Рейтинг
Порталус

УРОКИ ОДНОЙ ПОЭТИЧЕСКОЙ БИОГРАФИИ

Дата публикации: 28 января 2011
Публикатор: genderrr
Рубрика: ПЕДАГОГИКА ШКОЛЬНАЯ
Номер публикации: №1296220025


(ЗАМЕТКИ О ЛИРИКЕ ЕВГ. ЕВТУШЕНКО) В 1953 году начинающему поэту Евгению Евтушенко, автору единственного сборника стихов "Разведчики грядущего", не было еще и двадцати. Появление этой книги вызвало несколько благосклонных откликов, но на поверку она мало чем выделялась в ряду аналогичных попыток поэтической молодежи заявить о своем литературном существовании. С тех пор прошло десять стремительных и долгих лет, которые нам еще трудно охватить мыслью, - так изменили они нашу жизнь и нас самих. На протяжении этого десятилетия наши встречи с Евтушенко становились все более частыми и все более шумными. Пожалуй, за все это время не было у нас в литературе случая более показательного в смысле того, что читательское признание иной раз намного опережает признание критики. Почему же так получилось, что молодой лирик, чье творчество неизменно сопровождалось суровыми отповедями, гневными нареканиями и ядовитыми репликами, тем не менее снискал себе славу едва ли не самого популярного поэта в стране? Вокруг его имени не умолкают ожесточенные споры, стотысячные тиражи его новых книг (явление небывалое в истории поэзии) расходятся мгновенно, а выступления поэта сопровождаются таким стечением публики, что устроителям вечеров приходится вызывать на подмогу усиленные наряды милиции. Скептикам, а их немало, этот неслыханный успех молодого поэта представляется парадоксальным. Одни пытались объяснить его случайным стечением обстоятельств, капризами и прихотями литературной славы. Другие ссылались на непритязательность нынешних молодых читателей, которых Евтушенко сумел сразу по- стр. 17 -------------------------------------------------------------------------------- корить изобилием и "рискованностью" своей любовной лирики. Третьи склонны были винить в этом критику - мол, именно она своими непрестанными нападками на поэта создала вокруг его персоны атмосферу скандала, а лучшей рекламы придумать нельзя, ибо публику приучили к тому, что все разруганное как раз и заслуживает внимания. Наверно, в каждом из таких суждений содержалась доля правды. Так или иначе, популярность Евтушенко превращалась в своеобразную литературную проблему. В молодежном быту его стихи воспринимались как пробный камень для распознания художественных запросов собеседника. Через отношение к Евтушенко молодые люди, едва успев познакомиться, нередко устанавливали степень своего духовного родства, Такое страстное отношение к творчеству поэта уже само по себе примечательно. Как бы ни оценивать его лирику, нельзя не признать, что подобное выявление общественной активности заслуживает серьезного анализа. Ведь ничего похожего не наблюдалось у нас со времен Маяковского. "Как можно сравнивать! - слышу я возмущенные голоса. - Маяковский был и остается... То есть нет, не так... Ну, скажем, Маяковский стал поэтическим выражением целого этапа в жизни советского общества..." Но в том-то и дело, перебью я своих оскорбленных оппонентов, что, по моему глубокому убеждению, лирика Евтушенко, хотим мы того или нет, при всех очевидных недостатках его творчества, о которых я не премину сказать ниже, стала закономерным явлением в русской поэзии минувшего десятилетия. А, кроме того, стоило бы, кстати, вспомнить, как относилась к Маяковскому современная ему критика. Я вовсе не склонен расценивать повышенный спрос на какую-либо книгу в качестве неоспоримого свидетельства ее безусловных достоинств. Но можно ли закрывать глаза на то, что даже временные, скоропреходящие увлечения читательской массы непременно предопределены удовлетворением какой-то насущной духовной потребности. Вы хотите сказать, что в таких случаях люди иной раз довольствуются эрзацами? Да, несомненно, но это лишь свидетельство того, что потребность назрела в очень большой степени. И уж если так, то о ней надо говорить со всей прямотой. В успехе Евтушенко ссылка на моду ничего не объясняет и объяснить не может. Разумеется, и здесь присутствовали элементы подчинения уже утвердившейся репутации. И, может быть, если специально анализировать психологию массового успеха, то следует учесть неизбежный в таких случаях гипноз примелькавшегося имени. И даже заразительность экзальтации особенно ревностных поклонников и поклонниц, чья восторженность выходит за пределы истинной любви к поэзии. Есть, наверно, и такие приверженцы творчества Евтушенко, которые объявили себя ими, просто боясь прослыть людьми отсталыми. Но, говоря об этом, я лишь стр. 18 -------------------------------------------------------------------------------- хочу подчеркнуть, что как бы там ни было, "мода на поэта" всегда явление вторичное. Ей предшествует нечто более существенное и глубинное - поэт задел какой-то важный нерв общественного организма. Неужто Евтушенко действительно снискал себе популярность именно тем, что его герой нет-нет да и застывал перед нами в несколько театральной позе? Или тем, что поэту иногда изменяет вкус, не столько даже литературный, сколько житейский, тот "такт действительности", нарушение которого превращает драгоценную лирическую непосредственность в противоречащую лирике развязность? Но разве мир его образов характеризуется этими досадными несуразностями, на которые критика справедливо обратила внимание? Или дело всего только в том, что Евтушенко относится без всякого священного трепета к некоторым утвердившимся нормам поэтической речи, что ради броской строчки, хлесткого оборота он, случается, жертвует правилами синтаксиса, что его рифмы выходят иногда за пределы привычных созвучий, а его ассоциации иной раз продиктованы скорее соображениями фонетическими, нежели логикой чувств? Но разве не угадывается за этой порой угловатой и неуклюжей, а порой и виртуозной стихотворной изобретательностью естественная тяга молодого поэта к подлинной оригинальности и расширению возможностей русского стихосложения? Да, возможно, среди почитателей таланта Евтушенко есть и такие, которых больше всего пленила в его лирике именно развязность некоторых любовных признаний, сумбур чувств и набор таких аксессуаров, которые на взгляд современного мещанина связаны с представлениями о "красивой жизни" и "безумных страстях". Но ведь это как раз издержки творчества поэта, а не его суть, да к тому же издержки уже в значительной степени преодоленные. Да, возможно, есть читатели, которых соблазняют в его стихах элементы внешней занимательности. Если не фабульной, как в прозе, то чисто формальной - ритмические и аллитерационные эффекты или озадачивающие корневые рифмы. Но ведь и в области формы у Евтушенко немало истинных находок и подлинных достижений. Однако суть-то его творчества не в этом. Не в интимных излишествах и не в формальных изысках. Я убежден, что Евтушенко пришелся по сердцу современным читателям, и особенно молодежи, главным образом тем, что он явил нам картину стремительного раскрепощения чувств, столь характерного для нашего времени. В своей лирике он выразил полнее других поэтов то ощущение вновь обретенной внутренней свободы, которое связано для нас с разоблачением культа одной "непогрешимой" личности, с бурным ростом личного самосознания всех граждан. стр. 19 -------------------------------------------------------------------------------- Процесс высвобождения нравственных сил народа, направленный по верному руслу решениями двух партийных съездов, сразу благотворно сказался во всех областях нашей жизни. Словно вырвались наружу огромные запасы творческой энергии, не получавшей раньше естественного выхода. Люди словно пробудились после долгого оцепенения и заново открыли для себя все богатство своей эмоциональной природы, своих гражданских возможностей. Нет ничего удивительного, что на эти перемены с такой внутренней готовностью откликнулась в искусстве молодежь. Вопреки постоянным разговорам о житейской неопытности молодых, в частности молодых поэтов, оказалось, что они очень чутко улавливают идейную, политическую и психологическую атмосферу современности и радостно впитывают в себя новые общественные веяния. Их рождение, как художников, совпало с возрождением ленинских норм и демократических принципов социального поведения. Отсюда - их задор, решительность, жажда новизны, смелость поисков и широта интересов. Отсюда же их презрение к ханжеству и лицемерию во всех его видах. Так они сразу оказались в центре внимания и продолжают целыми шеренгами входить в литературу. Они начинают там, где застали жизнь, и идут дальше, вперед, стараясь уже на ходу разобраться в том, что было до них. Перед ними не возникают как самостоятельные проблемы прощание с прошлым, переоценка былого. Но борьба с догматическим мышлением, с условностями, навыками и предрассудками, доставшимися нам в наследство от прежних времен, не случайно получила наиболее наглядное проявление в творчестве молодых. Евгений Евтушенко с головой окунулся в эту борьбу. Когда в дни XX съезда партии появились его стихи "Лучшим из поколения", их можно было воспринять как обычную поэтическую декларацию, одну из тех, в которых не было недостатка ни раньше, ни потом. Но теперь, оглядываясь назад, следовало бы признать, что он имел право на такие строчки: Возьмите меня в наступление, не упрекнете ни в чем. Лучшие из поколения, возьмите меня трубачом! Начавшийся в стране процесс "разборки и расчистки" шел стремительно, в чем-то противоречиво, а иногда даже болезненно. И в лирике молодого поэта, взбудораженного переменами, не обошлось без крайностей, срывов, ошибок и неудач. Иногда поднявшаяся пыль застилала ему глаза, и он терял из виду горизонт. Но пусть даже его герой давал и сейчас еще может дать поводы для упреков, он действительно рожден духовным обновлением нашей жизни. Жажда выговориться, потребность встряхнуться после долгого оцепенения, радостная возможность проявить себя хозяином времени - таковы общественные настроения, воплотившиеся в лирическом герое Евтушенко. стр. 20 -------------------------------------------------------------------------------- И читатель сразу почувствовал это. Особенно молодежь, которая уже ощутила свое историческое предназначение и с жадностью искала в стихах новизну свойственных ей самой переживаний. Герой Евтушенко стал ее голосом, ее представителем в поэзии. О мой ровесник! Друг мой верный! Моя судьба в твоей судьбе. Давай же будем откровенны и скажем правду о себе. Тревоги наши вместе сложим. Себе расскажем и другим, какими быть уже не можем, какими быть уже хотим. Обновление форм нашего бытия за истекшее десятилетие имело всемирно-историческое значение. И не здесь ли секрет всемирной известности Евтушенко, при всем том, что противоречивость его творчества обязывает предъявить ему серьезные претензии. "Поэзия и поза", "Позиция и поза", "Без четких позиций", "Талант, размениваемый на пустячки", "Поэтическое гусарство" - сколько таких статей написано о стихах Евтушенко! И в чем только его не обвиняли! И в камерности, и в крикливости, и в чириканье, и в нескромности, и в выспренности, и в легкомыслии... Чтобы оценить по достоинству законность таких обвинений, давайте присмотримся к человеческому характеру, с которым познакомил нас поэт. Ведь при всем изобилии нелестных аттестаций, какими критика наградила лирического героя Евтушенко, никто не сказал о нем больше разоблачительной правды, чем он сам. Как бы соревнуясь со своими хулителями, герой Евтушенко всегда старался представить как можно больше "материала" из своего "личного дела", Он выкладывал его без утайки, со всей прямотой и чем-то даже смущающей нас откровенностью. Почему же смущающей? Во все времена и у всех народов поэты тем и располагали к себе сердца современников, что без всякой оглядки выносили себя на суд людской. Со всеми своими делами и помыслами, идеалами и сомнениями. Они брались за перо и в минуты нравственного подъема и в минуты душевной слабости, и в дни удач и в дни поражений. Они жили в стихе всей полнотой своего существа, не боясь прослыть бодряками или нытиками, скучными, умудренными опытом праведниками, или, наоборот, растерянными перед тяжестью жизненных испытаний грешниками. Они не страшились своей откровенности, потому что она для поэта - необходимость, естественное проявление его натуры, самый верный путь к познанию окружающего. Они боялись только одного - фальши. Откровенность их признаний обусловлена тем, что они искали в лирике ответа на мучительные вопросы собственного бытия и верили, что их личный опыт пригодится людям. Истинная лирика рождается под знаком вечных вопросов. Их немного, но они полны значения. Каково подлинное содержание моей внутренней жизни? Что я собой объективно представляю? стр. 21 -------------------------------------------------------------------------------- Каковы мои истинные взаимоотношения с действительностью? Что означают для современников мои переживания? В сущности, это даже один вопрос, у которого множество граней. Ничего нового тут, конечно, нет, но в годы сталинского абсолютизма нас пытались от этого отучить. Тогда все больше и больше забирала власть догматическая эстетика, которая не признавала в искусстве вопросов. Она упорно навязывала художнику готовые решения и регламентированные чувства. Она насаждала нормативный подход к тематике, к сюжету, к конфликту. Заранее было определено, что в жизни типично, а что не типично, где кончается положительный герой и начинается отрицательный. Разумеется, этот новоявленный классицизм не мог остановить литературный процесс. Истинные поэты не поступились своими лирическими "правами", и поэзия, хотя и с трудом, но делала свое нелегкое дело. (Как сказано у Блока - "Но песня - песнью все пребудет. В толпе все кто-нибудь поет...") Однако некоторые эстетические установления того времени от частой повторяемости в печати постепенно закреплялись в нашем сознании и приобрели силу устойчивого предрассудка. Некий сложившийся стандарт юного лирического героя долго еще переходил из одного сборника в другой. С первой же страницы молодой поэт уверенно декларировал свое могучее душевное здоровье, свою целеустремленность, свою нравственную солидность. С восторженным нетерпением он предъявлял нам длинный перечень обязательных добродетелей. Он торопился заверить нас в своей абсолютной непогрешимости и продемонстрировать знание назубок общественных обязанностей. Слов нет, нашей молодежи присущи многие великолепные качества. Но они, как правило, результат глубоких раздумий о времени и о себе. Они надежны, как вывод из реального личного опыта. Поэзию же приучали обходить реальный опыт, и потому бездумным заклинаниям не было числа в нашей лирике. Какие уж там противоречия действительности, а тем более собственной психики, когда ответ был наперед задан и правильность его не подлежала выяснению. Назначение лирики сводилось преимущественно к тому, чтобы подвести читателя к уже сформулированному в самом условии задачи априорному решению. Так складывалась лирика ответов без вопросов, в лучшем случае - ответов верных, но душевно никому не нужных, не выстраданных, не выношенных, хотя порой и четко отработанных словесно. Не обошлось без громких деклараций и в первой, уже упоминавшейся книге стихов Евтушенко. Но очень скоро его перестало удовлетворять такое занятие. Оно и понятно - кругом все пришло в движение. Рассеивался мистический туман вокруг имени всевидящего вождя, и очертания исторических фактов выступали в своем истинном виде. Становилось ясно, во что обошлось народу и партии единовластие Сталина, освятившего своим непререкаемым автори- стр. 22 -------------------------------------------------------------------------------- тетом произвол и беззакония. Становилось очевидным стремление советских людей жить по-новому. Во всем происходящем не так легко было разобраться, а тем более без должной подготовки. Жизнь оказалась куда сложнее и противоречивее, чем о ней рассказывалось в книгах. И люди - тоже. Тут было над чем поломать голову. Детство - его вернуть невозможно. Детство - его и след простыл. То, что теперь становится сложным, раньше казалось таким простым. С подобным ощущением входили в жизнь юноши и до героя Евтушенко. Но в данном случае судьба уготовила им одну из самых трудных нравственных задач века. И ему в том числе. Его умело отводили от наболевших "почему". Усердно критики твердили о бесконфликтности ему. Он был заверен ложью веской в предельной гладкости пути, но череда несоответствий могла к безверью привести. Нет ничего удивительного в том, что герой Евтушенко принес с собой в поэзию смятение чувств, сумятицу переживаний. Он многого еще не понимал, а многого, оставшегося нам в наследие от прошлого, уже не принимал. Он явно нарушал установленные правила литературного приличия. Там, где полагалось изрекать истины и произносить нравоучительные сентенции, он приставал к людям со своими недоумениями. Там, где другие похвалялись своей монолитностью и праведностью, он спешил признаться в своем душевном несовершенстве, в своих моральных прегрешениях и слабостях. "Не так я жил. Как жить - не знаю...", "Неужто я не выйду? Неужто я не получусь?", "...и бегу я сам за собою и догнать себя не могу", "Наделили меня богатством. Не сказали, что делать с ним", "Но, вспоминая давнее, гляжу на жизнь свою: как в зале ожидания, я в юности стою. Такие же приметы, тревоги той же след. Стою и жду билета, ну, а билета нет..." А с другой стороны - мальчишеское стремление во что бы то ни стало обогнать других. "Ты не страшись быть молодым да ранним. Быть молодым да поздним - вот беда!" И сознание своего превосходства: От силы собственной хмелею. Смеюсь над спесью дутых слав. И, чтобы стать еще сильнее, я не скрываю, чем я слаб. стр. 23 -------------------------------------------------------------------------------- А не бравада ли это, не самообман, чтобы приглушить неуверенность? Ну, и ладно, как бы говорил нам герой Евтушенко: "Кому-то же ведь надо ошибаться, кому-то же ведь надо жить не так..." А все-таки здорово хочется обрести хватку, упорство, твердость. "Проулком заметенным шагаю и молчу и быть самонадеянным отчаянно хочу". "Я буду сильным, буду", - уверяет он нас, а еще больше самого себя. Противоречия буквально раздирали его: "И столько всякого во мне перемешалось...", "Застенчивый и наглый, злой и добрый..." Минуты упоения своей молодостью и энергией сменялись минутами самоосуждения, признаниями в неискренности, в кокетстве, фанфаронстве. "Был, не любя, ты пылок нарочито, и нарочито холоден, любя". Или еще в таком же духе: "Ах, что я делал, что я делал, чего хотел, куда глядел? Какой неумный мелкий демон во мне заносчиво сидел?" А рядом - прямо противоположные чувства: бездумная жажда все новых и новых впечатлений, по силе равная лишь жажде произвести впечатление. И об этом тоже говорилось напрямик, без всяких околичностей, так, что просто бери и цитируй: "Ах, как хочется удивляться! Ах, как хочется удивлять!" Задираться, "интересничать", злить кого-то: А мне все это нравится. Мне гордо оттого, что им со мной не справиться, не сделать ничего. С небрежною высокостью гляжу на их грызню и каменной веселостью нарочно их дразню. А параллельно высокомерию, тщеславию, суетности прослеживался строй чувств-антиподов - тревожное недовольство собой: "Я что-то часто замечаю - к чьему-то, видно, торжеству, - что я рассыпанно мечтаю, что я растрепанно живу", "Но дам ли я немнимый большой отдарок свой за то, что я - любимый, за то, что я - живой?!" Да, интересный характер появился в советской лирике! Но что означал такой разнобой настроений? Неужели юный герой Евтушенко рисовался перед нами даже и тогда, когда признавался в своем кокетстве? Нет, все это, несомненно, говорилось им искренне, хотя и не без полемического заострения, особенно в подчеркивании своих несовершенств. Для чего же? Я думаю, что, при всей действительной противоречивости этого характера, обусловленной самим временем, тут еще можно усмотреть несколько элементарную и все же благотворную для нашей поэзии реакцию на "лирическую показуху". Евтушенко по-своему восстал против всяческих "приписок" к образу своего сверстника, против его припудривания, подслащивания. стр. 24 -------------------------------------------------------------------------------- Да, я такой, как бы говорил он нам. Другие никогда не признаются в своей неуверенности и будут выходить на люди, приняв благообразный вид, принаряженные и напомаженные, а я буду говорить о себе все - и дурное и хорошее. Иначе мне никто не поверит. Подобную позицию нельзя рассматривать только как свойство возраста и личного темперамента. В ней - черты поколения и знамение времени. И секрет успеха Евтушенко надо искать там же, где коренятся и недостатки его лирики: в той не всегда оправданной откровенности, с какой он тащил в стих все, что было у него на душе. Его герой выходил на суд читателя со всеми своими добродетелями и слабостями, со всем тем мелочным, что в нем еще гнездилось, но и со всем тем подлинным и благородным, что порождает в нашей молодежи советский строй. И он добился своего - читатель сразу это оценил и поверил ему безраздельно. А критика... Критика настолько отвыкла от такой, почти навязчивой откровенности, что поспешила лишь должным образом квалифицировать недостатки героя Евтушенко, а достоинства его равнодушно обошла. Только поняв этот новый для современной нашей поэзии строй чувств, можно отбросить имевшую долгое время хождение характеристику Евтушенко как раздражающего нарушителя спокойствия. Поэт все больше и больше утверждался на своих позициях: быть правдивым - значит быть всегда откровенным - значит быть во всем естественным. Он и не думал скрывать, что характер у него еще не определился и что весь он соткан из противоречий. Он даже громко на этом настаивал. Вспомните, сколько шуму наделали его вызывающе программные стихи "Пролог", где он с первой строчки "заявлял на себя", что он разный и хочет такого же разного искусства, и что он "в самом разном сам собой увиден", и что в нем нет цельности, и что тем-то он и ценен читателю, тем и необходим ему. Пройдет много времени, прежде чем он признает, что правда характера и цельность характера лирического героя вовсе не обязательно противостоят друг другу. Он будет по-прежнему утверждать, что "настоящий поэт всегда как на ладони перед читателями, со всеми своими грехами", но просто разное его уже не удовлетворит. Он будет стремиться к высшей форме цельности, к гармонии, венчающей сложность. Но тогда он еще меньше всего думал о гармонии. Он путал еще дерзание с дерзостью, а ускользающую от него мудрость жизни с переполняющей его радостью жизни. Где-то в глубине души он, конечно, чувствовал, что разное разным, но что мудрость жизни ему все-таки не дается. Тогда он попробовал от нее отмахнуться простым признанием того факта, что раз действительность полна всякой всячины, раз она так многообразна и красочна, раз человека со всех сторон окружают самые различные явления и чем-то волнуют его, - то это все неспроста. стр. 25 -------------------------------------------------------------------------------- И голоса, и ночи таянье, и звоны ведер, и заря, и вера, сладкая и тайная, что это все со мной не зря. Очень точно переданное ощущение подростка. Но именно подростка - чувство первого приобщения к жизни. Однако ведь есть же, наверно, какой-то высший смысл во всей этой череде пестрых впечатлений? И почему я вбираю в себя все радости и все горести мира, но не могу свести их воедино? А мне бубнят - и нету с этим сладу, - что я плохой, что связан с жизнью слабо... Но если столько связано со мною, я что-то значу, видимо, и стою?! А если ничего собой не значу, то отчего же мучаюсь и плачу? Его за это тоже ругали. А он опять и опять, упорно и настойчиво нес в поэзию все свои печали и сомнения, всю мучительную невыясненность больших и малых дел. Его юношеская пытливость стремилась во что бы то ни стало докопаться до сути самых различных вещей, независимо от их масштаба, с какими бы последствиями ни были сопряжены эти искания. Но иногда он словно бы чувствовал, что задает вопросы, которые не принято обсуждать на людях. И тогда, чтобы скрыть смущение, он начинал грубить, проделывать замысловатые словесные пируэты, щеголять оригинальными рифмами. И все-таки он продолжал вопрошать - почему так устроена жизнь, почему люди прячут свои чувства, почему не ладится любовь, почему не вечна дружба, почему на земле мало счастья и что значит все происходящее с ним самим? Вопросов у него было множество, но ведь задавал их поэт, - следовательно, отвечать - тоже ему. И вот тут мы часто убеждались, что многие его недоумения так и повисали в воздухе. Он успевал их высказать, но не успевал, или забывал, или просто еще не мог их осмыслить. Вместо ответа он предлагал нам свое состояние души, свое настроение как таковое. Делал он это со всем пылом и непосредственностью, с чувством полной внутренней расторможенности, но итог далеко не всегда отвечал тому напору впечатлений, который породил вопрос. Тут бы остановить мгновение, сосредоточиться и подумать, но еще не выработалась необходимая дисциплина мышления, еще не пришло умение соотносить причины и следствия. Новые переживания быстро оттесняли прежние. Однако Евтушенко и в этом готов был нам признаться: стр. 26 -------------------------------------------------------------------------------- И в давней, давней нерешенности, где столько скомкано и спутано, во всем - печаль незавершенности и тяга к новому и смутному . Так, отвергая лирику заведомых истин, лирику ответов без вопросов, Евтушенко предлагал нам лирику недоумений, лирику вопросов без ответов. Он с легкостью выражал правду своих чувств, но далеко не всегда с их помощью приходил к постижению правды жизни. И наиболее отчетливо эта незавершенность самого процесса образного мышления сказалась у Евтушенко на его стихах о недоумениях в любви. Любовь - одна из самых насущных тем его раздумий, ему всегда необходимо говорить о ней. Вновь и вновь поэт обращается к любовной лирике, и молодежь жадно набрасывается на каждое его стихотворение "про это". Тут он необычайно откровенен и необычайно щедр. Если собрать всю любовную лирику Евтушенко, получится довольно объемистый сборник, в котором читатели найдут немало замечательных, проникновенных стихотворений. Сюда войдут стихи о предчувствии любви, об открытии любви, о радостях любви, о разочарованиях в любви, о муках любви, о вдохновляющей силе любви. И самые спорные - о странностях любви, те самые, в которых его герой не преминул рассказать нам о своем успехе у женщин и которые в свое время вызвали такой шум. Это был тот случай, когда стихи Евтушенко получили отрицательную оценку критики не зря. Но осуждали его, как мне кажется, не за то, за что было бы справедливо осуждать. Большинство критических откликов на эти нашумевшие стихи сводилось, в сущности, к тому, что поэт позволил себе излишнюю откровенность в разговоре на такую "рискованную" тему. Между тем в искусстве не может быть ни запретной тематики, ни чрезмерной откровенности, если только перед нами действительно искусство. Откровенность же, на которой так настаивал - и правильно, что настаивал Евтушенко, - вовсе не может рассматриваться как гарантия поэзии. И оттого, что откровенность в этих стихах так и осталась неосмысленной, самим поэтом не познанной, она утратила необходимое целомудрие. Зато отнюдь не поэтическое самодовольство героя оказалось на первом плане. Так замкнулся круг. Противопоставив себя сусальному, похваляющемуся герою, герои Евтушенко сам обнаружил свою нескромность. Правда, не в общественной, а в "частной" сфере жизни, но само это деление ведь весьма условно. Это уже была естественность во зло, потому что она была лишь продемонстрирована, а не осознана поэтом. Она не стала для него средством уяснения сложности человеческих отношений. Она стала самоцелью. Рассказав нам о тех противоречивых чувствах, которые стр. 27 -------------------------------------------------------------------------------- завладели им, он счел свою задачу уже выполненной. Он их выразил и тем удовлетворился, так и не обнаружив внутренней потребности прийти к какому-то эмоциональному выводу. И потому реальный нравственный конфликт превратился под его пером в скабрезное происшествие. Оказалось, что в искусстве мудрость и целомудрие - вещи неразъединимые, даже если художник обладает драгоценным даром всегда оставаться самим собой. А Евтушенко этим даром, несомненно, обладает. Больше того, он им настолько дорожит, что завидует природе, которой чуждо всякое притворства. Открытая и полная доверья живет природа, и она права Они не притворяются, - деревья, она всегда естественна, - трава. Гляжу на реки, на березы, ивы, задумавшись над собственной судьбой. Да, это очень трудно - стать счастливым, да, прежде надо стать самим собой. Да, деревья всегда остаются естественными, неуклонно выполняя "свой долг задумчивого шелеста". Что бы ни происходило, они всегда остаются сами собой. Но ведь перед поэтом стоят несколько иные задачи и обязанности. Ему мало быть самим собой, ему еще надо подняться над своей природой, над своими чувствами и переживаниями, чтобы познать их общественный смысл. То, что Евтушенко постигла самая очевидная неудача именно в области любовной лирики, видимо, не случайно. Когда-то Маркс сказал, что наиболее естественное отношение человека к человеку - это отношение мужчины к женщине. Слова эти уже множество раз цитировались, но я позволю себе напомнить их, потому что без них тут не обойтись. Маркс считал, что именно на отношении мужчины к женщине легче всего обнаружить, насколько естественное поведение человека стало действительно человеческим поведением. Иначе говоря, насколько его человеческая сущность стала его природой, стала его естественной сущностью. "Из характера этого отношения, - говорил Маркс, - явствует также, в какой мере сам он, в своем индивидуальнейшем бытии, является вместе с тем общественным существом". Мне кажется, что герой Евтушенко, который был столь озабочен своей естественностью, что не считал нужным таить от нас даже свое притворство, иной раз в этих хлопотах забывал о своих общественных обязанностях. Ведь мы вправе ждать от него не только чистосердечного признания, но и социального осознания своих чувств, своего поведения. стр. 28 -------------------------------------------------------------------------------- Нет, вовсе не об унылом морализировании я забочусь и не к "позорному благоразумию" призываю героя Евтушенко. Менее всего ему подходит обличье кающегося грешника. Речь идет о глубоком нравственном постижении им своей человеческой, а следовательно, общественной сущности в самых естественных для него обстоятельствах. А такие стихи в любовной лирике Евтушенко есть, и, к счастью, их гораздо больше, чем рискованных признаний из чистого кокетства. У нас до сих пор дает себя знать настороженное отношение к противоречивым характерам в искусстве. Даже когда теория бесконфликтности была наконец повержена, предубеждение против внутреннего конфликта, конфликта в сознании героя все равно осталось. Мол, если он положительный, пусть борется со своими противниками, с окружающим злом. Если же борьба происходит в нем самом, то это уже не годится... Да, да, это нам ни к чему. Это значит раздвоение сознания, расщепление личности, рефлексия, - словом, нравственная и общественная неполноценность. Думая о подобных взглядах, я всегда поражаюсь их очевидному несоответствию основам нашей философии. Как будто борьба противоположных начал внутри единого целого не признана нами источником и содержанием любого процесса развития. Почему же мы так боимся признать это положение справедливым и для процесса духовного развития героя? Разве столкновение взаимоисключающих чувств и переживаний неминуемо разрушает художественную цельность характера? Ведь именно из такого внутреннего борения страстей и рождается в искусстве правда о человеке. Конечно, лишь в том случае, если эти страсти являются отражением реальных противоречий времени и если они в итоге, как уже говорилось, дают нам сложное единство. Евтушенко решительнее других молодых лириков вышел за пределы укоренившейся бесконфликтной лирики. И вокруг него и в нем самом все спорило и сталкивалось, и он не собирался таить от читателей одолевавшую его разноголосицу. Читателям противоречивость его стихов понравилась, хотя она была на первых порах еще крайне упрощенной, по-мальчишески угловатой. Он еще только пробивался к пониманию драматизма жизни. Да, в нем все на свете перемешалось, но стал ли тот же "Пролог", где эта мысль декларирована, действительным столкновением чувств и страстей в сознании лирического героя? Возник ли тогда из перечисления несоответствий (типа "натруженный и праздный", "злой и добрый", "целе- и нецелесообразный") реальный внутренний конфликт? В том-то и дело, что нет. И хотя героя Евтушенко тогда ругали за то, что он "разный", ругать его следовало совсем за другое - за то, что он в последний момент ушел от конфликта и свел серьезную проблему душевной противоречивости к легкомысленному пустячку. Вместо борьбы чувств и стремлений он предложил нам наивное перечисление противоположных качеств. стр. 29 -------------------------------------------------------------------------------- Но какая-то внешняя эффектность в этом случайно найденном приеме все же была, а усилий он никаких не требовал - и создавал впечатление глубокомыслия: "И я несчастлив оттого, что счастлив, и снова счастлив, что несчастлив я", "И стало мне легко и просто, хоть и не просто, не легко", "Расскажи мне что-нибудь, Таня, или лучше не расскажи". И т. д. Однако отделаться от подлинного чувства драматизма жизни все-таки было нельзя. Оно заявляло о себе на каждом шагу, особенно часто в любовных переживаниях. Поэт робел перед ним, не знал, как к нему подойти, и иной раз поддавался мелодраматическим соблазнам. И, желая все чаще и чаще повторения сомнений и мук, мы роняем слова, будто чашки из нарочно ослабленных рук. Почему вообще современная молодая поэзия, обращаясь к драматическому материалу, так охотно подменяет глубокое чувство слезливой чувствительностью? Почему молодые лирики так часто прибегают к стародавней романсовой поэтике начала века? Почему, наконец, таким успехом пользуются сейчас стихи-песенки, исполняемые под гитару? Пример Евтушенко кое-что тут объясняет. "Диалектика" переживаний по принципу "и да, и нет", соблазнительная своей простотой и кажущейся содержательностью, не раз приводила его к "жестокому романсу". Я вроде пил, и вроде не пил, и вроде думал про свое, и для нее любимым не был, и был любимым для нее. Конечно, тут ощущается известная доля стилизации, нарочитого "снижения" стиха применительно к вкусам самой исполнительницы: "Играла девка на гармошке, о дальних пела берегах..." Но вот стихотворение "Человека убили", проникнутое настоящим гуманизмом, очень точное изобразительно. Однако не оказалось ли оно смещенным эмоционально и тоже из-за ложной "жалостливой" интонации? Он, печальный и странный, лежал за бугром с незаметною раной под последним ребром. Был он кем-то безвинно из-за денег убит... Помню темную глину, слышу цокот копыт. Или возьмите другое стихотворение - о жадном восприятии мира, о ненасытности человеческих чувств, делающих нас такими богатыми: "Я столько невзгод пережил!" Разве не чужеродно зву- стр. 30 -------------------------------------------------------------------------------- чит в нем внезапно возникший отголосок поэтики отнюдь не народной, а низкопробной? Я в женщине той обманулся, с которой судьбу я связал, и друг от меня отвернулся за то, что я правду сказал. Когда-то, еще будучи мальчиком, герой Евтушенко обходил воинские эшелоны и пел солдатам за хлеб и воблу душещипательные песни, в которых рассказывалось о том, "как графа убила жена, как, Джека любя, Коломбина в глухом городишке жила". И вот теперь, став уже взрослым и провожая любимую в дальний путь, он стоит на перроне, объятый печалью предстоящей разлуки. Он вовсе не граф, и она никак не Коломбина, и все тут не "понарошку", но не оттуда ли, не из той ли вагонной песни проник в эти стихи мещанский, почти пародийный надрыв? От меня не укроется: если спорим, грубим, уезжаешь ты в поезде с кем-то очень другим. И зачем тебе едется и в какие края? Я смотрю и не верится: до чего не моя. Уезжаешь нетрудно от признавшихся глаз, от скамейки неструганной, от обнявшихся нас... Читаешь такие стихи, и в голове рождается этакая мелодия "с настроением", из тех, что должны "душу выматывать". Впрочем, может быть, это и впрямь само-пародия - спасительное бегство в иронию от груза истинной печали? Да, может быть, и так. Но что-то чересчур уж часто эта интонация вторгается в переживания героя Евтушенко. Вот из другого стихотворения: Может, тоже заплачу и на стол упаду, все, что было, истрачу, ничего не найду. А ведь есть у него стихи, исполненные подлинного драматизма, в которых суровая реальность обстоятельств и переживаний позволяет почувствовать масштабы совершающейся истории. В этом смысле характерен его цикл стихотворений, читая которые, понимаешь, как откладывались на детском еще сознании героя впечатления, военных лет. Так, стихотворение "Свадьбы" каждый раз удивляет меня пронзающим ощущением трагедийности той поры. Наряженный, взволнованный среди друзей, родных сидит мобилизованный" стр. 31 -------------------------------------------------------------------------------- растерянный жених. Сидит с невестой Верою, а через пару дней шинель наденет серую, на фронт поедет в ней. На первый взгляд, тоже жалостливый мотив и тоже хмельная тоска. Но как много открылось в те дни герою Евтушенко, разбитному пареньку с челочкой на лбу и с расслабленной походочкой завзятого плясуна, непременного участника всех свадеб в окрестных селах. И дело даже не в том, что тут отлично написана сама пляска, а в том неожиданном сочетании горя и лихости, оцепенения и удали, в том страшном, действительно щемящем душу контрасте, который тем не менее способен почему-то и растрогать и закалить человеческое сердце. Опыт мировой поэзии, особенно народной поэзии, говорит нам, что в глубоком понимании горя, душевного страдания, скорби таится огромная нравственная сила, помогающая людям мужественно переносить тяжкие удары судьбы. Но в прошедшие годы слишком часто нам предлагали в поэзии довольствоваться только одной стороной нашей душевной жизни - радужной и светлой. Так часто, что от этого нам была радость не В радость. Мы не узнавали себя в бесконечном и легкомысленном карнавальном скольжении по солнечным аллеям огромного парка культуры и отдыха. Нам для самоутверждения и самоосознания хотелось найти в стихах также и отзвук тех моральных тягот, без которых человеку не обойтись в реальной действительности. Что ж, как и всякая общественная потребность, и эта тоже стала находить обходные пути для своего удовлетворения. С поэзией профессиональной, стали успешно соперничать, с одной стороны, безвестные авторы доморощенных куплетов, исполняемых в дачных поездах, а с другой, - корни "импортной грусти", обратившие в свое подданство с помощью граммофонных пластинок неискушенные души, алчущие нравственного просветления в печали. Евтушенко, как многие другие молодые поэты, стремится вернуть лирике и эту сферу человеческих чувств. Но, видимо, возродить прерванную традицию не так-то просто: уже выработалась инерция, уже некоторые молодые поэты сами усвоили ложные эстетические навыки, пришедшие откуда-то со стороны. Нет-нет, да и сбиваются они то на горестные куплеты в духе пригородного фольклора, то на салонные воздыхания в духе Вертинского. И я не знаю, что лучше - когда в стихах говорится о Витьке Силине, о том Витьке, что в пьяном виде "твоей руки просил", или когда нам предлагается воспринятый с чужого голоса меланхолический монолог, которому для полного сходства с оригиналом не хватает только аристократического грассирования ("Моей собаке"). Но уже в "Свадьбах" наметилось и серьезное отношение поэта к драматической стороне жизни - без дешевой сентиментальности стр. 32 -------------------------------------------------------------------------------- и без ресторанного надрыва. Воспоминания детства оказались эмоционально сильнее и устойчивее всех последующих наносных влияний. Именно тогда зародилось в герое Евтушенко чувство внимательной нежности к простым людям, то драгоценное свойство характера, в основе которого угадывается глубокий и органичный демократизм. Оно-то, это чувство, и стало ведущим и определяющим в дальнейшем развитии таланта Евтушенко. Сейчас, когда можно уже говорить о чертах зрелости в поэзии Евтушенко, видишь, что многое из обещанного или только заявленного им когда-то потом было реализовано. До звона в барабанных перепонках я гулом, стуком, хрустом переполнен. И ощущаю все, что на земле, и все, что в мире, - это все во мне! Это из его давних "Утренних стихов". Теперь, окидывая мысленно все написанное поэтом, убеждаешься, что он старается оправдать заявленную с таким задором свою причастность ко всему происходящему на свете. Тематический диапазон его творчества очень широк, а количественная щедрость его откликов на тревоги и радости века порою даже поражает. На первый взгляд, он слишком был увлечен выяснением отношений с самим собой. Но это только так казалось. Уже с первых шагов в литературе он стал присматриваться к своим современникам, к их судьбам и характерам, к их заботам и радостям, наконец, просто к их быту. И уже очень скоро эта тема стала одной из главенствующих в его творчестве. В большинстве своем люди, попавшие в поле зрения поэта, ничем не примечательны, кроме того, что они - славные люди. Но это не пресловутые "винтики" - против такой философии утилитарной обезличенности человека как раз и направлены все его стихи о "незаметных тружениках", как теперь принято говорить. В каждом из них он угадывает огромный мир, не изведанный другими опыт жизни. И что самое характерное - стоит такому человеку хотя бы на мгновение появиться в стихе, как лирический герой Евтушенко разом добреет, становится тише, сдержаннее, проще. От его заносчивости не остается и следа. Такой размашистый и шумный наедине с самим собой, тут он сразу утрачивает всякую аффектацию и обнаруживает душевную деликатность, сердечную отзывчивость, даже жалость. Вся его цепкая наблюдательность становится необычайно сочувственной. Почему же сочувственной? Да потому, должно быть, что людям еще трудно живется, потому, что не слишком еще устроено наше стр. 33 -------------------------------------------------------------------------------- существование и не каждому суждено личное счастье. Куда бы ни забросила судьба героя Евтушенко - в село ли Большая Лепетиха на Днепре или в незнакомый город, в сибирскую тайгу или на берега Волги, - он всюду проявляет обостренную чуткость к этой счастной" стороне общественного бытия. ...И всюду с разного судьбой любили и служили, и всюду жизнь была собой, и всюду люди жили. Именно так, чтобы "жизнь была собой", и старается Евтушенко смотреть на окружающее. Люди интересуют его без всякой преднамеренности, в самых обыденных обстоятельствах, в самых скромных проявлениях их натуры. Иногда они даже ведут себя у Евтушенко не очень-то благородно, и мы узнаем их не с самой выгодной стороны, как, например, того приехавшего на побывку раненого, что поразил сознание автора в детстве ("Фронтовик"). Это очень выразительное стихотворение написано давно, но оно, так же как и "Свадьбы", намечает определенную линию в будущем творчестве Евтушенко, и о нем стоит сказать несколько слов. "Кумир мальчишек сельских - хрустящий, бравый фронтовик" гуляет на посиделках. Уже в этом стихотворении Евтушенко заявляет себя подлинным мастером реалистически точной и лаконичной бытовой детали. Две-три вскользь упомянутые подробности - и перед нами возникает достоверная картина сельской гулянки того времени, очевидная в своей противоречивости психологическая атмосфера происходящего. Мы любовались - я не скрою, - как он в стаканы водку лил, как перевязанной рукою красиво он не шевелил. Но он историями сыпал и был уж слишком пьян и лих, и слишком звучно, слишком сыто вещал о подвигах своих: И по мере того как фронтовик на все лады выхваляется перед девчатами, трагически меркнет в мальчишеском сознании рассказчика ореол фронтовой святости. Сквозь лихость бывалого солдата проступает образ самоуверенного соблазнителя. Мальчику неожиданно открывается другая сторона воинской славы, и ему становится стыдно за фронтовика. А нам? Нам жалко обоих. Одного - потому, что он внезапно лишился дорогих иллюзий, а другого - потому, что мы-то понимаем, как оно бывает в жизни. Ведь и он потом будет стыдиться своей развязной похвальбы. Мы в данном случае отнесемся к ухарскому поведению бравого фронтовика с той стр. 34 -------------------------------------------------------------------------------- снисходительностью, с какой восприняли его домогательства Дуняша Седых и Глаша Петрова: Смеясь, шли девки с посиделок и говорили про свое, а на веревках поседелых скрипело мерзлое белье... Можно подумать, что этой заключительной бытовой деталью, ставшей в таком контексте деталью остро психологической, автор хочет подчеркнуть власть прозы жизни над ее поэзией. Но нет, он только хочет сказать, что жизнь равнодушна и к детским иллюзиям, и к скороспелым ригористическим суждениям абстрактной морали. В своей суровой непреложности она и проще и сложнее того и другого. Точно так же мы не осудим начальницу изыскательной партии, ту, что обратила всю нежность своего сердца на тихого и серьезного подростка, мечтающего о пламенной любви, но стыдилась собственного чувства и отгораживалась от него перед подругой пошлой фразой, - мол, "с нецелованным парнишкой занятно баловаться ей". И опять гибель детских иллюзий, опять урок жизни ("Бывало, спит у ног собака...") Самые различные люди входят в сознание героя Евтушенко, каждый раз принося с собой новую частицу понимания бытия. И потому-то он с ним так внимательно доверчив, так нежно участлив. Или, может быть, наоборот: потому-то для него и раскрывается через них содержание жизни, что ему дорого и интересно в человеке все. Вот маленькая кассирша, почти девочка. Живет и работает она где-то в глуши и разъезжает по тайге на кляче, с деньгами в мешке и с наганом на боку. А мечтает о больших городах, о красивой праздничной суете, о танцах. Но столько в ней суровой строгости, столько хрупкой сдержанности, что эта случайная, ничем не примечательная встреча тоже оставляет след в душе героя. Вместе с ним и мы проникаемся симпатией к этим людям, таким скромным и таким значительным в своей житейской непритязательности и мудрой простоте. И к смазчику паровозного депо Ивану Фаддеичу, который преподал герою азы социального такта. И к трактористу Витьке, разочаровавшемуся в женщинах и подавшемуся от любовной тоски в Кулундинскую степь. И к старому бухгалтеру в черных нарукавниках, ополченцу сорок первого года. И к тому усталому человеку, вернувшемуся из заключения, но не сломленному несправедливостью. И к веселому студенту, что по ночам разгружает за двадцатку вагоны на товарной станции. И к пенсионеру дяде Васе, бывшему проводнику жесткого вагона, а ныне бескорыстному ходатаю по чужим делам. И к растерянному, сразу поникшему профессору, от которого внезапно ушла жена. И к старому бакенщику, что тихо умер в лодке на середине своей родной Волги. стр. 35 -------------------------------------------------------------------------------- Не знаменитый по фамилии" он не водил в морях флотилии, не совершил ни разу подвига, а просто он не делал подлого... В этой обширной галерее хороших людей, не ведая того, формирующих характер героя Евтушенко, очень много женских образов. Тут и совсем молоденькие, как продавщица галстуков "с лицом" усталого ребенка", и уже немолодые, как мудрая ценительница первых стихов поэта редакционная машинистка Татьяна Сергеевна, и старые, как та кондукторша в ночном трамвае, что в сорок первом похоронила сынишку, погибшего под бомбой. Тут и привычные к очередям усталые домашние хозяйки, семейные благодетельницы с авоськами в руках; и веселые озорные девчата с картонажной фабрики, те, что у себя в общежитии "папиросы-гвоздики закуривают, и песенки монтановские слушают, и колбасу любительскую кушают...", а поздно вечером где-нибудь в парке замирают в сладостной тревоге рядышком со своими вежливыми кавалерами. Тут и крановщица Верочка со стройки, любующаяся черемуховой веткой, и другая Верочка-работница со "Скорохода", по-детски легкомысленная и по-воински решительная; и неприступная красавица Настя Карпова, жертва мстительной сплетни; и несчастная в своей женской забытости лифтерша Маша, та, что поет в подъезде на два голоса вместе с соседской тощенькой девочкой "до бледности в школе заученной". Страдая, поют, и блаженствуя, две грусти - ребячья и женская. Ах, пойте же, пойте подольше, еще погрустнее, потоньше... Эти люди интересны поэту всем - и тем, что они едят, и тем, как они одеты, и где они живут, и во что верят, и какими словами говорят. Чтобы рассказать о них, ему не надо специально изучать жизнь или применяться к ним. Он их и без того знает и любит, он связан с ними множеством нитей, общностью помыслов, единством душевных забот. Особенно чуток он к неблагополучным судьбам. Одно из лучших его стихотворений такого рода "По ягоды" вместило в себя столько эмоциональной правды и столько цепко схваченных подробностей, что стоит иной большой поэмы. Это стихи о трудной женской доле. Да, в чем-то традиционные, если говорить отвлеченно. Но взволнованные и органичные для поэта, что гораздо важнее всяких преднамеренных новаций. Итак, женская доля... Муж, дети, достаток в избе, налаженный распорядок. Но не этими "показателями" измеряются потребности сердца, если оно способно вместить в себя весь мир, если оно то- стр. 36 -------------------------------------------------------------------------------- скует по неизведанным страстям, если в нем таятся неосуществленные порывы. Из клочков разговора и случайно подслушанных признаний, из отрывочных наблюдений и бегло схваченных деталей перед нами возникает образ простой русской женщины, доброй, душевно богатой, одаренной, полной нерастраченных сил, но обделенной лаской, приветливым словом, признательным взглядом. Она рождена жить смело и весело, взыскательно и крупно, но судьба ее сложилась совсем по-иному. Старая и вечно новая трагедия. И то, что она разворачивается на фоне такой буйной, такой праздничной природы, взбудораженной грозой, омытой ливнем, придает ей особенную выразительность. Хоть на минуту, хоть на мгновение, но восстало в этой женщине человеческое достоинство, и вся она сказалась в песне. Запомнил я отныне и навеки, как сквозь тайгу летел наш грузовик, разбрызгивая грязь, сшибая ветки, и в белом блеске молний грозовых. И пела женщина, и струйки, струйки, пенясь, по мокрому стеклу стекали вкось... И я хочу, чтобы мне так же пелось, как трудно бы мне в жизни ни жилось! И еще один рассказ о женском характере запомнился мне у Евтушенко. Опять-таки не столько оригинальностью сюжета, сколько всей эмоциональной атмосферой, ощущением доброты, искреннего участия и стремлением проникнуть в сложную логику жизни. Это "Сирень" - тоже маленькая трагедия, но разыгравшаяся не в таежной глуши, а в центре Москвы. И женщина перед нами - не гордая и взыскательная, а развращенная и наглая. Однако за очевидной грубостью этой женщины, за ее вызывающим цинизмом автор сумел рассмотреть обиженную нежную душу. Когда-то Евтушенко написал стихотворение "Нигилист", из которого следовала такая примерно мысль: молодой человек может модно одеваться, читать западных писателей, превозносить живопись Пикассо и в то же время быть честным, чистым парнем, способным пожертвовать собой, спасая товарища. Что ж, наверно, бывает и так. Но с той же вероятностью можно предположить и обратное. В том-то и дело, что рассказал тогда Евтушенко о своем "нигилисте" крайне упрощенно. Он предложил нам никого и ни в чем не убеждающий набор сведений. В нем не было ни внутренней логики, ни внешней обязательности. Полемическое побуждение заслонило от поэта реальное содержание характера современника. С тех пор он многое для себя уяснил. Мне не хочется повторять общеизвестные истины о преимуществах зрелости над незре- стр. 37 -------------------------------------------------------------------------------- лостью и о благотворном влиянии жизненного опыта. Гораздо важнее подчеркнуть здесь, что Евтушенко с, самого начала обладал тем качеством, которое поэт ничем не может восполнить, ни опытом, ни мастерством, ни стихотворной техникой, ни вниманием к советам критиков - драгоценными запасами нежности и доброты к людям. Это -свойство характера, формирующееся еще в детстве. Оно либо есть у человека, либо его нет. Чувство слова, умение рифмовать, понимание законов стихосложения - все это можно в себе развить. Конечно, без мастерства нет поэзии. Но разве не наблюдаем мы сейчас в лирике некоторых молодых явление обратное - мастерство без поэзии. Мастерство виртуозное, сногсшибательное, такое, что стоишь ослепленный резким неоновым светом, оглушенный грохотом ударных, поникший под обвалом смысловых контрастов. Подобное мастерство способно изобразить что угодно, даже, казалось бы, самые чувства. Но в том-то и дело, что чувства можно лишь выражать, если, конечно, их несешь в себе. И прежде всего - ощущение стоящего за тобой человечества. Мастерство без поэзии, блеск без эмоций - это те самые "пережитки нового", которые Евтушенко как-то подметил на танцплощадке. И еще одну вещь он удачно подметил когда-то - артисты джаза после работы пели для себя про того несчастного ямщика, что уже много десятилетий умирает в глухой степи. Вот как властно заявляют о себе порой объективные потребности души. Чувство отзывчивой человечности и рождает тот самый талант гражданственности, о котором мы сейчас так много говорим. Нелегкий талант - тут Евтушенко прав. Но именно потому нелегкий, что он сопряжен не только с "муками слова", но и с муками всех людей на земле по другим, более серьезным поводам, на которые, к сожалению, не скупится наша эпоха. Стремление людей к счастью Евтушенко ощущает как собственное, не дающее ему покоя, чувство. Оно-то и сделало его большим поэтом, вопреки всем бесчисленным личным противоречиям, "нервным чередованиям маленьких празднеств и бед", вопреки тому, что эмоциональная многослойность порой становилась в его стихах засасывающе зыбкой. Простые и твердые устои народной жизни всегда обладали для него не только моральной, но и эстетической привлекательностью. Благодаря этому он научился находить прекрасное в обыденности и видеть чистоту там, где она скрыта от равнодушного взгляда сугубой прозой бытия. Недавно опубликованное им "Размышление над Клязьмой" кажется мне в этом смысле явлением этапным для поэта. Ничего тут, в сущности, не происходит. После трудового дня, после стояния в очередях девчонки-фрезеровщицы с коптящего вдали болшевского завода пришли искупаться в речке. Привычный подмосковный пейзаж, обычные девичьи пересуды и гомон. Девушки как девушки, в скромных платьицах, в тапочках. стр. 38 -------------------------------------------------------------------------------- Но было столько в них свечения, когда они спускались к ивам, что я подумал: нет священнее природной тяги быть счастливым. А невдали в закате брезжущем, острижены и грубоваты, стараясь выглядеть небрежнее, стояли юноши-солдаты. И тоже - ребята как ребята. Усталые после учений, они стояли поодаль, подбрасывая шуточки, быть может, даже соленые, курили себе "гвоздики" и, конечно же, хотели произвести впечатление. Они "картинно" стояли на берегу замутненной нефтью реки, освещенные закатным солнцем, и "то же самое свечение в них было скрытое под позой". Для них все было истым-истое в своей красе наичестнейшей: и небо было чистым-чистое, да и река наичистейшей. А я смотрел, смотрел, завидуя, к себе же ощущая жалость, и вера в истины забытые во мне тихонько воскрешалась. Вот это "свечение, скрытое под позой", и эту преданность простым истинам надо разглядеть и в самом герое лирики Евтушенко. Это то настоящее в нем, что позволило ему пробиться от неопределенных предчувствий ранних стихов к сложности и цельности истинно поэтического чувства в его лучших последних произведениях. Очевидно, такова объективная логика созревания лирического таланта, что поэт на первых порах почему-то большей частью заходит дальше своих истинных целей, впадает в крайности и, как говорится, перехлестывает. Эту логику надо понять, чтобы не усматривать злой воли там, где речь может идти лишь о неизбежных детских болезнях. Ведь если мы возьмем даже любовную лирику Евтушенко последних лет, то станет ясно, как далеко он ушел по пути преодоления самого себя. Он и в любви обрел "жизни дарственную дань", постиг ее высший скрытый смысл, перед которым отступил беспорядок его вчерашней суеты. К пестрому изобилию его чувств прибавилось чувство моральной ответственности. Нелегкий талант гражданственности тем и замечателен в лирике, что он всепроникающ. Он делает человека существом общественным в любом его проявлении. Он распространяет свое действие на самые интимные переживания. Рано или поздно, но он подчиняет себе беспечное своеволие душевных порывов. И тогда кончается бездумное вопрошательство, потому что в лирике отвечать за себя перед временем - значит, тем самым и отвечать на вопросы времени. Много замечательных стихов о любви написано Евтушенко. И то, что под эту тематическую рубрику попали однажды стихи стр. 39 -------------------------------------------------------------------------------- не столько о любви, сколько о любовных похождениях, не должно заслонять от нас подлинного эмоционального богатства его интимной лирики, такой, как "Перед встречей", "Ты большая в любви", "В парке", "Проснуться было, как присниться...", "Вальс на палубе", "Любовь", "Речка тихая", "Сосулек тонкий звон", "Заклинание", "Ты начисто притворства лишена...". Любовь к людям помогла поэту найти себя и в любви к женщине. И когда эти оба чувства слились для него воедино, он заговорил с такой исступленной серьезностью, с такой драматической силой, что разговор с женщиной зазвучал, как разговор с историей. Я старше себя на твои тридцать три, и все, что с тобою когда-нибудь было, и то, что ты помнишь, и то, что забыла, во мне словно камень сокрытый внутри. Во мне убивают отца твоего, во мне твою мать на допросы таскают. Во мне твои детские очи тускнеют, когда из лекарств не найти ничего. Мое бытие - словно два бытия. Два прошлых мне тяжестью плечи согнули. И чтобы убить меня, нужно две пули: две жизни во мне - и моя и твоя. Такой интонации, вместившей в себя нежность и мужество, ликование и гнев, не было прежде у Евтушенко. Чтобы сказать так, надо впитать в себя слезы века, тяготы эпохи, грозный гул времени. Так происходит "взросленье сердца и ума". Так сквозь биографию начинает просматриваться история. Но ведь к такому пониманию лирики Евтушенко подходил давно: История - не только войны, изобретенья и труды, она - и запахи, и звоны, и трепет веток и травы. Она и в том, как обнимают, как пьют, смеются и поют. В полете лет, в событьях вещих, во всем, что плещет и кипит, - и гул морей, и плечи женщин, и плач детей, и звон копыт. К истории Евтушенко относится с уважением признательного ученика. Он взволнованно читает ее скрижали, будь то надгробная надпись на могиле партизан гражданской войны или шапка на газетной полосе в дни кризиса на Карибском море. И потому-то нежнейший лирик, создавший проникновенно чувственные сти- стр. 40 -------------------------------------------------------------------------------- хи, такие, как "Всегда найдется женская рука...", уживается в нем с темпераментным политическим бойцом, автором, например, широко известных стихотворений "Наследники Сталина" и "Страхи". Но если к первому из упомянутых произведений поэт шел, вернее несся ломаным, зигзагообразным путем, напоминающим соревнования по слалому, то во втором случае он продвигался, независимо от рельефа местности, напрямик, медленно, но упорно, с трудом преодолевая подъемы, часто срываясь с кручи, падая и подымаясь, чтобы мельком оглянуться на прошлое и неуклонно следовать дальше. Для Евтушенко, как он сам говорит, поэт - прежде всего сострадание. А высшее сострадание - борьба. Такова его формула гуманизма, подсказанная ему историей. Противников у него много, и, воюя с ними, он в поисках нравственной опоры неизменно обращается к революционному прошлому. Традиции 1905 года, традиции 1917 года, традиции гражданской войны - вот арсенал публицистических ассоциаций Евтушенко. Его противники - все те, кто вопреки этим святым традициям насаждал в нашем обществе слепое холоднодушие, подозрительность, формализм, кто подменял революционную идейность магией казенных фраз и отвлеченных долженствований. Сначала робко и как бы вскользь, а потом все более уверенно он обличал лицемерие, ханжество, демагогию, все то ядовитое и очень живучее, что расцвело у нас в годы культа личности Сталина. Вместе с тем поэт снова и снова мысленно рисует образы благородных бойцов революции, отдавших за нее свою жизнь. Тени большие, тревожные ко мне направляют шаги. Вижу я куртки кожаные наганы и сапоги. Все по-мальчишески стройные, шпорами чуть звеня, идут комиссары строгие, погибшие за меня. Так Евтушенко нащупывает свои возможности в области публицистической лирики. Я отчетливо себе представляю всю условность и приблизительность подобных градаций - лирика любовная, лирика философская, лирика политическая. Но стихи Евтушенко, непосредственно связанные с политическими проблемами современности (примем такое определение), обладают некоторыми особенностями, которые позволяют мне говорить о них, во-первых, отдельно, а во-вторых, в заключение. Ведь политическая тема проявилась в творчестве Евтушенко заметнее всего именно в последние годы. Обличение всего враждебного и чужеродного нашему строю, так же как и утверждение святости революционных традиций, на первых порах не получало у Евтушенко той индивидуальной об- стр. 41 -------------------------------------------------------------------------------- разной конкретности, которой отличается его творчество вообще. Говоря о рыцарях революции, он, в сущности, редко шел дальше самых общих романтических представлений и традиционных атрибутов, хотя его "Партизанские могилы" уже тогда обещали гораздо больше. Что же касается его стихов о приспособленцах и горлопанах, конъюнктурщиках и демагогах, льстецах и подхалимах, догматиках и "рыцарях инерции" - то здесь поэт почти не выходил за пределы отвлеченных рассуждений, не лишенных энергии и остроумия, но все же отвлеченных. Однако Евтушенко вел поиски и в этом направлении. Он чувствовал, что в открытом споре, в столкновении идей он сможет достигнуть большего, и искал полемического заострения темы. Сейчас, наверно, уже мало кто помнит, что было у Евтушенко такое стихотворение "И другие", ибо оно, появившись в журнале, подверглось критике и потом уже не входило ни в один из его сборников. По существу это размышления на тему о пресловутых "винтиках", но размышления, исполненные благородного негодования по адресу тех, кто в своем сановном высокомерии изобрел и утвердил обезличивающую человека рубрику - "и другие". Страшней обмана и обидней ругани вдруг оказаться в этой мертвой рубрике. Пишите всё! Всех называйте честно. По именам друг друга надо знать. Не бойтесь, что для всех не хватит места. Найдите место, чтобы всех назвать! Точно так же излишне резкой, на мой взгляд, критике подверглась маленькая поэма Евтушенко "Считайте меня коммунистом!.." Мне она кажется несколько риторичной и абстрактно-декламационной, но ведь в ней усмотрели совсем другие грехи - якобы поэт просто выдумал тогда себе противников, таких, как изворотливые приспособленцы, равнодушные чиновники, клеветники, вооруженные цитатами на все случаи жизни, и т. п. Неужто и то и другое произведение Евтушенко постигла такая несправедливая участь только потому, что они появились в печати несколько раньше, чем пришел их срок? А ведь теперь ясно, что они были необходимой подготовительной ступенью к таким стихам Евтушенко, как "Наследники Сталина" и "Страхи", где тема преодоления тяжкого груза прошлого раскрыта еще более определенно и решительно. Кстати сказать, и этим стихотворениям тоже можно предъявить немало претензий по большому счету Поэзии. Но вряд ли кто-нибудь решится отрицать, что они стали очень заметным явлением в развитии нашей общественной мысли последнего времени. стр. 42 -------------------------------------------------------------------------------- Большую образную конкретность публицистическая лирика Евтушенко приобрела с тех пор, как он обратился к зарубежному материалу. Я вовсе не принадлежу к числу тех ценителей его творчества, которые склонны считать, что в стихах о загранице он наконец-то нашел себя. Нет, думаю, что здесь поиски поэта еще очень и очень далеки от полной реализации его возможностей. И все-таки некоторые выводы уже можно сделать. О цветовые гаммы Ганы и переливы этих гамм! О эти уличные гамы, и звоны ведер и тамтам, и гуд машин, и крик лотошниц, и лики царственных старух, и эти белые ладошки неповторимо черных рук! Да, это уже не отвлеченные категории! Но поэт хорошо знает, что на одних впечатлениях туриста, даже очень восприимчивого к запахам, звукам и краскам, стихотворения не построишь. И вот он начинает приспосабливать к собранным на "натуре" живым черточкам быта привезенные с собой готовые литературные эмблемы книжного, газетного и плакатного происхождения. По этому способу созданы некоторые парижские стихи Евтушенко - не столько вывезенные из столицы Франции, сколько привезенные им туда с собой в виде книжных ассоциаций и канонических сюжетов. Конечно, и здесь можно найти у Евтушенко несколько изящных набросков, пусть и не слишком оригинальных, однако достаточно непосредственных, чтобы почувствовать за ними реальную натуру: ощутить аромат лукового супа, которым славится парижский рынок, полюбоваться походкой и грацией парижских девочек, увидать глазами поэта представление в "Фоли Бержер"... Знакомство с Лондоном тоже, видимо, было слишком кратковременным и беглым, чтобы вынести из него нечто более оригинальное, чем портрет чиновника, проверяющего паспорта у пассажиров. Да и вообще, попав за границу, Евтушенко то и дело стал оглядываться на Маяковского. Что ж, Маяковский великодушно поделился с ним умением выразить чувство гордости советского гражданина, попавшего за рубеж; и интонацией, в чем-то простецки иронической, в чем-то дружески приветливой, а чем-то и гневно-обличительной; и чуть грубовато выраженной нежностью к простым людям запада. Но, только прочитав у Евтушенко "Спутник в джунглях", я ощутил ту радостную неожиданность, которой всегда сопровождается пусть даже маленькое, но истинно образное открытие в искусстве. В данном случае поэт если еще и не открыл, то хотя бы приоткрыл и для себя и для нас современную Африку. стр. 43 -------------------------------------------------------------------------------- В далекой африканской деревушке советские туристы подарили вождю племени озвученную модель спутника. Но старый вождь, украсивший свою голову царственно нелепым золотым венком, отдал подарок пятилетнему сыну, а сам задумчиво и одиноко удалился. И под луной, оранжевой, как манго, весь - к таинствам возвышенным порыв, глядел на спутник африканец маленький, кофейные глазенышки раскрыв. Вождь шел один и растворялся смутно, в века невозвратимо уходя, и тонко пел над Африкою спутник в руках у сына старого вождя... Чтобы обнаружить глубоко скрытое содержание этого внешне незначительного эпизода и почувствовать за ним неумолимую поступь истории, надо обладать нашими современными "глобальными" представлениями. Их еще не было во времена Маяковского. Это Евтушенко увидал уже сам. Он как бы у нас на глазах выхватил из потока реальной жизни этот емкий образ прошлого и будущего внезапно понятой им Африки. Точно так же Евтушенко открыл для себя Кубу. И не только потому, что он ее близко и подробно узнал, но главным образом потому, что встреча с Кубой стала для него полной романтической прелести встречей с молодостью Революции. Все потому, что здесь, на этом острове, где Ленин принят в новую семью, как в непохожем и похожем образе Россия видит молодость свою. Ту самую - ершистую, неловкую, вселявшую во всех буржуев страх, в кожанке с алым бантом и винтовкою и с чистотой возвышенной в глазах. Ночной патруль на улицах Гаваны пробуждает в нем самые дорогие ассоциации: И те шаги звучат в душе моей, как некогда (о, время - не преграда!) шаги красноармейских патрулей на улицах ночного Петрограда... Вот они, святые традиции словно бы ожившей истории. И грохочет, как наша тачанка грохотала когда-то в степях, разотчаянная пачанга в свисте пуль и сверканье навах. стр. 44 -------------------------------------------------------------------------------- И все же кубинские стихи Евтушенко не только радуют, но и смущают. Радуют - чувством революционного энтузиазма, чувством неподдельной симпатий к народу Кубы, а может быть даже и тем колоритом, который пробуждает во мне воспоминания юности, когда мои сверстники тоже лихорадочно изучали испанский язык и мечтали прийти на помощь далекой революции. А чем же смущают? Как это ни странно - угрожающим многословием, утратой выразительной экономности. Когда читаешь Евтушенко, создается такое впечатление, будто строчки у него слагаются с удивительной легкостью и непринужденностью, что называется, сами собой. Кажется, что в любой другой форме он попросту не успел бы выявить свои переживания, так их много и так они неожиданны. Тут нужна именно такая мгновенная эмоциональная реакция, которая доступна только поэзии. Он достаточно хорошо разработал свою стенографию чувств, и она позволяет ему сопрягать быстрые промельки образов, порою очень далеких, но, видимо, где-то в тайных глубинах жизненного опыта связанных между собой тончайшими ассоциативными нитями. Стоит поэту немного замешкаться, остановиться - и ниточка исчезнет, затеряется в разноцветном узоре других, мгновенно наметившихся связей. Вот почему стих Евтушенко хотя и нередко бывает поверхностным, зато почти всегда динамичен. Что же касается кубинских стихов, то, при всей их сердечности, некоторые из них отмечены печатью досадной прозаической распространенности. В этих стихах появилась какая-то несвойственная Евтушенко дотошная повествовательность, медлительность, даже статичность чувства. Однако не будем торопиться с выводами и воздержимся от итогов. Они преждевременны. Тем более что, как мне кажется, Евтушенко переживает сейчас трудный период серьезного поэтического перевооружения. Богатый личный опыт последних лет настойчиво требует от него иных средств выразительности, иной образной логики. Он и сам ставит перед собой новые задачи. Если раньше поэзия была для него преимущественно возможностью выговориться, то теперь он готов возложить на свою музу самую черную работу века. Недаром она - его муза - недавно предстала перед ним в обличье Золушки, которой суждено скоблить полы истории, "стирать, и штопать, и скрести". Что ж, я верю, что его муза справится с этими обязанностями и, как положено Золушке, не утратит в повседневных хлопотах ни своего обаяния, ни своей сердечности. стр. 45

Опубликовано на Порталусе 28 января 2011 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама