критики - в их числе и некоторые либералы- с умилением пишут о послевоенном просперити. Настали времена благоденствия; в каждую лачугу пришел телевизор. Романисты и поэты должны создать сагу о нашем времени. Увы, саги не появилось; если что и процветало в послевоенной литературе, то яростное отрицание. Это создает постоянное неудобство для апологетической критики. Тон ее обычно боек и самоуверен, однако об отношении литературы к просперити она говорит уклончиво. Трудности усугубляются тем, что Хемингуэй и Фолкнер, долгое время слывшие нигилистами, получили Нобелевскую премию и стали в своем роде национальной гордостью. Это очень затрудняет защиту традиций, как их понимают процветающие буржуа. Мы оценим эти затруднения, обратившись к недавней статье Мелвилла Рагглза, опубликованной в журнале американских славистов. Она посвящена нелегкой теме: "Американские книги в советских изданиях"1. М. Рагглз вовсе не отрицает, что у нас любят писателей, которых в Америке называют "современными классиками". Он как будто бы даже озабочен тем, чтобы у нас лучше их знали. Говоря о популярности Хемингуэя и Стейнбека в СССР, он сетует, что до войны их издавали больше, чем после нее. Упомянув, об издании новелл Фолкнера, отмечает, что знакомство с ним наших читателей только началось. Но трудно принять М. Рагглза за адвоката критического искусства: снова и снова он дает понять, что совсем не эти романисты могут представить Америку и ее литературу. "Совершенно неизвестны советским читателям, - узнаем мы, например, - многие великие американские писатели, которые черпали идеалы в нашей собственной революционной традиции или наслаждались культурой Соединенных Штатов и гордились ею". Видно, Хемингуэй не наслаждался культурой Соеди- -------------------------------------------------------------------------------- 1 Melville J. Ruggles, American books in Soviet publishing, "Slavic review", October 1961. стр. 143 -------------------------------------------------------------------------------- ненных Штатов как следовало. А Стейнбек, когда писал "Гроздья гнева", черпал идеалы где угодно, только не в американской революционной традиции. М. Рагглз приводит замечание Ильи Эренбурга о художнической честности "современных классиков": они пережили то, о чем пишут. Приводит, чтобы тут же прокомментировать. "Но Эренбург не потрудился объяснить, почему советские издатели игнорируют американских авторов, изображавших не только те свои переживания, которые связаны с несправедливостью, беспомощностью, убожеством и развращенностью". Не приходится сомневаться: М. Рагглз - совсем не поклонник Фолкнера, да и других писателей критического направления. Если автор статьи лишь косвенно выражает свое неодобрение, то ничуть не более прям он в выражении своих симпатий. Кто же те великие, мимо которых прошли наши издательства? Ответа мы так и не дождались. Это не удивительно. М. Рагглз делает вид, что оптимистическое восприятие американской жизни, столь милое преуспевшим мещанам, характерно для современной литературы США. На самом деле, еще "люди 20-х годов" нанесли ему смертельный удар. Поэтому наш автор, нетерпимый к "устаревшим" книгам вроде "Хижины дяди Тома", с готовностью обращается к ушедшим литературным эпохам. За словами о "многих великих", неизвестных в СССР, следует оговорка: "Некоторые из этих писателей (например, Вашингтон Ирвинг, Лонгфелло, О'Генри) широко публикуются в Советском Союзе. Однако это исключения, и объяснить их можно, вероятно, тем, что эти авторы еще при жизни широко издавались в Европе. В этом случае современные русские читатели продолжают интересоваться книгами, которые знали и любили их отцы и деды". М. Рагглз не отступает перед явной несообразностью; Вашингтон Ирвинг, по его логике, ближе современной Америке, чем Хемингуэй. При этом автор со столь архаическими представлениями без конца пишет о старомодных вкусах наших читателей. Американские слависты нередко выдают Желаемое за сущее. Они порой так изображают Россию, что можно подумать, революция ее почти не затронула. Толки о старомодных вкусах имеют именно этот смысл. "Очевидно, что склонность русского императорского двора и дореволюционной интеллигенции к французской культуре передалась и читателям, живущим при советском режиме". М. Рагглз был бы рад, прояви двор, такую же склонность к предмету его забот - американскому роману. Но что делать: репутация Эптона Синклера сложилась у нас не в среде аристократов, а в революционной массе1. "Джимми Хиггинс" волновал тех, кто мечтал о свободной и справедливой жизни человечества. Михаил Кольцов писал в "Правде" в 1923 году: "Синклера знает вся Россия. Без преувеличения, это сейчас у нас самый популярный и любимый писатель". М. Рагглз не допускает мысли, что после революции могла появиться новая интеллигенция, не приверженная к дедовским вкусам. Но тогда многое кажется необъяснимым. Почему, например, "42 параллель" Дос Пассоса нашла у нас отклик раньше, чем на Западе? Факт, отмеченный добросовестными историками американской литературы. Роман издавался у нас в двух разных -------------------------------------------------------------------------------- 1 Правда, один аристократ высоко оценил "Джунгли". Но это был Лев Толстой. стр. 144 -------------------------------------------------------------------------------- переводах. А в 1932 году "Литературная газета" провела анкету среди писателей: что из прочитанного в прошлом году произвело на Вас наибольшее впечатление? Почти все участники анкеты1 назвали книгу Дос Пассоса. Едва ли этот роман или "Прощай, оружие!" могли увлечь людей с заскорузлыми вкусами. В общем, наш автор держится подальше от современной литературы. И в заключение ему только и остается сделать хорошую мину при плохой игре и пожалеть русского читателя: "Американская литература, которую он может читать, почти не создает у него представления, как мы думаем, как живем, каковы наши истинные добродетели и подлинные недостатки". Если бы Мелвилл Рагглз избегал уклончивости, он пожалел бы и американских писателей, которые думают не так, как он. Эта статья делает очевидным то, что пытается скрыть: давний разлад между апологетической критикой и критической литературой. Далеко не все охранители идут путем М. Рагглза. Иные из них пробуют объяснить, почему так распространен нигилизм в благополучной Америке. Предложил свое объяснение и ведущий американский эстетик Томас Манро. Несколько лет назад он опубликовал большую работу "История неудачи: анализ современного пессимизма"2. Т. Манро стремился рассмотреть современное критическое искусство с разных точек зрения, и в первую очередь - с точки зрения социальной. Прежде всего отметим, что он пишет о мастерах американской прозы, не чинясь и не обинуясь, порицая то, что ему не нравится. Характерна фраза о Фолкнере: "...в его книгах элемент добра сведен к минимуму, тогда как выдающиеся силы драматического рассказа и красочной образности использованы, чтобы создать представление о человеке как грязном, глупом и злобном существе". Фолкнер предстает необычайно даровитым антигуманистом. Как же, однако, понять его признание: "Единственная школа, к которой я принадлежу, к которой я хочу принадлежать, это гуманистическая школа"? Все становится на свое место, если вспомнить, что романы Фолкнера созданы не угрюмым и жестоким мизантропом, живущим в Эльдорадо, а правдивым писателем из штата Миссисипи. Т. Манро ничуть не радует, что некоторые американские романы приобрели всемирную популярность. Что же хорошего, если повсюду читают "Гроздья гнева" и "Консервный ряд"? Ведь эти книги были приняты как "правдивые описания всеобщих, постоянных условий в Америке". Этот отзыв дает более точное представление о том, что тревожит нашего эстетика, нежели о том, как были приняты за границей книги Стейнбека. А эти разные книги, естественно, были приняты по-разному. "Гроздья гнева" показали читателям всего миря революционные возможности маленького человека. В "Консервном ряде" сказалось совсем иное восприятие истории: это повесть о добрых и наивных бродягах, живущих в страшном мире гиен и шакалов. И эта книга полна презрения к буржуазному существованию; поэтому - с точки -------------------------------------------------------------------------------- 1 Среди них были: И. Бабель, Вс. Иванов, Б. Лавренев, И. Ильф, Е. Петров, Вс. Вишневский, А. Малышкин и др. 2 "The Journal of Aesthetics and Art Criticism", Vol. XVII, NN 2, 3, December 1958 -March 1959. стр. 145 -------------------------------------------------------------------------------- зрения охранителя - вполне логично поставить ее на одну доску с "Гроздьями гнева". Но вот Т. Манро подходит к "одному, приводящему в замешательство аспекту современного пессимизма: он часто бывает более горьким, более дико обвиняющим при условиях, которые кажутся постороннему наблюдателю сравнительно хорошими". Мы уже догадываемся, о чем пойдет речь: "Иностранных гостей удивляло неистовство нигилистического творчества в Америке, где, на взгляд постороннего, условия казались весьма благоприятными для хорошей жизни - в смысле художественном и интеллектуальном, так же как и материальном". Неожиданный ход - это обращение к проамерикански настроенным гостям. Рядом с ними и Томас Манро покажется свободомыслящим. Ведь он уверен, что удивляться нечему. "Но это значило бы, что свободный, уважаемый, процветающий художник будет всегда выражать радостные чувства. Напротив, обеспеченная жизнь и похвалы, а также легкость публикации произведений, могут побудить его выражать все, что придет ему в голову, дать выход и тем чувствам ненависти " негодования, которые в нем таились. Просперити может заставить его тем более страстно показывать, что он не был испорчен им. Во времена свободы и процветания все части населения могут покупать и поддерживать то искусство, которое к ним апеллирует. Это относится и к малым интеллектуальным элитам, часто бедствующим: теперь и они могут покупать те книги и картины, которые не обращены к широкой публике - богачам или беднякам. Свобода и процветание оплодотворяют культурную почву, и на ней произрастает искусство всех родов - цветы и сорные травы, яркое по краскам и мрачное и колючее". Этот отрывок, поражающий сочетанием либеральной широты с приторной апологетикой, очень характерен для нынешней американской критики. Появляется нигилистическое искусство - бунтарское и обличительное. Что ж, и это к вящей славе "страны свободы". Впрочем, даже апологетическая критика редко решается изобразить жизнь американского писателя в столь идиллическом свете. Но нас сейчас интересует другое: с точки зрения, которую защищает Манро, появление "современных классиков" американской прозы можно разве что извинить. "Нигилистическое творчество". "Искусство мрачное и колючее". Они невесть откуда берутся - вероятнее всего, писатели не могут оправиться от личных обид. Но почему мир, пренебрегая цветами, проявляет такой странный интерес к сорным травам? Т. Манро хотел бы обойти и этот вопрос, и другой: почему лучшие американские книги кажутся современными и через много лет после того, как написаны? Фронтовики, вернувшиеся на родину из окопов первой мировой войны, отшатывались от книг, в которых находили приукрашивание и фальшь. В особенности это относилось к книгам о войне: тут фальшь и условность были невыносимы. Но одна повесть, написанная в конце прошлого века, читалась, как будто бы она появилась только что: "Алый знак доблести" Стивена Крейна. Хемингуэй заметил, что эта повесть "оказалась ближе к тому, какова война на самом деле, чем любая из войн, до которых дожил ее автор. Это одна из прекраснейших книг нашей литературы..." А Крейн писал свою повесть, когда он не видел еще войны, но отлично знал нищую жизнь нью-йоркских трущоб, с стр. 146 -------------------------------------------------------------------------------- повседневными драками, ссорами и равнодушием к чужому страданию. И первым в американской прозе он показал войну как бойню: история подтвердила правдивость его описаний. Другой пример необычной зоркости - новелла Фолкнера "Перси Гримм". Писателя встревожило появление в его округе человека новой породы: он признавал только физическую храбрость и слепое повиновение; садист по натуре, он выставлял себя патриотом Америки. Фолкнер заметил этот новый тип одним из первых. Позднее он говорил, что "создал нациста" еще до Гитлера. Все это никак не вяжется со сладко-либеральными рассуждениями Манро: американская жизнь - сама по себе, критическая литература - сама по себе. Напротив: именно потому, что писатели зорко вглядываются в американскую жизнь, меньше всего обманываясь тем, что на поверхности, они создают книги мирового значения. Большая литература возникает в США как реакция гуманистической интеллигенции на уклад жизни, созданный капитализмом. Салютовать просперити она никак не может - по самой своей природе. Любопытно, что апологетическая критика берет в послевоенные годы самые высокие ноты. "США ближе всех подошли к ликвидации нищеты". "Мы - самая богатая нация в истории". Эти фразы, ставшие своего рода клише, можно встретить и в беглой заметке журналиста, и в академической работе литературоведа. Но в буржуазную науку подобные свежие мысли проникали и раньше. Чего только не писали историки литературы накануне первой мировой войны, когда капитализм казался им справедливым и вечным устройством, нечреватым не только катастрофами, но и антагонизмами. Академик Эмиль Фагэ укорял тогда Бальзака за его склонность к изображению неправдоподобных фигур, "состояний, созидаемых одним мановением руки" и т. д., а Стендаля за то, что он "ничего не видел в мире, кроме "погони за счастьем". Капитализм казался Фагэ мирным и процветающим - и откуда только старые писатели брали все страхи и страсти. Стендаль, объяснял он, был черств по натуре и абсолютно недоступен религиозному чувству. Это не столь уж отличается от известной нам характеристики Фолкнера: мрачный выдумщик, не расположенный к людям. Что же до толков о свободе и процветании, художественная литература давно показала тех, кто упивается ими. Вспомним сцену открытия выставки из "Мадам Бовари". Какую речь произнес советник префектуры Льевен! Аптекарь Омэ даже приставил к уху ладонь, чтобы не пропустить ни слова, а советник бойко читал по бумажке: "Повсюду процветают торговля и ремесла; повсюду новые пути сообщения, пронизывая, подобно новым артериям, тело государства, устанавливают новые связи; возобновили свою деятельность наши крупные промышленные центры; утвердившаяся религия улыбается всем сердцам; порты наши полны кораблей, возрождается доверие, и наконец-то Франция дышит свободно!.." Быть может, некоторые детали этой речи и покажутся старомодными. Но тон, самодовольство, упоение - кажется, что мы читаем статью благонамеренного американского критика, который счастлив поведать, что все кризисы и невзгоды остались в прошлом. Время показало, что такие декларации куда менее долговечны, чем "мрачное и колючее искусство". стр. 147

Опубликовано на Порталусе 27 января 2011 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама