Рейтинг
Порталус

К МОЕМУ РОМАНУ "ЛИСЫ В ВИНОГРАДНИКЕ"

Дата публикации: 28 января 2011
Публикатор: genderrr
Рубрика: ПЕДАГОГИКА ШКОЛЬНАЯ
Номер публикации: №1296214706


Во время работы над этим своим двенадцатым романом я часто терял терпение и проклинал себя за то, что взялся за столь тяжкий труд. Но теперь, когда передо мной лежат напечатанными английская и немецкая редакции романа, я почти жалею, что работа закончена, ибо счастливых часов, которые я провел за ней, было гораздо больше, чем часов мучительных, горестных. Первый набросок был сделан давно, еще двадцать лет назад. Прежде всего меня привлекли облик и судьба писателя Бомарше. Этот человек поставил американцам оружие, которое позволило им победить при Саратоге, и он же написал "Фигаро", комедию, которая послужила прологом к французской революции. Я чувствовал, что здесь многое связано. Положив в основу этот образ, можно было показать мировое влияние американской революции, показать, что это великое событие, выйдя за рамки западного полушария, действительно всколыхнуло весь мир. Сам Бомарше был необычайно притягательной фигурой: человек блистательного ума, разбрасывающий тысячи - частью плодотворных, частью пустых - идей, высокоодаренный, исповедующий высокие идеалы; человек светский, жадный до славы и выгод, осененный необыкновенной удачей и постоянно обманутый; жаж- -------------------------------------------------------------------------------- На русском языке публикуется впервые. В оригинале статья называется "К моему роману "Оружие для Америки" (так поначалу был озаглавлен роман, затем переименованный автором и ставший известным как "Лисы в винограднике", - см. русское издание, Гослитиздат, М. 1959). стр. 178 -------------------------------------------------------------------------------- дущий привилегий дворянства и со страшным пылом сражающийся за третье сословие, за эксплуатируемых; всегда встречаемый восторгом и поношениями, сегодня - в тюрьме, завтра - обласканный в своем замке, приветствуемый на сцене; превосходный супруг и семьянин, вечно запутанный в сотне любовных связей; политик, деловой человек и писатель с мировым именем; при этом всегда ветреный, легкомысленный, замешанный в сомнительных делах, готовый на величайшие жертвы ради человечества и ради своих друзей и на любой обман и мошенничество в отношении себя самого. И прежде всего - выдающийся человек, дела которого нельзя вычеркнуть из истории американской и французской революций. Но скоро стало ясно, что если я сосредоточу роман вокруг фигуры Бомарше, то смогу изобразить лишь малую часть того, что хотел показать. Я хотел показать взаимовлияние борьбы за независимость в Америке и прогрессивного развития Франции. Я хотел представить американскую революцию такой, какой она рисовалась в умах передовых европейцев того времени, я хотел дать историю Америки на фоне мировой истории. Для этого мало было показать старания Бомарше добыть оружие для повстанческой Америки и добиться союза с Францией; мало было также показать, какую важнейшую роль в американской войне сыграло оружие, поставленное Бомарше; мне нужно было вставить бесчисленное количество других французов и несколько американцев; мне необходимо было, чтобы действие развертывалось во множестве различных мест: повествование должно было непрестанно переноситься из Парижа и Версаля в Бостон и Филадельфию. И персонажи, которых я должен был для этой цели вывести, имели между собой, правда, тесную внутреннюю, но недостаточно тесную внешнюю связь. Короче говоря, мне не удалось создать ясной, увлекательной фабулы, которая охватывала бы все то, что мне хотелось изобразить. Для этого потребовался бы не один, а целый ряд романов. Я оставил свой замысел. Позднее, изгнанный из Германии, я поселился во Франции. Возникло новое отношение к французской истории и особенно к тем французам, историю которых я изучал раньше в связи с замыслом о Бомарше. Это были интересные люди, и они приобретали новое лицо, когда их ставили в связь с американской революцией. Они оказывались очень непохожими на те свои портреты, которые дают обычные учебники истории. Вот Людовик XVI, вялый, доброжелательный, не лишенный чувства справедливости, человек, который был бы счастлив, будь он просто мелким помещиком, которого, однако, милость божья и немилостивая судьба сделали абсолютным монархом Франции. Величайшее несчастье этого толстого молодого человека заключается в том, что он занимает место, для которого не подходит, а именно - трон. Впрочем, у него хотя и медлительный, но ясный ум. Он - один зрячий среди слепцов, он знает, что, помогая Америке оружием, сам себе роет могилу; он абсолютный монарх и неизменно вынужден делать то, стр. 179 -------------------------------------------------------------------------------- чего не хочет, и отказываться от того, что он хотел бы сделать. Я чувствовал симпатию к этому Людовику главным образом потому, что мне знаком его "двойник", живущий сегодня, - несчастный наследник очень, очень большого предприятия. Так же, впрочем, как моим другом был человек, походивший на Бомарше; он умер несколько лет назад, и ему повезло больше, чем историческому Бомарше, - он не дожил до печального финала. Вокруг меня теснилась пестрая толпа исторических фигур, которые очень быстро из лиц, знакомых лишь по имени, превращались в живых людей. Милая, в сущности своей благонравная Мария-Антуанетта, величественная - и похожая на девочку-подростка, которая постоянно думает, что должна выступать в роли Провидения и всех направлять по своей воле; на самом деле она сама кукла - то в руках своих фаворитов, то в руках Вениамина Франклина или Бомарше. Министры Людовика, крайне рассудительные и сказочно глупые, изящные, жадные до сенсаций, образованные, остроумные, свободомыслящие и полные предрассудков. Актеры "Театр Франсе", в большинстве своем горячие сторонники Америки, особенно приятельница Бомарше - Дезире Менар: она пришла с парижских улиц, проникла в аристократические круги и стремится обратно к народу, исполнена духа современности, трезвая и романтическая. Это придворные дамы и кавалеры, фривольные, проигравшиеся дотла, сверхэлегантные, пресыщенные настолько, что отныне они знают лишь одно удовольствие: рубить сук, на котором сидят! Это совсем еще юный, увлекающийся и тщеславный Лафайет, который под влиянием генерала Вашингтона и американской действительности из авантюриста, ищущего славы, становится настоящим воином. И это прежде всего Вольтер, человек гениальный, ослепительного ума, страстно ненавидящий суеверие и несправедливость и при этом сам мучимый предрассудками; человек столь тщеславный, что сам сократил свою жизнь, чтобы насладиться новой славой; человек, который больше, чем кто-либо другой, способствовал распространению идей Разума, - на них затем основывалась американская революция; великий человек, чей образ никогда не покидал писателя, надеявшегося, что ему удалось постигнуть его существо. Теперь, во Франции, все эти люди стали для меня гораздо более живыми; постепенно я начал преодолевать и трудности фабулы. Я открыл, что если не упускать из виду то, что является центром повествования - отношение Франции к Америке, - то между героями возникают связи, которые позволяют построить, хотя и сложную, но ясную и интересную фабулу. Правда, я должен был суметь себя ограничить и, прежде чем принялся за настоящую работу, скрепя сердце отказался от ряда эпизодов, которые меня прельщали, и от нескольких десятков персонажей, которых мне хотелось изобразить и которые наполовину были уже сделаны. И тогда дело пошло. Мои французские друзья сделались для меня живыми, какими я стр. 180 -------------------------------------------------------------------------------- себе их и представлял, и действие, казалось бы, запутанное, с трудом дающееся в руки, упорядочилось, пошло нужным путем. Однако осталась главная трудность. На большой фреске осталось крупное "белое пятно", мучительно "белое пятно". Оно было посредине, и его нельзя было не заметить. Трудность эта имела свое лицо и имя. Трудность эта называлась Вениамин Франклин. Написано бесчисленное количество биографий Франклина, о каждой фазе его жизни существует целая литература. Среди этих трудов есть превосходные биографии, которые хорошо проясняют отдельные черты Франклина. Но, однако, не прояснялось главное - что же делало этого Вениамина Франклина столь притягательным. События его жизни не отличались красочностью. Судьбы большинства людей с громкими именами в XVIII веке были более красочны. При всей его человечности, от Франклина веет известным холодком. Как бы открыто он себя ни держал, душа его всегда на замке, недосягаема для стороннего глаза. Бесчисленное количество людей, имело дело с Вениамином Франклином, но представляется, что его очень уважали и мало любили. И хотя он стоял в центре глубоко-драматических событий, писатели редко изображали его в своих романах или пьесах, и никогда он не получал достойного отображения. Для своих сограждан в Филадельфии он всегда оставался жутковатым, он был им слишком чужд, слишком гражданин мира. И в Париже, при его популярности, он оставался самым чужим из чужеземцев, представителем нового, страстно ожидаемого, но совершенно чуждого мира. При всем своем космополитизме, он оставался американцем, человеком, которого окружал воздух новой, огромной, примитивной части света. И что-то от этой чуждости сохранил этот великий человек и для последующих поколений. Я знал: не овладев образом Франклина, нельзя постичь Америку, из которой в те времена повеяло сильным свежим ветром в затхлой атмосфере Европы. Разными путями я пытался проникнуть в существо этого великого человека. Не получалось. Но зато я скоро понял причину неудачи. Если американцы не в силах были изобразить его в прозе или драме, то потому, что в нем было много такого, что мог понять только европеец; если же на доктора Франклина смотрели европейскими глазами, то не только для парижан его времени, но и для последующих поколений многое в этом человеке оставалось загадочным, а именно - его американизм. В то время я мог смотреть на Франклина только глазами европейца, я не мог объять его целиком, мне же для романа он нужен был весь. Я оставил роман во второй раз. Но собственные переживания вновь живо воскресили в памяти старый замысел. Я жил во Франции, когда фашисты напали на страну. Надеждой на освобождение стала Америка. Из концентрационного лагеря вишистского правительства меня выручили американские друзья, они же переправили меня в Америку. Здесь я познал то, что признавали все крупные люди: и западное полушарие может быть освобождено от фашизма только при посредстве Евро- стр. 181 -------------------------------------------------------------------------------- пы, освободившейся от Гитлера. Собственные испытания с отчетливой ясностью подтвердили мне историческую взаимосвязь обоих континентов, и особенно Франции и Америки. При этих обстоятельствах я был вдвойне удивлен тем, как мало знали на западном берегу океана об участии Франции в американской революции. Правда, кое-где можно было прочитать, что американская революция не удалась бы баз материальной и идейной поддержки Франции, и порой президент Рузвельт вспоминал о французском "ленд-лизе" того времени, но представление о настоящих масштабах, о решающем значении помощи французов не проникло в сознание американской нации. Точно так же в Европе мало знали о том, какое огромное влияние оказал пример американской революции на тех, кто готовил французскую. Правда, некоторые историки понимали, что обе великие революции XVIII века, американская и французская, могут быть поняты, только если видеть их взаимосвязь. Но сознание этого именно сегодня, во время борьбы за объединенный мир, способное оказать такую неоценимую пользу, является достоянием немногих, далеко не всех. Эти события, а также собственные размышления прямо-таки принудили меня вновь обратиться к замыслу романа, который занимал меня вот уже пятнадцать лет. Я счел теперь своим долгом написать этот роман, - долгом перед Европой, моей родиной, и долгом перед Америкой, где я жил. Однако по-прежнему мне недоставало решающей фигуры - Франклина. Но я чувствовал, что здесь, в Америке, мне будет гораздо легче постичь этот ускользающий от сознания образ. Я вновь углубился в его труды, вновь взялся за его биографии. Я работал не торопясь, прежде всего опираясь на превосходную биографию Ван Дорена с ее богатой библиографией. Я исследовал все, что осталось после Франклина, все следы его деятельности, его портреты, свидетельства современников, первые издания его трудов на различных языках. Я боролся за живой образ Франклина, я хотел видеть Франклина. И постепенно, на американском воздухе, среди американской действительности, имея перед собой современную американскую историю, борьбу партий, конгресса и правительства, имущих и неимущих, я начал смотреть на Франклина и глазами Америки. Я постигал огромные трудности, против которых этому великому человеку пришлось сражаться не только в Европе, но и в Америке. Я научился видеть его не только полными почтения глазами парижан XVIII века, но и критическим, завистливым оком его близких, и даже самых близких, и исполненными ненависти глазами его сотрудников, - тех сотрудников, с которыми он считался, потому что они вынуждали его обращать внимание на свои собственные ошибки и слабости. Я помню день, когда я впервые совершенно отчетливо увидел перед собой старого Франклина. Это был день, когда я получил французское первоиздание его трудов с гравюрой Мартине; гравюра изображает необыкновенно уродливого старого Франклина; ря- стр. 182 -------------------------------------------------------------------------------- дом помещено напыщенное стихотворение, написанное другом и переводчиком Франклина, Дюбуром, которое приравнивает доктора к богам Греции. Тогда в первый раз на меня смотрел добродушно и немножко насмешливо своими большими старыми выпуклыми глазами - совершенно живой, настоящий Франклин. Так или иначе, вот он, Франклин, который мне был так нужен. Я мог смотреть на него глазами европейца и уже достаточно долго жил в Америке, чтобы постигнуть его и с американской точки зрения. Теперь, казалось мне, у меня были внутренние предпосылки; для смелой, или, если угодно, наглой, попытки изобразить знаменательную связь между Америкой и Европой, как она выразительно проявилась в годы революции. Я знал, что этот роман потребует тяжелой работы. Не изучение истории затягивало работу, делало ее тяжелой, а стремление таким образом изобразить запутанные события, чтобы они воплотились в увлекательное, легко усваиваемое повествование и одновременно проясняли смысл и значение каждого отдельного, с первого взгляда незначительного эпизода. Я думаю, что читатель, который ищет в историческом романе ряд увлекательных, ярких событий, хочет, чтобы безжизненные имена превратились в плоть и кровь, - получит то, что ищет. Он увидит такого Людовика XVI, который тронет его своим добродушием и беспомощностью, и такого Франклина, который ни в коей мере не является идеальным героем, который иной раз совершает поступки и высказывает суждения, не отвечающие общепринятому представлению об этом великом человеке, - Франклина с многими обычными человеческими чертами; но, быть может, благодаря этим-то чертам он увидит в Франклине более крупного человека, чем он его знал до чтения этой книги. Быть может, и в тщеславном позере Бомарше он увидит в конце концов человека, достойного любви, - даже великого человека. Надеюсь, что и взыскательный читатель не будет обманут в своих ожиданиях. Ему потребуется известное терпение, прежде чем он среди многих нитей, сплетающих ткань романа, отыщет главную и проникнет в суть книги. Быть может, поначалу его смутит большое количество персонажей. Быть может, поначалу он решит, что-главный герой книги - Бомарше, потом - что это Франклин, затем - королевская чета, далее - Вольтер или Лафайет. Но если он читает эту книгу с умом, открытым для впечатлений, и с некоторым доверием к автору, то в конце концов поймет, что никто из них не является главным героем книги. Подлинный ее герой - прогресс. Речь идет не о Франклине или о Бомарше, но о смысле исторического развития. Я хотел показать, как сплетены между собой американские и европейские события, показать случайное в тщательно планируемом и необходимое в том, что кажется случайным. Я хотел показать, что история, даже двигаясь запутанными тропами, стремится к определенным целям. Я хотел внушить читателю мою собствен- стр. 183 -------------------------------------------------------------------------------- ную уверенность, мое исследовательское убеждение в том, что есть смысл в движении истории, пусть этот смысл не сразу можно распознать. Я хотел показать, что прогресс - это не пустое слово, что есть свой смысл в бессмысленных, на первый взгляд, событиях, если их правильно рассмотреть и истолковать. В этой книге много любви и много ненависти к Франции и Америке, горячей любви и мелкой неприязни, но есть честное стремление смотреть на все объективно. Мне кажется, что работа над этой книгой помогла мне лучше понять и многие события наших дней. Кто прочитает книгу так, как я бы желал, для того многие слова и поступки героев книги приобретут волнующую актуальность. Сказал ли я уже, что работа над этой книгой принесла мне много забот и неприятностей, но и огромную, почти благоговейную радость? Она укрепила во мне веру в то, что естествоиспытатель называет "развитием", священнослужитель - "провидением" и что та историческая школа, которой я всей душой привержен, называет - "прогрессом", или "ходом живой истории". Надеюсь, что и читатель ощутит хотя бы в малой степени радость этого познания. Перевод с немецкого Е. Гусевой. стр. 184

Опубликовано на Порталусе 28 января 2011 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама