Был обычный московский дом на Тишинке, с темным и грязным подъездом, с сизо искрящимися от инея стенами, с лестницей, сдавленно уходящей наверх, в черноту этажей, и волнующе остро пахнущей мышами и кошками. Лифт встретил теплым сверканьем зеркал и электричества, настороженно укоряющим блеском пластмассовых кнопок, недоумевающе тусклой полировкой старого дерева, гулким холодом папиросного дыма. Сергей огляделся и вдруг всем телом почувствовал, что он не один. Она стояла, небрежно прислонясь к стене, в темно-сером свитере, туго облегающем ее высокую грудь. И его вдруг пронзило сознание условности людских отношений. Еще секунду назад они не знали о существовании друг друга. И вот они вдвоем - мужчина и женщина, - тонкими стенками лифта наглухо отделенные от всего мира, под обрушивающиеся синкопы летящих этажей, неуловимо разрушающих человеческую разъединенность. Он видел ее робкие, виновато вздрагивающие уши, лучик у правого глава и морщинку у левого, чувствовал легкий озноб от пьянящего сознания ее влекущей близости. И ему вдруг показалось, что все это когда-то уже было... Ясновидением плоти он ощутил, что они летят вдвоем сквозь мягкую черноту ночи в ярко освещенном купе спального вагона, где комфортабельно, чисто, уютно, стрекочет вентилятор, вбирая папиросный дым, упруго пружинит под ногами цветной ковряк, одуряюще-томно зеленеют настольные лампы, бесстыдной белизной крахмально сверкают простыни. Он кладет руку ей на плечо, и, отзывчиво отдаваясь его властной воле, она пронзительно-благодарно прижимается к нему. Тонкие шелковые чулки, скользкие и упругие, целомудренно обтягивают ее крепкие икры и слабые колени. Дверь лифта громыхнула, как удар противотанкового снаряда по броневой плите. Женщина, устало волоча две кошолки, вышла на втором этаже, так ни разу и не посмотрев в его сторону. И все-таки он чувствовал себя победителем. стр. 228